Подонки Ромула. Роман. Книга вторая. Глава 55

                ГЛАВА LV.

     Минуя триклиний и спальни рабов, Новий провел его в конец коридора, откинул завесу в кладовую, где хранились запасы провизии. Дальше был тупик, полки какие-то заставленные. Но запах гари усилился. Новий нажал на стенную панель справа и полки с горшками и амфорами  сдвинулись влево, открывая узкий проход. Этого Азиний не ожидал:
    - Да ты и впрямь конспиратор!
    - В стене паз. Системой противовесов и зубчатых колес полки в кухню выдвигаются. С лебедок строительных снял. - пояснил Новий, гордившийся, самодельным своим приспособленияем.
    - Рабы знают? - спросил Азиний, протискиваясь, вслед за ним, в тесный тайник, где и развернуться негде было..
    - Только один. - Новий шагнул влево и исчез, а голос его стал отдаляться. -
Надо же кому-то снаружи присматривать, пока я здесь.
    Азиний свернул вслед за ним и оказался в довольно просторном, вытянутом в длину помещении. По обе стороны до потолка, тянулись полки со стопками табличек и пронумерованными капсами, откуда торчали бесчисленные свитки. К стойкам были прибиты поперечины, чтобы взбираться наверх. В дальнем конце дымилась переносная жаровня. Новий бросал в нее смятые клочья папируса и обломки табличек. Охваченные огнем, они вспыхивали, превращаясь в пепел, а дым уходил в отдушину под потолком.
    Азиний изумленно оглядывался.
  - Мне бы и в голову не пришло, что в инсуле такое возможно!
    Новий, не оборачиваясь, кивнул:
  - Переселился сюда сразу после квестуры, которая Мамертинским Карцером завершилась. А все доказательства по делу Катилины исчезли. Вот я часть кухни и отгородил, полагая, что и в дальнейшей моей карьере сложности могут возникнуть. Насчет сложностей не ошибся. А карьера не задалась. Триумвират… Клодий, с его бандами, на всех выборах голоса рапределял - не кланяться же ему в ноги!.. А там вы из Галлии явились с императором славным и стройными шеренгами его кандидатов…
    - А что ты здесь хранишь? - спросил гость, чтобы не выслушивать эти запоздалые, республиканские  упреки, на которые и возразить было нечего.
    - Старье всякое! - отмахнулся Новий. - Протоколы допросов, показания свидетелей, которых давно в живых нет. Словом, ничего достойного роскошной твоей библиотеки… Но вот там! - он указал на полки, справа от Азиния. - От пола до потолка - архив Цицерона!
    - Как же он в проскрипции уцелел? Когда все имущество его конфисковали? - разглядывая потемневшие таблички и капсы со свитками, Азиний глазам не верил.
    - Вместе с головой. - кивнул Новий. - Но рукописи, черновики, переписку - все это Тирон спас. Частями в разных местах прятал. А когда Аттик совсем прижал, ко мне за помощью обратился.
    - А тот чего хотел? - удивился Азиний.
    - Уничтожить все это… - Новий указал на полки. - Тут и его писем хватает.
Годами переписывались! И поскольку политических разногласий у них не было. Аттик все чувства друга к Цезарю разделял и в выражениях не стеснялся. А после убийства!.. Как же он его клянет, как негодует, что труп диктатора крючьями по Геминиевым ступеням  в Тибр не стащили! Не тело, пишет, а завещание его надо было огню предать, не распечатывая! Представляешь, как бы Октавиан на такие призывы откликнулся?
    - Подумать страшно! - усмехнулся Азиний. - Особенно теперь, когда старый лис в друзья и советчики к нему затесался…
    - Вот и охотится за этим архивом. Именно как лис! Тирон, поначалу, письма его хотел вернуть. Но Аттика это не устроило.
    - Почему?
    - Переписка - не монолог. Обмен мнениями. - Новий разорвал очередной
свиток, скомкал клочки папируса, бросил в огонь. - Пишет, к примеру, Аттик, как бы он с телом и завещанием диктатора поступил, а Цицерон поразмыслив, вдумчиво ему отвечает: «Нет, любезный Тит, несмотря на замыслы тиранические, Цезарю и благородство было не чуждо, и обаяние. Даже милосердие, в отличие от того же, вечно угрюмого Кассия, да и Брута нашего. Особенно в последнее время. И стаскивать тело его крючьями в Тибр, как ты настоятельно советуешь, по-моему, излишне. А завещание  уничтожить, волей посмертной его пренебречь?.. Ты, конечно, ни в каких богов не веришь и кары их не опасаешься. Но, все же, - не прав. Ибо этот совет твой и с человеческими законами, да и понятиями чести не совместим».
       Азиний рассмеялся:
    - Что значит - оратор! Самую суть ухватил! Да одной такой дружеской эпистолы достаточно, чтобы Аттику в Тибре, с брюхом распоротым очутиться!
