Подонки Ромула. Роман. Книга первая. Глава 25

                ГЛАВА XXV.

     Ворвался в таблин так стремительно, что Тираннион, любовно перекладывавший свитки на полках, испуганно застыл.
  - Знаешь.. Где теперь… - он едва переводил дух - Эпирота найти?
  - Да, господин, - растерянно кивнул библиотекарь, глядя то на хозяина, то на вбегавших в таблин взлохмаченных, сонных рабов. - На Проклятой улице1, под Эсквилином, в инсуле Клавдия Центумала.
В седьмом, то ли восьмом этаже…
   - В громадине той?.. Что авгурам небо застит?
   - В ней. - кивнул старик. - Под самую крышу забрался. Заработки у него, сам знаешь… Щедротами твоими только и жив. А лестница к нему - прямо напротив того места, где дочь царя Сервия* отца своего колесницей переехала.
     «Вот он, День Гнева! - подумал Аттик. - И улица - Проклятая! Одно к одному… Зря я еврея того, гадателя, отогнал, что возле Курии за тогу мою ухватился. До сих пор в ушах его голос: «Враги человеку домашние его! Триенс2, блистательный гражданин! Триенс! Истинно говорю - враги человеку домашние его!» Как с треножника! И всего-то «лошадку»3, треть асса просил! Надо было послушать…»
     - Ты бы прилег, господин! На тебе лица нет… - сочувственно вздохнул секретарь. - Не стоит он твоего беспокойства, Эпирот. Утром за ним пошлю. Со всех ног примчится!..
     - Не терпит до утра! - Аттик шагнул к толпившимся у входа. - Гладиаторов поднимайте! Пусть скачут!.. Сюда его!.. И всех, кто рядом окажется! Но сперва без грубостей! Здесь разберемся!..
  - Что же он натворил, господин? Украл ценное что? Долг клиента нарушил? - осторожно поинтересовался Тираннион, когда они остались одни.
     - Пока не знаю. - глухо откликнулся Аттик, падая в свое кресло. - И лучше бы мне этого не узнать! - он сжал подлокотники кресла так, что пальцы побелели. - Или негодяю этому на свет не рождаться!.. - помолчал, глянул в светлеющее окно, прикрыл глаза ладонью - Иди, отдыхай! А я тут посижу. Есть о чем подумать…
     - Как скажешь, господин, но не отчаивайся! Ничто не совершенно.
Иной раз, и при хороших предзнаменованиях… Разрешаются от бремени горы, а рождается жалкая мышь!..
      Аттик молча кивнул и Тираннион побрел к выходу.
    - Погоди! - окликнул его хозяин.
      Раб обернулся и не узнал господина. Тоски и усталости на лице - как не бывало. Пальцы выстукивали на столе бойкую дробь, глаза азартно блестели:
   - Достань-ка, дорогой, мои «Портреты»!
     Обрадованный столь разительной переменой, старик кинулся к полкам, сразу нашел книгу и положил перед хозяином. Свиток был довольно объемистым, вмещая многочисленные изображения выдающихся римских мужей и краткие поэтические их жизнеописания, составленные Аттиком, вскоре после битвы при Филиппах. И хотя ни Кассий, ни Брут, ни, тем паче Катон Утический с Цицероном портретов своих не удостоились, книга имела успех. Не только коммерческий и не только среди тех, кто заслужил прижизненное признание автором. Сам Теренций Варрон не скрывал, что именно «Портреты» Аттика подсказали идею знаменитых его «Седьмиц»4, представивших миру уже не только римских, но и греческих героев, отнесенных, в рамках строгой научной квалификации к семи областям доблести и славы.
     Аттик зла на классика не держал. Напротив, при каждом удобном случае, шумно восторгался тем, что «простая, чисто развлекательная его книжица, понятная и пахарю, стала поводом для столь фундаментального, строго научного труда». Этот его отзыв, как свидетельство душевного благородства и авторской скромности, передавался из уст в уста, в каждой просвещенной беседе не только в римских салонах и банях, но и на лагерных стоянках, в самых отдаленных провинциях. А книготорговцы недоумевали - почему достовернейший исторический компендиум5 Варрона пылится в забвении на полках, в то время как легкомысленную стряпню Аттика, выдержавшую уже шестое издание, расхватывают сходу как горячие пирожки…
       А сейчас он молчал, задумчиво взвешивая в руке, те самые «Портреты», словно увесистый камень, который собирался метнуть в сторону вражеских позиций. Но так и не метнув, протянул библиотекарю
     - Что у меня там под портретом пьянчуги  легендарного нашего, славного Марка Антония, значится?
     Он совершенно преобразился. Смотрел бодро, а, пожалуй, и задиристо. И пока старик вертел амфалы, отыскивая портрет Антония, нетерпеливо потирал ладони:
   - Нашел?
