Подонки Ромула. Роман. Книга вторая. Глава 53

                ГЛАВА LIII.

   Пожалуй, это и к лучшему было. Ведь в Риме никто его не ждал, только Меценат с множеством вопросов. Он уже отправил в Клузий гонца с письмом, где советовал обещать Козерогам взбесившимся хоть луну с неба, и возвращаться в Рим, как можно скорей. Но успокоиться не мог - посеянные Аттиком плевелы прорастали страшными подозрениями и разговор предстоял не простой. А как его начать? Издали? Шлюхой рыжей поинтересоваться или сразу сношениями с Антонием? И как быть, если подтверится, и Марк, напрямик, предложит ему Гая предать? Вопрос обоюдоострый. Не то, что всего нажитого - головы можно лишиться!.. А если скрыть измену свою попытается? И того хуже!..
  Исподволь и другая тревога подступала. Гнал ее от себя, заслоняясь надуманными какими-то объяснениями, которые сам же и отвергал, тут же изобретая новые. Но и они, спустя мгновение казались бредом. А по спине уже пробегал нехороший холодок…
  Еще собираясь к Ливии послал людей к Капенским  воротам, встретить конвой из Формий и направить его, вместе с задержанным, а также изъятым на вилле архивом к нему, на Эсквилин. В отдаленном подвале было готово помещение для пленника. Строго охраняемое, сухое и, разумеется, без окон. Кроме того, велел отыскать младшего Цицерона. Живого или полумертвого, после очередного запоя  - неважно,. И тоже, без объяснений, доставить в черный дворец. Прямо в баню, где привести в чувство, если понадобится, и дать отоспаться, чтобы к утру твердо стоял на ногах, а язык на очной ставке,с несомненно знакомым ему, Тироном, не заплетался.
  Возвращаясь с Палатина,  не сомневался в том, что все его распоряжения выполнены и, мысленно, готовился к судьбоносной, возможно, встрече. Но, оказалось, конвой в Рим так и не прибыл, да и младший Цицерон ни в одном из регулярно посещаемых им злачных мест, а точнее, кабаков и борделей, не обнаружен. Доложили также, что по Городу ползут слухи о некоем кровавом сражении на Аппиевой дороге, близ «Трех Таберн». Не дожидаясь его, туда уже выслали дежурную алу1 из претория и три турмы Стремительного легиона, поскольку сведения, полученные из разных источников были крайне противоречивы - то ли центурия гвардейская полностью перебита, то ли целая когорта полегла. Трупы по всей дороге до Аппиева форума. Вокруг - кони обезумевшие скачут. И транспортное  сообщение по каналу прервано.
  «Юпитер Всемогущий и Отец Марс! - беззвучно взмолился префект. - Неужто Антоний высадился? А я тут один и неизвестно на чьей стороне Агриппа! Конечно, флот в проливе без боя их бы не пропустил. Но Сицилию с запада можно обогнуть и, минуя Сардинию, прямо на Остию выйти! А если триремы на веслах по Тибру поднимутся - как Город спасать? Три когорты преторианцев и лагерь Седьмого Стремительного за Ватиканом. Но я же не стратег!.. Только в мирных переговорах участвовал. Да и кого тут спасать? Ливию? Которая даже письмо Гая не стала при мне вскрывать!.. Как будто он там в любви к ней изъясняется, а не о боях с далматами жалобно стонет… Какое уж тут, доверие?..»
   А тут еще божок этрусский, как неродной, дубиной сучковатой грозил. Схватил его со стола, выдвинул ящик, чтобы убрать Херкле несносного с глаз долой, а там… Ну, чем не засада?! Табличка роковая, в чьих только руках не побывавшая; полная, но запоздалая реабилитация, вскрывшего вены Руфа; письмо зверски зарезанного Цезаря и младенческая булла потерянного его сына, с зубом волчьим, который не уберег…
   «И чтобы так совпало! - подумал Меценат, с грохотом задвигая ящик и возвращая Херкле на стол - спиной к себе, дубиной к выходу. - Развод Октавии, бунт Козерогов, измена раба подлого в собственном триклинии,  осиное гнездо на Велабре, явная злонамеренность Новия, тайное недоброжелательство Азиния Поллиона… Да еще новоявленный отпрыск Цезаря, которого, в сложившейся ситуации, обезвредить необходимо немедленно! Если на свою сторону не привлечь…»
  О том, что он мог ускользнуть и оказаться вне досягаемости, страшно было подумать. Но ожидание запропавшего конвоя становилось невыносимым. И, не усидев в  таблине, Меценат расхаживал взад-вперед по черному портику, поглядывая в дальний конец аллеи, словно и не замечая  томящегося  неподалеку Главка.

