Издревле считалось: дева приносит на корабль одни неприятности. Предрассудок этот давно ушёл, а осадок остался. Морячки-рыбачки органично вошли во флотскую жизнь. Особенно на плавбазах Дальнего Востока, где на пятьдесят мужчин приходится двести пятьдесят женщин. Какой от этого осадок, могут рассказать стражи судового быта – старпомы. Но это тема для отдельной книги.
А сейчас речь пойдёт о Западе, где другая пропорция полов. Там, в дальнем долгом плавании на девяносто моряков приходится три фемины.
Как правило, в те, семидесятые годы, так и было. На БМРТ – большом морозильном рыболовном траулере из представителей прекрасного пола в рейс выходили только врач, буфетчица и кастелянша. Кадровики, формальности ради, их направление на суда согласовывали с капитанами. Практически не было случая отказа от предлагаемой кандидатуры.
И вот в Приморской базе тралового флота произошёл неожиданный «сбой». Капитан БМРТ «Крылов» Василий Викторович Ежов отказался от кастелянши, странно мотивируя невозможность её работы на промысле – «слишком хороша». И пояснил недоумевающему инспектору отдела кадров:
- У меня была уже такая красотка — морепроходимка. Пароход от кобеляжа качало! Вот мой боцман от вас только что вышел. Видели его расцарапанный фейс? Это её автограф. Так что подберите кого попроще… И ему подобрали. Женщину, на которой взгляд моряка не застрянет и при хорошем подпитии.
- Есть для вас подходящая кастелянша — ровесница Октября, - обрадовал Ежова «кадровик».
Увидев её, Ежов сказал: «Дама что надо!» Возраст предпенсионный, фигура неопределённая под мешковатой одеждой, с застывшим на лице страдальческим выражением.
По тому, что она с направлением сразу пришла к нему, а не к старпому, Ежов понял: раньше в моря не ходила. Он сам проводил её к своему помощнику. После инструктажа у старпома её на трапе дёрнул за рукав рыбмастер Дмитрий Пригожев:
-Ты как здесь оказалась, - спросил он, но внимательно всмотревшись, сказал, - Ой, извините, обознался.
Первый раз в жизни он встретил женщину так удивительно похожую на его мать. Но не ту, которая вернулась с Юга с золотым крымским загаром, а раздавленную горем, безутешную после похорон отца.
«Чёрт те что! Как это я мог перепутать? - спросил он себя. И сам себе ответил: слишком схожие черты и детали понятные, может быть, только художникам».
Она протянула ему ключ с номером каюты: «Где это?» Он проводил её до двери «негритянского квартала», как кто-то окрестил здесь местонахождение матросов и мотористов.
На ужин новую кастеляншу сопровождал боцман Маркин. Войдя в салон, пожелал команде «приятно кушать», вместо обычного «приятного аппетита».
- Неприятно голодать, - уколол его Дима Пригожев, с которым они постоянно пикировались.
Маркин представил женщину команде: «Марина Зарс, прошу уважать!»
- Прошу любить и жаловать, - поправил Дима, всегда гасящий его попытки выразиться оригинально.
А тут боцман нашёлся, ехидно усмехнувшись:
- Ну, как говорится, любовь зла. Полюбишь её —никто не отобьёт, это уж точно!
Когда после слов «любовь зла», Марина резко поднялась и вышла, боцман прокомментировал:
- И где только такую уродку откопали. Кэп же специально такую для нас запросил – мне кореш-кадровик проболтался.
- Никакая она не уродка! Просто не может от какого-то сильного переживания отойти. У неё на лице это написано и во взгляде…. Такое бывает, я знаю, - сказал Дима.
- Нам, рядовым, необученным этого не понять. А в тебе, Пригожев, видно, психолог пропал, - иронично предположил боцман.
Не тот человек Маркин, кому Дима мог бы доверить подробности своей личной жизни, а потому в очередной раз обругал себя за поспешную откровенность. Но он слишком хорошо знал, как меняет глубокое горе женщину. И снова вспомнил маму после гибели отца.
Отец уцелел на войне, четыре года отталкиваясь от земли сапогами в пехоте. Начав боевой путь под Москвой, прошёл Сталинград, дошёл до Берлина. Ранений получил много, но все, говорил сыну, не инвалидные и, слава Богу, не смертельные. А погиб в мирное время нелепо, от шальной пули. Случайно оказался рядом с разборкой бандитов.
Мать два долгих года была безутешной, никак не могла прийти в себя. Страдания обезобразили её лицо, легли морщинами у губ и глаз… Она утратила былую красоту и жизнерадостность. Диме тогда исполнилось четырнадцать, он стал единственным мужчиной в семье, где бабушка нуждалась в уходе, а сестрички-близняшки только пошли в школу. Мать впала в депрессию, и ему приходилось, помимо других забот, следить, как бы она на себя руки не наложила... Он пытался своими успехами в учёбе и спорте пробудить в ней хоть какое-то ощущение радости, но маска страдания не сходила с её лица. Такую же маску он увидел на лице новой кастелянши Марины.
Только на утро в день второй годины со смерти мужа, его мать неожиданно сама вернулась в нормальную, прежнюю жизнь. Какое чудо произошло, никто понять не мог. Она проснулась со спокойным лицом, тронутым румянцем. Бабушка, уповавшая на высший разум, творящий чудеса, посоветовала внуку обратиться к священнику. Но в церковь он не пошёл…
Говорят, мужчин привлекают женщины, похожие на их матерей. Эта схожесть Марины с его мамой того трудного времени, углубляло в нём сострадание. Саркастично-шутливые слова боцмана о возможной любви рыбмастера к кастелянше никого не развеселили. Все знали: у Димы прочная семья. В рейсе бомбит жену радиограммами, дочке при оказии передаёт толстые письма. Она у него уже почти невеста, в выпускном классе, собирается в мединститут.
Предыдущая кастелянша на Диму заглядывалась, а он ей про дочу рассказывал и про жену. Так что кого-кого, а Диму точно на любовь не потянет, понимал экипаж. Тем более в данном случае.
Скучное время перехода на промысел в Юго-Западную Атлантику моряки убивали трёпом после просмотра старых лент. Да ещё на досуге внимали помполиту с говорящим именем — Вилор Иванович Забебенин. Вилор! От первых букв имени вождя и Октябрьской революции. Хоть большими буквами пиши.
Рост тоже у него был ленинский, не соответствовавший крупной голове. Зато картавинка в голосе — соответствующая. Чтобы выглядеть посолиднее, он в кресло подложил толстый том «Капитала» и ватную подушку. Заметив это, один матрос съязвил: «Помпа Маркса задницей читает».
Фамилия, правда, у Вилора Ивановича подкачала. Забубенин! Впрочем, вполне подходит, когда он бубунит про марксизм-ленинизм. А в целом, Вилор Иванович никому не мешает, не чета другим первым помощникам, сующимся во все дыры и замочные скважины глазом майора Пронина. Ведёт себя деликатно, на подвахтах работает не хуже профессиональных рыбообработчиков. Свои политбеседы «забубенивает» в удобное для экипажа время. Но свои уши у него есть. Иначе, как отчитываться о политической благонадёжности моряков загранплавания? Помогают, конечно, созданные им идеологические комиссии. При заходах в инпорты в каждую группу уволенных на берег он включает по одному из членов комиссии. Облечён его доверием и Пригожев. Но подсматривать и постукивать – не в его характере. Он решил: в городе пусть каждый гуляет сообразно своим интересам, а в назначенное время группа соберется в определённом месте.
На переход помполит запланировал кучу дел, в том числе — концерт художественной самодеятельности. Костяк коллектива судовых артистов сложился ещё в прошлом рейсе, надо было теперь определиться с новичками. Он пригласил к себе Марину Зарс.
- Алло! Мы ищем таланты, - сказал, широко улыбаясь, но ответной улыбки не увидел. Бледное лицо кастелянши оставалось недвижным.
- Вопрос у меня связан с подготовкой концерта на майские праздники, - он ещё продолжил улыбаться, надеясь на взаимопонимание, - Вы поёте?
- Нет.
- Может, читаете стихи?
- Нет.
-Танцуете?
- Нет.
- Что же, на нет и суда нет, - погрустнел помполит.
- Может, у вас есть какие-то свои предложения по культурному отдыху? А то у нас только кино и мои лекции.
- Нет.
-Очень содержательный разговор у нас получился, - иронично заключил помполит, - Спасибо.
- Не за что, - ответила она.
Странная женщина, подумал Забебенин, что-то с ней не то.
Моряки не уставали по три-четыре раза крутить одни и те же фильмы, бурно обсуждать смешные места, цитируя запомнившиеся реплики. Марина Зарс в этом не участвовала. Интереса к ней никто, кроме Пригожева, не проявлял. Капитан мог быть спокоен за моральный климат. События прошлого рейса выветрились из его головы, мысли были заняты новым районом промысла.
«Автографы» Любки – экс-кастелянши — на лице боцмана исчезли без следов. Осталось у него только воспоминание, как она кошкой вспрыгнула и когтями впилась в его лицо прямо в салоне, где после ужина постоянно задерживалась со свободными от вахты. В тот раз просвещала курсантов. Вошедший туда боцман успел услышать её красочный рассказ о минете, с примерами из своей практики и анекдотами на эту тему.
-Ты что пацанов развращаешь, сучка, проститутка валютная, — выпалил Маркин. За что и пострадал.
Марина в салоне обычно не задерживалась. Никто к ней не подсаживался поговорить. Только иногда, спросив: «Не помешаю?», устраивался напротив Дима. Подозревать его в ухаживании за Зарс никому в голову прийти не могло. Он аккуратно заводил разговор о том о сём – погоде, еде… Больше сам говорил, поскольку Марина неохотно, однозначно отвечала на его вопросы, особенно когда они касались её личной жизни.
- Давно ходите в моря? - спросил он.
- Нет. Первый раз.
- Первый рейс, - уточнил он, - а качку переносите?
- Да.
Его не смущала её отчуждённость и холодный тон. Он продолжал, как ни в чём не бывало:
- Сегодня не штормит, а нас качает. За бортом гладь и благодать… Такое ощущение будто кто-то, черти какие-то, киль раскачивают. Называется это мёртвая зыбь.
Нечто, напоминающее полуулыбку появилось на её губах. Но Диму обрадовал и этот слабый симптом оживления. На следующий день, узнав от помполита, что она была на передовой радисткой, завёл разговор о войне. Был май, приближался День Победы, ему хотелось рассказать ей – фронтовичке об отце. Может, по ассоциации, о себе что-то поведает. Она слушала, опустив глаза. А, когда речь зашла о трагической случайности, оборвавшей жизнь Ильи Пригожева, Дима увидел слезу на её щеке.
Мало-помалу он узнал, что привело её в тралфлот, и какая беда постигла. Интуиция его не подвела: причиной была, схожая с его семейной, трагедия. Сначала он узнал. Что муж Марины — Отто Зарс тоже уцелел на войне, будучи десантником. А его отец — красный латышский стрелок — сопровождал некогда Ленина. Где и в каком качестве, Марина не уточнила. Но при её немногословности и это было много. Задавать наводящие вопросы Дима себе не позволял. Что скажет, то и скажет – он же не чекист. А по отрывочным фразам понял, что биография отца способствовала направлению Отто на службу в органы.
Ничего о его работе ей не было известно. Только узнала, что участвовал в ликвидации банд «лесных братьев» в Литве, когда в опасной операции он получил тяжёлое ранение. Тогда Отто выжил. А погиб случайно, неожиданно… На переходе под зелёный свет его сбил насмерть пьяный водитель. Марина два года довольствовалась низкой зарплатой в школе. Но нужно было помогать дочке, поступившей в МГУ. Как-то встретилась с сослуживцем Отто, и он устроил её в плавсостав тралфлота.
Вроде, всё главное в биографии Зарс стало Диме известно и понятно. До боли понятно. В жизни никто не застрахован от ударов судьбы. К сорока годам уже мало чему удивляешься. Но совпадение роковых обстоятельств в жизни мамы и Марины ранило сердце, тревожило душу. Ночами, мучаясь от появившейся ни с того ни с сего бессонницы, он размышлял, как вернуть Марине радость бытия.
Под ленивую качку Бискайского залива, успокоившегося после шторма, Дима подумал: может, море поможет, надо только дать ей почувствовать вкус морской жизни, поделиться своими впечатлениями за десять лет хождений в моря-океаны о красоте высоких широт и диковинках фауны. При очередной встрече с Мариной он описывал тропические закаты, вызывающие желание рисовать, хотя он никогда не увлекался живописью. Показал диплом Нептуна, прихваченный с собой вместе с фотографиями праздника перехода через экватор. На забавных снимках пляска чертей, Дима в образе Звездочёта, другие комичные персонажи сказочного представления. Комментируя фотографии, он смеялся, вспоминая чудачества моряков, устраивающих праздник как шабаш фантазии. Каких только идей ему не подкидывали члены экипажа, когда он писал сценарий.
-Вот видите, у меня — Звездочёта – две книги висят через плечо. Одна – книга пороков, другая – книга добродетелей. Чего там только не было! Все казусы судовой жизни, - пояснял он сквозь смех. Она молча перебирала стоп-кадры весёлого представления. Ей не было смешно, ей непонятно было, отчего он хохочет.
- Да, когда это увидишь, запомнишь навсегда. Я и подумать не мог, сколько на пароходе юмористов, художников и артистов. И у каждого экипажа получается свой оригинальный праздник, хотя сюжет традиционный. Меня уже помполит подрядил новый сценарий писать, - не отклонялся от темы Дима, надеясь заинтересовать Марину предстоящим через несколько дней ярким событием.
-Уже подготовка костюмов вовсю идёт. Вчера виночерпия и брадобрея «костюмировали». Пока не забыл, дам совет: надо выйти в самом плохоньком платьице, поскольку чистилища с мазутом вам не избежать.
Она слушала, не поднимая глаз. Он же сам вдохновлялся своими воспоминаниями, и голос его звенел. Но для неё его голос звучал, как шум волны за бортом. Когда она подняла глаза, в них читалось тусклое безразличие:
- Спасибо, Дима. Было интересно.
Сказала вежливости ради. Может, что-то запомнила, что-то всплывёт картинкой, утешал он себя. Очень ему хотелось увидеть живой блеск в её глазах. И даже в этой короткой фразе он уловил душевные нотки и приятный нежный тембр голоса. Наверное, она хорошо поёт, решил он.
На выходе из Биская их догнал буйный циклон. Заштормило довольно сильно. Плохо переносящие качку «легли в дрейф» на своих койках. Марина не пришла ни на завтрак, ни на обед. Пригожев постучал в дверь её каюты и, не услышав ответа, вошёл.
-Вот, на камбузе раздобыл капустный рассол. Некоторым помогает, - поставил на стол банку.
-Спасибо. Я в порядке. Только есть не хочется …
-А на меня, наоборот, в шторм жор нападает, готов камбузника съесть!
На её обычно безразличном лице появилось нечто, напоминающее улыбку. Приоткрылись синие печальные глаза. Она неожиданно спросила:
-Там, за экватором, какую рыбу ловить будем?
-Ну, не сразу за экватором, а в широтах повыше. Промышлять будем сардину. Если там, в Гвинейском заливе, большая рыба пойдёт, может, и вам на подвахту придётся выйти. Тут я помогу, всему научу.
-Не боюсь я никакой работы, - ответила Марина, как бы подчеркнув, что опекать её не придётся.
К экватору «Крылов» подходил в ясную солнечную погоду. Глаза слепил золотой блеск моря. Дима вечером не то чтобы любовался, а будто впитывал в себя вечерний пейзаж. День утекал за горизонт, полыхая фантастическими красками. Неоглядный закат окрасил небо и море немыслимыми цветами. В своих дневниках и газетных очерках, которые привозил из каждого рейса, он даже не пытался описать это очарование.
На кормовой палубе шли последние приготовления к празднику Нептуна. Оборудована купель для крещения, чистилище – «грязелечебница грешников», трон бога морей, натянуты вдоль бортов сети, куда будут крепить прикольные плакаты. Один от Димы: «Рыба нужна стране, деньги – жене, а сам – носом на волну».
Праздник начался с рапорта капитана Нептуну: куда и зачем идёт по его владениям пароход государства Российского. Потом всё пошло своим чередом. Когда очередь некрещеных дошла до Марины, черти мазутными лапами поставили её на колени перед Нептуном. Дима – Звездочёт открыл чёрную книгу:
- Непорочная она, в прелюбодеянии не замечена, - выкрикнул, переходя к белой книге добродетелей. - А тут запись: «Делает простыни чистыми, полотенца душистыми. К мужчинам сурова кастелянша «Крылова».
