Подонки Ромула. Роман. Книга вторая. Глава 32

                ГЛАВА XXXII.

   Умиротворив лодочников, трибун приказал всем занять свои места и двигаться прежним порядком. Лигурий ускакал вперед, прикрикнув попутно на Постума, чтобы не отставал. Ювентий, восстановив охрану книжного обоза, пристроился с  троицей новобранцев в хвосте, и конвой тронулся. А трибун задержался немного, хмуро поглядывая на разбредавшихся, всклокоченных, еще не остывших от драки пьяниц. По каналу от Велитр спускался широкий плот с загоном, в котором жались друг к другу кони, непривычные к такому способу передвижения. А рядом скучали на корточках какие-то безразличные ко всему, серые личности в одинаковых, наглухо застегнутых, длинных плащах.
«И, не жарко им? - посочувствовал гвардеец, приподняв нагретый на солнце шлем над головой и утирая пот ладонью. - Дождя, что ли боятся? - глянул вверх, но небо было ясно-голубым, совершенно безоблачным. - Зачем им, вообще, плот понадобился? Скакали бы сейчас с ветерком!.. Не то, что мы, с проклятым эти обозом…»
   Оглянулся на повозки с книгами, медленно ползущие, по опустевшему после драки, форуму. Сплюнул в сердцах, провожая взглядом, плывущий мимо, плот.
      «Впрочем, у каждого свои заботы. Делают, что велено. Рабы чьи-то или гладиаторы?..»
   А плот скользил совсем близко, и одно бородатое лицо даже показалось знакомым. Попытался вспомнить, где мог его видеть, но не было времени по пустякам отвлекаться, с пленником надо было решать… Прикрываясь ладонью от солнца, обернулся в сторону моря. Три купеческих судна, все еще стояли в устье Астуры.
   - Сейчас или никогда! - прошептал трибун, подстегивая самого себя и, пришпорив коня, направил его к карруке, въезжавшей на мост через Нимфарис.
Мост этот был длиннее, но поуже предыдущего. И запряженная тремя мулами повозка, груженная толстыми, чуть ли не в два обхвата, бревнами, ехавшая  навстречу, приостановилась по ту сторону моста, не въезжая, чтобы пропустить карруку.
   «Хоть один среди всех губошлепов нашелся… - порадовался трибун. - Не прет напролом. Лигурий, видно, предупредил».
  Каррука катила по булыжником, тихонько поскрипывая колесами, а трибун ехал чуть позади, решив не начинать важный разговор на мосту и мысленно убеждая себя в том, что не из суеверия медлит - просто на твердой почве надежнее.
  Каррука съехала с моста и возница, перевозивший бревна, сразу принялся хлестать мулов, словно этого только и ждал. Тяжелая повозка рванулась вперед так резко, что конь трибуна шарахнулся к  перилам.
  - Осторожней, дубина! - крикнул, едва сдерживая испуганного коня.
   Возница словно не слышал. Въехал на мост, заполнив почти все пространство между перилами, и покатил, нахлестывая мулов, будто на бегах колесниц. Трибун глянул ему вслед.  Хотелось проучить наглеца, но не до него сейчас было. Уже и «Три таберны» видны, за ними - Велитры, гора  Альбанская, Бовиллы, Тускул… А там, глядишь, и Юпитер на Капитолии... И ничего не решено! Пришлось сдержать гнев на осла и скакать за каррукой.
 Он почти догнал ее, когда сзади послышался грохот, рев мулов, гулкие удары бревен. Обернувшись, увидел, что повозка, завалившись набок, застряла посреди моста, а тяжеленные бревна скатываются с нее, загромождая проезд намертво.
  Колесо, что ли отвалилось?» - подумал сочувственно.
  И, в следующее мгновение, все понял. За мостом, позади книжного обоза, за спиной, ничего не подозревавшего Ювентия, один за другим, соскакивали с причалившего плота всадники. Но, вовсе, не в серых пенулах, а в шлемах и пластинчатых  панцирях, ослепительно сверкавших на солнце, с длинными кавалерийскими пиками наперевес.
- К бою! - закричал яростно, хватаясь за меч и оборачиваясь в сторону Лигурия.
