Подонки Ромула. Роман. Книга третья. Глава 62

                ГЛАВА LXII.

     Кто-то неразличимый в полутьме, манил его к себе из-за полок с амфорами. Новий осторожно приблизился, пробираясь среди зловонных луж и глиняных черепков под ногами.
     - Деньги принес? - сипло шепнул незнакомец   
    Новий, молча, кивнул, стараясь разглядеть его получше, чтобы запомнить навсегда. Это было несложно. Лишь один глаз тускло поблескивал во мраке. К тому же у незнакомца была раздвоенная верхняя губа. Где-то Новий уже видел гнусную эту образину!.. То ли совсем недавно при разгоне разнузданной черни, бунтовавшей во время хлебных раздач в Эмпории, то ли в пламени пожарищ, полыхавших по всему Городу, почти двадцать лет назад, на тризне Красавчика Клодия? Но тогда ему, должно быть, немало уже лет? А ведь почти не изменился! Так же рыщет вправо-влево коренастым, похожим на обрубок, туловищем, то и дело, облизывая заячью губу, словно жаждой неутолимой терзаясь…
      - Сколько? - спросил одноглазый, севшим от волнения голосом.
      - А сколько бы ты хотел? - насмешливо поинтересовался Новий.
      - Я? - одноглазый скользнул языком по губе. - Все золото мира!
      Новий глянул озадаченно. Ведь сказано было всерьез, шуткой тут и не пахло. Причем настолько, что Новию самому захотелось пошутить, чтобы отодвинуть подальше этот, внезапно подступивший вплотную, абсурд.
      - А если чуть меньше?
      - Сколько?  - просипел одноглазый и снова облизнул губу.
      - Денарий, скажем… - великодушно объявил Новий.
      - Издеваешься?! - скрипнул зубами циклоп, и глаз его сузился в гневную, острую как бритва, щель.
      - Ну, два… Но - не больше! - отрезал Новий.
      - Три! - взмолился одноглазый. - Жизнью рискую, достойнейший! По всем понятиям… За это знаешь, что?! - и черканул пальцами  себе поперек горла.
       - Значит, двух «ромулов» мало? - задумчиво прикинул Новий, словно пытаясь вникнуть в самую суть. - А за три, ты и понятиями вашими готов рискнуть?  Я правильно понимаю?
       - Точно. - кивнул одноглазый.
       - Ну, что ж… Рассказывай. - нехотя как бы, согласился Новий.
       - Деньги вперед! - потребовал одноглазый, протягивая грязную ладонь.
       Новий тоже вытянул ладонь вперед. И тоже пустую. Глаз, сверливший его из полумрака, сверкнул злобно, а ладонь одноглазого сжалась в кулак. Но Новий щелкнул пальцами:
       - Оп! - и вытащил серебряную монету у него из-за уха, ткнул ею в сжатый кулак.  - Задаток!
       - Так мы не договаривались! - засопел одноглазый, хватая денарий, быстро поднося его к глазу, пробуя зачем-то серебро на зуб, и намертво зажимая его в кулаке.
       - «Ромула» моего взял? - усмехнулся Новий. - Значит, договорились. Или по понятиям вашим - не так?
       - А ты, я вижу, не прост! - прищурился, покачивая головой одноглазый.
       - Был бы прост, в услугах твоих не нуждался! - одернул его Новий, но смягчился.  - А то, что все видишь, похвально. Как зовут?
       - Это зачем? - насторожился одноглазый.
       - Надо же как-то к тебе обращаться. Впрочем, дело хозяйское. Можно и кличку присвоить Циклоп, к примеру!..
       - Не, Циклоп не пойдет! Не годится! Какой еще Циклоп?! - обеспокоился
одноглазый, тревожно озираясь по сторонам. - Лучше - Полифем1! Полифем - пойдет.
      - Вон куда тебя занесло! - изумился такой эрудиции Новий. - Может, и
про Одиссея что-то со школьной скамьи отложилось?
      - А как же? - осклабился  Циклоп. - Из моей пещеры он, сука, живым бы не  выгребся! - и облизнул верхнюю губу дважды.
      - Верю. - Новий поглядел на него задумчиво, вздохнул – Ну, Полифем, так Полифем. Какая разница?..
