Подонки Ромула. Роман. Книга вторая. Глава 57

                ГЛАВА LVII.

    Вставшее над Кортонской1 грядой, солнце светило прямо в лицо, отражаясь в лежавшем рядом панцире. Из-за скал, служивших укрытием для его турм, доносилось конское ржание, юношеский, беззаботный смех. Агриппа привстал, присел на подстилке из папоротника, нарезанного солдатами, чтобы командующий не спал на голых камнях. Отбросил плащ, согревавший его во сне., огляделся…
      Впереди простиралась пустынная, болотистая равнина, рассеченная к западу от озера, прямой как стрела Кассиевой дорогой. Справа, холм огибала заброшенная древняя тропа. Та самая, на которой нашли свою смерть легионы, угодившие в засаду Ганнибала, чье изощренное коварство лишь возросло от того, что где-то в этих болотах довелось ему ослепнуть на правый глаз. Вот и устроил бедняге Фламинию* вторые Фермопилы. Но то Ганнибал был!.. А стратеги доморощенные - от Клузия до Кортоны ни одного дозора не выставили. Слонов боевых можно было провести, не то, что те плиты!..
       Одна из них скрывалась теперь в низкорослых зарослях ивняка неподалеку от дороги. Вторую, припрятали в скалистой расщелине, подальше. Там и таился «клад» - ножны, подаренного Гаем, меча. А наживка - отделенная от клинка, золотая чеканная рукоять, должно быть, уже в лагере Козерогов. Коварство, но - что поделаешь? Не вызывать же войска из Арреция2? Достаточно крови этой земле!
      Вот и заслал в Клузий декуриона второй турмы и еще двух рядовых  из Стремительного, под видом жителей Кортоны, нашедших в болотистой  равнине древнее этрусское золото. Надеясь продать его подороже, и не найдя достойных покупателей в захолустье, они направлялись в Рим. Но, заночевав в таберне, так разоткровенничались, за чашей вина, с тремя загулявшими Козерогами из новобранцев, что не только об удаче своей и планах будущих раскопок поведали, но даже сверкнули из под стола краешком бесценной рукояти. А, под конец, сами всю выпивку и закуску оплатили!..
     Могли ли новобранцы отпустить их с миром, не оповестив старших товарищей своих - ветеранов? Уговорили-таки «кладоискателей» заехать в лагерь, где люди, знающие толк во всяком оружии, смогут по-настоящему оценить их находку, а то и прибрести ее вскладчину..
    Отобрав, среди раскаяшихся юнцов, самых смышленых, Агриппа полночи вдалбливал им эту легенду, пока не убедился, что врут они вполне складно и каждый роль свою знает назубок. У следующей троицы помилованных задача была не проще - сойдя с дороги по малой нужде, обнаружить в ивняке плиту, запечатлевшую победу царька Порсенны над римлянами - неважно, подлинную или мнимую. В обсуждение деликатного этого вопроса Агриппа просил не вдаваться, двигать плиту не велел, а приказал сразу бежать в лагерь, а уж оттуда, как бы случайно, привести соратников от ивняка к  скалистой расщелине, но так, чтобы «этрусское золото»  было выкопано в присутствии  не менее пяти ветеранов.
    «Трое, если из одной центурии, еще могут о чем-то договориться. Но пятеро!.. - прикинул он с горькой умудренностью. - Скорее глотки друг друг порвут. А тут еще новобранцы! Неужто и с ними кладом делиться? Словом, такая свара пойдет!.. И о наделах кампанских забудут. К полудню весь легион будет болото мотыжить, если я в нравах воинов наших славных хоть что-нибудь смыслю…»
    Еще с вечера позаботился о том, чтобы телега с вином была отправлена для утоления жажды мятежников. Мелькнула дерзкая мысль сдобрить вино чемерицей, но тут же и отпала. Встреча, лоб в лоб, с ветеранами, тем более, ожесточенными расстройством пищеварения в сочетании с тяжким  похмельем, могла обернуться провалом операции. Так что, пусть наслаждаются пока незамутненными дарами Бахуса. Важно, чтобы недостатка в них не было. Пьяный враг, все равно, что спящий - трезвым осознанием реальной действительности не защищен.
      Конечно, прибытие долгожданного груза в лагерь не только ликование вызовет, но и неизбежные вопросы: почему задержались? А, главное, куда запропал старина Гай Фурий, которому и была доверена закупка вина, тогда как, сопровождавшим его юнцам - лишь погрузка амфор.
      Теперь же, чтобы оправдать доверие Агриппы им следовало не просто сообразительность, но и недюжинный дар лицедейства явить, объясняя задержку тем, что Гай, ради товарищей своих боевых, торговался в Клузии так самоотверженно, пробуя содержимое каждой емкости на вкус, чтобы кислятины разбавленной не всучили, что, под конец сделки, перемещаться в пространстве самостоятельно уже не мог. А погрузить себя в телегу не позволил, поскольку добился столь существенного снижения оптовой цены, что выделенных ему денег хватило на закупку еще одной телеги вина, которую обещался доставить в расположение легиона к утру. После строжайшего, разумеется, отбора продукции местных виноделов и объективной оценки ее  качества.
       На самом деле возница, трезвый и угрюмый, томился в темном подвале под замком, вместе с прочими плененными ветеранами. А дешевое пойло местного разлива для утренней поставки, Агриппа из собственных средств оплатил, не сомневаясь, что за ночь Козероги вылакают все завезенные в лагерь  амфоры досуха. Но, что такое одна телега, пусть и переполненная, на целый легион? Капля в море. Только жажду разжечь… И, к утру, она так их одолеет, что когда опцион первой турмы и еще трое Стремительных, под видом простоватого виноторговца со слугами подгонят свежую партию пойла, бунтовщики встретят благодетелей своих с распростертыми объятиями. А соратники, озабоченные судьбой запропавшего Фурия, сами попритихнут, завидуя этому избраннику судьбы, дорвавшемуся до заветных винных погребов в одиночку.