Того уже не надо было предупреждать - сверкая доспехами и оружием, с десяток всадников мчалось навстречу им от «Трех таберн»
   «По всем правилам засада! Ювентий с солдатами отрезан, нас всего шестеро. Постум, конечно, не в счет.» - мгновенно прикинул трибун, подлетая к карруке и хватая мышастую кобылу за упряжь.
  - Стой! - глянул в побелевшее лицо Постума, тянувшего поводья на себя и  прохрипел. - Не высовывайся!  - заглянул под навес к пленнику, холодея от сознания, что его и укрыть негде, взмолился. - На пол! И не шевелись! Может, пронесет?!
   Но, стоило взглянуть вперед, и надежд не осталось. Нападавшие знали свое дело. Пятеро, как по команде, осадили коней и, выстроившись в шеренгу, метнули дротики. Остальные, сверкая мечами, мчались вперед.
      Лигурий вздыбил коня, заслоняясь от неминуемой смерти. Дротик вонзился в грудь несчастного скакуна с такой силой, что тот рухнул, как подкошенный, ломая шею о мостовую, судорожно вскидывая копытами. И Лигурий едва успел отскочить. Но двоих солдат, с пробитыми насквозь панцирями, сорвало с коней, словно порывом ветра,
     «Теперь - четверо! И щитов нет, вот что скверно… - подумал трибун, оглядываясь, в скачке, на всадников с копьями, добивавших новобранцев Ювентия у книжного обоза. Самого же корникулярия нигде не было видно. А, метнувшие дротики, уже неслись навстречу, объезжая вторую пятерку, застывшую для броска.
    "Лихо!» - с горечью признал трибун. И, тут же, от души порадовался за Лигурия, который уже успел вскочить на коня, потерявшего всадника и, пригнувшись к его гриве, несся на врага, выставив вперед меч.
     Дротики вновь сверкнули на солнце и еще один солдат, скакавший рядом с Лигурием, откинулся назад, будто на невидимую преграду наткнувшись.
   «Трое!» - стиснул зубы трибун, срывая на скаку плащ и наматывая его на левую руку. Опустил забрало, рассек воздух мечом - нападавшие были в пяти шагах.
        А Лигурий уже вступил в схватку. Ткнул мечом в морду встречного коня и, когда тот взвился на дыбы, вонзил меч ему в пах. Конь рухнул на спину, подмяв под себя седока. Последний уцелевший солдат Лигурия отбивался от двух наседавших на него всадников. Но, подскочивший трибун, первым же ударом, проткнул одному из них правую руку, у плеча. Завопив от боли, искалеченный свалился с коня, обливаясь кровью. И врагов осталось трое - вторая пятерка, метнувшая дротики не столь удачно, только приближалась…
    Обменявшись ударами с противником, Лигурий решил не тратить время зря - ведь враг напал подло, злонамеренно - нечего было церемониться! Внезапно перебросив меч в левую руку, направил его в самое уязвимое место - в бедро всадника. Удар был так сокрушителен, что меч пронзил берцовую кость, и кровь залила обвисшую, судорожно подергивающуюся ногу. А тут и солдат, проявив сноровку, нырнул под щит своего противника и вонзил меч ему в горло. Но подоспели метатели и врагов снова стало шестеро.
   - Руби хвост! - тихо приказал трибун и, повернув коня, пустил его галопом, бросаясь наутек.
    Лигурий и солдат немедленно последовали за ним, а нападавшие кинулись в погоню. Кто-то, проявив большую прыть, вырвался вперед и тут же был пронзен с двух сторон трибуном и Лигурием, которые резко осадили коней, позволив ему проскочить между ними. Трое преследователей попридержали коней, но двое еще сильней распалились из-за гибели товарища от рук трусливых негодяев, вновь обратившихся в бегство.
     Даже хриплый окрик «Стой!» раздавшийся сзади их не сдержал. Свирепо
размахивая мечами они продолжали погоню и осознали ошибку слишком поздно, когда беглецы одновременно развернули коней и бросились на них втроем так неожиданно, что преследователи на мгновение впали в ступор. Но трибуну и Лигурию, да и солдату, усвоившему этот прием еще со времен осады Диррахия, когда обучением новобранцев занялся, от скуки,  сам Цезарь. Мгновения хватило, чтобы голова одного из преследователей слетела с плеч прямо под копыта коней. И тут же два меча вонзились под панцирь второго с такой силой, что, судорожно дернувшееся тело,  приподнялось в седле и поникло, соскальзывая на землю, когда трибун и Лигурий, упираясь подошвами в его коня, вырвали окровавленные клинки, переглянулись, молча, и ринулись добивать врага. Солдат тоже не отставал - трое на троих, да при таких командирах! Почти победа!
