Еврейское сердце

-Идише харц не такое как у гоев. Там Иван не помнит родства. В еврейском сердце вся мишпоха  в памяти- оно за каждого болит, просит Бога за каждого. А иначе никак! Как бы мы выжили гонимые веками? - делилась Рахиль Давидовна своими размышлениями  с повзрослевшим сыном.
В тот день ему исполнилось четырнадцать и он уже мог осмыслить нё суждения, исходящие  из опыта многострадальной жизни. В ней было всё несчастное, что пережил её народ – от антисемитских погромов до гетто и массовых расстрелов. Вспоминать о пережитом она не любила. Если к слову приходилось что-то рассказать, чему была свидетелем, скупо проговаривала, не делая выводов о национальной вине народа. У неё и немцы не все отвечали за геноцид. Она верила и сочувствовала некоторым военнопленным, даже давала им хлеб. Соседи называли её странной женщиной. Пережившие оккупацию не разделяли её всепрощенчества.
После войны она вернулась в свой белорусский городок, где от её дома осталась только грудка камней и головешек. Из её родни никого не осталось – всех расстреляли, кто был в Борисовском гетто - все в могиле у Березины. С пятилетним сынишкой она отправилась в Кёнигсберг в числе первых переселенцев. Документов с собой было немного: паспорт, метрика сына, похоронка на мужа. Счастьем её стал сын Марик. Рос он сообразительным, чутким ребёнком, уважающим и любящим свою маму. Школа засыпала её благодарностями за хорошее его воспитание, хотя она и не могла уделять ему много времени. Работая медсестрой, брала дополнительные дежурства.
Марик сам старался во всём ей помочь. Школу он закончил с медалью, технический институт с красным дипломом. В «Техрыбпроме», куда его направили , он успешно продвигался, как талантливый конструктор, изобретатель и рационализатор. Ещё в институте Марк задружил со однокурсницей студенткой Марией и мама ничего не имела против этого.
Они встречались часто в квартире Марика а во время ночных дежурств Рахили Давидовны она оставалась у него ночевать.Она уходила до возвращения его мамы с работы, но Рахиль Давидовна по многим приметам узнавала об этих свиданиях. Однажды она сказала:
-Ты понимаешь, сынок, чем это заканчивается?
-Да, мама, я знаю откуда берутся дети.
-Предостерегаешься?
-Не всегда… И мне сдаётся, что ты можешь стать бабушкой.
-Спасибо, Марик, за сюрприз. Но твоя умная бабушка, которую ты не помнишь, оставила нам наказ продолжать наш род еврейский.
- Неужели ты всерьёз? Кто в наше время об этом задумывается Ты сама говорила, что людей нельзя различать по национальностям. По душевности, духовности надо судить… Да о чём говорим?
-Если это любовь, сынок, так и говорить не о чём У нас с тобой еврейского осталась только пятая графа. Я думаю, мы евреи, а образ жизни у нас русский. Так что гойка нам подойдёт.
Они поженились. Мария - сирота послевоенная – обрела в лице Рахиль Давидовны маму – тёплую, заботливую.Поначалу она опасалась ревности матери, жившей делами и проблемами сына. Но разумная свекровь не давала повода для соперничества, а Марк был любящим мужем и сыном, искренним в чувствах к обеим женщинам, делающим счастливой его жизнь.
Рахиль Давидовна радовалась, что мелочи быта не омрачают их душевные, уважительные отношения. Они жили делами друг друга и заботами друг о друге. Подруге, пожаловавшейся на свою невестку, она шутя заметила:
 -Жениться надо на сироте. Но, кто знает, может нам просто повезло.
Марк изобретал новые рыбообрабатывающие машины. О последней набивочной для рыбных консервов узнали японцы и стали вести переговоры о покупке патента.
Мария радовала Рахиль Давидовну своим искренним интересом ко всему еврейскому. Свекровь с удовольствием рассказывала ей о книгах любимых писателей и, находила для неё романы Эренбурга, произведения Шолом-Алейхема,Фейтвангера. Душу её согревала эта по-детски искренняя любознательность.
-Ещё до войны я читала «Тринадцать трубок» Эренбурга. Хотела тебе купить – не нашла. И в библиотеке нет, - сокрушалась она, - Хочешь, перескажу?