- В купель, скомандовал Бог. Черти чёрные, проворные раскачали испуганную женщину и бросили в загрязнённую крещёными новичками воду.
В дипломе Нептуна, выданном Марине Зарс, нарекли её именем Венера. И к этому приложил руку Пригожев.
Он не оставлял ни дня без строчки в своём дневнике. Последние страницы занимали размышления о судьбе Зарс. Это и впрямь были некие заметки психолога, поиск такого подхода к Марине, который не только вернёт её к жизни, но и сделает полноценной морячкой-рыбачкой.
Его записи местами напоминали судовой журнал. Институт дал ему профессию ихтиолога, а его интересовали вопросы судовождения, двигатели и тралы – всё, чем заняты экипажи. Любопытство не порок. Штурманы и механики, тралмастера охотно делились с ним своими знаниями и опытом, отчего его заметки с промысла в рыбацкой газете «Приморский маяк» считали профессиональными.
В описание очередного дня он внёс координаты выхода в район промысла. Гвинейский залив встретил радушно – штилем, солнцем, красной землёй и зелёными пальмами, видными в бинокль на африканском берегу.
На верхней палубе свободные от вахт устроили гамаки и блаженствовали, загорая под щедрым солнцем. Дима позволил себе полчасика ультрафиолета и спустился в рыбцех. Добытчики уже готовились отдать трал. Пробный, конечно. Но, вдруг удача, надо всё подготовить к обработке рыбы, проверить скороморозилки, наличие противней, коробов. Своё дело он знает, капитан ни о чём ему не напоминал, отдавая распоряжения по выборке трала добытчикам. Знал, пригожевские рыбообработчики не подведут.
Застонала траловая лебёдка, разматывая залежавшиеся на своём барабане ваера. Они поползли толстыми поблескивающими змеями за уходящим в воду тралом. С чем вернётся этот куток? Указания на рыбу были, капитан отдал команду тралить. Однако, тралмастер Вадим Сиротин, вышедший с Ежовым первый раз, сомневается, ориентируясь на какие-то свои приметы.
-Кэп предполагает, а Нептун располагает. Может, и посмеяться над нами, - сказал он Диме, наблюдавшему за отдачей трала.
О выборке улова никого не оповещали, а на корме набилось людей больше положенного. Они путались под ногами добытчиков, Сиротин посылал их в другие места – очень далёкие, неприличные. Команды, работающим с тралом, он отдавал без цензурных слов, все термины начиная буквой «Х» и заменяя слоги из двух букв на три.
Выбранный трал занял всю корму и свесился на слип так, что непонятно стало, как вылить всю рыбу, как поднять куток переполненного трала. Вадим справился с этой задачей, хорошо обматерив улов. Все радовались удачному тралению.
- Так мы наловим сардинки на орден кэпу. Только куда девать её. Мы ж столько не осилим, а в жару тут всё быстро сквасится, - сказал боцман Диме.
-Одолеем, победим… Сыграем аврал по борьбе за живучесть… рыбы, - ответил Пригожев уверенно, хотя червь сомнения в нём шевельнулся.
Рыбой забили всё, начиная с бассейна и всех ёмкостей в рыбцехе. Всем нашлось дело, и уже через несколько часов первые коробки замороженной сардины укладывали в холодном трюме. Дима, расставив людей по рабочим местам, остановился у расфасовочного стола около Марины. Помогать ей не пришлось: она ловко расправлялась с рыбой, формируя блоки, выбраковывая поврежденные тушки.
«Удивительное дело, записал потом в своём дневнике Пригожев, - она будто всегда была рыбообработчицей. Стоило ей только несколько минут понаблюдать, как работают профессионалы, и она стала вровень с ними».
Через четыре часа в цех спустились сменившиеся на вахте штурман, механик и рефмашинист. Можно было заменить моряков, поработавших на подвахте.
-Вы свободны, можете отдыхать, - сказал Пригожев Марине.
-Я не устала, - ответила она, продолжая укладывать рыбу.
На лице её оставалась прежняя маска.
На промысле их общение стало редким. Свободного времени у Димы в обрез, иногданенадолго задерживался после ужина возле Зарс. Но разговором он бы это не назвал. Скорее, это был его монолог и её ответы на его вопросы. Его радовало, когда она вдруг высказывалась. Так, после его прочтения стихотворения Бориса Слуцкого о связистках, она сказала:
- Да, нам на войне было страшнее всех.
После этого он стал читать ей стихи поэтов-фронтовиков: Винокурова, Межирова, Сельвинского, Твардовского.
Не сказать, что он ей их открыл. Она любила поэзию военных лет и знала эти имена. Слёзы покатились у неё по щекам после межировских строк: «Мы под Колпином скопом стоим, артиллерия бьёт по своим…»
Несколько сборников стихов он взял с собой в рейс, кое-что обнаружил в судовой библиотеке. Она с благодарностью взяла томик Слуцкого и через неделю вернула, сказав, что его стихи вызывают у неё бессонницу, возвращая на войну. Борис Абрамович простым, искренним словом, честным взглядом на события тех суровых лет и ему открыл глаза на фронт, проходивший по судьбе поэта. Дмитрию повезло. Его как-то пригласили журналисты молодёжной газеты на творческий вечер в редакции. Слуцкий читал стихи из своей новой книги. Сжатым большим кулаком вбивал в стол строки:
Как убивали мою бабку?
Мою бабку убивали так…
Рассказывая об этой незабываемой встрече, Дима заметил:
- Его поэзия не только будоражит мысли своим нестандартным взглядом на войну и патриотизм. Она в душу проникает. Люблю читать вслух его стихи, написанные с лёгким юмором. Ироничные, звонкие слова врезались в мою память с его голосом. Невольно ему подражаю, читая. Промелькнувшая в глазах Марины искорка интереса вдохновила его с упоением полностью прочитать одно из любимых стихотворений Слуцкого:
Вы не были в районной бане
В периферийном городке?
Там шайки с профилем кабаньим
И плеск, как летом на реке.
Там ордена сдают вахтерам,
Зато приносят в мыльный зал
Рубцы и шрамы — те, которым
Я лично больше б доверял.
Там двое одноруких спины
Один другому бодро трут.
Там тело всякого мужчины
Исчеркали война и труд.
Он прочитал по памяти, с придыханием, с ощущением присутствия «в раю районном». Она же, зная это стихотворение, прочувствовала его по;новому и, не скрывая волнение, сказала:
-Вот, оказывается, как можно рассказать о жизни сложной. Баня, баня… Не баня, а целый мир. Помните изречение: «Нагим пришёл я в этот мир, нагим уйду я». От неожиданности он сразу не вспомнил, откуда эти «крылатые слова». Кажется, из книги о Родене. Эпиграф. Но какое глубокое осмысление! Может, это первый симптом пробуждения Марины?
Теперь он знает дорожку в её духовный мир. Так здорово делиться тем, что сам постиг. Да, в этом разумный эгоизм. Надо только не перегрузить корабль, не быть навязчивым. Такими рассуждениями Дима делился со своим дневником.
Их встречи в салоне вызывали недоумение моряков:что может быть общего у рыбмастера и женщины, мягко говоря, малопривлекательной. Особенно это озаботило боцмана, недолюбливавшего Пригожева за интеллигентность.Как-то, во время покраски надстройки, Маркин, не увидев Диму, сказал матросу, работавшему рядом:
-Заметил, как рыбмастер бьёт крылом, заигрывая с кастеляншей. Даже стишки ей читает. И что красавца потянуло на уродку, понять не могу. Может, его от книжек заклинило? Или на какое извращение потянуло. Пригожев резко повернул Маркина к себе, тряхнув так, что из того душа чуть не вылетела.
-Скажи, трепло, спасибо Петру Великому, что драки в море запретил.А то, - он сделал паузу, чтобы подобрать угрозу поярче.
-Что, то?- оскалился Маркин.
-А то - ты бы красными соплями докрасил белую рубку.
-На берегу посчитаемся, -сверкнул кривыми передними зубами в деланой улыбке боцман.
Изменчива промысловая обстановка. То густо, то пусто. Но дел на судне меньше не становилось. Разве что они были более спокойными, чем при авралах. В этом рейсе помполит первый раз пригласил Пригожева к себе. Поинтересовался, почему ничего не шлёт в «Приморский маяк».
-Новостей у нас пока интересных нет. Сводки об уловах на берегу и без меня получают, - ответил Дима.
Помполит кивнул и перешёл к другой теме:
-Вот о чём я подумал после последней лекции: надо не только тематику разнообразить, но и других привлечь к этому делу. Вот ты Марине Зарс рассказываешь о поэтах, стихи читаешь. Мог бы и перед экипажем выступить.
-Наверное,хотя с собой литературы у меня маловато .
-Зато в голове богато, - заключил Забебенин.
Диму не удивила его осведомлённость. Сколько раз приоткрывалось окошко камбуза с большим ухом кока.Кто только не задерживался вместе с ними в салоне, явно прислушиваясь. А говорил он внятно своим басовитым голосом. Скрывать-то было нечего, не интимные же разговоры они вели с Мариной. Но он не на публику работал. Ему совсем не хотелось, чтобы то, о чём он говорит, обсуждалось. Всё же это было личное, адресованное только ей в попытке найти к ней тропинки, оживить её душу.
-Поймите меня правильно, - сказал Дима при очередной встрече, - намкомфортней было бы беседовать в моей каюте.
-У меня тоже уютно, - ответила она.
Итак, лёд тронулсяблагодаря поэзии, понял Пригожев. Квизиту он приготовил сборник Леонида Мартынова, сделав закладки на двух поэмах: «Тобольский летописец» и «Поэзия как волшебство». Раскрыв книгу на странице «волшебства», он спросил: -Как вы думаете, нормально будет, если моё выступление так и назвать: «Поэзия как волшебство»?
-Конечно, Дима. Ты сможешь говорить не об одном поэте, а о многих, любимых. Рассказать, в чём их волшебство. Это должно быть всем интересно, - ответила Марина.Он с сожалением отметил, что в лице её всё по-прежнему, оживает только голос и в суждениях своих она стала более раскрепощена.
-А что ты, Дима, со мной на «Вы»? Не начальство я тебе! Такой же член экипажа,как другие, - сказала она, положив руку на разворот книги с поэмой о братьях Бальмонтах.
-Если эта замена местоимений нас изменит, я буду рад, - сказал он, имея в виду не «нас», а «тебя».
«Кажется, ещё чуть-чуть, ещё немножко и она возродится, ; подумал Пригожев.; Только нужен эмоциональный толчок…Знать бы, какой…»
…Потом снова пошла рыба, и Пригожеву стало не до посещений каюты Зарс. В рыбцехе он, конечно, к ней подходил и заметил порозовевшие от азартной работы щёки.Уловы радовали и напрягали. Жара с ума сводила, вызывая беспокойство за рыбу, лежащую навалом на кормовой палубе. Пригожев, глядя на добытое живое серебро, прикидывал, как его быстрее переработать до следующего траления. В это время до него донеслась команда: «Рыбмастеру прибыть в ходовую рубку!»
Он спешно поднялся на мостик, где его уже дожидался капитан Ежов. Грузный, с помятым после запоя лицом, он старался держаться бодро. До этого четыре дня он не поднимался в рубку, не появлялся в кают-кампании. Комсостав был в курсе: кэп лёг в алкогольный дрейф. Происходило с ним такое нередко после удачных промысловых дней.Руководители базы знали об этом,но закрывали глаза на «сигналы», радуясь высоким уловам.«Капитан на рыбу злой» говорили о Ежове ещё в первой экспедиции в Северную Атлантику. Там он заработал орден Ленина.
Встречали его траулер в порту с оркестром.Но он отмечать победу начал на переходе и выйти навстречу начальнику базы не смог. Старпом и главный капитан флота так и не сумели привести его в нормальный вид. Журналистам, прибывшим на беседу со знаменитым капитаном, сообщили, что он заболел.
В Южной Атлантике Ежову предстояло «выловить» золотую звезду Героя соцтруда. Всё к этому шло. Среднесуточные уловы должны были сложиться в рекордный показатель добычи, привести к победе во всесоюзном социалистическом соревновании рыбаков.Ежов неприязненно взглянул на пришедшего по его вызовуПригожева:
-Ты чего это скандалишь со вторым? Чего не поделили с моим помощником?
- Нечего нам делить, - ответил Дима, не сомневаясь, что капитан в курсе причины их спора и, более того, стоит за ней. Но, сделав вид, что принимает его вопросы как служебный интерес командира, объяснил, - Просто я обнаружил в документах у Володи заниженные показатели готовой продукции. Я веду свой учёт. У меня каждый хвост зафиксирован. А тут, уПетушкова, уже пять тонн неизвестно куда уплыло.
-Известно, Дима. Это наш с тобой загашник, - потеплевшим голосом сказал Ежов, - Не тебе мне рассказывать, как в порту на приёмке вяжутся, перестраховываются,бракуют продукцию. Ну и при заходе в инпорт на ченч кое-что припасти не мешает. Не понимаю, зачем мне тебе об этом говорить: ты ведь не в первый раз в первый класс.
-Всё так и не так. С качеством у нас проблем нет, контроль в каждом звене. По опыту вы знаете, потери возможны мелкие. А тут явный перебор… Дело пахнет керосином!
-Успокойся, мой бдительный друг. Всё делаем разумно… Запас карман не тянет, ни в море, ни на берегу.
Сутки передышки и «Крылов» снова вышел на хороший косяк, пошли полные тралы, жара с палубы спустилась к морякам в рыбцехгорячей работой.Капитан держался молодцом. Подбадривал экипаж на рабочих местах: в цехе,холодном трюме, машинном отделении. Интересовался настроением, семейными новостями, что у кого на берегу, питанием. Откровенно отвечал на вопросы, рассказывал молодым морякам о своих плаваниях и приключениях.
-В кильватере у меня, - говорил он в салоне окружившим его курсантам, - девятнадцать лет и незнамо сколько миль. Посчитать бы мог, но много времени надо. Начинал на СРТ, вы их в Атлантике видели. Видели, как зарываются в волну, кажется, не вынырнут. А как там работать с порядком сетей на три километра. Это вам не песни траловой лебёдки слушать! Там с сетью за борт улететь не проблема. Мне повезло разок, выловили… Если бы снова начинать, я бы пошёл на СРТ. Там чувствуешь себя моряком, мореходом, ана больших траулерах — часто ощущаешь себя пассажиром.
Пригожев ещё по прошлому рейсу знал морскую биографию Ежова. Он иногда зазывал его в свою каюту погонять чаи. Любил послушать пересказ какой-либо книги, упомянутой Димой по ходу разговора. И часто вспоминал свои истории. Пригожев их потом записывал в своём дневнике. В этом рейсе им было не до чая. Когда шла рыба, Дима вкалывал по четырнадцать часов. А в дни затишья Ежов лежал в своём пьяном дрейфе. Сейчас шла рыба. Капитан вернул себе трезвое бодрое лицо, светящееся мыслью. «На рыбу злой» капитан сейчас её радостно приветствовал, будто она сама пришла в его сети, а не он на неё вышел.
Экипаж понимал, кого надо благодарить за полные тралы. О промысловом таланте капитана Марина узнала от Пригожева. Она простила Ежову трудно отстирываемые следы запоя на рубашках. Марина заметила, как уважительно, независимо от должности, относится он к людям. Воспитанным человеком он проявил себя с первого знакомства.Вот принесла она ему свежевыстиранные рубашки, спросила: «Куда положить?». Капитан вышел навстречу:
-Спасибо, не беспокойтесь, я сам, - Ежов с восторгом посмотрел на рубашки, - Что вы с ними сотворили? Они ослепительно-белые! Они такими и новыми не были! Да вы присаживайтесь, поговорим о томо сём.Ей трудно было разделить хорошее расположение духа капитана, не было желания вообще вести с кем-то разговоры.
-Ну, как вам морская жизнь? Не разочаровались?
-Нет. Но я же не за романтикой пошла, а чтоб побольше заработать, - искренне ответила Марина, хотя море в тропиках меня очаровало…
-А на берегу чем занимались?
-Преподавала литературу в старших классах. Но в последние годы постоянной работы не было, по разным причинам не могла работать весь учебный год.
-Понятно. Так можно было пойти в море от заочной школы моряков.
-Там своих славистов перебор.Нужны были математики.
-Я литературу любил. Сначала школьную, обязательную, потом приключенческую, особенно о полярных экспедициях Амундсена, Скотта,Седова… Знаете, мне кажется рано в школе изучать Достоевского и Толстого. Мне они открылись позднее, когда сам что-то в жизни познал.
- Мне тоже только в институте стали понятны мысли Достоевского.
Ежову позвонил старпом, попросил подняться в рубку.