      Постум это почувствовал и, хлестнув коней, тронул карруку с места. А враги, утратив, вместе с численным превосходством, весь  пыл, отступили в сторону «Трех таберн» и остановились примерно в двух стадиях, то ли оттягивая момент решающей схватки, то ли в западню заманивая - три неподвижные конные статуи посреди дороги, преграждавшие путь. Трибуна жалкая эта уловка не смутила. Не было у них за спиной никого! На внезапность надеялись… А если и был резерв, все равно пришлось бы прорываться. Ведь отступать некуда! Когда в Галлии такое случалось, Цезарь говорил просто:
    «Не знаешь, что делать - делай шаг вперед!»
      Но раздался глухой удар, и один из врагов в солдатском шлеме с нащечниками, но без забрала, вскрикнул и, выронив меч, схватился обеими руками за лицо. Трибун оглянулся. Стоявший в карруке возница раскручивал  над головой пращу с новым снарядом. 
    «Ну, Постум! Цены тебе нет!» - всем сердцем возрадовался трибун.    Однако воодушевление сменилось отчаянием, стоило глянуть назад.
       Проезд по мосту был по-прежнему перекрыт бревнами, но всадники с копьями, покончив с людьми  Ювентия, переправлялись через, обмелевший за лето Нимфарис, вброд. И было их не менее дюжины. А за мостом, среди чужих повозок можно было разглядеть разграбленный книжный обоз - парусина сорвана, один воз опрокинут, свитки, охотно подбираемые проезжими, рассыпаны по дороге.
       И ни Ювентия, ни его солдат… Только беспризорные кони, которых спешили прибрать к рукам возницы и резко опамятовшиеся лодочники.
       Лигурий и солдат тоже смотрели в ту сторону, понимая, что даже с помощью Постума, дюжину врагов им не одолеть.
   - Что за напасть? - пробормотал Лигурий. - Откуда?
      Трибун откинул забрало, утер с лица пот и вдруг вспомнил, где встречал
бородатого, плывшего на плоту - на лагерном форуме при Филлипах!.. Вместе к уздечкам испанским приценивались. Вот и разгадка!
     - Из Двенадцатого Сокрушительного. Вепри. Помнишь таких?
     - А чего им здесь надо? - Лигурий помрачнел. - В Азии у Антония служат.
     - Выходит, не только в Азии… - грустно усмехнулся трибун.
     - Не договоримся? - Лигурий, прищурившись, кивнул на карруку.
     - Сколько они людей положили? - трибун кивнул на трупы, валявшиеся посреди дороги. - За что? Не подобает со свиньями договариваться. Словом, меня в плен еще не брали. А вы… Сами решайте.
      Опустил забрало и погнал коня к карруке. Лигурий и солдат переглянулись и, не сговариваясь, поскакали за ним.
      Оставшиеся позади враги не бросились следом, полагая, что копьеносцев, перебиравшихся через Нимфарис, достаточно, чтобы покончить с остатками конвоя. Сняв раненого с коня, один из них вел его к краю дороги. А второй, судя по всему старший, уклонившись от очередного снаряда Постума, развернул коня задом к карруке, демонстрируя полное презрение к врагу, и вскинул свой меч вверх так грозно и решительно, что повозка, ехавшая со стороны Рима, мигом остановилась.
    - Нос раздроблен! Ему лекарь нужен! - закричал тот, что возился с раненым.
    - Доступ к мосту важнее! - отозвался всадник, не оборачиваясь. - Езжай к Астуре, чтобы олухи с повозками сюда не совались!
    - Уродом останется, если сразу не сложить!
       Всадник обернулся в гневе:
    - Ты это мне говоришь?! - и направил коня к обочине, откидывая забрало так, что сразу стал виден шрам, пересекавший его щеку от уха до подбородка. И взгляд его был хмур и безжалостен. - Езжай говорю, проезд держи!