      - А такая, что Циклопов у нас полно! И на Велабре, и на Этрусской, и на Аргилете, даже на Перечной, за Овощным рынком - свой Циклоп! - торопливо, но изобретательно отводя от себя угрозу разоблачения, врал одноглазый, широко известный в узких кругах городских негодяев, именно как Циклоп. - А Полифемов, вообще, нет! Полифема с другим Циклопом не спутать! И запомнить легко.
     - Убедил. - согласился Новий, сразу распознав причину его беспокойства. - Давай, Полифем! Подробно. Обо всем, что видел!
      - Значит, так! - зашептал, приближаясь к нему, Циклоп. - Сперва варвар тот немой братка одного на Аргилете замочил. - и глубоко задумался. - Как же его звали?..
      - Неважно. - прервал напряженную его мысль Новий. - Теперь уж - никак Покойник, скажем.
      - Точно. - кивнул Циклоп. - А с ним, и Макробия, гречонка беглого из Беневента2, который телом ее промышлял.
      - Каким еще телом? - не понял Новий.
      - Шлюхи рыжей, той, что набой нам дала!.. - пояснил Циклоп. - За Макробия, значит, вписалась и чтобы немого прикончить, на Велабр метнулась, нас со Штырем искать…
     - Вот оно что! - заглянул ему в глаз Новий. - Так ты со Штырем ходишь?
     - Знать его не знаю! - испугался Циклоп, понимая, что сболтнул лишнее и прижал правый кулак к груди. - Отцом нашим, Юпитером клянусь! Ракушке я задолжал. А тот в тессеру Штырю продулся, и долг на меня перевел. Вот Штырь и цеплялся повсюду, проходу мне не давал! А она узнала! Так нас вдвоем и вычислила. Но на мокруху я не подписывался! Хотел миром все порешать и разбежаться. На последний сестерций выпить их повел. В приличное одно место!.. - от умиления собой, в роли столь благородной, он так расчувствовался, что глаз его даже слезой заволокло.
      - А Штырь, выходит, сестерций тот у тебя не отобрал? Странно!..
      - Хотел, хотел отобрать! Как же? Так грабки свои и тянул! - Циклоп снова прижал кулак к груди, но вспомнив, что Юпитером он уже клялся, опустил руку и ограничился полубогом. - Клянусь Геркулесом!.. Но я ему так сказал: Какой тебе понт, говорю, если мы его, по любому, вместе пробухаем? А долг за мной - так и быть, останется! Смертоубийства хотел избежать…
     - Пили где? - спросил Новий, чтобы не вникать во все это вранье.
     - В «Хиосском из Ареусии»! - глаз Циклопа сверкнул заносчиво.
     - Приличное заведение, что и говорить!.. - кивнул Новий. - А потом?
     - Грек ее объявился. - подступив вплотную, одноглазый дохнул Новию в лицо и тот, с отвращением, отшатнулся:
     - Ты же сказал, его на Аргилете зарезали!
     - Да не Макробий!..Тот как есть, жмур! - досадливо поморщился Циклоп. - Цветочник толстый со Священной дороги… Крутой терпила - все лапы в рыжье! А прикинулся, сволочь… Под нищеброда. - Циклоп обозрел Новия с головы до ног. - Примерно, как ты… Чтобы от немого, значит не отличаться.
     - Так они… Вместе были? - заинтересовался Новий.
     Цветочник, в котором он сразу опознал Александра из Александрии, пронырливостью своей и неуемным любопытством, давно уже на размышления наводил. Одно время Новий даже человека к нему приставил. И, как выяснилось, не зря. Зачем честному купцу не амуницией, а цветами торгующему, спотыкаясь, за войском Октавиана, в Далмацию выступающим через все Марсово поле бежать и, прямо на бегу, в табличку что-то вносить. Одного этого с лихвой хватало, чтобы взять его как инородца, за жабры и, как следует, встряхнуть. Но с толку сбивало то, что грек тот частенько в черный дворец на Эсквилине наведывался. И, явно, не по цветочным делам… Может, и записи на Поле для Мецената делал? Кто их, властителей новых разберет? У каждого - своя секретная служба! Не подозревать же городского префекта в тайных сношениях с врагом! Нет, все жизненные его интересы с Римом связаны. В этом Новий сам вчера убедился. И вчера же, к ночи уже, перед приходом Азиния, забросили добрые люди с балкона, в окно его спальни, весточку с Эсквилина. Наряду с прочим, сообщалось, что тот же цветочник явился к префекту посреди дня, куда-то на пару часов отъезжал с гвардейцами и ликторами, а вернувшись, и после заката черный дворец не покинул. Как же его брать, при тесном таком контакте с властями?
