Подонки Ромула. Роман. Книга первая. Глава 24

                ГЛАВА XXIV.

   Прижав одноглазого к стене инсулы, Штырь замахнулся кривым булатным клинком, чтобы навсегда с прилипалой назойливым этим покончить, но тут со стороны Юлиевой базилики послышался конский топот, пронзительный свист и окрики:
     - Вот она, рыжая! Кулф держи ее! А ну, стой!..
      Обскакав, в  поисках ее, пол Рима, возвращались ни с чем, в предчувствии неминуемой кары… И так повезло! Мчались во весь опор, чтобы не упустить добычу.
      При виде всадников, размахивающих плетьми, грабители бросились врассыпную. Безносый юркнул в вонючий закоулок между инсулами, Штырь и одноглазый кинулись вниз по Этрусской. А путана, от страха, замешкалась. Метнулась было за безносым в проход, но, наткнувшись на трупы выскочила оттуда в ужасе и, звонко стуча каблучками, кинулась за Штырем.
     Но всадники уже настигали ее:
   - Стой, хуже будет!
     И, в довершение всех несчастий, у нее сломался каблук и она не могла больше бежать, ковыляла из последних сил, как подбитая камнем птица. Гладиаторы дружно расхохотались, уже не нахлестывая, придерживая даже коней. Забавлялись, зная, что никуда ей от них не уйти.
   - А плеткой по заднице? Потом и не сядешь! Стой, говорят! - гремело прямо у нее над головой.
     Оглянувшись, она узнала среди них того, кому отдала новенький свой денарий. Встала и горько расплакалась:
   - Я же тебе целый денарий дала! Чего вам еще надо?!...
   - Денарий? - один из всадников даже присвистнул, осаживая коня, чтобы разглядеть мздоимца в упор. - Ну ты и ловкач! А я, дурень, еду и все думаю: не повезло Кулфу. Что ж он ее не догнал?  Зато, как хозяин теперь обрадуется! А то ведь… Ты сильно его огорчил. Что за кони у нас, говорит, если шлюхи быстрее скачут?
   - Ладно, Эвбул, поделимся. - вздохнул, отводя взгляд, взяточник.
    - А со мной? - вклинился в разговор третий всадник, заезжая за спину путаны, чтобы та не попыталась бежать.
    - И с тобой поделится. - с кривой усмешкой пообещал Эвбул. - Верно, Кулф? Чтобы все по-честному было. Денарий - мне, денарий – Арсаму.
    - Ты чего? - изумился Кулф. - Она мне только один денарий дала!
    - Правильно! - кивнул Эвбул, гася свой фонарь и пристегивая его к седлу - Вот и у нас с Арсамом будет по денарию. Все по-братски! - заглянул Кулфу в глаза и нагло ухмыльнулся.
     Кулф только злобно таращился на него, не зная, что сказать.
     А Эвбул нагнулся, ловко подхватил путану, и одним движением бросил ее перед собой лицом вниз, поперек седла, а чтобы не визжала от страха, намотал ее волосы на руку и хорошенько встряхнул:
    - Заткнись, а то удавлю! - и снова обернулся к Кулфу. - Пока до дома доскачем - думай! Может, жизнь твоя и меньше двух денариев стоит.  Тебе видней… А нам с Арсамкой - чего беспокоиться? У нас и свидетель есть! - и для убедительности, по-хозяйски, шлепнул рыжую по заду. Взметнул коня на дыбы и поскакал в сторону, уже порозовевшего в лучах рассвета, храма Кастора, к форуму.
    На пути его лежал мертвый киликиец, но Эвбул не стал его объезжать, словно и не заметил. Конь сам перескочил труп, как мелкую, неодушевленную преграду - камень какой-нибудь или бревно. Арсам глянул на Кулфа, хохотнул дурашливо и тоже ускакал. Оставшись в одиночестве, Кулф, в мрачной задумчивости, почесал затылок, но никаких аргументов в защиту кровных своих денариев не нашел, хлестнул со злостью коня. И поскакал следом.
      Он догнал их уже за храмом Кастора, перед оскверненным колодцем Ютурны. Поравнявшись с Эвбулом, ухватил коня его за повод.
   - Постой!
   - Арсам, подставляй кошель, он нам долг вернуть хочет! - развеселился Эвбул.
