Любовь

отрывок из повести
Глава 1. Амман
В аэропорту меня провожали всей семьей.
– Как долетишь, сразу позвони, я буду переживать, – просила мама.
Глаза ее, голубые, как небо над краем летного поля, туманила слеза.
– Позвоню, конечно, позвоню, не переживай! Все будет хорошо!
– Упрямая ты у нас: чтобы в чем-то убедиться, обязательно надо увидеть своими глазами. Будь осторожна, – шепнула на ухо Дина, младшая сестра. – Найди то, что ищешь, и возвращайся…
Я обняла сестренку, прижала к себе. Отец стоял рядом, нервничал, взгляд его был полон тревоги. Много уже было сказано, и дома, и здесь – в зале ожидания. Он добавил только одно:
– Береги себя!
Папа, конечно же, не знал и не догадывался, зачем я лечу в Иорданию. Иначе бы точно переломал мне ноги. Он думал, что цель этой поездки – общение с друзьями и обычная в таких случаях «культурная программа»: знакомство с жизнью наших соотечественников в далекой арабской стране, осмотр ее красот…
Уже в небе, когда размытая сероватой дымкой моя добрая родина стремительно ушла вниз, пропала за стеклом иллюминатора, я поудобнее устроилась в кресле, но – вместо предвкушения приятной встречи – снова стала терзаться сомнениями. Путь туда – это только полдела. Что меня там ждет? Найду ли то, что ищу? А ищу я две вещи: любовь… и что-то иное, смутное и не вполне осознаваемое самой. Точно знаю, что кроме желания встретиться с любимым человеком меня влечет какая-то непонятная, но неодолимая сила. Я жду встречи с Умаром, но не для того, чтобы навязывать ему мои чувства, я хочу узнать, что же между нами пробежало, когда он был в Кабарде. В чем вообще был смысл нашей встречи, любви, как мне хочется думать. Представляя нашу встречу, разговор, какими глазами он посмотрит: удивится? обрадуется? – я плыла в белых облаках. Как же все это было до головокружения красиво. Есть ли на свете что-нибудь невозможное, когда человек вот так легко может оторваться от земли и кружить в небесах, как вольная птица! Неизвестная сила, вселившаяся в меня, уже не отпускала, и на душе от этого было тепло и спокойно. И я чувствовала, что все будет хорошо, и все мои вопросы, связанные с поездкой в чужую далекую страну, разрешатся сами собой.
***
Писательскую деятельность я начала в девятом классе. Кроме того, я сочиняла музыку и песни. Удовольствие получала огромное, но показывать или даже говорить с кем-нибудь о своем творчестве не решалась, стыдилась. Да и можно ли было называть это творчеством? Музыке я никогда не обучалась, нотной грамоты не знала, просто записывала на магнитофон мелодию песни и подбирала к ней слова. У меня была целая тетрадка, исписанная стихами, и я прятала ее от всех. Но однажды этот заветный сборник все-таки попался под руку моей матери. Никогда не забуду, какими глазами она смотрела на меня! Швырнула тетрадь на пол и вышла из моей комнаты, хлопнув дверью. А что такого особенного я натворила? Другая на ее месте показала бы эти «творения» знающим людям, поэтам, музыкантам, похвасталась бы перед соседями, отправила бы в редакцию газеты или журнала. А она? «Ты еще совсем ребенок! Что это за любовные стихи?! Не доросла еще!» – мамины резкие слова долго звучали в моей голове. А ведь кроме «любовной лирики» там были и посвящения: ей, папе, бабушке, сестренке. Мне хотелось поднять тетрадку с пола и бежать за мамой, показать, объяснить… Но что-то меня сдерживало, в то время как – прижимая к груди мой отвергнутый труд – я не смогла сдержать слез.
Мама не разговаривала со мной целую неделю. Я не понимала – в чем моя вина… В поисках внимания и поддержки пришла к тете Аминат, жене папиного брата. Она работала в саду, выпалывала сорняки. Мы поговорили о моих школьных делах, вполне успешных, как я уверила тетю. Потом, смущаясь и отводя взгляд, все-таки решилась.
– Знаешь, Аминат, я пишу стихи…
Тетя распрямила спину, опираясь одной рукой на тяпку.
– Неужели? Очень интересно. А прочитать что-нибудь можешь?
– Конечно! – обрадовалась я. – Прочту из последних, что написала. Называется «Новорожденная душа» …
Переигрывая в желании показать собственный артистизм, захлебываясь от восторга: все-таки нашелся человек, готовый меня выслушать! – я громко проскандировала мое стихотворение. Понравилось или нет? По реакции тети понять это было невозможно. Она молчала и смотрела как-то задумчиво, чуть грустно.
– У меня еще есть песня. Тоже сама сочинила! – предложила я, старательно копируя интонации концертных ведущих.
– Ну что ж, – Аминат махнула свободной рукой. – Начинай!
Сад огласился еще более громкими звуками. На последнем куплете, косясь глазами на тетю, я заподозрила что-то неладное. Она как-то странно напряглась, вся покраснела и обеими руками, бросив тяпку в траву, держалась за живот.
– Что с тобой, Аминат? Тебе плохо? – кинулась к ней.
Она затряслась.
– Да-ль… да… да-ль-ше что… Ха… ха-ха…
– Да что случилось? – крикнула я, еще не понимая, что происходит.
– Дальше пой, – уже спокойнее, отдышавшись, попросила Аминат. – Какая прекрасная песня!
– Но почему ты смеешься, если она тебе понравилась?! – искренне недоумевала я.
– Это кто же так завладел твоим сердцем? Скажи, кому посвящена эта песня?
Не сдерживаясь больше, тетя взорвалась оглушительным хохотом. И тогда я поняла... Она просто издевалась надо мной. Ей были смешны мои попытки писать, творить. Она тоже не понимала смысла моих усилий. Как же так?! Меня никто не понимает, никто не может оценить моего творческого дара. Даже родная мать не верит в мои способности. В ответ на мои искренние слова, идущие от самого сердца, от души, – неприятие или смех. Как же мне теперь быть? Разочарование в собственных силах, почти ненависть к людям, которые не смогли, не захотели понять меня, – все это смутило мой разум, и я убежала от тети Аминат домой. Влетела в свою комнату, схватила ту самую тетрадь, изорвала ее в клочья, мало того – вынесла их во двор и сожгла! Так тебе и надо! Из-за тебя люди надо мной смеются.
После того случая я очень долго ничего не писала. И с учебой начались проблемы, и характер стал невыносимым для окружающих. Я больше не была похожа на своих сверстниц, я с презрением отвергала всё, что было интересно им. Я ушла в себя. Тот день оставил в моём сердце неизгладимый, кровоточащий след. Не было ничего, что могло бы отвлечь от боли, избавить от последствий той катастрофы, которая произошла в моей душе. И как бы тяжело мне ни было, на эту тему я больше ни с кем не говорила, да и мама с тетей Аминат к ней не возвращались.
