Подонки Ромула. Роман. Книга вторая. Глава 34

                ГЛАВА XXXIV.

    А Марк Агриппа, который уж час мчался на север под бдительной охраной двух турм Восемнадцатого Стремительного легиона. Поначалу им пришлось потрудиться, разгоняя свистом, криками, а где и плетьми, запрудившие Фламиниеву дорогу1 повозки с дарами садов и огородов, спешившие на городские рынки. Вспомнив Мецената, он мысленно благодарил друга за предусмотрительность. Но, чем дальше от Города, тем просторнее становилось впереди - поток повозок постепенно редел.
    Промчавшись мимо нависших над дорогой Красных скал2… Пролетев без остановки, грозившие некогда Риму, а ныне, зачахшие как подрубленное дерево, Вейи3, свернули на Кассиеву дорогу4. И лишь у Кимадиса5, брусчатка поползла в гору, пересекая небольшой скалистый хребет, перешли на мелкую рысь, чтобы поберечь коней. Но спустившись в Кассиеву форуму6, он велел поднять их в галоп, идти широким махом - ровно по два стадия в минуту, как он когда-то, еще под Бононией вычислил, пока Гай с Антонием и Лепидом на островке, посреди реки, костры жгли, насчет триумвирата и списка врагов отечества, немедленному искоренению подлежащих, сговаривались…
    Кони уже посапывали натужно, брызгали пеной, но только у Вольсиний7
он позволил конвою спешиться и напоить их, передохнув на берегу, словно
циркулем очерченного, сверкавшего на солнце как новенький денарий, Киминийского озера8.   
     И сам прилег на песок, глядя в, плескавшуюся тихонько о берег, прозрачную как слеза, воду. Никакой усталости не чувствовал. Ночь бессонная  сказывалась веселой какой-то легкостью в душе. Может, из-за лихой скачки? Неизвестная рыбешка плеснулась, сверкнув серебристо в воздухе, и пропала. И тут же, черканув крыльями, чуть ли не над его головой, метнувшаяся к воде, чайка нырнула, вынырнула ни с чем и взлетела над озером с гнусавым, разочарованным криком.
    «Хорошо, что малышку рыжую защитил. - вспомнил, сладко потягиваясь пружинистым телом. - От морд этих… Ардейской  школы. Бесполезное бремя земли - все человеческое выбито! И Тит, достойнейший наш… Никогда не угадаешь - объятий с поцелуями от него ждать или подножки тайной. Неужто юного тела возжелал?  Везувий, а не старик! С Пилией его только не пойму - вечно на головную боль жалуется… Но, так или иначе - вовремя я к источнику святому спустился. Может, и  Магий мой, так злодейски копьем пробитый, когда иные победу уж праздновали… Хотелось бы чтоб и он… Там, на полях безвременно павших воинов знал - тут его помнят! Лежит, наверное, сейчас  журчанию Стикса9 внимая. Рядом - цветущие Елисейские поля10, золотые чертоги Гадеса11… Хоть и подземного царства властелин, но… Герои любому царю приятны!..
      А если все позабыл? Меня, «Крокодила» нашего?.. Даже дочку!  Все-таки Лета неподалеку, река забвения… Всего? - задумался вдруг Агриппа. - Или только печалей земных? Если всего, зачем он вообще, Элизиум тот нужен?! Вон, сучок обломанный - то к берегу прибьет, то снова волной сносит… А ему - все равно.  Деревяшка бесчувственная. Нет! Магий так бы не смог. Не вынес бы бессмысленности! Что за радость, даже от Елисейских полей, если красоту их ты и понять, не способен? Как душой беспамятной ее оценить? Не сравнив с пашней какой-нибудь здешней заброшенной, крапивой да чертополохом заросшей. И Эпикур, мудрец великий: «Душу человека уподобил бы я легкому ветру с примесью тепла.» Какая же это душа? Пустота, да и только!..»