-Обязательно ещё поговорим, - заверил капитан, галантно открыв перед ней дверь каюты.
Помполит утром вышел в эфир, разнося по каютам весть о дне рождения кастелянши.
-Сегодня родилась ровесница Революции Марина Викторовна Зарс, - голосом под Левитана сообщил он экипажу приятную весть, сопряжённую напоминанием об удвоенной дозе вина, положенного в тропиках, и тортом от кока. Далее текст был стандартным: «Мы желаем ей здоровья и долгих лет жизни». Этим поздравлением он не ограничился, пришёл в обед в салон команды, повторил утренний текст и подарил десять плиток шоколада.
- От сладости у неё что-то слипнется, - буркнул боцман.
-Ты имел ввиду то место между ягодиц, откуда у тебя поганый язык вырос, - сказал Пригожев, расслышав его реплику.
День безрыбья стал подарком имениннице. Дима был свободен, и она пригласила его к себе отметить грустную дату приближения к пенсии.
На берегу, готовясь в рейс, она планировала отметить день рождения в одиночку. Взяла с собой любимый коньяк мужа. «Арарат» продавался только в подарочном наборе с двумя бокалами. Решила:один разобью, другим чокнусь с бутылкой. Но всё пошло не по плану.Взяла у начпрода баночку красной икры и лимоны, на камбузе — масло и хлеб.В конце концов она имеет право устроить себе маленький праздник. А для него гости нужны. Есть один приличный, приятный гость – с ним будет легко, празднично.Он постучал в дверь её каюты.
-Тебе на память, - протянул большую книгу Дима. Это был прекрасно иллюстрированный «Моби Дик» Германа Мелвилла.
-Нет, нет! Я не могу принять такой подарок. Я знаю,это твоя любимая книга!
-Поэтому и дарю. Дарить надо то, что самому дорого. Это людей роднит.
-Тогда придётся тебя усыновить. Правда, чтобы ты моим сыном получился, мне надо было рожать в ранней юности.
Она разлила коньяк по бокалам. Ему побольше, себе — дегустационную дозу. В ответ на его взгляд, сказала:
-Не помню, когда пила в последний раз. Может, не пойдёт.
-А ты сначала понюхай, обнимая пальцами бокал. Армяне говорят: «Арарат» имеет запах горной вершины, - поднёс к носу свой бокал Дима. Про горный запах он придумал, такие импровизации у него бывали.
-За тобой тост.
-За тебя тост. «Чего же боле? Что я могу ещё сказать».
- За меня, так за меня!
Тихим звоном отозвались бокалы. Марина тут же налила себе побольше:
- Не ожидала… так приятно обожгло, ещё хочется. Теперь за тебя!
-Мне, честно говоря,тоже хочется душу обжечь. Червячок там беспокойный появился. Но сегодня надо забыть о нём… Некстати вспомнил.
- Я заметила, в последние дни ты чем-то явно расстроен. Что случилось?
-Ещё не случилось, а когда-то случится. Дело касается рыбы. Ты тут ничем не поможешь, поэтому посвящать тебя в это дело нет смысла. Ты уж извини.
-Ладно. Меньше буду знать, крепче стану спать… А теперь третий тост за тех, кого нет с нами.
Минуту каждый думал о своём.
-Вернёмся с небес на землю, - первым заговорил Пригожев, -вернёмся, вернее, с земли на море. Хотя и тут мы на земле. Наш балтийский поэт Игорь Пантюхов точно заметил: «Какими неразрывными швартовыми ты приковала накрепко меня». И в самом деле, мысли держат крепко, как стальные тросы… не знают расстояний , препятствий, границ.
-Я верю, что не только у дельфинов они передаются на расстоянии. Я заметила, общаясь с тобой: что-то подумаю, а ты скажешь.
-Сейчас ты подумала: надо налить, - засмеялся Дима, взяв в руку бутылку, - Ереван передать привет тебе рад – здравствуй друг наш «Арарат»!
У Марины порозовели щёки, появилась лукавая улыбка, заискрились глаза.
–Выпьем на брудершафт, - протянула она свой бокал.
Они сделали по большому глотку и Дима почувствовал на своих губах её влажные чувственные губы, от которых исходили будоражащие импульсы. Такого ощущения он никогда не испытывал и уже не мог оторваться…
Не от коньяка они опьянели, а от того всепоглощающего чувства, которое заставило срывать одежды и целовать, целовать… Ещё на празднике Нептуна, когда она вышла из купели, он заметил, какая у неё изумительная фигура. Сейчас же обнажённые крутые бёдра и по-девичьи упругая высокая грудь возбуждали,разжигали пламя желаний. В голове мелькнуло только сказанное другом-грузином: когда ты там, душа в раю. Ни с кем и никогда такого райского наслаждения он не испытывал.
Марина пребывала в подобном же состоянии. В ней как будто пробудился вулкан сдерживаемых дотоле эмоций, не умерщвлённых страданиями и долгой самоизоляцией. Они совпали, слившись в единое целое и плотью, и духом.
-Прости, Дима,я тебя соблазнила, но тебя это ни к чему не обязывает. Наваждение какое-то на нас нашло… Может, коньяк виноват, - подняла Марина голову с подушки. Её глаза вызвали в памяти строку Вознесенского: «Твой нестерпимо синий, твой нестеровский взор». Пригожев не верил в чудеса. Но от чудесного преображения Марины деваться было некуда. На него смотрела новая женщина восхитительной красоты, описать которую он в своём дневнике не сможет. А губы её произносили, считал он, глупости:
- Банально, да?
-Великолепно! Неповторимо! Только обсуждать это нельзя, тем более опошлять. Судьба свела нас, презрев время. И мы забудем о календарной разнице. Моя мама говорила: «Возраст не в паспорте надо смотреть – он внутри тебя. Есть молодые старики и пожилые юнцы».
Несколько дней никто не замечал перемены, происшедшей с Мариной. Пригожев зачастил с визитами в её каюту, и это заметили матросы-соседи. Обсуждать, загадки строить они не стали. Однако, когда среди ночи, выходя от Марины,Пригожев нос к носу столкнулся с боцманом, тот не преминул съязвить: «Шалишь, парниша!»
Наутро Маркин внимательно пригляделся к Зарс.
-Тебя как подменили! Ты и впрямь выглядишь девушкой, - воскликнул онудивлённо. И, увидев входящего в салон Пригожева, добавил, повернувшись к сидящему рядом матросу Николаю Рыжову, - Тело мастера боится. Рыбмастера в данном случае.
-Хорошо, Дима не услышал, а то эти мучные черви были бы у тебя на башке. Ты знаешь, у него обида не заржавеет, - приподнял свою тарелку с макаронами в соусе сосед, представив их сползающими с головы Маркина.
-А ты не можешь слова без выпендрёжа сказать, - зацепился любивший конфликтовать по поводу и без оного, боцман. И пошла у них обычная, привычная для команды пикировка.
Пригожев торопил солнце к закату, день к ночи.Раньше у него не было такого желания. Он ждал перемен в Марине, дождался и почувствовал ихв себе. «Так тебе и надо – психотерапевт-любитель», - записал он в дневнике, резюмируя свои размышления по этому поводу. «Неразрывные швартовые» стали ослабевать. Жена прислала радиограмму: «Беспокоюсь молчанием». Оказывается, он выбился из привычного ритма своих радиопосланий, забыл слова «люблю», «целую».
«Ну что ты, Дима, маешься, как тургеневская девушка? Всё нормально, всё в порядке», - утешал он себя, закрывая свою исповедальную книгу.
Встречая его, Марина светилась счастьем, искры влюблённости вспыхивали в её глазах. Он воспринимал их глубокую синевукак море в минуты, когда неповторимый пейзаж волнует и радует.
-А давай, я буду звать тебя Моряна, - предложил Пригожев, присев рядом с ней на койку, когда она сама пришла к нему в каюту, - Марина – хорошее имя, а Моряна — точнее.Скажу по-есенински: «Я в твоих глазах увидел море, полыхающее голубым огнем».
-Ты романтик, Дима. Тебе нужна женщина как тема, - нежно погладила она его по голове. Так в детстве его ласкала мама, - А знаешь, всё, что происходит с нами, мне осмыслить помогает поэзия. Вспомнила, нашу первую ночь: «Скрещенья рук, скрещенья ног, судьбы скрещенья».
Неделя удачных тралений с перевыполнением суточных заданий позволила сделать передышку. Ежов получил «добро» на заход в иностранный порт. Пошли в Такоради — порт Ганы. Пополнить запас воды, запастись овощами, фруктами. Всего понемногу, страна бедненькая, самостоятельной стала не так давно. Помполит,просвещая экипаж, рассказал, как бывшая английская колония Золотой берег стала независимой Ганой. Говорил о традициях страны, где всё ещё землями распоряжаются вожди племён, но появился свой бизнес-класс. С ганцами–бизнесменами и предстояло иметь дело капитану «Крылова».
Порт встретил советских моряков тропическим ливнем. Такого небесного водопада в этом месяце даже в море не случалось. Но все кому положено встречать приходящие суда поднялись на борт мокрые,чёрные,радостные. Пока они знакомились с командирами русского «шипа», скрашивая общение холодной «Столичной», ливень стих. Ежов владел английским достаточно для общения с судоводителями и портовыми службами. Свободно владел языком второй штурман Владимир Петушков. Он и повёл разговор о реализации нескольких тонн рыбы.Таможенный инспектор пообещал посодействовать и, спустя полтора часа, на борт поднялся маленький чёрный человек, представившийся Кваме Смитом. Переговоры с ним вёл Петушков, проинструктированный капитаном. Они уже знали, по какой цене продаётся замороженная сардина и только для проформы второй спросил:
-Сколько у вас платят за тонну?Услышав ответ,сказал: -Продадим за наличные в два раза дешевле, пять тонн. Без всякого оформления… Если устраивает, можно сегодня ночью всё отгрузить.
Пригожев занялся своим дневником. В последние дни не хватало времени его заполнять, а судовая жизнь не останавливалась на обработке рыбы. Моряки между делом вспоминали берег и делились удивительными историями, пережитыми приключениями на море и на суше. Он записывал байки с интересными сюжетами, ещё не представляя, во что они воплотятся. Пока он ограничивался заметками для «Приморского маяка», иногда — очерками. Заработался далеко за полночь, когда в иллюминатор ударил луч фар, и у борта остановился авторефрижератор. Послышались звуки лебёдки, топот сапог.
Что там творится под покровом ночи? Явно перегружают рыбные короба. Пригожев облачился в свою тропическую форму, не успевшую высохнуть после ливня. Прошёл к открытой трюмной крышке, у которой стоял Петушков.
-Что за дела?Кто распорядился рыбу выгружать, - спросил второго,хотя понимал кто.
-Разумеется, кэп, - ответил тот, - А что, он тебе не доложил?
-Мог бы поставить в известность. Раньше без меня вопросы о готовой продукции не решались. Всё делалось легально. Из темноты появился боцман:
-Что Дима, не спится? Марина снится, - хохотнул он, сверкнув кривыми зубами.
–Снится мне, что тебя с другими товарищами судят за незаконную торговлю рыбой.
-Сегодняшние сны не сбываются, херомант херов, ; сплюнул себе на сапог жевательную резинку Маркин.
Меньше часа заняла работа по перевалке рыбы. Вышел из трюма на палубу матрос Рыжов. Кваме Смит поднялся к капитану с папочкой и сумкой, в которой позвякивали бутылки.
-Утром зайдёте ко мне, - сказал Петушков боцману и матросу.
Получат свою долю, подумал Пригожев, которому вся схема стала понятна сразу. Но всё жеон надеялся, что его предположение о нелегальной операции не подтвердится.Может, есть какой-то договор, согласованность с базой, мало ли что? Капитан вызовет, посвятит в суть сделки. Однако на следующий день ничего так и не прояснилось.
Пригожев пошёл к помполиту. Тот встретил его радостно.
-Давно не виделись, Дима. На одном пароходе ходим, а друг к другу не заходим.
—Всё не складывалось как-то. А тут чрезвычайные обстоятельства привели. Вы в курсе выгрузки рыбы в понедельник ночью?
–Нет. Насколько мне известно, никаких распоряжений с берега не было.
; В том-то и дело. Выходит, что у нас за спиной торгуют тем, что принадлежит всему экипажу, да и государству, конечно….
–Ты конкретнее, Дима, пожалуйста.
—Вы заметили, у нас на борту несколько раз появлялся бизнесмен Кваме Смит. Так вот, той ночью он подогнал к борту рефрижератор, куда загрузили как минимум пять тонн рыбы. Мне доподлинно известно, что заранее от учёта было скрыто именно такое количество сардины. Я на это обратил внимание капитана. Он, оказывается, был в курсе, сказал,что это загашник для страховки при сдаче всего груза в порту прописки. А вот я убедился в другом предназначении «резерва».В операции участвовали Петушков, Марков, Рыжов и, разумеется, Ежов. Я случайно стал свидетелем, всё происходило глубоко за полночь.
; Это надо тебе описать для разбора на партбюро. Создадим комиссию, проведём расследование, сделаем соответствующие выводы. Забебенин сходу выстроил порядок партийных действий. Пригожев напрягся, понимая что такой ход дела чреват непредсказуемыми последствиями. В составе партбюро Ежов, Петушков, Рыжов – они большинство.Ещё там помполит и тралмастер. Если все трое станут отрицать факт торговли рыбой, неизвестно чью сторону примут. В тяжёлом раздумье пришёл он к Марине. Не хотел её расстраивать, но она уловила его беспокойство:
-Расскажи мне, легче будет, если разделю твою печаль.
-Да не печаль это, а чёрт те что… Помнишь, я говорил, что с рыбой может нечто случиться. Так уже случилось. Он дал ей листок со своим обращением в партбюро.
-Какие негодяи, - возмутилась она, прочитав, - продали наш труд и свою совесть.
- Возникнет вопрос о совести коммуниста. Как они отреагируют на разоблачение? Меня это очень беспокоит. Ведь я единственный свидетель, вдруг станут от всего отказываться?
-Нет, не должны. Есть понятие чести, честности коммуниста. Должны же они помнить об этом, - попыталась она притупить его беспокойство.Он уже было задумался, а стоит ли отдавать своё донесение на рассмотрение партбюро, но слова Марины показались убедительными. Всё же, вдова чекиста, наслышана о подобных историях. Перевёл разговор на другую тему:
-Слушай, надо бы тебе позагорать под африканским солнцем. Вернёмся к себе под вечно облачное небо. Ясных дней у нас так мало!
-Пожалуй, надо. Только загорать мне не на чем.
-Какие проблемы! Я сделаю тебе гамак. На следующий день, взяв у тралмастера дель, Пригожев смастерил удобный гамачок. Довольно удачно, поодаль от других, приспособил его на верхней палубе.
-Пойдём, провожу тебя. Там много гамаков, покажу твой.
Пригожев взял Марину за руку, подводя к трапу. На «пляжной палубе», названной так капитаном, уже хозяйничала палубная команда Маркина. Три матроса получали от него какие-то указания и сначала не обратили внимания на Марину и Диму.
Дима проверил прочность крепления качалки для своей любимой и ушёл.
Марина сняла халат. Солнце озарило её пропорциональную фигуру, крутые бёдра… Маркин споткнулся на последнем слове. Матросы расстреляли Марину удивлёнными взглядами.
-Какая жопка! ; восхищённо выдохнул боцман, - Кто бы мог подумать: экое богатое тело у нас рядом живёт!
-Да-а-а, - протянул Рыжов, не менее пораженный таким явлением, - попка —люкс! Идеально округлая – мечта всех армян. А она ведь, Маркин, с тобой действительно рядом живёт – в соседней каюте. Можешь к ней постучать – членом в переборку.
-У тебя, небось, у самого сейчас плавки треснули от напряга, - парировал боцман.
Марина блаженствовала под лучами утреннего светила. Она не прислушивалась к разговору моряков. Натираясь солнцезащитным кремом под их пристальными взглядами, она не сомневалась, что они комментируют её формы. Наверное, каждый в меру своей распущенности.
За ужином она почувствовала разительную перемену: те, кто равнодушно проходил мимо неё, стали приветливо улыбаться. Заговорил, раньше не обращавшийся к ней, матрос Рыжов:
-Поздравляю нашу затворницу с выходом в люди, - сказал он довольно громко.
-Вы просто меня не замечали. Тут я была, среди людей, - отозвалась Марина тоже довольно громко.
-Он хотел сказать, что ты открыла нам красоту. Где ещё увидишь такое женское тело, разве в музее каком, на картине.Так мы там редко бываем, - поддержал боцман матроса.
