Враг народа

Враг народа

Очищение - это путь человека как человека. Очищение через развитие мысли о виновности есть лишь момент этого пути. Очищение совершается проще всего не с помощью внешних действий, не с помощью магии. Очищение - это процесс внутренний, никогда не кончающийся, это постоянное становление. Очищение - это дело нашей свободы. Снова и снова каждый из нас оказывается на распутье: либо к очищению, либо в муть.

Карл Ясперс
"К вопросу о виновности немцев"

 - Здравствуйте, Елена Александровна, заходите.
 Стройная и высокая девушка лет 35-ти невозмутимо прошла в кабинет директора, где уже находился её сын Игорь – такой же стройный и уже более высокий, чем мать, в свои пятнадцать.
 - Мне сказали, - Елена сняла широкие солнцезащитные очки, - что Игорёша не сдал какой-то тест. Если это так, то я не совсем понимаю, зачем меня вызвали. Вы ведь знаете, что он отличник и обязательно сдаст его в другой раз. Верно ведь, Игорёша?
 Игорь с негодованием отвернулся к окну: мать предсказуемо решила разыграть комедию. Разумеется, она знала, по какому поводу её вызывают.
 - Не совсем так, Елена Александровна. Этот тест не на знание. За него не ставят оценки.
 Директор школы, Ирина Петровна – невысокая и полноватая женщина немногим за шестьдесят, - поправила на переносице очки с толстыми стёклами и достала из папки несколько скреплённых степлером листов бумаги.
 - В таком случае, тем более, не понимаю, в чём проблема, что вам понадобилось вызвать меня. Если это просто какой-то дурацкий опросник или что-то в таком роде.
 - Он не дурацкий! – Резко одёрнула её Ирина Петровна. – Это опрос, проводимый по указанию вышестоящего начальства. Он необходим, чтобы выявлять оппозиционные настроения среди старшеклассников. Потому как школьники сейчас, насмотревшись интернета, выходят на митинги или пикеты, а потом оказываются в полицейских участках или даже в тюрьме. Необходимо это заранее выявлять и проводить меры по недопущению подобного.
 - Какой… ужас. – Нарочито равнодушно проговорила Елена.
 - Именно, что ужас, и напрасно вы, Елена Александровна, с таким пренебрежением относитесь к этому. Это сейчас настоящая проблема. Знали бы вы сколько школьников уже… Вот поглядите.
 - Что это?
 - Это опросник «Считаете ли вы, что быть русским стыдно».
 - Мм?
 - Например, вот вопрос: “Оказавшись за границей, станете ли вы скрывать, что вы из России?” или вот, к примеру: “Одобряете ли вы отмену русской культуры?” и варианты ответов: “да”, “нет”, “затрудняюсь ответить”.
 - И что же Игорёша как-то не так ответил?
 - Он не стал отвечать на вопросы.
 - Потому что они идиотские! – Не глядя на них, со стороны окна зло выговорил Игорь.
 - Молчи, пока тебе не давали слова. Уважай старших! – Не менее зло ответила ему Ирина Петровна, и несколько мягче продолжила жаловаться его матери:
 - Он просто написал в конце опросника. – Она ткнула пальцем в надпись, выполненную большим и понятным почерком на третьем листе. – “Не стыдно быть русским. Стыдно быть русским фашистом.”
 Воцарилась минутная пауза.
 - И? – Наконец, спросила Елена.
 Ирина Петровна аж вспыхнула от негодования:
 - Что значит ваше “и”?!
 - Что не так? – Спокойно переспросила Елена. – Или вы считаете, что быть русским фашистом это почётно и правильно?
 Игорь хмыкнул. Такой ответ матери ему понравился. Лишь бы она снова не включила дурочку, отыграв всё назад.
 - Вы же понимаете, что под словосочетанием “русский фашист” он подразумевает нас. Меня лично. Нашу власть, упаси бог. И всё это прямой путь сами знаете куда.
 - В террористы и экстремисты? – Спросила Елена. – В политзаключённые?
 - Видит бог, я этого не говорила. Вы сами. Вы сами. – Ирина Петровна нервно поправила толстые очки.
 - С чего вы вообще взяли, что он вас имеет ввиду? Или Путина? Может, он про Зеленского? Тот ведь русский. Ну почти. Еврей. Русскоязычный. С Донецка. А, Игорюня?
 - Мама, - обернулся к ней Игорь. – Ну какой же Зеленский фашист!
 Но мама всё же вернулась к своей привычной комедии.
 - А вот такой вот. Фашист-юморист. Как Чаплин в роли Гитлера. Видели, наверное, Ирина Петровна, фильм такой «Великий диктатор»? Не перепутайте только с просто «Диктатором», хотя там тоже что-то такое есть…
 - Елена Александровна, мы с вами не кино здесь обсуждаем, а поведение вашего сына.
 - Точно поведение? Или его политические взгляды? – Скептически возразила Елена.
 - Слушайте, Елена Александровна, если вы не примените свои методы воздействия, мне придётся обратиться в соответствующие органы и никому от этого лучше не будет…
 - Всё, я вас поняла. – Елена резко встала со стула. – Я вас услышала. И я приняла вас к сведению.
 Елена надела очки, чтобы скрыть гневный огонь, полыхавший в её красивых бирюзовых глазах.
 - Я поговорю с ним. Идём, Игорюня.
 Игорь подошёл к матери, однако Ирина Петровна схватила его за руку.
 - И вот ещё что, Елена Александровна, постригите его. Ходит как - не буду говорить кто - лохматый. Куда только отец смотрит?
 - Отец? Отец смотрит телевизор. Наших светочей мысли: соловьёвых-киселёвых, и радуется успехам нашей армии, доблестно уничтожающей братс… фашистский народ Украины. До свидания.
 Елена Александровна и Игорь вышли из кабинета директора, оставив негодующую Ирину Петровну в искреннем недоумении как люди могут быть настроены так резко против своего родного государства, избранного ими президента и защищающей их мирную жизнь армии.

