Зять для скупого Игната

В 1972 году в деревне N, расположенной в Запорожской области, проживал необычный дедушка по имени Игнатий. Суховатый, подвижный старичок, на вид и не определишь какого возраста. Трудно было представить когда начинался его день: только-только рассветало, а деда уже наблюдали тянущим домой откуда-то ношу. И так каждое раннее утро. Многочисленные годы для рабочего стажа насобирал, трудившись скотником на местной ферме. За всё время работы никогда не брал положенный отпуск и, кроме ещё этого, умудрялся подрабатывать, подменяя праздных коллег. В селе ни с кем особой дружбы не водил, но, своим присутствием примелькался основательно, вроде – напоминая древний шкаф: изрядно надоевший, но, в который ещё что-то можно положить. И когда была нужда в несгибаемой спине работяги, тогда Игнатий, что называется, пользовался завидным спросом. Придя домой, не находил и здесь покоя: собирая по селу всякий хлам, тянул его во двор и мастерил различные строения. В быту был настолько скуп, что вещи на себе снашивал до последней нитки, и в точности относился к домочадцам. И таким его помнили старожилы и знали все жители разного поколения.

Когда во дворе Игната оказывался редкий гость, то в первые минуты оглядывал странноватые постройки, сделанные все из найденных вещей. Здесь находилось применение всему. Выходящая на улицу калитка планировалась, видимо, быть метр высотой, но затем увеличилась дополнительным приблизительного размера столбиком, края которых соединял обогнувший кусок жести. Отчего во время ветров, одна калитка – проживала двумя жизнями. Куда ни бросал посетитель свой глаз, всякое строение здесь первоначально выказывало необыкновенное удивление, переходящее в бессмысленную будущность. Давно уже обросший виноград сплёлся с рядом растущей лианой и совместно обвивали арку, сделанную из арматурного прута, толщиной с указательный палец. Эти прутья крепились у земли на коротких железных уголках. Неизвестно каким образом арка выстаивала во время степных ветров, особенно весенних, называемых в этих краях «Еврейские кучки» (Еврейские кучки – природное явление, которое происходит за две недели до Пасхи). Когда посетитель попытался представить арку в непогоду, то его воображение изобразило качающуюся вермишель в воздухе. Деревянные штакеты забора, почти каждый, скреплялся с разных сторон дополнительными планками, иной раз шире самого штакета, и лишние части выглядывали, придавая общей ограде замысловатый вид.

Один бывалый рассказывал, что когда к Игнату проникли в дом воры, они сначала плутали среди причудливых строений, а затем нашли в одном из сараев обветшалый сундук, в котором хранились различные старинные вещи, и в таком количестве, что в самый раз хватило бы открыть антикварную лавку. Но, среди прочей утвари они унесли несколько дореволюционных винтовок, пребывавших в рабочем состоянии; медный самовар XVIII века и именную саблю Семёна Будёного. Само наличие у странного старика исторических ценных вещей уважительно возвеличило его в глазах молодёжи. За долгие годы беспробудной работы, Игнатий, по ему лишь ведомой причине, натаскал во двор огромную кучу угля, которая, как выразился бы сейчас современник: «видна из космоса». Чёрная гора располагалась на пятидесяти сотках свободной земли во дворе, а вершина её витала настолько высоко, что казалось, цепляла облака. Наблюдающему эту угольную кучу, были близки впечатления туристов, находившимся рядом у подножия Египетских пирамид.

Уже давно по деревне бродили слухи о нажитых богатствах старика. Говорили, что все заработанные рубли он закатывает в банки, а затем закапывает у себя в огороде. Учитывая скупой нрав деда, ранние находки в его древнем сундуке, и потому, эти байки не вызывали категорических сомнений. Слухи, сплетни и новости в то время в деревне были основой обмена известиями, и поскольку при пересказе они имеют привычку меняться, под час образуясь в совершенно другое событие, то – кто-то верил им, а кто, оставался при своём.