Все знали о любовной связке Дима- Марина. Поначалу, когда они засиживались в салоне, моряки недоумевали: что может быть общего у рыбмастера с кастеляншей? Интимные отношения исключались разницей в возрасте и внешностью женщины. Дима – высокий, атлетического сложения красавец – никак не мог составить пару с Мариной, выглядевшей пожилой тёткой. Но после дня её рождения поползли слухи о его вечерних визитах. Сам он не задумывался о какой-то конспирации. Дима просто плыл по волнам своих чувств.
На пароходе ничего не утаишь. Зарс и Пригожев поняли:скрывать свои отношенияуже не было никакого смысла.
Экипаж уважал рыбмастера не только как мастера своего дела. В прошлом рейсе отличился на заделке пробоины и при спасении упавшего за борт рыбака. Авторитет Пригожева защищал Марину от посягательств, стука в дверь каюты по ночам и двусмысленных предложений заглянуть в каюту кого-либо из комсостава. Но сам Дима встревожился: у него могут появиться соперники. Теперь, стоило только Марине появиться на пляжной палубе, как к ней тут же подкатывался кто-нибудь из свободных от вахты и заводил разговор, стараясь вызвать к себе интерес.
-Вокруг тебя прямо-таки соревнование акынов, - не без нотки ревности заметил Дима.
-Да, похоже, - согласилась она, - но я узнаю так много интересного! Даже хочется записать. А, главное, мне открывается морская душа. Начинаю понимать, почему вас с моря тянет на берег, а с берега в море. Ведь вы - не такие, как все. Открытые, честные, чистые.
- Разные мы, - заметил Дима, отягощённый мыслями о рыбной афере на судне. Хотел сказать: «Не надо идеализировать», но подумал, что большинство действительно люди с чистой совестью. Раздумчиво только повторил: «Да, мы разные, есть и безобразные».
Марина знала: Пригожев тяжело переживает случившееся, разочарование в капитане и его помощнике. Как они поведут себя?
– В восемнадцать ноль-ноль в кают-компании соберётся комиссия по твоему делу, ; сообщил первый помощник капитана Забебенин Пригожеву .
-Не понял, по какому такому «моему»?
- Пока не по-твоему, - многозначительно произнёс помполит, - сначала рассмотрим материалы проверки твоего сигнала.
-Не сигнала, а факта воровства, - начал раздражаться Пригожев, почуяв неладное.
В кают-компании восседала комиссия в составе пятерых коммунистов: стармеха, второго механика, тралмастера, матроса и самого помполита.
-Поскольку трое из пяти членов партбюро фигуранты вашего обращения была создана специальная комиссия по его расследованию, - открыл заседание Вилор Иванович, - И вот что показали результаты проверки вашего тревожного сигнала. Приведенные вами факты хищения рыбной продукции с нашего судна в ночь на 23 марта не подтвердились. Капитан Василий Викторович Ежов в означенный день никакого распоряжения о выгрузке не отдавал. Нет ни письменных подтверждений в виде записей в судовом журнале, ни подтверждённых устных. Второй штурман Владимир Михайлович Петушков, который, как утверждается, руководил выгрузкой, в своей объяснительной записке поясняет, что не получал от капитана команды организовать перегрузку, а 23 марта в два часа ночи спал в своей каюте. Такие показания дал и боцман Маркин, и матрос Рыжов. То есть, они тоже спали в своих каютах. Вахтенный у трапа — матрос Козлов утверждает, что никто на борт в указанное время не поднимался, никакого рефрижератора на причале он не видел. Кваме Смит, по объяснению капитана Ежова, действительно, несколько раз бывал у него в гостях, поскольку у них давние дружеские отношения. Комиссия пришла к выводу, что рыбмастер Пригожев оговорил своих товарищей, оклеветал их. Комиссия предлагает привлечь коммуниста Пригожева к партийной ответственности, рассмотреть вопрос о списании его на берег.
Забебенин говорил, будто уже читая своё донесение в партком базы. Видно, отрабатывал текст.
Пригожев побледнел и впервые в жизни почувствовал дрожь в руках. Чтобы унять её он, поднявшись, пальцами сильно вцепился в спинку кресла. Окинул растерянным, удивлённым взглядом лица товарищей — таких всегда открытых и дружественных, близких ему по духу. Но сейчас они холодно смотрели на него.
-Выходит, крыша у меня поехала. Выходит, всё мне во сне привиделось. Но шума в голове у меня нет, нет голосов… Кое-что о шизофрении я читал, - Пригожев посмотрел в глаза стармеху Ашоту Акопяну, с которым ходил не в один рейс, был дружен в море и на берегу, - Вы хорошо меня знаете. Подумайте, могу ли я ни с того, ни с сего оговорить своих товарищей, оклеветать капитана?
-Что, понимаешь, происходит? – встрепенулся стармех. ; Слушали Володю Петушкова, смотрел на нас такими чистыми глазами! А Маркин, Рыжов, Козлов? Они что, все сговорились? Кому верить? Пригожев один против них и ему тоже хочется верить. Он честный, порядочный, вы же знаете, - стармех повернулся к помполиту, - может, продолжить расследование, пока мы не ушли из порта? Узнать на проходной — был ли ночью двадцать третьего марта рефрижератор у нашего причала. Можно связаться с торгпредом, если тут есть, или с посольством в Аккре, чтобы вышли на Кваме Смита. Коробки с нашей рыбой – не шило в мешке!
-Предложение хорошее, Ашот Завенович, но нереальное, - сразу же решил отстраниться от решения проблемы Забебенин.
Ему не терпелось закрыть дело, связанное с капитаном. Но доводы стармеха отсечь сложно. По лицам членов комиссии он понял, что все поддержат «деда», - Но давайте подумаем, как это сделать, с кем говорить, кто сможет помочь в продолжении расследования. Английским хорошо владеет Петушков, но его не привлечёшь…
-Остаётся один путь, Вилор Иваныч, в Аккру, - сказал тралмастер Сиротин.
-Но для этого мне надо получить «добро» капитана, - заметил помполит.
Капитан, выслушав Забебенина, согласился, что расследование надо продолжить.
-Хорошо бы со всех сторон рассмотреть донос рыбмастера, чтобы ни у кого не было сомнений, - лицемерно заявил он. И тут же принял решение, как этого не допустить, - Да только времени у нас на это не остаётся: на рассвете снимаемся на промысел.
Забебенин знал – отход планировался только послезавтра, но напомнить об этом капитану постеснялся: станет ясно, что понял его маневр. Червь сомнения шевельнулся в душе помполита, но он успокоил себя мыслью о всем известной порядочности Василия Викторовича. Внутренний голос помполита был тесно связан с уставом партии. Сейчас он подсказывал ему алгоритм действий по персональному делу коммуниста Дмитрия Ильича Пригожева. Шифрограммой он отправил в адрес парткома базы тралового флота заключение комиссии и уже на следующий день получил указание рассмотреть вопрос на партийном собрании. Предлагалось объявить рыбмастеру строгий выговор с занесением в учётную карточку.
Размышления о продолжении расследования долго не давали уснуть Пригожеву. Ашот – светлая голова – сообразил какие могут быть доказательства того воровства среди ночи. Но почему-то не вспомнил о приборах в машине: лебёдка работала, нагрузка на генератор была увеличена. Может, у него вахта спала? Не хотел подводить своих разгильдяев? А вахтенный у трапа? Тоже спал? Ничего не видел, ничего не слышал? Грохот такой был – мертвый встрепенётся! Козёл Козлов! Всегда выглядел приличным человеком, никогда бы не подумал о нём плохо… Ладно, завтра может что-то прояснится, успокоил он себя и провалился в сон.
Проснулся, когда «Крылов» был уже в нескольких милях от берега. Всё понял. Ежов не дал возможности комиссии действовать в порту. Теперь заключение её будет дамокловым мечом висеть над ним до прихода в Приморск, если не придумает Забебенин что-то иезуитское. У него своё понятие о партийной принципиальности. На словах – одно, на деле – другое. Всё зависит от служебного положения коммуниста. Все равны, но командиры – равнее.
Помполита обрадовало решение капитана, честь капитанского мундира была спасена. Ни на кого не пришлось давить – карта легла как надо. Оставалось поставить точку, вынося продиктованный той самой партийной принципиальностью приговор.
Партийцев помполит собрал в салоне команды. Ашот Акопян наотрез отказался докладывать.
-Не понимаю, почему мы не продолжили расследование. Судя по тому, что оборвали стоянку в порту, кто-то испугался, - заявил он Забебенину, ; Кто? И ежу понятно! Давайте отложим вопрос до берега.
-Партком рекомендует разобраться на месте, в море принять решение. Когда придём, всех не собрать: кто в отпуск уйдёт, кто в отгулы… Бог с вами, сам я доложу, - сказал первый помощник.
Открывая собрание судовой парторганизации по персональному делу коммуниста Пригожева, Забебенин предупредил:
-В повестке дня у нас трудный болезненный вопрос о серьёзном проступке нашего товарища.
Затем, после выборов президиума, он выступил с «обвинительным заключением» комиссии, не заглядывая в листочки, лежащие перед ним. Пересказал то, что написал в адрес партбюро Пригожев, назвав это ложным доносом. Повторил слово в слово своё выступление при подведении итогов проверки. В заключение сказал:
- Есть предложение вынести коммунисту Дмитрию Ильичу Пригожеву строгий выговор с занесением в учётную карточку.
-Кто желает высказаться? - спросил председательствующий тралмастер Сиротин.
В ответ – молчание. После паузы стармех спросил:
- Позвольте полюбопытствовать, чьё это предложение?
-Ну, комиссия, партком базы, - уточнил помполит.
-Но было же решение продлить расследование, - не унимался Ашот Акопян, - не всё в этом деле проверено.
-У нас рейсовое задание. Мы не можем терять промысловое время на какие-то разговоры-переговоры в порту, проверяя чьи-то подозрения, - подал свой уверенный голос Ежов.
-Чего попусту разглагольствовать, - не попросив слова, вскочил с места Маркин. Он повернулся в сторону Пригожева и, глядя ему в глаза, сказал, - Вы, Дмитрий Ильич, должны прощения просить у нас, покаяться… По вашему получается, что мы рыбу воровали, что в этом даже уважаемый Василий Викторович замешан!
Пригожев не удивился наглому заявлению боцмана. Но как можно лгать, не отводя глаз? У этого тощего, как велосипед существа даже на донышке души совести не осталось.
-Не воровали рыбу, а украли, - бросил он реплику сдавленным голосом. Обида тяжело упала на душу, болью отозвалась в сердце.
-Есть ещё желающие высказаться? - спросил Сиротин. Никто руки не поднял, - Тогда приступим к голосованию. Есть одно предложение первого помощника капитана Забебенина. Кто «за», прошу голосовать.
Лес рук поразил Диму. Неужели все поверили в явную ложь? А, с другой стороны, почему они должны были усомниться в показаниях четырёх против его одного? Надо бы себя спросить, как бы он повёл себя на их месте? Ну, в честность боцмана мало кто верит, а ведь остальным экипаж доверяет. И, всё;таки, при голосовании воздержались трое: стармех, тралмастер и второй механик Кашин. Событие происходило во время его вахты в машине, может, что-то заметил, подумал Пригожев.
-Ну и что теперь я смогу доказать? Кто мне поверит, - заключил Дима свой рассказ о собрании беспартийной Марине.
-Не надо отчаиваться. Не всё потеряно. Поддержка троих, на самом деле, уже много, когда большинство молчит. И потом, если ты думаешь, что с нашего берега Золотой берег не достать, то ошибаешься. Есть люди, которым до Ганы рукой подать. В КГБ есть друзья моего Отто, курирующие базу. Им даже интересно будет раскрутить эту ситуацию с рыбой в иностранном порту, - успокаивала она Пригожева.
-Надо расслабиться, Дима. Ты напряжён, как тетива лука, из тебя хоть ядовитые стрелы выпускай,
Марина потрепала его кудри, поцеловала в напряжённый лоб, - давай выпьем крепкого, снимем стресс!
-И заполируем вином, - охотно согласился он.
Слегка заштормило, но качка их только сближала. Рассудок затих. Слов они больше не произносили. Только громкий стон вырвался у Пригожева и перешёл в тяжёлое дыхание, в унисон марининому. Обессиленные штормом эмоций, они долго лежали молча, не размыкая сплетенных рук.
-Дим, что с нами происходит?- устало, глуховатым голосом спросила Марина.
-Это просто любовь. А для Забебенина — хорошая тема персонального дела о моём моральном облике. Есть свидетель — твой сосед коммунист;онанист Маркин, - Пригожев понял, что не в ту сторону пошёл размышлять, притянул к губам её дрожащую руку, - Ты моя Моряна, с тобой я не утону нигде и никогда!
- Ты мне послан богом.
-И ты мне.
-Нет смысла говорить о том, что мы чувствуем. Это уже сказано великими поэтами. Да, Дима?
-Да… И нет... Любовь не укладывается в трафарет. Давай судить по себе. На твой вопрос: «Что с нами происходит?», ответ ведь ищем не у классиков, а в себе.
-Тебе не в техническом институте надо было учиться, а в литературном.
-Моряна и море – моё высшее литературное образование. Университеты жизни учат лучше любых вузов. Помнишь, Горький назвал свою нелегкую жизнь до прихода в литературу — «мои университеты»? Я на стороне таких.
- Ты мог бы и литературным критиком быть… Твои суждения это подтверждают, даже я как учитель хотела бы их использовать, рассказывая о творчестве писателей. У тебя ещё всё впереди. Набив руку на газетных очерках, возьмёшь пеленг на большую литературу, это точно!
-Не было пророчицы в отечестве моём – и вот явилась ты! Наверное, ты права. Иногда, когда я беру свой дневник, мне кажется неслучайным, что я там описываю происходящее.
-И то, что с нами?
-Дневник – это исповедь, а от себя ничего не скроешь.
В этом рейсе Пригожев не скучал по берегу, как прежде. Но, в связи с надеждой восстановить справедливость, вывести на чистую воду «группу товарищей», он уже считал дни, остававшиеся до возвращения в порт. Они тянулись медленно, как ваера при выборке трала, когда с нетерпением ждёшь появления его крыльев и самой рыбы.
Рыба шла. План взяли, сверхплановая добыча шла хорошими темпами, экипаж рассчитывал на высокий заработок и награды. Рыбмастер вёл учёт, постоянно перепроверяя данные, идущие в контору.
Встречаясь с участниками операции хищения рыбы в Такоради, Пригожев удивлялся их невозмутимости. Они смотрели ему в глаза не смущаясь, не испытывая стыда. «Я понял: они считают меня не обиженным их ложью, а предателем, заложивших их», - написал он в дневнике.
Только капитан чувствовал себя неловко. Когда Пригожев столкнулся с ним в рубке, он с прежней теплотой сказал ему:
-Может, заглянешь ко мне на чаёк, …Дима?
-Спасибо, Василий Викторович, но я ещё не готов, не перегорел… не получится, как всегда.
-Обижаешь кэпа, - сказал, оказавшийся рядом, второй помощник Петушков, - он к тебе со всей душой!
-Может быть. И у тебя, может, есть душа … да я её не разглядел в потёмках.
-С тобой, Дима, не соскучишься. Лохи мы рядом с тобой. Никто, кроме тебя, не разглядел Марину Зарс. А теперь мореманы локти кусают...
- Не будем об этом… Лучше сверим показатели по грузу, - закрыл тему Пригожев.
Дни легко отрывались только на календаре. Однообразная работа в рыбном цехе утомляла. Подвахт стало меньше, уловы пошли тощие. Но пока не забьёшься рыбой под завязку, с промысла не снимешься. Такого неписанного правила придерживался капитан. А экипаж уже обсуждал свои планы на заход в инпорт. Стало известно о полученном «добро» на Санта-Крус. Те, кто там раньше побывал, просвещали новичков: где и что можно купить, в каких припортовых лавчонках понимают русский.
У Пригожева заход в порт на Канарских островах вызывал противоречивые чувства. Эти райские острова в широтах вечного лета были хорошо знакомы. Он видел в Лас-Пальмасе и Санта-Крусе, как блаженствуют европейцы на курортных пляжах и наслаждаются свободой пожилые люди из того, другого, капиталистического мира. Там божьи одуванчики становились цветками, расцветали в приобретённых коттеджах, сравнивать их с нашими пенсионерами, которым старость не в радость — только расстраиваться.
Его коробило от униженности положения наших моряков. Они привыкли считать центы, ходить группами. Направление преобладало одно — дешёвый «русский» магазин с пальтосами, ковросами, женскими трусиками-недельками… На таком фоне вся экзотика этих широт тускнела.
