Подонки Ромула. Роман. Книга вторая. Глава 33

                ГЛАВА XXXIII.

        Выбравшись из дома префекта живым, Новий никакой радости не испытывал, понимая, что чудесное это избавление - лишь краткая передышка. А то, и вовсе, - спектакль, разыгранный с единственной целью: заставить его расслабиться, забыть об осторожности, захлебнувшись последним, пьянящим глотком свободы. В таком состоянии жертва даже наружного наблюдения не замечает, бросается прятать концы, предупреждать подельников… Словом, выдает себя с головой. Онн и сам уловкой этой не раз пользовался.
        Вот, и не спешил покидать владения Мецената. Пробившись сквозь толпу клиентов, все еще осаждавших черноколонный портик в ожидании возможных пожеланий патрона, спустился в парк. Прошелся неторопливо в тени молодых, но уже раскинувших ветви платанов, присел на мраморную скамью. Почти у его ног, за кустами вечнозеленого розмарина, плыли облака, отражаясь в зеркале искусственного пруда, тянувшегося вдоль всей аллеи. Кусты были подстрижены так, что издали их можно было принять за лягушек, застывших перед прыжком в пруд. - как на клейме Мецената.
       В пруду скользили черные лебеди. Тянулись длинными шеями к воде, отгоняя друг друга тревожными, резкими взмахами крыльев, выискивая что-то в островках, застывшей на поверхности ряски, под листьями белых кувшинок.
    «Птицы небесные, а как жучка водяного, букашку неприметную грудью отстаивают. - подумал Новий. - Будь у Цильния крылья, как бы он сейчас ими хлопал, когда явилась угроза потерять власть, дворец и весь сказочный этот парк. Хотя… Если до меня добрались, Тирон, ясное дело, схвачен. Может, и письмо мое перехватили… И что они там вычитают?..  Одну только фразу по-разному можно  истолковать, но… - он вдруг обеспокоился. - Как бы на вилле моей разгром не учинили! Жена, дочь с внуком!..Тронуть, конечно, не посмеют - ничего не доказано. Но напугать!..»
       Шестеро его рабов, присев на траву в ожидании господина, беззаботно грелись на солнышке. Окликнул нунция1 и тут же отмахнулся. Сболтнет, чего доброго о ликторе, что за ним являлся!.. Подозвал нотария2 и продиктовал записку, упомянув, что к возможному появлению на вилле солдат, следует отнестись как к недоразумению, поскольку осел какой-то, квесторский писец из храма Сатурна, перепутал его с Новием-публиканом3,  скрывшимся, не додав в казну два миллиона сестерциев за откуп мостовых сборов в Цизальпинской Галлии  - ничего более правдоподобного в голову не пришло.
      Вручив письмо молчаливому германцу и выдав ему на дорогу денарий, велел взять лошадь у Капенских ворот4 и скакать, не теряя времени, в Авсону. А, попутно, поспрошать в округе, не случилось ли чего в Формиях, у Цицеронов. Раб отправился выполнять поручение, а по соседней аллее метнулись две серые тени. Новий проводил их насмешливым взглядом.
    «Вот и убедитесь, что не к заговорщикам тайным - к жене гонцов шлю. Но если Тирона взяли…
  Раньше действовать надо было!» - корил себя и тут же спрашивал: «Ради чего? Для спасения Республики, в которой бесчинствовал Клодий, а достойные мужи обходили форум стороной. А уж, на ростры взойти?.. И не помышляли. Если с прекращением причины прекращается следствие, почему со смертью Цезаря не пала тирания?  Значит, причина была не в нем? Цезарь лишь воспользовался тем, что уже проросло в душах? Может, судьбы наши и определяются в небесах, но трон тиранов не среди звезд возводится! Разве не видели  мы, как сколачивался он из наших  пороков у всех на глазах. Тираны сами не правят, на подданных опираются. А я? Столько лет владел тайной!.. Но кому довериться? Все сомневался, присматривался… Пока не решил с Азинием Поллионом* поделиться. Консуляр, к Цезарю был близок. Во всех превратностях достойно себя проявил. Но и он… Триумф справил и полностью от дел отошел. Грамматике и народному просвещению себя посвятил. На средства от военной добычи открыл первую в Риме публичную библиотеку с латинским и греческим отделами. Восстановил, рядом с курией, Атрий Свободы5. Благородно, но… Я бы ту колоннаду не атрием, а Мемориалом Свободы назвал, хотя там, до сих пор, рабов на волю отпускают. Но о свободе граждан, что плебеев, что патрициев, похоже, пора забыть!»
      В ответ на эти упреки, Поллион только невесело усмехнулся:
    «Что ж… Пусть хоть слово запомнят, если рабства своего привыкли не замечать!»
