Клочок четвёртый. Не я

Заметка, написанная на обрывке салфетки.

Познание мира всегда начинается с одного большого и необходимого "Я". Потом мы просто прикладываем его ко всему, что видим. Это совершенно обыкновенный порядок любой жизни, от малой до великой. Самое интересное начинается, когда в поле нашего зрения появляется "не я". Это удивительная личность, способная предрешить наш дальнейший путь. От первого столкновение с ним зависит больше, чем мы можем себе представить.

Моим первым "не я" был Хайден Чарльз Сигх. Ещё на первых витках своего становления, я налетел на этого удивительного парня и расшиб нос об каменную плиту, служившую ему характером. Судьба запланировала нашу неизбежную встречу в подпольном клубе писателей — Лисиум. В лучшие годы клуба я был известен как самый главный постоялец и фаворит местной публики. Без преувеличений, тот день, когда я получил письмо с приглашением в это удивительное место, можно считать лучшим днём моей жизни. Я только пробовал кончик пера на языке и кровоточил на бумагу годами тем, что не мог высказать ни на одном языке, который знал. Я был на своём месте точно как ключ принадлежал именно той двери, для которой создан. То время поистине можно было назвать "золотым".

Однако, в парные двери Лисиума вошла царская водка, облаченная в гладкое чёрное пальто и, отряхнув зонт от влаги, представилась Хайденом Сигхом.

Не поймите меня неправильно. Я вовсе не питал к этому человеку ненависти. Мы были коллегами, людьми одного ремесла. Если бы несущийся на трех лошадях экипаж сбил господина Хайдена, я бы непременно повернул лошадей для победного круга.

Ненависть слишком приземленное чувство, чтобы описать то, что просыпалось во мне, когда этот человек появлялся в клубе. Одними кошками и собаками с их тысячелетней враждой тут не обойдешься. О, нет. Это было куда изысканней.

Я всегда говорил, что мнение существует, только когда ты можешь противопоставить его другому. Для меня и Хайдена это никогда не было проблемой. Наши мнения с лязгом сталкивались друг о друга точно сабли, высекая искры сарказма, которыми мы с удовольствием поливали друг друга.

Пожалуй, это было соперничество за здравый смысл. Я упорно не желал мириться со всеми оттенками несчастья, которыми были напитаны его труды. По моим скромным соображениям, его мировая скорбь не лучше плесени. Конечно, хороший сыр плесенью не испортить, но его "сыр" жевали совсем уж отчаявшиеся мыши. Мне искренне жаль этих бедолаг, способных перенести хоть пару страниц его слякоти.

Как можно догадаться, его впечатление о моих трудах было не лучше. Мои посылы он любил окрестить "бредом гиперактивного шизофреника, не способного усидеть в кресле больше двух минут, давно позабывшего все границы здравого смысла и банального этикета." Похоже? Это не вам судить. И уж точно не ему! Пожалуй, мои строки были слишком шумны для его могильной симфонии, в которой он любил рассортировать каждую булавку по размеру. Что уж скрывать, Хайден Чарльз Сигх был человеком, на похороны которого людям придётся поискать что-то заунывнее похоронного марша.

Изжить этого любителя плесени я не мог. Его "картинка" была слишком чистой: человек из благородной семьи, благородной профессор, с белоснежной салфеткой вместо прошлого. Эта белизна насторожила меня ещё в первые дни. Тогда-то я и начал подмечать грязные пятнышки в его поведении. Конечно, игнорируя одно огромное пятно, когда Хайден пытался изжить меня, но эта история для другого времени.

Сейчас я вспоминаю нашу грызню с оттенком улыбки на губах. Это было так давно, а помнится как сейчас.

— Господин Тэтлер, — сказал он однажды, не опуская газеты. Всегда удивляло, как ему удалось узнавать, не глядя. Может, все так называемые недруги знают друг о друге больше, чем остальные. Но в тот день мне было не до размышлений. Я грохнул связкой своих ночных трудов об стол. Хайд, явно не удивленный сим жестом, опустил газету.

— Господин Сигх, — ответил я, опираясь одной рукой на стол. — Вам известно распоряжение на следующие скачки?