    Поймал, сносимый волной, сучок, забросил его подальше в озеро, глянул в небо. Ясное, невозмутимо голубое - оно не было пустым. Сам Отец-Юпитер12  взирал сверху на глубокую котловину, образованную сплошным гребнем крутых, заросших  лесом, гор, опоясывавших со всех сторон, озеро, на берегу которого, на самом дне огромной зеленой чаши лежал Агриппа. Рядом кони клонились гривами к воде; дурачились, гоняясь друг за другом,  молодые солдаты в коротких красных плащах…
    Чуть поодаль, желтея невысокими, но прочными стенами, отражался в тихой воде небольшой городок. Рыбачьи челны скользили к причалам под парусами с пестрыми заплатами - видно, закинутые с ночи сети, уже выбраны - пора считать улов. И всего три храма, возвышаясь над скромными черепицами, тянулись травертиновыми колоннами вверх – к Венере, Церере
и Юпитеру.
    «А что еще нужно человеку? Милость богов, плоды земные для пропитания и любящий, справедливый отец… - вскинул глаза к небу и вздохнул. - Но кто же необходимым довольствуется? Те же Козероги… Чем их наделы в Пицене не устраивают? Ну, каменистые почвы, кое-где и болотистые - кто спорит?  А руки приложить? Там и Помпей Великий вырос. Да и я, грешным делом… Не умерли как-то с голоду? Так нет же! Черноземы у Неаполиса  им  подавай!  Ах, последние наделы ветеранами Азиния заселены? Ну, тогда режь  им на куски Кампанское общественное поле, которое по Юлиеву закону13, еще в первое его консульство, между отцами троих детей поделено!  Под страхом смерти весь сенат клялся закон этот исполнить. Даже Порций Катон! Не знаю, как уж они его уломали?.. И что? За двадцать пять лет ни югера14  никому не отрезали!  Почему? Надежнейшая финансовая опора отечества! Ежегодная стабильная прибыль в казну. Это в первое свое консульство Гай Юлий под государство подкапывался, пока его самого Галлией  не наделили. А хотел бы я взглянуть, где бы отцы эти многодетные оказались, если бы в третье, скажем, консульство его о правах своих на Кампанские земли заикнулись? Согласно того же, Юлиева аграрного закона! В нижнем течении Рейна, под солнцем Африки знойным или под проливными дождями в болотах Британии дикой? А то и сразу на тех Елисейских полях, где уже и наделов никаких не нужно!  С этим-то  и следует разобраться - откуда у них в Девятом  законники такие подкованные завелись? Не с общего сбора горлопанов, а с выявления подстрекателей тайных начать!  И всю их подноготную  - кто, что, откуда, как в битвах себя проявил? У каждого трещинки в броне найдутся…Вот эти вопросы, как бы в недоумении полном, им и задать. И пусть на глазах всего легиона правильные ответы дадут!..»
       Оглянулся на солдат и, ловивший каждое его движение, декурион строго  прикрикнул на галльских мальчишек, плещущих друг в друга водой.
    - Пусть позабавятся, пока зелены! - снисходительно отмахнулся Агриппа.
    «Лишняя строгость - еще не дисциплина! Цезаревы легионы взять на последнем испанском его триумфе… Огонь и воду - все битвы кровавые с ним прошли, а как ароматами восточными благоухали! Если бы не рожи их обветренные, да не шрамы, какой-нибудь Марий заскорузлый или Сципион решил бы, что это не воины, а шлюхи субурские когортами по Священной дороге маршируют. Да и оружие!.. Рукоятками золочеными так и сверкали!.. А песенка о лысом развратнике, насчет Клеопатры, Александрийского маяка15 и его члена?..  Хоть уши затыкай! А он лишь посмеивался. За божественность его, в целом, не поручусь. Но командир  был… Безупречный. Столько сражений и ни одной децимации! Слова достаточно было, чтобы всю дурь из них выбить. Тоже ведь бунтовали. Особенно. Десятый, Жаворонки его любимые!.. Двум трибунам своим просто головы открутили! А стоило ему не соратниками, как обычно, а гражданами их назвать - так и кинулись в ноги: «Прости, отец родной, император наш ненаглядный! Нам и жалованья не надо! Только веди нас вперед, куда Фортуна твоя счастливая укажет!»  - он печально усмехнулся. - Конечно, о такой преданности и не помышляю. Где пряником, где кнутом справляться приходится - божественностью в этом мире мало кто наделен. Да и стремиться к ней… В голову не приходило! Жаль только, если на том свете все забывается… И труды, и усилия, и муки, и радости твои здешние - все впустую».   
