Подонки Ромула. Роман. Книга вторая. Глава 35

                ГЛАВА XXXV.

        Даже если бессмертные боги вам покровительствуют и вступают, иной раз в  беззвучный прямой диалог - человек не в состоянии все предвидеть. Вот, и Агриппа… Если законная супруга его, Помпония, и вознамерилась бы к этому часу прильнуть к семейному очагу, никаких сомнительных красавиц она бы там не застала.
       Магия была далеко. Обойдя стороной спуск Победы, чтобы снова не оказаться у колодца Ютурны, приносившего одни несчастья, метнулась через весь холм, в другой его конец - к Палатинскому взвозу, чтобы спуститься на Велий, откуда, кстати, и до Субуры - рукой подать. Но, вспомнив, всю ее грязь  и мерзость, приостановилась, глянула по сторонам…
       Утопали в зелени мраморные дворцы… Радужные переливы мерцали зависая над фонтанами, таяли посреди скрещивавшихся, переплетающихся в воздухе серебристых, рассыпчатых струй. И ни души не было вокруг, как будто вся эта красота жила сама по себе, сама собой наслаждаясь.
        Но в любую минуту здесь могли появиться враги и снова ее схватить. Пробежала еще немного. И каждый шаг приближал ее к Субуре, а там!.. За руку каждого встречного ловить, умоляя, чтобы он над телом ее - таким прекрасным, нежным, чистеньким! - как ему вздумается, надругался? Чтобы коленками этими на заплеванный пол или прямо на мостовую ее ставил и использовал, да еще смрадом своим пыхтел?.. После пуховой постели, в тунике такой розовой? Этого она и представить теперь не могла. Даже передернуло всю! Но как жить? Ведь - ни квадранта! Тунику эту красивую продать? Купят, конечно. А самой?.. Голой ходить?!
         Сунув руку в проем туники, вынула перстень, глянула на черного Геркулеса, подбросила на ладони…
       «Железка несчастная! Если бы ты хоть сколько-нибудь стоила… Я – что? Не понимаю? Разве Штырь, козел этот, тебя бы отдал?
   Поморщилась от досады, размахнулась и, чуть было, не забросила перстень
в кусты. Но, передумав, сунула обратно.
       «Пригодится. Если на палец надеть и по башке кого-нибудь стукнуть, это же лучше будет, чем просто так!»
        Пробежав еще несколько шагов в полную неизвестность, очутилась перед круглой беседкой зеленоватого мрамора, у которой выстроились в ряд раскидистые деревья с большими округлыми листьями, каких она никогда раньше не видела. В тени их застыла в полной растерянности. Надо было решить что-то, а уж потом мчаться. Знать бы только - куда! Зайти в беседку не рискнула, прижалась спиной к толстому, нагретому солнцем стволу так, чтобы с дороги ее не было видно. И задумалась.
        Откуда ей было знать, что прячется она под одним из знаменитых на  весь мир лотосов, доставшихся квиритам в память о бесславно павшем на краю света Марке Лицинии Крассе - сквалыге и честолюбце, опутавшем некогда кредитами весь Рим.
        Зато другая красавица, сворачивая к лотосам с  широкой аллеи, ведущей к трехэтажному дворцу белого с фиолетовыми прожилками фригийского мрамора, недавно отстроенному по собственным ее эскизам, на месте старинного особняка Гортензиев, как раз о судьбе Красса Богатого и размышляла.
      «Со стариком - ясно. Если без Парфии, без славы Македонца никак  ему не жилось… Но сына своего, Публия, зачем под стрелы подставил? Чтобы и от него, безвинного, ничего, кроме лотосов этих, не осталось? - оглянулась на свой дворец, вздохнула задумчиво. - Как и от Гортензиев, канувших в Лету, несмотря на все их потуги продлить никчемный свой род даже с помощью Марции, за счет правдолюбца того простодушного Порция Катона… А Корнелия, верная жена Публия павшего? За престарелого Магна, заклятого врага Крассов, по большой любви вышла? - усмехнулась красавица, разглядывая чарующие верхушки лотосов, слегка шелестевшие на ветру. -
 «Доверь обещания женщины ветру…» Катулл Глупый, смешной мальчишка, а как хорошо сказал… Что Марция, что Корнелия… В чем их винить? Все мы, если вдуматься, - шлюхи! Если не за деньги тело свое продаем, то… На власть, на славу самцов, жаждущих в постоянное употребление его заполучить, не столь откровенно, но не менее успешно обмениваем. Вот и я… Пятый месяц супруга сиятельного своего не вижу, а с тоски, пока что, не сохну. А тогда?.. В тягости от Тиберия. Как же мне было страх панический и стыдливость перед похотью его буйной не изображать? Но и покорность, конечно, и страсть невольно пробуждающуюся, когда уж совсем под собой зажмет…» - вспоминала красавица, словно перелистывая, чуть затуманенные временем живые  картинки и шествуя неторопливо к той же беседке в сопровождении всего-навсего двух черных рабынь. Но самых необходимых. Ибо одна из них несла над ней зонт синего шелка, расшитый золотыми звездами, а вторая помахивала в воздухе опахалом из белоснежных страусовых перьев. И всего пятеро рослых преторианцев охраняли тылы, стараясь соблюдать дистанцию - не топать, не пылить коваными калигами.