-Конечно …
Мария слушала , приоткрыв рот. Губы её подрагивали, полные, алые. Свекрови подумалось о чувствах сына: видно, любит он их целовать. Только при матери сдержан.
Но с особый интерес вызывали у Марии рассказы свекрови о своей семье. Её в них привлекали колоритные образы и еврейская неповторимость в речи. У неё не было наследственного антисемитизма: детдом дал ей интернациональное воспитание.А отсутствие родительского дома обостряло любопытство к семье новой родни. Какими были отец, мать, дед мужа? Что ели, пили, о чём пели? И Рахиль Давидовна, вдохновлённая светящимися восторгом глазами невестки, вспоминала старую песню – балладу,напоминавшую её судьбу.
Жил набожный бедный еврей,
Как могут жить бедные в городе.
Бог дал ему кучу детей
Ермолку и рыжую бороду.
Неизвестно, кто так точно описал её отца  и его страдания от нищеты. Потому что дальше пелось о том, что дети питаются крохами, а счастьем наполняется дом, когда появляется Рохеле.
Каждый куплет заканчивался задушевным, затяжным «ай-я-я-яй» в разных интонациях, пением стонущего сердца.
А как она пела! Какой необычный был у неё голос! Какое-то трепетное сопрано с дрожащими высокими нотками Мария не могла себе объяснить, почему это пение так за душу берёт. Вроде и слова местами примитивные, сравнения странные:
А дочь расцвела как весна,
Как нос у горбатого ребе,
Который не знал лишь о том,
Что счастье не падает с неба.
Интересно бы увидеть цветной нос ребе. Но какое это имеет значение, когда душа поёт о пережитых волнениях Рохеле, вот так же , как в песне, увлечённой идеями большевиков:
Однажды заметил старик,
Что чем –то встревожена Рохеле,
Но у дочки не длинный язык
Она не расскажет, что плохо ей.
Оказывается уже идёт гражданская война. Она в городе, захваченном белогвардейцами, ей грозит арест.  И уже несчастьем наполнится дом и принесёт его Рохеле.
Рахиль Давидовна теперь не такая мужественная, как в молодости. Она не стесняется слёз сочувствия себе песенной. Слёзы стекают по морщинкам под глазами на щёки, но она их не чувствует, не стирает…
Марк говорил:
-Мама мне всю свою биографию пропела, всю историю страны выплакала. Я, когда учебник открывал, её голос слышал.
-Ты знаешь какую поэзию я люблю. А тут, не пойму что происходит. Она поёт какие-то примитивные стишки, а они меня очаровывают. И была бы это гениальная простота! Так вовсе нет -Ты можешь объяснить, Марик в чём тут дело? - допытывалась Мария, всегда получавшая ответ у мужа на сложные вопросы. Потому и называла его «мудрый Марик».
-Понимаешь, о перижитом мама поёт «мит харц», с сердцем, говоря на идиш. Так она поёт сердцем, а ты её слышишь душой. И потом, в переводе её песни теряют ту первродную рифму, особенно когда поётся не авторизированный перевод, а прямой подстрочник, как в той песне о старом набожном еврее. Правда, не знаю откуда эта песня пришла, может это еврейский форльклор. Мама пела её на идиш и там рифмовались слова, которые на руссском языке никак не созвучны. Да и говорить на родном языке в этом городе она могла только со мной. Мне же он напоминал немецки й, но не помогал , а только путал. Вообще-то, я не хотел изучать фашистский язык, но не было выбора. Это, конечно, другая история. Только мы теперь вошли в жизнь друг друга, судьба свела нас, чтобы жить душа в душу.
Ах, какой он замечательный, мудрый Марик! Мария не уставала восхищаться мужем, его умом, теплом сердца его матери.
Они жили дружно и только удивлялись из-за чего могут люди ссориться, как мелочи быта могут вызвать ненависть и взаимные оскорбления. Умные люди всегда поймут друг друга, считала Рахиль Давидовна. Когда духовные интересы выше мещанского благополучия, делить можно только книжные открытия, утверждал Марк. Они с Марией изучали «Книжное обозрение», чтобы не упустить новинки литературы и успеть подкараулить нужную книжку. Для Марии открытие нового имени в поэзии было интереснее шмуточного приобретения. Рахиль Давидовна могла ночь простоять у книжного магазина, чтобы подписаться на собрание сочинений Фейтвангера.