***

 - Ты неплохо держалась, мам. Если бы время от времени не скатывалась в комедию.
 Солнце ослепительно сияло в этот октябрьский день, и Игорь щурился, сожалея, что не может, как его мать надеть тёмные очки, потому что вынужден носить очки обыкновенные – для зрения, которое в подростковом возрасте начало стремительно ухудшаться.
 - Неплохо держалась. – Передразнила сына Елена. – Да знал бы ты как мне хотелось вцепиться ей в лицо и вырвать её гнилой язык. Обычная совковая овца, которая не может без приказа начальства даже своей извилиной пошевелить, чтобы понять, что её слова и действия и есть этот самый фашизм. И что она и подобные ей и есть стыд русской нации, показывающей её как стадо покорных баранов. Как быдлоскот. Вот этот самый, который, вспоминая Брехта, “шагает в ряд на убой”.
 - “На то особый резон. На то особый отдел. На то особый режим.” – Монотонно проговорил Игорь.
 - Не дразни меня Янкой. Нынешние подростки такое не слушают.
 - Ну почему же. – Возразил матери Игорь. - Слушают. Мы много чего слушаем и ничем себя не ограничиваем в плане музыки. Не делим рок, попсу или рэп, не срёмся из-за этого, как вы раньше. Да и чем тот же Оксиморон хуже. Или вон Влади из Касты, которого ура-патриоты заклевали за то, что у него “длится февраль”.
 - Да, Касту я помню ещё по своей юности. И хотя я такое не слушала, они всегда казались мне каким-то правильным рэпом, честным что ли. “Горячее время ставит свою пробу” вот это вот всё.
 - А что слушала? – Спросил Игорь, хотя прекрасно знал, что мама его по юности была ещё той неформалкой.
 - Я слушала «Наше радио». И вот тоже все эти исполнители, которых там крутили, казались такими искренними и правильными. Нельзя было подумать, что они станут топить за власть и за войну. Даже какая-нибудь Чичерина, хоть и казалась мне всегда немного ебобо, но как иногда цепляла: “дальше тянется дорога”… Разве можно было представить, что она превратится просто в какую-то бесноватую, которая будет срывать флаги чужого государства в оккупированных городах.
 - Ну так сейчас одни генерят кринж, а другие их за это шеймят. И все имеют с того свой хайп. – Усмехнулся Игорь.
 - Ох ну разве нельзя сказать то же самое по-русски: одни творят дичь, а другие их за это шкнят, и все имеют с того профит.
 Мать и сын посмеялись, чувствуя, что сейчас находятся на одной волне, хотя так бывало, разумеется, далеко не всегда.
 - Ну не все ведь так скурвились как она, верно?
 - Больше чем хотелось бы. Большинство вообще отмалчивается в тряпочку. Были герои тогда, когда стало можно и даже модно быть против государства, а теперь этим государством пригретые, сытые и обласканные, теперь, когда государство стало пожирать своих же детей, просто молчат. Это, быть может, тот момент, которым ты и останешься в памяти. Момент, когда жизнь дала тебе эту возможность проявить себя, свой характер и свою волю. А ты испугался и промолчал. Таким ты и останешься в истории - молчаливым соглашателем.
 - Попутчиком. – Согласился Игорь.
 - Именно что попутчиком. Хотя нашлись немногие, от кого и не ждали особо, но они высказались. Земфира совершенно трагичным "Мясом". Макс Покровский неожиданно стал главным оппонентом всему этому зет-патриотизму. Шевчук предсказуемо не подвёл. А Гребенщиков и Макаревич тупо свалили. И всё же не нашлось настоящего и влиятельного рупора сопротивления даже из-за границы. Такого как Марлен Дитрих или Ремарк у немцев.
 - Ну Ремарка тоже после "Западного фронта" гнобили псевдопатриоты.
 - Тем не менее, Марлен была для всех немцев иконой, это уж точно. И ей предлагали огромные деньги, чтобы снималась в немецком кино, но принцип был важнее. Поистине великая женщина.
 - А у нас Пугачёва есть. – С напускной гордостью напомнил ей сын.
 - Да, есть, хотя она тоже молчит. А всё же не дала себя на старости запятнать этим несмываемым – а кровь сложно отстирать - позором. Так что не смейся, заслуживает уважения.
 - Зато у украинцев есть свой поющий рупор - Вакарчук.
 - Океан Ельзи мне всегда нравились. А после начала войны словно второе дыхание открылось. Новые песни полны трагизма и боли за свою родину. На «Нашем» раньше крутили Океан Ельзи и других украинцев. Можно ли сейчас такое вообразить? Ты не представляешь, каким прекрасным сейчас кажется то время. Тогда прайм-тайм крутили Тату и не было всех этих воплей о пропаганде. Казалось, что мы идём с Европой, немного запаздывая, но вместе. Одной дорогой. Даже Путин тогда был другой. Строил из себя либерала. Хотя умные люди уже тогда про него всё поняли. После трагедий «Норд Оста» и «Беслана», после «Курска» и его циничной ухмылочки: “она утонула”.
 - После взрывов домов…
 - Не знаю. – Покачала головой Елена. - Тогда и я ещё была слишком мала. Я вообще в твои годы не думала обо всём этом. Господи, Игорь, почему ты не можешь быть как другие подростки? Просто не высовываться. Относиться ко всему этому как к приколу. Понимая абсурдность и нелепость происходящего, просто смеяться над этим всем, но не высовываться со своим мнением. До которого всё равно никому нет дела.
 - Кроме центра “Э”? – Сыронизировал Игорь.
 - Не смешно! Если она в самом деле напишет на тебя. За тобой же станут следить. Мониторить все твои соцсети. Обязательно, я уверена, найдут компромат. Если ты писал что-то про нынешние события, про Путина, про что угодно, пожалуйста, удали все посты, пока не поздно.
 - Мама, я не могу отказываться от своих же слов. Не могу изменять своим же взглядам.
 - Ты может быть готов жертвовать своей свободой, но ты и меня подставляешь! Я тюрьмы не вынесу. Подумай обо мне. И ради меня удали.
 - Мама, - серьёзно повторил Игорь. – Я не могу. Это нечестно. Я не умею подстраиваться и притворяться как ты.
 - Притворяться как ты. – Горько вздохнула Елена. – Игорюня, я училась в школе в сравнительно свободные нулевые. Даже тогда меня шкнили за некоторую, ну ладно - чрезмерную резкость, или за то, что я могла ярко накраситься. Но нам не приходилось скрывать свои настоящие мысли, и я не привыкла к этому. А теперь. Тебе кажется, что в салоне красоты женщины не обсуждают такие вещи?
 - А что, разве?..
 - Да, конечно! Ты думаешь, мы между собой или наши клиентки только о красоте судачим, или там о парнях, о фильмах? Нет, конечно. Как начнётся это: Путин молодец, Зеленский урод. Украинцы - фашисты, американцы - выродки, а европейцы - пидарасы. Так хоть вешайся. Хочется наращённые ресницы иным клиенткам поотрывать и губища их огромные зашить, чтобы телевизор больше не смотрели и дичь эту не ретранслировали. Нет там среди женщин никакого сестринства и солидарности. Просто клубок злобных шипящих змеюк, готовых настучать друг на друга, если будет надо. Чтобы подсидеть. Чтобы место занять или для подруги освободить. Знаешь, как мне тяжело бывает там молчать или поддакивать? Одна клиентка надеялась, что мы скоро возьмём Одессу, потому что она хочет поехать туда на море отдыхать. А что тебе, блять, спрашивается, прежде мешало? Хоть в Одессу, хоть в Крым, без всех этих аннексий…
 - Не молчи. И уж тем более, не поддакивай. Не стоит того, чтобы себя так насиловать.
 - Да? - Сардонически спросила Елена. - А когда меня уволят, кто тебя одевать будет? Тебе осталось два года доучиться, а потом ВУЗ. А папаша твой свалил, и платить за твоё обучение не собирается.
 - И слава богу, что свалил! – Хрипло засмеялся Игорь.
 - Слава богу, потому что он путинист был, телевизором пришибленный? Однако я терпела его столько лет, потому как понимала, что одна тебя не потяну. И терпела бы до сих пор, если бы эта война проклятая не стала последним камнем преткновения между нами. Не знаю где он сейчас и что с ним, но искренне надеюсь, что где-нибудь на фронте под Херсоном, и там же навеки и останется.
 Елена вновь горестно вздохнула, но под широкими очками не было заметно проступивших на её глазах слёз.
 - Знаю, что неправильно так говорить. Знаю, что желать зла, желать смерти неправильно. Но не могу по-другому. Я вообще не знаю, что меня связывало десять или… прости господи, четырнадцать лет с этим человеком.
 - Я? – Игорь серьёзно посмотрел на мать.
 - Нет. Ты был следствием этой привязанности, а не причиной. Не знаю, но тогда - когда-то - он был весёлый, остроумный. Мы слушали похожую музыку и вместе ходили на концерты. Я не могла даже подумать в то время, что он станет таким, каким ты его знаешь. Я и сейчас не понимаю, как человек может вот так взять и измениться, предав просто самого себя. Я даже не могу понять, в какой момент это произошло. Как-то постепенно, как будто по кусочкам подменили человека.
 Игорь почувствовал едва сдерживаемые слёзы в мамином голосе и неожиданно обнял её.
 - Мама, ты самая лучшая, и я люблю тебя. И в обиду тебя я не дам.
 - Тогда удали посты. Ради меня.