      А, узнав о Тироне, задумавшись, долго молчал. И отказался.
     «Снова Италию кровью залить? Ради чего? Одну тиранию сменить другой, более просвещенной? Не с кем, Луций, Республику восстанавливать. Нет больше Катонов! Для отечества пальцем никто не шевельнет, если это немедленной выгоды не обещает. Прав был Цицерон - не в государстве Платона, среди подонков Ромула обитаем!..»
   Словом, не поддержал. Счастлив, кто не умеет сожалеть о невозможном!  Но тайну обещал хранить. И я молчал. Еще пять лет присматривался. Искал, как говорится, человека. И не находил. Признаться, даже об Антонии думал, когда по просьбе Октавии в Финикию добирался. Но стоило на него взглянуть!.. Богов благодарить надо, что он сам обо всем не дознался! Хотя табличка злосчастная, с которой Цезарь смерть встретил, и в его руках побывала. Ну, и… Грех, конечно, но Фульвия очень своевременно, в Сикионе скончалась, не доплыла до мужа… Великих бедствий римский народ избежал! А больше и не было никого. Оттого и бездействовал, ничего не предпринимая… Единственный раз, вмешался, когда Аттик гладиаторов за письмами подсылал. Что им Тирон какой-то, когда хозяин велит? Могло самым печальным образом завершиться… Пришлось ту переписку в надежном месте укрыть. Больше ничем не помог. А чего ждал? Знамения небес? Всеобщего прозрения слепцов или внезапной смерти Октавиана?  Дождался - он у них в руках!  Но где? Если в претории6 или в Карцере… Есть люди! И не так много возьмут…  А если здесь, в лапах палачей? Слышал я об их лабиринтах!»
    Глянул на черный дворец с такой ненавистью, что испепелил бы весь этот мрамор, имей взгляд его материальную силу. Но думать о худшем не хотелось. Пока сам на свободе - не все потеряно!
     Однако, и о киликийце беглом не следовало забывать. Хотя бы для прикрытия… Мало ли с кем свидеться предстоит, чтобы Тирону побег устроить?..
    Засмотревшись на лебедей, будто ничего, кроме их повадок, его и не  интересовало, снова присел на скамью
   Ведь в его профессии , что главное? Не суетиться при исполнении того, что считаешь уместным и своевременным. То есть, уважение к ней со стороны того, кто считает себя специалистом. Тогда и мысли не путаются, из стороны в сторону не скачут, а нужном направлении выстраиваются. Да и задача не кажется уже неразрешимой, а предстает в виде четкого плана неотложных мер, складывающихся в голове без всяких усилий, на основе предыдущих разработок. И уже можно предварительные итоги расследования подводить, не сойдя с места. И мысленно продвигаться вперед. Нет, не в сутолоку римских улиц! Иголку в стоге сена искать - это на любителя. Профессионал лишь усмехнется. Ему ли не ведомо, что решившего укрыться в Риме, если он не полный болван, не знаменитый возница и готов на время пожертвовать общением с родными и близкими - искать бесполезно. Случайно, разве что, где-нибудь через год наткнешься. Если очень повезет. Не зря все отребье италийское напакостив в своем захолустье, в Город стекается. Тут тебе и укрытие, и школа жизни и новое поле деятельности. Раздолье, одним словом! А посему, если кто исчез, разумней всего начинать с поисков трупа. И вовсе не из фатализма! Из простой целесообразности. Поскольку труп, тем более свежий, в особенности же, окровавленный, куда больше сочувственного внимания привлекает, нежели живой  индивид. Да и не скрывается он ни от кого, лежит спокойно там, где уложили… Надо только места знать.
    Окликнув нунция, отправил его на свалку за Эсквилинскими воротами, к старшине погребальной команды, закапывавшей за казенный счет всех нелюбимых рабов, безродных нищих и прочий беспутный сброд в безымянные общие могилы. Велел вручить могильщику пять сестерциев задатка, а на словах передать, чтобы вновь поступившие трупы земле не предавал, откладывал,  вплоть до его прибытия, в сторонку.
    Провожатые последовали и за нунцием. Новий усмехнулся:
   «Еще бы!.. Тут вам - полный простор. А вот, на Велабре, где-нибудь, поглядим какие вы шустрые…»
    Однако, и ему следовало поторопиться, чтобы застать на месте ночных триумвиров7, к которым стекались сведения обо всех преступлениях , совершенных в Городе за минувшие сутки. Отправив еще двоих рабов по разным адресам с устными поручениями, бросил в пруд увесистый камешек, переполошив, назло Меценату, всех его лебедей и, сопровождаемый лишь секретарем и дюжим телохранителем, направился к выходу из парка. Трое соглядатаев, возникнув из-за постамента Приапа, благословлявшего дом префекта огромным, торчавшим кверху багровым фаллосом дружно топали следом.
