Подонки Ромула. Роман. Книга вторая. Глава 60

                ГЛАВА LX.

     Мчался в двойном кольце голубых плащей так, что и лица его было не разглядеть - станут дознаваться, кто это средь бела дня Город верхами будоражил, гладиаторами-олухами можно будет прикрыться. Мол, по Номентанской дороге их отрядил, а наглецы, в обход Сервиевых стен скакать поленились - угол срезали. За что и понесут неотвратимую кару.
     А сам он - в чем виноват? Как не послать людей, узнав, что злодеи, напавшие на преторианский конвой, тускульскую усадьбу его грабят? Не подтвердилось? Что ж… Хвала Юпитеру! Штраф за нарушение порядка общественного в казну? Да сколько угодно! Как только общественное достояние некоего, им же самим установленного, уровня достигало, все, что сверх того притекло, сливалось, как в сосудах сообщающихся, в банковские его конторы - на то и Алексий! А квесторы их, каждый год меняющиеся, на основании избирательного закона - что они смыслят в колебаниих кредитных ставок, в беге процентов неистовом? Ристалище ежечасное! А им, в казначействе, только бы затылки спросонья чесать!..
     Форум, все же, обошли стороной. С Аргилета, миновав Велий, пронеслись между Оппием и Палатином, свернули на Новую улицу… И лишь в конце ее, у Большого Цирка, пришлось плети в ход пустить, разгоняя тупую, преградившую путь, толпу.
     Простоватого на вид, атлета Феодосия и троих гладиаторов посмышленей,
оставил у Капенских ворот. Может, и отыщутся следы чересчур шустрого лошадника и тех прощелыг наглых, которым беглецы ливреи его цветов, известных всему Городу, по дешевке, сбывали?
     Время бы не упустить! Взять, как говорится, при горящем!.. Лучше всего при перепродаже! И сразу обвинить в скупке краденого. Ведь свидетели понадобятся, чтобы покарать троицу беглую по закону. Публично! Либо к распятию, либо, как и задумано было, к съедению заживо хищниками на арене приговорить, всем прочим в назидание! Это он еще до отъезда, на Квиринале решил. Бесповоротно. Больше о том и не думал.
    А пока по Городу мчались, мысли его были совсем о другом:
   «Видеть в небесах огонь сверкающий и чистый, но небольшой, означает
угрозу от неких влиятельных лиц. А хуже всего огонь, сходящий с неба на землю. Это означает, что над головой твоей нависла непоправимая беда. И факелы, горящие в небе, то же самое знаменуют. Ведь обычные сновидения и вещий сон различаются тем, что первые являются простым переживанием настоящего, второй же, как свидетельствуют факты, предсказывает будущее.
    Иные переживания имеют свойство возвращаться, вновь возникая в душе и вызывая видения: влюбленный наслаждается во сне предметом своей любви; голодному снится, что он ест; объевшемуся, что его душат… Видения те действуют лишь пока снятся, а как сон оборвется, действие их прекращается. Вещий же сон служит толчком к предвидению!
    Волнуя и бередя душу, он действует уже после пробуждения, указывая на предстоящее  добро или зло. Все, что должно сбыться, душа предсказывает в образах, присущих ее природе. Она, как бы, шепчет: «Помни и будь внимателен, насколько это в твоих силах!» надеясь, что между сном и его исполнением мы успеем уяснить перспективу, сопоставляя фантазмы с реальностью и неустанно над тем размышляя.
