Вспомним. Июль-сентябрь 1918 год

ВСПОМНИМ. ИЮЛЬ-СЕНТЯБРЬ 1918 ГОД


1. ПРЕДИСЛОВИЕ

Визуальное представление обстоятельств жизни людей на фоне стремительно меняющейся политической обстановки необходимо для понимания биографии ряда выдающихся деятелей, которые являются персонами коллекции «Наследие ботаников в Казанском университете» (Павел Вадимович Любарский, Леонид Вадимович Любарский, Михаил Васильевич Марков, Владимир Исаакович Баранов, Евгений Иванович Любарский, Андрей Яковлевич Гордягин). Поэтому я обратила внимание на литературное произведение мемуарного жанра от участника Войны на Волге в 1918 году Георгия Александровича Мейрера.

Дорогой читатель! Знание подробно описанных событий войны на Волге 1918 года необходимо для того чтобы представить масштаб бедствий, обрушившихся на наше Отечество, следствием которых стал декрет Совнаркома «О Красном терроре». И если бы такой реакции верховной власти РСФСР не последовало бы, осталось бы что-то от Отечества? Или всё пошло бы «на корм кровожадной Европе», охваченной мировой войной?


2. ПОСТАНОВЛЕНИЕ: О КРАСНОМ ТЕРРОРЕ

Совет Народных Комиссаров, заслушав доклад Председателя Всероссийской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности о деятельности этой Комиссии, находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путём террора является прямой необходимостью; что для усиления деятельности Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности и внесения в неё большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путём изолирования их в концентрационных лагерях; что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам; что необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры.

Народный Комиссар Юстиции Д. Курский
Народный Комиссар по Внутренним Делам Г. Петровский
Управляющий Делами Совета Народных Комиссаров В. Бонч-Бруевич
5 сентября 1918 г., Москва

ИСТОЧНИК. Постановление Совнаркома О Красном терроре // газета Известия Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов. 1918. 10 сентябрь № 195. С. 1.


3. НА СТРАНИЦАХ КНИГИ. Мейрер Г. Война на Волге // Гражданская война в России: борьба за Поволжье. Москва: ACT: Транзиткнига; Санкт-Петербург: Terra Fantastica, 2005. С. 265-290.

(СПРАВКА. Есть и другие книги с этим произведением:
Мейрер Г. Война на Волге // С берегов Америки: Юбилейный сборник Общества бывших русских морских офицеров в Америке.  Нью-Йорк, 1939. С. 286.
Мейрер Г. А. Война на Волге 1918 год // Флот в белой борьбе. Раздел 4. Составление, научная редакция, предисловие, комментарий доктор исторических наук С. В. Волков // Россия забытая и неизвестная. Белое движение. Москва: Центрполиграф, 2002. С. 406–424).

Двадцать с лишним лет тому назад чешские легионы, составленные из бывших солдат австрийской армии, сдавшихся русским на Юго-Западном фронте, перешли речку Самарка и, после небольшого боя, разогнав отряды тогда ещё плохо организованной Красной армии, заняли город Самару. Чехи интересовались Самарой лишь как железнодорожным узловым центром, дававшим им возможность обеспечить себе дальнейшее следование на Владивосток и дальше, водным путём, к себе домой – в Богемию.

Большевики, официально согласившись на их передвижение, на деле всячески им препятствовали, на том основании, что чехи не желали сдавать оружие и двигались воинскими эшелонами. Чехи же понимали, что, как только они сдадут оружие и перестанут быть воинской частью, передвижению их будет положен конец. В то время на русских железных дорогах происходило что-то невероятное, и в полном хаосе двигались только те, у кого была вооружённая сила. Вышеизложенное является лишь предпосылкой к настоящему рассказу, и сам факт занятия чехами Самары интересен только для последующего описания событий.

Пребывание чехов в Самаре дало возможность организоваться небольшому количеству русских людей для борьбы с большевиками. Во-первых, образовалась так называемая Народная Армия под командой Генерального штаба подполковника Каппеля, а во-вторых – Волжская боевая флотилия. Как бы в противодействие этим благим начинаниям, там же немедленно образовалось и «правительство» из, находившихся в Самаре членов разогнанной большевиками Учредилки.

(СПРАВКА. Учредительное собрание – высший орган государственной власти Российской Республики до 25 октября (7 ноября) 1917 г. Комитет членов Всероссийского Учредительного собрания (сокр. КОМУЧ или Комуч) – первое претендовавшее на статус Всероссийского антибольшевистское правительство в период Гражданской войны. Реально власть Комуча распространялась на территорию Среднего Поволжья, Прикамья и Южного Урала).

Первой заботой чешского штаба было обеспечение провиантом, как своего Самарского отряда, так и подтягивающихся чешских отрядов. Путём опроса местных жителей им удалось установить, что за день до своего бегства из Самары большевики увели вниз по Волге гружённую мукой баржу, которая будто бы стоит на якоре вёрстах в двадцати от Самары.

Решили баржу эту достать. Среди записавшихся в Народную Армию оказались два моряка, оба мичманы: один военного времени, другой только что произведённый из Морского корпуса. Мичман военного времени Е. (это мичман А. А. Ершов) сразу же после записи, подошёл к мичману М. (это я сам автор – мичман М. и есть)  и сообщил ему о предстоящей экспедиции за баржей.

Прежде чем пойти в чешский штаб с предложением своих услуг, мичман Е., будучи уроженцем Самары, ознакомил мичмана М. с местной обстановкой и, между прочим, сообщил, что, по его мнению, для дальнейших действий против большевиков необходимо организовать боевую флотилию. На том и порешили, и, чтобы впоследствии не было никаких недоразумений, мичман Е. предложил мичману М. взять на себя командование флотилией, на что последний любезно предложил мичману Е. сделаться начальником главного штаба. Казалось, что всё налаживалось гладко – недоставало только флота... На следующее утро «комфлот», в сопровождении чешского взвода, занимался подысканием какого-нибудь парохода, на котором можно было бы отправиться за баржей с мукой.

Ещё за день до взятия чехами Самары находившиеся там пароходы отошли от пристаней и стали на якорь саженях в пятидесяти от берега. Капитаны пароходов, таким образом, как бы решили соблюдать безопасный нейтралитет. Буксиры эти казались совершенно вымершими, и, несмотря ни на какие призывы, никто не появлялся на палубе. Мичман М., отыскав на берегу лодку, старался с помощью чехов спустить её на воду, как вдруг кто-то закричал, что вверх по реке идёт пароход.