     Приподнявшись, зачерпнул пригоршню воды, плеснул себе в лицо, утерся ладонью, глядя на тихий городок, зеркальное озеро и склоны гор - такие зеленые, но уже просвечивающие кое-где сухой осенней желтизной.
     Начавшись когда-то, все кончается!.. К неизбежному он готов.  Сколько раз на грани оказывался и не уклонялся. А вот, забыть?.. Как будто ничего не было - ни отца с матерью, ни жены, ни Агриппинки… Возможно ли такое, Отец Небесный?!   
    Но безоблачное небо не склонно было метать громы и молнии, посредством которых общается обычно со смертными  отец Юпитер. К тому же, такой ответ едва ли можно было бы счесть утешительным. Лишь облачко легкое, выплыв из-за горной гряды, повисло над распадком, через который Кассиева дорога выбиралась из котловины. И, то ли  из облачка, то ли из-за скалы, прямо над дорогой, возник одинокий орел, парящий на неподвижных, широко раскинутых крыльях. Плавно снижаясь, приблизился к озеру, но спускаться к воде не стал - слегка шевельнув оперением, набрал высоту и исчез за хребтом в направлении Тирренского моря.
    Орел в небе - всегда знамение. Но, как член коллегии авгуров, Агриппа не мог упустить подробности - сразу отметил, что орел не менял направления, не рыскал, не кувыркался в воздухе, когтей не показывал, а главное, летел четко справа налево. Если считать это ауспицией, относительно Козерогов мятежных, была она чрезвычайно благоприятной.
    Это и декурион сообразил. Поймал взгляд коандующего и, покосившись на гору, за которой скрылся орел, кивнул серьезно и уважительно.
    Но Агриппа знал, что небесное откровение, явленное поистине молниеносно и с такой определенностью, не допускавшей  ни малейших сомнений, ниспослано было, чтобы рассеять более глубокие его тревоги. Такой неуклонный, восходящий полет царственной птицы мог обозначать единственное  -  Жизнь дается человеку не попусту и то, что хранится в душе, и «там» никто у него не отнимет.                               
     Обернулся в сторону Рима, лицом к Капитолийскому Юпитеру, выпрямился и, вскинув ладони к небу, прошептал:
  - Благодарю Тебя Светлый Отец Дня, Отец Верности, Наилучший, Непобедимый! Клянусь воздать великому благоволению Твоему моим почтительным даром - тучным белым быком, как только явится мне, по соизволению Твоему, такая возможность
     Опустил руки и обернулся - облачко над дорогой растаяло без следа. Улыбаясь, шагнул к коню, потрепал его гриву:
     -  Поскачем?
     - Седлай! -  зычно скомандовал декурион.