                *       *
                *

     А в доме Агриппы лишь водяные струйки бессмысленно отмеряли часы в темном пустом таблине. Да верный Марципор страдал в атрии, глядя, как молодой раб подбрасывает, по его приказу, уголь в фамильный очаг, не понимая - зачем жечь ценное топливо понапрасну, когда в доме - ни хозяина, ни хозяйки? А маленькая госпожа, настрадавшись за день, уснула, прижимая к себе деревянного своего мальчугана.
    И снилось ей, что все собрались в саду - мама, отец, дед, бабушка Пилия… А Магия, такая добрая, принесла ей подарок - бамболу-девочку в красных туфельках и огненной, как волосы ее, палле. И можно теперь Гая ее, чтобы не скучал, на невесте этой красивой женить! Ничего, что у него ножка левая отчего-то не гнется, Марципор починит и будет Гай, как новенький! Только надо ему тунику и голубой плащик к свадьбе пошить, как у Эвбула…
    Но, судя по тому, что творилось в этот час на Квиринале, сон этот, такой солнечный, золотистый, благодаря натянутому над перистилем тенту, был совершенно несбыточным.
   Ни мольбы, ни слезы материнские Помпонию не вразумили. И слышать не хотела о возвращении к мужу на Палатин. А, увидев отца, разрыдалась так неудержимо, что у Аттика не осталось сомнений - дурь засела в ней основательно. Даже если устранить Эпирота, нечего и думать о том, чтобы уладить все втайне от Агриппы. Значит, развод.
   «Боги всеблагие! Снова и снова вопрошаю безмолвные небеса - почему же вас нет?»
   Одного хотелось - зажать уши и бежать подальше от воплей этих невыносимых и слез. Но сил не было. Да и где укрыться от родной семьи, от всей своей жизни? Едва дотащился на ватных ногах до середины атрия и рухнул в кресло, торопливо подставленное, верным Алексием… В полном отчаянии:
  - К Эпироту? Куда? В инсулу на Проклятой улице? Под крышу?!Всевышних за скромность мою благодари! За то, что отец твой магистратов никогда не домогался! А был бы я сенатором? Да по Закону XII Таблиц, за позорную связь с либертином, тебя бы плетьми  на Марсовом поле засекли! Счастье, что я - простой римский всадник, и ты лишь бесчестью и изгнанию подлежишь! Ах, не волнует?!. - он чуть не задохнулся от возмущения.
   «Обезумела! Нет, никогда мне их не понять, даже дочь родную. Глаза у них, что ли, иначе устроены? Марка Випсания, будь он не то, что с Антонием!.. Да хоть с царем парфянским в преступном сговоре! С ничтожеством полным, Эпиротом, сравнить?.. Она и не сравнивает! Раба вчерашнего, урожденного свинопаса мужу доблестнейшему предпочитает!  С ним, мол, и не поговорить…  Ни в чем, кроме водопроводов и тупой солдатни, не смыслит!.. Это об Агриппе, бесчисленным дарованиям которого любой  позавидует! И внешность героическая - сложен, как Аполлон, черты лица благороднейшие. Бороду бы еще сбрить!..»
   И тут Пилия, утерев слезы, неожиданно напала на мужа с тыла:
  - Вот они, плоды твоего воспитания! Недаром говорится - чем лучше лепечет по-
гречески, тем отъявленней негодяй. Это о тебе! Мою жизнь загубил, а теперь и дочь пропадает!