   - Отдам. - показав ему две монеты, Кулф кивнул на беспомощно свесившуюся поперек седла, притихшую от страха путану. - Но при одном условии…
   Радостно завороженый блеском «ромулов», Эвбул его не дослушал:
  - Шлюху хочешь? Да хоть сию минуту! - и, в подкрепление своих слов, задрал подол ее хитона, гостеприимно обнажив всю ее перед Кулфом. - Давай! - он покосился на храм Весты, вспомнив о, случившихся здесь, неприятностях. - Только в сторонку отъедем.
     Но Кулф, только криво усмехнулся:
   - За два денария? Разок, на скорую руку? А не дороговато?
   - Так чего тебе надо? - удивился Эвбул.
     Кулф огляделся по сторонам и понизил голос:
    - Прикончить ее, чтобы хозяину не донесла!
    - Отпустите! Я ничего не скажу! - вскрикнула рыжая, пытаясь соскользнуть с коня.
    - Да не ерзай ты, сука! - Эвбул снова дернул ее за волосы, а другой рукой с размаху шлепнул по обнаженному заду так звонко, что путана дернулась судорожно, вскрикнув от боли.
   - А будешь еще орать, плеткой огрею! - пообещал Эвбул, задумчиво поглядывая на торопившего его Кулфа.
     - Ну!.. Согласен?
     - Нет! - решительно оказался Эвбул. - Только о собственной шкуре печешься. А на товарищей тебе наплевать! - и сплюнул на мостовую укоризненно.
      Рыжая застыла, затаив дыхание, прислушиваясь с последней, робкой надеждой… А Эвбул рассудил по-простому:
    - Ну, кончим мы ее… В чем тогда наша заслуга? Хозяин что велел? «Без шлюхи не возвращайтесь!» Вот и прикинь! Мертвая,  она будет уже не шлюха, а труп, ни к чему не годный… А может, она ему глянулась? Может, развлечься с ней хочет?  Мне почем знать?
   - Вот и выболтает ему все в постели. За что я тогда деньги вам плачу? - столь же резонно возразил Кулф.
   - Не выболтаю! Вот увидите! - взмолилась, дрожа  и извиваясь, между вершителями ее судьбы, цепляющаяся за жизнь, путана.
   - Сказано - заткнись! - Эвбул снова шлепнул по оголенным ее округлостям. Звонко, но уже не так чувствительно, скорее небрежно, поскольку последний довод Кулфа заставил его призадуматься.
   Впрочем, ненадолго. Жалобно всхлипывающая и слишком, видать, разговорчивая шлюха, сама подсказала ему верное и справедливое для обеих договаривающихся сторон, очень простое решение. Он даже улыбнулся, шлепнув ее совсем уж мягко, почти ласково. И, поманив Кулфа пальцем, шепнул:
    - Ничего не скажет. Мы ей сейчас язык вырежем. Ты за ноги подержишь, а Арсамчик за руки, чтоб не отбивалась. Ну, взяли! - и одним рывком перевернул, извивающееся, слабенькое ее тело, на спину. А огненно рыжая россыпь ее волос была по-прежнему зажата в левом его кулаке.
      Подскочившие с двух сторон, гладиаторы уже держали ее руки и ноги словно в железных тисках. Эвбул полез правой рукой за спину, за ножом. Конь его хрипел, вскидывая гривой, но стоял, как вкопанный.
   - Помогите! - закричала она так пронзительно и отчаянно, что и Юпитер на Капитолии должен был услышать.
     Наверное, он и услышал, Потому, что издалека, откуда-то сверху прогремел грозный окрик:
   - Стоять!
     Вцепившиеся в путану, гладиаторы испуганно обернулись…
  Всадник, в развевающемся пурпурном плаще и серебряном шлеме мчался к ним по спуску Победы, а над головой его сверкал обнаженный меч. Гладиаторы быстро переглянулись, словно не веря в неожиданное это видение, но жертву из рук не выпустили. А Эвбул, свободной рукой, всего двумя пальцами ткнул ее под ложечку так, что она захлебнулась воздухом, посинела, теряя сознание, и кричать больше не могла.
    Миновав перекресток Новой улицы-, всадник скакал уже вдоль Атриума Весталок. И стремительно приближался…
   - Боги бессмертные! - прошептал Кулф, выронив ноги путаны и толкая Эвбула в плечо. - Ты на перевязь!.. На перевязь его глянь! Это ж… Зять хозяйский! Главнокомандующий! Сам Випсаний Агриппа! Только без бороды...