      А Циклоп Полифем, тем временем, шепотом пояснял:
      - Так вот… Сперва грек подвалил, а за ним и немой подтянулся!
      - Как это «подтянулся»? На чем? - снова не понял его Новий.
      - Да в «Хиосское» же, из Ареусии! - Циклоп вытаращил на него свой глаз, как на совершенного  тупицу. - На ловца и зверь бежит!
      - Ну, это, положим, не всегда… - вздохнул Новий.
      А дело в том, что заведение это питейное, как и владелец его, Аристарх,
 который уж год, большие сомнения вызывали. Вина, что, правда, то - правда, как и цветы у Александра, - хороши! Тут не придерешься! Но у цветочника хоть торговля, и букетами, и венками, немалую прибыль приносит. А в «Хиосском» цены до того взвинчены, что не только сброд местный, но и состоятельные граждане, совсем туда не рвутся. Доходов, следовательно - шиш! Эдилы стонут! Не то, что взяток, положенных им по вступлении в должность, испокон веков… Налог брать не с чего! И  ведь не закрываются, держатся как-то на плаву. На какие средства? Этого, конечно,  с наскока не выявишь… А с Полифемом заканчивать пора. Ничего нового не открыл. Голову только морочит. Вот и сейчас… Умника из себя корчит!
     - Не всегда. Это ты - в масть, уважаемый… - кивал Циклоп, напуская на себя значительность. - Но… Бывает.
     - Ладно.   - не стал спорить Новий. - Ну, прибежали они в сети ваши. И - что? 
     - А ничего. Они за одним столом. Мы - за другим. Сидим, мирно распиваем…Тут я и подумал, а как же друзья наши - Свинья, Ракушка, Хромой, Бледная Немочь?.. Не иначе, похмельем маются!..  И подался сюда, на Яремную, чтобы и их к столу, значит, нашему кликнуть!
     - И за пустобрехство это три «ромула» хочешь? - возмутился Новий.
     - Не! Не за это! - взвился Циклоп, обеспокоенный судьбой гонорара. - Я же по порядку… От яиц к яблокам, как есть, излагаю!
     - А ты в орехе давай! Суть! - прикрикнул Новий. Глянул в сторону коридорчика, источавшего запахи латрина и, поморщившись, отступил от него поближе к лестнице. - Некогда мне с тобой… Прохлаждаться.
     - Суть так суть! - покорно кивнул одноглазый, опасаясь, что «ромулы» его улетучатся. - Топаем мы, значит, с братвой к столу, без всяких левых мыслей. Только с Яремной к Велабру свернули, а тут немой  этот во-о-от с таким!.. - он раскинул ладони в стороны. - Кривым тесаком!.. Грека, правда, с ним уже не было! И прямо на нас! Ка-а-ак бросится: «Кошелек или жизнь!»
    - Да он же немой!.. - Новий просто оторопел от наглой такой лжи.
    - Немой! Как есть немой!.. А я что говорю?.. - тупо бормотал Циклоп, облизывая жуткую свою губу. И вдруг просиял от спасительной мысли. - Это на роже у него написано было - «кошелек или жизнь!» Ну, слово в слово! Нам ли не понять?..
     - Ясно. - устало кивнул Новий. - Дальше - что?
     - А дальше - все! - Циклоп неожиданно всхлипнул и принялся тереть пустую глазницу кулаком. - Как в жизни бывает? Только что Хромой, Свинья и  Ракушка рядом топали, выпить хотели… И все! Нет их! Немой, падла, кинжалом своим варварским на раз всех загасил! И меня бы кончил, да Штырь  подоспел!
       - Штырь, значит, нож в спину ему воткнул? - кивнул Новий, для которого теперь все прояснилось.