     Ибо сердце радуется и душа только в первые минуты поет, когда телега с вином в преторские ворота въезжает. Но как его, по совести, разделить, когда палаток солдатских в лагере за пятьсот а в телеге не более шестидесяти амфор? И все вокруг в подпитии. Жаждут после бессонной ночи - кто веселья, кто мордобоя… А дисциплина отсутствует - кто полную амфору урвет, а кому и глотка не достанется. Лагерь - что растревоженный муравейник, мозги с похмелья трещат, руки чешутся! И никакой управы. Хорошо, если до мечей не дойдет, кулачными боями обойдется… В самый разгар вакханалии и должна была явиться Неустрашимым золотая чудесная рукоять и «жители Кортоны» с байками о несметных этрусских кладах, что в двух шагах, под ногами валяются … На трезвую голову не поверили бы. Выгнали бы с позором, надавав по загривку и отобрав рукоять. Но, под воздействием Бахуса, в скучном этом мире совсем иные горизонты открываются. Не покидая застолья, горы можно свернуть. Между желаемым и результатом - никакого зазора. А неумолимая доселе Фортуна, оказывается тем только и озабочена, как бы поласковей тебе улыбнуться.
      «Не все, конечно… - это Агриппа учитывал. - Но азартные не устоят, кинутся на поиски кладов. А когда под камнем золотые ножны сверкнут!.. Тут уж, весь легион дрогнет. Троянцы со всей их премудростью, на большую деревянную коняшку польстились, не знаю толком куда ее приткнуть в многобашенном их  Илионе!.. А тут - золото!  Ну, как на месте усидеть, когда такие сокровища рядом?! И никаких Кассандр3 вещих в округе, чтобы предостеречь!..»
В этом и состоял замысел - выманить мятежников на болота и, зайдя с тыла, овладеть опустевшим лагерем. А полная капитуляция Неустрашимых или поджог лагеря изнутри  - это уж, неизбежность с которой, разве что самый тупой не смирится. Но соратники быстро его угомонят. Вместо кладов немыслимых, всего имущества, в стольких сражениях завоеванного, в одном пожаре лишиться? Хуже децимации, когда каждого десятого казнят, зато все прочие и жизнь, и собственность в платках припрятанную сохраняют. Да и имущество казненных можно, по братски, между собой поделить…
        Агриппа прищурился, глянув на солнце… Если  все идет как задумано, в лагерь, не вызвав подозрений, проникло уже семеро, не считая раскаявшихся новобранцев, на верность которых он не очень-то полагался. Больше на декуриона, поклявшегося перерезать горло всякому, кто помыслит к врагу переметнуться, вместо того, чтобы содействовать всеми силами, бескровному подавлению мятежа.
        Вспомнил испуганные лица, мальчишескую их худобу и вздохнул:
       « Что ж… Не я их в бесчинство втравил. Да и теперь, не склонен свирепствовать. Разве что, самых дерзких без пособия уволю. Таких как Гай тот, возница. Ведь до чего обнаглел, мерзавец!.. На глазах юношества телегами выпивку в лагерь тащить?.. В войсках таким не место. А Требаций?..  Своими бы руками удавил! Если бы не Ливия… Придется судить. Это уж непременно! Как бы не выгораживала!.. А молодежь пусть служит. Особенно те, кто сумеет доверие оправдать - с «кладом» не промахнется, верных присяге центурионов освободит, коней из загонов выпустит, чтобы при штурме панику у ворот создать. Таких можно и поощрить».
      Глянул вдоль дороги, устремлявшейся мимо желтеющей, растекшимся на солнце яйцом, Кортоны на север к Аррецию. И дальше, огибая болотистую низменность, через Фирентин4 и Фьезолы5, чтобы слившись у Бононии с дорогой Эмилия, уткнуться в предгорья Альп и свернуть на запад к Мутине6… Никогда не забыть ему этот путь, пройденный с Марсовым легионом навстречу Антонию, ожидавшему их для решающей битвы среди мутинских болот. 
     И хотя шли они на выручку Дециму Бруту и вынудили Антония отступить  - что общего  могло быть у Гая с Децимом, убийцей приемного его отца? Оба консула, Гирций и Панса, пали в бою. А в Риме шустрил Цицерон. И ни одному его слову нельзя было верить. В глаза льстил, за спиной злобствовал: «Юношу надо вознести и прославить!» - это о Гае и погребальном его костре! И никто не возразил. Надеяться могли только на самих себя. А им тогда и двадцати не было!..