       Руки, все еще сжимавшие рыжую, сами собой разжались и бесчувственное тело ее, скользнув по крупу коня, упало на мостовую, распростерлось у конских копыт. Взволнованный конь заржал и осторожно, чтобы ее не задеть, ступил в сторону, …
      Агриппа, меж тем, разглядев их голубые, с витым серебряным галуном, плащи, чуть придержал коня в некотором недоумении. Но голос его гремел сурово и безжалостно, как смертный приговор:
    - Грабите?! Насилуете?!!
    - Нет, сиятельный господин! Никак нет! Хозяйский приказ  выполняем! - испуганно подался к нему Эвбул, забыв не только о путане, но и о спутниках своих, застывших в паническом ужасе.
   - Кто хозяин? - строго спросил Агриппа, заподозрив злодейский маскарад .
   - Римский всадник, достойнейший Тит Цецилий Помпониан! – как в строю, на одном дыхании, выкрикнул Эвбул и совсем тихо, кланяясь торопливо, со льстивой улыбкой, добавил. - Тесть твой, сиятельный Випсаний!
      Агриппа присмотрелся к раскинувшейся на мостовой рыжей грации, в грубом мужском плаще и шелковом прозрачном почти хитоне, к красной ее туфельке, лишившейся пары, и все понял.
   - Так вы шлюх для него отлавливаете?!. - изумлению его не было предела.
   - Без этой велено не возвращаться. - дипломатично пояснил Эвбул.
   - Почему, именно, без этой? - грозно нахмурился Агриппа.
     Эвбул только глазами хлопал, страшась сболтнуть лишнее. Но Кулф, более всех заинтересованный в сокрытии истины, потеснив Эвбула конем, поспешил ответить:
    - Дело хозяйское, господин! Нам не объясняют…
      Агриппа пригляделся к ним внимательней и вдруг узнал одного:
    - Да ты ведь Арсам!
   - Я, сиятельнейший! Конечно - я! - радостно закивал гладиатор. - А это Кулф и Эвбул. Тоже… Ардейской нашей школы2!
    Очнувшаяся,тем временем, путана, не проронив ни звука, тихонько отползала в сторону. Гладиаторы и шевельнуться не смели, но Агриппа, тронув коня, преградил ей путь.
   - Тита Аттика давно знаешь?
   - Не знаю я никого, господин! Юноной клянусь, не знаю!
    Агриппа глянул на притихших гладиаторов, на жавшуюся к грязной, сырой мостовой насмерть перепуганную красотку с разметавшимися, как языки пламени, густыми, длинными волосами - совсем еще юную, но, судя по всему, безвозвратно погрязшую в пороке. И обыденная мерзость происходящего - здесь, прямо перед святым храмом Весты, стиснула его сердце невыносимой тоской, разверзшейся перед ним, как пропасть. И, словно наяву, предстал вдруг, в камне, только еще задуманный им Пантеон… И высочайший его купол, с широким отверстием в центре, распахнутым в лазурное ясное небо… И струящиеся сквозь него золотистые солнечные лучи…
     «Так кому же они будут сиять? - подумал он, в полной безнадежности и отчаянии. - Вот этим?..»
     И, словно в поисках ответа, обернулся к путане:
   - Ты - кто?
   - Олимпиада! - жалкий, затравленный взгляд, размазанные по лицу слезы.
   - Эллинка, значит? - горько усмехнулся Агриппа и подумал:
    «Вот откуда разврат, все пастухи эти и пастушки, будь они прокляты!»
    - Нет. Просто звучит красиво… - шмыгнула носом рыжая. – А так-то я - Магия!
      Агриппа застыл в седле. С трудом выговорил:
    - Отца… Как зовут?!
    - Квинтом! Только он… - она утерла носик рукавом туники и снова всхлипнула от неудержимой жалости к себе и одолевших со всех сторон несчастий. - На Сицилии утонул.
   - Так ты - Квинта Магия дочь?! - прошептал Агриппа.
   - Его. - кивнула она с привычной безнадежностью.
     Но Агриппа ее не расслышал  сквозь, захлестнувший его, шквал совсем других звуков: истошно ревели трубы, тысячи весел одновременно рассекали волну, шумно выплескивались вверх и снова врезались в воду. Флейты выли со всех сторон, литавры3 гремели вразнобой несмолкаемо, задавая ритм гребцам на сотнях
схлестнувшихся насмерть суден. И в адском этом грохоте отовсюду прорывались отчаянные вопли раненых, тонущих воинов, которых некому было спасать.