       - А что было делать, уважаемый? Сам посуди! - воззвал к его разуму Циклоп. -  Смотреть, как зверь тот и меня с Немочью на куски режет? А так… Не было нам никакой радости его мочить! Из-за рыжей?  Да она и так никуда бы не делась!..
        - Кинжал, говоришь, кривой? Не из булатной ли стали? И кто же его к рукам прибрал? - слегка прищурился Новий.
        - Штырь! Все Штырь! Я пальцем ни к чему не притронулся!.. Из принципа! - скороговоркой шептал Циклоп, заранее отводя от себя обвинения в вооруженном разбое.
         - А у немого еще что-то было? - поинтересовался, на всякий случай Новий.
         - Перстенек незначащий. - презрительно отмахнулся Циклоп. - В мешочке кожаном на шее болтался… Железка обыкновенная с черным Геркулесом…
        - Уж не на белом ли фоне? - насмешливо глянул Новий, попросту издеваясь на жалким вымогателем.
        - Угу, - кивнул Циклоп со спокойной уверенностью. - Я же говорю - дешевка… Порядочный человек убожество такое и не нацепит, потому как…
     Но Новий, не дав договорить, ухватил его запястье и так выкрутил, что Циклоп взвыл, вообразив, что тут ему и конец - сейчас к претору потащат, а у него и ножа нет, чтобы отмахнуться!
  «А все Штырь проклятый! Булат присвоил! Нет, чтобы хоть старьем своим бронзовым с дружбаном поделиться!..»       
    - Какой Геркулес там был?! Говори, тварь! Быстро! - рычал, выкручивая его кисть Новий.
    - Обыкновенный! Как на форуме Бычьем!.. - скулил Циклоп, понимая, что силой, от хватки этой железной, ему не освободиться. - Бородатый! С мордой львиной на башке!..
     «Печать Антония у раба Мецената?!» - Новий был так изумлен, что даже и не пытался сразу осознать возможные последствия такого открытия. Теперь, главное - печать эту поскорей найти. А там уж прояснится, как на пользу отечества, ее употребить.
   «Тем более теперь, когда жизнь Тирона от Антония зависит!»
    Но руку, отброса общества, оказавшегося источником столь ценной информации, отпускать не спешил. Заведя за спину одноглазого, несмотря на жалкий его скулеж, понемногу подтягивал ее кверху, как на дыбе, памятуя о том, что долг римского гражданина, и сейчас, взывает к нему из бездны, разверзшейся прямо посреди храмов святых и алтарей, повелевая ни перед чем не останавливаться. Даже и перед самым жестким допросом другого свободного римлянина, коль тот в такую игру затесался, где не уголовщиной уже а высшей политикой государства, за версту, как от латрина общественного, несет…
     - Руку сломаешь! - взмолился «Полифем»
    Но Новий стонов его словно и не слышал - нужна была правда!
    - Перстень у Штыря?
    - Нет! - хрипел Циклоп, задыхаясь от боли. - Он его рыжей…  За  наводку… Отдал!.. 
    - Имя! - Новий заломил его запястье чуть резче. 
    - Олимпиада!- едва выговорил одноглазый.
    Новий оттолкнул, наконец, новоявленного Полифема к стене, чувствуя, что тот сломлен и запираться уже не в состоянии, деловито, не сбавляя темпа, допрашивал:
      - Возраст! Глаза! Рост!
      - На вид… Лет пятнадцать. Но шлюха - конченая. - чистосердечно докладывал Циклоп, потирая левую кисть и поглядывая на Новия с опаской. За три асса, куда хочешь дает.. Оба глаза на месте. Очень зеленые! А рост?.. – выставил ладонь над головой, прикидывая рост Магии. - Повыше меня. Вот такая. Одета? Как все путаны. Красиво. Бамбузина зеленая. Такая, чтобы всю ее насквозь видно было. Туфли  красные… Со стекляшками под изумруды. На каблуках.
       - Искать ее где?
       - Известное дело, на Субуре. Где же еще? - пожал плечами Циклоп и замолчал затравленно.
       - Ладно.  – сжалился Новий и звякнул заветным серебром. -  Вот тебе твои два «ромула».  Заработал.