  - Не пропадаю я! - кричала Помпиония, сморкаясь в пушистую маппу и отбрасывая ее на пол. - Только  теперь по настоящему жить начала! С человеком, который меня понимает, не то, что каменный тот истукан!
   - А с дочкой что будет? О ней подумала?!
   Аттика только плечом повела:
  - Думай - не думай, а по варварским вашим законам, дети после развода все равно с отцом остаются…
  - И правильно! -  одобрила Пилия. - Мыслимо ли воспитание развратницам бесстыжим таким доверять?
   - Это я  - бесстыжая? - взвизгнула на весь атрий Помпония. -  А ты - сама
стыдливость! Вместо со своей Мильто!..
   - Что? Что ты сказала?! - в ужасе отшатнулась и тут же ринулась на нее мать.
   Аттик встал и, молча, побрел в сторону своего таблина.
  - Где же власть отцовская?  - взывала, вдогонку ему, жена.
   Отмахнулся, не оборачиваясь. И вдруг, от слов ее, все просветлилось:
  «Он ведь при заключении брака приданое присвоить постеснялся! Вот, дочка под покровительство его и не перешла. В моей, отцовской власти осталась! И уже вторую ночь в доме мужа отсутствует. А если и третью ночь вне дома его проведет, Агриппа, по закону не вправе уже развода требовать. Только бы к утру не прискакал и до рассвета третьей ночи вернуть ее не попытался! А там уж, сообразим, как неверность супружескую его доказать. И не Аттика моя, сам он виновником развода окажется. Тем более, Ливия рыжую на Палатине видела - грех удачей такой не воспользоваться. Он еще приданое  мне вернет!..»
   В предвидении счастливого такого исхода ему даже спать расхотелось. Что приданое? Каких-то три миллиона… Капля в море! Незаметная почти, в потоках низвергающихся из всех банковских его контор. Не корысть, само изящество замысла вдохновляло! И для дочки - спасение.
   «А Эпирот? Мерзавец, конечно. Но с Тибром можно повременить. Сыновей Ливии обучая, он, при правильном руководстве, немалое влияние может обрести. Еще и полезным окажется. А там… Всего-то за четыреста тысяч сестерциев можно и его во всадническое сословие вписать. И почему бы тогда Помпониолу замуж на него не выдать?  Если уж, на то пошло…»
   Он совсем взбодрился. Даже каменный взгляд Сократа не смущал. Уважительным показался. А опередивший хозяина раб уже поставил лампу на стол и кинулся зажигать канделябры. Но Аттик его остановил:
 - Достаточно. Не надо больше света. Арсама сюда. И кого-то из скрибов.
  "Те двое, непременно изворачиваться начнут. А этот парфянин и сухую траву медом поливает. Из-за Митры своего, бога клятвы и верности, солгать не посмеет. - прикидывал  Аттик, глядя на излучавший мудрость и божественное спокойствие затылок Сократа. - Так-то, Пилия!.. Достойный муж решения должен принимать. И меры соответствующие, а не вопли бессмысленные ваши слушать».
  Арсам не заставил себя ждать. Явился бледной, насмерть перепуганной тенью. И сразу Митрой поклялся что, вовсе и не хотел язык шлюхе отрезать. Эвбул надоумил. А виноват во всем Кулф, который гнева хозяйского устрашился. Потому что раньше еще, сам ее поймал и отпустил за денарий. 
  - Выходит вам для того язык ее понадобился, чтобы правду от меня скрыть? - ласково уточнил Аттик.
   - Да, господин. - прошептал парфянин искренне раскаиваясь.
   «А я им жизнь свою доверял! - ужаснулся хозяин. - Избавляться немедленно! Кстати, и свидетелей не останется того, что Агриппа случайно и только под утро впервые ее встретил. И тут же в Клузий умчался…»
   Но тут, в полумраке таблина новая опасность забрезжила. Прошелся вдоль стола, заглянул в мраморные глаза Сократа, словно совета спрашивая.
  «Вчера троих из-за шлюхи казнил. Сегодня из-за нее же, еще трое смерти заслуживают. Как бы все прочие не взбунтовались… Большие пожары всегда с искорки малой возгораются!»