   - Да, господин! - кивнул, наконец, библиотекарь.
   - И о чем же панегирик напыщенный наш вещает? Огласи, дружок! Только внятно. - попросил Аттик.
   И Тираннион громко, выразительно зачитал:
            - В первых сраженьях, над знойной пустыней Египта
              Римских орлов он пронес, отвагою юной пылая.
              Левым крылом преграждая к Фарсалу дорогу
              Он под ударами конницы Магна не дрогнул.
              Мстя за убийство коварное, с Цезарем был при Филиппах.
   
      Аттик вскочил, с грохотом отодвинув кресло, зашагал по таблину, взволнованно потирая подбородок. Остановился на полпути к окну:
    - Первые две строчки еще раз!
    - В первых сраженьях, над знойной пустыней Египта римских орлов он пронес, отвагою юной пылая…. - торжественно повторил Тираннион.
      Аттик поморщился, словно виноградину кислую раскусил:
     - Протокол судейский… Так ведь оно и было. Никакой поэзии!
      Отошел к окну, отбросил завесу, выглянул в сад и тут же обернулся. С горящими глазами, властно указывая на стол:
    - Садись и записывай! Скорей! Пока Муза из-за павлинов проклятых, на Геликон свой не упорхнула!
      Тираннион поспешно присел к столу, раскрыл свежую табличку, занес над ней стиль  - весь внимание.
        И Аттик вдохновенно провозгласил:
    - Юношей!.. В первой атаке!.. Над Солнцем!!! Слышишь? Над солнцем палящим Египта! Записал? А дальше у нас «Римских орлов он пронес отвагою юной пылая»? Погоди! Нелепость какая-то получается… Пронести знамена над Солнцем?.. Это и Геркулесу нашему не по плечу. Смеяться будут…
      Почесал в затылке, задумался. Но, похоже, не только Каллиопа - Муза эпической поэзии, но и Клио6, Дарующая славу, витала где-то поблизости, успешно избегая павлинов
   - Ну, конечно! - просиял Аттик -  Вознес!!! Пронести над солнцем нельзя ничего, а вознести - пожалуйста! На то и поэзия! Метафора!
 Образ! Ты только представь! Орлы наши серебряные над светилом вселенским воспаряют! Красота!.. Пиши! Римских орлов он вознес отвагою юной пылая!.. Постой! Юноша у нас в первой строчке уже был. Тавтология7 явная! - снова почесал затылок, прищурился одним глазом на секретаря. - А какая у нас отвага особенно ценится?
   - Отчаянная, господин! Какая же еще? - напомнил библиотекарь.
   - Точно! - обрадовался Аттик - Так и запишем! Отвагой отчаянной пылая! Это ему польстит. - заглянул в развернутый на столе свиток. - Ну, расстановку сил под Фарсалом, как и результат битвы менять не стоит - третью строчку оставляем. Хотя… - он снова задумался, потер подбородок, постучал пальцами по столу, пристально вглядываясь в развернутый свиток. - Левым крылом преграждая… Фальшь какая-то.. Легковесность. И крыло это левое… Какое-то оно… Воробьиное что ли!.. Так перышки тонкие, перед глазами и трепещут... Не на на слабость ли его душевную тонкий намек? Укрепить бы его как-то!.. Усилить! А что у нас надежнее всего укрепляет? К примеру, в строительстве. Когда конструкции максимум устойчивости необходимо придать, но и изящества не утратить?
   - Железные балки, господин! Что же еше? - не задумываясь,  подсказал библиотекарь.
   -  Правильно! - воскликнул Аттик. -  Легионы, какие ни есть, они ведь - в железе! Мудрец ты мой несравненный! - и покосившись, невольно, на бюст Сократа, чуть кашлянул, словно «мудрецом» этим самым, слегка поперхнулся. Но вдохновение его не покинуло. - Так и пиши:  Левым железным крылом преграждая к Фарсалу дорогу!.. Записал?
       Он обошел стол и, дружески приобняв старого библиотекаря правой рукой за плечи, заглядывая в его табличку и шепотом проговаривая только что написанную строчку, что-то привычно подсчитал на пальцах левой. Это привело его в совершенный восторг:
     - И в размер укладывается! Безупречно! Значит и у Муз - никаких претензий!
