Остров недоступности

               
           Древний старик, о коем многие в этом районе города забыли, ибо считали покинувшим наш светлый мир, выполз  за обветшалую, как сам, ограду, и полусогнутый, опираясь на палку, заковылял куда-то. Под мышкой  он держал нечто, похожее на прямоугольник светлой фанеры. Кто-то во дворах увидел старика, стараясь припомнить, кто такой, но тщетно – человек этот не выходил из своего двора  уже много лет. Продукты для жизнедеятельности за небольшую плату, ему поставляла женщина из соцзащиты, коммуналку по интернету платила она же, поэтому дед в своём доме робинзонил, не зная горя. Он на удивление своё серьёзно не болел, с соседями почти не общался, телевизор у него работал исправно, с молодости осталась хорошая библиотека, словом, одиночеством дедушка не тяготился, однако, в последнее время к нему стали приходить неудобные вопросы, которые  касались будущего его древней жизни.
          Жена старика давно, лет тридцать назад, умерла, следом, через год неожиданно умерла  единственная дочь. И хотя была она замужем, но детей не оставила. В одночасье старик осиротел – ни детей, ни внуков, ни братьев, ни сестёр, а значит и племянников – никого на свете. Оставался только дом, построенный в молодости им самим. Дом был добротный, большой, но его, как и старика, стало брать время. Где-то протекала крыша, и охая от негнущейся поясницы, он лез сам и чинил, где-то приходилось менять проводку, или водяной кран. Что-то он ещё мог, что-то уже нет, и он вызывал мастеров, и им платил. А пенсия у него, как  у большинства обывателей, была смешная.
         Но что же дальше? – всё чаще вставал перед стариком  вопрос. Он разменял девятый десяток, и перспектива жизни выявлялась самая мрачная – он шёл к финалу в одиночку.
         Ирина, женщина  из соцзащиты, 45 лет, единственная, с которой он общался, была душевный, добрый человек. У неё имелась своя семья, но к Максиму Степановичу она относилась, как к отцу, Хотя, душой и телом, она всегда оставалась в своей большой семье – муж, трое сыновей, трое внуков. Потому вечно это добрая женщина спешила. Но когда однажды старик поделился ей своей заботой, Ирина, подумав немного, предложила вдруг:
       –  Давайте я вам милую старушку подселю. Она – ангелок. Тихая, добрая, всю жизнь такой прожила. У ней тоже не осталось никого. Только племянник. На него она переписала квартиру, и  теперь он её гонит прочь – в стардом.
       К этому предложению Максим Степанович отнёсся положительно. Хотя он и не тяготился одиночеством, и безразлично было, что это женщина, но людям в беде помогал всегда.. К тому же в доме его имелось аж семь комнат, пусть занимает какую хочет. Спросил только:
       – Вредных привычек у неё нет?
       – Да что Вы, Максим Степанович! – воскликнула Ирина. – Человек набожный, всех любит, молится за всех. Вы с ней сойдётесь, уверяю Вас.
       Однако, случилось непредвиденное – буквально этой же ночью, во сне, Ирина умерла. Остановилось сердце.  Об этом старик узнал через три дня, когда вместо неё, пришла злая тётка, полный Иринин антипод. С ходу она огорошила старика этой убийственной вестью, а потом ещё и стала ему грубить. Лишь когда он заплакал беззащитно, как ребёнок, тётка, поджав губы, и ничего не сказав, удалилась восвояси.
       На следующее утро старик почувствовал, что у него сильно кружится голова. Первый раз от неожиданности он чуть не упал. Кое-как, держась за стены, он выполз во двор, прошёл в сарай, выбрал там крепкую палку – теперь это была его спутница до самого конца.
       Ему стало ясно – он вышел на финишную прямую, и надо к этому относится с пониманием, без паники. Однако, поразмышляв всю ночь, он всё-таки принял вариант Ирины – нужен спутник. «Может я помогу такому же обездоленному своим домом – единственное, что есть у меня, а он поможет мне», – пришёл старик к выводу под утро.
        И вот теперь мелкой поступью Максим Степанович дополз до перекрёстка, от которого жил неподалёку.. Возле мусорных бачков он нашёл кем-то выкинутый ящик из под фруктов, сел под акацией на другой стороне, и поставил перед собой фанеру с надписью, сделанную фломастером: «Ищу досматривающего».
        Сидел он недолго, с пол часа. За это время из проходящих остановилась какая-то старуха, древнее его, вся в чёрном, обветшалом. Железным клюкой ткнула в фанеру и сказала:
         – Дед, ты полный дурак, или только придурок? Сейчас чёрные риэлторы подкатят, свезут  в лес, сделают из тебя пирожки, а дом присвоят.
         – Иди, старая, своим ходом, – сказал Максим Петрович, ибо посчитал её за сумасшедшую.
         Старуха пошла, но обернувшись, выпалила: «Смотри, я предупредила».
          Затем остановился, шатаясь, алкаш. Постоял, почитал, подумал и выдал:
         – Отец, давай я тебя познакомлю с б… Ей негде жить, но…  – далее следовал перечень всех заслуг и услуг, на что способна развратница.
         Старик молча, опустив глаза,  выслушал все гнусности, которые ему изрёк второй невменяемый. А когда поднял глаза, они были, как у ребёнка – растеряны и беззащитны. Алкаш неожиданно стушевался. «Всё, понял, понял…»,– пробормотал он – и исчез.
         Затем весело пробежали десятилетние школьники, с любопытством покосившись на убогого старика.
         Молодая женщина с коляской остановилась, прочла, покачала головой, достала кошелёк,
вынула пятисотку –
         – Дедушка, возьмите.
         – Спасибо, деточка, – сказал старик, возвращая деньги, – потребностей у меня почти никаких, а у тебя дитя, его потребности растут.
         Наконец, подошёл какой-то парень, почти юноша, лет 18. Одет он был довольно прилично, на глазах, видать от близорукости, очки. Он не сказал ничего. Только стоял молча и смотрел на старика. И тот вдруг понял – парень такой же, из робких и слезливых, каков он сам, в нынешнем статусе своём, и от стеснения не может произнести ни слова. Тогда Максим Степанович спросил сам:
        – Тебе плохо?
        – Да, – единственное, что смог ответить парень.
        – Пойдёшь ко мне? –  спросил опять старик.
        Парень  молча кивнул головой, подал старику руку, помогая ему встать, и тот повёл его в свой дом.

               
          После одиннадцатого класса Игорь решительно не знал, что ему делать – куда идти, чем заниматься. В армию, с его астмой и близорукостью, не взяли, а учиться он решительно не хотел – с трудом, на сплошные тройки отсидел последний год. Хотя матушка была настроена воинственно – устроить его  в хоть какой-то институт. Она имела высшее образование врача, и потому  уверилась, что и сын её достоин подобной участи. Однако, Игорь сразу же заартачился – сама мысль о дальнейшей учёбе, его просто ужасала.