       Корабли скользили над их головами, осыпая воду и воздух  камнями, зажигательными снарядами и дротиками. Яростно сталкивались, вонзались медными таранами в трескавшиеся, как скорлупа, обшивки. Раскалывались с оглушительным грохотом пополам и тонули. Обломки шпангоутов и обшивки, крошево весел и рулей покачивались на воде вместе с распущенными и зачехленными еще парусами, сломанными мачтами, остатками, сорванных с палуб, орудийных башен.
      Секстовы помпеянцы на легких своих судах, то прорывали строй вражеских кораблей, то огибали его стремительно и нападали с тыла, целя таранами в корму, круша и ломая бортами весла. А римляне со своими тяжелыми квадриремами, всякий раз, как дело доходило до рукопашной, сталкивались с ними, подавляя сверху и весом, и превосходящими силами десанта, как в сухопутном сражении…
      Со свистом сыпались стрелы, падали с грохотом мостки, втыкаясь железными клювами в настилы вражеские палуб. Из-за большей высоты римских кораблей, их «вороны»4  были куда сподручнее для смельчаков при абордаже. Да  и копья, летевшие сверху, наносили врагу больший урон.
     Стоило кораблям сблизиться, и морские пехотинцы перескакивали на вражеские суда. Но некоторые, не рассчитав силу прыжка, не успевали ухватиться за поручни и устоять на ногах. Оступившись на скользком, покрытом густой морской пеной, планшире, срывались в воду. А сверху, их тут же добивали копьями. И, при этом, с обеих сторон, почти невозможно было отличить своих от врагов. Оружие и платье было у всех одно и кричали все одинаково.
    Иным, неказистым суденышкам Секста,за счет ловкости экипажа и маневренности,  удавалось, чудом избежав, лобового столкновения с противником, проскочить мимо и, развернувшись по ходу кормой, снести тройные ряды весел большого неприятельского корабля, оставляя его беспомощным, открытым для тарана.
   А легионы, застывшие на обоих берегах пролива, все страхи а надежды свои связывали с исходом морского сражения. Но, как ни всматривались, ничего не могли понять - шестьсот кораблей выстроились друг против друга. Треск, грохот и предсмертные вопли моряков неслись отовсюду… И только ликтор Агриппы, воткнув в настил древко со значком командующего, широко расставив ноги, взирал на великое это бедствие, застыв на носу «Крокодила» неподвижно, как статуя. Не шелохнулся даже когда, чуть не задев его, в воздухе просвистел и раскололся за его спиной зажигательный снаряд, пущенный с легкой беспалубной либурны. Подрулив почти вплотную, она скользила мимо грозной квинквиремы, прямо под веслами, как бы утирая ей нос, с явным намерением произвести еще один, более прицельный выстрел.
     С «Крокодила» ударили скорпионы, но дистанция была слишком мала - тяжелые гарпаксы с острыми крючьями вонзились в воду, вызвав взрыв дикого хохота за бортом.
     А тут еще, вражеская бирема5 подошла с другого борта. И тоже  - совсем близко. Палубные баллисты выстрелили почти одновременно, но две огромные каменные глыбы рухнули в воду далеко за бортом биремы.
   - Не дайте им уйти! - закричал Агриппа, уязвленный вражеской наглостью, глядя как матросы гасят огонь на палубе, набрасывая поверх него мокрые воловьи шкуры.
      Гулкие удары барабана участились, и три сотни гребцов в трюме налегли на весла как единый слаженный механизм, так что море вокруг вспенилось и забурлило. Рванувшись к уходящей биреме, «Крокодил» настиг ее в тот момент, когда она неосторожно повернулась левым бортом. Выставленные навстречу весла не могли защитить от огромной квинквиремы… Ломались, под вопли гибнущих гребцов,  как сухой хворост. И подводный таран врезался в борт точно посередине.
      Такой удар должен был переломить легкое суденышко пополам, но случилось невероятное. Нос «Крокодила», пробив корпус биремы, намертво застрял под планширом, поддерживавшим верхний ряд весел. Нанизанная на корпус могучего корабля, пробитая насквозь посудина не могла теперь затонуть, освободиться же от нее, не было никакой возможности.
      И хотя вражеская команда, сброшенная страшным ударом в море, отчаянно барахталась в волнах, взывая о помощи, на «Крокодиле» дела обстояли не лучше. Несмотря на все усилия гребцов, корабль полностью потерял ход. А со стороны пролива, уже мчались две хищные вражеские триремы. Конечно, можно было отстреливаться… Все-таки восемь скорпионов6 на башнях и две большие баллисты7 на
палубе. Но судно - не крепость, чтобы держать длительную осаду. Тем более, если оно и развернуться не в состоянии, чтобы уберечь корму от тарана. Словом, надеяться было не на что, казалось сам бог морей решил их погубить. Недаром Секст Помпей носил лазоревый плащ и называл себя сыном Нептуна.