   «Как утвердить себя женщине, если не детьми, не стонами жалобными в постели? - вздохнула красавица, чуть подбирая сверкающую, будто перламутром усыпанную, столу и обходя, не просохшую с ночи, лужу.  - Силой не наделены. Но ведь необходимость не знает ничего, кроме как побеждать. А чем же, если не слабостью своей? Однако всему есть пределы!
Чтобы мужчина, консуляр, цензор нравов! Сына родного на землю какую-то неведомую променял? Я слабая женщина, а за сыновей - что за Друза, что за Тиберия - не то, что жизнь отдам!  Я их и на престол небесный не поменяю! А Красс?.. В собственных воинских талантах уверенности не было? Так за счет сына триумфа добиться решил? Еще бы!.. Начальник конницы! После Цезаря второй в Галлии человек!.. А самая первая их, решающая битва с Ариовистом? Стоит в «Комментарии» заглянуть и расположение войск представить - ведь ясно! Не Цезарь, Публий Красс победу на свевами одержал. Его конница гнала их тогда до самого Рейна! Как же отцу героем таким не воспользоваться, если под рукой? Нет, лучше уж распоследней шлюхой быть, чем таким триумфатором. Телом своим жертвовать, но не детьми!»
      Вошла в беседку и застыла в недоумении, разглядывая рыжую девицу, прижавшуюся спиной к  стволу лотоса, в  такой глубокой задумчивости, что даже появление красавицы и ее черной свиты, впрочем, почти беззвучное, осталось незамеченным.
   - Прячешься?- спросила очень тихо и ласково, чтобы не спугнуть.
   Магия обернулась в ужасе, но увидев приветливо улыбающееся ей лицо, испуганных не меньше ее рабынь, а главное, застывших у входа в беседку  гвардейцев, чья форма сразу напомнила о благородном ее спасителе, прониклась полным доверием:
    - Убегаю! От убийц этих голубых!
    - Убийц? - вскинула бровь, присматриваясь к ней  красавица, но тона ласкового не изменила. - А почему голубых? Они что - британцы? Синей краской мажутся?
   - Не знаю! - Магия метнулась к беседке. - Звери они! В голубых плащах с серебряными шнурками!..
   Красавица чуть призадумалась, сморщив высокий свой, крутой лобик:
    - Аттиковы гладиаторы, что ли?
    - Они! - обрадовалась такой быстрой ее догадке Магия, вспомнив разговор злодеев с Агриппой. - Об Аттике они и говорили!
    -  А почему ты их боишься? - красавица пристально вгляделась в ее глаза. – Что-то украла?
    - Нет! - Магия в отчаянии прижала руки к груди. -  Это они! Целый денарий у меня отобрали!
    - Целый денарий? - удивилась красавица, все еще присматриваясь к ней но уже едва сдерживая улыбку. – Тебя как зовут?
    - Магия. – от волнения она даже про «Олимпиаду» свою забыла
    - Хорошее имя! - одобрительно кивнула красавица. - Ты, значит, римлянка,
а меня не знаешь?
    - Нет! - отозвалась Магия, целиком поглощенная восторженным обзором, никогда и нигде невиданной, переливчатой ее столы. - Мы ведь раньше не встречались!..
    - Да уж… - вынуждена была согласиться красавица, снова осматривая ее с головы до лиловых сандалий. -  Но впредь, запомни! Я - Ливия Друзилла.
    - Запомню обязательно! Память у меня крепкая! - пообещала Магия, ничуть имени этому не поразившись.
    А красавица, от изумления, даже краешек губы слегка прикусила.
    - Ты где живешь, Магия?
    - Здесь, в Риме.
    - Но, похоже, не на Палатине? - снова ласково улыбнулась Ливия.
    - Нет. - легко призналась Магия. - Бывает, что на Ведабре. А больше - на Субуре.
    - А родители твои - где?
    - Умерли. - не хотелось рассказывать благородной такой красавице о матери, пьянице горькой.
    - Так ты, выходит, шлюха? - без обиняков, но очень доброжелательно, предположила Ливия
     Магия смущенно кивнула. Ливия глянула сочувственно:
    - И гладиатора болезнью дурной наградила?