Соседи копили деньги на мебельные гарнитуры, а они их тратили на редкие издания. Мебель – книжные полки – Марк мастерил сам.
Однажды к ним приехал уцелевший в войну двоюродный брат матери Зиновий. Взглянув на библиотекку, он сказал:
-Тебе мало своих переживаний, Рохеле? Так ты ещё добавляешь себе и страдания других. Я так после войны читаю только что нибудь смешное. А у вас тут всё переживательное …
-Нет, Зяма, книжные переживания – это не простое сострадание, похожее на поминки. Это позможность прожить не одну жизнь, а много разных, разнообразных, объять необъятное… Я очень рада, что дети мои – Марик и Мария – увлечены литературой. Это им в инженерной работе важно , нужно для творческого подхода к своей работе.
Мария прервала учёбу в Рыбном институте, поступила на заочное отделение горного вуза. Решила осуществить свою давнюю мечту стать геологом. Устроилась на работу в геолого-разведочную экспедицию, работавшую в области. Марк и мама восприняли это спокойно, с пониманием.
После успешной защиты диплома, ей предложили работу в легендарной Полярно-Уральской научно-исследовательской геологической экспедиции, той, что пыталась покрыть весь Полярный Урал геологической съемкой.
Марию манила экзотика Арктики. Она ещё на практике почувствовала - Север шокирует и затягивает.
Марка тревожила эта перспектива. Он бывал в Воркуте, где сходятся пути-дороги арктических экспедиций и находится само «Росгео». Там наслушался баек о приключениях геологов, романов в партиях, полевых работах и забавах. Он знал о буйстве стихии, пронзительном  холоде, безудержном мужском пьянстве. А в партии, как выяснилось, она была единственной женщиной. Но Рахиль Давидовна в Марии не сомневалась: уверена была –невестка выдержит это испытание.
-Мама, мы теперь семья разведчицы земных недр, - сказал он после проводов Марии, - будем жить телеграммами и письмами из тайги от нашей богини-геологини.
Геологиня первое письмо написала, как отчёт определения состава исследуемой породы… Так, будто её муж главный геолог. Марка умилило это письмо. Читал его с познавательным интересом, понимая, что Марии ещё не до лирики, что соскучиться она ещё не успела. Другое дело её письмо Рахиль Давидовне. На отдельном листке в этом же конверте, написала : «Дорогая мама! Не могу обойтись формальным приветом Вам, потому что мне будет не хватать Вас весь срок. Очень жаль, что не догадалась записать на диктофон песни, которые звучат до сих пор у меня в голове.Может Марик запишет и передаст кассету – он сообразит как. Мои письма Марику для Вас всегда открыты, чтобы не повторять описание происходящего со мной в этой экспедиции. С любовью, Мария».
Но записать мамину песню у Марика не получилось. Они стирали запись за записью. Он соглашался: получается неестественно.
--Не могу петь в пустоту, - огорчалась Рахиль Давидовна, - меня не вдохновляют катушки магнитофона, мне нужны её глаза.
-Ладно, пошлю ей запись сестёр Берри. В иих репертуаре есть и твои песни, - успокоил её сын. Так и поступили.
 «Еврейские песни проникли в русские души, - писала Мария, - всех очаровали голоса сестёр. А мелодии какие! Они прямо-таки тёплыми волнами накатывают на сердце. Слушаю, и всспоминаю ваше пение».
-Моя романтичная девочка! Ей лучше было бы выйти в море. Оно для её души. А душа её способна ценить и любить красоту, - сказала Рахиль Давидовна, прочитав этие строки.
Марк, возвращаясь с работы, всякий раз спрашивал: «Почта есть?»
-Даже, если бы она каждый день писала, мы бы получали письма, дай Бог, раз в месяц, сынок. И сразу пачками, - сочувственно улыбаясь, отвечала ему мать. Она понимала что и сам он спрашивает, зная ответ, просто от тоски.
-Жизнь моя, мама, теперь вся в эпистолярном жанре. Какой бы узел не чертил, в голове вместо деталей слова вырисовываются… Чёрт те что! Да они ещё на рифмы просятся, - Марк вссегда делился с Рахиль Давидовной своими заботами – так повелось с детства.Она разделяла с ним его тревоги и проблемы, иногда упорядочивала путаницу в мыслях.