   Одному приснилось, что отец его сожжен. Но случилось так, что умер сам сновидец, отец же остался жить, сжигаемый горем своим, как огнем. Сон о болезни матери или жены означает, что в упадке доходы от ремесла - ведь говорят, что ремесло кормит как мать, и ближе всего человеку, как жена. Видеть друзей в печали - значит самому печалиться, а радующимися - самому веселиться. Когда сны предвещают несчастье, но душа сновидца не испытывает тревоги, беды окажутся незначительными или вовсе не разразятся. Когда же сны сулят процветание, а душа не ощущает радости и довольства, счастье будет несбыточным, окажется ненужным или, уж во всяком случае, неполным. Какие состояния претерпевает душа во сне, таковы и последствия…»
     Аттик так углубился в размышления, что даже дороги не замечал, почти отпустил поводья. И Орк, быстро усвоивший, что место его – в центре кавалькады, вперед не рвался и не отставал, нес седока ровным машистым аллюром.А наездником Аттик был замечательным. Не в пример большинству римских всадников знал о лошадях все. И не понаслышке. Скольких скакунов объездил, томясь от безделья в огромном, но настолько отлаженном на основе экономики и диетических  методов управления, эпирском имении, что ему и вмешиваться не приходилось!.. Конечно, и последние годы он зачастую лектикой пользовался. Но навыки не позабыл. Конь это чуял и старался не досаждать седоку, погруженному в глубокие теоретические раздумья.
   «Люди видят сны1, производящие хорошее впечатление и, когда те сбываются плохо, чувствуют себя обманутыми. Или же, бедствуя, видят плохие сны, знаменующие нынешние их беды и хорошие, предвещающие благо в будущем и тоже считают себя обманутыми, пока хорошие сны не исполнятся. Впрочем, благоденствующие относятся к плохим снам пренебрежительно, пока те не сбылись. Однако сны непременно сбываются! Но, иной раз, вводят в заблуждение даже знатоков. Об этом и предупреждает поэт, повествуя как о вещем сне Агамемнона судили старейшины греческие под Троей:

                «Если подобный бы сон возвещал нам другой из ахеян,
                Ложью сочтя, его б мы, с презреньем, отвергли…»

     И неудивительно. Очень трудно дать толкование сну,  являющему смешение образов, ничего общего меж собой не имеющих, а то и противоположных. Однако невозможно, чтобы указания снов противоречили друг другу, если сон предвещает то, что непременно случится. Как реальные события следуют в определенном порядке, так и во сне можно уловить последовательность. Если снилось хорошее вместе с плохим, следует принять во внимание, что ты увидел раньше - хорошее или плохое. И в жизни, порой, то, что внушало надежду оборачивается бедой, а мнимые страхи становятся причиной удачи. Бывает и так, что лучше претерпеть меньшее зло вместо большего. А иной раз, смутное предчувствие хорошего или плохого, оказывается ложным и пустым».
     Вопли, доносившиеся из толпы, разгоняемой его людьми у Большого цирка, несколько отвлекли. Но гладиаторы, подбадриваемые верным Админием, справились с задачей легко - пытавшаяся было возмутиться чернь, отведав плетей, в панике разбегалась. И как только смогли сомкнуться и тронуться, Аттик вернулся к прерванным изысканиям.
   «Нужно иметь в виду, что, когда люди озабочены и сами, как бы, просят богов о вещем сне, то видения, схожие с их мыслями, будут незначительны, подобно простым снам. Несходные  же с текущими хлопотами - значимы для будущего. Особые старания надо прилагать к аллегорическим снам, где нет, казалось бы, никакой связи, так что, приходится рассматривать их и от начала к концу, и от конца к началу. Ибо, порой, начало проясняет темный и непонятный конец, порой, наоборот. Однако, при умелом толковании, должна сбыться каждая мелькнувшая частность. Все нужно запоминать и учитывать, повинуясь не легковесной догадливости, но опыту толкований и свидетельству сбывшихся уже сновидений, не забывая, притом, о  различных обстоятельствах жизни, в которых вещий сон, сбываясь, может сказаться по-разному.
      Некой достойной женщине приснилось, что она обедает в храме Артемиды Эфесской. И вскоре она умерла. Ибо наказание, вошедшей в храм женщине - смерть.  Приснилось и шлюхе, что она вошла в  тот храм и сам Александр Великий со стены, с конного своего портрета, поразил ее молнией. Вскоре она получила свободу, оставив распутную жизнь. Ведь она и не могла бы туда войти, не бросив позорное свое ремесло. К тому же, для рабов, удар молнии - к добру, так как, пораженные ею, не имеют уже господ и не мучаются более, но одеты в белое, как вольноотпущенники. И так как они удостоились почести от Юпитера, то и обращаются с ними, как с покойниками, получившими почет от господ. С другой стороны, тех рабов, которым хозяева доверяют, такой сон лишает доверия. Тех же, кому доверия нет, молния освобождает. А кто, где и когда доверял шлюхам?