     А он уже вскочил в седло и мчался машистой рысью вдоль берега, в
сторону Вольсиний. Передовая турма обошла его, выстраиваясь рядами по трое и городская детвора, выскакивая изо всех закоулков,  сбегалась навстречу с радостными возгласами. Так и пронеслись неудержимым, грохочущим вихрем мимо изумленных горожан - десять стройных рядов
впереди, сверкающий золотыми доспехами император, в сопровождении могучего декуриона с золотисто-пурпурным значком и тридцать грозных всадников - сзади…   
    «Очнулись от спячки? - весело думал Агриппа. - И славно! До следующих нундин тема для пересудов обеспечена: кто это нам из-за  Альп угрожает? Галлы, вроде, покорены… Никак, германцы?! Боюсь, до того страсти накалятся- делегацию в Рим вышлют. Не беда! Судьбой отечества, хоть изредка, обеспокоиться тоже небесполезно… А до Клузия16, если широким махом, нам еще часа два скакать. Можно бы коней поберечь, но лучше пораньше прибыть. Осмотреться и ближе к обеду, когда уже проголодаются, как следует… Тут и нагрянуть. На голодный желудок речами возмутительными особо не заслушаешься, не так сладко они звучат!»
   Въехали на мост через извилистую, обмелевшую за лето Валлию17  . У берегов торчали из воды обнажившиеся валуны, покрытые подсохшим на солнце илом. Глянул вдоль течения, но река, словно в насмешку, вильнув влево, скрылась за излучиной, а конь уже перелетел мост - так и не разглядел устья, которым вливалась она в Кланис18.
   «Который, совсем рядом где-то, впадает в Тибр. А Тибр, из такой же мелкой речушки вырастая, наполняясь этими притоками, несет воды их в море». -  представил желтоватые, бурлящие воды у Остии… И купеческие кибеи, пытающиеся на всех веслах и парусах с разгону войти в Тибр и, отбрасываемые назад, могучим его течением…
    «Реки, и те объединяются, чтобы стать мощнее, - окинул взглядом холмистую равнину - лоскутки полей и виноградников, оливковые рощи, безвестные деревушки у дороги. - А мы? Сколько живем на этой земле, столько и воюем. С тех пор как Эней из Трои сгоревшей приплыл. Будет ли этому конец?»
   «И не надейся! - прорезался вдруг безжалостный его оппонент, которого и конский топот не мог заглушить. - Речку тихую, мирные поселения обозреваешь, а сам?.. Прикидываешь, как Козерогов от воды отсечь, чтобы, наверняка, жаждой их уморить, если не покорятся? Стратег! Будто не римский, вражеский лагерь брать предстоит…»
   « А разве не так? Если власти не подчиняются, кто они, как не враги Рима?» - нахмурился, сжав губы Агриппа.
   « Слепцов предпочел бы?  Чтобы не видели, как вы все под себя подмяли? Если б только Девятый!.. А прочие? Думаешь, и  те долю урвать не хотят? Все государство приватизировано. О каком уж теперь поле Кампанском вздыхать? Была бы сила, а благом общественным, как и совестью своей, можно пренебречь!»
   « Вот и молчи! Не до нравоучений!..»  - осадил его Агриппа, выпрямляясь на всем скаку в седле и тревожно озираясь по сторонам.
   Справа, сверкая на солнце, струился вдоль дороги мутноватый Кланис. Обмелевший, но не настолько как Валлия, судя по плотам, связанным из длинных бревен, сплавляемых по течению в Тибр, на строительные нужды Рима.
   Слева, до самого горизонта простирались все те же мирные поля и виноградники, подступавшие впереди к стенам Клузия  - древней столицы этрусского царька Порсенны, захватившего некогда Яникул19 и всерьез угрожавшего Риму. Того самого Порсенны, чьи полчища отражал в одиночку на Свайном мосту доблестный Гораций Коклес. На глазах которого легендарный юноша Гай Муций20, сжег правую руку свою над жертвенником, заставив потрясенного врага крепко призадуматься, проворонив, попутно, уплывшую от него девственницей, мужественную красавицу Клелию.
    «Боги бессмертные! Какие герои были! - невольно восхитился Агриппа. И, тут же, помрачнел. - Но наши-то Неустрашимые - где?!»
    Как ни озирался, ни всматривался - лагерь Козерогов отсутствовал. А ведь строился у него на глазах, здесь, на берегу Кланиса, в миле от стен Клузия. Как база подготовки новобранцев с севера Италии. А, если уж, по совести… Исключительно из Галлии Цизальпинской.
