Глава 36. Deus ex machina

      Ты пьёшь волшебный яд желаний…

      А.С. Пушкин «Евгений Онегин»

      Воскресенье, разбавленное лишь традиционным выездом нашего семейства в церковь – да, я, не желая более никаких тревожных встреч в дубравах, шиповниках и иже с ними, предпочла трястись в коляске, чем идти пешком, – напоминало яркое лоскутное одеяло готовящегося к маскараду большого дома.
      Вот прибыл приказчик из рыбной лавки, вот – из мясной.
      Вот на дворе слышен гомон – это заносят на кухню, через чёрный ход для прислуги, ящики со свежими фруктами и птицей.
      Вот переставляют мебель в малой гостиной, где, по традиции, будут установлены стулья для пожилых и не танцующих, а также карточные столы.
      Вот надраивают до зеркального блеска полы в бальной зале, открывающейся сразу в сени.
      Вот прибыл пёстрый цыганский хор, который внесёт нотку колорита в мероприятие, а вот – и ротный командир, гость маман, позвякивает шпорами. «Ах, новость, да какая! Музыка будет полковая! Полковник сам её послал. Какая радость: будет бал!»*
      По коридорам всё топало, грохало, звенело хрусталём, фарфором и голосами прислуги. И во всём этом многоголосье лейтмотивом звучало: «Будет праздник! Будет торжество!»
      Обещанная Акулькой швея явилась ко мне в спальню в субботу к вечеру. Маленькая щуплая женщина, вызванная из соседней деревни, ловко сняв мерки и молча выслушав все мои пожелания относительно костюма, внимательно рассмотрела выполненные мной кое-как, с кляксами и помарками (перо-то не так и просто приручить!), рисунки. В глазах у швеи мелькнул профессиональный интерес, но комментировать выбранный мной странный наряд она никак не стала, и я, отметив, как быстро движутся сморщенные руки, как умелы исколотые иглой пальцы, как радуется «кутюрье» полученным от меня в счёт выполнения работы монеткам, выдохнула, успокоившись и уверившись: платье изготовят в срок, и лишнего никому не сболтнут.
      И вот уж воскресенье было и прошло; я, пытаясь занять себя чем-то, что помогло бы изгнать из головы навязчивые мысли, а из души – страх перед неудачей, кажется, больше мешала, чем приносила пользу хлопотавшим маман, Филипьевне, Ольге…
      Но спокойное ожидание, увы, не мой конёк.
      Уж такая я есть! Да, платье продумано, план по возвращению Дарси памяти – уж насколько это вообще без вмешательства специалиста возможно! – тоже.
А противный голосок то и дело шептал в ухо: «Ничего у тебя не выйдет! Схлопнетесь вы оба в следующую субботу, и не вспомнит никто, что была такая Евгения Пушная на белом свете, схлопнетесь, схлопнетесь, схлопнетесь…»
      И непокорные мысли вновь перескакивали на Иэна Дарси – высокомерного, чванливого, неприступного и, в то же время, к несчастью, страстного, сильного, пугающего. И чёрт бы его, этого шотландца, побрал, пусть бы и схлопнулся себе, никто б и не заплакал, с досадой думала я.
      Но без него, по словам Костика, было не вернуться и мне.
      Возник логичный вопрос: а с какой стати я вообще поверила Константину, придавшему меня? Я и сама не знала, почему. Наверное, просто интуитивно чувствовала, что не врёт мне бывший друг: да, врал, и врал по-крупному, но вот сейчас – нет.
      Или, возможно, просто иностранного засланца я пожалела…
      Но нет, конечно! Какая жалость? Никого я не жалела, я всегда одна – против всего мира, и нет у меня ни друзей (кроме ЛенЬского, мяуки моего косматого, но я сейчас про двуногих!), ни жалости.
      По крайней мере, именно так мне про себя хотелось думать.
      Да уж, вот именно от этих мыслей и отвлекала бестолковая возня по хозяйству!