      Взволнованно прошелся к окну, обернулся - снова в глубокой  задумчивости:
   - А вот.. Четвертая строчка… «…под ударами конницы Магна…» Он-то, конечно, не дрогнул. Чего-чего, а уж, наглости ему не занимать!.. - глянул на портрет в свитке и уточнил. - Особенно после
пятого кубка неразбавленного… Но ведь каждый школьник знает, что конница Помпея не об Антония копья обломала. Она на Жаворонков, на Десятый Цезарев легион наткнулась - вечная ему память! Октавиан, чего доброго, прочтет - взбеленится. Это он раньше на все дифирамбы и похвалы Антонию сквозь пальцы смотрел. Теперь снисходительности такой не будет! Так что, давай слегка обобщим…Ты вот как пиши: Он под напором последней атаки Помпея не дрогнул. И Марку - почет! И Гай не обидится! Хотя, погоди… Последней атаки?.. Какой смысл о покойном неудачнике чувствительно так вздыхать? Ему от этого, как говорится, ни жарко, ни холодно! И нам выгоды никакой, даже моральной. Нынче и самому тупому ветерану ясно: не тянул он на первую роль в государстве. Слишком много на себя взвалил. Вот, о величие мнимое свое и  расшибся! Был бы поскромнее да посообразительней не стала бы та атака последней. Так что… - он на мгновение задумался и решил. – Мы ее не последней, а отчаянной назовем! Как бы эхо, отзвук второй строки. А знаешь?.. Пожалуй, атаку эту и вовсе зачеркнем! Хватит Магну нашему, на том свете, и простого напора! Стремительностью никогда не блистал! Не Юлий Цезарь! Только и пер всю жизнь, берегов не видя, как бык! Пиши! «Он под напором отчаянным Помпея не дрогнул». И смысл двойной, и краткость лаконская8! Антоний отчаянно отважен. А Помпей прет на него от полной безысходности! Записал?
    Заглянул чере плечо секретаря, водившего стилем по воску, кивнул удовлетворенно, взял со стола свиток, всмотрелся в мужественное, не заплывшее еще жиром, лицо сорокалетнего Антония и печально покачал головой:
  - Все меняется. Меняемся и мы… Если лицо - зеркало души, то портрет этот льстит египтянину нашему бессовестней самого льстивого прихлебателя. Взывает, можно сказать, из бездны…
    На пороге таблина возник взволнованный чем-то Алексий.
  - Прости, господин! Раз уж не спишь…Хотел посоветоваться.
  - А до завтра не терпит? - нахмурился Аттик.
    Но старый финансист, словно не замечая его недовольства, шагнул к столу:
  - Я бы и вовсе, по таким пустякам не отвлекал, но когда ты Антония и десант в Брундизии помянул, у меня большие сомнения возникли.
   - Говори! – мгновенно насторожился Аттик.
   - Управляющий буфротским имением гонца прислал. Купцы у него объявились. Скакунами эпирскими нашими очень интересуются. И
цену хорошую дают. Платят вперед, на месте, синграфами надежного александрийского банка. Мы с ним давно сотрудничаем.
   - Так в чем же дело? - радостно оживился Аттик. - Плати и бери! Их бы не упустить!
   - Сделка выгодная, слов нет. - кивнул Алексий. - Я уж, и ответ подготовил, утром хотел отослать. Но, после того, что ты мне нынче поведал… Поневоле задумаешься. Ведь полторы тысячи голов, всех наших трехлеток готовы забрать!
     Тут призадумался и Аттик:
   - Откуда они, такие состоятельные?
   - Сирийцы! Я через контору нашу антиохийскую кое-какие справки навел. Ведут дела, в основном, в Сирии, Финикии и Египте. Кроме того, с Архелаем Каппадокийским постоянный товарообмен. Они его - оружием дамасским, он их - воинственными рабами кавказскими снабжает. Теми самыми, из которых еще отец Клеопатры, Птолемей Филадельф, Флейтист, одним словом, личную гвардию свою набирал. И дочка… Даже ветеранам нашим, головорезов диких этих предпочитает.
   - Архелай? Антония в Парфию снаряжавший? Любопытно!.. - Атикк уже всерьез озаботился. - А вывод какой?
   - Я как письмо получил, сразу прикинул. - признался Алексий. - Зачем сирийцам столько коней? Не на ипподромы же табунами их загонять!.. Да и банк тот… Хоть и надежный, но подставной. Служат сирийцы, а капитал - египетский. Но прибыль от сделки… Уж очень, серьезная, господин, 
     - Думаешь, Антоний за этим стоит? 
     - А больше и некому… - развел руками финансист.
    - Конницу, значит, готовит?.. Может, на парфян? Отомстить за позорное свое бегство? - мечтательно предположил Аттик.
   - Тебе лучше знать, господин? – повел плечом Алексий и шагнув поближе к хозяину, тревожно шепнул. - Но зачем тогда сирийцами прикрываться? Квестора9 бы прислал. Как триумвир. Официально.
   Аттик кивнул с пониманием:
   - А за деньгами не в частный какой-то банк, к сенату римскому, к Октавиану, наконец, обратился. Мог бы и набор воинский в Италии объявить, ради такого похода. Городу и миру, как говорится…
   - И я так подумал. - согласно кивнул Алексий. - Вот и зашел…
   - Дело нешуточное! - печально признал Аттик. - Опять я у тебя в
 долгу.