      Не сопоставив вещий сон с обстоятельствами жизни, и величайшие толкователи досадные промахи совершали. К примеру, знаменитый Антипатр из Тира.  Одному человеку приснилось, что он состоит в близких отношениях с куском железа, как с женщиной. Позднее, он был приговорен к рабству и закован в железо, иными словами, жил с ним. И просвещеннейший Антипатр, вспомнив о том случае, сказал другому человеку, что его приговорят к участию в гладиаторских схватках, «к мечу», то есть, к железу. Но сон сбылся совсем по другому - сновидцу отрубили половой член.
    У Капенских ворот пришлось отвлечься, давая указания Феодосию - правой руке Диомеда, исполнителя всех тайных его поручений. На бородача этого угрюмого Атик немалые надежды возлагал. Не на силу физическую -призеров Олимпийских  игр, мнимых и подлинных, на катастах римских не счесть! - но на хитрость и змеиную изворотливость атлета, коих никто в увальне таком и не заподозрит. Так что и лошадника, на легкую прибыль польстившегося, и бойких любителей дешевых чужих ливрей с серебряной окантовкой, если не покинули они окрестности Города, Феодосий сыщет, а уж признание чистосердечное, хоть с печенью и кишечником, заодно, вырвет из них непременно.
    И тут, перед глазами Аттика всплыла ужасающая картина: сумрак предрассветный в спальне, забрызганный кровью коринфский канделябр… И обезглавленная горлинка, судорожно бьющая бронзовым крылом в когтях свирепой куницы…
    «Ясно, как день!.. - подумал он с грустной умудренностью, трогая Орка с места. - Хорек и куница означают коварных людей, строящих козни сновидцу, потому что звери эти отличаются диким нравом и приручению не подлежат. Хорек означает мужчину, куница - женщину. Кого, как не Пилию, суженую мою, предающуюся разнузданности прямо на супружеском ложе? Ведь горлинки, ожившие из бронзы, чтобы в когтях ее оказаться, означают также утеху в любовных делах, ибо посвящены Венере!..»
    Вздохнул, поражаясь столь точному совпадению с печальной действительностью… И вдруг почудилось, что все это… Опять сон!
   Из-за деревьев вышла на дорогу белоснежная, ослепительная просто на солнце, амата Клавдия с большим глиняным кувшином на голове, в сопровождении столь же невозмутимой, исполненной той же святости неземной, что и старшая подруга, малышки Эмилии и двоих полусонных ликторов. Но, промчавшись мимо, оглянулся на, обшитый мрамором, полускрытый деревьями темный грот, справа от дороги и успокоился. Не похоже это было на зловещий, обманчиво привлекательный вход в Тартар…
   «Воду из святого источника Эгерии в храм несут. Обычное дело. Значит, не сплю!»
   Покосился на скачущих рядом гладиаторов, ощутив досадную скованность. Ясное дело, охраняют. Но так плотно, что, кажется, и при желании, не вырваться из тесного их круга! Вспомнилось облегчение, с каким во сне из окна выпорхнул. 
    «Еще бы!.. Выйти из дома на рассвете, без труда и помех, всегда во благо! 
- улыбнулся и, тут же, помрачнел. - Но улетать, спасаясь от хищного зверя или демона - совсем не у добру! Сулит неизбежные опасности, если во сне было так страшно, что бегство по земле не спасло, пришлось в небеса пуститься. А, исчезающие с неба, звезды означают для богатых великую нищету и одиночество, ибо небо, подобно дому сновидца, а звезды вещам и людям, которые в нем. Способствует этот сон лишь замыслившим зло. Ибо, даже посягнув на нечто великое, преуспеют. Неужели Агриппу свалить удастся?..»