    У храма Матери Земли пахло кожами и скандалом. Брань и дерзостные богохульства неслись со всех сторон. На то и улица - Сандальщиков! Но, свернув на Субуру, он очутился в таком водовороте немытых варварских рож, потных тел и острых локтей; корзин, кувшинов, гремящих кастрюль… В вихрях таких звуков и запахов, что решал себя поберечь. Велел рабам остановить рослых каппадокийцев, продвигавшихся в толпе с пустым креслом на двух шестах, сел в него и молча махнул рукой в сторону форума - в оглушительной разноголосице гортанных чужих наречий, слов его все равно никто бы не расслышал,
     Там, где он только что стоял, грохнулся, низвергшись откуда-то с верхних этажей инсулы и раскололся осадным снарядом о мостовую тяжелый глиняный горшок, обдав столичную публику смрадными нечистотами. Толпа шарахнулась в стороны - вонь, визг, проклятия, вскинутые в бессильной ярости кулаки… Новий прикрыл глаза, но жуткая ругань, половину которой он просто не понимал, терзала уши, вонзалась в мозг раскаленными спицами.
     А истошные вопли разносчиков съестного - тушеной капусты и палых
маслин, волчьих бобов, горячей козлятины, дымящейся требухи!.. От них куда деваться?
    Вскинул глаза к небу - далекому, невозмутимо голубому, равнодушному ко всем горестям и печалям, стиснутым стенами инсул… Ну, кто из всевышних смог бы различить его в тесной этой, неутомимо галдящей толпе? Да и по какой надобности?..
   Телега доверху груженная тибурским кирпичом, застряла впереди и зажатые со всех сторон каппадокийцы вынуждены были остановиться. Хотели было, опустить носилки на мостовую, но Новий прикрикнул на них грозно, а телохранитель его наградил старшего такой оплеухой, что носильщики тревожно переглянулись и, оценив, наконец, серьезность угрозы, заключавшейся не в безобидной, привычной, в общем, затрещине, а в сенаторской тоге Новия с широкой пурпурной каймой, приподняли кресло повыше и стали пробиваться вперед решительнее, расталкивая наглецов, тупо прущих навстречу, ногами.
    Но можно ли было разогнать всех бездельников, толпившихся у бесчисленных лавок с пестрыми женскими тряпками, тогами на любой вкус, модными  туниками и плащами; у этажерок, заваленных всевозможной обувью; над горами замков и дверных засовов; над париками всех цветов, искусственными зубами, накладными бровями, белилами, румянами и притираниями на все случаи жизни?.. А погребки и таберны на каждом шагу - заветные пристани пьяниц… А шлюхи, подгребающие сюда к полудню? Разодетые, накрашенные, опохмелившиеся слегка, полные боевого задора. Еще прихорашивающиеся на ходу и уже застолбившие законные свои перекрестки, призывно вращающие - кто бедрами, кто кончиком языка… Расправляющие груди, лихо подмигивающие знакомым карманникам - бесплатная утеха подростков и нищих зевак.
       И во всей этой суматохе и кутерьме, шумно перетекавшей с Субуры на Священную дорогу, светловолосая девочка лет десяти тянулась на цыпочках к алтарю перед храмом Ларов, чтобы поднести им жертвенные свои пирожки.
    «Вот он - Вечный Город! - подумал Новий. – Переполненный, бурлящий… И разлагающийся, прогнивший изнутри, как пустой орех.»
   А вдали поблескивали уже медные крыши Эмилиевой  и Юлиевой базилик. И между ними - непривычная еще глазу, ростральная колонна Октавиана, указующий в небо мраморный перст. Постыдился бы! Кто не знает, что Марк Випсаний, а не он, флот младшего Помпея у Сицилии в щепки разнес?
    «Агриппа... Вот кого бы привлечь! - размечтался Новий.- Бескорыстный, искренний, никаким порокам не подвержен. Даже Аттик!.. К самому сердцу его, можно сказать, подобрался, но… Не повлиял. Судьбой отечества не на словах озабочен, и легионы в узде держит.  Доблестный муж! Вот только… Никогда он друга своего, Гая, не предаст!.. Нет, не сходятся наши пути…»
     У сапожной лавки на углу Аргилета, стоял его раб, посланный с секретным заданием еще из парка. Странно, правда, что  встретившись  взглядом  с хозяином, он не кинулся навстречу. Только нагло затылок почесывал. И лишь когда Новий велел носильщикам свернуть к ближайшей таберне, расположенной напротив сапожной лавки, соизволил неторопливо приблизиться.