Невысказанность только усугубляла мои страдания, она давила подобно сгущавшимся сумеркам… Потом, случайно увидев на прилавке книжного магазина брошюрку в яркой обложке, - автора уже не помню, но название книжки обещало помощь в преодолении душевного дискомфорта, - я купила ее, и это было началом моего серьезного увлечения психологией. Читала много, хоть и не следуя никакой системе, пытаясь разобраться, в первую очередь, в себе. Понять свой внутренний мир, найти ориентиры в пути, с которого меня когда-то сбили.
Между тем, уже имея какую-то опору, окончила среднюю школу, поступила в университет. Мои интересы в эти годы были сосредоточены только на учебе. Маму, конечно же, простила – за её реакцию в тот злосчастный день, – мать всегда остается матерью. А вот к тете Аминат, хоть и не подчеркиваю этого, до сих пор испытываю некоторую холодность.
Как бы то ни было, в один прекрасный день, неожиданно, ко мне вернулось Вдохновение. Я должна была участвовать в ежегодной «Студенческой весне». Не сказать, чтобы я этого страстно хотела, скорее – поддалась на уговоры, граничащие с принуждением. Мне поручили выйти на сцену студенческого фестиваля со своей песней. Не помню, как вышла, в каком была состоянии, но я спела песню, которую написала сама, за двадцать минут! Этот веселый студенческий праздник и был толчком к возвращению в мир творчества, стихов и песен, а потом, в свое время, – к известности как певицы.
Именно там, на фестивале, я впервые увидела Умара. Этого момента мне никогда не забыть. Он был высок, хорошо сложен, безусловно красив, но при этом – хмуро сдвинутые брови, черные, иногда сверкающие яростью глаза. Модная прическа, небольшая ухоженная борода. Особые предпочтения в одежде, манера держать себя выдавали в нем человека нездешнего, иностранца. При виде этой крепкой фигуры и порывистых движений я испытала что-то похожее на страх, но это только в первое мгновение, затем, как будто проваливаясь куда-то, я поняла, что готова без памяти, безрассудно в него влюбиться. Я и раньше видела молодых иностранцев, не испытывая ничего подобного, и менее всего – желания познакомиться. Могла ли я подумать, что этот молодой потомок махаджиров* так изменит мое представление о мужской привлекательности?!
Нет, тогда я даже не пыталась рассуждать, что в нем было такого, способного поразить мое воображение. Я просто не могла оторвать взгляда, когда он проходил мимо. Когда слышала его имя, испытывала непонятное волнение, почти головокружение. А когда видела его во сне – понимала, что вот это и есть настоящее счастье. Как я потом узнала, Умар приехал в Кабарду на учебу. Но при этом он очень мало интересовался занятиями в университете. Этот парень в первый раз приехал на родину предков и, видимо, просто радовался новым впечатлениям, знакомствам, постижению каких-то вещей, знакомых только по рассказам, услышанным в детстве от стариков.
Его семья пользовалась большим уважением и влиянием. Сам же Умар был очень известным музыкантом и исполнителем не только в Иордании, но и в Европе и Америке. Позже, когда у меня вышел свой музыкальный альбом, я все равно понимала, что до уровня моего возлюбленного мне очень далеко.
Мы познакомилась благодаря счастливому случаю, и у меня появилась возможность поближе узнать его многочисленных друзей. Каждый день он был буквально окружен их плотным кольцом. Хороших друзей, известно, много не бывает. Вот и у него в числе близких оказались завистники и недоброжелатели. И чем больше я узнавала его, там очевидней для меня открывалась роль таких «друзей». Что же касается наших личных отношений, они закончились внезапно, не принимая каких-либо отчетливых форм.
Как мне рассказали его однокурсники, Умара отчислили из университета, и он, даже не объяснившись со мной толком, спешно уехал домой, в Иорданию. Боюсь, он даже не подозревал, что увозит с собой мое сердце, потому что с моей стороны это было не просто увлечение, а самая настоящая любовь. Я была безутешна. Я уже не представляла жизни без его черных глаз, его огненных взглядов, энергии, исходящей от него – следствие неведомых мне процессов, происходящих в его мятежной душе. Многие мои знакомые считали Умара странным. Но какое мне было дело до всяких досужих разговоров на его счет, до сплетен! Мне нужен был только он. Только он мог без лишних слов, одним взглядом внушить мне чувство, равное обожанию. Только Умар мог так интересно, с такой пронзительной искренностью рассказывать о судьбах адыгских махаджиров, выживающих в чужих краях. Только с ним я могла делиться своими мыслями, интересами, планами на будущее. И, казалось мне, только он был способен понять состояния моей души, когда я и сама плохо в них разбиралась.
Однако моих восторгов совсем не разделяли мои родные и друзья. «Не будет тебе с ним счастья. Вы слишком разные. Где ты, а где он, в какой стране. И ответственности в нём нет. Ты будешь страдать!» – вот несколько голосов из назойливого хора моих доброжелателей. Естественно, я к ним не прислушивалась, просто не слышала. И вот когда он внезапно отдалился, я почувствовала себя так, словно на бегу наткнулась на холодную каменную стену. Больно и обидно.
Был телефонный звонок накануне его непонятного бегства, как еще это назвать, короткий разговор, нервный и сумбурный, закончившийся словами: «Ты не понимаешь меня, ты такая же, как все. Я сегодня улетаю домой!». Ну что ж, гордости мне не занимать, я решила: подожду, пусть успокоится, подумает и перезвонит. Вечером, так и не дождавшись, перезвонила сама, но его номер был недоступен. Тогда до меня стало доходить, что это не капризы и не шутки, что он и в самом деле уехал…
Надо ли удивляться запасам слез, которые таятся в душе любой женщины, тем более – брошенной. Мне казалось, я выплакала все эти запасы, скрываясь, не рассказывая никому о своих страданиях, не объясняя своего бледного вида, отсутствия аппетита и прочих симптомов несчастной любви. Любая ошибка, совершенная человеком, имеет свои последствия. Моя серьезная ошибка заключалась в том, как думалось мне, что я поставила свою гордость выше любви, заботы о любимом человеке, простого внимания. Если бы я сразу перезвонила Умару, поговорила спокойно, разобралась во всей этой истории, наверное, была возможность сохранить наши отношения, рассчитывать на их продолжение в будущем.
И вот теперь я иду по следам моей пропавшей любви. Никто и ничто не может меня остановить – ни родители, ни друзья, ни осуждение молвы. Я хочу разыскать Умара, посмотреть ему в глаза и, наконец, понять: есть ли в нем какие-нибудь чувства ко мне, или все, что было, – игра, развлечение от скуки, банальная интрижка заезжего иностранца. Понять и, быть может, обрести покой, возможность жить разумом, а не израненным сердцем.