          После ласковых уговоров, а затем бурных скандалов, матушка временно отступила:
          – Ну что же, иди поработай, – сказала она, вытерев слёзы. – Может работа тебе ума прибавит. Но куда пойдёшь? Грузчиком? У тебя ведь ни профессии, ничего.
          – Можно и грузчиком, – в запальчивости ответил Игорь.  Ничего страшного он в этом не видел. Друзья разгружали вагоны с углём на вокзале, да фуры в Магните. И были уже при своих деньгах. С энтузиазмом он бросился в свою трудовую жизнь.
          Да, было по началу довольно тяжело, но он не скис и не сломался – организм был молодой, нагрузки были  лишь на пользу. У него стали расти бицепсы. Вокзал, магазины, склады – появились деньги прямые и левые, кое-что приносил домой – продукты, воду. «Это списанное, просроченное, – объяснял он матери, – всё равно отвезут на свалку».
          Мать, Любовь Ивановна, лишь молча поджимала губы. Не знала, верить, или не верить этому. Да и нужно ли всё это – она не такой видела судьбу сына. И жалко его и стыдно за него. На работе  уже растрезвонила, что Игорь вот-вот поступит в институт – пока не определился в какой – и скорее всего на бюджетный, ибо мальчик он способный и умный. Слава Богу, он не пил, не наркоманил, только читал книги, да слушал музыку.
          Игорь в свою очередь хорошо понимал мать. Стыд постоянно сопровождал её – всю жизнь.
Она так и не вышла замуж, хотя пару раз была близка к этому. На лицо и фигуру вроде не дурнушка, а в молодости вообще была симпатичная девчонка. И хотя она встречалась и с холостыми и женатыми, но не смогла ни разу полюбить, как  и её по правде говоря, не любил никто и никогда . И он сам появился случайно, вопреки здравому смыслу. «Ты – производное курортного романа», – как-то бросила она ему с усмешкой. И это был её самый болезненный, тайный стыд. Прикрывался он мифом о погибшем в аварии любимом. И об этом Игорь знал.
        Она думала, хотя бы сыном реабилитировать себя перед собой, и вот теперь он ей приносил столько боли. Иногда Игорь казнил себя за это. Слышал он, и не раз, плач в её спальне.
        И эти слёзы, эта непокорность судьбе наводили всё чаще его на мысли: надо что-то менять кардинально. Если ему претит учёба, попробовать заняться бизнесом, или чем-то существенным ещё. Ведь не будет он всю жизнь разгружать фуры. Но как, что делать – он отчаянно не знал. Все друзья его постепенно ушли в армию, знакомые девушки  отхлынули от него, да он и не хотел ни с кем заводить романы. В перспективе это означало создавать семью, а он сам был абсолютно неустроенный в жизни.
        И здесь с ним случилась дикая неприятность – фигурально, он оказался на краю бездны. На складе, где Игорь работал, произошла крупная кража. Кто-то, зная хорошо, что под складом есть подземный ход, ночью проник через него в помещение – и много чего вынес  оттуда – компьютеры, мобильники, дорогую обувь и одежду. И подозрение пало на грузчиков.
        На складе, кроме Игоря, работало ещё пять грузчиков. Все молодые ребята, некоторые учились на заочном в институте. Зная характеры и психологию их всех, Игорь был уверен – не они. Охранник на проходной – вот кто наиболее вероятный кандидат. Разбитной малый, наглый и циничный, только недавно устроившийся в охрану. Однако, вызывать на допрос стали грузчиков.
       Мать не знала про эту драму ничего. Из-за её истеричного характера, Игорь  привык вообще не посвящать мать в свои проблемы.  Первая пара вызванных к следователю, рассказала, что их просто напросто били, чтобы они взяли вину на себя. Хотя пока они оставались в статусе свидетелей. На следующий день последовала вторая пара – с ними произошло тоже самое. Игорь со Стасом должны были идти последними.
.       И тогда они со Стаськом просто испугались. Напарник его немедля сбежал в соседний город, к дальнему родственнику,  но Игорю бежать было некуда. Предстояло срочно искать квартиру – и он пошёл, буквально по домам, надеясь затеряться на время в частном секторе.
         Так пересеклись тропы его и Максима Степановича. И когда они пришли в дом, старик без обиняков спросил парня:
         – У тебя нелады с законом?
         – Я не знаю… – начал Игорь. И решившись, сразу рассказал всё.
        Старик выслушал внимательно.
        – Есть у меня один знакомый, вернее сын его. Знакомый этот мой сверстник, уже умер, но сын его служит в органах, майор. Не раз говорил: если будут проблемы – обращайтесь. Думаю, он поможет. В  любом случае я дам тебе кров. Мы ведь с тобой русские люди, и у нас иначе быть не может.
         
           С виду Леонид казался парнем рисковым, искателем приключений – но на деле сам себе  признавался честно –  безбашенный он, а порою просто дурак. И в эту поездку сорвался ни с того, ни с чего, ни о чём не подумав, ничего не просчитав. Мало ли, какие авантюристы в соцсетях – мошенники, приколисты, а то и вовсе криминал. Всё это будто  не про него, кому он нужен. Да и понадеялся на свои силы. И ведь уже под тридцать, пора ум нажить. Родители одно только брюзжат: «Ты бы женился, что ли. Одни только фокусы у тебя. И деньги вроде зарабатываешь приличные, а всё просаживаешь по кабакам, да с путанами».
        Да, на работе он был почти образец, уже дорос до начальника отдела, да и дальше лестница вверх открывалась, а в личной жизни – один ветер в голове. Вот и сейчас, клюнул, как глупый карась, на наживку в Контакте. Да и то сказать, девчонка на фото была хороша: скромница на вид, первый курс универа, пишет стихи, умные речи молвит. Загорелось даже – всё, женюсь, хватит предков изводить.  Да и самому хочется семейного уюта. Пятьсот км на поезде – ночь пролетела – и вот он, южный город, и где-то здесь желанная душа… А получилось что? Посмешище на весь мир! Любуйтесь: непревзойдённый, на всю страну лох! Бабка 80 лет! Бывшая учителка! Страдает от одиночества. «Вы не волнуйтесь, Леонид! Сейчас попьём чайку, и я всё объясню. Вы довольно не глупый, начитанный, и с вами есть о чём поговорить». – «А чьё тогда фото?»  – Да моё же, в 18 лет!»
       «О, как я бежал! Как я позорно бежал! Хорошо хоть заранее не растрезвонил друзьям и родителям – думал устроить всем сюрприз! Сказал, что еду в командировку», – так казнил себя одураченный Леонид, убегая от коварной старушенции.
       Между тем уже совсем стемнело. Город, куда его так по-глупому забросила судьба, был  провинциальный, район окраинный, и свет здесь по-видимому давали лишь по праздникам и выходным. И всё по-прежнему шло по закону подлости. Мало того, что проклятая улица оказалась без асфальта, в колдобинах и ямах, уличные фонари не горели, и не видать было ни зги. Ко всем прелестям жизни разрядился мобильник. Ни такси вызвать, ни фонариком подсветить. Леонид шёл осторожно, на ощупь, чтобы не провалиться, или не спотыкнуться. Как назло, не встречалось никого из прохожих. Выход был один: постучать в первую попавшуюся калитку.