На Волге большинство пароходов приводится в движение боковыми колёсами, и поэтому звук приближающегося парохода похож на шлёпанье чего-то плоского по воде. Таким образом, в объятия своего «комфлота» «пришлёпала» первая боевая единица Волжской флотилии. Капитан (на Волге командиры называются капитанами) ошвартовал свой пароход к пристани, снял фуражку и, по древнему русскому обычаю, перекрестился, благодаря Бога за благополучно совершенное путешествие. В рулевой рубке его примеру последовали лоцман и рулевой. В следующую минуту он уже сожалел, что пришёл в Самару, так как появившийся на мостике мичман М. заявил ему, что и сам он, и пароход его со всею командой реквизированы Народной Армией. После формального протеста капитан сдался. Во время переговоров двое матросов сбежали, но оставшихся было достаточно для управления буксиром.

Около восьми часов утра, погрузив три пулемёта и взвод чехов, мичман М. отвалил от пристани и отправился в поход. Маленький буксир, накренившись, быстро бежал вниз по течению. «Комфлот», шагая по мостику, обдумывал способы захвата баржи. Если она не охраняется и на ней находится только постоянная команда «Ваняев» (Ваняй – волжское уменьшительно-ласкательное для Вани) с «Водоливом» (капитан баржи), то вся экспедиция сведётся к её буксировке. Если же баржа охраняется красными, положение станет довольно серьёзным. Дело в том, что мука и вообще сухой груз на Волге перевозятся в деревянных баржах с очень высоким надводным бортом, доходящим буксиру до мостика, а иногда и выше, в зависимости от нагрузки. Да и буксиришка в данном случае был крохотный, а потому и мостик его соответственно низкий. Кроме того, пулемётным и ружейным огнём едва ли было возможно нанести существенные повреждения шестидюймовым деревянным бортам баржи, тогда как ни лёгкие надстройки буксира, ни его тонкие бортовые листы не давали никакого укрытия. Посему длительная перестрелка даст преимущество красным и единственным способом овладения баржей остаётся абордаж.

Мичману М. вспомнились заветы Суворова: «Пуля – дура, штык – молодец» и «Смелость, быстрота и натиск»; ему показалось забавным, что в XX веке, да ещё на воде, можно было применять тактику этого великого полководца. Стал вспоминать, не было ли каких-нибудь примеров из военно-морской истории. Вспомнил Петра Великого и его галеры. В истории нет сведений, как себя чувствовал Государь, посадив своих преображенцев на эти галеры и ведя их в бой против шведов. Во всяком случае, Пётр явно не выказывал подчинённым своих опасений. Так и мичман М. решил подбодрить свою пехотную команду и лишь в душе жалел, что она состояла не из испытанных на воде преображенцев, а просто из чехов.

Вскоре показалась баржа. Спрятав всех чехов вниз и придав буксиру его обычный мирный вид, мичман М. прошёл полным ходом мимо баржи, а затем, сделав полный поворот, с полного же хода подошёл к её борту. Чехи, конечно, к этому времени были уже наверху. Буксир, ударившись о борт баржи, сразу же отскочил саженей на пять, но в момент удара Комфлот с несколькими чехами успел на неё перескочить. Сопротивления оказано не было, очевидно, красный караул баржи не успел прийти в себя от неожиданности нападения. У мичмана М. остался даже какой-то осадок неудовлетворённости, до того всё оказалось просто. И чего, спрашивается, волновался... Привели баржу в Самару, накормили всех голодающих русских и чехов и сложили в амбары огромные запасы муки.

Через несколько дней из чешского штаба пришло распоряжение перевести батальон пехоты к Ставрополю – следующему вверх по Волге городу. Для этого похода из всех судов, стоявших на якоре, мичман М. облюбовал два буксира и один пассажирский пароход. Один из буксиров назывался «Фельдмаршал Милютин» – могучий, один из самых больших на Волге, другой поменьше – «Вульф».

Кто не бывал на Волге, тому не будет понятен энтузиазм, охвативший мичмана М. при осмотре этих пароходов. В России их строить умели. Можно смело сказать, что Волжский коммерческий флот был лучшим речным флотом в мире. Пассажирские пароходы поражали своими красивыми линиями и роскошной внутренней отделкой. Чистота на них поддерживалась идеальная. Пароходы эти развивали до 35 вёрст по течению (на Волге скорость узлами не определяли). Буксирные пароходы казались воплощением мощности, и действительно, можно было поражаться, какой колоссальный груз они могли буксировать. Ровная и совершенно свободная палуба буксиров представляла собой идеальную орудийную платформу, как на носу, так и на корме. Кожуха – защита гребных колёс – давали достаточную высоту для установки рулевой рубки и пулемётных гнёзд. Конечно, никакой защиты, даже от ружейного огня, не было.

На обоих реквизированных буксирах оказался полный состав команды. Уговорить команду остаться и идти воевать помог помощник капитана «Милютина», оказавшийся прапорщиком по адмиралтейству. Капитан «Вульфа» наотрез отказался, а капитан «Милютина» согласился «попробовать». Вообще же волжане народ мирный, и никто из команды особого энтузиазма к войне не проявлял.

Поздно вечером, погрузив главный отряд чехов на пассажирский пароход и по полуроте на каждый буксир, отряд с потушенными огнями двинулся в путь. Приблизительно через час по носу «Милютина», шедшего головным, показалась какая-то тень. Сбавили ход, потом застопорили машину и стали прислушиваться. Сомнений не было – тень двигалась.

– Полный вперёд! – скомандовал мичман М.

Через минуту, когда «Милютин» набрал ход, из темноты раздался треск пулемётного огня. Пули свистали через мостик. «Самый полный,  дайте всё, что можете! – кричал мичман М. в переговорную трубу в машину. – Право руля, так держать»... Раздался страшный треск... «Милютина» дёрнуло. С носа на мостик клубами повалил пар. Пулемёты теперь тарахтели только с «Милютина».

Через секунду всё снова исчезло в ночной темноте. В наступившей тишине все пристально оглядывались по сторонам, ожидая нового нападения. Осмотрели повреждения корпуса и занялись закреплением якоря, сорванного с кран-балки и висевшего на канате в воде. Потери в личном составе состояли из одного пулемётчика-чеха, убитого, и двух раненых.