"Скачками" — в Лисиуме называли ежемесячные состязания участников. Весомое количество новелл выдвигалось как породистые скакуны, на которых остальных участники делали ставки. Я и Хайд часто участвовали. Порой мы сбрасывали друг друга с первого места, а если его занимал кто-то другой — бурно обсуждали победителя, выписывая круги по ночным улицам.

— Разумеется, мне известны условия. Я не позволяю себе халатности в отношении правил, — заметил Хайд, отмахиваясь от дыма с моей стороны. — В отличие от Вас.

Прикусив край сигареты с кривой ухмылкой, я фыркнул:

— И стоило Вам портить мне настроение, коллега? Я уж понадеялся, что Ваш светильник решил сделать мне одолжение и разбился об Вашу голову.

— Я передам Ваши переживания моему светильнику, господин Тэтлер. Но я могу уверить Вас, что моя голова в лучшем состоянии, чем Ваша.

— В Вашем случае, господин Сигх, лоботомия кажется не такой плохой идеей.

— Так пройдите её и сделайте одолжение всем нам.

— Сперва я уточню у человека с таким опытом. Будут рекомендации?

— Не забудьте пригласить меня на операцию. Я слышал, что для таких пациентов используют половину мозга шимпанзе.

— Я так польщен, коллега, что в Вы одолжите мне половину своего мозга.

Традиционное приветствие обычно продолжалось не больше получаса. Участники клуба, давно привыкшие в ежедневным представлением, даже не поднимали головы. Когда мы изжили тему всевозможных операций, настало время обсудить основную тему примерно в той же манере. Сделка была стандартной: если мои откровения выигрывают скачки — за господином Хайденом останется должок, а если его слякоть занимает первое место — должок за мной. Однако в тот раз ставки были слишком велики. Насколько, что мы не совсем понимали, к чему это приведёт.

К тому моменту мы уже кружили по тёмным улицам, обсуждали победителя прошлых скачек, и неосознанно завернули в порт рядом с моей квартирой. Мы остановились на мостке, который лежал над чернильной гладью воды.

— И как вы только переносите этот смрад, господин Тэтлер, — покачал головой Сигх, придерживая цилиндр рукой.

— Поверьте, коллега, аромат тухлой рыбы и тины мне куда приятнее Вашего общества.

— Вы мне льстите.

Я усмехнулся, поправляя края своей плоской шляпы, раскуривая сигарету одним длинным вдохом.

— Сделка такова, — решил напомнить я. — Моя новелла выигрывает скачки — вы мой должник, всё верно?

— Абсолютно так, — ответил Сигх, глядя на меня со знакомым блеском в глазах. — И что же я буду должен на этот раз?

Отсюда всё и началось. Вспоминая этот момент, я не могу перестать корить себя за свою жестокость.

— Вы напишите оду своей пижаме, — триумфально потребовал я. — В мельчайших деталях, коллега! По моим скромным соображениям, вам ужасно идут полосы, к тому же, я так давно хотел Вас об этом расспросить.

На Хайдена было больно смотреть, таким жалким этот уважаемый джентльмен сделался всего за пару секунд. Но Тэтлер тех дней был слишком убеждён в своём превосходстве, чтобы отступить. Я знал слишком много, в моём рукаве была та самая счастливая карта, хоть я и жульничал.

— По рукам, господин Тэтлер, — ответил Хайден, спустя пару мучительных минут. Он глядел на меня как ворон с подрезанными крыльями, который уже начал пытаться взлететь, но скользил по дну. — Однако, в сделке есть и моё условие.

— Разумеется.

— Что ж, в таком случае, господин Тэтлер, — голос Хайдена сделался необычайно серьёзным. — Если моя новелла одержит победу в этих скачках — вы приставите револьвер к своему виску.

— По рукам, господин Сигх.

Он протянул руку для официального оформления договора. Я крепко сжал его ладонь в своей.

— Заключим же эту ничтожную сделку, — мрачно произнес Хайден.

— Это будет сниться мне в кошмарах, — съязвил я.

И не ошибся.