      «Вот и все!.. - прощался с жизнью Агриппа. -  В каких сражениях побывал!.. И ни единой царапины!  А бешеную атаку Брута на тех болотах под Филиппами вспомнить?.. И на такой скорлупе споткнуться!.. Навеки позор!»
      Тут и возник перед ним центурион морских пехотинцев - рыжий Квинт Магий. Не дожидаясь ничьих приказов, без всякой спешки и паники, он уже развернул кормовую баллисту, направив ее лафет к носу. А трое его солдат, надрываясь тащили к ней тяжелый, даже как бы заостренный спереди камень - самый большой, какой удалось  сыскать в корабельном балласте. Но - при таком-то риске! - нельзя было обойти командующего.
      Агриппа сразу понял, что задумал Квинт. Спросил тихо, так, чтобы остальные не расслышали:
     - Не промахнешься?
     - Так ведь другого спасения нет. - еще тише ответил Магий. - Все мы под твоими ауспициями, император. Цыплята с утра, вроде бы, бойко клевали8… Должны победить!
    - Давай, Квинт! - кивнул Агриппа, заставляя себя улыбнуться.
    - Постараемся. - пообещал рыжий, косясь на приближающиеся вражеские триремы.
      Метнулся к баллисте, взялся за спусковой крюк, прицеливаясь поточнее, показал солдатам ладонью - чуть влево! - и, прищурив  глаз, выстрелил.
      Мелькнув в воздухе, гранитная глыба всей своей тяжестью обрушилась на корму, зависшей на таране биремы и, с ужасающим грохотом обрушила ее в море. Планшир переломило, как соломинку, и носовая часть биремы тоже оказалась в воде.
     Опережая притихшего барабанщика, гребцы налегли на весла и флагман римского флота стремительно рванулся вперед. А Магий уже покрикивал на артиллеристов, которые поспешно наводили башенные скорпионы в сторону, замедлявших ход, не надеявшихся уже на легкую добычу Секстовых трирем..
    А теперь она стояла пред ним - жалкая, растерзанная.Одной рукой приглаживала рыжие свои патлы, другой пыталась утереть слезы. И отец ее, пригвожденный вражеским копьем к палубе «Крокодила» уже на закате, в самом конце памятного того дня под Навлахом9, ничем не мог ей помочь…
   - А мать где? - тихо спросил Агриппа.
   - Здесь где-то… Пьянствует. - отмахнулась рыжая, глядя куда-то в сторону.
    Агриппа обернулся к гладиаторам:
    - Вот что, орлы!..
      И те, соскочив с коней, мгновенно оказались рядом. В полной готовности.
    - Да, сиятельный!
    - Дом мой на Палатине знаете? Слева от  храма Волупии10.
    - Знаем, господин! Как не знать? Все, что прикажешь! - лез из кожи Арсам, гордый тем, что император славный, среди товарищей его одного признал.
    - Спросишь Марципора, управляющего. И передашь ему девушку в целости и сохранности. Скажешь, хозяин велел позаботиться… - он глянул на Магию - съежившуюся, в одной туфельке, кутающуюся в потертый, мокрый плащ…- и вздохнул. - Как о моей близкой родне… Но, чтобы до возвращения моего никуда не сбежала!
     - Нет! - отшатнулась Магия, выставив вперед растопыренные ладошки. - Я с ними не поеду!
     Агриппа покосился на злодейские рожи питомцев Ардейской школы, качнул головой в печальной задумчивости и решил не рисковать:
   - Ладно. Со мной поедешь! - подхватил ее обеими руками и, откинувшись в седле усадил впереди себя.
   Гладиаторы только беззвучно переглянулись.
   - Титу - мой привет! А малышку… - указал подбородком на рыжий ее затылок и усмехнулся. - Скажете, Випсаний Агриппа для собственных надобностей конфисковал.
      Арсам и Эвбул одновременно кивнули с таким восторгом, словно он царством их одарил. И только Кулф взирал на бесцеремонный  этот произвол высшей власти мрачно и настороженно, не  зная, чем оно обернется.
  - Лучших дней! - пожелал им Агриппа, дал коню шпоры и ускакал.