 –Разлука обостряет чувства. И Мария тоже явно скучает по тебе. А там ей куда тяжелее. Пишет же, что там время длинее, минуты тянутся медленно, как часы, - говорила она, привычно собирая его командировочный чемодан. На этот раз он отправлялся в длительную командировку на Дальний Восток и в Японию. Там, в «Дальрыбе» предстояло выйти на промысел, где испытывались машины его конструкции, а потом в Токио участвовать в научно-практической конференции. Мария по этому поводу аплодировала большой телеграммой, утверждая, что мысленно с ним летит с дальнего Севера на дальний Восток. Её маршрут продлевался заданием на поиск нефти. По времени всё складывалось удачно. Они должны были вернуться почти одновременно. Мария на три дня раньше, если погода не задержит.
Рахиль Давидовна считала дни, предвкушая радость возвращения детей. Марию она удочерила сердцем. Говорила: «Это мне подарок судьбы!» Всё пережитое казалось сновидением, а реальная её жизнь теперь безоблачна и чиста. Счастьем наполнила её дом Мария. Она готовилась к её возвращению, обустраивая гнёздышко молодых. Сбережений у неё было немного, но хватило на отрез шёлка и подруга портниха искусная мастерица для Марии сшила новое красивое и модное платье.
Рахиль Давидовна решила выскрести свою кубышку до дна. Копила деньги на тот чёрный день, когда сын будет озабочен её проводами в последний путь. Но Марик теперь хорошо зарабатывал и лучше потратить накопленное на него при жизни, подумала Рахиль Давидовна.
По случаю, такие товары бывали в продаже редко, она купила молодым пуховое атласное одеяло и подушки. Застелила для них постель и даже сама испытала пушистось этих постельных принадлежностей, прислоняясь головой к сияющим белизной накрахмаленым наволочкам и пододеяльнику, которые сразу же восстанавливали свою форму. Классное было советское пух-перо! Раньше такую роскошь могли позволить себе только богатые люди.
Ей приятно было представлять на этом ложе Марка и Марии. Вот вернутся они из дальних странствий и попадут нежданно-негаданно в эту королевскую постель. Наверное, если бы она это сделала для себя, не испытала бы такого радостного чувства, как сейчас, предвкушая восторг своих любимых детей.С этими мыслями она завершила уборку в комнате Марка, протёрла и погладила рукой свадебную фотографию, одёрнула на окне занавеску. Увидела удаляющегося из подъезда почтальона и сразу же пошла проверять почтовый ящик. «Пора уже получить весточкуот Марии», - сказала про себя, вставляя ключ в дверцу ящика. И оттуда вывалилось долгожданное письмо. На конверте значилось «Марку Фейгину», но это не означало, что ему лично.
Марина всегда писала ему и маме, когда раздельно, когда двоим одно. Может не открывать до его возвращения, подумалось ей. Но вдруг какие-то поручения к возвращению из экспедиции, предположила она и аккуратно надрезала конверт. Прочитала первые строки и от прилива чего-то горячего к голове опустилась в кресло, не веря глазам своим: «Дорогой Марик! Мы должны расстаться. Я полюбила другого».
Рахиль Давидовна взглянула на конверт. Нет, ничего не перепутано. Да и к Марку обращение это. Невероятно, необъяснимо! Однако это уже свершилось и Мария пытается себе и Марку всё объяснить.
«Понимаешь, тебя я тоже люблю, но это уже другая любовь. Как родственника, как родную душу, как Рахиль Давидовну… Ты в жизни понимаешь всё лучше меня и случившееся со мной как-то сможешь осмыслить, хотя ни тебе, ни мне от этого легче не станет. Скажу, как на исповеди: я вся во власти тела. Да, да! Не духа, а тела. Меня очаровали красивые, мужественные черты, атлетический торс, басовитый уверенный голос. И ты удивишься, на что я повелась, на чём романтично зажглась. Но, наверное, такое бывает с людьми, когда они каким-то звериным чутьём выходят друг на друга. Я чувствую, что сгораю. Хоть в прорубь бросайся, чтобы охладить свою страсть. Знаю, выгляжу двуногой из животного мира, примитивной самкой, а ничего с собой сделать не могу. Он связан семьёй и детьми. Собирается развестись, что и мне советует. Поэтому будем съезжаться в одном уральском городке, который он выбрал. Прости и прощай. В любом случае, ты остаёшься для меня близким родным человеком. Прости, если можешь.Не знаю, простит ли меня Рахиль Давидовна. У неё особое сердце».