     - В том-то и дело! Он и потребовал вернуть копии и черновики всех писем, когда-либо адресованных ему Цицероном! - Новий поправил пламя в жаровне кочергой. - Упрашивал, льстил, любые деньги предлагал. А, между тем, за каждым шагом его следил, обыски тайные устраивал, даже гладиаторами, убийцами своими безжалостными, угрожал.
     - Так отдал бы и спал спокойно! - пожал плечами Азиний.
       Новий обернулся, глянул на него растерянно:
    - И это ты, хранитель библиотеки народной говоришь?.. – обвел взглядом полки за спиной гостя. - Ты подумай!  Тридцать лет Цицерон Аттику писал! Не только мыслями делился, но и все события в Городе и окрестностях, глазами очевидца, с подробнейшими комментариями своими обсуждал! И чтобы все эти сведения, настоящая сокровищница подлинных знаний о родном нашем Риме, пропала для потомков навсегда? Только из-за животного страха, какого-то подлеца, космополита безродного?  Ради того, чтобы ему спать спокойно?!  Изо дня в день, все эти десять лет, после смерти патрона, Тирон  письма эти и примечания к ним к публикации готовил. И все это Аттику под хвост?!.
      - А тот о публикации знает? - Азиний встревожился.
      - Догадывается, надо полагать… - Новий помрачнел, задумался, разделяя его тревогу.
      - А обо всем прочем не догадывается?  - тихо спросил Азиний.
      - Признаться… - Новий отвел взгляд в сторону. - Цицерона, незадолго до
смерти, я уведомил. Кто тогда о скором его конце мог знать? Проскрипций еще не объявили…
    - Откачивать не пришлось? - насмешливо поинтересовался  Поллион.
    Новий глянул укоризненно, но спорить не стал:
    - Поразился, конечно… Столько лет рядом… С младенчества его растил. А оказывается… Поначалу даже дар речи потерял.
    - Еще бы! - презрительно хмыкнул Азиний. - Он ведь все надежды свои с Октавианом связал. Убедил сенат облечь его правами и всеми достоинствами претора! В девятнадцать лет!! Вопреки конституции, консульства, вместе с ним домогался! Рассчитывал править по своему усмотрению, руководя каждым шагом «мальчика, мечтающего лишь о славе и громком имени», как он его тогда характеризовал, в ослеплении старческого маразма!..
    - Не надо, Гай! - болезненно поморщился Новий. - О мертвых или хорошо, или…
     -  Правду!.. Но о каких мертвых?!! - вспыхнул Азиний. - О Брутах, Марке и Дециме? О Требонии, младшем Гортензии, Минуции Базиле?! И не перечислить!.. По чьей вине все они погибли?.. Забыл, что он в филиппиках  своих с ростр вещал? «Как Елена для троянцев, так Антоний для Рима стал причиной войны, мора и гибели». А кто этого «прекрасного юношу, рожденного, по милости богов, для спасения отечества» на свет выволок и во всем поддержал? Это во  имя Республики топтал он все ее законы?!  Себя погубил и Рим к ногам сопляка бросил!..
      Не мог сдержать гнев. Столько накипело в душе и вот… Прорвалось. Да и собственную вину, несомненный теперь уже злой умысел, который даже к неосмотрительности нельзя было отнести, хотелось, неосознанно, еще на кого-то взвалить:
    - Высокопарный болтун! Трус услужливый!
    - Гай, прошу тебя!.. - шагнул к нему Новий, страдая от жестокой справедливости этих обвинений.
   - А требовать наград легионам, взбунтовавшимся против командующего и
перешедшим на сторону Октавиана? Забыл, как он тогда распинался, чтобы памятник на форуме им воздвигнуть? Алтарь Доблести на вечные времена!.. «Если воины отказываются повиноваться, значит, Антоний не достоин быть их полководцем!» Это - что? Безумие старческое или осознанный гимн предательству?
      Новий тоже вспылил:
   - Дружбу свою с Геркулесом никак забыть не можешь? Жаль, что ты на пирах египетских не побывал! Не видел его во всей красе - в халате и шлепанцах азиатских!.. Пресыщенного похотью, гнусным раболепием свиты и прочими восточными сладостями… Если только можно насытиться тем, что, тотчас же, прямо в золоченые блюда из себя извергаешь!..
    - Видел его и таким… - откликнулся Азиний так тихо, словно силы его покинули. - Но никогда дружбу с Антонием не ставил выше долга перед отечеством. А воевал в надежде с кровавым раздором, с ненавистью и враждой, с проклятием, нависшим над Римом, покончить.
    - Что ж… - вздохнул Новий. - И слово «мир» приятно, и сам мир спасителен. Но различие между миром и рабством разительно. Мир - это спокойная свобода. Рабство же - худшее из зол, от которого мы должны отбиваться не только войной, но и ценой жизни!.. Цицерон сказал. В той же филиппике.