***
 Уже спускаясь по трапу, я вдруг замерла в нерешительности: ни вперед, ни назад. Страх, сомнения овладели мной… Нет, не могу, лучше назад, домой, к маме!.. Но сзади уже подталкивали другие пассажиры, и – вдохнув полной грудью – я сделала шаг вперед. Воздух здесь был плотный, тяжелый, насыщенный неведомыми мне запахами, наверное еще и пылью, принесенной из пустыни. Трудно дышать, но это, успокаивала я себя, от волнения.
Незнакомая страна, непривычно смуглые, очень смуглые лица, резкие гортанные звуки непонятного мне языка. Не думала, что окажусь такой трусихой – боялась всего, что видела вокруг, что, в общем-то, оказалось не таким уж и страшным. Таксист, который вез меня в гостиницу, был образцом вежливости и предупредительности, а моего знания английского вполне хватило, чтобы объяснить ему направление и мое желание оставить ему небольшую сдачу, принятую им в конце поездки с бурной радостью и тысячей благодарностей.
Мой номер оказался на седьмом этаже. Символично: в Нальчике я тоже живу на седьмом. Чистота безукоризненная, все очень мило, уютно. Все располагало к отдыху, поэтому в тот вечер я решила никуда больше не ходить, остаться в номере и как следует выспаться. Три последующих дня я ничем другим не занималась, кроме того, что ходила и рассматривала город. Амман оказался настолько красивым, что мне даже думать ни о чем не хотелось. Дома из белого камня, сверкающие на солнце, – в этой жаре я даже успела загореть. Ходила по улицам и прислушивалась к речи прохожих. Арабский, английский, немецкий… Втайне надеялась услышать язык моих соотечественников-адыгов, ведь в этой стране их десятки тысяч.
Продвигаясь в моих прогулках, в окружении экзотических красот, я все-таки вернулась мыслями к цели моего приезда. Как найти Умара? На случайную встречу в четырехмиллионном городе рассчитывать не приходилось. Конечно, как популярного исполнителя, его знали многие, но к кому подойти, как спросить… Прошла неделя, и моя изначальная идея понемногу становилась абсурдной. Даже если обходить только концертные залы, сколько времени уйдет на это? Рассуждая примерно таким образом на одной из улиц города, я решила немного отдохнуть от духоты в кафе, оказавшемся на пути. Переступила порог, и – в потоке освежающего прохладного воздуха до меня донеслись звуки родного языка!
– Мухамед, ты положил рыбу в холодильник? Вечно ты все забываешь…
Я прислушалась. Речь была понятна, но это не мой родной кабардинский диалект, больше походило на бжедугский. Кафе, как оказалось, принадлежало черкесам.
– Клянусь, положил! – обиженно ответил кому-то молодой человек в белом поварском колпаке. – Если не веришь, можешь убедиться сам!
А меня уже встречал хозяин заведения – крепкий высокий мужчина, с приятными, подвижными чертами лица, с заметной проседью в темных волосах и приветливостью во взгляде.
– Добро пожаловать! Мы еще не открылись, но с удовольствием предложим вам кофе, чай. Освежающие напитки? – сказал он на ломаном английском.
– Мир твоему дому! А я уже и не надеялась. Как приятно встретить земляка в чужой стране! – улыбаясь, я заговорила на родном языке.
Ответная улыбка хозяина была ослепительна. Он подошел поближе, уважительно пожал мне руку и, обернувшись к своим, скомандовал:
– Быстро накрыть на стол! У нас в гостях черкешенка! – и, снова обращаясь ко мне, продолжал: – Мне тоже приятно, что нас посетила такая важная гостья. Если меня не обманывает мой слух, ты – с нашей родины?
Пристально, с надеждой в глазах, мужчина всматривался в мое лицо, может быть, искал в нем родственные черты? А я заметила, как у него повлажнел взгляд.
– Да, всё верно. Я – из Кабарды. Мечтала встретить здесь соотечественников, но тур уже заканчивается, а встретила только сейчас.
– Как вы там… – мужчина немного сбился от волнения, – … на родине?
– Все хорошо, грех жаловаться…
– Лучше, если мы перейдем в другую комнату. Здесь скоро начнут собираться посетители и будут мешать разговору. Меня зовут Казбек, я – бжедуг. Это кафе принадлежит мне. А как зовут тебя?
– Я – Тамара, а родом из Бесленея.
Казбек радушным жестом пригласил в уютный прохладный кабинет, усадил в кресло, продолжая расспрашивать:
– Ты, наверное, еще учишься?
– Да, я студентка…
Стол тут же заставили разными яствами, напитками. Я, честно говоря, с утра ничего не ела и была ужасно голодна, но стеснялась, поэтому, отведав одно из блюд, попросила чаю. Казбек распорядился и снова обернулся ко мне.
– Мы отдаем наших детей на танцы, в спортивные клубы, чтобы не болтались без дела и не забивали голову лишним. Пытаемся воспитать достойных черкесов, сохранить себя. Наверное, и у тебя есть любимое занятие?
– Я пою... Увлекаюсь поэзией... Интересуюсь историей черкесского народа и изучаю диалекты адыгского языка, – ответила я, еще не преодолев смущения.
Моему собеседнику, видимо, мой ответ понравился.
– Дай бог тебе удачи в этом деле, красавица! Талант дается не каждому, и поэтому мы должны ценить его, и в других, и в себе. Это бесценный дар. И я бы с удовольствием послушал тебя, твои песни…
Я достала из сумки диск со своими записями и протянула ему.
– Вот, это вам, в подарок.
Казбек благодарил с искренней радостью, потом, спохватившись, снова стал угощать:
– Не стесняйся, прошу тебя, все очень вкусно! Ты знаешь, нам так приятно, когда заходят земляки, с нашей прекрасной родины. Мы мечтаем о земле предков, но не всё в наших силах. Сколько стариков уходят в мир иной, повторяя одни и те же слова: родина, Кавказ, земля предков! Это огромное счастье, что теперь мы можем отправлять своих детей на учебу в Кабарду. У меня есть много друзей, просто знакомых, там, на родине. Перезваниваемся, переписываемся…
Я слушала этого человека, видела радость на его лице, и казалось, что и это кафе, и люди, работающие в нем, знакомы мне уже много лет, почти родные… Но между тем заведение заполнялось посетителями.
– Казбек, боюсь, как бы моё присутствие не помешало вашей работе. Да и у меня есть кое-какие дела. Если вы не против, я бы еще зашла вечером, тогда бы и поговорили вдоволь. Можно?
– Конечно, можно, дорогая! Приходи часам к семи. Я приглашаю тебя к нам домой. Моя супруга тоже из бесленеевцев, она так будет тебе рада!