    - Слушаюсь! - солдат оторвался от раненого товарища и бросился к своему коню.
      А Луцилий, покосившись в сторону карруки, где трибун давал какие-то наставления горстке своих подчиненных, усмехнулся. Грустно, а то и сочувственно. Приставил ладонь ко лбу, чтобы получше рассмотреть Вепрей, уже выбиравшихся на дорогу перед перекрытым бревнами мостом - как и было задумано.
     Но не радовало. Опять римская кровь с обеих сторон льется…
    «О боги! Когда же снимите вы это проклятие?! Придет ли бедствиям нашим конец?..»
      Обернулся к вскочившему на коня солдату:
    - Пусть кто-то из под моста к «Трем табернам» сбегает. - и кивнул на раненого - Может, сыщется какой костоправ?.. А ты за проезд отвечаешь. Головой!
    - Ясно! - радостно выкрикнул солдат и ускакал к Астуре.
       А Луцилий, щурясь от солнца, снова глянул в сторону моста через Нимфарис, где Вепри уже выстраивались в шеренгу с копьями наперевес. Он перевел взгляд на карруку, где упертый служака-трибун, указывая на Вепрей, совещался о чем-то с верзилой- центурионом... И тяжело, горестно вздохнул.
      Только Тирон, слышавший в повозке каждое слово трибуна, не проявлял никаких чувств - словно все это его совсем не затрагивало.
     - Скачем прямо на копья. Почти до соприкосновения! И только тут. Не раньше! Сворачиваем в стороны и, съехав с дороги, обходим с флангов. Достать бы, по ходу, тех, кто по краям... Хоть лошадей! Ведь только крайние сразу развернутся. Остальные столпятся - строй будет мешать. А нам это и нужно - влетаем на дорогу и - в тыл! Двоих-троих, думаю, уложим. А там поглядим! Помнишь, как император учил? Ни о численном превосходстве врага, ни о результатах сражения не думать - просто драться! И чтобы в каждой схватке все внимание было на противнике, а вся сила - на острие меча!   
        Тирон невольно прислушался.
     - По-другому не обучены, командир! - бодро откликнулся Лигурий, проверил заточку меча ногтем и остался доволен. -  Я готов!
       Трибун обернулся к вознице:
     - Второй пращи нет?
     - Найдется. - отозвался Постум заглядывая в свою суму.
     - Ему дашь! - трибун указал на солдата. - И не в шлемы, в головы коней метить, чтобы хоть одного-двух ссадить. Уже легче будет! - глянул на сверкающую шеренгу Вепрей. - Поначалу скачем не торопясь, чтобы подпустить поближе.
     - Само собой . – с пониманием кивнул Лигурий.
     - А сколько у тебя снарядов припасено? - обеспокоился трибун.
     - На мой век хватит! – широко улыбнулся Постум
     - Так не шути! - хмуро глянул трибун и указал в сторону Вепрей. - Надо, чтобы на их век хватило!
    - А если с той стороны нагрянут? - спросил Постум, кивая на одиноко застывшего посреди дороги Луцилия. - Второй-то к таберне поскакал…
    - Тогда, брат, свисти, что есть сил!  Как-нибудь прорвемся назад, вместе   отбиваться будем. Ну!.. - окинул свою армию взглядом и заключил. - Всего
не предусмотришь. Надеюсь, всевышние на нашей стороне!
        Позвякав железками, Постум добыл из сумы вторую пращу, отдал солдату, отсыпал ему с десяток свинцовых пуль..
        А трибун  заглянул под навес, к Тирону.
    - Ты бы, все же, прилег. Холст копью не преграда. Видишь, какие сложности возникли?
     - Кто же это вас, с копьями, посреди Аппиевой дороги атакует? Кельты? Парфяне?
    - Римляне. Соратники мои бывшие… - вздохнул трибун. – Да и сейчас, думаю, не враги. Просто… Цели разошлись.
    - Но зачем убивать друг друга? - Тирон поразился этому безумию. - Свои же! Поговорили бы миром, может, к чему-то бы и пришли?