      Он так встрепенулся от радости, что чуткий конь взмахнул гривой, кося на скаку большим укоризненным глазом. Да и Аттик недолго тешил себя призрачной надеждой - при толковании снов, не самообольщаться надо, а правде в глаза смотреть!
     «Одному приснилось, будто звезды исчезли с неба и, после этого, он, всего лишь,  облысел - ибо как небо относится к мирозданию, так и голова к телу. И как звезды к небу, так и волосы наши к голове…»
    Слева, под склоном Целия, у полуразвалившегося, давно утратившего оборонное значение Сервиева вала, мелькнул древний храм Чести и Доблести, желтевший, треснувшим наискосок, вдоль всей торцевой стены, травертином… Словно нищий, заблудившийся среди роскошных мраморных склепов; громадных резных саркофагов; увенчанных живыми цветами, помпезных памятников, теснивших друг друга, по обе стороны дороги, такой бесконечной и столь же безвкусной  чередой, что у Аттика, в скачке, даже в глазах зарябило. Отвел взгляд кверху, в безоблачную лазурь с немой укоризной:
    « Ну, почему, такой вот, - высокий и светлый -  небосвод не приснился? Ведь темное, сумрачное, покрытое тучами небо означает бездействие в печалях. А низкое небо во благо лишь профессиональным прорицателям и толкователям небесных явлений, тем же авгурам и халдеям. Всем прочим, оно сулит падение на самое дно… Но летать во сне, держась прямо над землей - к добру. И, чем выше сновидец взлетит, тем более возвысится над другими. Не зря об удачнике говорят: высоко вознесся. Хорошо, когда это снится на чужбине. Потому что, не касаться земли ногами, есть знак переселения - сон, как бы говорит, что сновидцу не ходить уже по родной земле. Это я, по собственному опыту, знаю.
      В консульство Цинны и Гнея Октавия*, когда в Азии, по приказу Митридата в один день было вырезано сто тысяч римских граждан, и Сулла отбыл в Каппадокию. Цинна, предложивший пагубные законы, был изгнан из Города своим коллегой и, поддержанный Гаем Марием, пошел с войском на Рим… В то время как Марий вооружал в Этрурии рабов, разорял с нумидийцами Остию, грабил Ариций, опустошал Анций… Я, как загнанный зверь метался, не зная к кому примкнуть. Молодость!.. Но как же мудро я поступил, никакого выбора так и не сделав! Благодаря этому и пережил, как говорится, Тифона… И ныне смело могу сказать: всегда был нейтрален!
     А ведь, когда Марий и Цинна в Город вошли и, объявив себя, без всяких выборов консулами, занялись жесточайшей резней, поджогами да грабежами, выжить и не надеялся…  Скрывался, целыми днями, в подвале, за котлами отопительными и лишь по ночам, без огня, тенью по дому бродил. А снились сплошные пожары и казни. Да так было и наяву!  И вдруг привиделось, будто я, сам собой, взвился в воздух и полетел к неведомой цели, которой очень хотелось поскорей достичь! А, достигнув некой горы, обрел голову скворца и улетел вместе с другими птицами. Но, попав с ними на незнакомое поле и поклевав ржаного зерна, влетел в чье-то распахнутое окно и вновь оказался на форуме римском!
      Все, все это сбылось! Из Рима вскоре уехал в Афины, о которых давно мечтал, что и было предсказано полетом… Добился там успеха, прославился и разбогател. Обрел, можно сказать, крылья! Не зря ведь говорится: кто богат, тот крылат! Летать на крыльях - к добру для всех. Рабам такой сон несет освобождение, потому что существа летающие хозяев над собой не знают; бедным сулит много денег, потому что деньги поддерживают человека во всем, как крылья птицу. Богатым и сильным полет дает власть! Ибо, как птицы, выше всех ползающих по земле тварей, так и власть имущие выше простых людей. Но без крыльев летать означает для сновидца смертельную опасность! Не зря Кальпурния рассказывала, как в ночь перед убийством Цезарю снилось, что он летает над облаками и сам Отец Всемогущий десницу ему протягивает. И что?.. В тот же день -  в иды! – и зарезали.  Даже Юпитер не помог…»
       Дорога впереди раздваивалась на Аппиеву и Латинскую, и от этой развилки, сплошной мраморный пантеон тянулся по обочинам уже в четыре, а не в две линии.