Бедный Марик, как он переживёт такое? Как она сама это горе переживёт? У неё никак не находилось хоть какого-то утешительного решения для них – троих, стоящих перед омутом глубоких переживаний. Вечером позвонит Марк, спросит про почту. Сказать ему о письме –попросит прочитать. Читать, представляя что с ним творится, её сердца не хватит, не сможет она. Резкий междугородний звонок прервал её размышления.
-Мама, есть возможность поговорить минут десять бесплатно. Скажи, есть ли какие новости, - бодро, звонко прозвучал в трубке голос Марка.
-Нет, сынок, ничего нового.
–А что такой голос тревожный. Всё у тебя в порядке?
-Всё нормально, - громко и с уверенной интонацией произнесла она, - Ты лучше о своих делах расскажи. Моя-то жизнь однообразна.Он вдохновился и красочно стал рассказывать о своей поездке по Японии, организованной коллегами-конструкторами.
Она слушала и всё решала – говорить, не говорить о письме? Рано или поздно, всё откроется. Что может измениться? И, всё же, до его возвращения время ещё какое-то есть . А жизнь полна неожиданностей. Сколько их было на её пути до войны, в войну и в послевоенное время…
Мария в то время возвратилась в Воркуту, откуда отправлялась в экспедицию. Тут – в «Росгео» надо было обработать результаты полевых исследований и дождаться отлучившегося на несколько дней главного геолога - её любимого Сокола – Николая Соколова. Он уехал разводиться с женой, намерен был уговорить её отдать ему одну из дочерей.
Вернулся мрачный, отчуждённый, смотрел на неё как на источник всех неприятностей. Потухшим извиняющимся голосом говорил, что они с женой всегда понимали друг друга. И сейчас она сочувствует ему и не возражает против его ухода. Но для этого не надо разводиться, уходить от детей. Она уверена - он просто заболел, это наваждение пройдёт, любовь детей и её верность перевесят. Вместо бракоразводной дури лучше бы заняться подготовкой младшей девочки к школе. А строить новую семью в другом городе – идея бредовая. Зная его характер она уверена, изведёт себя тоской по ним.
-Всё она разложила по полочкам.Я сам себя так не знаю, - любимый Сокол в мыслях уже явно возвращался в семейное гнездо.
-Чтож, Сокол ты мой милый, час пришёл расстаться, - сказала Мария , стараясь придать голосу своему бодрость. Глаза её затуманились слезой. Она подумала, что и её Марк вот так же, всё разложит по полочкам и убедит её, что заболела она не на всю жизнь, что всё проходит, пройдёт и это.
Когда на следующий день, она пошла на аэровокзал за билетом, город показался ей чужим и неуютным, люди мрачными и неприветливыми. В памяти всплыл родной Калининград, провожавший её по весне цветущими каштанами, пароходными гудками, улыбками встречных мореманов. Там уже, наверное, её не ждут после прощального письма. Придётся рассказать обо всём, что произошло.
Время собирать камни, сказала она себе, укладывая в чемодан коллекционные образцы пород. Мысли то путались, то логически выстраивались, цепляясь друг за друга. Очарованная душа будто сбрасывала тяжесть любви, болезненно, с горечью. Что же это было, спрашивала она себя.Чувства победили рассудок? Теперь рассудок оживает… Но как мучительно расставаться! Сможет ли она врернуться к себе – прежней?
В самолёте она продумывала в деталях, что скажет Рахили Давидовне. Представляя, какую боль она ей причинила, ожидала холодную встречу. Обида за обманутого сына не позволит свекрови сохранить прежние тёплые отношения. 
Но ни одна заранее подготовленная фраза не понадобилась. Проницательная Рахиль Давидовна сразу поняла: Мария вернулась в семью. Открыв ей дверь, она всплеснула руками, обняла её и они расплакались прижавшись щеками. Слов не надо было. Слёзы счастья обо всём сказали.