    - Обычное его пустословие!  - отмахнулся Азиний, взял с полки табличку, сдул с не пыль, всмотрелся - Аттику в Эпир. Спустя год после консульства его знаменитого… Нет, ты только послушай! - и громко прочел. – «Поздравь меня с покупкой дома Красса, ты подвиг меня на этот шаг, лишь после твоих слов, решился я отдать за него три  с половиной миллиона сестерциев. И сейчас вижу себе по горло в долгах, так что, готов вступить в любую коалицию, лишь бы меня приняли».
      Резко захлопнул табличку.
      - Вот она, позиция его гражданская - как на ладони! - и протянул письмо Новию как неоспоримый довод. Не дождавшись возражений, отложил его на полку, взял другую табличку, раскрыл:
     - Бруту в провинцию Азия, 695-й год от основания Города1, декабрь. - усмехнулся печально. - Не менее славное консульство Юлия и Цезаря!.. - скользнул взглядом по восковым строчкам и прочел:
     - «Государство мы совершенно потеряли. До такой степени, что Катон, безрассудный малый, но, все же, гражданин римский, и притом, Катон, едва ушел живым за то, что пытался обвинить Габиния в подкупе избирателей. К преторам доступа не было или они не хотели его принимать и, взяв слово на народной сходке, назвал Помпея «самозваным диктатором». Еще немного и он был бы убит».
      Азиний задумчиво покачал головой:
      - Безрассудный малый?.. Не очень-то он его жаловал, рассудительный наш… - закрыл табличку и положил на место. - Но хоть на правду похоже. И слова человеческие… А в речах - одни заклинания: отеческие добродетели, святая свобода, гражданские права… Да кто с ними считался? Марий, Сулла?
А, может, Помпей или Цезарь? Каждый сам за себя решает - тебе ли не знать! Даже отцов-сенаторов наших рабство их молчаливое не гнетет. А Цицерон? Бегать по судам, защищая врагов своих по указке Помпея - не рабство для столь вольнолюбивого философа? О материальной зависимости от Цезаря, которой он себя, как цепью сковал, я уж молчу. И ничего. Дома приобретал, имения, виллы - наслаждался жизнью… Объяснял Октавиану, что закон имеет силу лишь постольку, поскольку отвечает благу государства. А ты на него вдруг страшную тайну свою обрушил. Ведь родитель, которого он мог бы известием этим осчастливить, на небеса вознесся! А для «божественного юноши» еще один сын «Божественного отца» - нож в спину! И только Антонию, врагу ненавистному выгоден. Для борьбы с тем же Октавианом. - Азиний глянул на друга, поражаясь его наивности - Неужели ты этого не понимал?
    - Понимал, наверное… - неохотно признал Новий. - Но консулы тогда к
Мутине против Антония выступили. Вместе с Октавианом. А Цицерон всеми делами государства ведал.
     - Не ведал, а в сенате разглагольствовал, да чужими легионами бредил. Недаром, Антоний, в насмешку, «оружейником» его прозвал. И гадать нечего, как он тебе ответил. Умолял, чтобы ни одна душа о том, не узнала. Разве не так?
    - Только, чтобы Тирона не погубить. - попытался вступиться за оратора Новий, без всякой, впрочем, уверенности…
    - А заодно, и себя самого, - усмехнулся Азиний. - И тут же к Аттику, лучшему другу, советоваться побежал.  Сам говоришь, ничего от него не скрывал. Но Цецилий умеет язык за зубами держать. Вот и молчал все эти годы,  прикидывал как бы тайну эту выгоднее продать. А главное, кому - Антонию или Октавиану?
    - Думаешь, это он?.. - вскинул глаза Новий.
    - И думать нечего. Угроза над ним нависла. А, чтобы ее избежать, проще всего от Тирона избавиться. Достаточно зятя своего, Агриппу… Уведомить. Как ты, в свое время Цицерона.
     - Значит, и Агриппа замешан? - искренне огорчился Новий.
     - Непременно. В отсутствии сына Божественного Юлия, Меценат без его ведома ничего не предпримет.
     Новий взял с полки табличку, глянул в нее и отложил в сторону, а следующую переломил пополам и бросил в жаровню. Пошевелил кочергой и, погасший почти, огонь разгорелся.
     - Может, оно и к лучшему? - глядя в огонь, произнес Новий. - Агриппа все же - воин. И благородства не чужд. Не к лицу ему тайные убийства. А легально… В чем им Тирона объявить?
      Азиний  посмотрел на него внимательно:
     - Никогда удивляться тебе не перестану. Что ни день, с отбросами, с грязью и мерзостью сталкиваешься - разбой, отравления, отцеубийства, подделка завещаний… И во что-то еще веришь! Но не ты ли о Рыжем сокрушался, жизнь которого от Агриппы зависела? И что? В защиту товарища своего боевого пальцем не шевельнул! Тем его и прикончил. У Агриппы один друг, ради которого он ни перед чем не остановится - Октавиан. А Тирон только тому и опасен.