***

 - О, фашист наш явился!
 - Я тоже рад тебя видеть, Андрей. – Спокойно ответил Игорь.
 - Не, серьёзно, Игорёк, чё ты там такое понаписал, что твою мать вызывали к директору?
 Одноклассники окружили Игоря.
 - Я написал, что “не стыдно быть русским, но стыдно поддерживать преступную власть”.
 - Точнее, “фашистскую” власть, так ведь? – Уточнил Андрей, высокий и крепкий парень, давно невзлюбивший Игоря за, как ему представлялось, антирусские взгляды.
 - Ну да, так.
 - С *** ли ты думаешь, что вот наши - фашики, а их типа нет? – Пошёл на прямую конфронтацию Андрей.
 - Их - это украинцы чтоль? – Сохраняя хладнокровие уточнил Игорь.
 - И хохлы, и америкосы и все остальные, кто под их дудку пляшет.
 - Ну есть некие признаки фашизма. Например, у Умберто Эко самые известные. Можно прям по пунктам пройтись и посмотреть, где больше совпадёт: у нас или у них.
 - Не заливай, все же видели ролики с их зигующими, парады их с факелами.
 - Гей-парады – вставил кто-то, и все засмеялись.
 - У нас тоже есть зигующие, и “русские марши” много лет проводились. – Парировал Игорь. - При желании можно картинку найти и под нужным углом её выставить. Уж наша телепропаганда в этом профи.
 - А у них чё, не пропаганда что ли? Каждый ведь свою точку зрения пропихивает.
 - Точку зрения, да. Но когда идёт откровенное и систематическое перевирание фактов, их подлог, монтаж, и так далее, - это уже не точка зрения, а ложь с определённым умыслом. Наше ведь телевидение не пытается показать жизнь в России. Когда вы видели последний раз репортажи по главным каналам нашим, типа Первого, России или НТВ про Дальний Восток, про Бурятию или даже про Татарстан? Про реальные проблемы жителей депрессивных регионов? Вам покажут фасадную Москву и Путина, который съездил туда-то и наградил того-то. И всё остальное время будут рассказывать про Украину и Америку. Мы их проблемы знаем лучше, чем свои. У нас-то всё прекрасно, как при коммунизме, просто заебись.
 - У меня брат на СВО поехал. – Вставил Тимур, этнический татарин. - И я бы также на его месте сделал. Не стал бы прятаться.
 - Мне тоже такой парень не нужен, который бы убежал в Казахстан или в Грузию. – Высказалась стройная светловолосая Вика.
 - А какой нужен? – Обернулся в её сторону Игорь. Вика была очень красивая, и нравилась ему внешне, но её высказывания порой обескураживали его. - Безногий или мёртвый, типа как у Балабанова: “жених приехал”, такой?
 - Смелый, сильный и умеющий постоять за семью и Родину! – Парировала Вика.
 - Сколько в тебе злости, Игорёк. – Сказала до того молчавшая добродушная Оля. - Ты походу русских вообще всех ненавидишь, и себя, наверное, тоже?
 - Да при чём здесь русские... – С негодованием отвечал удару с неожиданной стороны Игорь.
 - А ты точно русский или хохол засланный, поэтому так топишь за них? – Вернулся к разговору отвлёкшийся на что-то другое Андрей.
 - Если бы я был хоть наполовину украинцем, я не скрывал бы.
 - Какая у тебя там фамилия? Ливнев. Вроде русский. Хотя это ведь папина фамилия, а отца у тебя уже нет, всем известно. Может, мамка твоя хохлушка?
 - Моя мать украинка, что ты против имеешь. – Развернул его Степан.
 - Извини, Стёп, я не знал. – Стушевался Андрей.
 - Да откуда бы. У меня-то фамилия совсем русская. Более русской не бывает. А мать моя Коваль.
 Степан Иванов тоже был рослый парень с ярко выраженной славянской внешностью: светлыми волосами и широким носом. Он занимался боксом, и поэтому его уважали, несмотря на то, что он не был агрессивным или задиристым.
 - Ну извини, Стёп, не в обиду, да.
 Андрей примирительно похлопал его по плечу, хотя было видно, что тот сорвал его возможность докопаться до Игоря.
 Но прежде чем он смог придумать новый довод, в класс зашёл учитель, и все разошлись по своим местам за партами.
 Игорь сидел рядом с Наташей, но сейчас она пересела к Кристине…