  Обошел вокруг стола, сел в свое кресло и глубоко задумался…
  Арсам застыл посреди таблина, не смея поднять глаза на хозяина, а из-за спины его уже выглядывал заспанный скриб с распахнутой табличкой и стилем наготове. Но ни допроса с пристрастим, ни записи его для очных ставок Эвбула с Кулфом, Аттику больше не требовалось. Все уже решил:
  «В Ардею! Откуда пришли, туда пусть и отправляются. А что там с ними случится?.. Меня, как бы, и не касается. Но мальчишке же этому тайны такие доверять…»
   И взмахом руки отпустил писца:
  - Иди Аммоний! Ты не понадобишься.
  Окинул взглядом могучую стать гладиатора и сокрушенно покачал головой:
   - А с вами что делать - ума не приложу… Я ведь не жесток, несмотря на ошибки, верную службу вашу ценю. Вчера, вот, Децима помиловал, сам знаешь!.. Да и вас… Даже голодом не хочется морить! Но… Не повезло вам, орлы, с рыжей этой. Зять мой славный, Випсаний Агриппа, до крайности взбешен! Смерти вашей требует!
   - Как же так, господин? - изумился Арсам. – Столько лет нас знает. Меня… Так даже по имени назвал!
   - В том-то и беда! - Аттик тяжело вздохнул. - Всех троих по именам перечислил. И повелел на зловещем дереве распять.
   - За что? - в ужасе прохрипел гладиатор.
   Аттик пожал плечами в полной, как бы, беспомощности.
  - Я - только всадник римский. А Випсаний Агриппа!.. Разве императору и начальнику всей конницы римской возразишь?
  - В ноги к нему кинемся!.. - в глазах Арсама блеснула надежда.
  - Бесполезно. - печально отмахнулся Аттик. -  С утра ликторов своих обещал прислать, чтобы на казнью вашей проследили.
   - И ты, господин… Нас… Казнишь? - едва выговорил гладиатор.
  - Нет! - решительно объявил  Атттик. - Скажу, что нынче ночью все трое бежали. - вскочил из за стола, и стремительно, словно в порыве человеколюбия, подступил к бедолаге вплотную. - И спрячу! В Ардейской  школе своей, где вы обучение проходили. Собирайтесь, да поживей! А я пока ланисте напишу, чтобы принял вас, как подобает. Новичков будете школить!
   Арсам схватил его руку и зашептал, припадая к ней губами:
   - Да хранит тебя Митра, Исполненный света, Выпрямитель линий, Зиждитель договоров! Да хранит он тебя, господин, тысячью восприятий,тысячами глаз, тысячами ушей, десятью тысячами шпионов!
   - Ну довольно! Стольких шпионов и у Ливии Друзиллы нет. - смущенно заулыбался Аттик, высвобождая свою руку и потихоньку подталкивая Арсама  к выходу. - Не теряй времени! Кулфа с Эвбулом поторопи. И, перед выездом, за письмом зайдешь. Одному тебе доверяю. Ланисте прямо в руки отдашь!
   Огромный гладиатор кивал, утирая слезы, доверчиво, как малое дитя, порывался снова облобызать руку доброго господина. Но Аттик не позволил, еще и пальцем пригрозил:
  - И чтобы в Ардее - ниже травы! С Агриппой шутки плохи! Всего-то полтораста стадий от Рима. Так что… Не высовывайтесь, пока я за вами не пришлю!
   Постоял, прислушиваясь к торопливо удаляющимся, грузным шагам и,кивнув удовлетворенно , направился к столу. Глянул на невозмутимого Сократа и в приливе радостных чувств, сам того не ожидая, щелкнул пальцем по кончику отбитого, канувшего где-то в глубинах веков, мраморного носа мудреца. Сел потирая ладони к столу, подвинул лампу поближе к распахнутой перед ним заранее, как издавна было у них с Тиранионом заведено, табличке  и быстро, почти не задумываясь, написал:
   «Тит Цецилий Помпониан – Ификрату, привет!