    Новий молча кивнул и отвернулся к огню. Азиний подошел, заглянул в жаровню:
    - Не жалко?
    - Только прямые улики уничтожаю, где имена упомянуты. - Новий переломил еще одну табличку. - Чтобы, в случае чего, никого в беду не втянуть..
      - В каком случае? - насторожился Азиний.
     - Ареста, смерти моей внезапной. - пояснил Новий, бросая обломки в огонь.
       Азиний кивнул на полки с архивом:
     - С  письмами Цицерона, что будет?
     - Пока не решил. - пожал плечами Новий, в грустной задумчивости.
     - А если их ко мне, в портик Свободы перевезти? - предложил Азиний. - Где лучше всего свитки спрятать, как не среди других свитков. Да и табличкам место найдется. Такое, что Аттику и в голову не придет!
     - Мысль светлая, но … На глазах у ищеек меценатовых? Поздно, Гай!
     - А зачем я клиентов содержу? - весело спросил Поллион. - Целое войско достойнейших граждан, отцов семейств? Полмира со мной протопавших!..   Ищейки эти для них - семечки!… Это уж, не твоя забота, друг мой!...   
    

                *        *
                *
   
 Ожидание превращалось в пытку. И самым мучительным было то, что в полной неизвестности этой ничего нельзя было предпринять. Зная, что уснуть не удастся, Меценат уединился в таблине и, чтобы заглушить тревогу, взялся за квесторские отчеты о последних поступлениях в казну, мысленно сопоставляя их с произведенными уже и неизбежными в ближайшем будущем государственными расходами.
    « Если только с самим государством ничего не  случится!..» - подумал мрачно, откладывая просмотренный свиток и разворачивая следующий.
     Стройные колонки цифр затягивали, поскольку, указанных в казначейских сводках доходов даже на самые безотлагательные общественные нужды не хватало. Приходилось вникать, погружаясь в раздумья о том, какие еще комбинации измыслить, чтобы бездны эти, если и не заполнить, то хоть как-то концы с концами свести, не удушив народ римский налогами.
    Он так углубился в сложнейшие эти финансовые соображения, что не заметил впорхнувшего в таблин  Главка. А тот, желая проявить рвение, кинулся прямо к черному столу и взволнованно сообщил:
     - Эрот явился!
      Меценат вздрогнул от неожиданности:
      - Я делом занят, Эрот! - окинул его гневным взглядом - А лук со стрелами где?
    - Какой, лук, господин? - опешил раб
        - В эмпиреях оставил? - Меценат вскочил, отбросив свиток с квесторской цифирью. - Так, может, розгами их заменим, чтобы на землю тебя опустить?
        - За что, господин? - взмолился Главк. - Сам же велел докладывать незамедлительно!
        - О чем?! - грозно двинулся к нему префект - Стрелок златокрылый!..
        - Он ведь с отчетом! - испуганно попятился Главк.
        - Кто?! – зарычал Меценат. - Купидон? Бог похоти твоей гнусной?!
        - Не Купидон, господин, не бог! Эрот, раб секретаря твоего Горация Флакка! - бормотал Главк, чуть не плача.
        - Так бы и сказал! Ну, народ! Мало вам людских имен? Вы бы еще зевсами или посейдонами назывались! - ворчал Меценат, успокаиваясь. - Эрот!.. И с чем он явился?
       - Вот, господин! - Главк протянул хозяину табличку. - Слово в слово!
       Меценат взял табличку, заглянул в нее и ничего не разобрал.
         - Ты для кого писал? Что за каракули?
         - Это значки Тирона, господин! Для ускоренной записи!
         -  Какого Тирона? - впился в него взглядом префект. - Ты с ним знаком? 
         - Откуда, господин? Слышал только, что он значки эти придумал!
         - Хоть какая-то от тебя польза… - хмуро бормотал хозяин, рассматривая непонятные ему знаки, сунул табличку рабу. - Докладывай!
Главк заглянул в табличку, но перед тем как читать значки, решил общую картину обрисовать:
- В бане у Поллиона собрались. Сначала вдвоем, потому что секретарь твой Квинт Гораций во фригидарии с тремя рабынями блуду предавался…
- Сразу с тремя? - удивился Меценат. - Не сатирик, а прямо сатир какой-то!.. – и тут же себя одернул. - Впрочем, его дело… Читай!
        Но Главк, похоже, и без значков все помнил:
        - А Вергилий с хозяином беседовал…
        - О чем? - спросил Меценат и двинулся неторопливо в сторону, безмятежно взирающего на них, Аполлона.