    - Нет у меня никаких болезней, Юноной клянусь! - слегка оскорбилась Магия.
     - Ну, положим, Юнона в этом мало чего смыслит. Она больше по родам - уточнила, на всякий случай Ливия.
     - Меня сам Ксеноклид Родосский с Субуры… Всего три дня назад проверял! - у нее даже голос дрогнул. - Сказал: все чисто!
     - Не знаю такого. Но дело даже не в нем…- Ливия еще внимательней обозрела ее от сандалий до головы, отметив про себя, что роскошные рыжие пряди хорошо промыты, невесомо, пушисто вьются в легких дуновениях Зефира, сверкают на солнце чистотой. Но кому много дано, с того и спросится. Вот Ливия и спросила, глядя ей прямо в глаза. - Разве ты с тех пор никому не давала?
       Густо покраснев, Магия отвела зеленый свой взгляд в сторону, не зная, что и сказать. Ливия говорила негромко, доверительно, но ведь и гвардейцы стояли совсем близко…
     - Видишь?.. - Ливия качнула головой озабоченно, но тут же и улыбнулась.  - Впрочем, я тебе лекарство хорошее дам, чтобы смазывать там после…  Но, если ты и в рот берешь… А, если не берешь - тоже никуда не годится… - она словно сомневалась в чем-то и вдруг попросила. - Можешь тунику приподнять?
     - Зачем? - удивилась Магия.
    - Просто… Взглянуть на тебя хочу! - весело призналась Ливия - Ну, пожалуйста! Не люблю когда ждать заставляют.
    Магия осторожно приподняла подол нижней туники чуть выше колен, глянула на солдат, уставившихся на нее в пять пар глаз, тут же и опустила.
    - Повыше! - попросила Ливия, но, перехватив ее взгляд, оглянулась на гвардейцев в недоумении. - Солдат, что ли, стесняешься? Они и не такое видели! Да и… Тебе-то, что скрывать?!
     Магия приподняла тунику чуть выше и застыла, стараясь не смотреть в .сторону преторианцев.
    - Смотри! - быстро нагнувшись, и присобрав подол  перламутровой столы, а, вместе с ней, прихватив  и подол голубой нижней туники, Ливия задрала их  высоко как только смогла. Обнажив и стройные свои ножки и нежные бедра с чуть проступавшими по бокам острыми косточками и упругие задние полушария и золотистый холмик внизу живота. 
    Магия никогда раньше не видела, чтобы челюсти так отвисали, как это случилось у гвардейцев - у всех одновременно. А один даже пошатнулся и, едва ли, устоял бы на ногах, если бы товарищи с двух сторон под локти не подхватили.
    - Ну! Подними же! - подбадривала ее сумасшедшая эта красавица, так и стоявшая посреди беседки в задранной, без всякого стеснения, драгоценной столе, сияя умопомрачительной своей наготой. - Чего проще? Не Ливия, все же, Друзилла!..
    Да уж! Ни имени, ни  тела ее было уже не забыть. Ведь Магия теперь точно знала, что у знатных матрон все - как и у нее. Ну, разве что, чуточку округлей, женственнее. Мягче, возможно под мужской рукой… Но не благородней!
    И, чтобы доказать это, тоже задрала розовые свои одежды. Как можно выше, насколько лиловый поясок, подвязанный под самой грудью, позволял.  Заметила, краем глаза, что шеренга преторианцев качнулась куда-то назад и в сторону. Но это ее уже не смущало, напротив, только веселья прибавило
    А Ливия, строго прицениваясь к ее ножкам, бедрам, нежному животику и огненному треугольничку между ног, деловито прикидывала:
    «Что ж… Зрелище, достойное того, чтобы и Бог, созерцая свое творение, на него оглянулся. Не рыжая, огненная повсюду. Кожа, как лепесток розы, только что распустившейся. Подмышки только выбрить… И коленки острые, как он любит. Да, что говорить!.. К «Пиру Двенадцати Богов» сразу можно приобщить.  Спустить, скажем, внезапно с потолка, прямо к нему на ложе в облике Венеры - в одном только золотом пояске и сеточке для волос с жемчужинами… Живот плоский, как у подростка - Меценат ахнет. А, главное из самых плебейских низов. Глупа, скорее всего, девственно. Амбиций - никаких. Так что, и управлять будет несложно…»
   Разжала изящные пальчики и стола упала к ногам. Одернув ее, расправила складки на бедрах, выпрямилась, чуть приподняв подбородок, откинув царственную головку назад… Снова недосягаемая - воплощенное величие. Не оборачиваясь, затылком почувствовала, как напряглись, мгновенно подтянулись гвардейцы.
    «Ну, эти болтать не станут. Иначе… А чудо рыжее все голышом стоит!.. Застудит еще что-нибудь..»