     Тут и опытнейшие топтуны ничего бы не заподозрили. Ну, распустил хозяин подлеца, редко, видать, за плеть берется - раб и обнаглел. А раб, меж тем, и обвел их вокруг пальца, все инструкции своего господина, заранее разработанные для таких случаев, самым тщательным образом выполнив.
    По пути сюда, от слежки ускользнуть не пытался. Казалось, и вовсе, ее не замечал. Все больше товарами в витринах интересовался, хотя явно не собирался ничего покупать. А на Аргилете даже в книжную лавку забрел - такой грамотный! Не спрашивая ни о чем продавца, ткнулся к полкам, схватил свиток с золотым обрезом, стал разворачивать его, с ученым видом,грязными лапами, да и уронил на пол. За что, тут же, получил от продавца по шее. Но ничему это наглеца не научило. Выскочив от книготорговца, юркнул к сапожнику и принялся, с видом знатока, ощупывать сафьяновые кальцеи, приличествующие скорее состоятельному патрицию, нежели нищему рабу…
     Тут соглядатаи на целый асс поспорили - схлопочет он по загривку и тут,
или же терпение у сапожника железное? Но даже если бы один из них и остался, как положено, в книжной лавке - слежка, ведь тоже, наука! - мог ли он заподозрить неладное в том, что, проучив наглого растяпу, хозяин заглянул в заднее помещение и дал какое-то поручение рабу, который тут же покинул лавку и направился в инсулу, на другой  стороне улицы. Долго там не задержался - вернулся бегом с глиняной кружкой. Может, воды хозяину принес? Но если бы и эти перемещения не ускользнули от бдительного глаза, то надо было быть просто всевидящим, чтобы углядеть крамолу в том, что в одном из сотни окон, где-то в четвертом этаже инсулы вскоре после возвращения раба в лавку, появилась клетка с облезлым щеглом. И уж, разве что, богу, никак не смертному, удалось бы связать все это с появлением совсем уже из другой инсулы, потрепанного жизнью «побирающегося» служителя Кибелы.
     Вяло обмахиваясь плетью, позвякивая давно нечищеным медным кимвалом, он встал посреди улицы, озираясь по сторонам в поисках жертвы, предпочтительно женского пола, из коей можно было бы вытрясти пару медяков в помощь Великой Матери богов. Пристал было к пожилой шлюхе, чьи могучие, подрагивающие на каждом шагу телеса выпирали как тесто из абсолютно прозрачной, алой бамбузины8, но святости в душе и на квадрант не было… Постоял, гневно глядя ей вслед, сносимый толпой то в одну, то в другую сторону и, сердито сплюнув, побрел в «Аквариум» - тот самый кабачок, что вскоре почтил своим присутствием Новий.
     Когда он туда вошел, велев носильщикам его дожидаться, жрец, уже приобщившийся к дарам Бахуса9 дремал на столе, уткнувшись лбом в опрокинутую чашу. Но столик за его спиной оказался свободным, Тут Новий и присел, приказав принести себе тушеного мяса, бобов в красном соусе и киаф мульсума, только никакой кислятиной дешевой его не разбавлять. Впрочем, не похоже было, что он проголодался. К бобам не притронулся, оторвал кусочек мяса и стал его пережевывать, потягивая понемногу мульсум.
     - Радоваться! -  не отрывая головы от стола, тихо промолвил жрец, голосом абсолютно трезвым.
     - И тебе лучших дней! - так же тихо и незаметно для окружающих откликнулся Новий. - Что слышно на Аргилете?
      - С утра два трупа. Рядом, за сапожной лавкой, - шепотом доложил жрец. - Карманник местный Клеанф. Сразу опознали. А второй… Тоже гречонок, отпущенник, судя по всему - то ли грабитель мелкий, то ли сводник уличный.
      - Ну, это как водится... - ничуть не заинтересовался Новий.
      - Не совсем, - отозвался спутник Кибелы. - У Клеанфа горло чуть не до позвонков распорото. Голова едва держалась... А у второго - брюхо снизу доверху вскрыто. С одного удара.
     - Гладиатор какой-нибудь приложился? - предположил Новий.
     - Если кто с ним на арене встречался. - качнул головой жрец. – Не позавидуешь. Просто Потрошитель какой-то!
     - Ясно!.. - прервал его Новий. - Беглого раба надо искать. Седого, лет
пятидесяти, киликийца. Особая примета - глухонемой. Всех кого сможешь, направь. Двести сестерциев тому, кто сыщет.
     - Постараемся, начальник. - пообещал корибант10.
     - И не тяни! Два дня сроку. - Новий бросил на стол монету, промокнул губы салфеткой и встал…