      Вдруг он заметил что-то странное во тьме: дорогу переползало какое-то довольно крупное существо. Ни крыса, ни собака не подходили – они были гораздо менее размером. Существо это было белого цвета, и даже в абсолютной тьме Леонид заметил его довольно длинный размер.  При этом оно извивалось, и издавало звуки, похожие на визг и скуление собаки.
       «Неужели удав?!» – мелькнула мысль у Леонида. И от этой догадки, не смотря на десантное прошлое, кажется первый раз в жизни, у него встали волосы на голове. Он замер, как вкопанный. До страшного зверя было не менее десяти метров. Однако, замер и «удав». Очевидно, он тоже увидел  Леонида. И только парень собрался бежать что есть мочи, как услыхал стон и человеческий голос:   
        – Помоги, добрый человек!
         Язык у Леонида послушался лишь со второго глотка:
        – Кто ты? Что с тобой?
        – Я не могу ползти… у меня нет сил, –  был ему ответ.
        Леонид подошёл и понял в чём дело. У этого человека не было ноги по самое основание, и не имелось никаких костылей. Кроме этого, мужик, был полуголый, в одних трусах.
          – Ты куда ползёшь, где твой дом? – автоматически промолвил он. Принюхавшись, с удивлением не обнаружил никакого запаха спиртного.
           – Я спасаюсь, – слабым, плачущим голосом, говорил инвалид. – Здесь живёт старик,– он махнул на противоположную сторону улицы, – он меня спасёт.
           – Тебе ещё ползти и ползти… – начал было жалеть инвалида Леонид, – и вдруг, неожиданно для самого себя, подхватил его на руки, и понёс. Инвалид оказался щуплым и гораздо легче, чем он полагал, и почти бегом, обманутый ромео, снёс его к указанной калитке. Та оказалась на замке. Инвалид постучал в неё кулаком, и вскоре послышались бодрые шаги. Однако, вместо старика открыл им какой-то парень в очках. И не успели с обоих сторон задать ни одного вопроса, как из-за плеча его появилось старое лицо.
            – Григорий, что с тобой!?
            – Степаныч, на тебя одна надежда…
        Старик, следом за ним молодой парень, молча  отступили, и Леонид внёс странного инвалида в желанный ему двор.


        С измальства судьба была благосклонна к Григорию. Так считал он сам и все окружающие его. И потому, особо не напрягаясь, он просто плыл по течению. Школу закончил без особого напряга, хорошистом. Способности имел, но на высоты гениев не стремился, потому после школы спокойно пошёл в станкостроительный техникум, и закончил его. Потом армия, без особых эксцессов, после армии сразу женился, на симпатичной девчонке, работающей контролёром у них в цеху, где сам работал мастером. Также быстро и естественно появились дети, мальчик и девочка. Оглянуться не успел – уже тридцатник. И он плыл, как кораблик, по течению своей жизни.    
        Всё началось с рухнувшего социализма. И Григорий, как дитя его, неотъемлемая часть, рухнул вместе с ним. В одночасье инструментальный завод, его обитель и его кормилец, перестал существовать. Кто-то у кого-то выкупил вполне приличные цеха, сделал там евроремонт, и открыл торговый центр по продаже стройматериалов всяких и разных, а Григорий влился в ряды реализаторов его. Однако, дело не пошло – как оказалось, он умел производить, но не торговать. Пришлось идти в грузчики. Но и здесь у него не хватало сил – от природы он был довольно щуплым человеком. И для него в жизни наступила чёрная полоса.
         Одновременно, произошли крупные изменения в его семейной жизни. Как мужчина, он был довольно привлекателен – средний рост, тонкие кавказские  усики, природное мужское обаяние. Хрупкое телосложение только усиливало это обаяние – он был эдаким любовным мотыльком. У многих женщин любовная история с ним начиналась с желания коснуться рукой этой мотыльковой плоти, и ею  завладеть.
        Сначала Григорий был инертен к внешним чарам, всё, что требовалось душе и телу, он получал дома, у своей Тонечки, но постепенно устои расшатались. Он уже скатился до грузчика, и возлияния после работы зачастили, а с ними «прозревал» его взор: оказывается, столько красоты было вокруг, которую он до сих пор не замечал.
        Он ещё не стал алкашём, мог неделю не пить, но процесс пошёл – Григорий раскрепостился.
К его удивлению, завоёвывать никого не пришлось – вереница потянулась к нему сама. Сначала знакомые, соседки, потом незнакомки по сарафанному радио, а затем и по интернету. Мало того, что он был красавец, в нём пробудилась бесподобная мужская сила. Бывало,  в день он обслуживал трёх-четырёх любовниц.
        Как закономерное следствие всего этого непотребства – скандалы дома, потом в отместку любовник у его жены, потом развод – и наконец его выкинули из дома. Дом этот был Тонин, а свой, наследство родителей, он имел когда-то глупость продать, и деньги бездарно профукать по мелочам.
        Поначалу Григорий особо не унывал. На него имелся спрос, его тут же подхватили, и он пошёл по рукам, меняя своё местожительство почти каждый месяц. И кончился этот этап жизни трагедией – алкоголь сыграл с ним злую шутку. Он попал под трамвай и ему отрезало ногу.
        Пол года он пролежал в больнице, и его почти никто не навещал – все были уверены, что любовная карьера у знаменитого ловеласа завершена. Однако, он выкарабкался, восстановился, интимная сфера его к счастью не пострадала, и одна сердобольная дама решила его взять. В ту же ночь она поняла, что ничуть не прогадала.
        Эта дама, по имени Зинаида, сразу призналась Григорию, что старше его на десять лет (он чувствовал, что гораздо больше), но это его мало волновало. С алкоголем у неё дружба, как и у Григория, оказалась устойчивая. Поэтому-то и взяла бездомного бедолагу к себе. Жили они, хоть и скромно, на его и её пенсию, но он был сыт, в тепле, крыша над головой – что ещё надо было покалеченному псу?
        Однако, жизнь текла дальше, несла его, безвольного по руслу неведомо куда. В интимной сфере неожиданно начались сбои. Не хотелось думать, а приходилось – что же дальше? Наконец, он и вовсе перестал испытывать потребность в сексе. Зинаида пока его утешала – но не вечно же будет длиться этот парадокс!
        И здесь у реки судьбы произошёл ещё один поворот – и довольно страшный. Неожиданно к мамуле явился с зоны сын – весь в наколках, фиксах и со стреляющими глазами. В первый же день он прострелил все истины Григория. «Мам, он что, евнух?»  – спросил он матушку, когда они вышли во двор. Мать встрепенулась, но опустила глаза, и не сказала ничего. «Та-а-к, – протянул сынок. – Что же ты не избавишься от него?» «А как?» – тихо спросила Зинаида. Сын усмехнулся и  не сказал больше ничего.