      В результате к вечеру я так устала, что заснула, лишь только моя голова коснулась подушки.
      Спала я тревожно – меня преследовали глаза, что, в лучших традициях строк Александра Сергеевича напоминали мне «ночное небо над Невою». Во сне мне было и хорошо, и плохо, и сердце замирало сразу и от ужаса, и от неги. И всё так смешалось, так запуталось, что проснулась я рано, не выспавшаяся и усталая, пуще прежнего.
      Я, вообще, тут заметила, что с каждым новым днём, проведённым в биосимуляции, просыпание давалось всё сложнее, и уже ни йога, ни радостное чириканье мельтешащей вокруг Акулины не помогали мне прийти в себя. Что же происходило с моим телом в корпорации? Какими препаратами травили мой уже и так не слишком молодой и здоровый организм?
      В ночь на понедельник над усадьбой пронеслась гроза, и теперь сквозь окна, распахнутые настежь, в спальню заползали ароматы цветов, близкой реки, влажной листвы, травы и земли – запахи, столь любимые мной, проведшей всю жизнь в Петербурге.
      Надев лёгкое летнее платье, я спустилась по лестнице вниз.
      Бальная зала преобразилась. Кругом в больших и малых вазах стояли свежие пеоны – белые, розовые, алые, благоухая так, что, казалось, будто и не под крышей ты, а в причудливом саду, и даже строгие лики почивших Лариных смотрели со своих портеров на стенах благосклонно и мечтательно.
      В столовой тоже были цветы, и белые скатерти, и фарфор, и хрусталь, и серебро – маман, после долгих колебаний, всё же решила не отказываться от традиционного банкета в пользу более современного, но, конечно, чересчур смелого для уезда фуршета. А потому на стол уже выставляли то, что не могло быстро испортиться – блюда с фруктами, варенья в хрустальных вазочках, выпеченное с утра печенье и прочую сдобу.
      Крепостные сновали туда-сюда, каждый при деле и делом своим довольный, и, как бы крамольно ни звучало это в наш просвещённый и толерантный XXI век, совершенно не ропщущие на свою «рабскую» долю. 
      Филипьевна, воцарившаяся на кухне и покрикивающая на кухарок, сообщила, что Пашет и Ольга уже позавтракали в своих спальнях, поэтому я, никого из «родни» не встретив, стащила с противня горячий ещё и восхитительно пахнущий свежей сдобой пирожок.
      И вышла в свежее от избытка влаги, солнечное летнее утро.
      Куда я направлялась? В принципе, сходя с порога, никакого определённого плана я не имела – разве что занять время до того момента, как нужно будет облачаться в костюм. Но этот воздух, это утреннее солнце, эта дышащая влагой и паром земля – в такое утро как никогда хочется прогуляться, а ещё хочется жить, и верить, и любить. Мимо клумб и пруда, вдоль по свежепосыпанным песком и опилками дорожкам, я вышла из тенистого сада на луг, яркий и душистый в своём летнем разнотравье. В голове было приятно пусто, и я, склоняясь, срывала то тут, то там понравившийся цветок, сбирая букет.
      Нет, мне ни о чём не думалось – и это было так приятно, просто идти вперёд, в никуда, просто дышать и любоваться цветами, когда на плечах не чувствуешь груза ответственности, а сердце не сдавливает когтистая лапа страха за будущее. Ах, вот бы так было всегда!
      Но, как метко заметил кто-то из классиков, всегда – это слишком долго.
И моё прекрасное мгновение закончилось. В голову вернулись все эти бесконечные, пугающие «а что, если?» и «а вдруг?», под ложечкой засосало то ли от голода, то ли от вновь поднявшего голову страха, а мысли побежали по кругу, словно белка в колесе. На что я так наивно надеюсь – что мой маскарадный костюм поможет Дарси вспомнить, кто он есть на самом деле? Что мы с ним, взявшись за руки, промаршируем по дороге из жёлтого кирпича в старый-недобрый реальный мир? Что, даже если всё получится, Демиюрг просто не даст отмашку убрать нас – нежелательных свидетелей его противозаконных экспериментов?