Когда ты молод, то время пребывает неподвижным, а здоровье неистощимым. И таковой порядок сберегает уверенность существовать бесконечно. Бегущая по улице шантрапа, вблизи дома Игната собирала упавшие со вчерашней машины поленья дров, удивительным образом не собранные скупым старцем. И после подобных замечаний, жители обратили внимание на отсутствие вечно работающего деда. Оказалось, что Игнат захворал и настолько, что к нему часто приезжает из города лекарь. Который вопрошающей дочери на прогнозы выздоровления больного, лишь, пожимая плечами, говорил: «Возраст». Советовал меньше беспокоиться и дольше спать. С чем старик был совершенно не согласен и, не успев как следует встать на ноги, продолжил жить как прежде, излучая при этом необыкновенную энергию. Отчего казалось, что природа смилостивилась к Игнату за какие-то заслуги и наградила его дополнительными часами на Земле. Но подобный уклад вечно существовать не может: как и ранее бегущий паровой механизм, или грызун, расточивший былую бодрость в колесе – рано или поздно, все пребывают в неподвижное русло. Вот и Игнатий, израсходовав отведённый природой ресурс, пришвартовался в своей спокойной и тихой гавани: на своём старом диване.

В этот час с причудливого двора с исполинской чёрной кучей доносилось только редкое шарканье Евдокии, единственной дочери Игната. Она была поздним ребёнком в семье и рано потеряла родительницу. Это была крупная барышня, лет восемнадцати, с русыми пышными волосами, заплетёнными в толстую косу, свисающую до пояса; на её лице гармонично сочетались: прямой нос, широкие скулы, средней густоты брови, из под которых ещё с некоторой наивностью выглядывали голубые глаза. Девушка виделась в деревне уже созревшей невестой с прибавленным людской молвой мифическим приданым. В силу отцова характера, от ведения хозяйства во дворе была ограничена. Теперь, все мелочные, но множественные работы по дому, в том числе и уход за отцом, легли на её ещё необвыкшие плечи. И, не окрепнув привычкой и не отмерив должного порядка в делах, Дуня, словно в гостях, ходила нерасторопно по двору. С девичества, приученная к послушанию и наставлениям родителя, сейчас самой требовалось принимать множество неизвестных до селе решений. К управлению распределением деньгами, Игнатий свою дочь не допускал ни разу. Точное место, где прятал сбережения, известно было только ему. Она лишь видела откуда он их выносил после оплаты коммунальных услуг. Это был сарай, в котором хранились: садовый инструмент, стоявший рядком вдоль стены, несколько столиков, да шкафчик с разной мелочёвкой. А когда выбирался из него, с трудом волочился до кровати и на долгие часы погружался в глубокий сон. Скорбное понимание неизбежной утраты родителя, всё же, пробуждали в молодой девушке активный интерес в поиске тайника. Она всякий раз после ухода отца из сарая, проникала в него, где изучала каждый предмет до деталей. И уже который раз не найдя денег, садилась на столик, опускала руки и в недоумении задавалась вопросом: «Каким образом возможно в этом скромном убранстве вообще что-то спрятать?».

Дождавшись, когда деревня погрузится в глубокую дремоту, девушка уже не первую ночь отправляется на огород искать отцова клад. Осторожно втыкая в землю железный прут, внимательно прислушивалась к звуку, исходящему из земли. О возможном на её огороде кладе она узнала из сельских слухов. Трудоголик, скупившийся для дома копейки, за всю жизнь не обмолвился и словом, где хранит заработанные деньги, и в скромной атмосфере семьи не возникало и мысли спросить, почему на столе к чаю вместо хлеба не бывает какой другой выпечки, про пирог и речи не шло; почему даже малоимущие семьи покупали магнитофон, телевизор, пусть даже самые захудалые, а здесь обходились прослушиванием радио, висевшему ещё с военного времени, доставшийся от деда; дети посещали летние лагеря, а здесь довольствовались местной речкой, протекавшей на соседней улице в огородах, заросшей вечным камышом, именуемой «Лягушечьими плавнями». Подобные мысли теперь нарастая громоздились над прежними и с большим уверением девушка стремилась оправдать, в её отношении называемую ранее – слабость, и вернуть с лихвой утратившие необходимые вольности.