   -Достаточно, Магия. Можешь опустить. Все ясно.
    «Ясно. Да не совсем! Особенно с далматами... И ведь знает, что полководец из него никакой. Нет, чтобы честно признать… Лезет из кожи, надрывается, чтобы самому себе что-то доказать… А я тут, как Цербер, за всем следи! Вызвал бы Агриппу, тот бы их в два счета с лица земли стер! Все равно этим кончится. Так зачем тянуть? Триумфы старика уснуть не дают? И сколько глупость эта продлится, даже ему самому неведомо! И при таком раскладе красотку эту рядом с мальчиками поселить?? Друз-то еще - дитя.  А вот Тиберий… Уже и на черных рабынь засматривается. А по утрам, как ни зайду - руки под одеялом.  И взгляд уклончивый: «мамочка, мама!..» Радоваться тебе, сынок! Ясно, чем только что забавлялся. А тут вдруг чудо такое огненное явится, попой перед глазами его вертеть!.. Да не рабыня какая-то - римская гражданка! Рискованно. Не верьте коню, троянцы!  Влюбится, чего доброго, в шлюху не оберешься потом хлопот! Значит - нет!»
       Мысли эти пронеслись в прелестной головке ее молниеносно. И решения принято было бесповоротно. Хотя и не окончательно. В туманном далеке мерцала, смутная пока, но, возможно, и связанная с рыженькой этой, государственная необходимость. Так ведь, никуда не денется… Что Велабр что Субура - все под рукой! Только концы рвать не надо…
      Всегда быстро соображала.  Бывало, Гай еще и на кости взглянуть не успеет, а у нее  - все очки  сочтены. Опять - в выигрыше! Словом, Магия и тунику одернуть не успела,  а Ливия, ласково касаясь ее плечика, уже совсем по свойски, интересовалась:
     - Так, что у тебя все-таки с гладиаторами приключилось? Бесплатно употребить хотели? - подмигнула, как близкой подруге. - Лилию твою с розовым бутончиком перепутали? - и вдруг, страшная догадка, промелькнув. привела ее в настоящую  ярость. - Неужто, под животных подкладывали?! Ты только скажи! Я этого не оставлю! Тем более,  скотоложества!
     - Нет. Язык хотели отрезать! - шепотом пожаловалась Магия.
     - Язык?  - изумилась Ливия. - За что?
     - Не знаю! - Не видела их никогда! Никому, ничего о них не говори-и-ила!- - всхлипнула Магия, прижимая кулачки к глазам.
     Как ни странно, Ливия сразу ей поверила, обернулась к преторианцам:
    - Спурий! Вели посыльным!.. Аттика мне сыскать! И, чтобы явился не медля! Гражданкам римским языки резать?!. Это что-то новое!..
      Спурий отсалютовал как императору и кинулся в сторону строения, которое никто почему-то не называл ни резиденцией принцепса, ни дворцом Цезаря, а все знали только как «дом Ливии». И, видимо, неспроста.
     - А ты Аврункулей, проводишь ее по Палатинскому взвозу до Велия. Да без глупостей, смотри! Она - под моей защитой.
     Ливия обернулась к Магии, уже несколько надменно:
    - Рада знакомству. Говоришь на Субуре можно тебя найти? Постараюсь, если понадобишься… Только за здоровьем своим следи! Мазь для профилактики непременно, как-нибудь, передам… Тебя учить надо?! - это она уже на рабыню прикрикнула. – Сбоку веер держать, а не перед глазами размахивать!
   Повернулась и, исполненная чувства  высокого своего достоинства, вышла из беседки…
    Топая, вслед за Магией вниз по брусчатке бравый гвардеец косился на нее, сопел носом, но сдерживался. А как же заманчиво мелькали перед ним стройные ее ножки, нежные пальчики эти в сандалиях лиловых, но… Лучше трижды перед Цезарем провиниться, чем один раз сиятельной госпоже Ливии не угодить… Только на Велии, наконец, решился:
   - Слушай, ты это… Я сейчас в карауле. А, как сменюсь… Ты, значит на Субуре будешь?
    Магия глянула на него: низкий лоб, мутноватые, узко посаженные глаза- гвоздики…  Совсем не похож он был на доблестного Марка Агриппу…
    - Не обещаю! - бросила насмешливо и юркнула в толпу.
    Но, и в самом деле, не знала, где и как ей теперь жить. Макробия нет. Штыря с Циклопом лучше десятой улицей обходить… А тогда - куда же?..
    Тощий какой-то раб с кастрюлей, дымящейся у него на башке, ткнул ее локтем так, что она чуть не упала, глянула гневно ему вслед и застыла - со стороны Квиринала протискивались сквозь толпу трое громил в голубых плащах с серебряной окантовкой.