         Через три дня произошло событие, окончательно разрешившее все вопросы. Мамин сынок оказался домушником, и обчистив в один день две квартиры – деньги, золото, ювелирку – всё  принёс домой. На столе в саду, вместе с матерью, они начали перебирать и подсчитывать добычу, когда неожиданно на коляске выехал Григорий. Сынок встал, загораживая стол, и очень нехорошая улыбка скривила его лицо. «Ты что, подглядывать пришёл?» – почти смеясь, произнёс он.
         И в тот же день, в углу сада он начал копать яму. И Григорий, увидев это из окна, понял для кого. Надо было немедленно бежать – но ткнувшись ночью, ни коляски, ни костылей на прежнем месте он не обнаружил. Сынок всё предусмотрел! Слава Богу, он и мать его этой ночью лежали в соседних комнатах мертвецки пьяные.
         Сторожевой Жучок его узнал, и не стал поднимать шум – лишь облизал руки и лицо его, когда он гладил собаку на прощание. Ели приподнявшись на колено, Григорий открыл калитку – и бросился ползти – в свободу, в новую жизнь.

               
         Последующие три дня многое что изменили в истории Дома и прилегающих ему окрестностях. Ничего не скрывая, Георгий выложил Максиму Степановичу, Игорю и Леониду всю правду о себе. Выслушав внимательно, старик сказал ему:
          – Коли пришёл ко мне, в любом случае будешь под моей защитой. Однако, сообщать о Сынке в полицию, или нет, решай сам.
         Георгий махнул рукой:
         – Бог им судья, а не я. Лишь бы оставили меня в покое.
.
          На следующий день десантник показал своё искусство. В полдень в калитку громко постучали.
         –Это Сынок, не открывайте ему! – взмолился Григорий. – Он пришёл за мной.
         – Почему же, – отпарировал Леонид. – Мне наоборот, хочется познакомиться с таким интересным человеком.
         Он вышел. Перед ним стоял, скаля фиксатый рот, Сынок. Видно было, что он ещё не совсем протрезвел от вчерашнего, да и сегодня ещё добавил.
         – Одноногий у вас? – небрежно процедил он
         – У нас. Но он не для тебя, – также небрежно процедил Леонид
         Последующее произошло в три мгновения, каждое из которых казалось целой повестью. В руках Сынка откуда ни возьмись, появилась остро отточенная финка, а в следующее мгновение она оказалась в руке у Леонида, а ещё в следующее, домушник с заломленной рукой оказался спиной  к десантнику, а нож, сверкая, летел через его плечо.
        Сынок даже не пытался рыпаться – понял, что попал в опытные руки.
         – Чего тебе надо? – взмолился он. – Я пришёл спросить…
         – Ага, с пером. Игорь, убери нож. Мы сейчас пойдём, проведаем  твоё житьё-бытьё. Хочу посмотреть, глубоко ли ты вырыл яму.
         Сынок взмолился:
         – Я не для Григория рыл. Я ювелирку хотел спрятать.
         – Не волнуйся. Я полицию вызывать не буду. Мы сами с тобой разберёмся.
         И также, держа незаметно  заломленную руку домушника, он повёл его через дорогу. Игорь шёл позади.
         Минут через пятнадцать Леонид и Игорь вернулись. Первый вёз коляску, второй нёс костыли. Рассказал Леонид немногое:
         – Ничего я у него не брал, кроме нужного Григорию. А в полицию я стучать не привык – она сама его найдёт.
       
         Быстро же сбылись слова Леонида – рано утром следующего дня к дому напротив, из которого давеча успешно бежал Григорий, подкатили три полицейские машины. Это увидел стоявший на вахте Игорь. Полиция, человек пять, вооружённые автоматами, действовала оперативно и профессионально: немного повозившись с замком, тихо открыли калитку. Добродушный Жучок, поймавший кусок колбаски на лету, ничего не имел против визита неведомых гостей.
          Как тени, те вошли во двор, а он сопроводил их, помахивая хвостом. И вскоре Сынка и его маму в наручниках вывели и посадили в зарешеченный бобик.
         Все обитатели Дома, поднятые Игорем, с удовлетворением видели это торжество справедливости. Георгий прослезился и перекрестился – теперь он мог спать спокойно.
В завершение этой истории Леонид сходил и привёл в стариковский Дом осиротевшего Жучка. Новых хозяев за их обильное угощение добродушный пёс сразу возлюбил.

         На третий день случилась история ещё более невороятная, чем прежние. Прямо напротив их дома, из иномарки, на полной скорости  взлетавшей на ухабах и ухавшей в ямы, выкинуло человека. Однако, иномарка и не думала остановиться. Не сбавляя скорости, лишь хлопнув  дверью, машина помчалась далее, а обитатели Дома бросились к месту катастрофы.
         Человек, выпавший, или выкинутый из машины, оказался живой, и не слишком пострадавший. Жильцы Дома, выскочившие на происшествие, осмотрев и ощупав его, не нашли переломов, либо сильных ушибов. Это был парень,  лет 20 на вид. Он оказался довольно большого роста и крупного телосложения. Парень не стонал, был в сознании, но когда заговорили о полиции и скорой помощи, он умоляюще замычал и замотал головой. Ко всему прочему он оказался немым.
         Сначала немой парень сел, приходя в себя. Затем попытался встать – и это ему хоть и с трудом, но удалось.. Его шатало, но стоять хватало сил. «В дом!» - скомандовал Старик. Игорь и Леонид подхватили незнакомца с двух сторон, и повели в свою обитель.

               
          Редко чья жизнь начиналась в такой любви, как жизнь Толика. Мама просто обожала его, от неё не отставал и папа. Ангельское личико, головка в светлых, колечками волосиках, нежный  голосок и звонкий смех – ребёнок почти всегда смеялся – ладненькая фигурка и резвые ножки добавляли очарования ему. Он всегда бегал, и всегда был возле мамы, или отца, если кто-то из них находился на работе.  Ведь его любовь была ответной – на безмерную любовь родителей, особенно мамы. Казалось, что ребёнку без матери, без её мягкого, тёплого, уютного тела жить немыслимо. В три годика  ему не могли прийти мысли, что их кто-то, или что-то посмеет разъединить. Отец при этом воспринимался  им, как достойное продолжение мамы.
         Была ещё сестра, Валя, старше его на восемь лет. Но та считалась папина дочка, немного дальше от брата, да и матери. Она рано начала быть сама по себе и сама в себе. Валя не ревновала брата к маме, она уже встала на свою тропу, и в одиннадцать лет видела, куда идти. Девочка твёрдо знала, что настоящая семья её будет не здесь, а в другом месте.
         Катастрофа произошедшая с этой семьёй изменила буквально всё, что было их очерченным мирком – их самих, их отношения друг с другом, можно сказать, семья перестала существовать. Погибла мать, главная фигура в этой семье. Её сбила машина, на глазах у детей, когда она переходила дорогу, купив им мороженое в Магните. Удар, крики, визг Вали – последнее, что маленький Толик, воспринял, как нормальный человек. Отныне он был безумен, нем, а через неделю начались и эпилептические припадки. Как следствие этой катастрофы  изменился и отец – полная апатия к детям, пьянки, переходящие в запои, кончившиеся смертью через семь лет.