***

 - Здравствуйте, класс. – Историк Глеб Юрьевич осмотрелся. – Сейчас проведём перекличку, потому что сегодня будет необычный урок. Важный урок, и участие в нём будет учитываться.
 - Что за урок? Тестирование что ли? Не предупреждали ведь. – Прошёл по классу ропот.
 - Не тестирование. Вы слышали, наверное, сейчас ввели такие специальные “разговоры о важном”, где мы будем обсуждать с вами текущую ситуацию в стране и в мире.
 Теперь по классу пробежал смешок.
 - Мы её только что обсудили. – Заметил кто-то с заднего ряда.
 - Значит, продолжим обсуждение. Вы же понимаете, что ситуация в мире сейчас сложная. Против нас, нашей страны выстроилась целая коалиция. Все страны Европы во главе с их гегемоном – США, руками украинцев ведут с нами войну. Это история, что творится сейчас. На наших с вами глазах. И мне, как историку, важно зафиксировать этот момент. А как преподавателю, объяснить его вам.
 Глеб Юрьевич внимательно осмотрел класс сквозь толстые очки. Это был ещё довольно молодой, но уже порядком облысевший, мужчина лет 40-45 с жидкими усиками и бородёнкой. В неизменном поношенном пиджаке, будто одолженном ещё у его отца, и мешковатых брюках. Очевидно, что в юности он был ботаником, и вероятнее всего, подвергался насмешкам или даже бывал бит. Также всем было известно, что несмотря на небольшую учительскую зарплату, это был тот человек, которого нельзя подкупить взяткой, чтобы он поставил зачёт. Однако за небольшую плату он проводил дополнительные занятия не только по истории, но и по другим гуманитарным дисциплинам. Твёрдо стоящий на своих принципах и своей точке зрения, Глеб Юрьевич за глаза являлся объектом насмешек, а в глаза же его побаивались и перечить ему не решались, потому как он мог серьёзно подпортить аттестат.
 - Значит, запишите тему сегодняшнего занятия: “История, что творится сейчас”. Давайте кратко вспомним, откуда растут ноги украинского фашизма. В период революции, когда рушилась Империя, началась гражданская война и пошли разброд и шатание, украинцы желали жить в анархии, - не в монархии, значит, а в анархии. Махновщина, петлюровщина вот эта вот была. Они воевали и против белых и против красных. По принципу все вокруг такие-сякие враги, на нашу незалежность покушаются, а мы одни в белом, точнее жёлто-голубом платье стоим среди, значит, поля широкого. Не вышло. Невозможно быть одними. Ни с кем. Ты всегда должен выбирать. В советские годы все эти националистические элементы ставили к стенке нещадно, но добить не успели. И вот в годы войны, - Великой Отечественной войны, в эти самые тяжёлые годы, именно с украинской стороны был нанесён подлый удар в спину. Многие приветствовали приход гитлеровцев, и вступали в их ряды. Всё тот же фашистский фронт, что и 60 лет назад: Германия, Польша, Италия, Франция, Япония.
 - Постойте... – Игорь поднял руку, но тут же опустил, только оговорившись. – Простите, что перебиваю... Но ведь потери Украины в годы Второй мировой самые высокие. Они сражались с фашизмом наравне со всеми, а те, кто стал коллаборантами, такой процент везде есть...
 - Зря перебиваете, Ливнев. – Метнул на него строгий взгляд Глеб Юрьевич. - Я не закончил как раз эту мысль. Потери высокие, никто не спорит, но это наши общие, советские потери. Но герои для нынешней Украины не они, - герои фашисты УПА.
 - И  всё же, это несправедливо, - Набрался смелости Игорь. - Они ведь также считали советскую власть чуждой, и вступали в ряды фашистов по принципу “враг моего врага – мой друг”, и верили, что гитлеровцы помогут им свергнуть советскую власть, но дадут свободу. Это заблуждение, но оно объяснимо.
 - О, Игорёк вступает в бой.
 - Давай-давай, Игорь, делай.
 Глеб Юрьевич строго осмотрел класс и продолжил.
 - Однако евреев они резали с не меньшим остервенением, чем немцы.
 - Едва ли в Украине был уровень антисемитизма выше чем в остальной Европе. Это было болезнью того времени. Даже не болезнью, а общим местом. Среди люмпен-пролетариата хорошо относиться к евреям было таким же зашкваром, как сейчас к ЛГБТ. Этим отличалась разве что интеллигенция, да и то далеко не вся.
 - Так, давайте только без вот этих вот аналогий. – Поморщился преподаватель.
 - Ну вот простой пример исторических параллелей. – Не отступался Игорь. - Есть консенсус, что Германия напала на СССР. Каким бы ни был Советский Союз на тот момент плохим государством, пожалуй, ничем не лучше гитлеровского Рейха: с массовыми посадками и расстрелами, милитаризмом, агрессивной внешней политикой (например, в отношении Финляндии), и даже вероятными планами раздела Европы вместе с Гитлером, тем не менее, это всё нивелируется тем простым фактом, что напал не он, а Германия на него. Таким образом, он стал жертвой, а Германия - агрессором. Поэтому все страны мира стали оказывать помощь Советскому Союзу в его борьбе, отбросив былую враждебность. И теперь мы можем долго говорить о том, была ли Украина плохой, совершила ли она ошибки в отношении того же Донбасса и даже гадать собиралась ли эта маленькая страна нападать на огромную Россию, однако факт остаётся простым фактом: напала не она, а на неё. Следовательно, для всего мира она жертва, а Россия - агрессор. И так это и останется в истории.
 - Не в нашей истории.
 - Тем не менее, в мировой истории. – Настаивал Игорь.
 - Плевать. – Отмахнулся Глеб Юрьевич. - Это всё пустая демагогия.
 - Демагогия - это размусоливание темы "где вы были 8 лет, пока бомбили Донбасс". Потому что любая страна отстаивает свою территориальную целостность. И Россия так же бомбила Чечню, причём дважды. К тому же ущерб, нанесённый за прошедшие полгода этой войны, и число человеческих жертв ни в какое сравнение со всеми восемью годами. Причём, страдает больше всех тот же Донбасс, Донецк и другие русскоязычные территории. Это называется спасением русских от типа нацизма?
 - Иногда для спасения пациента ему делают больно. Вырезают опухоль.
 - Опухолью вы называете простых граждан, которых ежедневно обстреливают?
 - Это всё двойные стандарты. Вы якобы сочувствуете украинцам, но почему-то не сочувствуете иракцам, сирийцам или афганцам. Сирия вон вся в руинах лежит. И всем плевать на этих арабов, их и за людей не считают. Это просто тренд, которому вы слепо следуете.
 - Я думаю, вы понимаете, почему эмпатия к украинцам у нас намного сильнее. Это люди, близкие нам менталитетом, языком, общностью истории. Мы видим в их разрушенных городах ровно то, что могли бы видеть в наших: те же типовые советские коробки домов и те же убогие дворы. И надписи на русском - да, зачастую на русском, потому что разрушены самые русскоязычные города. Это вот так мы защищаем русскоговорящее население, бомбя его?
 - Во, Игорёк завёлся. Не остановить.
 - Вы бы лучше, чем подначивать, – обернулся в сторону возгласов Глеб Юрьевич, – приняли бы участие в дискуссии. А то у нас какой-то диалог получается вместо обсуждения.
 И продолжил:
 - Вы не видите, что нашу страну за прошедшие годы наводнили иностранные шпионы, которые промывали мозги подрастающему поколению своими фильмами, музыкой, играми компьютерными. За все эти ельцинские девяностые, и за двухтысячные, пока наш президент не понял это, и не начал давать отпор. А теперь через Украину, где безвольная слабая власть, не пользующаяся никакой поддержкой населения, Запад воюет с нашей страной. Уничтожает всё русское, что было создано, даже не в советские годы, а в девятнадцатом столетии!
 - Я вот тоже, - подала голос Кристина, - считаю, что это не украинцы, а американцы воюют с нами. Без их оружия Украина бы и дня не продержалась.
 - Конечно, они просто манипулируют Зеленским, как им угодно. - Поддержала подругу Наташа. - Так-то он нормальный как человек, как актёр, но он просто марионетка в их руках.
 - Как вам промыл мозги телевизор или ваши родители, которым телевизор их промыл, если вы не можете понять, что наша страна сейчас во власти типичного автократа. – С негодованием возразил Игорь. – Автократа, узурпировавшего власть и делающего всё, чтобы удержать её. Вора и коррупционера. Что эта война нужна ему и только ему, а не Америке или Европе. Что хорошего за двадцать лет, богатых нефтяных лет, сделал этот человек для страны? Он обогащался сам и давал тучные места своим родственникам, школьным друзьям, знакомым по двору. Ничего для простых людей. Да и это понятно: нищим народом проще управлять. Они на всё готовы, лишь бы не лишиться рабочих мест. А вам всё рисуют врагов в виде Америки и Европы.
 - А что не так? – Вступил в разговор Андрей. - Эти англосаксы всегда хотели уничтожить нас. Мы для них слишком большие и страшные.
 - Ага. – Горестно усмехнулся Игорь, ощущая напор уже со всех сторон. - Как в анекдоте: "Мама-мама, что это такое большое и страшное за окном? Это Россия, сынок". Вам внушили с ещё советских лет про ужасный коллективный запад, и эти методички уже полстолетия не меняются, и в каждом своём выступлении Путин их повторяет. Ведь были же возможности, если уж не догнать и перегнать Португалию, как он когда-то обещал, то просто нормально и цивилизованно жить - для этого были все ресурсы, высокие цены на нефть. Но вместо развития и прогресса был выбран путь конфронтации, а нефтяные деньги просто разворованы и потрачены на гигантские яхты, суперджеты, дворцы в Геленджике.
 - Что вы там, Навального насмотрелись своего?
 - В расследованиях Навального есть доказательная база, а не просто "это не наше", "это не мы", "нам об этом ничего неизвестно".
 - Зато известно на чьи деньги он все эти расследования, так называемые, делал.
 - Его пытались убить как Немцова, а теперь посадили на какой-то неопределённо-бесконечный срок.
 - Так и надо ему. Вор должен сидеть в тюрьме.
 - Это напоминает ситуацию с, знаете, в Мьянме женщина-президент. Она 20 лет провела под домашним арестом при военной хунте. И теперь после года президентства и переворота, военная хунта её снова надолго посадила. Уже понятно, что она не переживёт этот срок. А у Навального есть шанс пережить. И даже стать президентом.
 - И чё хорошего с этого будет? – Вставил Андрей.
 - Вот и посмотрим, почему бы просто не дать шанс человеку показать себя. Хуже-то уже в любом случае не будет, потому что куда там...
 - Хы. Хуже не будет от нацика у власти. Навальный твой пёс подвальный, вот кто он.
 - А Путин тогда просто гопник питерский!
 - Так. Отставить. – Повысил голос Глеб Юрьевич. – Президента нашего оскорблять никому не дозволено.
 - Разве вы не видите, - обратился к нему Игорь, - что наш президент причинил нашей стране такой вред в исторической перспективе, как никто до него?
 - Ну давай расскажи мне, историку, Ливнев, какой такой вред он причинил.
 - …И сколько горя он принёс людям?..
 - Каким, например, людям? – Блеснул на него очками учитель.
 - В первую очередь, украинцам, разумеется.
 - Нацисты заслужили это. Вся нация ответственна за ту власть, которую избрала. – Глеб Юрьевич задумчиво направил взгляд к окну. - Украинцы должны страдать, чтобы понять свою вину и измениться. Очищение приходит всегда через страдание.
 - Это принцип катарсиса. – Весомо добавил он, обратив взгляд снова на Игоря.
 - А мы не должны, в свою очередь, понести вину за свою власть и за то зло, которое приносит она? Если Россия прекратит воевать, войны больше не будет. Если Украина прекратит воевать, больше не будет Украины. Это ведь очевидно.
 - Не очевидно. – Возразил историк. - Это профанация.
 - Вы же понимаете, что потери России уже выше, чем были в Афгане и обеих чеченских. – Продолжал убеждать Игорь. - Сколько инвалидов, сколько двухсотых. Что для власти, - для Путина лично, - любой из нас не имеет никакого значения, что мы просто расходный материал, просто пушечное мясо для его амбиций. А его амбиции - это восстановление СССР. Подчинение своей воле соседних стран. Беларусь уже под ним полностью. Сейчас его цель – Украина. Дальше – Казахстан, Молдова, Прибалтика…
 - Хватит, Ливнев. Голова уже болит от вашего нытья. Тысячи двухсотых, пушечное мясо, имперские амбиции – стандартный набор либерала. Понятно, где вы такого набрались: наслушались Каца, Невзорова или, того хуже, Арестовича и прочие украинские и проукраинские источники.
 - А если вас лично призовут? – Потеряв всякую надежду переубедить общими доводами, Игорь обратился к доводу личного характера. Быть смелым и воинственным, сидя на диване перед телевизором, и наблюдая войну как спортивное действо или реалити шоу – одно. А когда дело касается твоей собственной жизни и здоровья, многие почему-то не желают принимать в ней участие.
 -  Не призовут. – Уверенно возразил Глеб Юрьевич. - Я выполняю свой, не менее важный, долг в тылу. Я воспитываю правильное историческое понимание у нашего будущего поколения. Чтобы те выросли не трусами и предателями, как за эти вот годы развращённой западной пропаганды, а настоящими патриотами и мужественными защитниками Родины. Пусть говорят, что она уродина...
 - Вы же знаете, что человек, которого вы цитируете, недвусмысленно высказался насчёт того, что Родина - не жопа президента, которую нужно вылизывать.
 Игорь продолжил было гнуть своё, но, видимо, весь класс уже утомила эта словесная дуэль, и, перебив его, кто-то съязвил в адрес учителя:
- Пропагандист на минималках.
 Эта реплика вызвала всеобщий смех.
 - Я сейчас закончу обсуждение и буду спрашивать по уроку, если не будете себя приличествующе вести.
 Напускная серьёзность тщедушного учителя в толстых очках вызывала только усмешки в глазах учеников.
 - Призовут, и глазом не моргнут. Хоть у вас и зрение плохое, и хоть целый букет заболеваний. Если не поднимется волна возмущений в соцсетях, то отправят на передовую. Соцсети пока дают хоть какую-то свободу информации. Вражеские технологии они такие вот.
 - Вражеские технологии… Это вы, Ливнев, самый настоящий враг.
 - Народа? – Горько усмехнулся Игорь.
 - Именно. Враг народа. – Кивнул Глеб Юрьевич.
 Возможно, он хотел бы добавить ещё о том, что таких как он прежде расстреливали, и правильно делали, а сейчас либеральничают и только сажают на десять лет, но в этот момент прозвенел звонок с урока, и, наконец, получив возможность вырваться из этой удушливой атмосферы, подростки поспешили дружно свалить из кабинета историка.