  - О тебе, господин! - тревожным шепотом сообщил Главк. - Причем, Вергилий, которого ты другом своим считаешь, клевету на тебя возвел!
- Клевету? - обернулся Меценат. - Любопытно!
- Да, господин! Сокрушался, что ты со скрибами чересчур строг!
- Донесение читай! - потребовал Меценат. - А я уж, как-нибудь, без  комментариев твоих разберусь!
Главк оглянулся на вход и, словно, чего-то опасаясь, зашептал тревожно:
        - Надо, надо разобраться, господин, потому что, тот же Вергилий, совсем обнаглев о Бруте и Катоне речь завел! - заглянул в табличку и уточнил. - Сказал, что они больше не нужны, поскольку шлюхи субурские приятнее и больше пользы приносят.
- Вот это разумно! - одобрил Меценат и, заложив руки за спину, весело прошелся к окну. - Молодец, Публий! Азиний на это возражал?
- Молча, слушал. И когда Вергилий  о драке сандальщиков говорил и о том, как Бага лектику его кровью красил…
- Какой кровью? - резко обернулся от окна Меценат.
- Бычьей, с оливковым маслом, господин. - пояснил Главк. - Которую на Субуре под видом киновари продают.
- Ну, негодяи! - вскипел префект. - В цементе - сплошной песок! Стекло граненое за смарагды выдавать навострились! Теперь еще киноварь! Когда же мы с фальсификаторами покончим? Изымаешь, арестовываешь! А они!.. Как гидры многоголовые! Отметь где-нибудь! Киноварью вплотную заняться! Руки бы, мерзавцам, рубил!.. - засопел в негодовании и поступь его стала тяжелой. – Так, что там Азиний?
- Рабынь в употребление ему предлагал. На выбор! - презрительно усмехнулся Главк. - Ветеранов своих в телохранители… Сочинения его льстиво расхваливал. О козах каких-то и траве! О звездах с небес падающих… - он даже поморщился. - Просто досада берет!
- Что?! - приостановился расхаживающий по таблину хозяин.
- Время твое драгоценное, господин, безжалостно так, на болтовню их пустую тратить! А ты ведь, нынче, и не прилег!...
- Я что тебе велел? Докладывать, а не намекам похотливым своим в таблине моем предаваться! -  грозно сверкнул глазами Меценат. - Ты что себе позволяешь?!
         Главк побледнел, прижал руки к груди:
         - Прости, господин! Ты о Поллионе спрашивал?.. - заглянул в табличку, словно в  поисках спасения. - Вот! Недовольство триумфом своим высказывал. Мол, болваном на колеснице священной себя ощущал, потому что ничего за ту победу не получил…
- Как это не получил? - от изумления Меценат даже рот приоткрыл. - А на какие же средства он Портик Свободы возвел, дворец, чуть ли царский, на Палатине выстроил, библиотеку публичную содержит?!
Не смея комментировать, Главк только руками развел. Но хозяин и не нуждался в его ответе. Знал все не хуже самого Поллиона:
- Одних трофеев на две тысячи талантов вывез! А государству от его побед, какой прок? Облезлые орлы, потрепанные знамена Габиния? И новая война в горах, конца которой не видно?!  - прошелся в крайнем раздражении по таблину и приказал. - С утра к Аттику ступай! Выясни, нет ли за Азинием недоимок по гражданскому налогу. А, главное!.. Какой суммой он годовой доход свой обозначил?
- Все сделаю, господин! - просиял Главк, вновь облеченный высоким доверием.
  - Еще бы ты не сделал… - проворчал Меценат. И вдруг пожаловался. – А то ведь… До вчерашнего дня к нему и не подступиться было! Как же?... Ближайший друг и соратник консула и триумвира Марка Антония! Но теперь уж… Дружба эта его не спасет! Какая у нас санкция за сокрытие доходов?
- У вольноотпущенников - половина! - радостно доложил Главк. - А у свободнорожденных…
- Знаю! - оборвал его префект. - Четверть имущества конфискуется. Триумфом он, видите ли, недоволен! Вот и поглядим… А что поэт?
- Очень Горацию сочувствовал, пока тот с рабынями в кальдарии… - Главк не сразу подобрал слово, которое не содержало бы никакой личной его оценки. - Прохлаждался. Потому что тот - инвалид!
  - Инвалид? - удивился Меценат. - В каком смысле?
- В моральном, наверное, господин. - осторожно предположил Главк, глянул в табличку, покосился на хозяина с опаской. - Гражданской войной искалечен.
- И как же это проявляется? - заинтересовался Меценат.
- Зеркала по всей спальне своей развесил. Даже на потолке. И любуется, шлюх потребляя!
- Что ж… - пожал плечами Меценат, едва сдерживая, охватившее его вдруг, веселье. – О вкусах не спорят. Но… При чем тут война?