         Изменилась и Валентина. Сразу, после смерти отца, она ушла жить к какому-то парню, оставив девятилетнего Толика одного. Мальчик не учился нигде, даже в спецшколе, не умея ни читать, ни считать, ни писать. Да и развитие его умственное остановилось на трёх годах. Рос он правда быстро. Припадки эпилепсии его  то уходили на несколько месяцев, то возвращались вновь.
        Взрослея, его организм реагировал на катастрофу странным образом – иногда его стало выбивать, до получаса, из памяти – он не понимал, где  находится, и кто он такой, но после этого приходила удивительная ясность сознания. Как-то раз он жестами попросил сестру научить его читать и считать. Та нашла на чердаке свои завалявшиеся со школы учебники. К её удивлению, брат сам, и довольно быстро, овладел грамотой, и даже начал читать книги. Тоже самое произошло и с математикой. Похоже, в нём таились математические способности.
        Однако, Валентине он был не нужен. Да, она отдавала себе отчёт, что в этой жизни является единственной опорой брата. Но она родилась с инертной душой, и рассуждала, как люди этой категории. «У меня тоже своя жизнь – мне надо выйти замуж, заиметь детей,  – аргументировала она самой себе. – А Толик... я не знаю, что с ним делать» Словом, он в будущем мог стать ей существенной помехой. Она всё реже приходила к одинокому Толику, порой оставляя его на неделю и более. Приходила только, чтобы пойти с ним вместе в супермаркет, и на его же пенсию, закупить ему продукты.
        И вот этот брат, росший не по дням, а по часам, вдруг превратился в красивого стройного юношу восемнадцати лет. Припадков у него не было давно, из памяти выбивало редко, рассудок тоже стабилизировался, он много читал, сам овладел компьютером и ходил по интернету, осталась только немота, но и она компенсировалась его красивым, словно у херувимчика лицом. И здесь произошло событие ещё раз круто изменившее жизнь парня – он неожиданно женился.
         А произошло это нечаянное событие так: была у Валентины, одна из её знакомых, Вера. Девушка на выданье, чуть больше двадцати. Довольно симпатичное личико, простецкая душа, хорошие, хоть и небогатые родители, работала у частника в швейном цеху. Пора замужества настала, но у девушки имелась почти в полном смысле ахиллесова пята – Вера чуть-чуть прихрамывала. При рождении у неё оказался дефект стопы. Ортопедическая обувь с раннего детства так и не помогла, и когда девушка выросла, левая нога у неё была  на пару сантиметров меньше правой. Толстая подкладка в туфле помогало слабо, когда девушка теряла внимание за походкой, у неё происходила хромота.
         Но мысль свести Веру с Толей, пришла именно Валентине, хотя хромоножка и знала трагическую судьбу Толика. Впрочем, Вера особо не заморачивалась по поводу своей судьбы:
не найду жениха, и ладно, проживу и так.
        Поговорив, сначала намёками, а потом и впрямую, Валентина заронила в подруге любопытство к такому важному делу, и не дав ей опомниться, в тот же вечер привела на чай. Знакомство состоялось – и неожиданно Веруня влюбилась в красавчика. Таких нежных ликов она не встречала. А его немота в её глазах стала попахивать романтизмом. Подруги не стали скрывать от Толика Верин недостаток, чтобы потом не произошло осечки, но Вера, очаровавшись, инициировала и его очарование – и дело прямым ходом пошло к свадьбе. Сыграв свадьбу здесь, жить задумали в родительском доме Веры.  Родители Веры хотя и не были в особом восторге от такого жениха, но вмешиваться не стали, чтобы не быть виноватыми в случае чего.
        Всё это Валентина задумала и провернула ради одного – избавиться от брата. Она сама задумала выйти замуж, и жить в этом доме. У третьего её по счёту мужа не было жилья.
        И в эту ночь с Толиком случился припадок, которого не было уже пять лет! С диким воплем выскочила из спальни его молодая жена, и рыдая, но ничего не объясняя, потребовала у подруги, чтобы её отвезли домой. На следующий день, также ничего не объясняя, она подала заявление о разводе. История эта пошла гулять по свету, с прибавлениями пикантными, ничего не имеющие с реальностью подробностями, и наделала много шума в микрорайоне и за пределами его.
         В этой суматохе Толик незаметно исчез. И исчез он надолго, на целый год. В розыск Валентина не подавала. За этот год она успела выйти замуж, развестись и выгнать мужа-алкаша,
родить сына, продать дом и исчезнуть из города навсегда.
         Толик же из города не подался никуда. Кто-то видел его на кладбище, копающим могилы, кто-то заметил на стройке, кто-то, обросшего и грязного, среди бомжей.
        Дело в том, что этот несчастный человек, панически боялся своей сестры. Боялся, что она его сдаст в сумасшедший дом. У него опять начались регулярные, раз в неделю, приступы эпилепсии, и опять появились проблемы с памятью. В сумасшедшем доме он уже был, совсем маленьким, после гибели его мамы. И то, как его там били и издевались над ним, стало для парня источником самого отчаянного страха.
        Но вот настала осень, впереди была зима. Прошлую Толик перенёс очень плохо, ютясь по подвалам и канализациям. И всё-таки он решил вернуться в дом. К его удивлению там жили чужие люди.
        Это было настоящим шоком для несчастного – он просто не знал, что ему делать, да и стоит ли так  дальше жить.
        Он сел прямо на улице, на бордюре её, по-детски заплакав, пока не задремал. Много проехало мимо машин, не обращая внимания на него, пока одна не остановилась. Из неё вышли трое крепких парней.
        Толик очнулся от того, что его жёстко взяли под мышки и поставили. Парни ничего не говорили – пока не было проезжавших машин, бомжа надо было упаковать. Багажник они уже открыли. Ему быстро заломили назад руки и повели. Но в багажник по росту он явно не влезал. Тогда его быстро впихнули на заднее сиденье и дали газ. Инстинкт самосохранения привёл Толик в необычайную ясность: он понял, что стал рабом.
       Он дёрнулся, когда ослабла хватка, дверь к его удивлению, легко распахнулась, и он, не раздумывая, рванул в неё, не обращая внимание на скорость.


          Пятьдесят стукнуло Петру накануне, и никто не вздумал его поздравлять. Однако, он скорее радовался, чем был раздосадован такому течению событий. Единственная сестра его на Украине сама недавно позвонила ему, и объявила, что отныне он ей не брат. В звщиту сработала его апатия - он совершенно инертно отнёсся к этой дури. Хотя сестра и была русская, но живя в нацисткой стране,  превратилась по всей видимости в вырусь. Бывшая жена затерялась на просторах мира, хотя первые годы помнила и поздравляла, дети, воспитанные тёщей, вообще не признавали ни праздников, ни дней рождений, ни своих, ни чьих либо. Да и с отца они любили  только брать, а он отплачивал им равнодушием и отчуждённостью – и что здесь было первично, что вторично, не понять.