   - Выследили? - метнулась назад, но гвардейца, так легко плененного и опрометчиво так отвергнутого, и след простыл. Может, в погребок какой спустился, обиду запить? Да вон их сколько!.. Теперь уж не сыщешь! А голубые плащи приближались… И она бросилась вниз, к Священной дороге, чтобы хоть где-то укрыться. Но - где? Такие лавки кругом! В них сунься - тут же и выставят. И, самое ужасное!.. Со стороны форума, ей  навстречу, поднималось еще двое в таких же жутких плащах!..
   «Сколько же их, Юнона? Куда бежать?!.» - взмолилась беззвучно, втискиваясь в узкую какую-то каменную нишу. И вдруг, прямо напротив,  - только улицу перебежать! - знакомую до боли вывеску цветочника углядела. И, ни о чем уже не раздумывая, кинулась к ней - спасаться…
       В ожидании покупателей Александр неторопливо расхаживал по лавке в белом тюрбане, позвякивал золотой цепью, торчавшей из-за ворота лилового халата, покрикивал, для порядка, на возившихся с венками рабынь…
       При виде рыжей, остановился, окидывая ее удивленным взглядом… И, в принципе, остался доволен ее новым, облагороженным, хотя и не столь откровенным, обликом. Особенно сандалиями, в которых ее пальчики розовые были так хорошо видны. Словом, обрадовался. Но никак этого не проявил - нечего их баловать! Еще возомнят, цену набивать станут… А надо им всегда платить одинаково, независимо от усердия и перечня услуг. Ну, если уж, чего-то особого захочется - плеткой, скажем, по нежной коже ее римской  пройтись… Чтобы не просто стонала под тобой, а выла от боли по настоящему, в ногах ползала, вымаливая пощады - тут можно и доплатить. Но в разумных пределах.
     Насупился, пальцы на животе сцепив, глянул неодобрительно:
    - Явилась? А я когда велел? Я теперь в бани собираюсь!..
    - Да я!.. - испуганно прошептала Магия, оглядываясь на застекленную
витрину в страхе, что голубые преследователи углядят ее в лавке.
      Но те, хвала Юноне, пока не появлялись. Однако, и медлить было нельзя! Метнулась к цветочнику, взялась за широкий его рукав, кивнула томно в сторону подсобного помещения:
   - Зайдем?
   - Не терпится? - ухмыльнулся грек, левой рукой скользнув по ее бедру к ягодице. Погладил слегка и вдруг вцепился всей пятерней, как коршун, сжал крепко, заглядывая снизу в побледневшее ее лицо.
     - Больно! - вскрикнула Магия, но вырваться не посмела - негде больше было спасения искать.
    - А ты, как думала? Чтобы заработать, надо и пострадать!.. - хотел нащупать ртом ее грудь, укусить, как следует, для начала, но решил это удовольствие пока отложить. Уж очень нежная она у нее - приятней кусать, когда она совсем уж беззащитная, без одежд под тобой раскинется…
       Магию трясло от страха - зверюги голубые могли заглянуть сюда в любую секунду.  Слегка подтолкнула его грудью в сторону подсобной каморки - только бы подальше от распахнутой, прямо у нее за спиной, двери: 
    - Пойдем! Ну, пожалуйста! - она почти задыхалась от ужаса.
    - Так меня хочешь? - в силу врожденной трезвости практического ума, грек глянул недоверчиво. Но упоение собственным мужским величием, тут же все сомнения и захлестнуло. По-кошачьи как-то весь залоснился. Попытался даже грудь колесом над брюхом необъятным своим выпятить. Разумеется, безуспешно. Слизнул, проступившие над верхней губой, капельки пота и снисходительно кивнул. - Ну, пойдем!.. - шагнул к заветной каморке, но передумал - что за удовольствие  впопыхах, среди ведер, на скорую руку?
      Шлепнул слегка по заду, подталкивая ее к выходу:
    - Не туда! Сама знаешь, там у меня ни ковра, ни постели. И плеточки любимой твоей  нет… В спальне, нам с тобой, повеселей будет!
       Она уперлась было, не решаясь сделать и шагу в сторону улицы. Но грек, крепко обхватив ее ниже пояса, больно пощипывал и уже силой тащил  ее к выходу, выкрикивая на ходу что-то удалое и непонятное в сторону покорно кивавших ему рабынь.
       Еще из лавки увидела, что гладиаторы стоят у лотка с фруктами на противоположной стороне  улицы, И громко переговариваясь, пробуют на вкус, спелые тускульские фиги. О ценах взлетевших или о розыске ее - не разобрала, но успела проскользнуть за их широченными спинами и кинулась прямо к двери, где помещалась, знакомая ей  уже, пыточная мерзкого грека, который и защиплет всю и изобьет, и всю душу из тебя на колючем ковре вытрясет и вылижет тебя всю ртом своим слюнявым и себя самого заставит лизать да обсасывать. Но и заплатит. Никогда без денег не выгонит!