Ему вспомнилось, как однажды при заходе на острова встретил вольно отпущенную им группу. Оказалось, все желали одного — правильно отовариться. Жалко было на них смотреть: взмыленные, навьюченные шмотьём, истекающие потом от долгого таскания на себе покупок, они уже еле-еле волочили ноги. Он не мог им сочувствовать, потому что сам не терял достоинства из-за валюты. Но и осуждать товарищей не мог. Все на берегу ждут чего-то заграничного: дети – жвачку, женщины — наряды заморские, мужчины – пиво в баночках. Кто виноват в убогости нашего советского бытия, в отставании от мира угнетателей, который, судя по песням, злобно дрожит, а на самом деле смеётся над нами – голожопыми строителями коммунизма.
Своей Моряне он не мог об этом рассказывать. Он увидел её счастливые глаза, когда сообщил о заходе в Санта-Крус. Поэтому стал красочно описывать древнейший в мире остров Тенерифе.
-Мы зайдём в необычный портовый город Испании на острове Тенерифе, который входит в архипелаг Канарские острова. Там, я заметил, очень хорошо сохранились старинные здания в колониальном стиле, такие, как церковь Непорочного зачатия. Мне запомнился знаменитый дворец Карта, выполненный в стиле барокко. Но самое интересное там – пальмы. Кажется, на Тенерифе собрались все пальмы мира. Даже есть идея на месте свалки создать ботанический сад, где собрать всю их многочисленную семью. Представляешь, какая красотища будет!
-Так хочется всё это увидеть. Почитать бы что, так нет же нужных книжек. Если ещё что-то знаешь, расскажи,- Марина погладила его по голове, взъерошив волосы, - полистай странички своей памяти, она у тебя энциклопедичная.
-Считается, что Канарские острова «выросли» из глубин океана при погружении Атлантиды, во всяком случае, так утверждают в путеводителе. А была ли Атлантида, никто не знает. Только историкам точно известно, что две тысячи лет назад на месте Санта-Круса селились гуанчи — легендарные первопроходцы этих земель, - Пригожев, поощрённый похвалой, даже, неожиданно для себя, вспомнил то, что где-то вычитал на эту тему, и продолжил, - Серебряный Святой крест — Санта Крус — водрузили на острове испанские конкистадоры в 1494 году. Столицей острова изначально был город Гарачико, погибший при извержении вулкана. После испанской колонизации на Тенерифе покушались англичане, датчане и другие европейцы. В Санта-Крусе произошло немало сражений, но город никто ни разу не взял. Местные испанцы с гордостью называют Санта-Крус городом военной славы. На гербе его три леопарда, означающих три победы над британскими захватчиками.
-Тебя надо оставить гидом на острове, - пошутила Марина, - А там корриды, карнавалы бывают?
-Ещё какие! Мне повезло однажды зайти туда в конце февраля во время карнавала. Сантакрусский карнавал — достопримечательность всей Испании. По красоте и размаху он считается вторым в мире после Рио да Жанейро.
Зрелище продолжалось целую неделю. Мне повезло попасть на выборы королевы карнавала, увидеть главное шествие по набережной и шуточные «похороны сардины». Жители и туристы, в костюмах и без, гуляли и танцевали до утра.
-Нам бы в феврале туда зайти… Так жаль, что не совпали с карнавалом, - вздохнула Марина, - Но мне представляется сам город как нескончаемый праздник.
Они решили в Санта-Крусе непременно побывать в местном музее, подняться в бар на горе.
- Это будет интересно, но надо подумать о дочках. Что им купим? Может, что из замши или кожи? У нас-то всё в дефиците, - с досадой проговорила она, приземлив его романтическое путешествие по Тенерифу.
-Боюсь, на нашу валюту не разгуляешься, - взгрустнул Дима.
Санта-Крус очаровал Марину. Забебенин доверил Пригожеву группу, в которую вошли матросы Рыжов, Козлов и Зарс. Формирование групп первый помощник продумывал с особой, только ему понятной, тщательностью и психологической тонкостью. Матросы — фигуранты донесения Пригожева о воровстве – будут под его наблюдением и ничего себе не позволят. В кампанию, где второй помощник и боцман, он включил стармеха, сомневающегося в их невиновности. Для Забебенина свят принцип: доверяй, но проверяй.
Пригожев обозначил место встречи близ причала, от которого шлюпка будет забирать моряков и доставлять на траулер. «Крылов» дожидался уволенных в город, покачиваясь от лёгкой зыби на рейде. Дима отпустил всех в свободное плавание. Сам взял за руку Марину и пошёл с ней вверх по знакомой ему улице в бар на вершине потухшего вулкана. Рыжов, поглядев им вслед, толкнул в бок Козлова:
-Вишь, мама с сыночком за ручку! Тоже мне пара — гусь и гагара!
-Чего ты тянешь на него? Дима нормальный мужик. Может на него такая любовь наехала, волной накрыла, - заступился за рыбмастера Козлов, - зато он нас избавил от своего надзора. Сможем валюту тратить без оглядки, что кто-то настучит.
-Так он бы и настучал, если б не мамочка, - не успокаивался Рыжов, надолго затаивший обиду на Диму.
Они вскоре вышли на торговую точку для русских моряков, где сразу столкнулись со своими крыловцами.
-Что, для вас Санта-Крус маловат? - разулыбался боцман, -а куда своего шефа-стукача дели?
-Отлучился он не надолго, - ответил Козлов, не желая подвести Пригожева.
-А тебе что? Сам готов настучать на Пригожева, - вмешался в разговор стармех Акопян.
-Ладно, не будем путаться друг у друга под ногами. Пойдём в другую лавку, - предложил второй помощник Петушков.
Рыжов облегчённо вздохнул. Меньше всего ему хотелось быть на глазах у стармеха, такого же правдолюба, как Пригожев. «Чёрные» доллары жгли карман. Легко, вроде, удалось их получить, а потратить оказалось труднее. Кто придумал такую гнусную систему, что своей тени боишься? Не знаешь, не ведаешь, в какую ячейку невидимой сети попадёшь. Известно, что у Забебенина есть на каждого компромат. Захочет, любому визу закроет в два счёта. Ген в нём чекистский не дремлет. От отца – следователя НКВД — передался. Все это знают и подозрительно относятся к активистам из гнезда помпы. Боцман и второй, небось, вообще себе ничего сверх отмеренной валюты под надзором Акопяна не позволят.
-Акопян – самый русский из армян, - выдал Рыжов придуманную им на ходу фразу.
-Красиво сказал, попал в рифму, - поддержал его Козлов.
-Не будем покупать ничего габаритного. Зайдём в дорогой магазин, выберем что-то интересное, небольшое. И Диме сувенир - за свободу, - подобрел Рыжов после встречи с группой стармеха.
Пригожев, дав свободу передвижения матросам, сам почувствовал себя свободным и счастливым рядом с Моряной среди пальм и благоухания необычных цветов.
Он долго не выпускал её руку из своей, не спешил с комментариями. Только на улице, именуемой им «Авеню канарских красных фонарей», вспомнил по аналогии, как в своём городе, проезжая мимо стоявших размалёванных девиц, сидевшая рядом его столетняя бабушка спросила: «Кто это, сынок?»
-Это куртизанки, бабуля, - ответил он.
-А кто такие куртизанки?
-Это женщины, которые спят с мужчинами за деньги.
- А что, они без денег не могут уснуть?
Очень к месту он вспомнил свою бабушку, не теряющую задора и живого любопытства. На фоне канарских жриц любви, равнодушным взглядом проводивших занятого мужчину, этот эпизод вызвал у Марины заливистый смех. Такого радостного смеха прежде у неё не бывало.
-Что ж ты мне ничего про свою бабулю не рассказывал? С ней, наверное, много забавных историй связано, - с улыбкой произнесла Марина.
- Не было повода, не к чему было прицепить вагон бабушкиных приключений, - ответил Дима.
-Ты, Пригожев, в простоте слова не скажешь. Мне кажется, что вызревает в тебе художественный взгляд на мир… Ждёт тебя дорога в писатели. Она редко обращалась к нему по фамилии, только когда хотела подчеркнуть особое уважение.
-И в тебе это есть, - сказал он в ответ, - А я, действительно, подумываю о прозе, но пока получается только публицистика. Внутри накапливается много чего. Туда бы почаще окунать перо, может, что и получится… Но давай этот разговор отложим. Под солнцем Конских широт не речами, а природой надо наслаждаться.Ещё ощущался лёгкий бриз с моря, сдувавший жару с их лиц. Они прошли по знакомым Пригожеву кварталам. Она сама отметила несколько зданий в колониальном стиле. Его знания испанского помогали знакомству с городом, говорившим вывесками, рекламными баннерами, объявлениями. Часто встречалось слово «маньяна». Это «завтра» привлекало, поскольку ещё один день они будут стоять в Санта-Крусе. Наконец они дошли до вершины горы. Расположились в удобных плетёных креслах. Дима потягивал холодное пиво, Марина — коктейль со льдом. Внизу город-порт блестел изумрудом пальм и разноцветьем чаш алое.
-Хорошо бы тут встретить «маньяна», - мечтательно произнесла Марина.
- Жестковато, но в обнимку с тобой.., - отозвался Дима.
Стояла удивительная солнечная погода, когда легко дышится и легко думается. Хорошо жить, где вечное лето! Но мало кому оно даётся. Дорога вниз всегда легче и быстрей. Их ждали новые маршруты, заранее намеченные Димой. У церкви Непорочного зачатия они натолкнулись на испанцев, громко выкрикивающих имена матадоров.
-Прямо-таки как футбольные болельщики в Одессе, - сказал Пригожев, прислушавшись к их перепалке, - недавно где-то на островах была коррида. Кого-то из неловких пикадоров бык зацепил. Но имена матадоров мне ни о чём не говорят.
Ему хотелось бы включиться в разбор боя с быком, но он знаком был с корридой только по «Фиесте» Хемингуэя. Вживую видеть поединок человека и животного ему не доводилось: денег на зрелище всё равно не хватит.
-Я бы не стала смотреть на такое кровавое издевательство над живым существом, - заглянула в его мысли Моряна, - ничего человеческого не было в боях гладиаторов древнего Рима, впрочем, как и в любых войнах.
-Нет, коррида это другое. Больше похоже на спектакль. Матадоры — артисты, циркачи. Их движения красивы, пластичны, они находчивы и излучают энергию…
-Особенно, когда попадают на рога быка, - охладила она его ассоциации.
Он обнял её за плечи:
-Вот и разошлись наши взгляды, как в море корабли…
-Зато слились души. Моя — рекой в твоё море.
-И стала ты Моряной.
-Ты не находишь, Дима, что наши разговоры слишком литературны. Как будто пишем сочинение.; Если это сочинение, то тему сам бог нам задал. И во всём, что мы пишем, слышим его подсказку. Он нас соединил, подтверждая тем самым, что есть он на небеси, во мне и в тебе есть.
- И отобрал у Забебенина одного коммуниста-атеиста. Говорила я, тебе нужно писать. Всё, что ты сказал, совпадает с тем, что чувствую я, чем живу. Никому , кроме господа, этого не понять. Всё он замечательно с нами сделал. Только с твоим рождением припозднился…
-Думаю, он старается подбирать пары по духу и душе.
После этих слов он поцеловал её в щёку и нежно погладил по голове. Они разговаривали, сидя на лавочке напротив церкви.. Подняв глаза на купол, она сказала:
-Странное дело. Почему-то обо всём этом мы тут заговорили, в море такие мысли в голову не приходили. А я ведь очень пассивная православная, верую только в душе, в храм молиться не хожу. Думаю, любовь повернула меня к Богу.
Он посмотрел на небо над церковью, потом в её широко распахнутые глаза. В них увидел такую же прозрачную и чистую голубизну, подсвечиваемую счастьем. Его губы потянулись к её. Несколько минут они не могли оторваться друг от друга. Крик незнакомой птицы разомкнул их слившиеся уста.
-Вот так и случаются непорочные зачатия тут, у божьего храма, - на выдохе, взволнованным голосом произнесла Марина.
Чем больше они наслаждались в Санта-Крусе? День пролетел быстрой птицей. Усталые и очень довольные матросы ожидали Пригожева в условленном месте. Рыжов подарил Диме оригинальную зажигалку в виде головы быка. Пригожев его жест не понял, но подарок принял, как знак того, что матрос зла на него не таит. Искренне поблагодарил. Ему и в голову не пришло, чем было вызвано желание матроса сделать ему презент. Окажись на месте Рыжова боцман, может быть, и он бы сделал тоже самое. Но Маркину не повезло с группой. Он возвращался утомлённым. Пришлось хитрить, чтобы украдкой от стармеха покупать дорогие вещи. Боцман специально задерживался в магазинах, копаясь в дешёвом барахле, и делал покупку, когда Акопяну надоедало это занудство, и он выходил перекурить.
Группы объединились у шлюпки и отправились на рейд, где их дожидался «Крылов». Оставались ещё сутки стоянки, но неожиданно заболел капитан: желудок не выдержал разнообразной алкогольной нагрузки. Судовой доктор не смог справиться, пришлось прибегнуть к помощи местных врачей и задержаться ещё на пару дней.
Стонущего Ежова, лежавшего на ковре рядом с бутылкой недопитого виски, пришлось выносить на носилках. Попытка поддержать его, высокого тяжеловеса, не чувствующего ног, не увенчалась успехом: силёнок помполита и старпома не хватило, чтобы приподнять его обмякшее тело.
Забебенин великодушно позволил продлить увольнения в город группами в прежнем составе. Почти все, за исключением четверых, уже свою валюту потратили. Пригожев и Зарс, купив кое-что дочкам, довольствовались бесплатной водой. Но в своём мироощущении они были счастливее всех. Подолгу молча смотрели они на море, слыша мелодию в тихом рокоте волн. Только для них сияли небо и морская гладь. Только им было понятно, что главное — наслаждение тем, что есть сегодня в дарованной свыше жизни. И когда они просто касались друг друга, острота восприятия мира и единения захлёстывала их обоих. Вечером третьего дня стоянки в порту она, поглаживая его лицо и волосы, сказала:
-Так спокойно на душе, когда ты рядом. В начале рейса меня мучил вопрос: почему я живу, зачем? С тобой я о нём забыла, потому что живу тобой.
Капитан вернулся на борт «Крылова» низко опустив бледное, одутловатое лицо. Он прибыл рано утром и сразу отдал команду сниматься. Хриплым стоном прозвучал гудок, запела свою ритмичную песню машина. Поплыл за бортом живописный берег, будто не траулер уходил от острова, а наоборот – остров от него.
Свои дела на переходе в родной порт были у каждого. Но самые важные — у Забебенина. От высокой ответственности у него даже лицо изменилось, но окрасилось глубокой мыслью. Дело в том, что по поручению парткома он готовил наградные документы для представления Василия Викторовича Ежова к званию Героя Социалистического труда.
На столе у помполита уже выросла стопка радиограмм-поздравлений экипажа с победой во Всесоюзном социалистическом соревновании. По мере их поступления он зачитывал тексты по судовой трансляции. Старался под Левитана, но мешала ленинская картавинка. Собственно, информацию о рекордных уловах он давал на берег для СМИ постоянно, отмечая передовиков, способствующих достижению высоких показателей. Сейчас пришло время отразить вклад каждого и, как требуют вышестоящие товарищи, предложить кандидатуры к наградам. Естественно, по согласованию с капитаном и судовым комитетом. А как иначе? Профсоюзы – школа коммунизма. Забебенину об этом напоминать не надо. Потому, после согласования с капитаном, формальности ради, он показал список предсудкома Сиротину.
-Не вижу фамилии рыбмастера. Без его рационализаторских способностей, инициативы и находчивости мы бы с такими уловами не справились, не взяли столько. Как можно забыть о Пригожеве! - возмутился тралмастер, которому как никому другому были понятны все сложности переработки.
-Ты же знаешь, как он замарал себя, - ответил помполит.
-Кто замаран, ещё вопрос, - возразил Сиротин.
-Вопрос этот закрыт персональным делом, как ты знаешь. Закрыт решением партийного собрания и строгим выговором, который, я не сомневаюсь, партком поддержит, - раздражённо произнёс Забебенин, - И ты, пожалуйста, с этой ложкой дёгтя не возникай!
Сам, небось, на своём мундире дырочку под орден Ленина проковырял, подумал Сиротин. Как без партийной вдохновляющей роли в его лице можно было бы взять эти тысячи центнеров? Не он – Сиротин с тралом, а Забебенин с сачком, набитым соцобязательствами, мобилизует экипаж на рекорд.
Сказать бы обо всём этом Пригожеву, но не хочется возвращать его в больную тему. Хорошо, что он увлечён и отвлечён женщиной. Сиротину непонятна эта странная любовь, но Диме видней.