За свободными и живо протекающими мыслями, Дуня не ощущала устали от дневной суеты, не слышала звонкой стрекотни ночных насекомых, редкий лай бдительных собак, она лишь чувствовала лёгкий свежий ветерок, охлаждавший горящие щёки от неясной тревоги, доносящейся, наверное, из прошлого и, едва ощутимой, но отчётливой, за спиной. Она обернулась и в двух метрах от себя увидела отца. Он стоял в сатиновой светлой пижаме, которая висела на его худом теле, как на перекладине с поперечиной: свисая, подчёркивала его существенную худобу. Созревшая луна была докрасна накалена и достаточно освещала старика, выделяя его узкий профиль, впалые неподвижные глаза и бледное, усыпанное тёмными мелкими пятнами лицо. Если пожилой мужчина не приходился близким девушке или не был ей знаком вовсе, она не пережила бы впечатления от встречи. Родитель стоял недвижим и кроток, лишь тихое и редкое сопение выказывало присутствие жизни в его организме. – Что ты тут делаешь? – спросил он разборчивым, но голосом, произнесённым будто бы из колодца. Наверно так и должен звучать – голос из прошлого, – подумалось в эти минуты Дуне, – точно бы, голос прошёл длинный путь в четыре поколения, прежде чем вырваться наружу, в современный век. Неожиданная встреча, ни разу не имевшая меж ними случая, когда дочь ничего не делала за отцова спиной, и, когда из-за очевидности ответ был бесполезным, молча стояла не находя верного поведения. Задавший вопрос, смотрел безразлично вперёд себя потухшими бесцветными глазами, ни одна складка кожи не изобразила на вековом лице эмоцию. Словно его не интересовал ответ или вовсе уже ничего не интересовало. Он медленно обернулся и, неспешно качаясь с ноги на ногу, как торговый манекен, сопровождаемый продавщицей, направился к дому. Видимо, – это появление было последним действием, которое он сумел совершить на закате своей жизни. Белый силуэт мелькал, пока не скрылся в гуще темноты недосягаемым луной.

Если не выступивший холодный пот, прилепивший ситцевое платье к её телу, она бы думала, что эта неожиданная встреча ей померещилась. «А может, – это он таким своеобразным образом попрощался со мной?», – вдруг подумалось Дуне. Она попыталась отлепить платье, после чего ей стало нестерпимо холодно. Вернулись притупившиеся от стремления разыскать клад ощущения глубокой ночи, усталость в спине и осознание завтрашнего дня с остальными заботами. Этот случай с родителем основательно её вымотал и она отложила затею с поиском клада на следующий раз и отправилась спать. Перед сном она думала о произошедшем. Пыталась понять, что за неизвестная внутренняя сила сумела привести немощное тело на огород, он ведь последнее время лежал недвижим и с трудом открывал рот, когда она кормила его с ложки. И с неразгаданными вопросами девушка незаметно уснула.
 
Утро встретило деревню ровным и мелким, но, густым дождём, совершенно не различимым в оконное стекло, и если кто по неосторожности выбирался на улицу, то внезапно оказывался во всепроникающем дождевом потоке и в считанные секунды промокал насквозь. В такую сырую погоду едва кого можно встретить на улицах деревни, разве, только, бегущего по срочной надобности. Однако у двора Игната крутился люд, сначала через узкую калитку посыпал народ во двор, а затем вовсе скрылся в доме. Когда дождь прекратился, по селу разнеслась весть о его кончине. Бабушки староверы помогли справить похороны. За деревней на бугорке у леска собрались все кто пришёл: человек тридцать. Среди тёмных смиренных силуэтов и чёрных платков, мелькала спина священника в рясе, опиравшегося на крест и размахивающего кадилом. Батюшка окропил могилку и произнёс заученную речь из библии, а словоохотливый сосед, знавший давно покойного, помянул его добрым словом, назвав его «светлым и особенным человеком».

Дуняша несколько дней ходила безучастно по двору, рассматривала постройки и вспоминала папу. Но, жизнь со своими задачами и обязательствами вернулась в осознание девушки и она постепенно принялась вникать в сущность ведения хозяйства и домашних дел. Первоначальные робкие шаги из-за устоявшегося чувства отцова слежки, переросли в главную задачу – найти спрятанные рубли, и она не спеша: сарай за сараем, обыскивала двор.

Не каждому читателю понятны причины сокрытия денег отца от дочери, тем более, находившемуся на смертном одре. Возможно, Игнат и сам не знал причины. Разве можно объяснить причину безмерной скупости? Касательно истории её возникновения: может она кроется в далёком прошлом или передалась по наследству от его родителей. Одно известно, что опутавшая хроническая привычка, жила с ним до конца его дней. Похожие случаи автор наблюдал в некоторых семьях, когда родители «забывали» побеспокоиться о преемстве, а их дети, осуждающе не понимали такого поведения (и впоследствии тратили: здоровье, время и деньги на восстановление права наследования); а когда оказывались на их месте, то вели себя подобным образом, чем продолжали теперь удивлять – своих потомков.