      Трибун глянул снисходительно, как на ребенка:
     - Это с варваром можно договориться. Он, все-таки, жизнью дорожит. А с римлянином… Когда он долг перед отечеством исполняет… Бесполезно.
      Тирон смотрел на него, не зная, что сказать.
    - Ладно. - улыбнулся трибун. – Не поминай лихом! Живы будем, о долге нашем еще поговорим.  А - нет? У меня к тебе просьба… Отца жестоко так не суди!
     - Какого отца? - не понял его Тирон.
     - Цезаря нашего покойного. - пояснил гвардеец. - У всех свои  недостатки. Но он… Доблестный был муж. И достойный! Его и сравнить не с кем. Ты уж мне поверь!.. 
     - Но я-то причем? - взмолился, подавшись к нему, Тирон.
     - Ты - сын его! - тихо произнес трибун. - Зря, что ли, вся эта охота?
        Нарастающий грохот копыт уже почти заглушал его голос. Выглянув из-
под навеса, привстал в седле. Еще раз глянул внутрь:
     - Пора! – и скрылся.
        Наблюдая издали, Луцилий дивился спокойствию во вражеском стане. И только когда трибун с Лигурием тронули коней навстречу ощетинившимся копьями Вепрям, все понял: сдаваться едут. Это его совсем опечалило. И не потому, что проникшись невольным уважением к достойным, как ему показалось противникам, он вновь становился свидетелем малодушия людей, готовых на любые унижения, ради спасения жалкой своей жизни. О какой доблести может идти речь, когда от нее и следа не осталось? Воспоминания и легенды!.. Впрочем, он и к этому давно притерпелся. Огорчало другое.
       Двое римлян хотели спасти свою жизнь. По-человечески, так понятно… Но, кто станет их слушать? Тем более Вепри, которым сам же он приказал свидетелей в живых не оставлять. Кроме мирного населения, которое так за все годы настрадалось, что уже никаких показаний нигде, никому не даст.
      Так что, недолго им скакать - лишь до кончиков копий. Но как же это горестно! В чем они виновны? В том, что, как и он, Луцилий, выполняют свой долг? Или чей-то приказ? В этом и хотелось разобраться! В чем отличие приказа, даже самого высочайшего, от того в чем состоит истинный долг римского гражданина? Валяясь в клоповнике на Велабре, он ни  чем другом и не думал. Но так и не смог определить, когда же он сам перестал исполнять этот святой долг? То есть, устал задумываться о смыслах, выполняя очередной приказ. Если вспомнить, как следует… И до Антония, еще при живом Бруте! Да что говорить?!. При проконсуле Киликии Аппии Клавдии - так ли все гладко было, что не в чем себя упрекнуть? Почему стыдился в глаза Цицерону глядеть, когда тот на смену Клавдия прибыл!
      Кстати, в Киликии нового проконсула и Тирон, этот сопровождал. А, в последний раз, мы с ним в третье консульство Цезаря виделись, когда с Брутом в Тускул заезжали. Тихий, незаметный почти… А ведь!.. И в самом деле на Цезаря похож! Просто в голову не приходило… Боги! Не только на Цезаря! Ведь что-то в нем и от Брута! Отцы разные, но мать-то одна! Уму непостижимо!  Сын Божественного Юлия, племянник Катона, родной брат Брута!.. В жалкой этой повозке?!  В цепях у тиранов томится?!!
      Всмотрелся в карруку так пристально, словно хотел разглядеть заточенного в ней сквозь грубую парусину…
    «Вот в чем сейчас долг римлянина! Какие приказы? За это не стыдно и умереть! А жертвы? Что поделаешь!.. Не повезло беднягам…
      Глянул на дорогу, где два всадника почти сошлись с Вепрями уже выставившими копья им навстречу. Еще мгновение…
      Опустил глаза, не хотелось этого видеть. Глянул на свою левую кисть, распухшую так, что больно было шевельнуть пальцем. Кожа вокруг ссадины, от удара о свод Клоаки, побагровела, натянулась и уже синеватый какой-то отлив проступал. Покосился на раненого у обочины - первым делом лекарь, конечно, лицом его займется. Не здесь, так на корабле. Но и руку свою надо показать. Вскрыть, что ли, опухоль или снадобьем каким смазать?..