       Грек подкатился сзади и снова за попу ухватил:
    - Так в прошлый раз понравилось, что уже и удержаться не можешь?
       И стукнул в дверь с такой силой, что она в ужасе обернулась - не слышат ли этот грохот преследователи. Но те уже миновали цветочную лавку, удалялись в сторону Велабра, так и не отоварившись фигами…
      «Не заметили! А может, и не меня, вовсе, искали?»
        Дверь распахнулась. Грек втолкнул ее в полумрак. И сразу захотелось бежать от него без оглядки. Но дверь за спиной захлопнулась, грек нащупал потными пальцами ее руку и потащил за собой, поясняя:
     - Масло экономят, пока меня нет. - и завизжал требовательно. - Свет где?!. Я что - в потемках шарить буду?! И сеттинского нам в спальню! 
    «Еще и вина! - с грустью подумала Магия. - Опять неразбавленное пить
заставит!.. Чтобы я уже никаким пакостям его сопротивляться не могла…
       Юркий, полуголый гречонок выскочил из-за угла коридора с коптящей глиняной лампой и проводил их в спальню.
    - Все светильники зажечь! И Афинодора зови! С цитрой! - покрикивал цветочник. - Сперва она у нас попляшет!.. - и шлепнул ее с размаху - звонко, безжалостно. - Раздевайся, сучка римская! Все снимай!
       Стоя посреди спальни на ненавистном ковре, в ворсе которого, где-то, капельки и ее крови застыли, Магия не шевельнулась. Пустым, бессмысленным взглядом таращилась на гречонка, ловко зажигавшего лампы. А у нее руки не поднимались, чтобы сбросить новенькую свою тунику и оказаться совсем голой в липких лапах цветочника
    - Оглохла? Сказано - раздевайся! - повторил Александр уже с некоторой угрозой и обернулся к гречонку. - А ты, ублюдок, куда пялишься? Деньги есть? Плати, как положено и делай с ней все, что хочешь! После меня! А пока что!.. Афинодора сюда!
       Гречонок выбежал из спальни, сверкая глазами на рыжую. А она так и стояла, уронив руки. И сбросивший тюрбан, лысый цветочник казался ей еще отвратительней. Ни денег его, ни мучений, ни вездесущего, назойливого его языка, ни поцелуев мокрых - ничего не хотелось. Опустила голову и, уткнувшись взглядом в ковер, тихо призналась:
     - Не могу, Юноной клянусь! Меня от тебя тошнит!
     - Что? - прошептал грек, не веря ушам. И завизжал злобно, пронзительно. - Ах ты, оторва римская! Мало тебе плетки? Палки железной захотела?! - и кинулся к ней с растопыренными как когти  пальцами, вцепился в груди, словно хотел их оторвать.
        Но она и вскрикнуть не успела. Отскочив от нее, грек забился в угол, зашипел с, выкатывающимися из орбит, глазами:
     - Кинжал за пазухой? Зарезать меня решила?! - и взвыл тонким срывающимся голосом. - Креонт, Эпикрат! Убивают!
     - Да не кинжал это! - испуганно бросилась к нему Магия, доставая из-за  ворота туники перстень и протягивая его цветочнику.- Вот! Не бойся!
      Но тот глядел недоверчиво:
      - Стой! Не приближайся!- вытянул вперед короткие ручки, удерживая ее на безопасном, как ему казалось, расстоянии. - Дай проверю! - ощупал ее груди так осторожно и опасливо, будто в них смертельная угроза таилась. Не обнаружив ничего, кроме ее, чуть затвердевших сосков, немного успокоился. Но не совсем. Потребовал строго. - Спиной повернись!
    И когда она покорно повернулась, провел рукой по ее лопаткам, покосился
на выпукло проступавшие в складках туники, соблазнительные округлости
пониже ее спины… Но ни ощупывать их, ни шлепать не стал - страх всю
мужскую силу его на корню подкосил… Только потянул слегка за плечо, разворачивая ее лицом. И уже успокаиваясь, из неугомонного греческого любопытства поинтересовался:
    - А что за перстень? Ну-ка покажи!
      Глянул. И остолбенел. Опять глазищи свои круглые выкатил, рот раскрыл, но, похоже, туда и воздуха не поступало. Потому, что он вообще не дышал, даже щеки побелели. Магия смотрела растерянно, не зная, чем ему помочь.
    - Откуда?.. У тебя… Это!.. - едва выговорил, тыча пальцем в перстень.
    - От отца покойного достался. - горестно вздохнула Магия, отводя заранее всякое подозрение относительно трупов на Велабре.