Пока возились в темноте с приведением «Милютина» в порядок, подошёл пароход с главным десантом, и полковник С., командующий чехами, справился, в чём дело. Командир чешской полуроты на «Милютине» взволнованным голосом докладывал, что идти вперёд было бы делом опасным, так как неизвестно, что ещё нас может ожидать в темноте. Полковник С. спросил мичмана М., что он думает о создавшейся обстановке. Мичман М. доложил, что, по его мнению, красные не ожидали нашего выступления и с потоплением их дозорного катера шансы на внезапное появление у Ставрополя увеличились, а поэтому надо идти вперёд, и немедля.

Занятие чехами Ставрополя не представляет особого интереса, так как, кроме перестрелки десанта с небольшими отрядами красных, ничего выдающегося не произошло. На обратном пути в Самару нашли винтовой пароход, выбросившийся на правый берег реки. Кормовая палуба его была под водой, правый борт проломан, верх рулевой рубки сорван, очевидно, милютинским якорем, на палубе были обнаружены следы крови.

Значение водного сообщения для ведения войны было теперь всеми оценено, и дело организации флотилии значительно облегчилось. Народная Армия выделила некоторое количество людей для укомплектования судов военной командой. Мичман М. настаивал на получении артиллерийских юнкеров, так как надеялся достать орудия для вооружения пароходов.

Убедить армейцев в том, что из пушки можно стрелять, поставив её на палубу корабля, было делом почти невозможным, да и пушки все были в руках у чехов. В конце концов, удалось убедить дать одну пушку на пробу. Работа закипела, и через два дня у «Милютина» на носу красовалась армейская трёхдюймовка, как была, на колёсах и с хоботом. При помощи деревянной клетки, состоящей из рам, сооружённых так, чтобы бока их соответствовали линиям шпангоутов, а верхние стороны – бимсам палубы, удалось построить орудийную установку, которая бы распределяла по корпусу корабля удар на цапфы от отката орудия при стрельбе. На палубе была сооружена деревянная поворотная орудийная платформа, хобот же орудия ходил по деревянному полукругу. Вся верхняя структура была скреплена с внутренней клетью болтами, проходившими через палубу. Нужно ли всё это было делать именно так или совсем по-другому – неизвестно, но факт остаётся фактом – установки эти были действительно крепкими.

Вскоре до штаба дошли слухи, что красные проводят через Мариинскую систему несколько миноносцев из Балтийского моря. Нечего и говорить, что слух этот сейчас же был использован командующим флотилией для получения второй пушки для «Вульфа». Штаб армии торопил установку этой пушки и даже послал на помощь своих плотников. Доканчивали установку по дороге к Ставрополю, куда флотилия была срочно послана навстречу «надвигавшимся» миноносцам.

Ещё до ухода в поход к мичману М. пришёл проситься на флотилию армейский подпоручик Б. Выяснив, что он волжанин и яхтсмен, мичман М. назначил его командиром «Вульфа». Артиллерийским офицером на «Милютине» оказался константиновец, а на «Вульфе» – михайловец. Юнкерам было предоставлено «самоопределиться». Нечего и говорить, что «Милютин» оказался «константиновским» кораблём, а «Вульф» – «Михайловским». Так соревнованию в стрельбе было положено твёрдое основание.

КОММЕНТАРИИ. Константиновец – Выпускник Константиновского артиллерийского училища. Михайловец – Выпускник Михайловского артиллерийского училища

В описываемое время, летом 1918 года, Волга была такою, какою её не видали со времён Стеньки Разина и Пугачёва. Река эта, кипевшая жизнью главной водной артерии государства, вымерла совершенно. На её широкой водной поверхности не было видно ни парохода, ни баржи; берега её опустели. Все бакены и другие навигационные обозначения были сняты большевиками, плавать можно было лишь «наизусть».

Дня три прошло в ожидании миноносцев. Один корабль был выдвинут версты на три-четыре вперёд и, медленно шлёпая колёсами, держался против течения. Другой стоял у пристани под парами, готовый выйти на поддержку в любую минуту. Монотонности этой был положен конец появлением парохода, ведущего на буксире высокобортную деревянную баржу. Дозорный корабль приказал пароходу развернуться и отдать якорь. С флагманского корабля послали шлюпку с офицером и вооружённой командой осмотреть и баржу, и пароход. Посланный офицер в мегафон попросил разрешения привезти делегацию от пассажиров баржи.

Делегация состояла из сестры милосердия и пожилого господина, назвавшего себя полковником. Роль главы делегации на себя взяла сестра милосердия. Привезли также двух арестованных. Ничего не может быть противней освирепелой женщины: сестра «милосердия» буквально неистовствовала, стараясь доказать, что оба арестованных должны быть немедленно расстреляны за те притеснения, коим они её подвергали на барже. Сестру пришлось увести в другую каюту. Допросили полковника и от него узнали, что баржа уже прошла одно «чистилище», во время которого красные расстреляли несколько пассажиров, по-видимому офицеров и их жён, в Симбирске.

Удалось также установить, что оба арестованных были комиссарами, назначенными на баржу с грузом в Царицын, дававшими указания, кого нужно расстреливать. Капитан парохода, после длительного допроса, показал, что свои распоряжения он получал от одного из этих двух арестованных. Надо было удивляться не налаженности дела у красных – ни капитан и вообще никто из прибывших на барже не знали о взятии Ставрополя и Самары.

Баржу осмотрели и отпустили под караулом в Самару. В виде напутствия мичман М. посоветовал всем находившимся на ней офицерам, по прибытии в Самару, записаться в Народную Армию. Впоследствии дошли сведения, что ни одного желающего не оказалось, все пожелали следовать дальше. Выгрузив красный груз, штаб предоставил баржу пассажирам. Путешественники прошли ещё через одну чистку, попав опять в руки красных ниже Самары. Такую покорность судьбе пассажиры объясняли необходимостью доставить продукты своим семьям. Истратив, быть может, всё своё состояние на покупку мешка муки, никто из них этот мешок бросать не хотел. «Мешочничество» как явление вполне объяснимо, так как кто может бросить упрёк человеку, старающемуся прокормить свою голодающую семью, но следствием этого было то, что, пока все в России мешочничали, страна уничтожалась большевиками.