Хозяин кафе проводил меня как самую дорогую гостью и еще раз напомнил, что с нетерпением будет ждать визита. В тот день я заходила еще в несколько таких кафе, присматривалась к людям, пыталась задавать вопросы, но ничего полезного для себя не нашла. Расстроенная, вечером вернулась в отель. Надо было приготовиться к встрече с семьей Казбека.
Я подошла за ключом на ресепшн и там, у стойки, краем глаза заметила двух молодых людей, оживленно беседующих на арабском. Один из них показался мне знакомым, но я никак не могла вспомнить, где же видела это лицо… К назначенному часу подошла к заведению Казбека. Он встретил меня у входа, снова усадил за столик и, пока я пила кофе, отдавал какие-то распоряжения сотрудникам. Потом посадил в машину, и минут через пятнадцать мы уже подъезжали к роскошному дому из белого камня. На шум мотора из дома радостно выбежала женщина средних лет и девочка-подросток, в дверях остановился высокий молодой человек. «В дверях не стоят, это не к добру», – пронеслись в голове слова, которые иногда повторяла моя покойная бабушка.
– Проходи, проходи! – хозяйка ласково обняла меня. – Добро пожаловать, Тамара. Мне очень приятно видеть такую гостью.
Это была миниатюрная женщина, светловолосая, с едва заметными морщинками вокруг выразительных голубых глаз, которые смотрели на меня тепло и восторженно.
– Добро пожаловать, сестричка, – подошла и девушка, лет шестнадцати на вид. – Я – Сатаней. Маму зовут Дыгъэ*. А там, – она указала на парня в дверях, – мой брат, Блан.
– Мне тоже очень приятно. Мир вашему дому! Как поживаете? – я улыбалась, сразу забыв и про неудачные поиски, и свою усталость.
Молодой человек, отрекомендованный Бланом, вышел навстречу и, мягко говоря, шокировал:
– Welcome! – обратился ко мне на английском, гордо и с явной неприязнью.
Взгляд – в сторону, руки за спиной.
– Thank you! Nice to meet you! – ответила я ему в тон.
Заметив, что я несколько задета, Казбек поспешил пригласить в дом, пытаясь как-то сгладить впечатление, произведенное его сыном. Мама с дочкой подхватили меня под руки и повели в гостиную. Здесь стоял огромный стол, заполненный кушаньями, сладостями, напитками – бесконечное разнообразие цвета, форм и ароматов. Оказывается, они серьезно готовились к моему приходу.
Дыгъэ, по-прежнему улыбаясь, спросила:
– Тебе, наверное, здесь ни разу не довелось попробовать черкесской еды? Но мы это сейчас исправим!
– Что правда, то правда, – призналась я.
Разговор еще некоторое время продолжался подобным образом, и когда хозяева и гостья воздали должное взаимному уважению, все уселись за стол. Гедлибже, мамалыга, лакумы – все, что мне было знакомо из еды, громоздящейся горами на столе. Остальное я не только не пробовала, но даже никогда и не видела.
– Попробуй вот это, просто вкуснятина! – Сатаней протянула мне тарелку с какими-то продолговатыми шариками.
– А что это?
– Это киббе маглия. Блюдо из мяса, а внутри – лук и пряности, – потчевала Дыгъэ, переводя застольный разговор в тонкости восточной кулинарии.
В этот вечер я познакомилась со многими, не побоюсь этого слова, произведениями иорданской кухни. Она оказалась и разнообразной, и калорийной, и необыкновенно вкусной. «Фаттайер, хуммус, баба гануш…» – вот только несколько названий из всего этого великолепия, запомнившихся мне. А вот блюда черкесские, которые я тоже с удовольствием попробовала, совершенно не были похожи на те, что готовят у нас дома. Причина, скорее всего, в обилии местных пряностей, не характерных для Северного Кавказа.
Наша беседа продолжилась и после трапезы, когда мы все расположились в удобных креслах. Говорили много и обо всем. Только Блан был молчалив и угрюм. Мне показалось, что это из-за меня, что я произвела на него такое неприятное, отталкивающее впечатление, и поэтому чувствовала себя не вполне комфортно. Хозяин дома, не знаю, разделял ли он мои опасения, в какой-то момент поднялся и извинился.
– Мне надо на минутку отлучиться.
Чуть погодя он знаками позвал к себе и супругу. Мы с Сатаней и Бланом остались одни. Насколько я успела заметить, девушка не очень хорошо знала родной язык, но все равно изо всех сил пыталась говорить со мной исключительно на черкесском, используя простые слова и несложные сочетания. Блан все так же оставался замкнутым в себе.
– У тебя очень интересное имя, Блан, – решила я немного разрядить обстановку.
Он посмотрел на меня холодно.
– I do not speak circassia!
Он был копией своего отца, только немного выше и, скажем так, сдержанней.
– Пусть ты не говоришь на родном, но ведь понимаешь! – с укором сказала Сатаней брату.
Тот вспылил, и они о чем-то жарко заспорили на арабском. Было заметно, что Сатаней чуть ли не до слез на него обиделась за что-то. Я снова почувствовала себя виноватой. В дверях появились супруги и молча уставились на своего сына. Блан встал и с видом высокомерия вышел из гостиной. Я не знала, куда деться от неловкости.
– Простите, наверное, это я виновата…
– Нет-нет! Ты здесь совершенно не при чем! Уверяю тебя. Блан недолюбливает черкесов с Кавказа, – извиняющимся тоном пытался объяснить Казбек. – Ради бога, простите нас!
– Но разве есть на свете хоть один адыг, который не любит свою родину и не хочет вернуться?! – спросила я в недоумении.
– Конечно, нет! – с жаром подтвердил хозяин дома. – Думаешь, Блан не грезит о ней?!
– Это уже совсем другая история. Давай не будем об этом, Казбек! – хозяйка попыталась перевести разговор в другое русло.
– Я тебя понимаю, Дыгъэ. Но эта девочка – наша гостья, и по вине нашего сына мы опозорились перед ней. Думаю, она имеет право это знать!
– Прошу вас, – вмешалась я, – мне не надо никаких объяснений. Давайте обо всем забудем. Как я могу хоть в чем-то вас винить. Наоборот, это я слышала обвинения от одного потомка махаджиров, который называл нас недостойными, на родине потерявшими свое адыгство.
И я смущенно опустила глаза.
– Это здесь тебе сказали? Скажи, тебя кто-то обидел? – приподнялась негодующая Сатаней.
– Нет, это было в Кабарде. Просто… он сам был отсюда, из Иордании.
Казбек тоже насторожился.
– И кто он?
– Один молодой человек. Учился в нашем университете. Попал в какую-то неприятную историю, и его отчислили. Вот именно он и сказал такое про нас, – неожиданно для себя я осознала, что в этом разговоре появилась возможность продвинуться в моих поисках.