      С юга пологий холм упирался в озеро, подернутое легкой рябью. И,
долетавший оттуда, ветерок шевелил перья на его шлеме, лежавшем рядом с
панцирем. Всмотрелся в противоположный берег… Издали невозможно было разглядеть, что творится в лагере мятежников. Но лодки и плоты, с которых рыбачили накануне,  виднелись у берега со спущенными парусами. Что-то нарушило привычный распорядок отдыхающих. И только ли дармовое вино? Пьяные бездельники непременно полезли бы купаться, а на берегу - ни души. Не иначе, клады этрусские обсуждают…
      Он как в воду глядел. Золотая рукоять произвела в лагере такое умственное брожение, что иные и вина, у товарищей отвоеванного, не допив, слушали  кладоискателей с открытыми ртами. А самые смекалистые уже вооружались мотыгами. Тут и зашел спор - кому на поиски кладов идти, а кто - лагерь охраняет? Что новобранцы - само собой. Но из каких центурий? Состав-то неравный! В учебных - сплошной молодняк, никак себя не проявивший. В конной але - не римляне даже! - германцы. Какие у варваров права на исконное золото наше этрусское?! Ну, а костяк легиона, самые боеспособные центурии - из одних, почти, ветеранов - и в караул некого отрядить! Так, что же им? На воротах торчать, пока иные-прочие, у которых караульщиков этих желторотых в центуриях - пруд-пруди, обогащаться за их счет будут? Поначалу, первая когорта, в счет славного прошлого, пыталась все кладоискательство на себя замкнуть, но и в последних гастатах немало лихих бойцов, готовых не только горлом, но и мечом кровное свое отстаивать… Пришлось кидать жребий: первая когорта с шестой, пятая со второй и так далее… Кому «венера» выпадет - на раскопки. Кому - «пес»  лагерь стережет. А через двенадцать часов меняются, чтобы все по справедливости было! Но пока справедливость ту устанавливали, те, что посноровистей, потянулись, без лишнего шума,  к воротам с кирками и мотыгами на плечах, трезвых голосов не воспринимая - субординации-то никакой! Лагерь быстро пустел. Ведь в кладоискательстве - что важно? Конкурента опередить. Вот и кинулись Козероги за удачей, обгоняя и расталкивая друг друга на бегу… 
       С вершины холма он заметил их издали - словно живая волна, захлестывая обочины хлынула по дороге в сторону кортонских золотоносных болот. Такого молниеносного эффекта «Ослиного меча» Агриппа не ожидал:
      «Не меньше полутора тысяч!.. Что же будет, когда ножны мои найдут? С пиром в загробном царстве!..»
       Спустившись к озеру, ополоснул лицо, черпая воду пригоршнями, а потом припал грудью к камням и ткнулся головой в прозрачную прохладу… Задержав дыхание, открыл под водой глаза - тонкие стебельки водорослей слегка шевелилась, прозрачный почти рачок, величиной с мизинец забавно удирал от него на глубину…
      «Боги бессмертные, какая безмятежность!.. Почему здесь не родился?
Тем же, хотя бы рачком… Размахивал бы клешнями и - никаких забот! Ни Рима, ни Антония, ни легионов мятежных… Впрочем, если подальше от берега нырнуть… И здесь, среди безмятежных водорослей, всех этих рачков и плавно снующих рыбок, лежат на дне доспехи триариев7 Фламиния. Тела давно сгнили, пошли на корм рыбам, да тем же рачкам… Некуда им было отступать, и ганнибаловы нумидийцы, загнав в воду, расстреливали их из луков. До другого берега в тяжелых панцирях никто, конечно, не доплыл. Так, что и здесь памятные наши следы!..»
       Отдуваясь и отряхиваясь, откидывая мокрые волосы со лба, еще раз глянул в сторону лагеря. Никаких признаков бушующих там бурь не обнаружил. Но план начал осуществляться и ничего нельзя было уже изменить. Агриппа заторопился. Если успех не развивать, он и в поражение может обратиться. К тому времени, как ножны  «найдут», надо до восточного берега добраться!
        Взбежав на вершину, натянул на мокрые ноги кальцеи, схватил в охапку половинки панциря, шлем, пояс с империем, пурпурную перевязь и, чуть пригибаясь, чтобы с дороги не заметили, кинулся к скалам на тыльной стороне холма, где всадники его укрывались… Мог ли он предвидеть удар, который судьба обрушит на его план в Клузиии? А если бы и предвидел, разве отразил бы его успешнее древнего того грека, которому предсказали день и час смерти от удара тяжелым предметом по голове?
       Что он мог сделать? Обыскать в городе дом за домом для выявления загостившихся бунтовщиков? А паника среди мирного населения, слухи по всей округе? Оставить засаду?  Но могла ли горстка эта противостоять мятежному легиону? Ведь у Козерогов в Клузии повсюду глаза и уши. Недаром, подругами да собутыльниками обзавелись!.. А у него, и без того - каждый на счету. Поневоле пришлось доверить охрану пленных властям муниципия, изнемогавшим от их мародерства и пьяных драк. На это и понадеялся, полагая, что уж с такой нехитрой задачей отцы города справятся.
       Так и грек тот… Думал укрыться от судьбы в чистом поле, где не только черепица, но и ночные горшки на головы прохожих не падают, да и злоумышленники бродят лишь по ночам, ибо землю не пашут. Так нашелся же в небе орел!.. Пролетал мимо, да и обронил черепаху - прямо Эсхилу на темечко.
      Но орлы всегда сопутствовали Агриппе  - и легионарные, и те, что в облаках парят! Вот Злой Рок и нанес удар внезапно, откуда никак нельзя было ожидать - дружеской рукой Цильния Мецената.
       Конечно, эпикуреец какой-нибудь безбожный объяснил бы все это, как водится, простым стечением обстоятельств. Как и случай с орлом. Мол, кто же не знает, что орлы черепашьим мясом лакомятся, а чтобы его добыть, навострились  взлетать с жертвой  в поднебесье и сбрасывать ее с высоты,  разбивая черепаший панцирь о камни. Спору нет, голод и не тому научит!.. Аттик, к примеру, уверяет, что с помощью голода, за месяц у любого раба
охоту воровать отобьет.