Рахиль Давидовна ожидала сообщение от Марии адреса по которому надо будет переслать её вещи: она же собиралась где-то там обосноваться, создав новую семью. Но вот вернулась – значит не сложилось. На бледном лице страдание, в глазах тревога. И, всё таки, она та же, любимая дочка-невестка. Она гладит её по голове, усспокоительно тихо говорит:
-Ну, вот, ты и дома – наша богиня-геологиня!
-А моё письмо… последнее письмо. Что сказал Марк, когда вы его ему прочитали? Спросила Мария.
-Какое письмо? Мы долго ничего от тебя не получали. Марк звонил в Воркуту , спрашивал всё ли в порядке с вашей партией.
-Странно. Я отправляла с надёжными людьми.
-Нет-нет, не получали, - Рахиль Давидовн, не привыкшая врать даже с благими намерениями, теперь и себя убеждала, что почты не было.
Наверное, она должна была спросить: «А что было в том письме»?Или сама Мария должна была пересказать текст неполученного письма. Но она понимала как огорчит свекровь-маму её признание в измене Марку и отогнала от себя эту мысль.
Они прошли в «комнату детей». На кровати, поверх атласного пухового одеяла, лежало новое платье.
-Какая красота, - воскликнула Мария. Она опустилась на колени, утопив руки в нежном пуховом одеяле. Не так давно эти руки покрывали крылья комаров.
-Надо примерить платье. Шили почти наугад. Только бы подошло, - сказала Рахиль Давидовна.
Оказалось всё по размеру – платье сидело как влитое – цветком на стройном стебельке.
-Так выглядит женское счастье, - заключила Мария.
-Обновки надо обмывать. Это хорошая русская традиция – делать себе праздник. А мы его отметим еврейскими праздничными латкесами. Как это я раньше про них забывала и вас не угощала. Ведь они простые, как драники, только с идиш смаком, - загадочно улыбнулась Рахиль Давидовна.
Когда зарумяненные латкесы были готовы, она добавила этот «смак» – красную икру со сметаной. 
Они выпили по бокалу вина и решили следующие латкесы сделать к приезду Марка. Он задерживался из-за непогоды, нервничал, рвался домой. Наконец он прилетел в Калининград и долгожданная встреча состоялась. Его интересовала её жизнь в арктической экспедиции, он расспрашивал о результатах экспедиции, восхищался коллекцией образцов, красотой рисунков художницы-природы. Она же напряжённо думала, как и когда перед ним открыться, снять тяжесть с души, рассказав об измене.
-Мама нам устроила второй медовый месяц. Какое блаженство эта пуховая постель, - сказал Марк, когда они, ослабев от страсти, разомкнули объятья.

-Да, это не спальник, хотя у меня был тоже пуховый, альпинистский, - отозвалась она.
-Знакомая одна мне говорила: «С милым рай и в спальном мешке» сказал Марк.
Что это? Намёк, подозрение, пронеслось у неё в голове.
-Если бы я тебе изменила, ты бы меня простил? - спросила она, как бы шутливо.
-Это в каком смысле «изменила»? – Переспросил он, - переспала с кем-то ? Так это просто физиологическое отвлечение. Так бы я это сформулировал. Другое дело -полюбила. Очарование, может быть, после разочарования, или от встречи с человеком более интересным, более духовно богатым. В любом случае, если бы ты ушла к кому-то и даже не вернулась, я бы тебя не разлюбил,продолжал тебя любить.
После этого разговора Мария решила забыть о своём грехопадении. Именно так она стала про себя называть свой роман с Соколовым. Что изменило бы её раскаяние? Только расстроило Марка. Хоть он философски всё осмысливает, думала она, сердце его от этого страдает не меньше, чем у неё самой.
Ей пришла в голову мысль окончательно перечеркнуть эту страницу своей биографии и обвенчаться с Марком в церкви.
-Будь я православным, я бы побежал с тобой в храм. Но, увы… Со мной получится как в анекдоте, когда еврею говорят: «Вы или крестик снимите, или трусы наденьте»!
Ни иудей, ни православный, Марк с почтением относился к Богу. Ему одному он считал дано право прощать заблудших, бессловесных. И даже помогать найти совесть тем, кто потерял её.