      « Рим перенаселен, но покойников знатных больше, чем живых!» - думал он, подъезжая к развилке и указывая, обернувшемуся на скаку Админию вправо , в направлении Аппиевой дороги.
       Солнце близилось к зениту, накаляя брусчатку, и прямая, как стрела, дорога размывалась впереди, в колебаниях нагретого воздуха, а склепы и памятники тянулись по обочинам непрерывно. Лишь за пятым мильным камнем начали постепенно редеть, а как миновали Фесты2, где каждую весну арвальские братья3 обводят жертвенных быков «вкруг полей», гробницы, и вовсе, исчезли. Здесь, в древности, владения Рима оканчивались, и хоронить дорогих покойников за этой чертой было недостойно. А вот, заброшенный чей-то участок, поближе к Городу, захватить, чужие кости и памятники бесследно изъять, а на их место, оставив всех завистников позади, урну с пеплом своего усопшего, как знамя воинское водрузить - тут непрерывная охота шла. Особо успешная, разумеется, во времена проскрипций…
     Впереди, слева от дороги можно было уже различить, проглядывавшие в зелени домики Бовилл. А за ними, ближе к дороге - Тускул и плавно вздымающийся от стен его к небу, широкий зеленый склон, а за ним, словно слепящие издали, солнечные зайчики - мраморные дворцы. Иные из них, теперь только числились за некоторыми, известными в Риме семействами, на самом же деле, вместе со всеми угодьями и садами, давно к Аттику перешли. Не считая, конечно, родового, тускульского имения. Но не всматривался, не искал его сердцем. Скользнул безразличным взглядом вдоль склона и загляделся на кувыркавшегося высоко в небе - то ли коршуна, то ли молодого орла, вещий свой сон припоминая.
     «Лучше всего, когда летишь во сне куда хочется, останавливаясь по своей воле. Это сулит облегчение и удачу в делах. Если же голова птичья, то сновидец непременно покинет родные места, потому что птенцы, вылетев из
гнезд, покидают родителей…  Но человек - не птица. И я вернулся на родину. После того, между прочим, как в Эпире мне приснилось, будто я собственной матерью овладеваю, и она рожает меня вновь!
     Вообще-то, родиться заново богатому человеку не к добру. Такой сон  предвещает ему безвластие в собственном доме и подчинение тем, кому не следует - ведь младенцами руководят, не спрашивая их согласия. Но, живущему на чужбине, второе рождение обещает возвращение домой, когда сновидец, как новорожденный припадает к своим началам. И сношение с матерью - к возврату домой, если кто в отлучке, а мать осталась на родине.
      Вернувшись в Рим, мать вскоре похоронил. А пока в Эпире пребывал, мы с ней, как бы, и не расставались. Цицероны за ней приглядывали. В их доме, вместе с Помпонией, сестрой моей, женой Квинта, мать все эти годы и прожила… Иной раз холодный пот прошибает, стоит подумать о том, как она, бедняжка, пьяницу зятя и Теренцию, со вздорным нравом ее, столько лет терпела. На птичьих правах!.. Я ведь всю недвижимость в Городе, перед отъездом в Грецию, распродал. А мать… Все в гости ко мне просилась. Да как-то… Все недосуг было. Простить себе не могу! Но… Теперь уж, не поправишь!..