В это время полковник Каппель, двигавшийся со своей «армией» по правому берегу Волги, встретил сильное сопротивление у села Климовка. Флотилии было приказано продвинуться на соединение с армией. У Климовки Каппель совершил один из своих многочисленных мастерских манёвров. После ожесточённого фронтального боя, длившегося весь день, он ночью, оставив на позиции лишь дозоры с нарочно зажжёнными кострами, передвинул всю армию за тыл красным и на рассвете обрушился на них. Толпы красноармейцев были прижаты к реке, и флотилия била по ним картечью. Артиллеристы флотилии вошли в такой азарт, что палили до тех пор, пока с берега не стали махать простынями. Это было понято как сигнал: «Прекратите огонь – своих бьёте». Правый берег Волги был очищен от красных до самого Симбирска. В самом Симбирске была паника.

Как-то вечером, после боя под Климовкой, мичман М., сидя на мостике «Вульфа», находившегося в дозоре, мирно пил чай (по Волжскому уставу предосудительного в этом ничего не было). Вдруг сигнальщик доложил о чём-то подозрительном, происходящем под правым берегом. В сумерках мичман М. даже в бинокль ничего особенного не мог рассмотреть. Для проверки провёл биноклем ещё раз и теперь заметил большой куст или упавшее дерево, плывущее по течению у самого берега. Вдруг из куста выскочил маленький клубок пара. Развернуть корабль было делом одной минуты. Пушка ахнула, и куст, как по мановению жезла, рассыпался. Пустив чёрный клуб дыма, маленький буксир стал удирать вверх по реке. «Вульф» погнался за ним, стреляя только из пулемётов, – жалко было топить «горчицу» (так на Волге называются крохотные винтовые буксиры, употребляющиеся для буксировки рыбачьих лодок – «рыбалок»). Увидев, что ей от «Вульфа» не уйти, «горчица» юркнула к берегу. «Вульфу», подошедшему к ней, пришлось уже отстреливаться от пулемётного огня с берега. В произошедшей перестрелке команде «горчицы», бросившейся вплавь к берегу и попавшей под перекрёстный огонь, пришлось пережить много тяжёлых моментов.

Так был взят первый приз Волжской флотилии. На буксире нашли четыре пулемёта со вложенными в них лентами. Взятие этого буксира долго обсуждалось на флотилии; было совсем непонятно, почему ещё при дневном свете красные отправились на разведку. Общими усилиями наконец порешили, что «Вульф», держась, как всегда, в дозоре, под машиной против течения, продвинулся вверх по реке; буксир же одновременно сплыл вниз по течению, с расчётом пройти «Вульфа» в сумерки. Встреча произошла раньше, чем того ожидали красные. После этого случая никаких чаепитий на мостике и на открытой палубе не разрешалось.

Потеряв в этом деле несколько человек ранеными, мичман М. решил озаботиться установкой каких-нибудь прикрытий, хотя бы от огня пулемётов. Кипы прессованного хлопка, найденные в Самаре, оказались вполне пуленепроницаемыми, и ими и прикрыли рулевые рубки и расставили по бортам для прикрытия орудийной и пулемётной прислуги. Весила такая кипа пудов двенадцать, толщиною она была фута в два. Двадцати или тридцати таких кип было достаточно для надёжного прикрытия одного корабля.

Техника двигалась на флотилии вперёд, и вскоре пулемётные башни стали делаться поворотными. Они состояли из двух телескопических железных цилиндров с залитым между ними асфальтом. Испытания показали, что пуля, пробив наружный цилиндр и попав в асфальт, его расплавляла, но очевидно, истратив на это всю энергию, тут же увязала в расплавленной массе.

Взятием Климовки закончились операции вверх по реке, и теперь чехи, обеспечив себя с севера, решили овладеть Сызранским мостом, через который железная дорога проходила из Пензы в Самару и дальше в Сибирь.

Вооружили ещё один пароход и оставили его в дозоре у Климовки. «Милютин» же и «Вульф» были посланы пробивать дорогу к Сызрани. У села Батраки произошёл бой с береговыми батареями, под огнём которых флотилии удалось увести несколько барж с нефтью, так необходимой для дальнейших операций. У «Вульфа» перебило штуртрос, и он оказался беспомощным под сосредоточенным огнём двух береговых батарей. Починка не клеилась, и, чтобы его не вынесло на берег, пришлось отдать якорь. Орудие по борту стрелять не могло, так как настолько далеко не поворачивалось, и поэтому не имелось возможности даже отвечать на огонь красных. В следующую минуту сбило гафель, и казалось, что наступает конец, но подошёл «Милютин» и выручил, взяв на буксир и оттащив к высокому берегу – в мёртвый угол батареи противника. Якорный канат пришлось вытравить.

При взятии Сызрани флотилия выполняла роль заслона на случай, если бы красные послали туда свою южную флотилию. Кроме того, своим огнём флотилия существенно помогла сухопутным силам при взятии города, а после била по отступающим по дорогам красным колоннам и их обозам.

Незадолго до заката солнца, в день взятия Сызрани, вниз по реке показались дымы приближающихся пароходов. Вскоре из-за поворота показался пароход, потом другой, третий, и наконец, вся ширина реки была занята идущими полным ходом судами самых разнообразных типов и величин. Зрелище было грандиозное.

Как Давид против Голиафа, вышли «Милютин» и «Вульф» навстречу этой дымящей и несущейся на них армаде. Подпустив головной корабль версты на две, мичман М. приказал выстрелить ему под нос. Все напряжённо всматривались вперёд, ожидая ответного залпа. После нескольких мучительных минут ожидания армада вдруг сбавила ход, и лишь один передовой продолжал идти полным ходом навстречу. Медленно приближающуюся армаду остановили вторым выстрелом под нос. Передовой корабль, подойдя на разговорную дистанцию, сообщил, что в Вольске было неудачное восстание белых, в результате чего им пришлось бежать на пароходах на соединение с Самарской армией, о приближении которой к Сызрани они уже слышали. Радости не было пределов.

Мичман Д., командовавший армадой, был принят на флотилию с распростёртыми объятиями и сразу же назначен командовать третьим кораблём флотилии, выбранным из пароходов, им самим приведённых из Вольска. Среди ценного груза на Вольских пароходах было различное военное снаряжение и, что особенно всех порадовало, несколько трёхдюймовых зенитных орудий. Немедленно же по одному из них установили на корму «Вульфа» и «Милютина» и два на корабль мичмана Д. Вольские беженцы состояли главным образом из женщин и детей, но оказалось достаточно и мужчин для укомплектования флотилии и Народной Армии. Кадеты Вольского корпуса, конечно, все как один изъявили желание воевать, но по малолетству большинство было оставлено с матерями.