         С женой Ольгой Пётр расстался давно – дети ещё учились в старших классах. Ольга ушла к новому мужу, но дети не захотели оставаться ни с ней, ни с ним, а подались к бабушке, тёще Петра, только что вышедшей на пенсию. С отцом, они просто не могли жить. Не смотря на то, что он никогда не делал им зла,  но и никогда не занимался ими. Да, он исправно отплатил им алименты до совершеннолетия, дочке даже до 23 лет, пока она не закончила институт. Но его инертность по отношению к ним переборола всё то добро, что он им сделал. Дети всегда чувствовали, что они отцу не нужны. Чувствовала это и Ольга, неожиданно ушедшая от него после двадцати лет совместной жизни. «Ты – как одинокий столб, – напоследок сказала она ему. – Вроде позволяешь прислониться к себе, но от тебя ничего – даже тени и опоры. Хоть бы раз цветы купил на день рождение – реально, никому не нужный столб».
        В ответ Пётр только вздохнул – полностью с ней согласившись.. Последние года три он тяготился всем и всеми, и был только рад, что семья испарилась и он погрузился в долгожданное одиночество.
        Десять лет после этого, промелькнули, как песня. Жениться он снова не захотел, опять-таки, из-за апатии своей. Лишь изредка, удовлетворяя сексуальные потребности, менял любовниц. Дети, создав свои семьи, подсеивали иногда ему внуков, с ними он старался обходиться ласково, никогда не обижал, но и внуки, их было два мальчика и девочка, почувствовав отчуждённость деда, просились быстрей домой.
        Работать серьёзно Пётр тоже не хотел, и от заработной профессии автослесаря, постепенно скатился к охраннику на проходной частной стоянки, благо, на работе никогда не пил. Он вообще никогда не увлекался спиртным – это состояние ничем не привлекало его. Единственное желание у него – ожидание пенсии, которая ещё даже не появилась на горизонте. Но пенсия означала окончательную свободу ото всех, свободу действий, мыслей и поступков.
        Но что за действия, что за мысли и поступки? Признаться, толком Пётр не знал самого себя. Кое-что он испробовал – по молодости пытался понять и полюбить природу – но раза три съездив в лес за грибами, пришёл к выводу, что лес – это стихия и хаос, чуждые ему, никакой красоты, которую обещали восторженные почитатели леса, он там не увидал.
         Пробовал он путешествовать, и раз, в отпуск, доехал на поезде аж до Байкала, но и здесь не увидал ничего необычного в расхваливаемом на все лады водоёме. А сама поездка – четверо суток туда, четверо назад – оказалась невыразимо скучной от мелькания однообразных пейзажей за окном.
        Увлёкся было кино – благо заимел компьютер, и по интернету мог смотреть, чего душе угодно – но это искусство его не увлекло – всё игриво и фальшиво казалось ему в этом иллюзионе. По этой же причине он не воспринял театр, сходив пару раз в местный драматический.
        Музыку Пётр не воспринял абсолютно – ни симфоническую, ни рок, ни попсу. По идее, музыка должна была инициировать в нём какие-то чувства. Но душа его абсолютно проигнорировала все попытки музыки что-то в нём возбудить, или зародить.
        Книги он не читал по причине труда над ними. Даже приключения и детективы требовали первоначальных усилий чтения и погружения в произведённый писателем мир, и это для него показалось просто непреодолимым занятием, сравнимым с подвигом. И после нескольких попыток он завязал с чтением навсегда.
        Но жизнь шла, он её созерцал, в ней участвовал, накапливал опыт, делал выводы, мыслил, как подобает человеку разумному, и наконец настало время что-то говорить по поводу жизни самому себе. Он и сказал это, как открыл: жизнь – это поток разочарований. И в конечном счёте, это одно большое разочарование. Слова политиков лживы, принцип искусства ложь, поступки людей – ложь и имитация реалий. Куда ни посмотри, за видимым, искусственным, идёт невидимое, истинное, которое всегда против человека, ему во вред. Не отсюда ли исходят убийства человека человеком, и массовые, узаконенные из них под названием война.
        К таким умозаключением приходил Пётр незадолго до своего последнего юбилея. Благо, одиночество, и ночная бессонница располагали рождению и вольности его мыслей.
        Как-то поздней осенью, гуляя ночью по опустевшему в их микрорайоне парку, Пётр увидал на скамейке дремавшего бомжа. Ударил лёгкий морозец, и видно было, что бомж отчаянно замерзал, засунув руки на груди под пиджак. Больше, кроме этого замусоленного пиджака, да рваных джинсов на нём не было ничего. Инстинктивно, вне бродящих где-то в иных сферах, мыслей, Пётр подошёл и стал тормошить бомжа. «Вставай, а то околеешь». Он ели разбудил его и заставил сесть. Бомж был довольно молодой, но густо заросший бородой и нечёсаными волосами. «Пошли ко мне», – инстинкт повёл Петра и далее  – спасать ближнего своего.
       Бомж этот оказался немым, хотя слышал хорошо и понимал всё. Он охотно помылся, но  бриться и стричься отказался. Пётр дал ему свою старую, но чистую рубашку и куртку – в ней тому оказалось немного тесновато, но приятно и тепло. Поев с аппетитом, парень завалился на матрасе на полу, а утром, пока хозяин спал, исчез. Но и это благое дело было быстро нивелировано апатией Петра. Разочарование, переходящее в депрессию, всё более грызло его.
       Люди стали конкретно тяготить его –  раздражая, и повсеместно разоблачаясь в своих поступках. Но более всего он разочаровывался в самом себе. Пётр вспоминал, как начинались его любовные отношения с женой. И по зрелому рассуждению приходил к выводу,  что ничего романтичного и искреннего не было у них с Ольгой. Они просто играли в романтику и искренность друг перед другом. На самом деле, ему дико хотелось секса, а ей выйти замуж – все подруги уже имели мужей и детей.

        Неожиданно и странно, Петру позвонила племянница Оксана. Странность эта состояла в том,  что она была дочкой сестры, которая отказалась считать его своим братом. Помнил он её ещё девочкой дошкольницей, когда ездил в гости к сестре на Украину. Смешной и шаловливой девчонкой. Больше никаких сведений о племяннице его память не сохранила. Удивительно, по своему мировоззрению, она оказалась полной противоположностью матери своей. И эта Оксана обратилась к нему с просьбой такой удивительной, что просто перетряхнула его всего. Можно сказать, это был яркий лучик света, который высветил ему неожиданную дорогу.  Он просто воспрял, как путник, заблудившийся в лабиринте и увидевший выход из него.
        Оксана просила дядю приютить у себя на первый случай беженцев с Украины, и он стал с нетерпением ждать этих неведомых для него гостей.
       Теперь Пётр просто не мог жить прежней жизнью. Вскоре первые гости появились  – молодые парни, бежавшие от призыва. Они были абсолютно такими же, как наши парни. Даже акцента в разговоре он почти ни у кого не услыхал.  И хотя у Петра была однушка, он по-братски, с удовольствием, дал им кров. Нашёл у себя и у соседей старые матрасы и гости расположились на полу. Зато по вечерам они развлекали его туристическими песнями под гитару!