***

 Однако для двух учеников с окончанием урока не окончилось противостояние взглядов, позиций, и, в конце концов, мировоззрения.
 - Правильно учитель назвал тебя врагом народа. – Андрей подошёл к Игорю, когда они спускались по лестнице на этаж ниже, в кабинет географии. -  Ты ненавидишь свою страну, сука. И свой народ. Ты готов лизать и зад и перед этим пиндосам.
 - А что если ты не прав, не задумывался? – Устало возразил Игорь. - Что если я как раз желаю своей стране лучшей доли, чем быть изгоем в этом мире?
 - Это ты изгой в нашем классе и вообще в нашей стране. Ты и такие, как ты. Свали из России, за границу, раз ты не любишь её. Не позорь свою страну.
 - Андрей, а ты можешь сказать мне, где сейчас проходят границы твоей любимой страны, где проходят сейчас границы России?
 - По всем территориям, которые мы освободили.
 - Освободили? От чего? От населения? От домов? От здравого смысла?
 Они спустились на этаж ниже, и остановились в коридоре, у двери туалета. Остальные спешили мимо на следующий урок, не задерживаясь и едва вслушиваясь в их разговор, смутно улавливая, что это продолжается политический срач.
 - От фашистской украинской хунты, бля!
 - Бля… Да почему, бля, такая убеждённость в том, что именно они - фашисты. А что если мы? Если это мы – фашисты?!
 - Мы победили фашизм! – Убеждённо повысил голос Андрей.
 - Убивший дракона, сам становится... – Начал Игорь, но осёкся, сознавая, что Андрей не поймёт его. Спорить с ним было сложнее, чем с Глебом Юрьевичем, человеком более высокого уровня культуры и образования. – Ну, в конце концов, украинцы победили его вместе с нами!
 Прозвенел звонок. Однако Андрей остановил Игоря.
 - Ещё скажи, что америкосы победили его, как им рассказывают. Несерьёзная тема.
 - А то, что тебе рассказывают по телевизору это - серьёзная?
 Коридор опустел, и Игорь произнёс последнюю фразу заметно тише.
 Андрей открыл дверь туалета, и кивнул головой Игорю:
 - На урок мы всё равно опоздали. Давай зайдём, чтобы не помешали и разрешим наш спор, придём к какому-либо консенсусу.
 Игорь нехотя согласился, и, зайдя в сортир, продолжил рассуждение:
 - Освобождённые, как ты говоришь, территории, - то есть, территории, которые захватили наши войска, объявлены Российской Федерацией, но половину этих территорий мы уже не контролируем, и, тем не менее, они всё равно – Россия?
 - Да, это наши территории, временно оккупированные Украиной. – Андрей отливал, стоя спиной к Игорю.
 - Но это их земли! – Игорь начинал терять самообладание. - По всем международно-правовым актам, которые подписывали, в том числе, и мы - наша страна гарантировала безопасность и цельность Украине!
 - Ельцинские либералы, а не мы! – Андрей повернулся к нему, застёгивая ширинку.
 - Как же всё… с ног на голову. – Опустил голову Игорь, и уже решил для себя не продолжать бессмысленный спор, и выйти. Он подумал о том, что не может сегодня оставаться в школе, и лучше пойдёт домой или бродить по улицам, или куда угодно, чтобы развеяться и хоть немного отвлечься от всех этих мыслей и переживаний. Но неожиданно почувствовал, как Андрей схватил его за ноги.
 - С ног на голову, значит! – Рослый Андрей поднял его за ноги вниз головой над унитазом так, что Игорю не оставалось ничего другого, как упереться руками в сидушку, чтобы не оказаться головой в нём.
 - Отпусти, ****ь, что ты делаешь!
 - Отпущу или опущу, смотря, что ты ответишь: чей Крым, сука?!
 - Отпусти, Андрей, не будь мудаком! – Игорь дёргал ногами, но они были зафиксированы крепкой хваткой.
 - Чей Крым, спрашиваю, а, либеральный вы****ок?!
 - Мы не на зоне, ****ь, чтобы так решать споры!
 - Будешь скоро там, национал-предатель, привыкай, или – отвечай, чей Крым?
 - Татар, ****ь, Крым, отпускай!
 - Неправильный ответ. – Андрей с силой опустил Игоря вниз, так что его волосы касались дна унитаза, где ещё оставались остатки мочи. – Ещё один неправильный ответ, и твоя голова будет полностью в моей ссанине.
 - Ты хочешь услышать, что он российский, разумеется, но ты не учитываешь...
 В этот момент открылась дверь, и словно механизм античного театра, чудесным образом спасающий героя в самый ответственный момент, в туалет зашёл Степан и оттолкнул Андрея.
 - Вы что здесь делаете? Вас Зульфия Рахматовна обоих спрашивала.
 - Потом решим наш вопрос. – Бросил Андрей и вышел.
 Когда он захлопнул за собой дверь, Степан помог Игорю подняться.
 - Тебе надо пойти домой, привести себя в порядок. И, наверное, сегодня лучше не приходить уже. Пусть Андрей поостынет. Он не на шутку возненавидел тебя, и мало ли что ещё выкинет.
 - Спасибо, Стёпа. Иногда мне кажется, что в нас уже не осталось ничего человеческого. Ни эмпатии, ни взаимовыручки и поддержки. Мы только гнобим друг друга, насмехаемся над другими или обесцениваем страдания и боль других. Это какой-то национальный цинизм, взращенный, наверное, в силу инстинкта выживания в волчьей стае. В сибирских ссылках и в сталинских лагерях. А в вас, украинцах, ещё осталось что-то человеческое. В вас и, возможно, в беларусах, хотя с властью им тоже не повезло. Наверное, вы ментально всё же ближе к европейцам, чем мы. У нас доминирует Азия - закон силы и выживания сильнейшего. Звериный закон.
 - Да что за архаика-то. Какие-то блоковские "скифы" прям. – Поморщился Степан. - Так-то я по паспорту русский, если что. А тебе уехать бы надо отсюда, Игорь. Чужой ты здесь. Этой ментальности чужой.
 - Да куда?
 - Ну да хоть в ту же Украину.
 - Смеёшься? Даже когда война закончится, меня никто там с раскрытыми объятиями… Потому что я… ну русский, потому что. – Махнул рукой Игорь. - Не, у них там свои русские есть, которые бок о бок защищают землю, служа в ВСУ или в теробороне. Но я-то русский из России, а значит, по умолчанию враг и оккупант. Откуда им знать, что я был против всего этого, что получал ****юлей за них. Они-то ожидали, что весь народ встанет. Скажет, что не пойдёт на брата войной. Власть там свергнет. Не знаю, чего ещё они ждали. А мы…
 - А мы в массе своей рады войной на брата. Нам вообще плевать на кого, лишь бы имперское величие своё потешить. Ну не в Украину, так в Европу езжай. В Чехию, например. Там большая русская диаспора, хотя ваты тоже хватает.
 - Чехия мне всегда импонировала. Есть в ней что-то такое… загадочно-притягательное. Но ты же понимаешь, что не уеду я никуда. И никогда ни в какой Чехии даже не побываю. Здесь я родился, здесь и помру. Но буду бороться за эту землю до последнего.
 - Ну ты молоток, без шуток. Если пройдёшь этот путь до конца, не сломаешься и не согнёшься, завоюешь уважение в истории. Когда СССР ввёл танки в Чехословакию, с протестом вышли всего восемь человек, но эти восемь человек до сих пор символизируют собой совесть Советского Союза. Каждый, кто выходит с плакатом, каждый кто открыто высказывается, каждый кто просто не согласен - совесть нынешней России.
 - А ты? – Глядя ему в глаза, спросил Игорь.
 - А я боюсь. – Без обиняков ответил Степан. -  Мне есть что терять. Я собираюсь поступать в силовые структуры. Так всегда хотели мои родители, особенно отец. Он с детских лет внушал мне, что я такой высокий и сильный, как дядя Стёпа-милиционер, и должен защищать маленьких и беззащитных. Я не могу не оправдать их ожидания, и, тем более, подставить, подвергнуть риску. Поэтому я молчу.