На переходе Пригожев приводил мысли и дела в порядок. Он настроился добиться продолжения расследования. Рассчитывал на поддержку журналистов. Понимал, на партком базы надеяться нельзя: там не допустят никакого негатива на прославленный экипаж. Есть ещё слабая надежда на друзей Зарс, которые по своим каналам могут получить нужную информацию из Ганы. Но всё, понимал он, закольцовано на партийные органы. Скажет обком «цыц», и госбезопасность заткнётся.
За архипелагом встречались другие острова. В черноте ночи они светились разноцветьем огней. Далёкие и близкие ярким светом вызывали они мысли о своём береге, о порте, названном поэтом «портом приписки рыбацких сердец». Во время вахты второго помощника Петушкова у руля стоял матрос Рыжов.
-Как ты думаешь, на берегу Дима бузу разводить будет? Или успокоится, получив расчёт, - спросил штурман подельника по удачно провёрнутой операции с рыбой.
-Не, не успокоится. Он, понимаешь, вообразил себя совестью эпохи. Упёртый он.
…А, в принципе, правильно. Все бы такими были, не пришлось бы тянуть то, что сам наработал. Такая у нас страна, страна несунов. Согласен?
-Ты что? Покаяться собрался, - забеспокоился Петушков.
-Не ссцы, Володя. Нам отступать некуда, позади моря! Придёшь с повинной, не посадят, но всё равно визу забьют досками крест-накрест!
-Разговорчики на руле! – Неожиданно появился в рубке капитан. Ему после детоксикации в госпитале не спалось. «Крылов» спокойно шёл своим курсом, беспокоиться было не о чём. Строгость была напускной. Он мягко спросил: «Что обсуждаем?»
-Так, мелочи всякие, - уклончиво ответил Петушков. Он знал от помполита, что встречать их будут с оркестром на причале, поэтому добавил, - держим курс на фанфары!
- Так держать! – с улыбкой воскликнул Ежов.
Путь в Бискайский залив оказался совсем недолгим. Только по дороге на промысел Бискай был ласков, а на обратном пути разбушевался. Пригожев ещё при спокойном море успел внести в свой дневник запись по следам вычитанного в лоции и со слов штурманов. В этой справке для себя отметил, что Бискай омывает берега Испании и Франции. Залив назван в честь баскской провинции Бискайя. Но в самой Испании залив называют Кантабрийским морем. Форма залива близка к треугольнику. Площадь двести двадцать три тысячиквадратных километров при длине четыреста километров. Средняя глубина тысяча семьсот пятнадцать метров. Широкий континентальный шельф довольно резко опускается и переходит в подводную равнину. В Бискайском заливе высокие приливы. Нередко их высота достигает шести метров. Зимой очень частые и сильные штормы из-за атлантических течений. Запись, похожая на выписку из судового журнала, завершалась словами: «Шторма в Кантабрийском море жестоки и опасны».
И вот пришло подтверждение этих слов на деле. Не позавидуешь испанским и французским рыбакам, когда стихия застаёт их на промысле тунца или сардины. Волны здесь в девятибалльный шторм достигают двенадцати метров. Рвутся снасти, разрываются рыболовные судёнышки на части. И даже большой траулер «Крылов» стал игрушкой волны, вздыбливаемой ветрами ураганной силы. Какое-то время удавалось продвигаться вперёд, работая носом на волну, а потом пришлось дрейфовать, пережидая непогоду. Когда море стало успокаиваться, раскачивая пароход с меньшей силой, но не теряя штормового вдохновения, уже можно было лечь на нужный курс.
-Потеряли немного, наверстаем, - сказал Ежов за обедом комсоставу, - Ничто нас больше не застопорит.
-В море не загадаешь, не угадаешь, - раздумчиво возразил старый мореман Акопян.
И, действительно, на следующие сутки курс пришлось изменить. Среди ночи в рубке совершенно случайно заметили след красной ракеты по правому борту. И, хотя ничего не повторилось, решили, что это был сигнал бедствия. Локатор тоже показал на какие-то секунды нечто невыразительное. Капитан решил идти почти наугад, по запомнившемуся штурману направлению.
Волнение за бортом оставалось довольно сильным – не меньше шести-семи баллов. Прожектор шарил по вершинам водных гор, но никаких признаков терпящих бедствие моряков не обнаруживалось.
-Наверное, это у них была последняя ракета, - предположил вахтенный штурман.
-В эфире тоже чисто. Там, то ли рация вышла из строя, то ли её нет, - сказал капитан.
-Надо шлёпать домой, - вмешался в разговор командиров рулевой.
-Вот в этих сандаликах и пошлёпаешь по морю, как посуху, - бросил взгляд на его ноги штурман. Потом обратился к капитану, - Так что, Василий Викторович, пойдём прежним курсом, или посмотрим ещё?
Ежов посмотрел в локатор, задумался. Крупные капли дождя слезились на стёклах рубки. Оставить людей погибать в Бискае, чтоб вот так их кто-то оплакивал? Или искать в бушующем заливе, как иголку в стогу сена … Да, в сене, пожалуй, проще, чем в воде!
-Ещё немного, ещё часик, - ответил он третьему помощнику, приступившему к определению координат.
-Вижу! Видел людей, - вскричал вдруг рулевой.
Штурман чуть не столкнулся лбом с капитаном, прильнув к стеклу.Но они ничего не увидели.
-Тебе померещилось, - сказал капитан. В луче прожектора он видел только стену высокой волны с вскипевшей вершиной. Но, когда она опала, на гребне следующей появилось нечто, напоминающее мачту и фигурки людей, - Нет-нет, не померещилось. Там какое-то судёнышко и несколько человек. Так, срочно поднимаем аварийную команду, готовим борт, идём спасать их души. В считанные минуты все, кто нужен, были на ногах. Ежов сразу же решил прикрыть терпящих бедствие и развернул свой траулер лагом к волне, поставив его в опасное положение. Но иного выхода не было. Да и так, чтобы оказаться поближе, он совершил две циркуляции. Ежов рассчитывал взять на помощь в спасении волну. Играть с коварными волнами ему доводилось только на промысле сельди, когда ходил на СРТ. Расчёт был прост: приблизиться к аварийному судну таким образом, чтобы при касании бортами на высоте планширя, люди могли прыгнуть на борт «Крылова». На пароходе всё предусмотрели, вывалили кранцы, подготовили спасательные круги и жилеты,палубная команда выстроилась вдоль борта. Надёжной опорой в этой команде был для капитана Пригожев, испытанный в прежних походах с ним в Атлантику.
Уже стало ясно, кого они спасают.На испанском небольшом судне «Магдалина» пятеро рыбаков. Двигатель у него не работает и, естественно, своим ходом подойти не сможет. Но Ежов своим траулером правит как хороший всадник вороным конём. Его даже увлекает эта экстремальная ситуация, чувство слияния с машиной, рулевым устройством,аварийной командой. Вобщем, судоводительский опыт он не пропил. И подставил борт «Крылова» так,что поравнявшись с ним,испанские рыбаки смогли сделать прыжок к спасению.Спасённых переодели, быстро собрав одежду, обогрели и согрели водочкой.
Ежов позвал Пригожева в свою каюту переводить беседу с капитаном «Магдалины». Разговор начался с того, как они попали в такую беду.Хорхе Родригес – смуглый, круглолицый, пожилой рыбак –откровенно винил себя за азарт, чуть не погубивший рыбаков:
-Мы вышли на тунца. Хорошо вышли, потому что сначала прикормили эту хищную рыбу мелкой рыбёшкой, сардиной. Тунцы от счастья выпрыгивали из воды. Этим воспользовались дельфины, но большая часть косяка досталась нам. Правда, весной тунцы не очень крупные, держать удилища каждому было по силам. Торпеды – так мы называли эти рыбины из-за формы тушки - таскали одну за другой. Такая удача бывает редко… Тунцу как будто в море жить надоело. Нам бы остановиться, тем более, зная о штормовом предупреждении. Но рыба не отпускала…
-Жадность фраеров сгубила, - сочувственно улыбнулся Ежов, повернувшись к Диме, - переведи, мол, понимаем. И потом, Дима, мне кажется, ты приукрашиваешь его речь.
-Считайте, что это авторизированный перевод. Просто наш язык богаче, а смысл я не искажаю, - ответил Пригожев и перевёл Родригесу, - Капитан Ежов тоже азартный рыбак, хорошо вас понимает.
Хорхе широко улыбнулся и продолжил рассказывать о своей одиссее:
-Первый же порыв ветра понёс нас к чёрту на рога.Волны поднимались такие, что каждая, казалось, накроет навсегда. Вас ведь тоже этот шторм застал, видели, что творилось с Бискаем. Рыбу пришлось ему вернуть. Машину он нам залил, рацию тоже.Помощи ждать неоткуда было. Ракеты посылали неведомо кому. Они быстро кончились. Четвёртую мог заметить английский танкер, прошедший мимо. Но не заметил… или сделал вид, что не увидел наш сигнал бедствия. И вот, когда с последней ракетой мы стали прощаться друг с другом, Бог услышал нас… появился ваш «Крылов».
Беседу продолжили за чаем, заваренным Ежовым со своими травами:
-Попробуй мой флотский, - поставил он перед Хорхе чашку с ароматным настоем цветов и ягод.
Заговорили о семье, детях, кто где… Потом о деле: к кому в порту обратиться, чтобы забрали экипаж.
-А кто судовладелец, кто хозяин «Магдалины», - спросил Ежов.
-Это моя женщина, - ответил Родригес.
-В честь кого названо судно? - поинтересовался Пригожев.
-Вчесть моей любимой женщины, - последовал ответ.
-А разве не Киплинг подсказал, - с лукавинкой в глазах поинтересовался Дима, - у нас даже песенка есть такая на его слова:
На далёкой Амазонке не бывал я никогда
Только «Дон» и «Магдалина» быстроходные суда,
Только «Дон» и «Магдалина»ходят по морю туда.
-Знаю,знаю этот стих. У нас он немного не так звучит…Но имя моей жены не Киплинг подсказал, хотя она и родилась в Ливерпуле, откуда «Магдалина» поэта ходила в Бразилию.
-Не знаю я испанский вариант этой песни. Сам стих мы знаем в переводе Маршака. Но Хорхе понял мой пересказ, - пояснил Дима Ежову, о чём диалог с Родригесом. И напомнил ему куплет:
«Из Ливерпульской гавани всегда по четвергам
Суда уходят в плаванье к далёким берегам».
-Ай, да Дима! Не голова, а книжная полка! Как ты думаешь, гделучше поселить гостя?
-Я ему свою каюту уступлю. Сам пойду к Сиротину. Зарс перестелит постель.
-Хорошо, на том и порешили, - согласился капитан, - Устроишь его, зайди. Надо ещё кое-что порешать.
Проводив Хорхе в свою каюту, Пригожев вернулся к капитану. Не дожидаясь вопросов, сам завёл разговор о дальнейших действиях.
-Василий Викторович, у меня такое предложение: направить несколько добровольцев на борт «Магдалины», чтобы взять её на буксир и разобраться, что там не в порядке. Пока она тут у нас под боком болтается, я спрыгну на бак с проводником. Если со мной пойдёт боцман, заведём буксир. Нужен ещё механик, посмотреть, что у них с движком.
-Правильно рассуждаешь. Мыслями мы совпадаем, а времени на их реализацию у нас нет. Может, для них лучше бросить эту изуродованную посудину и получить страховку, - уклонился от предложения рыбмастера капитан.
-Не думаю, что лучше. Любому моряку трудно бросить свой пароход, если он на плаву и ещё жив… Хорхе сказал мне, с кем связаться в Бильбао. Мы же в любом случае должны испанцев кому-то передать. А пока суд да дело, можно помочь испанским рыбакам сохранить их «Магдалину».
-Да, Дима, с тобой не соскучишься, - потеплевшим голосом с улыбкой сказал Ежов, - Будь по-твоему, собирай комсомольцев-добровольцев… Можешь посоветоваться о составе команды с помполитом.
-Извините, надо всё оперативно сделать, а он забебенит мне согласование. Я не сомневаюсь, что со мной пойдут второй механик, боцман и матрос Рыжов. Вы не возражаете?
-Одобряю. Но учти – времени у вас в обрез!
-Тогда сразу и начнём. С места в карьер, - воодушевился Пригожев. Неприязнь к боцману отступила перед необходимостью использовать его мастерство и опыт. В ситуации, связанной со спасением судна, Пригожев и Маркин оказались нужны друг другу. Боцман первым спрыгнул на скользкую палубу «Магдалины», дав в руку рыбмастеру страховку. Потом поддержал его при падении на низкобортном тунцелове. Не найдя ничего надёжного для крепления буксира, они решили тросом обмотать рубку и это им удалось. Боцману удобно было работать с умником Пригожевым. Ловкий, сильный, не только голова на месте, но и руки. Во всём видна морская закалка. Только, по его мнению, важничает своими знаниями.
-Перекурим подвиг, - сказал боцман, протянув Диме портсигар с сигаретами «Прима», - а я вот, между делом, пословицу для тебя сочинил: «Много знаешь – плохо спишь».
-Знаю-то я мало, сплю нормально, - Пригожев глубоко затянулся и выпустил дым кольцом, - давай лучше дефектовку тут проведём.
Второй механик Саша Сизов, после того, как они с Рыжовым и Маркиным осушили машинное отделение, оживил движок. Пригожев не случайно включил его в аварийную команду. Сизова называли крыловским Кулибиным. Его изобретательность была фантастической. Что там было в его большой сумке, с которой он десантировался на борт «Магдалины», никто не знал. А если бы увидел, всё равно бы не понял, зачем такой набор. Но не прошло и двух часов, как в двигателе задышали поршни, стали выбивать ритм под аплодисменты клапанов. Пригожеву почудилось, что движок поёт про быстроходную «Магдалину». Маркин осмотрел все уголки и закоулки судна, определил, где что надо залатать. С борта «Крылова» перекинули ему нужные материалы. Он попросил ещё мешок цемента, обнаружив ненадёжно заделанную пробоину.
-Что-то они завели как пластырь, - предположил он, - а изнутри заделали соплями, ненадёжно. Поставим тут ящик, зацементируем…
С Пригожевым боцман заделал и мелкие течи, закрепил снасти. Им удалось наладить и рулевое устройство. Всё сделали по-хозяйски, как для себя.
-Не может быть! Двигатель нас и в хорошую погоду подводил, а тут он сдох окончательно, -ушам своим не поверил Родригес, когда Пригожев сообщил ему, что движок поёт про «Магдалину».
-Наш Кулибин ещё не такие чудеса творит, - сказал он удивлённому испанцу.
-Амиго Кулибин! Познакомь меня с механиком Кулибиным…
-Его фамилия Сизов. Кулибиным у нас называют очень изобретательных мастеров, - пояснил Дима, - А теперь вы сможете своим ходом вернуться в Бильбао. Хорошо бы, чтоб из порта кто-нибудь пришёл вас подстраховать. Мы не сможем, и так теряем вторые сутки.
-Теперь-то мы дойдём. Мы итак вам по гроб жизни благодарны. Богу за вас благодарны! Вы, мало того, что спасли, так и вернули к жизни «Магдалину»! Мою любимую, - восторженно произнёс Хорхе.
Всё же из Бильбао пришёл буксир, помощь которого уже не понадобилась. Слёзы благодарности катились по лицу Родригеса, обнимавшего Сизова и Пригожева.
Глядя на испанских рыбаков, а затем, проводив взглядом третьего помощника, поднимавшегося в ходовую рубку, Дима подумал о том миге — между жизнью и гибелью. Секунда света угасающей ракеты решила не отдавать рыбаков морю. И с какого перепуга лезет в голову, навеянный песней о морском дьяволе вопрос, где лучше? «Лучше лежать на дне, в синей прохладной мгле, чем мучиться на суровой, жестокой, проклятой земле». Слишком часто гоняли фильм «Человек-амфибия»с этой песней рыбака. В голове застряла, не выковыривается. На фоне спасения испанцев реальность трагедии в море, когда глубокое становится близким, физически ощутимым становится дно, невольно приходят такие мысли.
Дима привычно делился своими мыслями с дневником. В долгих дальних плаваниях многие моряки выкладывают товарищам всё о себе до донышка. К концу рейса на душе звенящая пустота. Пригожев с интересом слушал, но его выручал духовник-дневник. А в этом рейсе у дневника появился конкурент – женщина. От Моряны он ничего не утаил из своего прошлого, откровенно делился мыслями, тревогами, делами и планами. Вот и опять пришёл к ней.
-Знаешь, после работы с боцманом на «Магдалине» подумалось: не важно, что он говорит, важно что делает. А всё он делает классно!