      Понимая, что там, должно быть, все уже кончено, заставил себя взглянуть
на дорогу. И не поверил глазам…
      Вепрей стало меньше, шеренга их распалась, сбившись в кучу. И, что самое невероятное, там шел бой! Двое, которых он только что проводил к праотцам, оказались, чудом каким-то, позади Вепрей и не собирались - ни сдаваться, ни умирать. Сражались. Отважно и  яростно. Причем, в ближнем бою! Так, что Вепри утратили все преимущества длинных своих копий, размахивали ими как бесполезными палками. А эти двое вертелись среди них стремительными, неуловимыми смерчами, нанося своими короткими мечами молниеносные, смертельные удары.
       Ощутил вдруг забытую, отчаянную легкость, пьянящую радость в душе - он ведь был воин! И доблесть, пусть чужая, но несомненная, в ком-то еще живая - не могла не вдохновлять! Так, должно быть бился на Свайном мосту Публий Коклес - один против целого войска. Да и сам он, когда-то, с обманутыми теми германцами…
      Попытался пересчитать, в сумятице этой, своих. И насчитал лишь шестерых Вепрей из дюжины. Решил, что ошибся, стал пересчитывать. Но тут, конь под одним из них вдруг пал на передние ноги и ткнулся мордой в бручатку так резко, что всадник, перелетев через него, рухнул на дорогу. Начал вставать и не смог - видно, ногу при падении сломал. А Постум и солдат снова раскручивали над головами пращи, целясь не во всадников, а чуть ниже.
     «Коней выбивают! - угадал Луций. - Надо пресечь! Пеший Вепрь - никакой уже не вепрь. Просто свинья, которую только и остается, что заколоть…»
      Помчался к карруке, но не доскакал. Левую руку пронзила невыносимая боль, в глазах потемнело, и щит чуть не выпал. Но придя в себя, сразу заметил, что численное превосходство Вепрей, все-таки, сказывается…

     Два копья воткнулись в коня трибуна одновременно. Падая, конь сломал одно из них, но второе засело так глубоко, что вытащить было невозможно. Бросив его, хозяин копья схватился за меч. Сломавший копье тоже выхватил меч,  и оба стали теснить, потерявшего коня трибуна, отделяя его от Лигурия.
    Вздыбив и развернув коня, тот рванулся на помощь. Но чужое копье, пробив панцирь, вонзилось ему в спину. Лигурий дернулся судорожно, взмахнул руками, как крыльями, и выронил меч. Сразивший его сзади, перехватил копье и, рванув влево, сбросил тело Лигурия с коня. Оглянулся гордо на своих товарищей, выпустил копье из рук и тоже вырвал из ножен меч.
     Меткий бросок Постума сшиб с ног еще одного коня. Но это уже ничего не решало. Плащ, намотанный на руку трибуна, разбух от крови, и четверо всадников, окружив, били его мечами сверху со всех сторон. Отбиваясь, уже из последних сил, он ранил кого-то в ногу, рассек шею коня… Но его стиснули так плотно, что он и размахнуться не мог. Чужие кони бешено хрипели над головой, обдавая горячей пеной, левое плечо было разрублено, рука с плащом обвисла плетью и от сыпавшихся сверху ударов, нечем было прикрыться. Кто-то из Вепрей легкомысленно приподнял щит чуть выше, трибун рванулся чтобы вонзить меч под панцирь… И тут ему отрубили правую кисть. Он еще слышал как его меч скрежетнул по булыжнику. А в следующее мгновение и сам рухнул. Но не брусчатку, а в бездонный, непроницаемый мрак…

     Грохот копыт стремительно приближался и, решив, что это возвращаются  трибун с Лигурием, Тирон удивился тому, как это его порадовало. Вчера еще в цепи заковывали, а сейчас думал о них: «Свои!»
     «А кто же? Не пунийцы, не кимвры - римляне! На одном языке говорим. И не понимаем друг друга! Каждый только себя слышит. До абсурда порой! Надо же возомнить, что я, раб бывший - сын самого Цезаря! Сейчас про колонну Молочную ему расскажу!»
      Но, прислушавшись, понял, что скачут не двое - несколько всадников. И даже не успел ничего предположить, когда за холстом отчаянно вскрикнул возница.