Бога он считал гениальным конструктором, который изобретя человека так устроил его органы, что ещё долго людям не удастся технически их воспроизвести. Хотя по принципу действия компрессоры, насосы напоминают сердце, трубопроводы – сосуды, шарниры – суставы и т. д.
 –Ты тоже конструктор от Бога, - говорила ему Мария.Она готовилась уйти в новую арктическую экспедицию с мурманчанами . Время отпусков прошло ярко от крымского солнца и быстро от обилия гастролей столичных звёзд, обожающих Ялту, где они отдыхали целый месяц.
Рахиль Давидовна чувствовала себя неважно, играло давление, но настояла на том, что дети не должны портить себе отпуск беспокойством о ней. А когда они вернулись – молодые, красивые с золотистым крымским загаром, она встретила их, измотанная сердечными приступами. Лицо её было неестественно бледным, на нём резко обозначились морщины, которые раньше скрывались её добродушно-радостным выражением лица.
Уже на следующий день, после их приезда, пришлось вызывать «скорую».  Случился гипертонический криз. Марк недоумевал:
-Откуда такая напасть? В последние годы всё было благополучно, никаких сильных переживаний и потрясений… Он считал, что все болезни от нервов, от стрессов. Убеждал в этом друзей-врачей. Мария с ним соглашалась. Но по поводу Рахили Давидовны у неё был свой «диагноз»:
-Понимаешь, наверное, стрессы у человека накапливаются. Как мины замедленного действия, лежат где-то в подсознании и неожиданно взрываются. А сколько таких мин в её жизни судьба набросала!
Она подумала: «Хорошо, что её письмо до Рахили Давидовны не дошло, это бы ещё раньше подорвало её здоровье».
-Мы с тобой строим свои логические цепочки может и в чём-то уже изученные медиками, а надо доставать серьёзные лекарства, надо искать хороших врачей, говорил Марк.
Он как-то осунулся от переживаний за мать, не задерживался на работе, мобилизовал всех друзей на поиск дефицитных лекарств. Звонил в Москву и Ленинград. Мотался то на Южный вокзал, то в аэропорт, встречать «курьеров» с медикаментами. Но все старания не могли остановить угасание дорогого человека.
Мария не отходила от постели свекрови. Ставила прописанные ей уколы, меняла бельё. С недавних пор, после того как её разбил инсульт, невестка стала для неё и медсестрой и нянькой. Из больницы её выписали после двух недель лечения, хотя речь так и не восстановилась и общее состояние не улучшилось. Но там пришли к выводу, что она долго не протянет, предложили Марку перевести её в хоспис. Марк и Мария решили забрать маму домой. Чему бывать – того не миновать, но не оставлять же её в самые тяжёлые часы среди обречённых.
Она уходила тихо. Лицо бледное застывало, теряя признаки жизни. Мария встревоженно искала на руке её пульс и, обнаружив, гладила её по щекам. Рахиль Давидовна приоткрывала веки и глазами говорила: «Я всё ещё жива». В минуты просветления она пользовалась языком жестов. Ещё в больнице она обучила этому своему языку Марию. Показывала на предметах, что какой жест означает. Круг - тарелка, квадрат – коробка и тому подобное. Тогда её «словарь» и медперсонал усвоил.
Но дома она им пользовалась всё реже и реже, желаний становилось очень мало и, после суточного забытья, придя в себя ненадолго, она стала показывать своё последнее желание. Рахиль Давидовна с трудом приподняла свои исхудавшие руки и стала показывать Марии, что нужно сделать. Сначала надо было на прикроватную тумбочку поставить плоскую тарелку и положить спички. Затем достать из комода шкатулку и дать ей. Всё это, как в замедленной съёмке. После каждого движения руки беспомощно опускались и Мария терпеливо ждала следующего указания. Из шкатулки надо было достать письма и передать ей. Одно письмо она положила на тарелку и велела его поджечь. Она положила его адресом вниз. Мария подожгла его с края и огонь приподнял конверт, на котором она увидела адрес, написанный ею. Сомнений не было: это то самое, «недошедшее» её письмо. Рахиль Давидовна с беспокойством, внимательно следила за огнём. Веки её дрожали, силясь удержать открытыми глаза. Когда огонь погас, оставив на тарелке кучку пепла, она глаза закрыла. Сердце её успокоилось… навсегда.