- Не знаю, господин. Так сам Вергилий сказал. - Главк ткнул пальцем в табличку. - А Гораций, хоть и секретарь твой… Меня, между прочим, павлином напыщенным обозвал. Царицу Египта  сиятельную крокодилицей нильской!.. А о смерти Божественного Юлия и убийцах его, особенно о Бруте, отзывался положительно. Это, когда они уже все втроем в горячей ванне сидели. Вот тут-то, Азиний Поллион о Бруте с Кассием и спросил… - Главк подступил к хозяину с таинственным видом и прошептал, почти на ухо. - Соотносились ли преступные деяния их с пророчествами Сивиллы?!
- Так прямо и спросил? - недоверчиво прищурился префект. - Выходит, он, все же, преступниками  их считает?
- Ну, не совсем так… - потупился Главк.
        - Что же ты отсебятину несешь? Голову мне морочишь! - вскричал Меценат. - Кроме Сивиллы!.. О чем-то конкретном, существенном, говорили?!
Главк скользил затравленным взглядом по Тироновым значкам, но ничего достойного хозяйского внимания не находил. Наконец, наткнулся на что-то, пробормотал нерешительно:
- Вот, господин!..  Тут, вроде, конкретно… Вергилий дом продает?
        - На Эсквилине? - недоверчиво покосился Меценат.
        - Да господин! Просил Азиния покупателя ему найти…
        - Хоть одна приятная новость! - Меценат окинул его просветлившимся  взглядом. – Тебе, между прочим, касается!
  «Действительно. Если продает - зачем Главком жертвовать? Манерный, напыщенный, но ведь и приятности не лишен… Не зря за него три таланта уплачено - многие гости заглядываются. И образован. Даже значки Тирона усвоил, о которых я и не слышал. Если что… Записать срочно - всегда под рукой. А Октавия?.. Даже если по соседству поселится… Когда еще удача такая выпадет, что она в спальню мою заглянет?..
       Однако, в обнадеживающем этом течении мыслей возникло вдруг некое      
завихрение, червоточинка, незамеченная поначалу…
    « Но Публий каков!.. Я письма Цезаря секретнейшие ему доверил, а он… - кольнуло вдруг обидой незаслуженной. - Ко мне и не обратился! Поллиона предпочел. А, может, неловкость почувствовал? Поскольку я же участок этот ему и подарил… Но так отпираться! Неужели Рим покинуть решил? А я ему такую тему эпическую подготовил! Завтра хотел предложить… Труды и заботы аграриев любой может описывать, хоть в стихах, хоть в прозе… А вот, род Юлиев, с его талантом, воспеть, начиная с Энея!.. Это на века! Гай вернется, могли бы втроем каждую главу, перед написанием ее, обсуждать!..
Представил себе задушевную, творческую эту беседу, в которой он мог бы столько нового им поведать - о тех же предках своих, этрусках, о могучем царе рутулов Турне2, о Камилле3, воительнице из племени вольсков… Ни в каких анналах сведений тех не сыщешь!.. Но если Публий уедет… Никогда этому не бывать!..»
      И такая тоска сердце сжала, будто с отъездом Публия, проваливалось в пустоту, в мрачную бездну, все ради чего стоило жить, а дальнейшее  существование, все труды и хлопоты его в черных этих стенах, показались жалкими и бессмысленными, как копошенье дождевого червя… И ни видеть, ни слышать никого не хотелось. Но Главк маячил перед глазами, взмахивал своей табличкой…
      - Ну что там еще? - устало спросил префект.
      - Зря ты, господин, поэтам этим доверяешь! - Главк покачал головой сочувственно.
      Меценат хотел ответить наглецу строго, как он того заслуживал, но не успел, оглушенный неожиданным его откровением:
       - Вместо того, чтобы допрос Новия протоколировать, как ты велел, секретарь твой, Гораций вышеупомянутый, злобно над тобой издеваясь, стишки оскорбительные наставника своего переписывал о золе и навозе!..
        Меценат качнулся к нему, сжав кулаки, но, вспомнив о чем-то, бросился к столу… Расшвырял квесторские ведомости, сшиб Херкле безответного, так, что тот вместе с дубинкой своей грозной, уткнулся носом в эбеновую столешницу… А Меценат, не замечая чудовищного, для любого этруска, кощунства, рванул к себе ящик, отыскал, наконец, тот самый свиток, развернул и застыл, ткнувшись взглядом в последние строчки, написанные хорошо знакомым ему, четким почерком Горация:

                «Лишь бы ты почву сырым щедро удобрил навозом
                Или нечистой золой утомленное поле присыпал». 

        А в голове разящей, ядовитой стрелой пронеслось:
      «Немому сколько лет, по простоте душевной своей, доверял! А этот..  На допросе не присутствовал. Лишь заглянул, когда я кворумом салютующих Новия хотел уязвить. Как же про стих дознался?»