    - Что ты, господин! Какие между нами счеты?  Просто… Не мог же я… Не предупредить.
    - Не мог. Знаю -  с душевной признательностью  глянул в глаза ему Аттик. И вдруг вспомнил. – Кстати, на бегах в Антиохии, мы с тобой тридцать семь с половиной талантов выиграли
   - Поздравляю! - искренне обрадовался на него Алексий.
   - Взаимно, мой дорогой! - Аттик дружески потрепал его по плечу. -Как деньги из Тарента прибудут - половину  себе возьмешь.
   - Ну, это уж чересчур! - старый финансист даже покраснел. - Я ведь своих не вкладывал!
    - Не вкладывал он! Слышишь, Тираннион? - усмехнулся Аттик. - А кто придумал, чтобы возница наш на последней прямой квадригу свою грамотно попридержал? При тебе было?
   - При мне, господин. - с готовностью подтвердил секретарь.
   - Вот и свидетель нашего с тобой преступного сговора и жуткого злодейства. - развеселился Аттик. - По Законам XII Таблиц, кара соразмерная. Поровну и приз! Так что не стесняйся, бери! Не твой бы мудрый совет, я бы там и квадранта не выиграл!
   - Но это… Четыреста пятьдесят тысяч сестерциев! Полмиллиона! - прошептал финансист, растерянно глядя то на Аттика, то на библиотекаря, то на невозмутимого Сократа.
    - Ты большего достоин! Вот и записывайся в римские всадники. В одной трибе будем голосовать! - шутил, подбадривая его Аттик, а про себя прикидывал:
  «Пока сирийцы те в Эпир плыли, коней осматривали, торговались…
Полмесяца прошло. Гонец до Рима дней семь добирался. Значит, разводное письмо Октавии он сразу после их отъезда послал. И полторы тысячи коней!.. Все сходится! Война! - заглянул мельком в свиток, открытый на портрете Антония и внутри все похолодело. - А если победит? Где тогда тестю Агриппы, другу и советчику Октавиана укрыться? В Эпире, разве что? Смешно! 
   Отвернулся, чтобы не видеть будущего своего палача. Прошелся к окну и обратно. Наткнувшись на безмятежный взгляд Сократа отвел, в отчаянии, глаза.
   - Что же с конями делать, господин? - напомнил о себе Алексий.
     Аттик остановился в задумчивости:
   - Сколько, говоришь, платят?
   - Двести пятьдесят сирийских тетрадрахм за каждую кобылу или жеребца.
   - В итоге, выходит четыре с половиной миллиона сестерциев? – мгновенно вычислил Аттик - Деньги немалые!
   - Немалые, господин. - печально подтвердил Алексий. - Но и риск!
   - А в чем он по-твоему? - тихо спросил Аттик
   - Врага снабжаем. - еще тише пояснил Алексий. - Если всплывет… Да хотя бы Меценат… Или зять твой сиятельный дознается…
    - Вот как поступим! - оборвал его хозяин. О зяте своем он как раз и
старался сейчас не думать. - Подпишем контракт с каким-нибудь
подставным лицом из Фракии10. Найдется у нас такой?
    - Непременно. - кивнул Алексий, не задумываясь
    - А в Галатии11? - испытующе прищурился Аттик.
    Алексий сморщил лоб, но лишь на мгновение:
     - Из троих сможем самого надежного выбрать.
     - А на Родосе12?
     - Там - сколько угодно! - усмехнулся финансист.
     - Все, что нам требуется! - улыбнулся в ответ Аттик. – Пусть отбирают. Но пока не клеймят. А мы весь табун во Фракию отгоним. Там грузим на галеры и передаем им уже в порту Родоса. Дальше - их заботы! А, по купчим, тем временем, фракиец твой, уже от себя, по праву собственности, перепродает их в Галатию. И уже новый владелец отправляет их на Родос  сирийцам. Понятно или повторить?   
     - Как с провинциальным кредитом? Когда вывоз наличности из Рима был запрещен? - обрадовался финансист. - Сколько же тогда денег во все стороны через контору нашу эпирскую текло!.. Считать не успевая, на вес отгружали!
    - Закон Корнелия13, консульство Луция Метелла* и Марция Рекса*
Аттик мечтательно улыбнулся, погружаясь невольно в воспоминания о давних тех временах, когда он еще и женат не был, и наследства Цецилиева не получил, и даже «Аттиком» знаменитым еще не прослыл… Жил как обыкновенный гражданин, Тит Помпоний, Но какие же  счастливые, какие солнечные и ясные были дни!..
   Скрипучий голос финансиста вернул его в реальность.
   - Но то деньги были, господин, а тут - лошади! Их ведь кормить надо. А сколько в дороге падет?
    - Все транспортные и накладные расходы включим в цену.- утешил его Аттик. - А если какие и падут… Лучше коней лишиться, чем собственной головы.