***

 Выйдя из школы не через центральный вход, где его бы сразу же приметила вахтёрша, а через пожарный выход, с обратной стороны здания, Игорь отправился домой. Это октябрьское утро выдалось совсем не таким ярким, как предыдущее. Несмотря на то, что время приближалось к одиннадцати, солнце светило тускло, и из скрывших его туч потихоньку накрапывал дождь.
 Идя вдоль широкого оврага, вырытого в незапамятные времена под котлован для строительства какого-то здания, и ставшего огромной мусорной ямой, Игорь размышлял о том, как ему быть дальше. В этой школе, казалось ему, оставаться опасно. Он ощущал давление как со стороны одноклассников, так и со стороны учителей. Уехать никуда, как советовал ему Степан, он, разумеется, не мог. Но мог перевестись в другую школу, и по примеру того же Степана просто молчать. Засунуть поглубже свои взгляды, свои принципы и свой язык, и просто молчать. Он бы, наверное, смог. Смог, если бы они сами не лезли с этим всем к нему. Все годы власть обвиняла оппозицию, вроде того же Навального, что те впутывают детей в политику, хотя на их митинги выходили взрослые люди от 18, а сама, меж тем, пролезла во все школы и даже детские сады со своим ура-патриотизмом, милитаризмом и поддержкой, так называемой, специальной военной операции. Таким образом, они сами вызывают к себе отвращение и из нейтральных, индифферентных, далёких от политики детей, делают оппозиционеров и даже экстремистов. Из тех, кто слишком остро чувствует фальшь и ложь, из тех, кто в силу своей пока ещё чистоты и непосредственности не может лгать и лицемерить. А потом они вырастут и станут как их учителя и родители: за свой скудный кусок хлеба научатся вылизывать жопу любому, кому нужно, чувство эмпатии вконец атрофируется, оставив только сиюминутный расчёт. Будет насрать не только на соседний народ, но и на своего же соседа. “Русские своих не бросают” – за последние полтора года этот миф развенчан, как и про вторую армию мира. Всё ****ёжь, вокруг один только ****ёжь.
 Игорь с негодованием пнул камень, улетевший в овраг. В этот же миг он почувствовал как сзади кто-то схватил его за капюшон толстовки и потянул назад. Потеряв равновесие на скользкой от капель дождя земле, Игорь упал на спину, но даже не успел увидеть напавшего, потому что получил кулаком промеж глаз, и перед ним всё окончательно потемнело.
 Он очнулся от с силой  падающих на него капель. Он лежал в овраге, среди пластиковых бутылок, мусорных пакетов, упаковок от чипс и прочего бытового мусора. Вся его одежда была в грязи. Дождь зачастил, и он успел промокнуть. Голова раскалывалась. Сняв чудом уцелевшие очки, он умыл лицо дождевой водой, и обнаружил кровь, очевидно, вытекшую из носа. Кое-как выбравшись наверх по влажной земле, Игорь угрюмо побрёл домой. Небо потемнело, так же как его мысли.
 К его сожалению, мама оказалась дома. Ему не хотелось тревожить и расстраивать её, но скрыть следы случившегося с ним, не получилось. Несмотря на его слабый протест “мам, оставь, я сам, мама”, Елена отмыла его лицо и помыла ему волосы. Обрабатывая перекисью ссадины, она то ли сетовала, то ли ободряла:
 - Всегда хотела родить девочку. Как вот воспитывать пацана, особенно одной. Без мужчины женщинам и так приходится отращивать себе яйца. А когда воспитываешь парня, приходится волей-неволей учиться и думать, как он. Тебе повезло, что твоя мама не была никогда девочкой в розовом платьице. Характер у меня всегда был такой, что мало не покажется. И я всегда заступалась за тех, кто слаб. За одноклассников, которых гнобили. За подруг, которых бросали. Поэтому, знай одно: как бы дальше не разворачивалась вся эта история, я на твоей стороне.
 - Все мамы за своих детей, даже если их дети последние подонки. – Меланхолично отвечал Игорь. - А в каком случае ты бы не была за меня? Если б я был гей, или, допустим, насильник?
 - Будь ты хоть в пять слоёв краски голубым, я была бы за тебя. А не была бы... если бы ты убил. Я бы не простила тебе, если бы ты добровольно пошёл убивать других людей. Вот этого бы точно не простила.
 - А если бы не добровольно? Если бы мобилизовали и либо ты идёшь на войну, либо в тюрьму?
 - В тюрьму, Игорюня, лучше в тюрьму. Я бы хоть передачки тебе носила, а не ждала посылку в цинковом ящичке… Знаешь, я недавно подумала: есть кое-что общее у русских женщин и иранских - мы зачастую оказываемся сильнее мужчин. Сильнее в моральном плане. Русский мужик в массе своей безволен и слабохарактерен. Он привык подчиняться начальству, властьимущим. Если он и протестует, то его бунт в большей степени оказывается саморазрушительным. Он или пьёт, или встаёт на преступную дорожку. Как-то у нас принято в обществе жалеть алкашей и зэков. Наверное, это идёт издавна. Типа, если сидел, то, возможно, по политическим причинам. Если пьёт, значит, видит окружающую убогость и не может примириться с ней. И это на всех экстраполируется. Хотя зачастую он пьёт просто, потому что зависимость, а сидел, потому что преступник.
 - Почему же мы смиренно живём в таком мире, где нельзя называть вещи своими именами? "Война - это мир, свобода - это рабство…"
 Елена вздохнула.
 - Понимаешь, мне тоже не нравится то, что сейчас происходит. Я ненавижу эту власть, которая лишила свой народ будущего. На всём постсоветском пространстве власть оказалась в руках воров, которые обогащались сами и обогащали свои семьи, остальным людям подавая малые крохи от огромных доходов государства. Но я понимаю, что я не в силах изменить этот порядок вещей. Понимаю, что, если выйду на площадь с плакатом или даже с оружием, я ничего не смогу изменить. И ты не можешь. Мы не имеем никакого влияния на эту власть. Нас даже не хотят слышать.
 - Ну, мам, если так все и будут рассуждать, то точно ничего никогда не изменится. Они к этому и стремятся, и потому создают вот этот нарратив беспомощности. Типа, народ - быдло, а мы - элита, и мы решаем, как вам всем здесь жить.
 - Может быть и так, но ты же сам видишь, что так рассуждает большинство. Люди старшего поколения разуверились. Их надежды и чаяния были растоптаны. Им кажется, что в Союзе было лучше. Возможно, и было. Мне сложно судить, я его по существу и не застала, так же, как и ты. Но им кажется, что по-другому быть не может. Что таков вот капиталистический мир, и это им навязывается по телевидению: мол, мы ещё ничего живём, а в Европе-то всё ещё хуже. И этих людей теперь переубедить невозможно. Ни ты, ни я никого не переубедишь.
 - Разве это повод опускать руки и не пытаться изменить то, как всё есть?
 - Не повод. Но... как тебе объяснить, я не готова бросаться в омут с головой ради иллюзорной цели. Всеобщей справедливости, свободы и равенства. Я - женщина, в конце концов. Я люблю красоту, порядок, гармонию. Не люблю хаос и разруху. Знаешь, как говорят, худой мир лучше войны. - Елена попыталась улыбнуться, но словно вспомнив что-то, осеклась. - И поэтому ты... я не могу тебе приказывать… Ты уже взрослый человек. Я не могу тебе сказать: "не ходи на митинги, не говори свои мысли вслух" или что-то подобное, но ты сам должен осознавать риски своих действий и слов. И если с тобой что-то случится, тебя посадят, например, я... Мне будет очень больно.
 Игорь ничего не ответил матери.