       Впрочем, могло быть и самое простое объяснение… Обернулся и, чтобы не спугнуть негодяя, заставил себя улыбнуться:
       - Совсем расшалился, дружок?.. Свитки на столе моем просматриваешь?!
       - В мыслях не было, господин! Как бы я посмел? - Главк кинулся к нему,
тыча пальцем в табличку. - Все со слов Эрота записывал! Вот! Три точки треугольничком  равнобедренным! Пепел и золу обозначает! А спиралька эта - экскременты, навоз, то есть… 
       Меценат глянул, для порядка, на каракули в табличке… И в отчаянии зажмурился. Главк не врал. А от правды, как ни отворачивайся, ни прячься - никуда не деться!
       - Выходит, Гораций в бане и о допросе Новия болтал?
       - В том-то и дело, господин! - радостно кивнул Главк. - Когда Вергилий спросил Азиния о сыне Цезаря от Сервилии незаконном…
       - Вергилий, говоришь?! - префект даже пошатнулся.
       - Он, господин! Эрот рядом был. Весь разговор слышал.
       - А имя сына незаконного этого… Упоминали? - в ужасе перед мощью и охватом, открывшегося внезапно заговора, едва выговорил Меценат.
       Главк, для верности, скользнул взглядом по Тироновым значкам, но никакого нового имени, к своему огорчению, не обнаружил:
      - Нет, господин!
      Опустив голову, префект уставился в черную поверхность стола, заметил поверженного Херкле, поставил его на ноги.. Оперся  обеими руками на прочную столешницу - стало чуть полегче. Спросил, в полном отчаянии:
      - И что же Азиний?
      - Сказал, что сына Цезарь так и не нашел. - поглядывая, то в табличку, то в затылок хозяина, Главк наслаждался не только исчерпывающей своей осведомленностью, но и безусловной ценностью сведений, полученных от Эрота, разрушающих, прямо у него на глазах, все иллюзии его, чересчур доверчивого хозяина, относительно наглых бездельников этих, поэтов. - Вот тут-то Гораций и заявил, что ты, господин, мальчика этого несчастного, по сей день ищешь. И Новия Нигера о нем допрашивал, но, пока что, не арестовал, направив на поиски беглого нашего Раритета.
      - А Поллион - что? - простонал, не оборачиваясь, Меценат.
      - Все законы гостеприимства нарушив, полную бестактность свою явил! – пожаловался Главк, как будто это лично его коснулось. - Покинул кальдарий, не дожидаясь, пока гости из воды выберутся. И даже не извинился! Сказал только, что у него дело какое-то срочное на Велабре. А ведь он их не просто в баню - на обед звал!  - и ткнул пальцем в табличку.  - Так тут, со слов Эрота, в  точности и записано!
       Меценат вскинул глаза к потолку:
       «Боги бессмертные! Кто, как не Новий на Велабре, в инсуле Диоскуров, живет! Значит, и Азиний в заговоре? А где он - там и доблестный Антоний! И перстень заветный его у Агриппы! Это - конец!»
       Взгляд его обреченно скользнул по стене и застыл, наткнувшись на другого обреченного  - философа Сократа, принимающего чашу с ядом из рук палача. Сколько раз на него смотрел!.. Но только сейчас догадался, что этим поступком Сократ вовсе не мужество свое демонстрировал, в котором, и прежде, никто не сомневался. И уж, конечно, не уважение  к приговору трехсот шестидесяти, случайно отобранных, ослов. И даже не презрение к смерти! Ведь только глупец может презирать то, в чем никакого опыта еще не приобрел. Друзья, остававшиеся жить, утешали его тем, что душа бессмертна. Но Сократ оптимизма их не разделял. Сказал, что есть лишь надежда на загробную жизнь для людей, достойно прошедших земной свой  путь. И смерть его была последним, неопровержимым доводом в этом споре. Молчаливым доказательством того, что никому с пути этого не уклониться - каждый пьет чашу свою до дна.
    В таблин заглянул, крайне взволнованный, номенклатор:
       - Господин! Ювентий к тебе рвется! С экстренным донесением!
       - Что еще за Ювентий?  - страдальчески поморщился префект.
       - Корникулярий из претория. Осведомитель твой тайный. - напомнил
номенклатор.
       - Где он? - оттолкнув Главка и номенклатора, Меценат кинулся в атрий так стремительно, что чуть не сшиб с ног, мирно дремавшего у входа в таблин ликтора. А раб с лампой, метнувшийся вслед за господином, едва за ним поспевал. 
      Из вестибула доносились шумные пререкания, кто-то рвался в атрий, а несговорчивый привратник не пускал, оберегая покой господина.
      - Пропустить! – крикнул Меценат, минуя Муз, застывших в беззвучном поклонении Аполлону, поскольку по ночам вода в фонтан не поступала.