 И эту мысль тут же подтвердила Сатаней.
– Да это же Умар! – воскликнула она, а я, услышав имя любимого, почувствовала нехватку воздуха и жар во всем теле.
– Кто такой Умар? – поинтересовался у дочери Казбек.
– Да певец этот…
– А-а, да, да. Вспоминаю. Слышал о нем. Но как же он поет! Да, горячий парень, сразу видно.
Я молча ждала продолжения этого разговора, но, к великому сожалению, он снова уклонился в сторону. Направлять же собеседников было мучительно стыдно. Казбек, не зная, что творится в моей душе, продолжал спокойным повествовательным тоном:
– Хочу рассказать тебе одну историю, – в голосе его появилась нота грусти. – Историю, которая разбила мое сердце…
– Казбек, пожалуйста, не надо, – попросила его супруга. – Боюсь, наша гостья пожалеет, что пришла.
Я поспешила поддержать его:
– Не переживай, Дыгъэ, ничего страшного. Я и сама заметила, Казбек, что тебя что-то мучает. Продолжай, пожалуйста…
– Несколько лет назад, – задумчиво начал он, – я узнал, что в Кабарде живут мои дальние родственники, и – в надежде познакомиться, подружиться – приехал. И, честно вам скажу, плакал, как ребенок, когда в первый раз прошелся по родной земле, о которой мечтали мои предки. Ты, наверное, не поймешь этого, потому что и родилась, и живешь там, и никто тебя не изгонял из родного гнезда. Я не могу передать словами то, что испытал там. Я был готов умереть, потому что сбылась моя давняя и самая сокровенная мечта – я увидел родину, чего бы я еще мог желать! Это – рай на земле! Такого внимания, такого гостеприимства нет больше нигде… – он прослезился, выговорив последнюю фразу.
– Казбек, прошу тебя, – снова обеспокоилась супруга.
– Я сейчас принесу воды, – Сатаней встала и убежала.
Я была потрясена.
 – Признаюсь, я и представления не имела, что махаджиры так тяжело переживают все это…
– Махаджирам дает силу только одно – мечта о родных краях. Мы надеемся, что когда-нибудь увидим наши горы, зеленые равнины. Все наше богатство и процветание здесь – это пустой звук, если мы хотя бы раз не побывали на Кавказе. В Кабарде часто можно услышать, что мы бросили свою родину во время Русско-Кавказской войны и бежали в Турцию. Но никто не знает, что пережили наши предки тогда, через что они прошли! Многие хотели, чтобы хотя бы их бренные тела нашли успокоение в родной земле, и прыгали в море с кораблей, везущих их на чужбину. Махаджиры не бежали, как последние трусы, их выселяли насильно. Разве это так сложно понять? Это не дает нам покоя, разъедает изнутри! – Казбек замолчал, чтобы успокоиться, и тогда продолжила я:
 – Мне примерно понятно, отчего такая пропасть между нами, уважаемый Казбек. Проблема в восприятии давних событий. В наших школах дети не изучают эту тему достаточно глубоко, многие даже не знают, что когда-то была Русско-Кавказская война. Этот вопрос… не сказать – замалчивается, но осознанно размывается в школьной программе. А мотивируется это тем, что неустойчивая детская психика якобы может неадекватно отреагировать на такую острую тему. Историки опасаются всплеска национализма среди молодежи, межнациональной розни, которую якобы может вызвать объективное и подробное изложение давних и кровавых событий на Северном Кавказе. Это, конечно, неправильно. Каждый имеет право знать свою историю, смысл тех событий, которые привели к разделению народа. Все это в прошлом, но оно оставило глубокий след в настоящем. Сейчас я это вижу особенно отчетливо. Ни вы, ни мы не виноваты в том, что между нами возникло непонимание, взаимные обиды. Все, что мы можем, и должны, – держаться друг друга, обрести взаимопонимание и воссоединиться…
– Да ты просто знаток! Как красиво рассказываешь! – в комнату вошел Блан, говорил он громко и на своем родном языке. – А вот у меня есть вопрос, попробуй-ка ответить на него.
Семья была ошарашена выходкой Блана. Смотрели на него молча и в недоумении.
– Слушаю тебя, – коротко сказала я.
– Ты не обвиняешь и не защищаешь людей. Ты утверждаешь, что виноваты время и жизнь. Я правильно тебя понял?
– Блан, она здесь при чем? Ты зачем на нее набросился? Прошу, не позорь нас! – предупредил сына Казбек, в его голосе уже чувствовалась гроза.
Дыгъэ вслед за супругом:
– Не говори того, о чем будешь жалеть! – и, обращаясь ко мне: – Тамарочка, не обижайся на нашего сына, он молод, горяч, он многого еще не понимает.
– Я не могу говорить за весь адыгский народ. И нет моей вины в том, что некоторые мои соплеменники не знают своей истории. Я лишь сказала, что это не от нас зависит, – спокойно и раздельно я попыталась донести до парня смысл моих слов.
– Присядь, Блан. Успокойся. Хватит этого позора… – севшим голосом произнес хозяин дома.
Сатаней снова убежала – за таблетками для отца. Я тоже поднялась.
– Мне, наверное, лучше уйти.
– Нет, нет! Пожалуйста, – попросил Казбек. – Я еще не закончил свой рассказ. Я понимаю, изливать душу – качество, которое не красит адыга. Но мне очень хочется поделиться с тобой мыслями… измучившими меня. И не только меня, но и всех махаджиров.
Смысл его рассказа заключался в том, что мы все, хоть и являемся адыгами, – разные, оттого что, во-первых: живем в разных странах, сосуществуем в тесном соседстве с разными народами и «нахватались» чужих черт. Мы что-то взяли от русских, махаджиры – от арабов. Поэтому и мыслим по-разному, изменились наше мировоззрение, национальный характер, цели. Говоря иначе, современные адыги – не совсем адыги, утрачена аутентичность. Мы что-то потеряли в себе, но что-то и приобрели, так же, как и махаджиры. И это «что-то» нас изменило.
Слушая Казбека, я снова невольно отвлеклась на свое, личное: смогли бы мы с Умаром поладить, даже если бы у нас что-то и получилось? Ведь мы такие разные, между нами столько противоречий, взаимных обид и обвинений. Получается, что «русский адыг» и «адыг арабский» не могут сосуществовать… Из задумчивости меня вывела Сатаней.
– Оставайся у нас на ночь. Пожалуйста, – попросила она.
– Спасибо, сестренка. Но я должна возвращаться в отель.
– Посиди еще немного с нами, – попросила и Дыгъэ. – Ты почти и не ела ничего.
– Ну что вы! Я наелась на несколько дней вперед. Все было очень вкусно. Не могу, честное слово. Казбек, спасибо за гостеприимство. Я вызову такси.