       Схватив монеты, Циклоп уже ни осматривать, ни пробовать их на зуб не стал. Сунул за пазуху, засопев от счастья.  Но, похоже, у счастья  этого не было никаких мыслимых пределов. Потому что мучитель безжалостный, оказался щедрым, как рог изобилия над входом в «Фортуну». Вытащил еще два денария и ткнул ему в руку, сразу позабывшую о причиненной боли, готовую возносить к небесам одни благодарности. А благодетель пояснил:
     - За зоркость твою орлиную. Иным бы, двумя глазами так видеть, как ты одним!.. Если еще что… Углядишь. Сообщай! Сам знаешь, через кого...
      Показал издали еще один «ромул», повернулся и, пробираясь сквозь
завалы  опустошенных, а то и расколотых в мелкие черепки амфор, двинулся к лестнице, ведущей на свежий воздух, к свету. Поскорей, подальше от тьмы
этой, зловония и тяжкого душевного смрада…
    Но, выбравшись на золотистый, полуденный свет, в сутолоку улиц, оглушивших его после перешептывания с Циклопом в глубине мрачного погреба, остановился, сраженный, ясной как день,  мыслью: как бы ни улыбнулась ему Фортуна в неустанных его трудах - в жизни этого Города он ничего не изменит.
    Нет, не сдержать ему бег бесчисленных рабов, несущихся во все стороны, чтобы исполнить повеление госпожи или господина - пустой, мимолетный зачастую, каприз!.. Не образумить сотни и тысячи граждан, безжалостно расталкивающих друг друга для того лишь, чтобы влетев в атрий патрона, в очередной раз засвидетельствовать свое почтение и разузнать, нет ли каких поручений, не намечается ли торжественный выход в бани, в сады общественные либо на форум, куда клиенты должны сопровождать своего благодетеля непременно всей сворой, ловя каждое, брошенное им слово,  чтобы восславить его восторженными воплями.
    «А как быть  с целым племенем арделионов3? - спрашивал он себя с горькой усмешкой, проталкиваясь сквозь них, без всякой надежды поймать свободную лектику. - Ничего не делают и всегда заняты. Из сил выбиваются в непрерывном движении и никогда ничего не достигают. Смотреть больно, как несутся они стремглав, словно на пожар, поднимая вокруг жуткую сутолоку. Куда? Нанести визит, который никогда не будет им возвращен? Пристроиться к погребальному шествию абсолютно незнакомого человека? Присутствовать на процессе прожженного какого-нибудь сутяги или при обручении женщины, уже и счет бывшим мужьям потерявшей?   
    Когда, обежав весь Город, возвращаются домой, они и вспомнить не могут, зачем и куда ходили! А на следующий день все повторяется… Встречаются и старики, таскающиеся из улицы в улицу, запыхавшись, обливаясь потом, с лицами, мокрыми от поцелуев своих знакомцев - а им весь Город знаком!.. Люди за шестьдесят, убеленные  сединами, полируют целыми днями мостовые, чтобы пожелать доброго утра всем знакомым матронам, присутствовать при вступлении в должность каждого трибуна, квестора или эдила, побывать на всех свадьбах и похоронах… А жизнь мимо проносится! Однако, большинством этих, шныряющих повсюду, бездельников движет не просто любопытство или потребность время убить, но корысть! Всеобщая и вечная погоня за деньгами - высшим их божеством.
    Если вникнуть, то, по совокупности нравственных качеств, каждый второй
из достойных этих мужей, мало отличается от, явившегося ему в зловонном
погребе «Полифема». Разве что, оба глаза на месте!.. А каждый пятый может еще и похлеще, прогнившего до мозга костей пролетария, хладнокровного  убийцы Штыря, по которому «проклятое дерево» давно плачет. Просто, до дела, как говорится, не дошло!..
    К тому же, никакой каре справедливой римский гражданин не подлежит - всегда, до вынесения приговора, вправе в изгнание удалиться. А там… Тогу носить не сможет? Так она ему и в Риме обрыдла! И вся тяжесть наказания в том, что не сможет он больше по праздникам бесплатными банями пользоваться и регулярно цирки и амфитеатры столичные посещать. Но грабить и убивать ему и в изгнании ничто не помешает. Вот и рвутся негодяи со всего света в гражданство римское - за безнаказанностью!