На следующее утро хоронили двух юнкеров, убитых на «Милютине» в бою у села Батраки. Гробы покрыли Георгиевскими флагами – флагами Народной Армии и флотилии. Дело в том, что Народная Армия Каппеля ввела георгиевскую ленту вместо кокарды на шапках, и мичман М. вместо Андреевского флага вначале поднимал на судах флотилии чёрно-жёлтый флаг, в виде ленты большого размера, по примеру армии Каппеля. Погоны тоже никто не носил, да и формы почти ни у кого не имелось. После Сызрани мичманы Д. и М. решили носить на плечах защитные погоны с чёрными нашивками, установленные Временным правительством. Выглядели они в этих погонах как младшие унтер-офицеры.

На похороны собралась довольно большая толпа сызранцев, к которым после погребения мичман М. обратился с призывом присоединиться к Народной Армии и общими усилиями сбросить с России красное иго. Недоверчиво смотрела на молодого офицера немая толпа. Тупые лица как будто хотели сказать: «Пой, пой, малец, но нас не проведёшь! Ещё неизвестно, чья сторона возьмёт верх». Когда толпа разошлась, подошли двое или трое из молодых и, оглядываясь и как будто стыдясь, попросились записаться в армию. Вот и всё... Удивляться, что мы проиграли Гражданскую войну, не приходится. Наша покорность – вот что помогало большевикам.

Казалось бы, что простое чувство самосохранения должно было подсказать русскому офицерству и интеллигенции необходимость объединения для борьбы с красными. Ведь каждый из них знал о происходящих по всем углам России расстрелах, но какая-то пассивность охватила огромное большинство, в результате чего, поодиночке, уничтожались лучшие силы страны. Выработалась какая-то особая животная психология сидеть смирно – «авось до меня и не дойдёт». А в то время, в начале Гражданской войны, когда красные ещё не были организованы, одни офицеры, соединившись, могли бы свободно пройти поперёк всей России и задушить «гидру» в Москве...

Вооружив ещё два парохода, мичман М., оставив мичмана Д. с двумя пароходами в Сызрани, сам вернулся с тремя другими в Самару. Каждый приход флотилии в Самару приветствовался жителями, чувствовавшими себя в безопасности, пока корабли были с ними.

Присутствие флотилии в Самаре никогда не поощрялось правительством, и чем дальше, тем больше. Дело в том, что боевые успехи укрепляли авторитет воинских частей, и население всё больше и больше отворачивалось от правительства, полупризнаваемого военными начальниками. Чтобы не быть совершенно забытыми, некоторые члены правительства ходили в боевые походы с отрядом полковника Каппеля, и только эти пользовались уважением населения. Остальные занимались говорением на бесконечных своих заседаниях.

Ещё до начала мировой войны в Казани был оборудован первоклассный пороховой завод. Во время же войны Казань стала первоклассной военной базой, где, помимо производства пороха, находились склады оружия. В Казани же находилась половина государственного золотого запаса России. Завладение Казанью поэтому для успеха Белого движения было делом необходимым; участие же чехов во взятии этого города может быть объяснено только тем, что Самарским отрядом чехов тогда командовал русский офицер, полковник С.

Подготовительные операции заключались в очищении Волги от красной флотилии, возросшей к этому времени до семи-восьми вооружённых судов, и в посылках экспедиций из отряда полковника Каппеля вдоль правого берега Волги. За исключением нескольких боёв, красная флотилия упорного сопротивления не оказывала, но тот факт, что противник в любой момент мог перейти в наступление, постоянно держал в напряжении нервы всего личного состава флотилии.

В самом деле, речная война похожа на действия двух бронепоездов, находящихся на том же пути. Уйти от боя можно лишь отступая в одном направлении – на свою базу. Маневрировать в бою можно лишь в пределах ширины реки. Таким образом, и в стратегическом, и в тактическом отношении можно лишь двигаться в двух направлениях: вперёд и назад. Так вся кампания и велась – нос к носу с противником. Тактически, где ширина реки позволяла, выстраивались в строй фронта и шли в атаку. Такой боевой порядок уменьшал вероятность попадания, так как построение было по малому диаметру эллипса рассеивания снарядов противника. Меняя скорости, можно было с некоторым успехом уходить из вилки. К счастью, красные не применяли системы завесы при стрельбе с кораблей, но береговые батареи устраивали завесы, и тогда их надо было прорывать на больших ходах и стараться войти в их мёртвый угол, то есть жаться к высокому правому берегу. Если бы красные владели левым берегом и имели бы на нём свои батареи, белой флотилии пришлось бы много труднее. Действия полковника Каппеля, с которым флотилия координировала свои действия, помогали её продвижению, так как иначе пришлось бы считаться с установленными на уровне воды кинжальными батареями.

Как-то раз с «Вульфа», стоящего у берега на отдыхе, заметили приближающегося человека в рваном крестьянском одеянии. Оборванец оказался старлейтом Ф. (Н. Г. Фомин) По прибытии в Самару он «нанялся» начальником штаба Волжской боевой флотилии. Это было большим приобретением, так как старлейт Ф. был энергичного характера и с большим опытом в оперативной работе.

Флотилия была разделена на два дивизиона: Северный, или 1-й, с мичманом М. во главе и Южный, или 2-й, под командой мичмана Д. На судах флотилии были подняты Андреевские флаги. В одном из боев под Симбирском старлейт Ф. с мичманом Е. пошли в бой и лихо его провели, заставив один из красных кораблей выброситься на берег. Мичман Е. был ранен осколком в щеку.

После взятия Симбирска мичман М., узнав, что в городе проживает капитан 2-го ранга Ф. (П. П. Федосьев), явился к нему с рапортом и предложил вступить в командование 1-м дивизионом. Там же оказались и старлейт Р.  (А. Э. Розенталь) и лейтенант X. Капитан 2-го ранга Ф. от лица всех присутствующих заявил, что все они пойдут драться под командой мичмана М. Старлейт Р., по специальности артиллерист, предложил вооружить баржу шестидюймовыми орудиями, которые он обещал достать в Симбирске.


Действительно, через неделю флотилия обогатилась новой боевой единицей – баржей, вооружённой двумя шестидюймовыми орудиями Шнейдера. Командиром был назначен капитан 2-го ранга Ф., старшим офицером – лейтенант X., а старшим артиллеристом – старший лейтенант Р. Этой плавучей батарее был придан сильный буксир, и теперь флотилия была готова к походу на Казань. Мичман К., тоже оказавшийся в Симбирске, был назначен комендантом на десантный пароход, и на его корабль была посажена рота чехов в 80 человек.