Во время похорон во дворе Дуни часто крутился Степан, местный могильщик. Сначала крутился по известной надобности, связанной с работой, а затем и вовсе там обосновался. Это был безмерно высокого роста молодой человек и широк в плечах, лет двадцати пяти, светловолос, коротко острижен. У этого парня было крупным всё: голова, туловище, конечности; лишь голубые глаза были мелкие и всегда смотрели спокойно и без какого-либо участия. Молодой человек уже обзаводился вторым подбородком и на скулах виднелись лишние бугорки, взрослившие его, подчёркивали ленивость и отменный аппетит. Весьма отличительными казались его руки, размером и мощью напоминавшие оглобли, они были не пропорционально длинны. Во время ходьбы, видимо, из-за нарушения распределения веса, он ими двигал несколько сумбурно. Приезжавшие из города мальчишки и впервые видевшие его, с восхищением говорили: «Ничего себе, какой у вас здесь вышибала ходит!».

Вспоминали трактористы, как однажды долго не могли выкрутить из грузового прицепа ржавый болт на сорок пять, всей бригадой крутили, уже занялся спор, дело чуть до закладов не дошло, а, подошедший Степан, неторопливо обмотав шляпу болта тряпкой, вырвал его вместе с резьбой. Долго трактористы пребывали в восторге, рассматривая вырванный болт с приржавевшими к нему остатками. Это был современный богатырь. Единственное, что силу свою использовал не в ратном деле.
 
Когда не стало бабушки, воспитавшей его, он к тому моменту уже ощутил почву под ногами. Но так как, думать – делом было не его, то подался в могильщики. Стоит ещё сказать в пользу нового гробокопателя: заказы выполнял вовремя и не имел привычек, мешающим работе. Глубину ям определял своим ростом: прекращал рыть, когда стоя, не мог наблюдать поверхность земли. На рытьё одной ямы расходовал не более часа. Прошлой зимой скончались одним днём три пожилых жителя, похороны наметили в один день. На улице минус пятнадцать, и нужно вырыть три ямы в мёрзлой земле и быстро. Он один управился за пол-дня. Это был рекорд невиданный для деревни. Стёпа слыл сильным и добросовестным работником. Но, когда не работал, а именно: не рыл ямы, то спал. Ни за каким другим занятием замечен не был.
Особенным свойством характера было у Степана – это медлительность в поведении: не спеша двигался; если кто окликнет, то пол-жизни пройдёт пока он оборотится; и думал медленно, на простой вопрос задумается, смотрит в небо, словно с кем-то советуется. Вероятно, у этого парня и время текло по-другому, неспешно.
 
Как-то, его медлительность решили проверить дети: их интересовало, как Степан станет себя вести в ситуации, требующей скорого мышления. Завидели его недалеко от кладбища у леска, облокотившегося о берёзу, где он по обыкновению после работы дремал. Вокруг царила благодать: редко-редко из села доносился отрывистый лай собак, птицы разноголосые пиликали из чащи, стрекотали в густой траве насекомые и дул лёгкий тёплый летний ветерок. Как говорится: «Сам бог велел парню умаститься в этом месте». Дети тихо подкрались к нему и в открытые в шлёпанцах пальцы ног вставили лучины, подожгли их и скрылись в леску, откуда продолжили наблюдать за реакцией спящего. Лучи прогорели и огоньки исчезли между пальцами, и когда их остатки там затрещали, из горла Степана вырвался наружу отчаянный крик. Сначала дети подумали, что кричит кто-то другой или в лесу завёлся дикий зверь, потому что голос нисколько не был похож на Степана. Пернатые, все которые не вылетели из леса, притихли. Он оборвал крик также резко как и начал, затем замотал головой по сторонам и когда сообразил откуда идёт боль, потянулся к ногам и принялся бережно массировать между пальцами. Все перечисленные действия он совершал, также как всегда, медленно. После чего, дети признали неспешность Степана – естественностью характера.