     - А кем он?.. Отец твой… Был? - настороженно покосился грек.
     - Моряком! - гордо откликнулась Магия и опять соврала. - Триерархом. На Сицилии погиб. Когда они вместе с Випсанием Агриппой с пиратами воевали.
      Решившись, наконец, взять у нее перстень, он, осторожно, кончиками пальцев поднес его  к свету. Конечно! Подлинная печать Марка Антония, которая могла попасть только к самым доверенным. Даже тот парфянин секретный Геркулеса такого не удостоился, Только наконечника стрелы. Хотя еще неизвестно, что это за парфянин, с безукоризненной такой латынью и осанкой командующего… Ну, может, еще один такой перстень хранил кто-то в Риме - для представительства, на случай открытого мятежа сторонников  Антония против Октавиана. Причем, Александру, и не только ему одному, было доподлинно известно, что подделать эту печать невможно. Какие-то черточки на ней особые и бугорки. А всего, по заказу Цезаря, еще в Белгике,  для его префекта конницы, авгура новоявленного и только что избранного народного трибуна Антония, из одного, редчайшего черно-белого агата было изготовлено пять одинаковых железных перстней-печаток, ввиду весьма возможной утери, при очередном запое, единственной, что с Марком уже случалось…
    Потрясенный Александр обернулся к рыжей дурехе, судя по всему, понятия не имевшей о том, каким сокровищем она обладает. Ведь стоит приложить печать эту к любому письму - все двери настежь откроются! Да, что - двери! Головы полетят! Легионы через границы двинутся! Флотилии из гаваней выйдут!..
   Сделал вид, что хочет примерить перстень и удивился:
   - Как ты его носишь, широкий такой? И на пальчиках твоих не удержится!
Вон они какие у тебя тонкие да изящные!..
    - А я не на пальце. Рядом с сердцем его ношу!  Как святую память об отце!
- снова находчиво соврала Магия. И для убедительности ткнула пальчиком себе в грудь.
     Заметив, как сладко та качнулась у нее под туникой, грек сглотнул слюну, сунул было ей никчемный этот,перстень, но словно вспомнив о чем-то угрожающем и крайне опасном, отдернул руку, покачал лысиной сочувственно.
     -  Похвально, конечно, что память отца чтишь… Но Геркулес - мужской полубог!  Сама знаешь, женщины молиться  ему не должны. А уж девицы незамужние!.. Мало ли? Ты молодая, а я многое в жизни повидал. Такие, иной раз с людьми чудеса творятся!.. Врагу не пожелаешь!  Вот ты на грудке своей нежной его носишь. А вдруг там щетина вырастет? Или на личике твоем милом такая же , как у него борода?!  А ведь бывало!.. Как тебе тогда с бородищей эдакой жить? По брадобреям, что ни день бегать? Или по площадям в нундины бороду свою народу за деньги показывать?
     Магию, даже при полной ее нищете, перспектива таких заработков отнюдь не привлекала. Но, уловив женским своим чутьем какой-то подвох, скрытый в словах хитрого грека, решила, так просто, не поддаваться, а действовать осмотрительно. Развела руками, как бы покоряясь неизбежному:
     - Что поделаешь?.. Такая, значит,  судьба… Единственная отцовская память!..
     - А денег он тебе не оставил? - едва сдерживая волнение, коварно поинтересовался цветочник.
      - Не смог - она печально пожала плечиками. - Как же ему было на дне морском завещание  составлять?
      - То-то и оно! - горестно вздохнул цветочник. - А оставил бы он тебе вместо перстня никудышнего денег побольше, ты бы телом своим юным на Субуре не промышляла. Ко мне, только за розами заморскими наведывалась бы… Знаешь, огненные такие! Как раз под цвет волос твоих дивных! А аромат! Изиды самой достойный…
      Магия его не узнавала. Журчал ей в уши, словно покупательнице знатной. Приятней, конечно, чем кочерыжка его вялая да плетка… Но разве угнаться ей когда-нибудь за гордой такой красавицей, как Ливия та с Палатина!   
     Грек покосился на нее украдкой и заметив в зеленых глазах новую эту мечтательность, как бы невзначай напомнил:
   - И нечего было бы бороды в будущем опасаться!