    После смерти матери, кстати, соитие с ней во сне благоприятствует тем, кто судится из-за земли, хочет ее купить или намерен заняться земледелием. Вот и я… Все приглядывался к участку в буковой роще, сразу за храмом Благоденствия, хотя никаких надежд не было его присоединить. Луцилия - люди весьма состоятельные и знатные, сроду ничего не продавали. Но, спустя годы, в проскрипции, участок тот мне почти даром достался. По мановению  триумвира Лепида и потому, что… Давний тот сон о сожительстве с матерью повторился! Правда, иные утверждают, что для земледельца это не к добру - посеет семя в мертвую землю и всходов оно не даст. Но едва ли это так, если сновидец не испытывает раскаяния после того соития. Впрочем, мне лично, неурожай, в любом случае не грозит. Ничего на том участке не взращиваю. А на месте дома Луцилиев палестру оборудовал, чтобы гладиаторы не жирели. В  буковой же  роще просто прогуливаюсь в хорошую погоду. Там и павлины проклятые не кричат!..»
    Утирая заслезившиеся на ветру глаза, обернулся вправо… За серой лентой Ардейской дороги, простирался в бесконечность синий морской простор, а у кромки его, желтели, вставшие из руин гражданской войны, города - разросшаяся в русле Тибра Остия; расцветший, за счет контрабандного промысла, древний Лаврент;  Лавиний, с любовно восстановленным Цезарем святилищем Венеры… А в излучине, вытекающего из болотистой низменности, полноводного, даже в нестерпимый зной Нумиция - Ардея, до которой так и не доехали бежавшие от него мерзавцы, хотя, отсвечивающая на солнце, дорога упиралась в нее неминуемой, нацеленной прямо от стен Рима стрелой…
    «Язык, рыжей той, отрезать вознамерились?.. - припомнил гневно. - А сами? Напьются - без удержу болтать станут, когда у Ливии по всему Риму - уши! Разве что, Агриппой вплотную займутся? Тут им, пожалуй, не до меня будет. У Цильния, из-за налета этого, полагаю, и без того, голова кругом… Но и Випсаний не прост. Если оправдается - все вместе за меня возьмутся. А Гая, самого, все же, дальновидного из них, нет, чтобы  вступиться!.. И Эпирота для нее не нашел! А если письма всплывут? Вот сон и начнет сбываться. Как по писаному…»
     Над лоскутным одеялом полей и виноградников, простиравшихся от дороги ло самого Ланувия и Кориол, кружили птицы - почти как во сне над Бычьим форумом…
     «Летать, вместе с птицами, предвещает встречи с людьми чужими и иноземными. Ничего удивительного. По коммерческим делам каждый день встречаюсь… Только для преступников этот сон не к добру, ибо сулит казнь, нередко даже на кресте… - Аттик призадумался. - Но я!.. Письма пока не нашли. В остальном же… Никаких законов, как бы, и не нарушал. Хотя… Кто из нас, положа руку на сердце, скажет, что он не преступник? Но всадников римских не казнят. Того же Верреса взять… Злодей немыслимый, не боров - просто вепрь кровавый! Нет закона, которого он не преступил. Кроме отцеубийства.  И что же? После громкого того процесса и всех заклинаний друга моего красноречивого, жил себе негодяй преспокойно в изгнании, в Масилии4 благодатной.
      Причем, столь просвещенной, что иные достойнейшие отцы, опасаясь половой распущенности, идейного пьянства и прочих цинических поветрий, то и дело, долетавших до нас из, нравственно разложившихся, по мере неуклонного обнищания и разрухи, Афин, посылают сыновей своих для завершения образования туда, в Нарбонскую Галлию…   
    И чего там Верресу не хватало? Почета и уважения? Но даже Цезарь, после того как массилийцы отказались пустить его в город, а Домиция Агенобарба, жалкую эту тлю, приняли так, что пришлось осаждать и выкуривать оттуда целых полгода!  Даже он!..  Уж на что был разгневан - древнюю рощу Артемиды Эфесской посвященную, до последнего деревца, на башни и осадные машины извел! А, вступив в город, Верреса на обед позвал! Из любопытства, конечно, чтобы на чудище редкостное это взглянуть. Так нам с Марком потом и объяснял. Но, тем не менее, Марка того же Веррес на целый месяц пережил - успел-таки насладиться ужасной смертью главного своего гонителя!.. Так что, казни страшиться не следует. Но, все равно, над улицами и домами летать, особенно, над черепичными крышами - не к добру, ибо предвещает большие тревоги и душевный разлад. Тем же, кто хочет укрыться и спрятаться, сулит разоблачение. Ведь в небе все так явно и видимо!