      Метнувшись вперед, выглянул из карруки и увидел Постума, падающего на дорогу с разрубленной головой, и всадников - тоже римлян, добивавших молодого солдата, на котором был такой, как и на них пластинчатый панцирь. И такой же, как у них шлем, продавленный ударом копыта, валялся в стороне, на брусчатке…
      Не задумываясь, схватил вожжи и, хлестнув лошадей, погнал карруку вперед, направляя ее прямо на всадника с красным гребнем на шлеме, скакавшего со стороны Астуры. Но тот и не думал уступать дорогу. Воткнув меч в ножны, мчался навстречу, пришпоривая своего коня. И хрипло, испуганно кричал, но не Тирону, кому-то позади него:
     - Осторожней, Ветурий!
    - Сделаем, командир! - так же хрипло, но и самоуверенно, откликнулся бородатый всадник, уже поравнявшись с каррукой, и обходя ее справа. На Тирона и не взглянув, догнал лошадей, ухватился левой рукой за упряжь, пытаясь их остановить. Но Тирон хлестал вожжами, что было сил и лошади не останавливались. Выхватив меч, бородатый прицелился на скаку и вонзил его в глаз мышастой кобыле. Захрипев, та взвилась на дыбы, ломая оглобли. Вторая кобыла рванулась в сторону. Каррука опрокинулась, Тирон выпал на дорогу и, ткнувшись забинтованной головой о камни, застыл.
      Подоспевший Луцилий, спрыгнул с коня, кинулся к нему, нащупал пульс в сонной артерии, сбросил шлем прямо на мостовую и облегченно выдохнул:
   - Жив, хвала Юпитеру!
     Остановивший карруку, бородач тоже соскочил с коня и, переминаясь с
ноги на ногу, дожидался благодарности начальства. Но Луцилий, оправляя
птериги на левом плече, шагнул к нему гневно:
     - Соображаешь, чем рисковал?!
     - Виноват! - вытянулся перед ним Ветурий.
    Съезжавшиеся Вепри тоже украдкой косились на распростертое у края дороги тело.
    - Ладно. Все к лучшему - нечего объясняться. - смягчился Луцилий. – Лодка под мостом, везите его к ней! - и, указывая в сторону Астуры, добавил. - И поосторожней! Вон, как звери эти голову ему размозжили. Никакого насилия, как в себя придет! Только держать, в случае чего, покрепче…
     - А с этими?.. - верзила-Ветурий, кивнув бородой на трупы, валявшиеся на дороге, черканул себя большим пальцем по животу, словно вспарывая его наискосок. - Вскрыть, чтоб не всплыли и - в канал?
      Луцилий, в задумчивости, тронул шрам на щеке:
    - Пусть лежат. Хоть похоронят достойно…
      Тирон так и не пришел в себя, когда его укладывали поперек седла, лицом вниз.
    - Гребцов там всего двое! - вспомнил Луцилий. - Решайте, кто за ним следит, кто - на весла. Пока солнце не село, должны на корабль успеть!..
      Перепуганные насмерть аграрии, остолбеневшие возницы, отрезвевшие вмиг лодочники, наблюдая бойню издали, не то, что впечатлениями  обмениваться, переглянуться не смели. А, успевшие прибрать к рукам бесхозных лошадей и присвоившие дармовые свитки, спешили от них избавиться. И только косились в немом ужасе - кто на трупы новобранцев в лужах крови, кто на бревна и завалившуюся посреди моста повозку, возница которой бесследно исчез в самом начале боя, кто - на Вепрей, стремительно удалявшихся в сторону «Трех таберн».
   Но, самые умудренные, уже разворачивали, нахлестывали своих мулов, чтобы исчезнуть поскорее. Пусть даже не по назначению, не в сторону Рима… Лишь бы подальше, будто их здесь и не было - благо места на форуме, чтобы развернуть повозки хватало.
   Из-под прогнившего баркаса, брошенного вверх днищем у канала, выполз Ювентий - невредимый, только весь помятый, извозившийся в жидкой какой-то мерзости. И без шлема. Оглядевшись, мигом оценил обстановку, вскочил на первого подвернувшегося коня из разгромленного конвоя и, безжалостно терзая его шпорами, умчался в сторону Таррацины.