        Между тем, произошёл ещё один случай, окончательно изменивший жизнь Петра. Чтобы не стеснять особо гостей, он стал совершать длительные прогулки по окраинам города своего. Ему так хорошо размышлялось и чувствовалось под ритм своих шагов. Он полюбил гулять в уютном парке и в окрестностях его, но приходил сюда очень рано, затемно, когда людей в нём не было вовсе. И именно гуляя, он размышлял о себе, Оксане, её друзьях, о войне и мире. Постепенно эти ранние прогулки стали органической необходимостью Петра. Найдя согласие меж собой, разум и тело вошли в долгожданную гармонию.
         Постепенно, парка ему стало не хватать, и он стал ходить по частному сектору за парком, по его тихим сонным улицам. Жизнь в частном доме была совершенно неведома ему, бывало даже его апатия приходила в волнение, когда он думал: «Как хорошо жить вот так, имея небольшой  сад, цветник под крыльцом, и с отсекающим от мира забором. Как на неприступном островке.
        Погрузившись таким образом в самого себя, и размышляя, в своих путешествиях среди домов и садов, он услыхал однажды, как  кто-то поздоровался с ним. Пётр очнулся. Возле одного из заборов, на скамейке, опираясь на палку, сидел древний старик. Очевидно, это он сказал Петру «Здравствуйте!». Инстинктивно он ответил старику и побрёл далее своей дорогой. И на следующее утро, проходя тем же маршрутом, Пётр услышал доброе слово «Здравствуйте!». И опять он ответил старику, улыбнувшись ему, и вспомнил, что когда-то это было.
        И когда в следующий раз пошёл по этой улице, то уже ждал этой встречи и этой доброты. И точно, увидал старика за квартал. Но в этот раз тот был не один. Кто-то сидел с ним рядом с чёрной бородой.  И явно, этот человек был ему знаком. Вглядываясь, он подходил, но никак не мог вспомнить, кто это, а вспомнить надо было во чтобы то ни стало!
        В этот раз Пётр первым поздоровался с ними, и вдруг чернобородый вскочил ему навстречу, что-то промычав, и с ходу, неожиданно крепко обнял Петра. И тот вспомнил мигом, по какому-то исходящему от этого человека теплу вспомнил  – тот самый бомж!
      
               
          В свои 17 лет Михаил был внешне странным человеком, но друзья, и те, кто хорошо знал его, странным считали только одно – он не знал себе цены. По-прежнему он водился с друзьями детства – середняками и шалопаями – а не искал себе друзей новых, по разуму и интеллекту.  Во всём Михаил преуспевал, всё знал, во многих взрослых вещах разбирался, а уж интересовался так всем на свете. Имея феноменальную память, мог к примеру за неделю выучить французский. Успевая на тройки по математике (он не заглядывал в учебники вообще), знал многое что из высших, вузовских разделов – просто потому что спонтанно  этим заинтересовался. В живописи и музыке мог высказать свои суждения в теории, литературу, преимущественно классику, читал запоем. Очень любил поэзию, знал наизусть множество стихов русских поэтов. Самостоятельно разобрался в общей теории относительности Эйнштейна, свободно читал научные трактаты по любой отрасли науки – физике, астрономии, химии, биологии. Прекрасно ориентировался в истории, как в мировой, так и в русской. И за всё это с начальных классов друзья уважительно называли его «Профессор».
         Вместе с тем была в нём какая-то инфантильная наивность, словно зацепившись за счастливое детство,  не хотел выходить в сложный взрослый мир. Друзей Михаила особенно поражало его отношение к любви. В 17 лет не завести девчонку! Хотя парень он был видный, на язык не скупой, в компаниях мог поддержать любую беседу, не исключая галантную с женским полом. После застолий все друзья со своими пассиями разъезжались по хатам, либо исчезали в соседних комнатах. Он же, оставшимся не у дел красавицам, вызывал такси и галантно развозил их  по домам. Те, в очередной раз, пожимая плечами, смеялись меж собой. Все знали, что ориентация у него нормальная, очевидно, он был романтик и искал и всё не мог найти свою Ассоль.
          Однако, самому себе внутренний мир Михаила представлялся совершенно логичен  – физически ему всё было ясно – и в сексе, и в любви. Он просто психологически кое что не воспринимал. Женщина, это ведь иного рода существо. У ней иное тело, а значит и разум, и мысли и душа. Но если у него с ней  любовь, то всё должно происходить в одной гармонии. А если эта гармония не произойдёт? – просто секс? Но зачем? Допустим, девушка не захочет, а я хочу? Допустим, не захочу я, и её тело так и останется для меня чужим? И потом, разве любить – это обязанность? Но кому мы обязаны, у кого в долгу?  Тогда возможна ли девушка-друг? Без обязанностей? Просто, вести с ней разговоры, просто дружить с ней, просто любоваться её красотой, ни на что не претендуя.
         Когда друзья делились с ним россказнями о своих победах, он их слушал внимательно, иногда расспрашивал подробности, но отнюдь не завидовал. Он анализировал и изучал их, используя логику свою. «Всё это будет, но не сейчас… Обязательно будет у меня» – так он резюмировал свои мысли.
         Однажды, кто-то из друзей привёл  исполнительницу и походницу Оксану. 18 лет, из соседнего микрорайона, но хорошо известная и в этом. Известная, как бард. Девушка довольно неплохо владела гитарой и вокалом. И репертуар имела довольно наигранный, обширный. Более всего она была известна среди туристов. Походы по лесам и горам была её стихия.
         В этот вечер она пела в основном  Окуджаву и Высоцкого. Михаил её слушал, как и половина публики, вежливо, в отличии от другой половины, восторженной. Он не то, что не любил бардов – не отдавал им предпочтения. Барды, в его понимании, это романтики больших походов, покорители гор, созерцатели тайги. И музыка у них всегда несколько пафосная, но однообразная –  незамысловатое бренчание гитары, а слова зачастую шли просто ровным, не цепляющим  рядом. Для Михаила же музыка являлась нечто возвышенным, ключом, открывавшим мир, все таинства его, а слова – поэзия, исповедующая душу. Ничего этого не встречал ни в музыки, ни в словах бардов.
         Внешне Оксана тоже ничего выдающегося не представляла. Полу девчонка – полу мальчишка с короткой стрижкой, одетая в блузу и джинсы.
        Но если бы этот парень знал, что пришла она из-за него! Уж больно много ходило  слухов, толков, и даже мифов про Профессора из соседнего района. А ей, откровенно говоря, надоели приставания далеко не умных особей противоположного пола, причём разных возрастов, и разной степени хамства. Захотелось воочию увидать – может это родственная душа!
         Однако,  вскоре девушка  почувствовала, что не произвела впечатления на парня. Оборвав очередную песню на полу слове, Оксана вдруг заторопилась: «Ой, Светик, уже стемнело! – запричитала она подружке, сопровождавшей её. – Будет мне дома втык! Мальчики, вызывайте нам такси!»