***

 На следующее утро Игорь умывался, чистил зубы, завтракал и вообще собирался в школу непривычно медленно. Елене казалось, что он просто не желает идти туда, и она прекрасно понимала, что, вполне возможно, он дождётся её ухода и останется дома. Она бы не стала ругать его, понимая, что ему необходим моральный отдых после вчерашнего инцидента, однако открыто поддержать его она, как родитель, не могла, да и предполагала, что остаться дома значило бы признать свой страх перед обстоятельствами. А Елена знала, что если ты хоть единожды показываешь слабость, то тебя легко забить.
 Игорь действительно дожидался ухода матери, однако оставаться в квартире не входило в его план. Всю ночь он не спал, переваривая в уме события минувшего дня, и что нужно было ответить учителю, как вести себя при общении с Андреем, - ведь, как известно, наилучшие варианты приходят совсем не тогда, когда нужны, а после драки, когда, что тоже известно, махать кулаками поздно. Тем не менее, у него сложился план. Он до сих пор сомневался, что это наилучший вариант возможных действий с его стороны, так как он грозил ещё большими проблемами, чем уже были. Но были два аргумента “за”: это почти стопроцентно грозило отчислением из этой, ставшей ненавистной, школы и желание однозначно продемонстрировать свои взгляды.
 В маминой комнате он нашёл машинку для стрижки и разноцветный лак для волос. И со свойственным юности максимализмом, он принялся сбривать свои густые волосы. А закончив, оставил на мамином столе короткую записку: "прости, мама, будет больно".
 В школу он подошёл только к третьему уроку. Его появление вызвало бы фурор, будь он эксцентричной рок-звездой, но в данной ситуации и в данных условиях, оно вызвало только всеобщий смех.
 - Петушара.
 - Хохол ****ный.
 - Игорёк, ну чё за ****ство?
 - Игорь, что ты позоришься сам и наш класс позоришь. – Заявила Наташа, снова отсаживаясь к Кристине.
 Он молча окинул взглядом класс, встречая в ответ либо насмешливые, либо злые взоры. На долю секунды он задержался на двух лицах: Андрей посмотрел ему прямо в глаза с нескрываемой ненавистью, а Степан смотрел в учебник, делая вид, что происходящее его вообще нисколько не интересует. Игорь сел на своё место во втором ряду. В этот момент зашла учительница химии, и весь класс снова встал.
 - Здравствуйте, дети. Сади... Это что такое, Ливнев?
  Светлана Павловна в ужасе округлила глаза, увидев его выбритый ирокез со свисающей спереди длинной прядью – чубом, неумело выкрашенным в жёлто-синий цвет.
 - Ответь, зачем ты сделал это? Сейчас же сбрей это уродство! Я дам тебе ножницы.
 Игорь, как прежде, молчал.
 Учительница повысила голос:
 - Я требую, чтобы ты либо сбрил это, либо немедленно покинул класс.
 Игорь молча смотрел на неё из-под толстых стёкол очков, на которые падала прядь.
-  Что ж. В таком случае, я вызываю Ирину Петровну.
 Достав телефон, она набрала номер. Притихший в ожидании грома и молний класс отчётливо слышал голос директрисы:
 - Да, Света.
 - Ирина Петровна, вы можете подойти в мой кабинет?
 - Что случилось, Света? Это очень срочно?
 - Дело в том, что один наш ученик срывает весь учебный процесс…
 - Кто таков, Света?
 - Ливнев, Ирина Петровна.
 На той стороне трубки повисла пауза, после чего со вздохом последовало:
 - Сейчас поднимусь, Светочка.
 В ожидании директора прошло десять томительных минут. Всё это время Светлана Павловна делала вид, что заполняет классный журнал, но всем своим видом выказывала крайнее негодование и раздражение за то, что всё это происходит именно на её занятии. Одноклассники иногда перешёптывались между собой, но не решались шуметь. Все ощущали, что обстановка накаляется с каждой прошедшей минутой. Наконец, в класс зашла Ирина Петровна.
 Невысокая и полноватая директриса годилась высокой и стройной блондинке Светлане Павловне в матери. Опустив на переносицу толстые очки, она направила внимательный, но, казалось, совсем не удивлённый взгляд на Игоря:
 - Ливнев, ты как-нибудь объяснишь свой поступок? Сначала тест. Теперь это. Тебе не хватает внимания? Может быть, сказывается, отсутствие отца? Или ты возомнил себя главным бунтарём? Решил таким образом выразить свой протест и свою гражданскую позицию? Ну для этого есть другие места, да и вообще ты несовершеннолетний для того, чтобы иметь свою собственную позицию, а не ту, которую тебе навязали где-то там в интернете. Отвечай. Мы с интересом тебя выслушаем.
 Игорь ответил только:
 - Я не мешаю Светлане Павловне вести урок.
 - Ну вот что это такое? Как не мешаешь? – Возразила Светлана Павловна. -  Всё внимание только на тебя. Вызывайте мать, Ирина Петровна.
 - Да без толку. – Махнула рукой директриса. – Мать у него такая же… Семейка врагов народа… Другую инстанцию вызывать надо.

***

 Елене позвонили из школы, в тот момент, когда она наносила лак на ногти очередной клиентке.
 - Что значит Игоря арестовали? Задержали, неважно! По какой причине?!
 Ей сообщили адрес участка, куда доставили её сына. Дрожащими руками положив телефон на стол, она попыталась вернуться к работе, но пальцы продолжали нервно содрогаться.
 - Извините меня, я не смогу завершить работу. Сейчас я попрошу коллегу.
 Богато одетая женщина с длинными ухоженными ногтями, недовольно скривила огромные губы.
 - Что за сервис? У меня мало времени.
 - Я понимаю. Извините. Я... – Елена переступила через себя, хотя ей хотелось выкрикнуть “моего сына избили, а теперь арестовали, и это всё из-за вашей власти, которую вы, конечно же, поддерживаете, потому что вас заботит только ваша внешность, ваш комфорт и ваше благосостояние!” – …Я только испорчу вам маникюр.
 Выйдя из салона в осеннюю ненастную погоду, она отправилась в участок, куда доставили Игоря, морально подготовившись к долгой судебной тяжбе и битве с государственной системой: "ну ничего, родина, мы ещё с тобой повоюем". Однако на месте она даже не успела ничего сказать, поскольку ей сухо сообщили, что её сына перевели в больницу.
 - Что-то с сердцем. – Заполняя какие-то бумаги, равнодушно сообщил участковый. - Кто ж ожидал, что он такой слабый окажется. Если такой слабый, то надо сидеть и не высовываться. Так бы закончил школу спокойно. А через полгода, глядишь, и на СВО бы отправился. Посмотрел бы своими глазами, за что там наши пацаны умирают. А то начал тут выступать типа: "они там ни за что, пушечное мясо для государства".
 Выйдя из отдела РОВД, Елена села на продуваемую холодным октябрьским ветром скамейку и закрыла лицо руками. Вся налаженная жизнь, все её надежды и чаяния, весь её привычный уклад рушились в одночасье, и всё из-за этой подлой, никому не нужной войны. Она лишилась супруга, теперь у неё отбирают сына. Ради чего? Ради амбиций одного человека? Ради какого-то имперского величия? Ради того, чтобы доказать, какие мы большие, крутые и сильные? Разве этим измеряется величие государства в 21 веке? А не тем, какое у страны здравоохранение, образование, качество дорог, уровень самой жизни людей? Разве эта война нужнее обычным людям, чем всё остальное? И если так, то что это за люди такие?
 Слёзы текли из её красивых бирюзовых глаз, и она даже не заметила, как к ней присела крупная женщина лет пятидесяти, пока та не заговорила.
 - У вас случилось что-то, я вижу.
 Елена подняла голову, посмотрела на неё и медленно проговорила:
 - Моего сына избили эти нелюди, которые должны оберегать нас от бандитов. Он в больнице.
 Женщина сочувственно покачала головой:
 - Вы знаете, мой сын недавно погиб. Точнее, погиб он давно, но сообщили мне об этом совсем недавно.
 - Как так?
 - Он был военный. Денег не было, трое детей. А он крепкий парень был. Устроился по контракту. Только появились средства. Жизнь стала налаживаться, кредиты взяли. А тут война эта. Причём, им ведь не сказали, что война. Говорили, учения. С осени прошлой они на границе были. С Украиной этой. А потом их отправили туда, и перед фактом уже поставили: границу перешли - теперь воюйте. А те, украинцы, тоже не дураки. Отслеживали это всё, и накрыли их артиллерией. Из всего взвода только двое и уцелело. С марта вестей не было. Говорили, без вести пропавший. И только вот с месяц как сообщили, что погиб…
 - Почему так?
 - Не знаю я. Они сказали мне, чтобы я цинк вскрыть даже не пыталась. Мол, вы всё равно вашего сына не узнаете: от него мало что осталось. Фрагменты, сказали они. Представляете, такое матери услышать? Рожки да ножки, в прямом смысле слова.
 - Да, это ужасно.
 - Ну, давайте, Леночка, поедем в больницу к вашему сыну. - Женщина встала и подала Елене руку.
 - Постойте, разве я называла вам своё имя?
 - Да, конечно, называли. Лена, сказали.
 Елена недоверчиво взглянула на женщину, но та смотрела так участливо и добро, что решила, что, видимо, забыла. Не о том сейчас все мысли.
 - Ну поехали, поехали. Может, выкарабкается ещё ваш сынок. А если даже инвалидом останется, так что ж с того - сейчас многие инвалидами вернуться с войны.
 Поддерживая Елену, женщина продолжала ей рассказывать о своём замечательном сыне. Вместе они уходили вдаль, оставляя помятые осенние листья в октябрьской грязи.

январь-май 2023