       Значит, голод - отец премудрости и совести нашей? И разумом всех
тварей земных брюхо управляет! А голова, не так уж, и нужна? Таких мудрецов послушать - и белый свет затмят! Докажут силлогизмами за уши притянутыми, что все упования наши на милость бессмертных богов - тщетны.  Так что же - брюху собственному молиться? Храмы ему возводить? Но какую пользу отечеству могут принести граждане, вся сущность которых
- несытое вечно брюхо?
     Нет, лжецы и чревоугодники! В мире необходимость царит, которой и люди и боги подвластны, выполняя, по мере возможностей, свой долг. Нептун морями правит; Церера - урожаем; Веста - небесным огнем; Термин – всеми границами; Консевий - зачатием при совокуплении; Луцина - родами; Диеспитер дарует ребенку свет;  Витумн - жизнь;  Сентин - чувства; Левана поднимает с земли и представляет дитя отцу, признающему его своим; Цинина колыбель стережет; Румина учит сосать грудь; Статина - стоять; Адеона - приходить; Абеона - уходить; Юношами, тогу впервые надевающими, Ювента руководит, Бородатая Фортуна - мужами; Агенория и Перагенор приводят  в исполнение задуманное; Стретина вселяет мужество, необходимое для преодоления препятствий; Поллентия и Валентия, начатое дело помогают продолжить; Престана - довести его до конца; Пеллона врагов обезоруживает; выгоде и благосостоянию способствует Лукрин; Аркул - бог шкатулок и сундуков; Гонорий за почести и общественные должности отвечает. Да их, младших богов и не перечислишь!.. Важно, что порядок во всем. И без необходимости, помимо их воли, муха не пролетит! Даже москитами, роящимися в лугах, богиня Фебрис управляет. А уж орлы!..  И детям малым известно, что орел - птица Юпитера. Он и на Капитолии за плечом Его восседает. И печень Прометееву по воле Отца Всеблагого терзал. И черепаху ту, на голову отца трагедии обрушил не случайно, но в назидание маловерам, в ослеплении своем мнящим, что Судьбу и Промысел Божий жалкими  людскими уловками можно изменить. 
    Но где согрешил Агриппа? Порядок в Девятом легионе без кровопролития хотел навести? Дело-то богоугодное! Сам Юпитер, полетом орла над озером Киминийским, его благословил. Но Злой  Рок, порой, и над старшими богами потешается, не то, что над избранниками их - взять того же Геркулеса… А средства, коими он, для достижения погибельных целей своих, пользуется столь непредсказуемы, что противостоять им невозможно.   
      Из самых благих побуждений писал Меценат Агриппе, призывая, как можно скорее,  возвращаться в Рим. Мыслимо ли было не прояснить насколько прочна тайная его связь с Антонием? Каким образом и в какие сроки будет осуществлен захват власти? А, главное, может ли он, с учетом возможностей  и полномочий его, как городского префекта, к заговору  присоединиться или вынужден будет всеми доступными ему средствами, включая  Одиннадцатый Стремительный легион, девять преторианских когорт и гвардейскую кавалерию, оказать им максимальное сопротивление?         
      Последнее, учитывая всю мощь, сложившегося, как видно, не вчера альянса триумвира и главнокомандующего в реальные планы Мецената не входило.  Только как довод для вступления его в коалицию при переговорах с Агриппой с глазу на глаз. Разумеется, ни о чем подобном в письме  не упоминалось. Ни о чем, кроме скорейшего возвращения друга в Рим, префект не просил, советовал только обещать Козерогам, все что угодно, лишь бы привести легион в повиновение и покончить с мятежом. Но случилось непредвиденное.
      Когда гонец Мецената, весь в мыле, прискакал в Клузий и, сквозь вереницы мирных прохожих, углядел в конце улицы красные армейские туники, сворачивающие за угол, он не нашел ничего лучшего, как броситься вдогонку. Тут загнанный конь его пал - прямо посреди перекрестка. И некогда было с ним возиться, поскольку префект велел зафиксировать час доставки письма адресату и скрепить эту запись печатью Агриппы, посулив щедрое вознаграждение за скорость доставки. Так что, остаток земного своего пути гонец проделал пешком, точнее таким стремительным бегом, что, под конец, спотыкаясь, в безлюдном каком-то переулке только и смог выдохнуть вслед, удаляющимся защитникам отечества:
       - Стойте!.. Служивые!...
      Он окликнул их в самый  неподходящий момент - жестоких внутренних разногласий, ничем не заслуженного унижения и тяжкого похмелья.
      Весь вчерашний день блаженствовали они в лупанаре, спустили и пропили все, что могли. Там же, в объятиях путан и заснули, избежав, таким образом, засады по пути к лагерю. А пробудившись, ни свет, ни заря, вина потребовали. Но хозяин заявил, что в долг больше не наливает. И, вместе с тремя здоровенными сыновьями, под хохот и издевки шлюх, вытряхнул из мягких постелей и вышвырнул их за дверь. Да еще орал вдогонку что пятеро наглых таких же прощелыг  сидят уже в погребе, а скоро и до них доберутся.
     Выдворенные спросонья на улицу, Козероги должного отпора не оказали. Не из-за слабости боевого духа - от изумления. С вечера как стелился, подлец! Шлюхам своим не доверяя, сам подушки пуховые гостям дорогим взбивал. И вдруг… Такое бесчестье ветеранам Десятого  Неустрашимого легиона!