  - С этим не поспоришь. - согласился управляющий.
  - Все, Алексий! Переписывай свое письмо и отправляй поскорее. Не теряй времени! - попросил Аттик и снова взялся за «Портреты».
   - Что там у нас в последней строке? Мстя за убийство коварное с Цезарем был при Филиппах?..
    Бородатый мститель смотрел с папируса надменно и недоверчиво. Аттик сомкнул амфалы, чтобы избавиться от навязчивого этого кошмара, отложил свиток подальше.
    - Опять протокол. Никакого полета мысли! Да и политически…
Ляпсус! Они ведь теперь - враги. Вот и выходит… Гаю - как бы в
упрек. А Марку - одно расстройство. Весь Восток заграбастал, но, до сих пор, скулит, что так и не получил достойного вознаграждения за ту победу. Дрался насмерть, а трофей Гай присвоил - и власть и Риме, и лучшие республиканские легионы…
    - А почему они, после Филипп, господин, триумф не отпраздновали,? - вдруг поинтересовался старик. - Такая победа!..
   - Над Брутом? Совестью нации? - поразился детской его наивности Аттик. - Сразу видно, что ты - грек. И ничего в нравах римских не смыслишь! Да их бы на Священной дороге камнями забросали. В этом Городе никогда единодушия разумного не жди. Только страсти гражданские бушуют! Одни считают, что Брут и Кассий - убийцы бездушные. Другие, напротив, убеждены, что подлинные злодеи и палачи - Октавиан и Антоний…
    - И кто же из них прав?
      Аттик покосился на безмолвно прислушивающегося к их разговору, каменного Сократа, так удачно повернутого к двери, и тяжело вздохнул:
   - У каждого - своя правда… А, может, ее, и вовсе, нет. Просто одним вечно свободы не достает, другим - дармовых зрелищ и хлеба. А иные… О блаженном покое безнадежно мечтают.
   - Малое жилище - великий покой. - грустно качнул головой старик.
  - Ты о могиле? Верно. - оценил мудрость его хозяин, глянул задумчиво в посветлевшее окно. - Против смерти лекарства нет. Это, пожалуй, и есть единственная, истинная правда. Все туда поспешаем. Но, по пути - много любопытного встречается.
 Такая, к примеру, редкая птица, как Антоний… Дикого нрава человек! Вот ему, между прочим, ни свободы, ни покоя, ни простых благ земных, - ну, абсолютно! - не хочется. Этих понятий для него, как бы и не существует. Желает лишь постоянных побед - во всем и повсюду. Чем, не буйное помешательство? Кстати!.. - его вдруг осенило. - Как удачно ты насчет триумфа над Брутом спросил! Вот, чем мы Геркулеса нашего за жабры возьмем! Прочтет, напьется до беспамятства - рыдать над жизнеописанием этим будет!.. Записывай! «Лавры навеки стяжав, с Цезарем был при Филиппах»! Стой! Это же провокация какая-то получается! Вот прочтет он про мнимые свои «вечные лавры» и остервенеет: «А Октавиан, эта тень великого имени? Он тут - при чем?? Выходит, я, император, всем войском признанный,  под его ауспициями сражался? Еще поглядим  какой из сопляка этого - Цезарь вылупится!» Так и заорет. Вот, слово в слово!
   - Угождать великим - что сетью ветер ловить, блистательный мой господин. - глядя на него сочувственно, покачал головой секретарь - Слово - серебро, молчание - золото.
      Аттик встал перед столом, всматриваясь в глаза доверенного, старого своего раба так пристально, что тот невольно напрягся, осторожно отложил стиль к табличке и замер, как кролик перед удавом:
    - Я что-то не так сказал, господин?
     «Все-таки ты грек! - с грустью думал Аттик. - Никогда не понять тебе доблести нашей…Не только в бою и на гражданском поприще, но и в стяжательстве, самом, что ни на есть, приватном. Когда всё держится тобой и столько дел совершаешь… Без малейшего шанса   на победу надеешься. Ибо только гром с неба убеждает нас в царствовании Юпитера. Пока не отгремит…»
   И чтобы дать простодушному умнику этому полезный урок на будущее, выпалил в него целой обоймой римской народной мудрости - пусть на досуге вникает:
  - Солнце светит всем, друг мой!  Но там где мед, там и пчелы. А где ничего не можешь, там и хотеть нечего. Не берись или доводи до конца. Третьего не дано!.  У нас кто с топором, тот и с мясом. А, слишком непорочный и молчаливый, при прочих равных условиях… Всегда в новичках - чтобы не сказать в дураках - остаётся.
    И, с чувством хорошо исполненного долга, прошелся по таблину, даже на Сократа прозорливейшего, но все-таки, грека, поглядывая
снисходительно.