   Если ты не забыл многочисленных моих услуг, оказанных тебе в прошлом, и рассчитываешь на мою благосклонность в будущем, позаботься о том, чтобы три негодяя, которые доставят тебе это письмо, были немедленно заключены в эргастул. Ввиду особой дерзости, содержать их следует в  строгой изоляции от всех прочих и, непременно, в цепях, пока не представится возможность выпустить их на арену для участия в травле диких зверей, желательно в Капуе или в Кумах. Римские цирки исключаются.
  Учитывая твой многолетний опыт в такого рода делах, я счел бы себя глупцом, если бы вознамерился давать, в этой связи,  какие-либо советы ученейшему.  Хочу лишь поделиться мыслью, возникшей у меня в итоге жизненных наблюдений, а также, при сравнительном анализе финансовых отчетов о проведении  массовых зрелищ, совмещаемых со ставками на тотализаторе. В орехе2:
  Принадлежность публики, заполняющей ряды  трибун наших и  амфитеатров, к роду человеческому никак не определяет ее зрительских предпочтений. Наблюдая схватку хищного зверя с человеком, публика разумеется, предвидит победу себе подобного. Но, втайне, ей хочется, чтобы победил зверь, а человек был разорван на части и сожран у нее на глазах. Конечно, никто открыто в этом не признается. Но какое  разочарование, какое уныние видишь на лицах, когда на арене бьется в смертельных судорогах очередной лев или крокодил с жалким обрубком хвоста и раздробленной пастью. А бестиарии, между тем, тупо отстаивая свою жизнь и, совершенно не оправдывая ожиданий трибун, разят копьями новых и новых несчастных животных. Это не способствует популярности, а следовательно, и прибыльности этих зрелищ, то есть, дальнейшему развитию и процветанию нелегкого твоего ремесла. А ведь в подобных схватках многое, если не все, от качества доспехов и вооружения зависит!...
  Полагаю, ты поймешь меня правильно. И сумеешь порадовать народ тем
зрелищем, коего он с таким нетерпением жаждет. Надеюсь, на неизменную твою исполнительность, как и на умение молчать, не задавая лишних вопросов. Радоваться!»   
  Захлопнув табличку, обмотал ее вдоль  и поперек пурпурной тесьмой, затянул хитроумный узел, залил его, расплавленным над светильником воском, дал воску остыть и тиснул в него печать - вздыбленного эпирского скакуна с развевающейся по ветру гривой.

                *       *
                *

  Свернув от Большого цирка к Велабру, освещенному витринами термополий и кабаков, Азиний издали разглядел две тени, блуждающие вблизи инсулы  Диоскуров, где квартировал Новий Нигер.
   «В плаще меня не узнать. На обратном пути следом увяжутся? Не беда. Особенно в темноте… Жалкие обыватели городские! А всю Галлию за пятнадцать суток пересечь? А зимний марш-бросок через Севенны не пробовали? Ну и топчитесь, проклиная судьбу, по всему Палатину, ловите меня до утра!.. Прохожими родились, прохожими в пыль этих мостовых и уткнетесь».
  Приблизившись, натянул капюшон на лицо. Шел не спеша, чувствуя на
себе цепкие их взгляды, как бы, и не замечая наружной лестницы, ведущей на третий этаж. И вдруг сорвался с места и побежал, мелькая среди колонн кирпичного портика, к узкому проходу, разделявшему инсулу на два зеркально одинаковых жилых корпуса, отчего и прозвали ее инсулой Диоскуров или домом Близнецов.
   Он не ошибся. Собачий инстинкт погони мгновенно захлестнул все прочие чувства надзирающих. Будоража ночь стуком деревянных подошв, топали за ним во всю прыть, а кто-то даже рычал:
   - Стой!
   Будто и не слышал. Пронесся беззвучной тенью вдоль запертых лавок, свернул в темный проход и, шагнув влево, слился со стеной, укрываясь за выступом в основании арки, соединявшей торцы зданий у самой крыши. Может и не следовало этого делать, но не смог отказать себе в удовольствии лишний раз убедиться в том, что двадцать лет жестокого насилия над собственным телом не прошли даром - на что-то еще способен, жиром не оброс!