Вся армия была погружена на пароходы, баржи, и армада двинулась вверх по реке. План действий был основан на внезапности удара. Красные не могли ожидать, что армия с правого берега реки будет убрана и путь на Самару будет оставлен открытым. Подойдя к Казани, флотилия должна была прикрыть высадку армии своей артиллерией, а остальное было уже делом армии. Десантный отряд мичмана К. должен был взять Верхний Услон – высокий холм на правом берегу, на котором, по имевшимся сведениям, была установлена красная батарея.

Того натиска, с которым флотилия продвигалась вперёд, ни один из участников этой экспедиции никогда не забудет. Весь длинный путь от Симбирска до Казани (около двухсот вёрст) вёлся непрерывный бой с красной флотилией. Мичман М. приказал не сбавлять хода – будь что будет, флотилия неслась под всеми парами, оставив далеко позади весь транспорт и свою вооружённую баржу. Красные, не ожидая такого напора, иногда застигались врасплох, и в таких случаях бой вёлся на коротких дистанциях.

В селе Тетюши, куда была высажена разведка, нельзя было найти ни души. Наши телефонисты соединились по телефону с Казанью и включились в разговор с красными, которым столько наговорили, что последние очень встревожились и спрашивали информацию. В Спасском Затоне, куда на зиму ставились пароходы, среди массы судов, находившихся «на приколе» (волжское выражение, обозначающее пароход в бездействии), нашли гордость и красу волжского судоходства – самый быстроходный пассажирский пароход «Фельдмаршал Суворов». К общему негодованию, на колёсных кожухах красовалась надпись – «Карл Маркс». Такого позора перенести было нельзя, и поэтому было оставлено посыльное судно смыть надпись.

Подойдя к Нижнему Услону, вёрстах в двенадцати от Казани, флотилия остановилась осмотреть пароходы и баржи, оставленные позади красными. Одна из барж была нагружена бакалейными товарами.

Найденный шоколад был сейчас же разделён по судам, и проголодавшаяся команда буквально им объелась. По выработанному плану действий мичман М. должен был здесь ждать подхода армии для дальнейших совместных действий. Но в это время вверх по реке заметили движение пароходов. Большинство уходило вверх, и только небольшая их группа медленно спускалась вниз по течению. По-видимому, это были буксиры, хотя два из них были выкрашены в защитный цвет, что для волжских пароходов было совершенно необычайно.

Вскоре среди судов флотилии стали ложиться снаряды. Мичман М. решил атаковать. Так начались действия, повлёкшие за собою взятие Казани. Во время атаки флотилии сошлись так близко, что «Вульф», шедший головным, пулемётным огнём разогнал орудийную команду концевого красного парохода. С этого момента красная флотилия расстроилась, и каждый корабль стал удирать по способности. Три из них выбросились на берег, и команда разбежалась под орудийным и пулемётным огнём.

Мичман М. семафором отдал распоряжение высадить десант на Верхний Услон. Мичман К. выкатил свой корабль с полного хода на берег, и чехи стали карабкаться вверх по холму. Одновременно флотилия стреляла по батарее, расположенной на верхушке холма. После небольшой перестрелки холм оказался в руках чехов, а захваченные ими орудия красных были направлены на железную дорогу, ведущую из Казани на Свияжск, по левому берегу Волги. Можно было наблюдать, насколько весь железнодорожный путь был забит тянувшимися из Казани поездами. Надо было подорвать пути и таким образом воспрепятствовать увозу золота из Казани. Для этой цели на левый берег была высажена подрывная команда, а десант с флотилии захватил пристани, необходимые для высадки армии. Казанские пристани находятся в семи вёрстах от города, и поэтому десант мог легко расположиться в пустынной низине между городом и пристанями.

Часам к трём дня у Нижнего Услона появилась вся армада с армией. Мичман М. явился к полковнику Каппелю за дальнейшими инструкциями. Каппель разнёс мичмана М. за безрассудное удальство.

– Какая судьба постигла бы армию, – сказал он, – если бы флотилия оказалась разбита береговыми батареями? Ведь суда красных, преднамеренно отступая, могли завлечь вас на кинжальные батареи и тогда, уничтожив вас, забрать голыми руками всю нашу армию.

В продолжение всего разговора глаза Каппеля улыбались, и мичман М. понял, что если бы Каппель был на его месте, то поступил бы как он.

Получив распоряжение стать на позиции и соединиться телефоном со штабом армии, мичман М. удалился с радостным чувством, так как видел, что его действия получили одобрение такого выдающегося начальника. Почему Каппель не произвёл высадку у пристаней, было непонятно, но, очевидно, у него были свои соображения, а ошибался он редко. Баржу с шестидюймовками поставили на якорь, а пароходы, уткнувшись носами в берег, наладили на мачтах посты для наблюдателей и выставили дозоры в поле. Каппель высадился шагах в трёхстах вниз по реке, и там установил свой временный штаб. «Вульф» соединился с ним полевым телефоном.

С 5 часов началась бомбардировка Казани. Стреляли по кремлю и по частям города, где были красные казармы. Вскоре с Верхнего Услона пришло донесение, что несметные толпы людей двигаются из Казани во все стороны, кроме южной, с которой подошли белые. Расстояние от пароходов до Казани было около восьми вёрст, так что трёхдюймовки едва хватали. Разрывы были видны у южной окраины города. Шестидюймовая батарея палила безостановочно по кремлю.

Ночью и утром происходила разгрузка транспортов. Без пристаней разгружать артиллерию и кавалерию было довольно трудным делом, но к рассвету всё было на берегу. Наутро всё было налажено и фронт установлен. При начале наступления пришли донесения, что пристаням угрожают красные отряды. Пришлось убрать пристанский заслон, состоявший из 30 человек с 10 пулемётами – в то время пулемётов на флотилии было хоть отбавляй.

К полудню разыгрался бой. Каппеля нигде не было видно. Полковник С., командовавший чехами, давал указания о направлении огня флотилии. Кроме чехов, по-видимому, на фронте никого не было. После полудня чехи стали медленно отходить под напором красных. В это время на правом фланге Красной армии произошёл эпизод, повернувший весь дальнейший ход событий.

Дело в том, что в Казани находились сербы, бывшие пленные в Австрии, впоследствии бежавшие с чехами на русскую сторону. Они организовали красную сербскую сотню и вошли в состав Красной армии, оборонявшей Казань. Так вот эти сербы, в самый критический момент боя, вдруг с диким криком «на нож» кинулись с фланга на красноармейцев. Произошло это в пределах видимости флотилии, и с мачт можно было наблюдать, как красный фронт дрогнул и обратился в бегство. Чехи бросились преследовать.