    Однако, мысль его,  волей-неволей, упиралась в преграду, которая
из легкопреодолимой, чисто поэтической, переросла вдруг, в далеко не шуточную, проблему в сферах высшей политики, где каждый неверный шаг мог полной потерей имущества, а то и жестокой погибелью обернуться. Вот, и думай, крутись теперь, как уж на сковородке.
     «Ну а Гай Юлий Цезарь Октавиан? Тоже, ведь - благосклонный читатель! И, вряд ли, партнерству такому с нынешним Дионисом нашим обрадуется. Тем более, что и ему никаких лавров за Филиппы не выпало! Да и не были они тогда вместе! Марк, при первом же натиске Брута, на болотах укрылся. А Гай, и вовсе, бесследно исчез. Только на следующее утро оба в себя пришли, прознав, что Кассий, не разобравшись, где свои, где чужие, сдуру на меч бросился. Хоть в чем-то сошлись. А ныне… Один исход - кто кого! Они ведь тогда не по дружбе, не из взаимной симпатии объединились. Ради мести за общего благодетеля. Но, когда двое, таких несхожих, делают одно, для них это – вовсе, не то же самое. Вот и расплевались. Был славный Рим, а где он? Так всегда с тиранами. Хотя… Кому же не ясно, что при согласии малые государства растут, а при раздорах и великие распадаются? Но мне-то! Как Сциллу эту с Харибдой обойти?»   
  - Ты уж прости старика, господин! - глуховатый голос Тиранниона вторгся в сумятицу тяжких, хозяйских раздумий. - Я тут поневоле ваш разговор с Алексием слышал… И, вот что, скажу. Если Антоний с Цезарем нынешним войну затевает. Стоит ли в портрете его поэтическом врага будущего упоминать? Нескладно получится…
     Аттик застыл, прислушиваясь к его словам все внимательней. Даже глаза округлились. А библиотекарь неторопливо продолжал, словно  тугой морской узел разматывал:
   - А вот, друга его старшего и покровителя, Божественного Юлия упомянуть… Это тронет глубоко. Тем более, буйнопомешанный, как ты говоришь… Значит, немногими, одними и теми же, мыслями одержим. Он ведь не республиканцам - убийцам императора своего славного мстил! За его честь, а не за Октавия при Филиппах сражался…
    Лицо Аттика просветлело неудержимой радостью и сердечной признательностью мудрому старику:
    - Что бы я без тебя с Алексием делал? Нет слов! Спасибо, мой милый! Гая убираем. Да так, что и менять ничего не надо! Пиши! Лавры навеки стяжал, за Цезаря мстя при Филиппах!
     Библиотекарь тоже искренне обрадовался:
   - Так - гораздо лучше, господин!! - и сжав старческими корявыми пальцами стиль, склонился над табличкой.
,    - Так что же у нас заново тут родилось? Ну, ка!.. Сначала! - бодро повелел Аттик, едва дождавшись, когда секретарь завершит свою каллиграфию и отложит стиль. - Но с чувством! Будто ему самому в тронном зале мемфисском зачитываешь!
     И библиотекарь прочел - громко и пафосно:
       - Юношей, в первых сраженьях, над солнем палящим Египта
         Римских орлов он вознес, отвагой отчаянной пылая.
         Левым, железным  крылом преграждая к Фарсалу дорогу
         Он под напором отчаянным  Помпея не дрогнул.
         Лавры навеки стяжал за Цезаря мстя при Филиппах.
   - А что? - смущенно улыбнулся Аттик. - Прямо эпитафия14! Хоть сейчас - в бронзу!
   - Он еще не умер, господин! - удивленно вскинулся секретарь.
   - В том-то и дело! - весело откликнулся хозяин. - Его тщеславие при жизни надо почтить. Так, чтобы он, ни при каких обстоятельствах, этого не забыл! Мало ли как судьба обернется? И медлить с этим не следует. Сделаем сразу… - быстро прикинул и решил. Тысячу копий. Словом, все либрарии15 садятся с утра за «Портреты»!
   - А как же «Георгики» господин? - напомнил Тираннион. - Ты ведь распорядился…
   - Публий подождет. Это важнее. - Аттик доверительно тронул его за плечо. - И завтра же рисовальщиков наймешь… Не меньше сотни!
   - Может, иначе поступим? Пусть они пока  лица в чистых свитках прорисовывают, а тексты потом, в промежутки вставим.
   - Мудро! - сразу поддержал его Аттик. - А я не сообразил… И экономней выйдет, если кто из мазил папирус испортит…
   - А скрибы16 пусть «Георгики» пока переписывают. Как ты и велел. Купальный сезон кончится – где их тогда продавать? Здесь, в  Риме? А что префект Меценат скажет, которому стихи те посвящены? Может и он подзаработать захочет - предположил секретарь. - Стоит ли дорогу ему перебегать?