         
         Вскоре после этого неудачного случая в стране началась война. И началась она для тех, кто считал себя вне политики, вне совести, вне морали, да и разума всецело. Для тех, кто лишён был этих «качеств», она началась давно, с тех пор, как страна взяла курс на Запад, исповедуя в своей идеологии национализм, затем нацизм, а в конце кровавый фашизм. Сначала стали противостоять политически везде, где можно, России, потом, повязав себя кровью, полезли в Чечню, затем начали стравливать татар и русских в Крыму, затем совершив фашистский переворот,  развязали гражданскую войну у себя в стране, и наконец спровоцировав войну с Россией.
        Надо сказать, что Михаил, и все его друзья прекрасно разбирались во всей грязи, что вели политиканы их страны. Самое омерзительное было то, что теперь эта политика коснулась и их конкретно. У них у всех подходил призывной возраст, и участвовать в кровавых играх  американской хунты никто не пожелал. Все бросились бежать – и почти все, в Россию. Кто-то был украинец, кто-то русский, кто-то татарин – но это не имело значение. В стране установился фашистский режим, и он укатывал в могилы всех подряд. И единственно, Россия понимала это, и могла их спасти от коричневой чумы.
        И остался из всего их дружного двора один Михаил – дома у него лежал парализованный отец, у которого был только он один. В России он тоже не имел никого.
        Иная ситуация сложилась у Оксаны. Матушка её оказалась ярая патриотка, и тотчас возненавидела Россию. Она немедленно порвала с братом, жившим в России, возненавидев его, фактически ни за что. Когда же русские начали бомбить военные объекты в соседнем городе, быстро слиняла в село, к своей золовке, разругавшись и с дочерью – та не оказалась столь рьяной патриоткой.
          Спонтанно, из братства туристов, в городке возникла подпольно-волонтёрская организация, которая помогала уходить парням призывного возраста на восток. Им пригодилось знание тайных лесных троп, по которым они когда-то весело и беззаботно бродили.
          Вошла в это подполье и Оксана. У неё возобновились хорошие отношения с дядей Петром в России, и он охотно согласился ей помочь. Шли группами, лесами. Главное, было ночью переплыть Днепр. Некоторые ребята не умели плавать. Приходилось на скатах, или на надувных матрасах их переправлять, незаметно для чужих глаз и ушей. А там уже шёл густой лес. Один ночной  переход – и они оказывались в спасительной России.
         Три раза так ходила Оксана со своей группой туда, и обратно, не нарываясь  ни на кого.
И наконец в её списке остался последний – тот, кто по праву должен был быть первым у неё.

               
         Печально сказать, но смерть отца развязала руки Михаилу.  Вечером, после похорон, когда он остался один, встал давно ожидаемый и отчаянный вопрос: Что же дальше? Надо было уходить, и немедля – несколько повесток ему уже пришло. Но как? Первый же патруль мог его остановить. Но то, что не смогло сделать любопытство, сделал случай. Волшебство любви – всегда было случая дитя
         Она пришла, словно услышала его мучительный призыв. И когда раздался звонок в дверь, Михаил знал  – эта та, что уже приходила к нему, а он, как последний дурак, не понял ничего.
         Волшебство случилось, и оно оказалось естеством. Она увидела, что он ждал её – и девичья душа возликовала. Выразив соболезнование, Оксана стала сразу говорить с ним как с другом истинным, старинным:
         – Друзья мне рассказали о тебе и дали адрес. Как только стемнеет, мы пойдём. Я знаю, куда идти. До леса недалеко, а там мне известна каждая тропа. Главное, нам перейти  границу.  В России у меня дядя…
         А он словно только что её узнал. Что-то принципиально изменилось в ней. Он заново увидел её – истинно и в великолепии своём. Тогда, в первый раз, она играла – для него и для себя. А теперь была вся открыта. Она пришла спасать. И вдруг, как хлопок раздался – и его оглушил, но образумил: «Она любит меня! И набросится, как волчица на любого, кто покусится на меня…»
         Он скользнул взглядом по её лицу, и в мимолётность разгадал это существо и тут же доверчиво  принял её в себя.
         Так они просидели три часа рядом, на диване, взявшись за руки. И ни единого слова не было сказано, ни единого движения не было произведено.
         Наконец, Оксана сказала заветный слова:
         – Мишенька, нам пора
        – Ты не боишься? – спросил Оксану Михаил, как свою, как частичку самого себя.
        Девушка усмехнулась в ответ. Она была сама спокойствие. Но он то чувствовал – она смертельно боится за него.
        – Бери только необходимое. Плавать  умеешь? 
        – Плаваю я прилично, – говорил  Михаил. Теперь, в крупном плане,  он открыл её лицо. Её озабоченность очаровывала его. Бледные губы, выдвинутый нос – лицо воительницы и любовницы будущей его!
         – Тогда – за мной! У меня чутьё...
         При этом она улыбнулась ему улыбкой девичьей, просящей. И снова, взяв за руку, повела… Как учившая делать первые шаги.
         Спустившись в подъезд, они остановились, и Оксана напряжённо прислушалась.
         – Пошли, – чуть слышно сказала она. И он нырнул в темноту вслед за ней.

         И когда, раздевшись, оба, до нага, в целлофановых кульках держа одежду над собой,  переплыли Днепр, и она первой вышла из воды – то только Луна была достойна видеть это вместе с ним. Это русалочье тело его спасало, и было для него всем на свете – и жизнью, и страстью, и мечтой. Она ничуть не скрывала обнажённость, как нечто уже принадлежавшее им обоим.
        И потом, когда шли, крадучись, по лесу, ведомые всё той же Луной, им показалось, кто-то идёт за ними, и они мгновенно нырнули в ближайшие кусты. И действительно, вскоре показался олень – могучий, с ветвистыми рогами. И поравнявшись с ними, фыркнул, учуяв их, и ломая всё на своём пути, пошёл прочь. И она смеялась от радости: «Мы уже в России!» И эту радость он тоже воспринял, как спасение своё.
         И когда в условленном месте под Брянском встретились с дядей Петром и его молодыми друзьями, то поняли, здесь в этом новом мире, им только взявшись за руки, идти. Они видели, что все их воспринимают, как влюблённых, от мира отрешённых, и они не возражали против этого.
        Газель, за рулём которой был Игорь, только что удачно доставила гуманитарку в Донецк, и заодно Леонида, ушедшего на фронт добровольцем. Назад эта славная газель везла не менее ценную гуманитарку в Россию
        Дядя Пётр им многое рассказывал про Дом, их будущее пристанище, но от обилия информации, свалившейся на влюблённых, от счастья безопасности, они плохо понимали его.
        И вот они приехали, вышли, и какой-то старик, полусогнувшийся, с палкой, ждал их у ворот. Это был истинный  Патриарх – так им показалось обоим. Улыбка старика, всё существо его выражало добро и мудрость, и души их тотчас доверились ему, и породнились с ним.
        Вот теперь-то они были в полной недоступности для зла – и это был конец их отчаянной дороги.