     Вернуться немедленно и перерезать козлов, как цыплят, а шлюх - в лагерь для общего пользования!.. Вызвать подмогу и разгромить весь квартал к харонам, чтоб знали с кем связываться!.. Нет! Обиду, до поры, затаив, выяснить скрытно, кто это у них и в каком погребе очутился?!. Каждый стоял на своем - чуть не до драки. Но когда самый осмотрительный из них, высказал  опасение, что сводник неспроста обнаглел, как бы беды какой не случилось?.. Прислушались и, поразмыслив, сошлись на том, что только вернувшись к жизни, можно будет правильное решение принять. То есть за чашей вина. Но как ее наполнить, когда в карманах, после вчерашнего - сквозняк? Вот и кинулись, в последней надежде, к оружейнику. Хоть кинжал за пару сестерциев заложить - единственное, что у самого осмотрительного осталось. Тут Злой Рок и дернул гонца Меценатова за язык… Служивые обернулись.
    Запыхавшийся, весь в дорожной пыли… Но плащ ярко-зеленый, щегольской, не из дешевых. Да еще фибулой в виде лягушки сколот…
    « Как бы не золотой! А кинжал!.. Скифские огни на рукоятке и ножнах так и горят! Баловство, конечно. В бою такая игрушка не поможет… Но вот, ее-то оружейник с руками оторвет».  - подумали одновременно и, почти слово в слово, все трое. Переглянулись радостно. И никаких разногласий не возникло:
      - Чем помочь, уважаемый? - оскалился в улыбке самый обходительный Козерог.
      - Лагерь Девятого легиона ищу… - гонец никак не мог отдышаться -  Может, нам по пути?..
      - Может, и по пути… - приветливо откликнулся осмотрительный. - А ты, видать, нездешний?
       - Из Рима скачу… В Новых Вольсиниях…  - гонец утер потное лицо ладонью.  - Коня пришлось сменить!.. Так и этот… Не сдюжил!..
     - А что за спешка такая? - в голосе Козерога с самой помятой рожей  послышалось душевное сочувствие.
     -  Письмо у меня!.. - признался гонец и добавил, весь во власти Злого Рока
- От Цильния Мецената к Марку Випсанию Агриппе…
       Козероги переглянулись, а обходительный даже присвистнул:
     - Высоко летаешь, брат! Такие эпистолы возить!..
          - А не врешь? - усомнился осмотрительный.
       Гонец глянул высокомерно, до ответа не снизошел.
     - Ну-ка, покажи!  - шагнул к нему с правого бока, помятый, все еще мечтая сравнять часть мирного Клузия с землей
      - Не положено. - гонец в его сторону и не взглянул.
      - Сказано - дай письмо! - обходительный подступил к нему слева так решительно, что гонец едва успел отшатнуться.
       Схватился за кинжал, но разглядев зубастые их улыбки, понял что от этой стаи мурен ему не отбиться. Двое уже стискивали его с флангов, а третий, быстро оглядевшись по сторонам, мертвой хваткой вцепился в плащ. Щелкнув фибулой, бедняга выскользнул из плаща, оставив его у нападавших и пустился бежать с криком:
       - Убивают!..
       Но, брошенный вслед кинжал, оборвал его крик… Навсегда.

    А у Кортонских холмов ширились раскопки. Рассыпавшись по равнине, Козероги мотыжили землю с таким усердием, что, казалось, скоро и холмы сметут.Сил на отдыхе поднакопилось, а руки по работе соскучились. И хотя ничего, кроме глиняных черепков и, проржавевшего насквозь, кельтского шлема, пока не попадалось, это и обнадеживало: чем больше разрыто, тем меньше до кладов копать! Но тут, со стороны холмов, послышались возбужденные крики и все кинулись туда.
     Как же слепа Фортуна! Снова улыбнулась тем, кто и плевка ее не стоил. Троим бездельникам желторотым, которые, вместо того, чтобы землю рыть, решили по холмам прогуляться. И наткнулись на четырехгранную плиту со старинным узором, Но, слабосильные, даже с места  сдвинуть ее не смогли, пока старики-ветераны не подоспели. Крякнули, поплевав на ладони, перевернули, а под ней - ножны этрусского меча! Ценности немыслимой - все в золоте! А на золоте том… Чего только не понавырезано! И костры, и змеи громадные, котлы нал кострами и пляшущие с вилами козлы!.. Но, главное, - пир в древнем борделе! Стол от выпивки и жратвы ломится, а вокруг - флейтистки, плясуньи, шлюхи отборные  - на любой вкус! И в прежние времена умел,значит, народ веселиться!..

     А вот в таберне, что напротив вновь учрежденного храма Владычицы-Изиды в Клузии, веселье не заладилось.  Хотя хозяин, отсчитывая денарии  за кинжал со скифскими самоцветами и золотого лягушонка, кухню свою и девочек до небес превозносил, а стол накрыл безвозмездно - в знак укрепления успешно завязавшегося делового партнерства. И вина были отменные и закуски хороши, а красотки грудастые сами на колени подсаживались. Но их гнали прочь, к еде почти не притрагивались, а вина всего по киафу и употребили, чтобы дрожь в организмах унять. Какой уж тут разгул, когда судьба всего легиона на волоске - сам главнокомандующий в лагерь прибыл!
     Чтобы о том дознаться, не обязательно было письмо префекта из Рима вскрывать… Пол-города видело вчера Агриппу, мчавшегося с бесчисленным конвоем к северным воротам. А потом всадники его весь Клузий переполошили Неустрашимых отлавливая…
    И все мимо них проехало! Но, в главном, не подвела Фортуна. И деньгами хорошими разжились, и секретным письмом, за которое товарищи, не раз еще, «спасибо!» от души скажут. Ибо в нем - все двуличие тиранов, как на ладони! Так прямо, один другому и пишет:
     « Обещай козлам этим, хоть луну с неба, не то что наделы кампанские, и возвращайся. Обстановка крайне осложнилась и присутствие твое в Риме необходимо».