      В пятне света от лампы привратника, он издали разглядел взлохмаченную рыжую поросль  на голове, сунувшейся в атрий, но тут же и скрывшейся, при виде грозно надвигавшегося префекта и грохочущей, вслед за ним, свиты с факелами и лампами, походившей в темноте на хвост раскаленной кометы.
       От волнения, префект едва переводил дух, но в вестибул вступил, как и подобало - степенно, с достоинством. Окинул гостя строгим взглядом, качнул головой неодобрительно и, только после этого, позволил себе спросить:
       - Арестованного доставили?
       - Похищен! - возвестил Ювентий дрогнувшим голосом, кутаясь, словно от холода в серый плащ, из-под которого виднелась красная форменная туника. Ни меча, ни панциря на нем не было - исчезли бесследно, как и рогатый его шлем.
       - Кем? - Меценат схватил его за плечо.
       - Конница! Не меньше трех турм! Со всех сторон налетели! – жалобно причитал Ювентий. – От «Трех Таберн»!.. Сзади, от Аппиева форума и от обводного канала! Конвой перебили, арестанта в Рим увезли! Меня, вот!.. - и схватился обеими руками за голову. - Контузили! Спасся чудом! От Таррацины на купеческой кибее до Эмпория доплыл!.. И сразу к тебе, сиятельный!
        - А Торий, трибун ваш? Лигурий, примипил славный?  - у Мецената во рту пересохло. Беды обрушивались лавиной. Немыслимый, сплошной  кошмар затягивался удавкой на горле. - Отбиться не смогли?!
        Ювентий развел руками, подался вперед и зашептал на ухо префекту:
        - Мне их действия еще в Формиях подозрительными казались, когда я лично, заговорщика заведомого задержал!.. Вокония некоего, ветерана, из Жаворонков уволенных, который тайное послание Тирону привез… От сенатора Новия Нигера. Ведь не случайно!..
        Меценат чуть не задохнулся.
       «Значит, у них постоянная связь?.. А как прикидывался, невинность изображал! Брать немедленно! Но,с другой стороны… Если Тирон в Риме, арест Новия последнюю ниточку к нему оборвет. Никаких непродуманных действий. Наблюдение усилить! И с Поллиона глаз не спускать! А Новия с утра вызвать! Нет! Письмом уведомить… О том, что гражданин римский Марк Туллий Тирон злодеями неизвестными на Аппиевой дороге похищен. И помощи в розыске просить!.. Тут он и завертится!..»
       Ювентий снова потянулся к его уху и зашептал:
       - Сам подумай, сиятельный! Вместо того, чтобы гонца этого задержать, трибун наш, чуть ли не с распростертыми объятиями его принял. А цепи с арестованного велелл  снять!
        - Какие цепи? - нахмурился Меценат. - Я не приказывал.
        - Пришлось. Покончить с собой  пытался! - пояснил Ювентий тем же зловещим шепотом. 
        «Так зачем помешали? - с досадой подумал Меценат. И вздохнул.
         - Ну, сняли с него оковы. А дальше - что?
         - Лигурий с Воконием пьянствовал. С ведома начальства. Пока мы свитки по всему дому собирали. - пожаловался Ювентий и, покосившись на префекта, добавил. - Как ты повелел. 
         - А Торий?
         - В таблине с арестованным уединился.
         - С какой стати? - возмутился Меценат. - Никаких допросов я ему не поручал!
         - А он и не допрашивал. - криво усмехнулся Ювентий.
         - Так зачем же?.. - растерянно глянул Меценат. - Уединился…
         - Для распития лучших вин из тех, что в погребах Цицерона отыскались. - шепотом доложил Ювентий.
        - Не может быть! - отшатнувшись, Меценат заглянул ему в глаза.
        - Клянусь Юпитером! - для убедительности Ювентий ткнул себя кулаком в грудь. И, снова подступив вплотную, понизил голос. - Но застолье это преступное… Оно только прикрытием служило!
        -  Прикрытием чему? - Меценат был готов к самому худшему.
        - Чтобы письмо Новия вслух зачитывать и совместно его обсуждать! – Ювентий выдержал трагическую паузу и шепотом продолжал. - Измена! Измена вокруг, сиятельный Цильний. - Предатели повсюду!
« А ведь он прав! Побег глухонемого; разоблачение цветочника; гнездо шпионское, под видом лавки винной, на Велабре; тайные происки Новия; Поллион, змея затаившаяся; Гораций с безответственной его болтовней - ходячее подспорье злоумышленников; вооруженное нападение на конвой преторианский, чуть ли не у стен Рима; похищение опаснейшего арестанта! И тень черного Геркулеса, павшая  на самого Випсания Агриппу!..»
        Голова префекта шла кругом, а руки в отчаянии опускались.
        Оглянулся на челядь, застывшую в тревожном ожидании… Посмотришь - умереть за него готовы. Но разве можно кому-то здесь доверять?!.