– Какое такси! Блан тебя отвезет. Я не могу доверить такого важного гостя таксисту, буду переживать, – настаивал Казбек.
«Я вашего Блана боюсь больше, чем любого таксиста», – подумала я, но согласилась. Некоторое время мы ехали молча. Потом Блан заговорил:
– Считается, что я сложный человек. Наверное, это так и есть. Ты прости меня за сегодняшнее, я не хотел тебя обижать. Отец пытается воспитать из меня настоящего адыга, он хочет мной гордиться. А я сегодня не сдержался, опозорил его… Конечно, я мечтаю вернуться на землю наших предков, как и любой другой махаджир. Я прекрасно владею родным языком и люблю разговаривать на нем. Но меня удручает то, что вы считаете нас трусами, утверждая, что наши предки бежали от войны. Это всё политика. Этого и добивалась царская Россия. А сегодня, благодаря тебе, я понял, что был неправ. Как бы там ни было, мы – единый народ, где бы ни жили – мы остаемся адыгами.
– Я все понимаю, Блан. По одному человеку не судят о целом народе.
– И это правда. Я мечтаю побывать на родине, и когда-нибудь я это сделаю.
– Человек всегда возвращается к своим истокам. И ты вернешься, – сказала я самым дружелюбным тоном, желая показать, что не обижаюсь на него.
Даже у себя на родине мы не всегда понимаем друг друга, что же говорить о людях, разделенных тысячами километров, странами, политическими системами. Я провела не самый легкий вечер, но в той семье многое поняла, ответила на многие свои вопросы.
– Ты очень хороший человек, Тамара. Мне было приятно познакомиться с тобой. Еще раз прости за сегодняшний вечер.
Этот молодой человек уже не был похож на того Блана, который еще час назад испепелял меня взглядом. Я не понимала одного: в ком из нас осталось больше адыгства – в нас или в них? Парень, что сидит слева от меня и ведет машину, с виду – адыг, в нем течет благородная адыгская кровь, но проявления его характера мне совсем не знакомы.
Переборов смущение, я задала вопрос, давно горевший на языке:
– А ты знаком с Умаром?
– Конечно, знаком. Кто ж его не знает. Все девушки от него без ума…
Мне было больно представлять его рядом с другими девушками, и я, наверное, покраснела от злости, когда Блан об этом сказал.
– Слушай, а какой он?
– Ну, как сказать. Он неплохой человек. А почему ты спрашиваешь?
– Просто он был какое-то время в Кабарде. Мы как-то имели случай познакомиться, но потом потеряли связь, когда он вернулся сюда. Хотелось бы увидеть его, пока я здесь, - я боялась, что Блан поймет истинные причины моего интереса, и добавила. – По-моему, с ним поступили несправедливо.
– Я не знаю, что тебе сказать. Мы знакомы достаточно близко. Говорят, если хочешь узнать человека, посмотри на него, когда он пьян. Я, конечно, не буду тебе рассказывать то, что знаю сам. Ты сама все увидишь и поймешь…
Кажется, он все-таки догадался, что этот мой интерес – личный. Я смутилась еще больше, отвела взгляд в сторону. Хорошо, что в этот момент мы подъезжали к гостинице.
– Доброй ночи, Тамара.
– Спасибо тебе, Блан…
Утром я проснулась, наскоро позавтракала и вышла на улицу. Я еще не знала, чем сегодня займусь. Пройдя несколько шагов, вдруг остановилась в изумлении: недалеко от гостиницы, рядом с витриной какой-то ювелирной лавки, спиной ко мне стоял до боли знакомый силуэт… Нет, это не видение. Он не исчезал, оставался на месте. Парень с гитарой, переброшенной на ремне через плечо. В той же его манере, очень хорошо мне знакомой. Умар!
Ноги сами понесли меня к нему. Я сдерживала себя, чтобы не побежать и не броситься ему на шею. Хотелось закричать издалека: «Умар, я здесь! Я приехала!». Посмотреть в его глаза и увидеть в них взаимность. Тротуара мне уже было мало, мешали прохожие, и я выбежала на проезжую часть. В этот момент появилась какая-то девушка, подошла к моему дорогому Умару и крепко к нему прижалась. Он обернулся и радостно заключил ее в объятия. Всё так же, в обнимку, они пошли вперед. Я остановилась, потрясенная, с темными кругами перед глазами, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Откуда-то сбоку послышался резкий сигнал и скрежет шин.
– Уйди с дороги!.. – краем сознания я поняла, что кричат на моём родном языке.
…Казалось, кто-то методично и размеренно, не прерываясь, бьет меня кувалдой по голове. Это тикали часы. Такие маленькие часы, и столько шума. Идут, не замедляясь, а с ними идет время. Наверное, я еще среди живых – вряд ли в ином мире есть время.
Я жива. Лучше бы я умерла. Как теперь жить, зная, что он – с другой, что в этом романе я была второстепенным, проходным персонажем? Я открыла глаза. Одна в светлой больничной палате. Часы, не дававшие мне покоя, стояли на столике, справа от кровати. Куда же меня занесла моя непонятная любовь?
Мне хотелось только одного – снова оказаться в Кабарде. Где все знакомо и понятно. Седые горные вершины, зеленые поля, просторные леса. Знакомые, родные лица. Черт погнал меня в чужие края! И чего мне не сиделось дома! Кто сказал, что я должна искать свое счастье здесь, среди махаджиров? Дура! Какая дура! Я заставлю себя забыть его, даже если для этого понадобится вырвать свое сердце! Да, мне не довелось увидеть его глаза, я не знаю, что он ответил бы мне. Но я поняла: он – не мой. Он не принадлежит мне. Мы не созданы друг для друга.
Я попыталась поднять голову, но она оказалась такой тяжелой, как будто к ней привязали мешок с гремящим железом. Почувствовала острую боль и потеряла сознание. Не знаю, сколько пролежала так, но когда снова пришла в себя, почувствовала, как кто-то пощипывает подушечки пальцев. Мадина! Это ее привычка. Подруга детства. Рассказывали, что она вышла замуж за иорданского черкеса и переехала с ним сюда. Неужели это она?! Сквозь туман в глазах я пыталась разглядеть фигуру, сидящую рядом с моей кроватью.
– Мадина?.. Ты что тут делаешь? – спросила чуть слышно, еще не веря глазам.
– Я здесь работаю, – улыбнулась она и погладила меня по голове. – Как же тебя угораздило, ты ведь всегда такая осторожная? Тебя чуть машина не задавила. Если бы не тот парень… даже думать не хочу об этом.
– Какой парень?
– Молодой парень, из Кабарды. Красавчик!
– Я ничего не помню…
– Ты зачем на дорогу выбежала? Он кричал тебе, потом выскочил следом, выхватил почти из-под машины. Вы оба упали, ударились головой о бордюр.