    Знал я человека, проживавшего на спуске Победы, которому приснилось будто летает он над Городом, проносясь на крышами храмов и инсул, и гордится тем, как легко это ему дается, и как восторгаются все, кто видит его снизу.  И вдруг, из-за сильного сердцебиения он прекращает свой дивный полет, садится где-то за Сервиевой стеной и прячется от людей. Человек тот, выдающийся во всех отношениях и превосходный прорицатель, за время пребывания в Риме, стяжал большое богатство и славу. Но ни деньги, ни дар предвидения счастья не принесли. Его разлюбила и бросила жена, так что пришлось ему, с позором, уехать куда-то в Азию».
     Стайка голубей и вяхирей, направляясь к тускульским садам, перелетела дорогу прямо над их кавалькадой.
     «Смоквы клевать полетели… - вздохнул Аттик, провожая птиц взглядом. -
А во сне они означают женщин. Вяхири - блудниц, а горлинки - честных и хозяйственных. Ворона же, если не ошибаюсь, - долгий срок ожидания, задержка в делах, либо старая женщина. Потому, что тоже долго живет… Уж не Сервилия ли, с розовой жемчужиной ее сокровенной? Не с той, что она по распущенности своей Цезарю когда-то предоставляла. - он слегка усмехнулся. А с той, что Цезарь, в силу расточительства своего безумного, ей преподнес!..»
  Однако усмешка его сменилась озабоченностью, когда сразу за Бовилами, у семнадцатого мильного камня, при подъезде к Тускулу, гладиаторы его резко осадили коней и встали, тревожно оглядываясь на господина… Из-за Тускульской  горы вылетело, внезапно, не меньше турмы преторианцев  и заполнив все полотно дороги, ринулось к ним с выставленными вперед копьями. Аттик, хоть и умелый наездник, но всадник только по гражданскому званию, к лихим кавалерийским атакам совершенно неподготовленный, застыл на  Орке, прощаясь с жизнью…
    Но в полутора стадиях от них, гвардейцы, придержав коней, разомкнули строй, пропуская вперед трибуна, в сверкающем серебром панцире, щегольском, пурпурном плаще, с развевающейся над золоченым шлемом огромной черной кристой из перьев страуса. Он скакал впереди, вскинувших, по его команде, копья кверху, гвардейцев, приветственно взмахивая рукой, а подъехав поближе, откинул забрало:
    - Рад видеть тебя в добром здравии, дражайший Цецилий!
    - Я тоже рад, Гай! - радостно откликнулся Аттик, узнав в трибуне Азиния Галла, сына консуляра и триумфатора Азиния Полиона. - Грозное впечатление производишь!
    - Служба! - коротко бросил юный военачальник, окидывая его гладиаторов цепким, хотя и несколько пренебрежительным взглядом будущего великого завоевателя всевозможных варваров. И снова приветливо просиял, обращаясь к Аттику. - Вот уж, не ожидал на коне тебя встретить! Куда скачешь, Тит? Не случилось ли чего?
     - Случилось. - горестно кивнул Аттик и тронул Орка с места, раздвигая его корпусом, торопливо расступающихся перед ним коней гладиаторов.
     Выбрался неспешно из их окружения и подъехав почти вплотную к Галлу, тихо пожаловался:
     - Но не со мной… С отечество нашим многострадальным. На что нам, гражданам мирным уповать, если гвардия по Аппиевой дороге без боев тяжких прорваться не может?! А уж, преступника в Рим доставить!..
    - Так тебе все известно? - удивился Галл.