      Луну с неба? Вот она, награда за все подвиги! Кому после этого верить?  Ничего, посмотрим как он запоет, когда эпистолу ту с трибунала перед всем легионом зачитают! И полного отчета потребуют. Не  стадо баранов - граждане римские! Желаем знать, как вы интересы и права наши законные соблюдаете, и что за обстановка крайняя такая в государстве?
     Словом, обчистив и сбросив труп гонца в сточную канаву, времени даром не теряли. Найденные при нем деньги поделили честь-честью, кинжал и фибулу решили продать. Плащ зеленый в обмен на ценные сведения жене одного из старейшин местных преподнесли. Пес тот в борделе, выходит не соврал - пятеро товарищей их, и впрямь, в погребе, еще со вчерашнего вечера, томятся!
     Так что плащом тем оторва не удовольствовалась!  Пришлось все троим за супруга ее, старикашку нерадивого отдуваться. Сперва, по очереди. А там, по ее команде, залпом из всех, как говорится, осадных орудий во все щели ее одновременно… Притом, до седьмого пота! Только после этого, отдышавшись, шепнула, стервь, в каком, именно, погребе соратники их заточены и сколько при них охраны.
     Рвались в неравный бой, пылали сердца отвагой!.. Но когда жизнь товарищей на кону - нет права на ошибку. Решили подкрепление вызвать. Заодно и письмо префекта Рима в лагерь доставить. Скрытно, конечно, а не очертя голову, как непутевый тот гонец. И, ясное дело, что не Агриппе! Сперва пусть свои прочтут, чтобы промашки в переговорах не вышло. Предупрежден, значит, вооружен! Жизнь, хвала Юпитеру, научила!..
   А в таберну, оставшись вдвоем только для того и зашли, чтобы в городе, лишний раз не светиться. Но тут, опять повезло! Трофеи удачно сбыли, и с хозяином на этой почве сошлись. Будет, в случае чего, где укрыться! К тому же, от столика их в углу, северные ворота Клузия насквозь просматривались. Лучше позиции для дозора тайного и не найти! Но ничего, достойного внимания у ворот не происходило. Телеги проезжали, ребятишки, отцам подражая, вели войну. Трех черных быков в город пригнали… На заклание, отцу Марсу, надо полагать.
   Переглянувшись, Козероги позволили себе еще по фиалу фалерна и
принялись помаленьку закусывать. Один при этом уже подумывал - не подозвать ли светленькую, вон ту, в синем хитоне? И тут в ворота влетел их посланец, подскакал к таверне и даже не привязав коня, бросился внутрь - бледный, жутко взволнованный. Неустрашимые перестали жевать - так, с открытыми ртами   и слушали невероятный его рассказ.
    Про Агриппу в лагере никто не знает - не появлялся. Но что там творится!.. Сперва Фурий из первой когорты отличился. Достойнейший ветеран. Но кто бы подумал, что в нем такая жилка коммерческая прорежется!..  Метнувшись в Клузий за вином всего-то с тремя сотнями сестерциев, полных две телеги пригнал! Все, конечно, на радостях перепились, а теперь клады на болотах откапывают.
   Сперва рукоять золотую этрусского меча нашли, а потом ножны старинные. Сплошь в золотых нашлепках! Тут уж все когорты на раскопки снялись… И он туда поскакал.  К одному, к другому ткнулся - куда там!.. От письма Мецената только отмахиваются, о товарищах плененных и слышать не хотят, мол враки все это, тобой же придуманные, чтоб с толку нас сбить и самому до главных сокровищ докопаться! Роют, как одержимые, участки по центуриям столбят, за мотыги, чуть не насмерть, дерутся. Хотя у многих уже мозоли кровавые, а рожи в земле! В лагере - одни новобранцы, преторий и ворота пока охраняют, но… Тоже в сторону Кортоны косятся. Того и гляди, посты побросают и на раскопки сбегут.
   Дрогнули, конечно, сердца… Клады старинные - кто, с детства, о них не мечтал?  Но честь надо знать и о совести помнить! А долг товарищества? Когда друзья боевые взывают из бездны, с жизнью в подполье сыром прощаясь! А командующий? И в городе его видели, да и в письме префекта ясно указано: Марку Випсанию, Клузий, лагерь Девятого легиона.
   Так, что же он - испарился? Может, мимо пролетел? Дорогу-то не охраняли! Он и подался на север, прямо в Арреций, где три легиона размещены - Шестой, Седьмой и Одиннадцатый, те же Слоны, давние соперники Козерогов! Тем более, в аграрном вопросе. Вот он и ведет их сюда, а ополоумевшие эти в землю, как кроты слепые, зарылись!.. Кирками да мотыгами отбиваться будете, когда он боевые порядки на вас двинет? Сметет вас, дурней с этих болот, как пыль! И сгинете вы под палками у позорных столбов, а не в объятиях милых внуков под оливами на благодатных кампанских полях!..
   Как же предостеречь? Как мозги им вправить, когда весь легион от блеска золотого ослеп?! Узникам в погребе томящимся, конечно, поверили бы. Но не рвутся их освобождать, алчность обуяла. А опомнятся - поздно будет! Придется, значит, самим…. Хотя и рискованно. Даже доспехов нет! Но чего не сделаешь ради общего блага?