-В море, Дима, многие приходят по призванию. Кто-то с детства мечтает, кто-то загорается романтикой дальних странствий, начитавшись приключенческих книжек. А кто-то, как я, случайнопопадает и вдруг понимает, что море его судьба. Я с детства плаваю быстрой рыбой. И только сейчас поняла: море — моё предназначение,оно мне больше всего по душе.
-Больше меня?
-Вместе с тобой. Без тебя я бы его не открыла…
-Ты — Моряна! Море моё бескрайнее, тёплое, ласковое, - обняв Марину, он продолжал осыпать её поцелуями. В их близости, гармония духовного и физического не угасала, а нарастала новизной ощущений. Среди ночи Пригожев не вернулся, как обычно, в свою каюту. На переходе в этом не было острой необходимости: ранних звонков не предвиделось, не то, что на промысле, когда тебя могут выдернуть в любое время.
-Доброе утро!
-Самое лучшее в мире, доброе утро моё, - пропел он в ответ, притянув к своей её голову, покоившуюся на его руке.
Подниматься не хотелось, хотя уже послышались шаги Маркина, вернувшегося после завтрака в свою каюту. В салоне, наверное, кок окно камбуза уже захлопнул, все разошлись.
-У меня есть, чем позавтракать, - сказала Марина, как всегда угадав, о чём он подумал.
Как такое происходит, откуда возникает такая связь между ними?Совпадения или нечто свыше? А её особенный утренний голос? У неё хорошая речь, верные интонации и проникновенная душевность, когда заходит речь о личном. Но её утренний голосни с чем не сравним. Его звуки отдаются в сердце. И совсем неважно, о чём она говорит. Это голос любви. Так ему представляется. Необъяснимо… Никогда он не слышал ничего подобного.И тут же пришла в голову мысль: «Что за дурацкая привычка всё себе объяснять, описывать в дневнике, гася остроту чувств».Это простодушному Маркину кажется, что он много знает. А он себя не знает – сейчас вообще не узнаёт, но уверен, что хочет каждый день просыпаться под звуки этого голоса.
А впереди долгожданный берег и полная неопределённость. Расстаться с Моряной или с женой? Жить с женой и с Моряной? Его Нина – мать любимой дочери – родной человек. Девятнадцать лет не перечеркнёшь, не сотрёшь в памяти. Что же остаётся? И ещё этот чёртов партком. Уж там полная определённость по персональному делу коммуниста Пригожева. Армирована железной партийной принципиальностью. Большевики против меньшевика, заключил он историческую аллюзию горьким сарказмом. Его и раньше посещали крамольные мысли за гранью линии партии. Но о своих разочарованиях он ни с кем не делился. Иначе пришлось бы распрощаться не только с загранкой. С такими думами возвращался Пригожев в родной порт, ставший портом приписки его семейных и служебных проблем.
«Крылов» входил в гавань на рассвете. Дима вышел на бак,под мелкие сочувственные капли дождя. Дальше всё проходило по обычной схеме: пограничный контроль, таможенный досмотр… Всех предупредили: до особого распоряжения борт судна не покидать. Встреча предстоит торжественная в присутствии руководителей области и Минрыбхоза.
К десяти часам,как по заказу, очистилось от туч небо и заулыбалось солнце, высвечивая золотой блеск труб духового оркестра, играющего бравурную музыку. Потом пошли речи однадругой ярче и правильней, слова рассыпались выверенные, попадая в микрофоны репортёров.
Забебенин заранее подготовил Ежову для выступления «рыбу» без костей, с акцентами на лидеров соцсоревнования,мобилизующую роль партийной и профсоюзной организаций. На радость встречающих капитан упомянул имена многих членов экипажа. Пригожев не ожидал услышать своё имя, знал, что не числится среди представленных к наградам.Но оно всё же прозвучало.Увидел, как заискрились восторгом глаза дочки и расплылось в улыбке лицо жены, когда произнёс Ежов: «Без рыбмастера Пригожева мы бы не справились с большими уловами».
Наконец моряки смогли обнять близких, друзей, и Дима услышал тёплое слово «папуля». Вот ведь что происходит, когда ступаешь на берег. Пригожев отметил это давно: моряк становится другим человеком. Всё передуманное в рейсе и на переходе, особенно на подходе к порту отступает, заботит уже иное. Так и на этот раз, ожидался крутой поворот в семейной жизни и большие неприятности в служебной. Были мысли во всё посвятить жену. Не сомневался – поймёт, простит, найдёт выход, устраивающий обоих и не травмирующий дочь. Размышлял: может, открыть ей дневник, где сам себе объяснял происходившее между ним и Мариной Зарс? Но странное дело, почти ушедшая в рейсе из памяти Нина, когда появилась на причале и отыскала его своими большими карими глазами, оживила в нём былую привязанность. Родной дом ещё дальше отодвинул его идеюво всём признаться.Новое добавление в коллекцию ракушек обрадовало Стеллу, а кораллы причудливых форм привели в восторг и маму. Праздновали приход вместе с семьёй Акопяна. Это уже стало традицией. Ашот предложил тост за Диму:
-Если бы все были такими, как мой друг, коммунизм не был бы утопией!
Он не стал объяснять, почему так думает, но Пригожев понял, чем вызвана такая оценка его роли в рейсе, о котором шёл у них разговор за столом. Обычно он по приходу пил в меру, даже пропускал тосты, если гости частили. В этот раз он пил больше обычного, но не дошёл до отключки, как планировал. И удивляясь себе, потянулся к Нине, ощущая приятное тепло её тела…
-Говорят, вам подкидывают в еду таблетки, угнетающие потенцию, - освобождаясь от его объятий, после небольшой паузы сказала Нина.
-Чепуха всё это! На меня, наверное, водка подействовала…
-Может быть, - согласилась жена.
… В новый день его окунул утренний голос жены – знакомый, обыденный, как «доброе утро, дорогие радиослушатели». Где ты, Моряна?
Пригожева теребили газетчики из «Приморского маяка»: там он был своим — внештатным корреспондентом. В отличие от предыдущих рейсов он не принёс в редакцию очерки в рубрику «Письма с промысла». Главный редактор Анатолий Ермолаев, его давний друг, одноклассник, которому после каждого рейса он привозил ракушку,заподозрил неладное:
-Не пойму тебя, Дима. Рекордный рейс «Крылова»… Ожидали, вот ты вернёшься, мы опубликуем неформальный рассказ о том,как это было. Ты же умеешь по-человечески. А ты отделался скупыми радиограммами. Что-то не то… что-то тебя из колеи выбило. Скажи, не темни.
-Эта история не для печати, Толя. Доказать ничего нельзя, поскольку всё произошло за тридевять земель, в иностранном порту. Короче,в Такоради, втихаря продали наши товарищи – кэп и трое его корешей – тонн пять сардины. А когда я кипиш поднял по этому поводу, меня обвинили в клевете ивынесли строгое партийное взыскание. Персональное моё дело ещё крутится где-то в райкоме. Сейчас тормознулось, наверное, в связи с орденоносной кампанией. Ежов, ты же знаешь, вот-вот звание героя соцтруда получит. Разве позволят его имя трепать в контексте с кражей рыбы из рекордного улова. А когда победоносные страсти улягутся, жди, Толя, «крыловского» помполита. Забебенит он свой материал «Ответ клеветнику» или что-нибудь в этом духе.
-Нет, Дима, наш стакан не на половину пустой, полный наполовину. Будем оптимистами Ты мне, пожалуйста, передай всё, что есть у тебя на эту тему. Наши газетные «кроты» тоже пороют.
«Рыжий Ермола», прозванный так вшколе, всегда отличался бодрым духом и верой в приоритет правды. Это и привело его в журналистику. После школы он не раздумывал: журфак МГУ обозначил себе ещё в восьмом классе. Однако с первого курса понял, что сам должен постичь то, чему невозможно научить. История КПСС,история большевистской печати и прочие предметы не сделают из тебя профессионала, их надо сдать и забыть.Они только к одному готовят: «правильному» взгляду, что партийная правда выше жизненной.
-Неисправимые мы,Толя, оптимисты и романтики. Рядом жизнь бьёт ключом… и всё по голове.А мы – твердолобые всё прём на партийную стенку, где забебенины стоят плечом к плечу. Вот возьмёшься ты за перо, а из рыбного отдела обкома тебе по рукам… Куда ты денешься, когда тебе посоветуют перечитать статью «Партийная организация и партийная литература».
Дима покачнул и положил на бок подаренную Ермоле ракушку «Парусник». Такуюже, только со сколом дома оставил: - «Нам сгодится и такая, - сказал дочке, - а Рыжий – коллекционер».
-Нет, Дима, у тех, кто к штыку приравнял перо, патроны не кончились. «Пока я стрелять умею, я должен идти вперёд!» И потом… Я ещё мог бы понять твоего капитана, еслибы он торганул рыбой в интересах экипажа. В конце концов это их общий труд. А тут откровенное воровство! Он не в трюм, а в карман каждого моряка залез. Это же подлянка! Я сам этой темой займусь и пусть у меня руки отсохнут, если позволю вырвать перо. Дима грустно улыбнулся:
-Красиво говоришь, я запишу. Ты же надоумил меня вести дневник. А ты лучше готовься взять интервью у героя — Василия Викторовича Ежова. Могу помочь.
-Спасибо. Зная твою историю, я сам с ним говорить не хочу. Поручу кому-нибудьпошуметь вокруг вопроса, как говорил наш комсомольский секретарь.
На следующий день после прихода на борт «Крылова» поднимались один за другим журналисты. Шла медийная артподготовка к часу, когда высокая награда упадёт на грудь героя. Забебенин направлял потоки, рекомендуя, с кем и о чём желательно говорить. Репортёры, предпочитавшие свободный поиск, попадали к рыбмастеру, который охотно говорил о своих товарищах и никак не отмечал свою роль в достигнутом успехе. Только один дотошный телевизионщик стал допытываться, как это в африканских условиях оказалось возможным сохранять и перерабатывать большие уловы. Что предпринимал Пригожев для спасения улова от коварной жары? Дима переводил стрелки на других, но другие возвращали журналиста к нему.
Тралмастер Сиротин чётко заявил:
-Еслибы не рыбмастер, протухли бы на палубе наши сверхплановые центнеры.
-Так я могу и о нём так сказать: еслибы не тралмастер, не было бы столько рыбы на палубе, - встрепенулся Дима, когда емупередали слова Сиротина.
Его уже стала раздражать эта суета. Раньше такие дела готовились тихо, никто не сливал информацию о них журналистам. В наградной суматохе секретарь парткома Владислав Дмитриев не спешилс персональным делом Пригожева. Оно в этой ситуации было совсем некстати. Вдруг повернётся не так как надо, все карты смешаются. Но, заглянув в красную папочку и перечитав все материалы, которые Забебенин в ней собрал, всё же решил:рассмотреть вопрос, чтобы оградить будущего героя соцтруда от компрометирующей информации больного на голову рыбмастера. Не откладывая дело в долгий ящик, Дмитриев распорядился ознакомить с ним парткомиссию. Первым внимательно прочитал персональное дело врач Савелий Давыдов. Аккуратно сложив листок со своими пометками, он сказал Дмитриеву:
-Так это мой пациент. Тут явная патология,навязчивая идея правдоискательства.
- Вот и у меня такое впечатление, что у Пригожева крыша поехала. Так-то он хороший моряк, классный специалист. В позапрошлом году одиннадцать месяцев отпахал в море, может сказалось?
Получив приглашение на партком, Пригожев неожиданно разволновался:«Что будет? Как на пароходе, или как-то иначе?»
Незнакомые все лица,кроме Дмитриева.Забебенщины объелись, сказал про себя, а вслух: «День добрый».На столе перед председательствующим его дело в красной папочке. Помполит при нём складывал туда объяснительные второго помощника,боцмана и матросов. Там же его заявление и, конечно же, копия протокола собрания.Странно, ему даже не представили тех, кто будет над ним суд вершить. Седовласый, видно, ветеран комиссии, задал вопрос в лоб:
-Скажите, что побудило вас оклеветать товарищей?
-Я могу сказать, что побудило товарищей обвинить в этом меня.
-Хорошо,расскажите свою версию происшедшего.
- Нет у меня никакой версии. Есть факт воровства, свидетелем которого я стал.
-Как это происходило? - спросил Савелий Давыдов.
-Вы же об этом читали в моём деле. Могу всё повторить и не собьюсь, потому что ничего не придумывал!
-Расскажите, пожалуйста.
Пригожев, что-то пересказывая, всегда улучшал текст, редактируя себя, но факты оставались неизменными. Это свойство ещё в школе отличало его от зубрил.Когда он закончил, Давыдов поинтересовался:
-Вы страдаете бессонницей?
-Нет.
-Почему же далеко за полночь вы оказались у трюмного люка?
-Иногда я задерживаюсь, делая личные записи.
-А голова …
-Голова у меня в порядке, - не дождался конца вопроса Дима, - шумов нет, посторонних голосов не слышу.
О чём говорили после его ухода, догадаться не трудно. Не «врачебный» консилиум, но почему-то все согласились с Давыдовым, считавшим что Пригожев одержим «болезненным правдоискательством».Основывались на первичных материалах расследования судовой комиссии, показаниях «оговоренных» товарищей и авторитетного капитана.
На следующий день Пригожеву сообщили о том, что принято решение объявить ему строгий выговор с занесением в учётную карточку. Решается вопрос о возможности дальнейшей его работы на судах загранплавания.Ожидаемое оказалось неожиданным. Ни одно событие в его жизнине отдавалось такой болью в сердце. Он чувствовал себя раздавленным гнётом несправедливости,беспомощным, свинцовым грузом опускающимся на дно. Оставалось единственное существо, удерживающее его на поверхности житейского моря — Моряна.
Марина встретилась с бывшим сослуживцем мужа. Случайно, в базе тралфлота, которую он курировал по линии КГБ. Отто называл Геннадия Зиновьева человеком с ревизионистской фамилией. Они дружили семьями, дети ходили в одну школу, вместе праздники встречали.
- Мне нужна твоя помощь, Гена, чтобы восстановить справедливость. И это касается не только одного человека, пострадавшего за разоблачение расхитителей государственной собственности с цельюнезаконного получения валюты.Возможно, этот способ используют при добыче рыбы в Гвинейском заливе и другие наши суда.
Он пригласил её в управление госбезопасности..Прочитав написанный ею текст об «операции» в Такоради, задал вопрос:
-Пригожев твой друг? Ты так детально излагаешь его наблюдения …
-Да, сейчас это самый дорогой для меня человек, - созналась она.
- Понимаю… сочувствую.По своим каналам мы всё выясним. Не знаю, смогу ли тебе доложить о результатах. Сама знаешь, работа у нас имеет свою специфику. Но так или иначе справедливость восторжествует… с нашей помощью.
- Жду и надеюсь, - сказала ободрённая Марина.
Помполит уже неделю томился, ожидая наградения. Он так и видел золотой профиль Ильича на «мундире», как именовал свой двубортный форменный пиджак. На нём красовались медали за боевые и трудовые заслуги, орден «Знак почёта»,университетский «поплавок», на рукавах блистали галуны – три широких золотых. Задумался, может, новый «мундир» заказать, да вроде и этот ещё хорош. Сам погладил его через мокрую тряпку. Надо быть наготове.
«Крылову» до выхода в очередной рейс оставались считанные дни, но судноне старались, как принято с промысловиками, вытолкать в море. Напротив, тянули резину в ожидании события, о котором в порту знали все. На взводе был даже приблудный пёс у проходной.
Забебенин уговорил секретаря парткома потревожить товарищей в обкоме партии по поводу ускорения наградного процесса. Пусть побеспокоят кремлёвских бюрократов, объяснят, почему в данном случае нельзя идти по обычной схеме. Речь о плавсоставе, ситуация особая. Дмитриев отважился позвонить первому секретарю обкома, члену ЦК, который может реально повлиять на ход событий. По короткому телефону, минуя секретаршу, говорил стоя. Всё чётко изложил, делая акцент не только на моральные, но и экономические потери: чего, например, стоят сутки задержки «Крылова» в порту. Сказывалась школа флотского политработника, капитана первого ранга. На том конце провода его выслушали, не перебивая. Только после короткой паузы прозвучал вопрос:
-У вас всё?
И после утвердительного ответа, последовала фраза, от которой Дмитриев осел, почувствовав тяжесть ослабевшего тела.
-Что значит «подмоченная репутация»? – переспросил он.
-Будем вместе разбираться. Это мнение компетентных органов.Пока больше ничего оботклонении представления Ежова к награде не могу сказать и вам по этому поводу давать какие-то комментарии не следует.
Забебенина, напряжённо слушавшего разговор начальства, прошиб холодный пот.