– С ним все в порядке?
– Да как сказать. Лежит тут, в соседней палате, с рассечением. Слава богу, обошлось без сотрясения мозга. Наложили швы, скоро выпишут. Тебя тоже обещали быстро поставить на ноги, так что не залежишься. А ведь если бы не этот случай, когда бы мы еще увиделись, подружка?! Сколько лет тебя не видела! – она еще больнее сжала мои пальцы.
– Когда-нибудь ты оторвешь их!
– Голова не болит?
– Чуть лучше… У меня сердце болит. Бьется, выкручивает так, кажется – выпрыгнуть хочет, - говоря это, я почувствовала на своей щеке прохладную слезу.
Мадина вскочила.
– Я сейчас доктора позову!
– Нет, не надо. Это не та боль, о которой ты подумала. Это не лечится. Но давай не будет об этом… Расскажи лучше, как ты? Как семья?
– Все хорошо, Томочка. Вот вы все переживали, говорили: «Как ты там будешь, в чужой стране, среди чужих людей?». А люди здесь обычные, такие, как и везде. И хорошие есть, и добрые, – подруга засмеялась. – И в хиджаб никто насильно не заставлял одеваться. Работаю в этой клинике. Детей пока нет. Хотела сказать, что ты не изменилась, однако ты не по годам повзрослела. Как будто незнакомая мне девушка…
– Мадина, – прервала я подругу, не желая развивать эту тему. - Отведи меня к тому парню, к моему спасителю. Хочу поблагодарить его.
– А ты дойдешь? Не свалишься.
– Пошли, пошли…
С помощью подруги кое-как доковыляла до двери в соседнюю палату. Мадина постучалась.
– Мурат, к тебе гостья.
У окна стоял молодой человек и листал какую-то книгу. Я сразу узнала в нем того парня, которого видела вчера в своей гостинице, у стойки портье. Добрый, внимательный взгляд, аккуратный прямой нос, атлетическое тело.
– Привет! - молодой человек шагнул мне навстречу и, широко улыбаясь, протянул руку.
– Кажется, ты пострадал… из-за моей невнимательности…
– Мурат.
– Тамара.
Мой новый знакомый был довольно высок, я оказалась ему по грудь.
– Говорят, мы с тобой земляки. Давно здесь?
– Больше недели. Мы с тобой одним самолетом летели.
Надо же, какой внимательный. Запомнил.
– Ну, вы пока побеседуйте, а я пойду, у меня много пациентов, – со значением улыбнулась Мадина.
– А я, знаешь, не заметила тебя в самолете…
– Ты присядь, тебе нельзя долго стоять. Голова болит?
– Болела, но теперь лучше. А что у тебя?
– Все в порядке. Мне пришлось тебя толкнуть, извини.
– Если бы не ты, я бы уже была на небесах. Спасибо тебе, Мурат. Я не заметила, как оказалась на дороге, задумалась… – перед моими глазами возникла четкая картинка, на которой любовь моей жизни обнимается с другой девушкой, и волна отчаяния снова накрыла меня.
– Слава богу, с тобой все в порядке. Сберегли нашу знаменитую певицу! – он говорил весело, доброжелательно.
– Оставь, назавтра все бы забыли такую знаменитость, – я пыталась шутить, но как-то не шло. – Мне кажется, мы и раньше где-то встречались, там, на родине. Вот только не могу вспомнить…
– Да, мы встречались. И эта встреча… не знаю, как для тебя, а для меня она незабываема.
– В смысле? ...
Мурат молча протянул мне книгу, которую держал в руках.
– Что это?
– Открой и посмотри.
Я открыла. И на первой странице сразу узнала свой почерк, торопливую запись шариковой ручкой: «Мурат, пусть исполнятся все твои желания. Тамара».
…В тот день, когда я узнала, что Умар уехал к себе в Иорданию, мне было очень плохо, я просто сходила с ума. Не знала, что делать. Дома оставаться не могла и поэтому вышла прогуляться в парке. Ходила по аллеям, подолгу сидела на парковых скамейках, телефон отключила. Уже под вечер моя подруга Амина и ее парень Азамат, разыскали меня и чуть ли не силой привели в кафе, чтобы покормить. Только присели за столик, подбежал официант.
– Что будете заказывать?
Его торопливые неловкие движения, желание услужить показались мне отвратительным притворством. Его вежливость – навязчивой. Официант, конечно, ни в чем не был виноват, просто от злости на себя мне хотелось разнести в пух и прах весь мир.
– Брат, ты бы сначала меню нам показал. А там, глядишь, и выбрали бы что-нибудь, – резонно заметил Азамат.
– Прошу прощения, это мой первый рабочий день, – смутился официант и исчез.
Через полминуты вернулся и положил на стол карточку меню.
– Спасибо, – кокетливо улыбнулась Амина, а когда официант ушел выполнять заказ, я недовольно бросила ему вслед:
– Неужели не нашел для себя другой работы!
Парень, судя по всему, уловил мои слова в сдержанном шуме посетителей и наплывах тихой музыки. Он резко обернулся, но промолчал, продолжая свою работу. А когда вернулся и принес наш заказ, рядом с моим прибором положил темно-алую розу.
– Это – для настроения.
– Спасибо… – я не знала, что добавить.
Было неловко за свои слова, но злость все еще бурлила во мне. А когда мы уже собирались уходить и Азамат попросил принести счет, официант заявил:
– Ужин – за счет заведения! Но мне будет очень приятно, если Тамара подарит свой автограф, – и он протянул мне книгу – «Пособие по астрономии».
Официант-астроном. Неожиданное сочетание.
– Я не звезда, чтобы раздавать автографы.
– Для меня – звезда! Я поклонник вашего творчества.
Амина толкнула меня под столом:
 – Жалко тебе, что ли?
– Как вас зовут? – и я потянулась за книгой, которую парень все еще сжимал в руках.
– Мурат.
Я достала из сумочки ручку, открыла книгу и на титульной странице написала: «Мурат, пусть исполнятся все твои желания. Тамара».
…Сцена из того времени, когда я потеряла свою любовь. Сцена, за которую сейчас мне было бесконечно стыдно.
– Да, теперь я вспомнила… Я… Прошу прощения за тот вечер! У меня был очень тяжелый день…
– Ничего страшного, не переживай ты так!
– Слушай, а ты неплохо говоришь на арабском, – я напомнила ему ту встречу в гостинице, чтобы изменить наш разговор.
– Мой дед читал Коран. Он и меня научил, еще в детстве. Пригодилось, как видишь.
– Ты по-прежнему работаешь в кафе?
– А я там никогда не работал. Кафе принадлежит моему отцу, а в тот день заболел официант, и мне пришлось его подменить. Если честно, мне понравилось, – Мурат от души рассмеялся.