   Первым делом, раскошелиться пришлось. С хозяином таверны сговорились и тот, подобрав раба схожей комплекции,  послал его к оружейнику за мечом, шлемом и панцирем, чтобы хоть одного из них по всей форме снарядить. Гонец, как никак, от самого Мецената! Не подобает ему в тунике заношенной письма префекта римского развозить! Вот бы где плащ зеленый сгодился! А к нему - лягушонок золотой, для полной достоверности! Да разве его вернешь? Что было, как говорится, то ушло…
   Только табличка в бронзовой рамке с ликторскими связками, которую ослы эти на раскопках так и не прочли, уцелела! С подписью префекта  и печатью его - лягушкой в прыжке. Все, как положено.  А уж текст нужный взамен подлинного на воске нацарапать - пара пустяков. Сколько раз завещания товарищей, безвременно павших, выправлять  приходилось!... Практикой вырабатывается мастер.
  Вот и составили строгий указ римского префекта городскому совету Клузия:
  «Скрытно и без промедлений доставить заключенных под стражу мятежников в лагерь Девятого легиона в распоряжение Марка Випсания Агриппы для скорейшего расследования содеянных преступлений и предания их трибуналу».
  Роль гонца выпала самому осмотрительному - панцирь от оружейника только на него пришелся. А, в остальном, следовало побольше шуметь и немедленного исполнения требовать, высочайший указ баранам тем вручая, и, главное, забрало не поднимать, чтобы не опознали, если кто в Клузии его встречал.
   Перед тем как приступить к делу, взмолились о ниспослании удачи к Отцу Марсу. Но были ли услышаны? Никто ведь не задумывается о том, сколь неисчислимы просьбы, возносимые к небесам, сколько общественных молебствий по всей Италии, а также в провинциях римских сливается с разноголосицей частных упований, заглушая их не только флейтами, мычанием жертвенных быков и овнов, но и фонтанами свежей их крови, неиссякаемыми потоками вина, стонами добиваемых гладиаторов, ревом, гибнущих на аренах львов и носорогов, дымом всесожжений, щедрыми воскурениями мирра, ладана и прочего богоугодного фимиама! Стоит ли удивляться, что всевышние чего-то иной раз, и недослышат? Никакого всемогущества не хватит, чтобы на оглушительном таком фоне различить каждый вздох!
    А даже и различат… Как им благоволение и милость свою равномерно явить? И в какой последовательности? Детскую слезинку жгучую сперва осушить или о всенародном благе позаботиться?  А если одно с другим несовместимо? Отцу, скажем, суждено геройски пасть за отечество на поле брани, а дитя горемычное останется сиротой!.. Тут и сама, вечно юная, Милость богов поколеблется, не то, что Стретина какая-нибудь или же Престана!.. А кто из смертных когда-нибудь им посочувствовал? Сплошные требования да упования!
   Злой Рок тонкостями такими не озабочен, а уж упованиями земными, и вовсе, не обременен.  В кои-то веки вспомнит о нем какой-нибудь Клодий или Катилина… В остальном - полный простор и свобода самодеятельности. А мы недоумеваем, отчего некоторым, до поры до времени, неоправданно
так везет, а несчастья обрушиваются вдруг, по всему периметру бытия, с неумолимой такой неизбежностью? Да потому, что Злой Рок, не спеша, тщательно удавки свои сплетает, а накидывает их ласково, как бы невзначай. И только затягивает резко, безжалостно. Наверняка.
   Вот, мнимый гонец, при всей его осмотрительности, никакого подвоха и не почувствовал, когда, умудренные сединами, отцы Клузия навытяжку перед ним встали. И все ему удалось - и застращать, и опомниться не дать, и отправку заключенных ускорить… Захолустье! Начальники римские для них даже и не цари - старшие боги. Есть, ведь, свои достоинства и у тирании! Ибо свободна и независима она от пустой демократической болтовни! Тем и крепка, что приказы не обсуждаются, а безоговорочному исполнению подлежат.  Как в войске. В здоровом теле - здоровый дух!
   А как вырвались кони на простор и городские ворота из виду скрылись, тут уж, как говорится, - ваших нет!.. «Гонец» зорко по сторонам осмотрелся и приказал конвою:
   - Стоять!
   Выскочили оба соратника его из-за дубов, олухов местных разоружили и крепкими пинками  под зад отправили восвояси. Сами, мол,  лагерь отыщем, зачем вам зря умирать. А в Клузии скажете - парфяне напали! 
   И, тут же, узников от  пут освободив, обнялись по-братски. А кто-то даже слезу пролил, поминая, что за подвиг такой, на воина, спасшего в бою товарища своего, римского гражданина, по всем понятиям отеческим,  дубовый венок возлагали. Но миновали славные те времена! Где - товарищи, кто - враги? Толком, и не разберешь!.. Свои же, братья по оружию, из Стремительного их вязали, копьями, как варваров каких, в спины тыча, да еще насмехаясь!.. А Агриппа? Фурия по имени помнит! Еще бы!.. Сам на Сицилии в атаки их водил! А ныне? В погреб крысиный? Героев Перузия и Тиндарид! За что?! За сплоченность в боях обретенную? За отстаивание воинской чести их и достоинства? Законных гражданских прав?!         
    Кстати, оков с Фурия снять так и не смогли. Намертво, суки, заклепали!  До лагеря, конечно, дотерпит, но… За какие провинности?! Бывало, трибунов сволочных и пакостных самых центурионов на куски рвали! Дворцы палатинские жгли, статуи на форуме опрокидывали!.. И Цезарь все прощал, являл сострадание. А тут?,, Требация, вора и насильника, мышь амбарную, за яйца чуть потрепали. Так ведь жив «красавец» и почти здоров! Только заикается малость. Но это у него еще с Галльской войны, с разгрома эбуронов, где сам Цезарь доверил ему орла, чтобы лично нес его в бой перед Восьмым легионом. С тех пор, дар красноречия и утратил…
  Вспомнили, по дороге, как Требаций, уже будучи квестором в Риме в свару между шайками Клодия и Милона влип, как муха, между молотом и наковальней. Как он, после этого, совсем дар речи не потерял?..