Но самый пикантный момент был впереди. Когда красноармейцы примчались к городу, их встретили пулемётным огнём. Оказывается, Каппель со своим отрядом, идя всю ночь, обошёл Казань и часов в одиннадцать на следующее утро вошёл в город с северной стороны. Теперь стало понятно, почему он не хотел высаживаться у пристаней: силы были слишком неравные для лобовой атаки. В штабе потом говорили, что против 600 чехов и 400 каппельцев красные выставили девять тысяч солдат.

Когда часам к пяти «Вульф» подошёл к пристаням, там было полно народу. Все махали руками и шляпами, приветствуя своих освободителей. На мостик «Вульфа» бросали букеты цветов, подъём был необычайный. Выставив два корабля в дозор по направлению к Свияжску, мичман М. приказал команде «песни петь и веселиться».

За первую же неделю пребывания в Казани произошли организационные перемены в Народной Армии и особенно на флотилии. Наблюдалось медленное, но верное распухание штабов. Мичман М., отписываясь на официальную корреспонденцию, часто вспоминал то счастливое время, когда весь его штаб состоял из одного человека – гардемарина Т. Гардемарин Т. был вооружён карабином через одно плечо и полевой сумкой через другое. В сумке была полевая книжка с отрывными листами, проложенными копировальной бумагой. Приказы писались (если вообще они писались) карандашом, мичман М. подписывал, и в большинстве случаев «флаг-офицер» гардемарин Т. приказы эти самолично доставлял командирам. Имелась в сумке и печать флотилии, и, когда мичману М. нужен был пропуск в штаб армии, таковой писался в присутствии караульного начальника, подписывался, к нему прикладывалась печать, и дело было «в шляпе». Гардемарин Т. был, кроме того, старшим сигнальщиком на флагманском корабле и передавал приказания семафором на другие суда. В бою, когда была необходима быстрота передачи приказаний, гардемарин Т. находился на головном корабле второй колонны и тогда можно было наблюдать «комфлота», стоящего на поручнях мостика и разговаривающего семафором со своим «флаг-офицером».

Но побеждать противника без «правильной» организации некоторым казалось неудовлетворительным. Войну решили вести по всем правилам искусства. Во-первых, основали большой штаб, взявший на себя обязанности береговой обороны. Вскоре из захваченных пароходов образовался ещё один дивизион – третий. Командовать им был назначен капитан 2-го ранга Ф., тот самый, который организовал плавучую батарею в Симбирске. Не хватало Главнокомандующего, но и этот пробел был вскоре заполнен, с приездом всеми уважаемого контр-адмирала С. (М. И. Смирнов).
 
Каждому дивизиону был придан пассажирский пароход для штаба. Начальник береговой обороны получил пароход размером побольше, очевидно, в соответствии с величиной штаба. Как-то раз «Вульф» стоял, пришвартовавшись к базе береговой обороны. Мичман М. был предупреждён армейским штабом не стрелять по аэропланам, которые вскоре должны появиться, так как это будут аэропланы белых. Действительно, показалась парочка аэропланов, и вся команда «Вульфа» и штаб обороны высыпали на палубу на них посмотреть. Вдруг от них отделились пакетики и полетели вниз. В мгновение ока «Вульф» навёл своё зенитное орудие и начал стрелять. Бомбы разорвались на барже и на пристани, у которой стояли база и «Вульф». Своей стрельбой «Вульф» вышиб почти все стекла на базе, чем вызвал большое негодование всего её населения.

В Казани повторилось то же явление, что в Сызрани, в Симбирске и в других городах – волонтёров в Народную Армию почти не было, а между тем, когда Каппель прибыл в Казань, все жители жаловались на красных, которые перед уходом расстреляли множество офицеров и интеллигенции. Красноречивым доказательством этого были 17 гробов, стоявших в соборе.

Дело обороны Казани складывалось печально: чехи утратили интерес к Гражданской войне, Каппеля силы таяли, красные подвозили всё новые и новые части. Стали поговаривать о вывозе золотого запаса в Самару. Целый месяц держался Каппель в Казани, в то время как флотилия обороняла подход с Волги. Красные привезли 100-мм орудия и, установив их на баржу у Свияжска, занялись бомбардировкой пристаней. Выходить судам флотилии за Верхний Услон теперь стало рискованно, так как поворот реки был под обстрелом этой плавучей красной батареи. Атаковать эту батарею пытались, но без большого успеха, ибо морские орудия имели дальность в два раза большую сухопутных трёхдюймовок, которыми была вооружена флотилия. Несмотря на это, личный состав был уверен, что, если б нужно было двигаться дальше, – прорвались бы.

Вскоре на подмогу красным из Балтийского моря пришли быстроходные катера, делавшие ночные налёты на казанские пристани и флотилию. С этим боролись легко, выставив дозорные корабли к Услону и установив кинжальную батарею на берегу у поворота реки. Во время одного из походов третьего дивизиона был убит мичман Д., командовавший одним из кораблей. Корабль был переименован в его честь.

Перед эвакуацией Казани первому дивизиону было поручено вывести находившийся там золотой запас в Самару, по данным банка, всего было 660 миллионов рублей золотом. Интересно было наблюдать, как пассажирские пароходы, специально для этого предназначенные, садились всё глубже и глубже под тяжестью золота... Чиновники заведовали счётом золота, а чины флотилии погрузкой его и охраной. Охрана состояла из внутреннего караула, который запирался в трюм на всё время перехода, и наружного, с часовым у каждого люка; люки запломбировывались чиновниками. По окончании перевозки чиновники доложили, что всё золото и прочие ценности были доставлены без малейшей пропажи. По окончании этой операции первый дивизион был назначен прикрывать отступление армии) за Каму, а третий дивизион, с адмиралом С., пошёл вверх по Каме, впадающей в Волгу вёрстах в шестидесяти от Казани.

При отступлении Белой армии из Казани красная флотилия стремилась прорваться на Каму и воспрепятствовать переправе армии на левый её берег. В продолжение четырёх дней первый дивизион, состоявший только из четырёх кораблей, удерживал натиск всей красной флотилии. Мичману М. всё время казалось, что вот-вот неприятель прорвётся, поэтому он решил преградить фарватер Волги, затопив баржи.