-Наверное, стало известно о пьянстве Василия Викторовича, - предположил он.
-Победителям такие грешки прощаются, - отверг эту версию опытный партработник, - здесь что-то посерьёзней.
Помполит сразу сообразил «что». Вспомнил прерванную неожиданно стоянку в Такоради, когда по настоянию стармеха Акопяна следовало выяснить в порту, вывозили ли среди ночи «крыловскую» рыбу. Скорее всего, это сделали за них «компетентные товарищи». Его догадка попала в цель. Действительно, по своим каналам, как обещал Зиновьев Марине, всё в Гане проверили. Нашёлся рефрижератор, перевозивший рыбу с «Крылова» в торговые точки Кваме Смита. Подтвердил и сам Смит, что рассчитался наличными с капитаном. Он не сомневался, что всё законно, налоги заплатил. Единственное, что его смутило — время передачи товара. Днём на судне никаких работ, зачем же подгонять рефрижератор поздней ночью?
Кто и как всё это установил покрыто тайной, но сами факты КГБ решил предать огласке. Выбор пал на «Приморский маяк», где главный редактор только и ждал своего часа,чтобы заняться историей, о которой был информирован не меньше, чем работники госбезопасности. Ермолаев сразу же после встречи с другом занялся журналистским расследованием. Посоветовался с приятелем-сыщиком. Нарисовалась схема, по которой Пригожев пишет заявление в прокуратуру, и возникает дело более серьёзное, чем то, что было на промысле. У следователя кто-то обязательно расколется, считал Ермолаев.
Но план его запоздал. Нужно ли говорить, что это его обрадовало? Карающий партийный меч, висевший над другом, теперь бумерангом возвратится к тем, кто его подвесил. Кто-кто, а Ермолаев знает, чем заканчиваются подобные дела.Многим горб ломали до полной потери всякой возможности реализовать свои способности, продвигаться по служебной лестнице. Конечно, его друг не сломался бы, но…
Анатолий, обычно писавший заголовок в конце работы над материалом на этот раз начал статью с него. На чистом листе вывел крупными буквами: «Пятна на мундире». Он не читал на расстоянии мысли Забебенина, ничего не знал о его мундире. Но знал о замаранной чести капитана, его первого помощника, секретаря парткома и иже с ними. Само событие и поведение действующих лиц выявило это недвусмысленно. Ермолаев встретился и поговорил с каждым из них, свято соблюдая принцип — дать критикуемому возможность опровергнуть то, в чём он будет его обвинять. Наиболее трудным оказался разговор с секретарём парткома Дмитриевым. Тёртый политработой калач, он привык манипулировать газетчиками.
Узнав, о чём пойдёт речь, сразу попытался поставить редактора на место.
-В обкоме партии считают, что парткомиссия во всём разберётся и сделает соответствующие выводы. Мы за помощью к прессе не обращались. Поэтомуизвините, у меня неотложные дела.
-Так может, вы предложите ЦК запретить прессе заниматься темами партийной жизни, - иронично спросил Ермолаев, - Не лучше ли вам сейчас обозначить свою позицию, чем после публикации возмущаться и сотрясать воздух запоздалыми оправданиями.
-Ладно, задавайте свои вопросы, - обмяк Дмитриев, хорошо знающий остроту пера редактора.
-Скажите, Владислав Владимирович, вы рекомендовали открыть персональное дело коммуниста Пригожева и объявить ему строгий выговор?
-Нет, я согласился с предложением Забебенина.
-Персональное дело у вас в парткоме. Можно его посмотреть, открыть протокол партийного собрания?
-Нет. Это закрытый документ…
-Под грифом «секретно»?
-Не то чтобы, просто не положено.
-Хорошо, я напомнюпо протоколу, который хранится у Забебенина. Там он предлагает взыскание, ссылаясь на полученные от вас рекомендации. Более того, вы даже советовали списать Пригожева на берег, но это никто не поддержал.
По лицу Дмитриева пошли пятна.Он поднялся из судового кресла, которое ему доставили в кабинет из ушедшего на капремонт парохода, сказал:
-У меня сегодня дел невпроворот.Честь имею.
Насчёт чести надо подумать, сказал про себя Анатолий. Товарищи, приписывающие себе ум, честь и совесть эпохи, в этой истории пренебрегли ими. Но он не станет хлестать их громкими словами. Он опишет их деяния, которые вызовут у читателей вопрос, куда товарищи спрятали свои совесть и честь, а также честь партии и честь мундира?
Собрав материал, Ермолаев взялся за перо. Никто его не торопил с публикацией, а главное -не тормозил.Руки были развязаны, факты утряслись, вызвав в голове сюжетный ход. Не детективный, разумеется, а о происхождении пятен на мундире.
Публикация в «Приморском маяке» переполошила рыбацкую публику. Звоном рынды над портом и городом прозвучала весть, что на месте звезды героя у капитана Ежова появилось позорное пятно. Испачканными оказались «мундиры» партийных и флотских командиров. Решено было от уголовного дела воздержаться, победителей не судить. Но отозвать представления к правительственным наградам и лишить премий участников хищения.Обком потребовал немедленно снять взыскание с коммуниста Пригожева.
На приморский город наступала летняя жара. Балтийский берег редко ласкает солнце, а тут природа и хорошие события сошлись,чтобы доставить радость Диме Пригожеву и Марине Зарс. Они созвонились, встретились на курортном пляже и побрели по берегу до дюн. Выбрав подходящую «сковородку», распластались на мягком, золотистом песке.
-Прозрачное небо над нами и чайки кружат над волнами, - пропел, глядя ввысь, Дима.
Почти неделю они не виделись. Накопилось столько новостей – неприятных и радостных, но ни о чём серьёзном не хотелось говорить. Просто любить, наслаждаясь друг другом.
Пригожев снял номер в гостинице «Чайка», заказал столик в ресторане, пригласил отужинать с ними Ермолаева.Анатолий, вдохновлённый «эффектом разорвавшейся бомбы», как говорили о его публикации, заявил, что напишет очерк «Рыбмастер» во славу интересной профессии и её лучшего представителя.
-Есть лучше меня, - возразил Дима, - ты скажи, кто тебя снабдил информацией из Ганы?
-Места надо знать, где кроты водятся, - отшутился Анатолий.
-Потом я тебе кое-что по этому поводу расскажу, - вступила в разговор Марина.
-Ищите женщину! За женщину, - поднял бокал Ермолаев.На самом деле о её роли в «раскопках» той истории он ничего не знал.
Ночь в гостинице прошла почти без сна.
-Недолго длилась наша разлука, а впечатление, будто проснулись в первый день медового месяца, - произнесла Марина своим неповторимым утренним голосом.
-Поедем снова к морю. Солнце манит, волны зовут, - мечтательно отозвался Дима.
- Да, море зовёт. Скоро в рейс. Уже жду не дождусь, - сказала Марина, укладывая вещи в пляжную сумку.
Впереполненном потными пассажирами вагоне они доехали до побережья и по мокрому песчаному краю пляжа пошли на свою дюну. По пути обратно решили искупаться. Море волновалось, но купающихся было много. Близ волнореза резвилась ребятня. Ныряли, орали, хохотали. Вдруг послышался крик: «Спасите»! Дима бросился в воду. Марина вслед за ним. Он нырнул, вытолкнул на поверхность нахлебавшегося воды пацана, которого подхватил кто-то из подплывших взрослых. Марина увидела кровь до того, как голова Димы скрылась под водой. Нырнув, она не сразу его обнаружила, его уже стало относить на глубину. Как ей удалось вытолкнуть наверх раненного Пригожева, знает только коварное отбойное течение, унесшее её неведомо куда.
Подоспевшие к месту трагедии спасатели откачали Диму, обработали рану, полученную при прыжке в воду за мальчиком. Свидетели всего происходившего у волнореза молили спасателей:
-Помогите! Там женщина. Она спасла этого мужчину, а сама не выплыла. Вот здесьэто было, здесь… На поискиотправился спасатель- аквалангист.Пришедший в себя Пригожев ошалело осмотрелся вокруг, не находя Марину. Спасатель стал объяснять:
-Женщина, которая за вами ныряла, не выплыла. Судя по всему, её унесло отбойным течением. Такое тут бывает.
Сквозь гул в голове, слова казались нереальными, будто он всё ещё под водой. Как это не выплыла Моряна, плавающая, как быстрая рыбка? Что это – плохой сон или страшная явь?
-Никого не обнаружил, - сказал вернувшийся аквалангист. Надо вызывать водолазов, поискать подальше, пока тело не унесло в тар-тарары.
Оглушительная реальность больно, со звоном в ушах сжала голову Димы. Пошатываясь, он прошёл к месту, где они сложили свою одежду, илёг на песок, уткнувшись лицом в платье Моряны. Не стон, а какой-то звериный вой вырывался из его груди. Кто знает, сколько времени в таком исступлении он бы пролежал, не чувствуя ночной прохлады. Но пришли пограничники наносить контрольно-следовую полосу и увидели его.
-Пить надо меньше, - съязвил ефрейтор, помогая ему подняться.
-Много ты понимаешь, юный мичуринец,- приобнял невысокого погранца Пригожев.
Поседевшего, исхудавшего за несколько дней Пригожева бухгалтерша расчётного отдела базы узнала не сразу. От неожиданности она вместо привычного«Димуля»,назвала его Дмитрием Ильичом, вспомнив его отчество. Опомнившись, спросила:
-Чем могу помочь?
-Мне нужны данные аттестата Марины Зарс на дочь. Хочу на неё оставить свой. Я уже написал заявление на спаренный рейс, надо всё успеть до отхода.
С дочерью Марины он даже не успел познакомиться, а предстать перед ней живой причиной гибели матери не мог. Что он скажет? О чём расскажет?
Почти все деньги, полученные за рейс, он отдал водолазам. Они убеждали его в бесполезности дальнейших поисковуже на вторые сутки, но он настоял на третьем дне, надеясь на нечто невероятное.Почему Моряну забрало море? На дневниковой странице он десяток раз повторил этот вопрос, будто бумага способна ответить.
Дневник знает всю историю их любви. Может в море, когда придёт в себя, перепишет, переживая невозвратное, отправит марининой дочери, имеющей право знать. Решение уйти на год в моря казалось ему спасительным.Она навечно осталась в море,и он будет рядом в бескрайнем просторе так долго, как это возможно. Но в сердце — навсегда. Он продолжит ей рассказывать обо всём, как раньше,ничего не тая. Наивно, но она поймёт и услышит.
Решение Пригожева после спаренного рейса остаться на промысле, родственники не поняли. Но он так и переходил с одного судна на другое и не собирался возвращаться в родной порт.Востребован Пригожев был везде.То как технолог, то как наставник… Ходил в традиционные районы промысла и осваивал новые. Лов нототении и криля в антаркитических широтах, гонялся за тунцом на Патагонском шельфе.
Потеряв его след, Ермолаев позвонил начальнику базы. В ответ услышал:
- Да он — чудак,из морей не вылазит. Почему? Никто не знает. Капитаны его друг у друга с руками отрывают. Классный специалист, хотя и замечают за ним некоторые странности. Буду его отзывать, пока не чокнулся. А сейчас он на «Персее», радируйте.Ермолаев тотчас отправил радиограмму: «Все обеспокоены твоим молчанием». Ответ Димы его озадачил: «Всё в порядкетчк Моряна рядомтчк ваш Пригожев».
Что значит «рядом»? Что за чёрный юмор? Надо вытаскивать Диму на берег и показать врачам.Обдумывая ситуацию, Анатолий решил прибегнуть к помощи димкиной семьи. Предложил дочери написать отцу письмо, которое бы вызвало обеспокоенность за её судьбу. Конечно, оказия на доставку письма дело долгое: неизвестно, кто в ближайшее время пойдёт в Тихий океан, или окажется близ «Персея». Но не сидеть же сложа руки, надо действовать, считал Ермолаев.
На «Персее» Пригожева окрестили лунатиком. Приметили его ночные брожения по палубе с долгими остановками у борта. О чём он мог думать, вглядываясь в ночную тьму? А он и не думал. Он видел Моряну, слышал её голос.Собственно, её голос и поднимал его с койки. Сквозь шум волн отчётливо звучали слова: «Вставай, Дима, иди к воде, я тебя жду».В последнее времяон спал не раздеваясь, ожидая её вызов. Вставал резко, как по аварийной тревоге. Сбрасывал одеяло, ступая по нему, выходил из каюты, шёл на ют.
Невероятно синее море освещало, стоящее в зените огненно-красное солнце. За бортом мертвенно застыла вода, будто это и вовсе не вода, а ртуть... Но вдруг из глубины вырвался фонтан высоких струй, рассыпающихся хрустальными каплями, большой хвост рыбы забился, блестя золотой чешуёй. Потом скрылся под водой, над ним возникло нагое женское тело с высокой грудью.Рыбой–женщиной была Моряна. Она пела под цветомузыку природы. Закончив пение, утренним голосом позвала:
-Иди ко мне, Дима.Мы с тобой одно целое. Если я не могу к тебе, ты должен пойти ко мне.
-Не могу я сейчас. Завтра придёт плавбаза, надо сдавать рыбу.
-Тогда в другой раз. Только ты меня не забывай.
- Не забуду, Моряна.
Ещё не раз он слышал её зов, ноу него оставались незавершенные дела. Он не мог подвести товарищей.
Получив письмо от дочери, Дмитрий встревожился за её здоровье и пассажиром пошёл на транспортном рефрижераторе домой.Дни долгого перехода утомили его вынужденным бездельем. Моряна перестала его беспокоить и,думая о ней, он ловил себя на мысли, что в конце концов должен избавиться от этого наваждения. Там,на берегу, он нужен, очень нужен.
На обратном пути был заход в Санта-Крус на Тенерифе. На этот раз он мог себе позволить на скопившуюся валюту купить дочери вещи из замши, как планировал ранее. И то, что Марина не смогла купить своей дочке, тоже купит. А как обрадуется Ермола коробке с ракушками. Там одних его любимых каури штук десять.
В кают-компании Пригожев свой: с одними ходил в Северную Атлантику, с другими —в Южную, а многие о нём знают по сенсационной статье «Пятна на мундире». Разговоры о береге постепенно вовлекали его в жизнь, от которой он так надолго отрешился.
Вот уже вышли из широт вечного лета,скрылись за кормой цветные подмигивания Канарских островов. Вот повернули от Пиренейского полуострована север, вошли в ворота Атлантики — Бискайский залив. Атлантика напомнила о себе небольшим похолоданием и усиливающейся качкой.
Пригожев, утомлённый бездельем, долго не мог уснуть.За полночь его позвал знакомый утренний голос:
-Иди же! Я тебя заждалась…Он прошёл на ют, стал смотреть на волны. Они опадали, поверхность моря выравнивалась, светлела, наливалась синью и неожиданно ослепительно заблестела под светом прожектора за правым бортом. И, как обычно, забил фонтан, но на этот раз невообразимо высокий. Цветные струи рассыпались гроздьями хрусталя.Моряна выпрыгнула и, оторвавшись от поверхности воды, затрепетала хвостом в такт песни, слов которой он не мог разобрать. Наверное, она поёт теперь на языке рыб.Смолкнув, Моряна повернула к нему лицо:
-Иди ко мне, любимый…И он пошёл к ней по воде холодной и твёрдой, как корабельная палуба... Каждый шаг гулко отдавался в его ушах звоном рынды.Моряна разбивала хвостом цветные струи фонтана, вознесшись над синью моря. Она подняла руки, сделав повелительный жест, и всё вокруг застыло. Оборвались в ушах звуки шагов, её непонятная рыбья песня. Откуда-то стала доноситься песня о вечной любви, которую подхватили его губы.Слов он не помнил и только повторял: вечная любовь, вечная любовь, вечная любовь…
-Иди, иди, иди, не бойся, Димуля, - донеслось до него.
Никогда она его не называла Димулей. Может, это всё сон? Нет, это её чудный утренний голос, всё её… до хвоста. Какая удивительная на нём чешуя! Золотая, с бриллиантовым блеском. Такой в жизни не бывает, разве что во сне.И снова сомнения прерывает голос Моряны:
-Сейчася уйду под воду. И ты ныряй вслед за мной, как я у волнореза нырнула за тобой. Там, на глубине мы вечно будем вместе.
-Нет, не могу я, - вскричал он, - Мне на берег надо. Там наши дочки, надо им помочь. Потом приду…
Но металл палубы вдруг стал холодной водой, гладь моря поднялась огромной волной, сдавила его, оборвав последний крик.
Моряна
© Copyright: Борис Нисневич, 2023
Свидетельство о публикации №223110501493
Свидетельство о публикации №223110501493
Рецензии