   Преследователи ворвались в арку, пыхтя и отдуваясь, но, пробежав несколько шагов в темноте, приостановились.
   - Где он?
   - Видать, босиком, сволочь, бегает! И не услышишь!..
   Азиний замер позади них, стараясь не дышать, тем паче, не рассмеяться.
  «Вот почему сенаторская обувь такая мягкая. Чтобы смыться можно было при случае, без шума и пыли!..»
  - Там дальше дворы. Деревьев, кустов понасажено, голые бабы из мрамора, как в садах Мецената!.. Толковому вору спрятаться - раз плюнуть! А в инсуле этой одни толстосумы живут. Квартиры комнат по шесть! Меньше, чем за десять тысяч сестерциев в год и не снимешь… - пояснял более опытный.
     - Так нам же не за ворами велено следить! - напомнил второй.
     - Много ты понимаешь! - насмешливо отозвался первый. - Хмырь  поднадзорный с третьего этажа, небось, седьмой сон видит. И окна темные! А вора заловить, никогда не помешает. Сколько Фурнию за карманника того отвалили? Не слыхал?
   - Три  денария! - второй даже сплюнул с досады.
   - То-то! Взял при горящем, как говорится, прямо под смоковницей, у XII Таблиц. А пасти должен был коллегию булочников у храма Меркурия. Аж на Авентине - и ничего!.. Сошло! А поймай мы, к примеру, чердачника… За него вдвое заплатят! - размечтался первый топтун. - Так что, ты справа заходи, а я - слева. И подошвами, подошвами не греми! С пятки на носок ступай, как учили!..
   Крадучись и озираясь во мраке, они двинулись во внутренние дворы. А Поллион скользнул из своего укрытия на улицу, прошел, не спеша к наружной лестнице и, никем не замеченный, поднялся на третий этаж.
  Раб, молча впустивший его в квартиру, запер обитую бронзовыми пластинами, тяжелую дверь на все засовы и пошел доложить хозяину. Но не в таблин или спальню, расположенные  в дальнем конце прихожей, а направо по коридору, ведущему в триклиний, на кухню и в комнаты рабов.
   «Что ему там делать?» - удивился Азиний.
   Прислушался, но из триклиния не доносилось ни звука. Стояла такая тишина, что квартира казалась вымершей. Светильники не горели. Лишь неяркие сполохи, потрескивавшего в очаге огня, выхватывали из темноты мозаику на полу, мерцали трепетными бликами на стенах прихожей, размерами не уступавшей иному атрию.
  Да и комнат здесь было не шесть, а поболее…
  «Пожалуй, топтуны внизу недооценили здешний уют». - подумал Азиний, радуясь за друга, который, пусть и не в собственном доме, но вполне достойно устроился. Несмотря на презрение к стяжательству и полное отсутствие коммерческой жилки.
  Что-то в наследство от отца досталось. Жена небольшое имение в Авсоне в приданое принесла. Сенат, постоянно в услугах его нуждаясь, жалованье какое-то выплачивает, иной раз и друзья за частные, успешные обычно, расследования, благодарят. Не деньгами, конечно. Денег он бы  не взял. Но от подарков некоторых не в силах отказаться.
  Вот и бронзовая эта фигурка Минервы с копьем чуть поблескивает у окна за алтарем ларов - дар покойного Цицерона, сделанный еще в консульство его, за помощь в раскрытии заговора Катилины. А на стене у входа в таблин - простой солдатский щит, времен войны с Ганнибалом, которым он особенно дорожит, потому что подарен он…
  «Да… - вздохнул Азиний - В той, другой жизни, Марком Порцием Катоном, еще перед отплытием его на Кипр... А вот, в связи с чем?..»
  В ожидании хозяина, прошелся в полутьме. Конечно, не было здесь ни мраморных колонн, ни привычного отверстия в крыше, сквозь которое можно было бы на звезды взглянуть, ни имплювия с зеркальной гладью воды…
  «Но он здесь полжизни прожил… Сроднился, поди, с этими стенами - Азиний протянул руку, коснулся шероховатой, изрубленной в давних схватках, поверхности щита, выделявшегося на фоне стены темным прямоугольником, с поблескивающим посередине бронзовым умбусом. - А  такой подарок от Катона - все равно что  высшая воинская награда. Видно крепко их что-то очень важное связывало. Что? Сколько раз спрашивал!.. Не говорит».