      Честно говоря, я особо и не задумывалась о том, что может случиться там, в реале, уже после пробуждения. Первоочередной задачей стало, как в бразильском сериале, избавление чужого мне человека от амнезии, а я – разве ж я знаю, как вообще к этой проблеме подступиться?
      Вот бы, как в книжке: эдакий бог из машины**, взял и подал мне ответ на блюдечке с голубой каёмочкой! Тьфу, да какие боги, какие машины, какие, на фиг, букеты из полевых цветов…
      Очень хотелось бросить эту вязанку тут же, да ещё и, для вящей убедительности, потоптать нежные головки ногами. Но они-то, эти голубые, розовые, жёлтые, такие милые и беззащитные, причём? И я, вздохнув и перехватив букет, пошла назад, стараясь убедить саму себя, что ничего, всё ещё будет хорошо, не знаю, правда, каким макаром, но обязательно-преобязательно будет!
      Словно возникнув из-под земли, дорогу мне преградила та самая старая знакомая – цыганка – старушка в коконе разноцветных этнических тряпок и позванивающих монист. Снова луг, снова одна единственная тропинка, и снова никак не пройти незамеченной мимо.
      Блин, ну за что?
      — Здравствуй-здравствуй, голуба, что не отсюда! – нагло прокаркала в рифму старая карга, не давая мне пройти. – Что, вот и пожаловала к старой Владе за зельицем?
      Я приготовилась, было, возмутиться – мало того, что не даёт пройти, так ещё и всё вывернула: подумаешь, я к ней пожаловала! Она что, луг Ларинский приватизировать успела?
      Но в голове щёлкнуло – бог из машины.
      Ну а вдруг?
      — Зельице, говоришь? – задумчиво уточнила я, словно принимая решение. – А имеется у тебя, скажем, такое зелье, чтоб память одному ослу упрямому вернуть?
      Живо изобразив на своём морщинистом лице сожаление, цыганка развела руками.
      — Старая Влада волшебством не торгует.
      Интересная манера интриговать зрителя – точно «актриса из подгорелого театра»! А ещё это «волшебством не торгует» – ага, конечно! Только втюхивает суеверным крестьянам типа старой Филипьевны своё вуду-худу – я сама успела на себе его пережить, только со мной-реалистом и атеистом это всё не работает!
      — А чем старая Влада торгует? – хитро прищурилась я. – Приворотными зельями? Струёй бобриной? Или, может, выигрышными лотерейными билетами?
      Я-то, уже разочаровавшись и поняв, что просто трачу время, рассчитывала бесполезную старуху своими словами обидеть, да и пройти себе до дому – уже пора одеваться к маскараду. Но цыганка, кажется, и вовсе не оскорбилась моим сарказмом, только сунула иссохшую руку-птичью лапку куда-то внутрь, под многочисленные шали, извлёкши на свет божий крошечный бутылёк.
      — И зелье приворотное, и струя бобриная тебе, бедовая, без надобности. Ни колюка-трава, ни нечуй-ветер, ни петровы батоги, ни присуха не помогут, девка, горю твоему. Но урони три слезинки из этого сосуда в чашу твоего «осла упрямого»
– и умрут твои беды, как сорванные цветы без воды умирают.
      Мне же не показалось, да? Цыганка, распрямившаяся и на долю секунды показавшаяся мне не только много моложе, но и странно знакомой, специально выделила в своей речи это самое страшное… «умрут»?

      ________________

      * А. С. Пушкин «Евгений Онегин», XXVIII.
      ** Deus ex machina (лат.) – «бог из машины», неожиданная, нарочитая развязка трудной ситуации с привлечением внешнего, ранее не действовавшего в ней фактора, например, чудесное спасение героев.