Начальник речной обороны, находившийся на Каме, прислал две деревянные баржи вместо просимых железных. Грузили баржи камнями, созвав жителей находящихся поблизости деревень. Времени не хватало – красные напирали; наконец, начали топить баржи. Пробовали подрывные патроны, но они не взрывались. Рубить дно было рискованно для людей, так как красные жестоко обстреливали и флотилию, и баржи. Наконец решили топить снарядами. Попытка не удалась – деревянные баржи, недостаточно нагружённые камнем, отказались тонуть.

До темноты шёл жестокий бой, и красные были отбиты. Ночью же, выгрузив на берег пушку с поручиком артиллерии Ч. и командой, дивизион отошёл версты на четыре вниз по реке. На следующий день поручик Ч., стреляя в упор, утопил красный корабль, а затем разорвал орудие, наполнив дуло водой. Только через несколько дней, не потеряв ни одного человека, он присоединился к флотилии, которая уже находилась на Каме. Геройское действие поручика Ч. задержало неприятеля ещё на один день, благодаря чему Каппелю удалось переправить через Каму всю свою артиллерию и обозы. Так закончилась Волжская кампания и началась кампания Камская.

С продвижением чешских эшелонов дальше на восток положение белых повстанцев на Волге становилось критическим. Народная Армия без помощи чехов была слишком слаба для удержания взятой у большевиков территории, не говоря уже о дальнейшем развитии Белого движения в глубь России. Вкратце дальнейшая судьба флотилии была такова.

Сызрань пала вскоре после Казани, и второй дивизион флотилии разоружился в Самаре. Поздно осенью начали эвакуировать Самару; к дальнейшей перевозке государственного запаса золота проявили необычайную заботливость как русские, так и чехи. Первый дивизион, проконвоировав транспорт судов береговой обороны до устья реки Белой, был послан дальше вверх по Каме на помощь рабочим Боткинского и Ижевского заводов, поднявшим восстание против красных.

Уведомив их об отступлении главных сил на Уфу, мичман М. погрузил несколько тысяч винтовок, находившихся тогда на заводах, и вернулся в Белую на соединение с главными силами в Уфе. Третий дивизион, заранее посланный из Казани, чтобы очистить путь отступления по Каме, встретил сильное сопротивление красной флотилии, тогда оперировавшей из Перми, но успешно пробил дорогу для транспорта, потопив несколько красных вооружённых пароходов.

В Уфе флотилия была разоружена, а орудия и личный состав были погружены на поезда для дальнейшего следования в Сибирь, где в то время организовывалась новая армия. Этой зимой Сибирская армия адмирала Колчака заняла Пермь, и личный состав Волжской флотилии был возвращён из Сибири для организации Камской флотилии, блестяще действовавшей там в кампанию 1919 года.

Камская флотилия существовала недолго. С отступлением армии от Перми, летом 1919 года, флотилия была разоружена, и личный состав её был частью использован для укомплектования Иртышской флотилии, а частью для сформирования Отдельного Морского батальона, вошедшего в состав Сибирской армии.


4. СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ

ИСТОЧНИК. Мейрер Георгий (Генрих) Александрович – лейтенант флота // Наш Баку. 4 марта 2016 г. https://ourbaku.com/index.php/Мейрер_Георгий_Александрович

Родился 24 августа 1896 г. (выписка из метрики). Первоначальное образование получил в г. Баку. Специальное образование – в Морском корпусе. Крещён 10 ноября 1896 г. в Николаевском соборе г. Баку.

4 мая 1917 г. по экзамену произведён в мичманы (Керенский выпуск). По назначению отправлен на Флотилию Северного Ледовитого океана и береговых учреждений Архангельского порта Беломорского и Мурманского районов.

23 мая 1917 г. прибыл в распоряжение Начальника Сводного отряда судов.

10 октября 1917 г. циркуляром Главного Управления по делам личного состава Флота мичман Г. А. Мейрер зачислен во 2-й Балтийский флотский экипаж подводной лодки.
После заключения Брест-Литовского мирного договора в начале марта 1918 г. демобили-зован. Жил в Самаре. С лета 1918 года воевал в белых войсках Восточного фронта, участвовал в Войне на Волге. Об этом и написаны мемуары.
9 января 1920 г. зачислен в личный состав чинов Сибирской флотилии.

В ночь с 30 на 31 января 1920 г. на транспорте «Якут» в составе отряда судов особого назначения лейтенант Мейрер эвакуировался из города Владивосток. Списан из отряда в городе Порт-Саид (Египет).

27 марта 1920 г. лейтенант Г. А. Мейрер исключён из списков офицерского состава Сибирской флотилии, как не явившийся для регистрации.

В августе 1920 г. пароходом прибыл в город Севастополь. В Севастопольском морском корпусе, куда были зачислены гардемарины, эвакуированные из г. Владивосток, служил коман¬диром роты. Вступил в брак (жена Татьяна (1902 г.р.) родом из Севастополя).

31 октября 1920 г. 23 часа. Вместе с Морским корпусом и супругой лейтенант Г. А. Мейрер на линкоре «Генерал Алексеев» эвакуировался в Константинополь.

Конец ноября 1920 г. Учебное судно «Свобода» с экипажем (командиром был назначен старший лейтенант А. Г. Рыбин, а старшим офицером – лейтенант Г. А. Мейрер). В составе русской эскадры отбыл из порта Константинополь в порт Бизерта (Тунис).

1 ноября 1922 г. состоялся последний гардемаринский выпуск из Морского кор¬пуса в Бизерта. Гардемарины 3-й роты получили аттестаты об окончании. После выпуска «своей» роты Г. А. Мейрер с супругой эмигрировал в США.

Много лет проработал в авиационной корпорации И. И. Сикорского – сначала в должности инженер, а затем управляющий завода в Стратфорде. В середине 30-х гг. организовал производство в другой русской авиастроительной компании – Seversky Aircraft Company.

В сентябре 1939 г. компания была переименована в Republic Aviation Corporation. Работал в должности управляющего на заводах в городах Фармингдейл, Лонг Айлен (штат Нью-Йорк), с 1942 г. – в Эвансвилл (штат Индиана).

С 1923 по 1945 годы состоял действительным членом Общества бывших русских морских офицеров в Америке. 21 июля 1945 г. скончался. Захоронен на Греко-католическом кладбище Святого Иоанна Крестителя, Стратфорд, округ Фэрфилд, штат Коннектикут.

                Светлана Федорова, Казань, 4 ноября 2023 г.