     Магия от таких слов, от  грез несбыточных сразу очнулась, глянула на черного Геркулеса неприязненно… А греку только этого и надо было. Сунул ей перстень, как нечто незначительное, не стоящее разговора, и откатился в сторонку, цепью слегка поигрывая, чтобы радость обладания миром, рвущуюся из него как из вулкана пробудившегося, хоть немного унять. Прошелся по ковру из сторону в сторону и, остановившись у жертвы своей доверчивой за спиной, тихо, задумчиво произнес:
    - Знаешь, промысел мой цветочный… Тоже от моряков зависит. В шторм и в бурю розы и лилии эти чудные через все моря в лавку мою доставляют. И так жаль мне отца твоего безвременно утопшего… Так жаль!.. Да и тебя сироту горемычную… Хоть и  ставил тебя, бывало, во все, можно сказать, позиции… Может и с плеткой когда… Переусердствовал. Ты уж прости старика, красотой тела твоего ослепленного… Но за все за это! От всего сердца хочется тебе помочь! Как? Да от порчи Геркулеса черного этого избавить! Не задумывалась? А не он ли отца твоего доблестного чарами своими потусторонними погубил?  Слушай, а что если я перстенек этот у тебя куплю?
      И замер в тревожном ожидании. Магия подняла глаза к потолку и помолчав, словно в глубоких раздумьях ответила неопределенно:
    - Смотря за сколько.
      Цветочник от таких ее слов весь взвился. Он уже не владел собой, в предчувствии  столь легкой победы не над ней, дурочкой жалкой - над всем этим трижды проклятым Римом, с помощью чудодейственного перстня и грозного хозяина его,  сиятельнейшего Марка Антония, здравый рассудок отказывал, денежную рутину повседневную с возможностями титаническими уже не соизмерял - только бы купилась!..О, Изида Владычица1 Только бы не сорвалось!
    - За сколько?!! - в это решающее мгновение он был поистине  велик. Всем существом своим чувствовал в себе царственное это величие! В сравнении с которым деньги его уже не имели номинальной шепотомстоимости. Ибо несметные, то есть настоящие деньги порождает только  абсолютная власть!
     Кинулся к кровати, добыл из-под матраса два тугих кожаных  мешочка. Взвесил в ладонях, Тот, что полегче спрятал, а с тем, что был поувесистей метнулся назад, развязывая его на ходу трясущимися пальцами. Заглянув в него приостановился... Но лишь на мгновение. Отбросив все сомнения, не протянул, а, почти силой, воткнул мешочек ей в руку:
     - Вот!
     Магия ахнула слегка от неожиданной его тяжести, а заглянув в кошель,
едва не лишилась чувств. И было от чего: в сплошной толще золотых ауреев, серебрились краями лишь несколько скромных денариев! Зажала кошель обеими ладошками так крепко, чтобы грек этот полоумный больше на него и не взглянул. И шепотом выдохнула:
   - Согласна!
    Услышав ответ, грек выхватил перстень из тонких ее пальчиков и крепко сжал в пухлом кулачке. И попробовал бы теперь кто-то кулак этот разжать!..
    Они и не подозревали, насколько совпадают сейчас их желания. Такого единения душевного ни в постели, ни на каком ковре им бы никогда не обрести. Разве что, ковер этот был бы летающим. Потому что хотелось им сейчас только одного - скрыться, исчезнуть, улететь! Куда угодно! Лишь бы немедленно! И как можно дальше друг от друга!               
    - Так я пойду? - едва сдерживая дрожь в голосе, небрежно, как бы, бросила она, разглядывая с проснувшимся вдруг живым интересом стены и потолок спальни,  совсем, как бы, и не возражая остаться здесь навсегда.
   - Арфетавр! - сдавленно крикнул цветочник.
     И когда полуголый гречонок, испуганно ткнулся в дверь, повелел царственно:
    - Проводи гостью в лавку! Пусть там венок для нее сплетут. Какой сама пожелает! В дар от  меня! Безвозмездно!
   Но ей не до венков было. Оказавшись на улице, быстро оглядевшись и не обнаружив поблизости голубых плащей  отмахнулась от мелких любезностей гречонка, сунула кошель за пазуху и, прижимая его обеими руками к груди, понеслась прочь, как ветер. Добежав до Велия, свернула, но не в Субуру постылую, а на Аргилет, наткнулась на наглых каппадокийцев, проносивших в кресле узколицего, пожилого сенатора, взглянувшего на нее отчего-то очень внимательно.
   «Смотри, если хочется!» - усмехнулась ему прямо в глаза. Ни в ком она больше не нуждалась! Даже сенатору ни за что теперь бы не отдалась!
    Отбросив со лба, растрепавшиеся огненные пряди, сжимая под туникой кошель, доверху набитый не просто золотом, а самым, как ей казалось, настоящим счастьем, мчалась вдоль Аргилета, мимо книжных и обувных лавок, всматриваясь на бегу в объявления на стенах инсул. Ведь теперь она могла снять квартиру, поставить в ней большую удобную кровать, повесить на стену зеркало, не хуже, чем в доме Агриппы. И жить… Жить ни в чем не нуждаясь. И ни от каких поганых Штырей, Циклопов и цветочников никогда больше не зависеть!