  - Рад видеть тебя, Гай! Хотя и не ожидал. Тем более, в столь поздний час… - Новий приподнял лампу над головой, чтобы получше разглядеть гостя. - Что стряслось? 
   Азиний шагнул навстречу:
  - Не со мной! - и обхватив друга за плечи, шепнул. - Гораций поведал… Тирона твоего взяли?
  - Выходит, не только моего. Раз уж ты здесь. - заглянул ему в глаза Новий.
  - Не знаю. - поморщился Азиний, терзаясь сомнениями. - Заговоров плести не хочу. Но, как услышал, что тебя коснулось… Не мог в стороне остаться. Он - что? Действия какие-то предпринял?
  - Какие действия? - удивился Новий. - Он еще и понятия о родстве своем не имеет.
  - Так ты ему не сказал?! - у Азиния и руки опустились.
  - Собирался. Но вот… -  вздохнул в полной тишине Новий. - Не успел.
  - Как же докопались?
  - Не представляю. - Новий не скрывал растерянности. - Не знаю даже, где он теперь. Раб, которого я в Формии послал еще не вернулся.
  - Ну, оттуда его уже увезли… Можешь не сомневаться!
  - Но, вот что странно!.. Новий на мгновение задумался. - Когда Меценат меня допытывал… Было такое чувство, что угрозы этой предполагаемой, то есть самого Тирона, он еще и в глаза не видел.
  - А в чем проявилось?
  - Точно не скажу, но… Он бы совсем по-другому себя вел. Увереннее, что ли?.. Ему бы на Марка разок взглянуть, в момент бы сообразил, что тот ни на какое коварство  не способен. И ничего против них не замышлял.
  - Думаешь, еще не схватили?   
  Новий только плечами пожал.
   - Надеюсь. Но то, что ни в претории, ни в Карцере его нет, это я выяснил. И от людей, которых я и у Капенских ворот и в Эмпории расставил, известий пока никаких…
  - Так ты отбить его хочешь? - воодушевился, истосковавшийся по боевым схваткам,  Поллион.
   Новий глянул печально:
  - Нет, Гай. Такими силами я не располагаю.
  - А у меня!.. - рванулся к нему Азиний и зашептал взволнованно. - Нет больше сил, терпеть это удушье! Нам ведь и собственная жизнь не принадлежит! Ну, в чем он виноват? В том. что на свет родился? Если хоть волос с головы его упадет!.. Всех ветеранов своих подниму! За пять лет, думаю, еще не совсем от рук отбились, оружие не разучились держать!
   - Ты кого-то опасаешься, Гай? - слегка усмехнулся Новий. - Никто нас не слышит. Ни у префекта, ни у Ливии здесь ушей нет.
   - Не о себе беспокоюсь! - огорчился Азиний, заподозрив насмешку. - Но.. За каждым вздохом твоим следят. Прямо под окнами соглядатаи!
  - Удивил! - улыбка Новия стала еще шире. - С утра еще, как от Мецената вышел…  Всю их свору по Городу… Как на цепочке вожу.
  И вдруг помрачнел, обеспокоился:
  - А тебя видели?!.
  - Мельком. - беспечно отмахнулся Азиний. - До сих пор по дворам рыщут.
  - Уйти незаметно сможешь?
  - Я только вошел! А ты уже выпроваживаешь? Никакого гостеприимства! - весело упрекнул его Поллион.
  - Не время шутить, Гай! – нахмурился Новий - все-таки он был постарше годами, пусть и квесторий, всего-навсего, а не триумфатор и консуляр.
   Азиний потянул носом воздух:
   - А что это от тебя дымом несет?
  Новий понюхал рукав своей туники:
  - Письма старые  жгу. Те, что с поисками его связаны. Пойдем! - кивнул направо, в сторону темного коридора. - Там и побеседуем. Приятное, как говорится, с полезным совместим…