    Свернув с Яремной, вышел на Велабр, медленно протираясь в толпе к площади Сатурна. Отделенный людским потоком от инсулы Диоскуров, оглянулся на свой перекресток. Но издали, так и не определил - торчат ли под домом соглядатаи. Слишком много невзрачных бездельников повсюду толклось!   Да и не волновала его теперь никакая слежка - письма вывез, с осведомителем встретился… К Меценату, так или иначе, идти!
      А вот мысли горькие, на которые уличная толпа навела, будоражили:
     «Божественный Юлий население Рима наполовину сократил. Но не одними войнами, надо отдать ему справедливость. Куда только мог - в Испанию, в Азию, в Галлию Трансальпийскую и Косматую, в Африку, накипь эту, Город захлестывающую, сливал. А она опять расплодилась! Да так, что ступить негде! Не продохнуть от всех свободных этих «римлян»!..
     Но в чем их свобода? В безответственности? В том, чтобы ничем никому обязанными не быть? Если бы только кредиторам! А родителям? А отечеству и всевышним богам? Хоть бы эти святые обязанности признавали! Ради великого такого блага, стоило бы, и в самом деле, все долги списать, объявить те самые «чистые таблички», которыми каждый из них по ночам бредит. Властители вселенной!.. Расползающиеся по всему телу ее клопы! Кровососы всеядные вроде Аттика, гражданина мира!.. Или Антония взять… В том ли свобода, чтобы во всякий омут неизведанный, очертя голову бросаться и всех за собой тащить?  В ту же, к примеру, Парфию. Не говоря уж, о Клеопатре!..
    Да… Свобода их еще и в том, чтобы в отечестве глоткой да кулаками, а за пределами его - коварством и силой военной, неотъемлемость прав своих на чужое добро и собственное превосходство над всем прочим человечеством отстаивать. Но без личной ответственности! Чтобы другой кто-то все за них решал и сам, в случае чего, расплачивался. Таких больше всего. Но ведь на всех выборах и плебисцитах это, именно, большинство и побеждает!..
     Вот Цезарь всеобъемлющим, изощренным своим, никакой моралью не
связанным, умом все слабости их и просчитал. И без стеснения использовал.
А все игры его нескончаемые, звериные травли, морские сражения на Марсовом Поле, двадцать две тысячи бесплатных, ломящихся от снеди, столов по всему Риму - лишь декорации, неизбежные атрибуты сценические в разыгранной им жестокой трагикомедии под названием «Я - ваше все!»
    Задумано было с размахом. Хор - сенат римский, Народное собрание, все жреческие и ремесленные коллегии, легионы, конница и флот, патриции и плебеи, муниципии италийские и провинциалы.  А сцена - весь обитаемый мир. Притом, все персонажи - заведомые Простаки. Сам же он - постоянно действующий и вездесущий Бог из машины, вершитель всех судеб. И сюжет захватывающий. По ходу пьесы, все жизненные перипетии участников Хора и Простаков, всю ответственность перед зрителями - светилами небесными и бессмертными богами - все обязанности людские, вплоть до необходимости ложку ко рту  подносить, он мужественно берет на себя, великодушно наделяя всех прочих приятнейшими и  необременительными свободами и независимостью  полнейшей. Даже от самих себя! И всеми гражданскими правами, разумеется. Кроме одного, не столь уж существенного - права помыслить о том, что он, милосерднейший, от досадной необходимости решать что-то самостоятельно и нести за это ответственность всех освободивший, может хоть в чем-то ошибаться.
     Но в первом же действии пьеса провалилась. Задолго до того как Брут, Кассий и еще некоторые упрямцы, выразили несогласие участвовать в ней в роли Простаков посредством кинжалов. Да и неудивительно! Может ли смертный предвидеть ход мировых событий, не зная наперед собственной судьбы даже на завтра.
    Непостижимо уму другое - зачем все это было ему нужно, при столь многочисленных и несомненных талантах? Мог ведь их и на что-то другое, менее чудовищное, употребить. Сулла и тот, с беспорядками покончив, от власти отошел, чтобы впечатлениями от жизни с потомками поделиться.