    Впрочем, подъехав поближе, смог все же обнаружить ров и вал, покрытый, по его приказу, дерном. И множество ям от столбов. Но ни в пределах квадратной этой пустоши, ни за валом, не было ни души. Лишь бесчисленные обломки палок, заменявших мечи в учебных схватках.
    Взмахнул рукой и, когда декурион поравнялся с ним, кивнул в сторону снесенного лагеря строго и требовательно. Бывалый кавалерист понял начальство без слов. Пронзительно свистнул, останавливая отряд, и поскакал к городской стене, выставив вверх большой палец правой руки, означавший, что сопровождающие ему не требуются.
  А, когда вернулся, обстоятельно доложил, что лагерь перемещен за Клузий и находится в пяти милях от него, на берегу Тразиментского озера21. На вопрос командующего, что послужило причиной столь непредвиденной передислокации22, декурион только плечами пожал, пояснив, что, по мнению жителей Клузия, легионерам на новом месте удобней. В отличие от Кланиса, никаких грузоперевозок по озеру не осуществляется, в окрестностях - покой и тишина.
     «Полное разложение! - заключил Агриппа. - И от воды их теперь не отрезать!.. Двух турм маловато, чтобы всю береговую полосу Тразимены держать…»
       С тревожной этой мыслью въехал в город - куда более оживленный и процветающий, нежели скромные Вольсинии. И не только за счет бойкой торговли строительным материалом. Леса здешние, изобилующие дубом давали из года в год такой урожай желудей, что свинина, которой кормился Рим, поступала, большей частью, именно из окрестностей Клузия. А это, согласитесь, совсем иные обороты!
       И храмов здесь было поболе. И не только отеческих!.. Судя по двум лоснящимся физиономиям бритоголовых бездельников, в несвежих льняных одеждах, тупо глазевших на, въезжавшую в город, конницу, уже и Изида заморская тут обосновалась. Не говоря о Божественном Юлии, храм которого, не столь, конечно, внушительный, но мраморный, все же, как и в Риме, красовался в центре местного форума.
      Что же до Ларса Порсенны,  легкомысленно пытавшегося реставрировать ненавистную квиритам династию23 и вновь ввергнуть свободолюбивый народ римский в беспросветное рабство… Как и канувшего в область предания этрусского владычества, в целом… Даже развалины погибли!..
      Единственным робким напоминанием о них была пара замшелых гранитных плит, служивших когда-то архитравами24 в храме некоего воинственного божка, а ныне торчавших, без пользы, в полу безвестного свинарника. Об их существовании, с оттенком легкой грусти, поведал как-то Агриппе великий знаток этрусской древности Цильний Меценат.
    «Но кому они нужны, камни замызганные, которые и руинами не назовешь? - думал Агриппа, глядя на восторженных клузианок, сбегавшихся поглазеть на бравых кавалеристов. - Шлюхам этим? Отнюдь. Им живая воинственность требуется. Так глазом по солдатикам и шныряют!.. Вот только меня не надо пристально так обозревать! Тем более, воздушные ваши поцелуи! В семью! К детям! К мужу!..»
   Опустил на лицо забрало и почему-то не жену, опять рыженькую ту, дочку Квинта Магия вспомнил. Испуганные, зеленые ее глаза, яркие как весенняя, проглянувшая только, травка…
   «Как же Помпония ее примет? Может, призадумается?.. Поймет, что, кроме нее, и другие красавицы по земле ходят… - но, стоило подумать о жене, настроение вновь омрачилось. - Вернусь, опять ведь начнется!.. Слова не скажи. В постели - вечный лунный цикл, панический страх беременности. Как будто о наследнике рода Випсаниев и речь уже не идет. И молчание… Как тетива натянутая! А чуть-что - в слезы. - откинув забрало, хотел по привычке бороду крутнуть, ткнулся в бритый подбородок и совсем расстроился. - Но надо еще вернуться!»