   - Ну, как тебя не любить? - Аттик ласково приобнял его за плечи.
   - Так ведь, и я!.. От души. - смущенно  пробормотал секретарь, не ожидавший столь бурной признательности.
   - Знаю, дорогой мой! - не мог налюбоваться на него хозяин. - Ты да Алексий! Кому еще верить?
   - А продавать где будем? - спросил старик, старясь унять, охватившее его волнение.
   - Уж это - никак не в Риме. - Аттик сразу посуровел. - Ливия целую когорту книголюбов содержит. По всем лавкам шныряют, сатиры на Гая выискивая. И все что касается Брута. В ближайшие дни, думаю, и Марком нашим заинтересуются. Мало ли? Попадет на глаза. Да еще с прежними изданиями сопоставят… Нет, я за славой не гонюсь! Важно, чтобы обновленные наши «Портреты»  льстецам и угодникам Антония в руки попали! А там… И пред его ясные очи. Так что, продавать будем в его провинциях. В Каппадокии, в Сирии и Вифинии… Но, прежде всего, в Александрии! Поближе ко двору ее величества Клеопатры… И, конечно, в Афинах! Кто-кто, а земляки твои льстивые непременно его известят. Ты, пожалуй, заранее этим займись. Наведи мосты, с книготорговцами тамошними свяжись. Тут, кстати, цветочник есть. Тоже, между прочим, грек и, вроде бы… Не совсем бестолковый. Александр, лавка его на Священной дороге. От моего имени непременно с  ним переговори. Думаю, у него контакт с Египтом налажен. Да!.. - Аттик вдруг хлопнул себя ладонью по лбу - так громко и неожиданно, что библиотекарь невольно вздрогнул. Но хозяин смотрел на него с воодушевлением: - Чуть не забыл! Десять! Нет! Пятнадцать процентов с продаж новых «Портретов» - твои!
   - С какой стати, господин? За что? - изумился секретарь.
   - Как соавтору. Кто насчет отчаянной отваги и железного крыла меня надоумил? А про триумф несостоявшийся не ты подсказал? И Окатавиана вместе выкинули. Да, если бы не ты!.. У меня, вообще, ничего бы не вышло. Короче, двадцать процентов - твои. И не спорь! 
   Библиотекарь хотел возразить, но, громыхнувшие у входа в таблин сапоги, заставили Аттика обернуться и броситься, позабыв обо всех издательских проблемах к, возникшему на пороге коренастому британцу Админию, старшине конного конвоя, которому поручена была казнь осквернителей святого источника Ютурны.
   - Привезли?
   - Нет, господин. - развел руками гладиатор. - Дверь выбили, а там… Одни тараканы. Пришлось арендатора из постели вытаскивать - ничего не знает! Эпирот, в последнее время редко показывался. Уже за три месяца задолжал…
    - Ладно. Отдыхайте. - Аттик сразу потерял к нему интерес.              С  Ссутулившись, медленно побрел к столу. Признаться, он и не надеялся застать дочку на этом чердаке. Но так хотелось вмешаться, спасти, удержать ее на краю пропасти. Расправиться, раз и навсегда,  с подлым негодяем. А, главное, объяснить глупышке, что она в Риме, а не в счастливой Аркадии17, среди пастухов и пастушек из проклятых эклог, живет! И ей - не просто развод... Не только лишение ложа мужнего и стола... Платье шлюхи, бесчестие публичное, плети и вечное изгнание ожидает. Подумать страшно! Но надо правде в глаза смотреть.
   - Прости, господин! - робко окликнул его британец. - Я доложить хотел... 
   - Ну? - устало оглянулся Аттик.
   - Двери в храме Кастора медью обиты. Так что…Молодой Марк с Филемоном и Деметрий наш покаяния не выдержали… Мертвыми привезли.
   Аттик махнул рукой - вяло и безразлично:
   - Хозяин сам несёт ответственность за случайную гибель вещи.
Заройте! Другим - наука.
   - А с Децимом как быть? - Админий едва сдерживал волнение. - Он… Живой. Только не слышит пока. Но это пройдет.
   - Выходит, не повезло ему. – усмехнулся Аттик. - Те трое уже ни плетей не попробуют, ни строгой диеты.
   - Господин! Ты же знаешь! - взмолился британец. – На Децима всегда положиться можно. Не виноват он! Это Филемон подбил!.. Смилуйся! Только вчера, если помнишь, денарием его за верную службу жаловал! А знал бы ты, господин, как лошади его любят.
   - Лошади! - Аттик глянул на него чуть повнимательней. - А ты, ради чего так стараешься?   
   - Друг он мне, господин!.. Самый близкий! - признался Админий.
   «Вот она - дружба!.. - печально вздохнул Аттик, окидывая британца взглядом с головы до обуви. - Легионер из Лациума19, поднявший руку на центуриона, и варвар с края вселенной, проданный в рабство диким своим царьком… Что общего? А ведь жизнью рискует, переча хозяину! Но то, что Децим в лошадях разбирается, это… Аргумент».