  Ехали в неизвестность, навстречу, затаившемуся где-то неподалеку грозному командующему, к безумству кладоискательскому, охватившему легион… И весело, от  души смеялись. Лишь, скакавший впереди, «гонец» Мецената все озирался по сторонам, будто в предчувствии внезапной атаки.
   Но, вспомнив о чем-то попридержал коня, заглянул под навес  арестантской карруки:
  - Гай, а как ты виноторговцев надул? За три сотни у сквалыг этих ушлых две телеги вина выторговал?
   Фурий даже привстал в цепях,в полном недоумении:
   - Ты о чем, Викентий? И одну-то едва выторговал! Их проведешь, гарпий тех хищных!
   - Постой-ка!.. - осмотрительный Викентий осекся на полуслове и улыбка стерлась с его лица. - Ты же в погребе, в оковах  сидел! А кто тогда?..
   - Агриппа! - прошептал Фурий сжимая кулаки. - Его происки! С телеги меня ссадил, допросить хотел, но… Так и не удосужился! - и, звеня оковами, расталкивая товарищей, быстро пополз в конец повозки. - Викентий, а где они сосунков наших держат?!
   - Так ведь… - сдерживая коня у карруки, отозвался, тревожно озираясь по сторонам, осмотрительный. – Только вы, впятером и попались!..
  - Измена, соратники! - вскричал Фурий и, упавшим голосом пояснил. – Желторотый - что флюгер! Куда ветер подул, туда и повернет. Своего-то ума нет! Вот он их и переманил! И как лазутчиков в лагерь заслал!
    В карруке больше не смеялись, застыли в мрачной задумчивости, в предчувствии подступившей беды. Так, до самого лагеря и молчали. Что ни говори, но если такой стратег, как Агриппа за дело взялся - пора о душе подумать!.. И о завещании. Не иначе, отравой какой легион опоил, а сам с войском карательным уже на подходе… И лагерь не порадовал. Как ни озирайся, а защищать его некому  - все на раскопках. Просто какой-то Злой рок…
   «А не тайный ли умысел? - задумался Фурий. - Недаром, все-таки, символ легиона нашего - Козерог. Знак темный, земной… Хоть и многообещающий, но несчастливый!»
   Избавившись от оков, обошел весь лагерь, но ни виноторговца мнимого,ни подручных его, ни новобранцев-змеенышей, ехавших с ним вчера на амфорах , не нашел. Сделали черное свое дело и уползли? А вдруг затаились и удар в спину готовят?  Мало ли в лагере закоулков. Да и палатки одному  до завтра даже не обойти!  Люди нужны, чтобы все обшарить… Воины, а не землекопы!..
  В надежде, хоть кого-то из соратников  образумить кинулся в холмы…  Бежал, всматриваясь вперед и не узнавая зеленую равнину, которой вчера еще, на рассвете любовался. Развороченная глубокими ямами, усеянная бурыми холмиками отвалов, истерзанная, словно после нашествия тысяч упорнейших кротов, она больше не радовала глаз - дышала  разорением, алчным неистовством, смертью… А посреди нее, как боевой трофей, воздвигнутый для всеобщего обозрения на высоком древке, сверкали в солнечных лучах  злополучные, золотые ножны.
  Добежав до них, Фурий задрал голову, щурясь от слепящего блеска, и обмер. А потом закричал так, что эхо в холмах пробудилось:
  - Олухи! Ослы! Придурки!
  Ударом ноги сшиб древко, поднял ножны с рыхлой, искореженной мотыгами земли, отряхнул слегка и, рассматривая их, медленно покачал головой - в полном отчаянии. Глянул на сбегавшихся со всех сторон кладоискателей и сплюнул им под ноги:
 - Мулы вы вьючные, а не Козероги! Это же Випсания Агриппы ножны! На поясе его вчера своими глазами видел! Вот так же как сейчас - морды ваши замызганные! Как малых детей провел! А где рукоять «этрусская», дурачье? Показывайте не стесняйтесь! Он и ее, видать, чтобы головы вам заморочить с клинка собственного свинтил!..
  Тут кто-то из ветеранов шагнул к нему с мотыгой наперевес:
 - Гай! Такими вещами не шутят!
  - А вот Марк Агриппа тебя, умника, не спросил! - усмехнулся Фурий, словно  не замечая смертельной угрозы. - И шутка ему удалась! А чем она для нас обернется? Не забыли как он с Жаворонками поступил? Где они? Разлетелись! Нет больше Десятого легиона! А вы?.. Вином его дармовым упились и рады? Ничего! Он долго ждать себя не заставит! Вот-вот объявится! Но вы еще успеете… Братскую могилу себе вырыть!..
      Зашумели, тревожно переглядываясь, легкомыслию своему поражаясь… А кто-то уже взывал мужественно:
    - За мной, соратники! Вершины холмов займем! Покажем ему Фермопилы!
    - Поздно! Он туда не пойдет. - отмахнулся Фурий. - Думаешь, предатели  желторотые планы наши ему не открыли?
    - Что же делать? Значит, нет здесь золота?! А сейчас он где? Не верю я этой брехне! Копать буду! А вы - как хотите! Ну ты и дубина! А он из Арреция или из Рима нагрянет? А ты что предлагаешь, Гай? - галдели со все сторон так, что Фурий даже уши заткнул.
    А когда поутихли, вскинул ладонь, как оратор на рострах, требуя полного молчания и призвал соратников к благоразумию:
     - Лагерь оборонять надо - единственное спасение наше!