    - Еще вчера, от друга моего Цильния Мецената. - солгал, глазом не моргнув, Аттик и, чуть наклонившись с коня, еще тише добавил. - Да и зять
мой, Випсаний Агриппа кое-что тайное приоткрыл.
    - Что? - юного воина как магнитом к нему потянуло.
    Аттик чуть откинулся в седле, глянул на него строго, оценивающе… И «решился»: 
    - Тебе скажу. Но только… Внутри и под кожей! Дело секретнейшее… Ты
уж, не подведи!
    - Клянусь  Геркулесом! - взволнованно пообещал юноша.
    Аттик приблизился  вплотную и таинственным шепотом поведал:
    - Заговор, Гай! В Формиях, как ни прискорбно, в имении Цицеронов, ближайших друзей моих…Опаснейшие прокламации республиканские составлялись! Призывы к свержению законных властей и сената. А прежде всего, как значится в них к искоренению «злобных псов тирании - преторианцев".  Вот их на Аппиевом форуме и перебили!
    - Чуть не до «Трех Таберн» трупы! - столь же доверительно и печально шепнул Галл. - Наши насмерть дрались!..
    - А манускрипты конфискованные? Злоумышленники растащили?
    - Нет! - уверенно качнул головой Галл. - Все до последнего клочка собрано. Консидий  двумя турмами и центурией гвардейской  сопровождает.
    - Лонг? Соседа моего по Квириналу племянник? - обрадовался и сразу заторопился Аттик.
    - Одного не пойму! - недоумевал юный трибун. – Чтобы бывший  раб какой-то такую бурю вызвал!.. Секст Торий - наставник мой опытнейший!,. Лигурий! Примипил!.. Еще у отца знаменосцем служил! Лучшие ветераны прославленные перебиты!..
    - Эх, милый ты мой!.. -  тяжело вздохнул Аттик. – А от кого в Риме все беды, как не от чужаков этих, бывших наших рабов!.. Ты ведь мятеж Спартака не застал! Не родился еще… А злодей этот всю Италию кровью римской залил.. - и уже не мог устоять на месте. – Ехать мне надо, дружок!
    - Помощь, какая не требуется? – с готовностью предложил Галл.
    - Нет, душевно благодарю! - залюбовался юношей Аттик, сверкая обаятельнейшей улыбкой. - Нынче у меня на Квиринале обед званый, по случаю избрания твоего отца в коллегию понтификов… Непременно тост в его честь произнесу. Такого защитника отечества взрастить!..
    Польщенный юноша покраснел, обводя смущенным взглядом Тускульскую гору. Но как человек светский, тут же нашел чем ответить, чтобы не остаться у приятного собеседника в долгу:
       - А твоя дочь, Тит? В будущем, возможно, - римская наша Сапфо! Жаль только… На греческом пишет. Но сам Эпирот элегию ее хвалил!
      - Эпирот? – страдальчески поморщился Аттик, припоминая, что юноша этот славный тоже начинающий лирический поэт из свиты проходимца и развратника гнусного Эпирота.
      - А ты к мнению его просвещеннейшему разве не прислушиваешься? – изумленно глянул Галл.
     - Прислушиваюсь, Гай! Очень даже прислушиваюсь! Кому же еще в
суждениях о высоком стиле поэтическом нынче верить? Аполлоном и всеми музами клянусь! - заверил этого адепта прекрасного Аттик, всматриваясь в наивные, телячьи его, глаза. - Вот только давно мы с ним не виделись! А я ведь законный  его патрон! Не только о стихах чудных, но и о благополучии его материальном обязан позаботиться! Не знаешь, где теперь повидать его       
можно? 
     - На Палатине у меня часто бывает. Иной раз, и обедаем вместе, когда отца нет, а я в претории не дежурю. Может передать что?
    - Нет, дорогой мой! Кроме  вспомоществования… У нас с ним особый вопрос. - Аттик загадочно улыбнулся. - Чисто стилистический! Тайны творчества, сам понимаешь. Только из уст в уста!..
   
                                                

                КОНЕЦ
               
                ВТОРОЙ КНИГИ