Когда он переехал со своим скромным скарбом в Дуняшин дом, то – тот час, передал должность могильщика другому соискателю. И, теперь, пара редко показывалась на людях, видели их только во время демонтирования построек во дворе, особенно тех построек, из которых при жизни отец её выносил деньги. Если там не находили рублей, то разбирали следующие. За сарай со шкафчиком взялись в первую очередь. Как упоминалось ранее: прошлые попытки были тщетными. В этот раз, строение полностью разобрали до последнего мелкого гвоздя, шкафчик разбили в щепу, заглянули в каждый инструмент и всё одно: ни одной монеты найдено не было. Остался один пол, состоящий из старых досок, беспорядком набитых друг на дружку. Как оказалось, несколько замысловатых верхних планок скрывали часть половицы, замененной небольшим бревном, в котором обнаружили дупло, вероятно, приготовленное ещё белкой в лесу. Дуняша протиснула руку в узкое отверстие и достала оттуда пачки рублей, аккуратно завязанные пеньковой верёвкой. Сколько денежных упаковок они нашли в полу известно только им. Разобрали и остальные сараи, но там ничего существенного не нашли. После чего принялись за огород. Бывший могильщик рыл его сплошной глубокой канавой, чтобы не пропустить ни пяди непроверенной земли. Издали, длинная яма с высокими холмами напоминала постройку некоего грандиозного сооружения. Видимо, и здесь им сопутствовала удача, подтверждая правдивость слухов о кладе, потому что слышался на огороде весёлый возглас Степана с сливающимся радостным криком Дуняши, и, в который раз они бросались друг другу в объятия.

Примерно год прошёл как Степан оставил прежнюю работу и они с Дуней ведут затворническую жизнь. Огород полностью был перерыт и во дворе не осталось ни одного не разобранного строения. Пара стала чаще выходить в деревню, делать выручку в местном магазине: набирали столько продуктов, будто бы содержали многодетную семью. Во дворе ничего не делали, нигде не работали, спали до обеда, а потом накрывали стол и кушали до самого ужина. После выпитого пива или чего покрепче, слышались песни в исполнении Дуняши, производимые из её крепкого горла, а затем примыкал к ней громкий бас Степана, и они до поздней ночи развлекали улицу. Близкого соседа, знавшего с детства Игната, уже раздражало такое поведение нового соседа, пожинающего плоды не то чтобы чужого труда, а его близкого друга. Одним разом, заметив его рядом с общим забором, умащивающегося на топчане, обратился к нему:

     – Здорово соседушка!
     – И тебе не хворать, – умастившись и, зевая, поприветствовал Степан соседа.
     – Ты ведь работал могильщиком, – начал было сосед и, помня о неспешности Степана, ждал когда тот включится в разговор.
     – Было дело, а тебе что с того? 
     – И хочу признать, работал исправно, – продолжил сосед, не обращая внимание на не расположенность Степана. – Руки ноги у тебя: дай бог каждому; жена молодая, дети появятся.
     – К чему ты клонишь? – перебил соседа Степан, явно угадывая неприятное продолжение разговора.
     – Я, к тому, что думать надо о будущем. Почему ты нигде не работаешь?
     – А тебе какое дело до моего будущего и где я работаю? – вглядываясь в небо, несколько грубовато отрезал Степан, – а затем продолжил, – Только скажи, зачем мне работать и думать о будущем, когда у меня всё есть?
И, ответив вопросами на вопрос, Степан смотрел на соседа с неподдельным удивлением. А сосед, ощутив меж ними огромный отрезок времени и что они говорят на разных языках, счёл бессмысленным дальнейший разговор, и подобных тем больше с ним не касался.

Наверно, читатель уверен, что счастливые молодожёны, обретшие свободу от родителей, в одно час ставшие богатыми – расчётливо построили общую жизнь: выехали из хаты, сколоченной из гнилых досок и купили добротный дом; приобрели машину, умножили капитал, вырастили детей. То, – нет, они продолжали проматывать деньги на бессмысленные поездки, на такси из города в село, дорогие продукты, ненужные вещи. Они несколько лет смешили деревню своим видом, приезжая очередной раз из города, одетыми неуклюже. Размер одежды на Степана было очень сложно найти, и в силу его неприхотливого вкуса, точнее: за отсутствием его вовсе, он выглядел как ярмарочный скоморох; Дуня меняла платья, сидевшие на ней как балахоны и с каждым разом всё смешнее и причудливее. Народ веселился после каждой их поездки из города, как зритель веселится в заехавшем впервые в их деревню шапито.
    
Через пять лет праздной жизни деньги у них закончились, Степан вернулся на прежнюю работу, а Евдокия пошла работать дояркой на ферму. Прекратились застольные гулянки с песнями, теперь они приходили уставшие с работы и рано в их доме тух свет. Огромная куча угля, которой они топили печь до конца своих дней, ещё достаточно долго оставалась самым заметным объектом на деревне. По истечении вольного времени, расточительная жизнь вернула обоих в среду, из которой они были родом и где образовались.