   А он? Ведь как складывалось - враги подавлены, причем так удачно, что даже для угрызений совести особых причин нет, не считая, конечно, Катона. Мир повсюду, соратники вознаграждены, народ щедро облагодетельствован. Под конец, даже сын нашелся. Тут бы и жить в блаженном покое! Зачем же  взвалил на плечи свои небо, которое и сам Геркулес Непобедимый долго бы не удержал?!»
    - Ты ли это, сиятельный  Луций?! В таком стремном прикиде тебя и не узнать! - бросившийся к нему через всю площадь Сатурна, не совсем трезвый, широкоплечий крепыш в дорогой, но сильно помятой красной тунике, окликнул его так громогласно и жизнерадостно, что Новий вздрогнул от неожиданности.
     - Апулей?..
    А тот уже обнимал его, дружески похлопывая по спине:
     - Ведь договаривались! Для тебя - раз и навсегда! - просто Квинт!
      Прохожие косились на них со всех сторон, переглядывались изумленно, даже останавливались, разевая рты, чтобы разглядеть получше… Конечно же, не убогого, ряженого под вольноотпущенника Новия, а именно этого «Квинта» - известного всему свету, возницу.
      Ведь за двадцать два года он участвовал в 4340 гонках колесниц. В 1762-х из них одержал победу, 1861 раз пришел вторым и 615 раз - третьим, покрыв себя неувядаемой славой, дававшей ему право чувствовать себя хозяином на любой римской улице. Ничего и никого, не стесняясь.
     - Опять злодеев отлавливаешь? Может, помочь? - предложил он, весело кивая на прохожих. - Да тут любого бери! Не ошибешься! 
    Новий только хмуро озирался - в работе всегда предпочитал анонимность, а уж лишняя слава была ему совсем ни к чему. Но тут и возница приутих, увлекая его в сторонку за одну из медных плит с известными Законами. Обнял за плечи и зашептал на ухо, обдавая застоявшимся, но дорогим перегаром:
     - Дело у меня к тебе! Вернее просьба покорнейшая! Троих друзей моих, гладиаторов классных надо бы из беды выручить! Взял бы их на тайную свою службу? Люди надежнейшие! Ни в чем не подведут!..
     - Беглые что ли? - поморщился Новий, косясь на медную скрижаль и пытаясь уклониться от винных паров.
     - Да какие же они беглые?! - огорчился возница, снова притягивая его к себе. - Верой и правдой служили! А тут!.. От смерти неминуемой, как не уклониться? Ты почитай, вот!.. - и ткнул Новию табличку, в хорошо знакомой тому, изящной кленовой рамке. Ту самую, что Арсам должен был передать ардейскому ланисте.
     Пробежав глазами по красному воску, Новий вскинул глаза встревожено:
     - А в чем провинились?
     Возница только руками развел:
     - Послал их за рыжей какой-то шлюхой, старый козел, а зять его Випсаний Агриппа, по дороге, ее у них отобрал.Видать, и ему приглянулась…
     - Рыжая? - встрепенулся Новий. - А ее не Олимпиадой зовут?
     Возница даже сплюнул в сердцах:
     - Откуда же им знать?
    - Еще и Агриппа замешан… - Новий чуть прищурился, задумчиво глядя в
сторону Палатина. - Ну и, клубок!..
    Но возница, ожидая его решения, смотрел с такой надеждой, словно только
от Новия зависела сейчас собственная его судьба.
    - Что ж… - снисходительно кивнул Новий. - Ничего пока не обещаю. Увижусь с ними, поговорю… Как стемнеет, во внутренний двор инсулы моей пусть проберутся и ждут. Я выйду. А там поглядим…
    - Спасибо, дружище! - обрадовался, обнимая его возница. - Опять я у тебя в долгу!
    - Пока не благодари, Квинт! - улыбнулся Новия, едва уклоняясь от  перегара. - А улику эту, табличку, то есть… Если не возражаешь, я пока у себя оставлю?
    - Изволь! - пожал плечами возница. - Мне-то она - без надобности… 
    Расставшись с ним, Новий пересек площадь и обойдя храм Сатурна слева, вышел на форум. Остановился неподалеку от ростр, у постамента, гибнущего в страшных мучениях Геркулеса… Глянул в сторону Портика Свободы и вздохнул с облегчением - люди Азиния, сняв с повозки фамильный его сундук, осторожно обходя колонны и многочисленные статуи, как раз заносили его в библиотеку…