   - Что ж… - еще раз окинул,  застывшего перед ним гладиатора, долгим, придирчивым взглядом и, как бы, убедившись в полной его благонадежности, снисходительно кивнул. - Если лоб такой крепкий, а друзья головой за него ручаться готовы - пусть живет. Скажешь Алексию,  что я велел Децима, морем, в Эпир отправить. За конями моими будет присматривать. До самого Родоса. А там… Поглядим
   - Да благословят тебя боги, господин! -  британец прижал руку к груди, а в глазах его блеснули счастливые слезы.
   - А шлюху рыжую так и не нашли? – вспомнил вдруг Аттик.
   - Нашли… Господин… - едва выговорил Админий. - Как раз хотел…Доложить.
   -  Ну, с ней… Успеем еше поговорить, - криво усмехнулся Аттик.
   Британец побледнел:
   - Не получится, господин…
   - Не довезли?! - вскричал, сжимая кулаки, Аттик. – Опять изнасиловали по дороге и прибили?!
   - Нет, господин. Ее зять твой сиятельный, доблестный Випсаний Агриппа, увез.
   Аттик кинулся к нему, ухватил за голубую ливрею:
   - Издеваешься, негодяй?!!
   - Котлом Дагда19 клянусь! - испуганно бормотал Админий. – Ее на
Велабре взяли. А у колодца… - он словно споткнулся о роковое это слово. И умолк.
    - У какого колодца?! - Аттик встряхнул его так, что серебряная фибула на плаще британца лопнула и голубая ливрея оказалась в руках хозяииа и он отшвырнул ее на пол.
    - Ют… турны! - прошептал Админий. И, преодолев жуткое это препятствие, смог, наконец, объяснить все толком. - Марк Випсаний сиятельнейший… Он с Палатина скакал взвозом Победы. Но без бороды! А, как рыжую у них увидел, примчался и отобрал. Они, конечно, доложили, что по твоему приказу отловили ее и везут, но… Не могли они, господин, достойнейшему зятю твоему, главнокомандующему великого Рима противиться!
   Аттик застыл с открытым ртом, ощущая полную пустоту вокруг. Особенно, под ногами. И не за что была ухватиться, а все мысли куда-то улетучились… Воспользовавшись его замешательством, британец поднял с пола свою накидку и бережно ее сворачивая,
попытался утешить хозяина:
   - Он и привет тебе передал.
   - Привет? – Аттик смотрел на него рассеянно, словно не узнавая.
   - Да, господин! - торопливо кивнул Админий. - И еще повелел сказать, что шлюху ту, для собственных надобностей конфискует!..
   - Так и сказал?.. - растерянно прошепталАттик.
   - Точно так, господин! - вытянулся перед ним британец. - Слово в слово!
    Нет! На чудовищный такой вымысел варвары не способны.
   «Знает! А если и бороду сбрил!.. - молнией пронеслось в голове, сверкнуло ослепительной вспышкой в глазах и погасло.
   Тот же уютный, тихий таблоин. Книги любимые, желтоватая от древности мраморная голова Сократа. Тираннион в кресле. И ясное осознание того, что ничего этого у него уже нет. Лишь обрывки воспоминаний о безмятежном покое, которым он здесь наслаждался.
И, воспринимая, как должное, совсем не ценил. И еще рыжий коротышка-крепыш с плетью и кинжалом за поясом - что он здесь делает?
   « Помпония, дочка!» - беззвучно взмолился и понял, что она его не услышит. Махнул рукой в сторону двери и коротышка, пятясь и низко кланяясь, скрылся.
   «Будь проклят день, когда я грамотея этого к ней приставил! - он гневно сжал кулаки. - Лучше бы, совсем ничему ее не учить!»
   Наткнулся на взгляд Сократа и еще острее почувствовал жалкую свою беспомощность.
   «Блаженная глупость! Чем ей поможешь когда исправлению не подлежит?»
    Подошел к столу, взял табличку, медленно  перечитал только что сочиненный стих. И тяжело вздохнул;
    «Слова сами приходят, когда предмет наполняет душу. А как же хотелось приличия соблюсти!.. Но, если Агриппа - враг, то и Меценат с ним. А Октавиан всегда их поддержит! Еще и усугубит кару.  Остается, только Антоний!»
   Положил раскрытую табличку, перед Тираннионом. Ткнул в нее пальцем:
    - Еще одну строчку, вот здесь, в самом конце, допиши!
    - Изволь, господин! Я готов.
    Аттик поморщился - словно едкая горечь в горле саднила. И, уводя
взгляд в сторону, вялым, бесцветным голосом продиктовал:

                - Марсу подобный, Геракла потомок могучий.