– Если честно, то эта работа совсем не для тебя! – я улыбнулась ему в ответ. – И все-таки не могу избавиться от неловкости за свои слова…
– Да я уже все забыл, правда!
– А чем же ты тогда занимаешься? Астрономией?
– Нет, астрономия – это увлечение. Я люблю наблюдать за звездным небом, изучать процессы, которые происходят в космосе…
Мне было близко его увлечение, я разделяла эту любовь к небесным светилам, потому что и сама, бывало, часами всматривалась в ночное небо.
– Да, это так захватывает! Кажется, что небо, с бесчисленными звездами, обнимает тебя, понимая все твои мысли и переживания… Это, не сочти за пафос, – вдохновляет меня!
– В твоих занятиях поэзией?
– И в поэзии, и в прозе, и в жизни. Во всем!
– А что тебе нравится больше всего? – Мурат спрашивал мягко, заинтересованно, ни одного признака, что он делает это только из вежливости.
– Писать. От пения я как-то отдалилась… Но, кажется, я поняла, чем ты занимаешься, – прищурилась я.
 Он улыбнулся.
 – И чем же?
– Ты – журналист!
Мурат снова засмеялся, открывая ряд ровных белоснежных зубов. Он так радуется жизни, так красиво, свободно смеется. Наверное, он не знает, как обжигает огонь безответной любви.
– Так я права? Ты действительно журналист?
– Да, действительно, – Мурат пригладил рукой свои густые непослушные волосы, а я почувствовала легкое головокружение.
– Пожалуй, я вернусь в свою палату. Голова что-то снова разболелась. Спасибо тебе еще раз. Увидимся!
Только прилегла, ко мне в палату зашел врач-араб в сияющем белом халате, за ним – Мадина. Врач подсел к моей постели, посветил в глаза лучом какого-то прибора.
– Как ты себя чувствуешь? – переводила Мадина, успевая и за мной и за доктором.
– Все хорошо. Надеюсь, со мной ничего страшного. Верно?
 – Через пару дней можно будет выписывать. А если переживаешь, что не успеешь осмотреть все достопримечательности, я подарю тебе книгу о нашей стране! – доктор дождался, пока Мадина переведет его слова, улыбнулся, утвердительно качнув головой, и вышел.
 Мы с подружкой остались наедине.
– Здесь очень хорошие врачи, – заметила Мадина.
– Вижу. Приятные люди…
 – А того парня послезавтра выписывают.
– В этот раз подруга посмотрела на меня не без лукавства.
– Ну и хорошо. Если бы не он, меня бы здесь не было, – сказала я, а в сердцах подумала: «Какого черта ему было меня спасать!».
 Тут дверь в палату открылась снова, заглянула высокая смуглая девушка, что-то сказала Мадине по-арабски. Подруга вопросительно посмотрела на меня.
– Говорит, к тебе гости. Выйдешь или сюда пригласить?
– Конечно, выйду. Лежа, что ли, принимать гостей! – возмутилась я. -  Кто бы это мог быть?
– Я посмотрю, если хочешь…
– Посмотри.
Через минуту Мадина вернулась.
 – Они говорят, что ты их знаешь. По-моему, они всей семьей пришли. Старший представился Казбеком.
– А-а! Это мои знакомые! Иду-иду…
Казбек стоял в дверях и приветливо махал мне рукой. За ним, чтобы увидеть меня, привставала на цыпочках Сатаней. Блан и Дыгъэ стояли рядом.
– Девочка наша, – начал Казбек, как только я подошла к ним. – Разве для этого ты приехала в Иорданию! Как ты нас напугала! Как же это произошло?
 Казбек погладил меня по голове. Остальные, каждый в свою очередь, подходили, обнимали, прижимая к себе, как будто мы сто лет были знакомы. Я попыталась объяснить:
– И сама не знаю. Задумалась и вышла на проезжую часть. Водитель не виноват, это все моя невнимательность.
– Беда чуть не настигла нас! Как же мы отпустили тебя в тот вечер?! Нужно было настоять, чтобы осталась ночевать, тогда бы всего этого не случилось, – причитала Дыгъэ.
– Прошу вас, не надо так переживать, все же обошлось. Послезавтра меня выписывают…
– А мы думали, вместе поедем на пикник. Покажем тебе самые красивые, заповедные места, – Блан говорил с досадой. – Как теперь быть?
– Ничего, братец, в следующий раз пылинки сдувать будем, – Сатаней обняла меня, поцеловала в щеку.
– Вы такие приятные, сердечные люди. Мне так повезло, что я познакомилась с вами.
Дыгъэ протянула мне большой пакет:
– Я не очень доверяю больничной еде, так что принесла тебе немного домашней. Ешь, пока не остыло.
 Когда, расспросив и поговорив обо всем на свете, они собрались уходить, Блан как-то странно засуетился, и я поняла: он хочет мне что-то сказать. Мы отошли от остальных на несколько шагов.
– Я тут кое-что разузнал… – начал он, и у меня чуть сердце не выскочило от этих слов. – Короче, Умара сейчас нет в стране. Он в Сирии, записывает новый альбом. Недели две будет там.
– Неправда! – вцепилась я в него грозным и обиженным взглядом.
– Как неправда? Я сам был у них, специально, чтобы узнать. Это мне его отец сказал. А он врать не будет. И вообще, с чего ты взяла, что это неправда?
– Я его утром видела, рядом с отелем! – выпалила я, при этом предусмотрительно утаив, что чуть не попала под машину, засмотревшись именно на него.
– Послушай, он часто бывает в Сирии по делам. Там хорошие музыканты и отличная студия звукозаписи. Я точно знаю, что утром ты никак не могла видеть его в городе.
 – Кого же я видела?!
– Я не знаю, кого ты приняла за него, но это точно не Умар! Ладно, Тамара, я побегу. Еще увидимся!
Как я могла ошибиться? Но ведь если это был не Умар, значит, у меня еще есть надежда! Я ведь еще не знаю, почему он меня оставил. Может, он все еще любит меня? Не сейчас, так встретимся в другой раз. Или он сам ко мне приедет, если я всё-таки ему не безразлична. А может, позвонить ему?.. Достать номер телефона… Но, с другой стороны, у него же есть мой номер. Почему он не хочет звонить? Кто я, в конце концов?! Разве я не черкешенка, разве у меня нет гордости?! Как я могла так низко опуститься! Поехать на край света за мужчиной, который даже не удосужился объясниться. Зачем я перешагнула через свою гордость, самолюбие?! Зачем я так унижаюсь?!
Проведя в этой стране две недели, так ничего и не добившись, я вернулась домой с твердым намерением: успокоиться и жить дальше. Об Умаре больше не думать. Решение было принято, но что-то подсказывало мне, что история эта с продолжением…