Генералы

 
Из окна виднелась макушка церкви с отливающем золотом в свете закатного солнца крестом – символом православной веры.  Мысль перекинулась в далекое село Долочье, на малую украинскую родину, которую не забываю вот уже полвека, с тех пор как после школы уехал учиться в Одесском мореходном училище. Не так давно появилась в Долочье маленькая красавица-церквушка, которая стала и украшением села, и надеждой людей на новую жизнь…

«Хорошо, что Боря приехал! Всколыхнула память эта встреча», – я с благодарностью посмотрел на Бориса.  Он на два года раньше меня отправился из села в большой мир, а встретились впервые только в прошлом году.   «Седой, как лунь»!  –  подумал я, когда увидел Бориса на платформе Московского вокзала в Санкт-Петербурге. Седой-то седой земляк, но крепок на вид и подвижен, – вот и сейчас сидит за столом и балагурит, словно годы его совсем не берут, а ведь в следующем году юбилей у него, – восемьдесят лет исполнится!  А друзья-то у Бориса какие!  Генералы! Напротив, за столом – известный милицейский генерал Сергей Александрович! В отставке уже, но впечатляет, впечатляет… Лицо доброжелательное, улыбчивое, манера разговора простая, но сам-то непростой, ой, не простой… За ним чувствуется сила и мощь русского мужика, который хорошо знает своё дело, и, в случае чего, не оплошает – может пошутить, может поддержать, но за дело спросит и сумеет заставить подчиненных  службу нести по  Уставу и задачи выполнять. Рядом с ним хмурый на вид, точнее, совсем не улыбающийся боевой генерал Валерий Павлович! Этот сама противоположность милиционеру.  Скупо роняет слова, словно отмеряет мерой, известной только ему самому, но всё точно, словно выстрел из гранатомёта – в цель и наповал. Оценки убийственные, не поспоришь, хотя Боря, он же Борис Андреевич, и пытается оппонировать генералу, – он сегодня стал адресатом едко-саркастических реплик, которые отпускает Валерий Павлович.  Не приходится сомневаться, что за столом собрались старые друзья, но разве дружба может кого-либо спасти от крепких оценок боевого генерала:

–  Борис, сколько времени ты уже в Москве? – смотрит он жёстко в сторону гостя из Санкт-Петербурга,
Я настораживаюсь, – разве Боря не предупредил друга о приезде? Наверное, нет, иначе, зачем этот вопрос?  Нет, видимо, не предупредил, генерал не станет просто так   спрашивать.

  –  Три дня, – беспечно отвечает Борис, и потом, словно спохватившись, добавляет, – Не в Москве, а в Павловске!
  –  Один приехал или с Людмилой Александровной?
  –  Вдвоём. Гостим у Владимира Степановича.
  –  И до сих пор не доложил! Почему просто, по-дружески, не позвонил?
  –  Виноват, товарищ генерал!

Я понимаю, что у очень солидных мужчин такая игра мальчишеская! Хотя попадаться «на зуб» генералу остерегаюсь и помалкиваю, то же делает мой сосед справа Владимир Степанович, друг Бориса из Павловска.  А добродушный
«ментовский» генерал только улыбается в ответ на слова Хмурого (так я в уме прозвал Валерия Павловича). Да они оба одного уровня, хотя по бывшей должности Валерий Павлович стоит, пожалуй, повыше. Мой дружок из юности пониже званием на одну ступень, до и морской он офицер, но и у него своих заслуг, хоть отбавляй: депутат думы одного из районов Санкт-Петербурга, помощник депутата городского собрания.

–  Валерий Павлович, хочу вас спросить, как филолога по своей первой, невоенной профессии.  Могли бы вы помочь мне? Прочитать мою книгу прозы и дать своё заключение?
–  С чем зайдёшь… – ответ Хмурого не заставил себя долго ждать.
–  С бутылкой горилки. С красным перчиком на дне, – неожиданно для себя отреагировал я нормальным образом.
–  А что?  Подумаю, – с интересом посмотрел на меня генерал, видимо ответ мой ему понравился.

Это потом я узнал от Бори, что «С чем зайдёшь?..» привычный вопрос у генерала на различные пожелания всяких просителей; таким образом, он, будучи на высокой государственной службе,  проверял их на вшивость, и отшивал  тех, кто воспринимал его полу-вопрос всерьёз.

Пора вернуться к генералу Сергею Александровичу, хозяину стола. Это он пригласил нас на обед. Каждое из блюд – своеобразный изыск старинной русской кухни: маринованные грибочки, солёная капуста, патиссоны с ноготок, редька на закуску и…  сало. Куда же на Руси без него?  Это сейчас одни говорят сало полезная штука, а другие умники холестерином пугают, а в старину не знали такого слова «холестерин», поэтому употребляли сало и на закуску за праздничным столом, особенно, когда тяжёлые работы начинались, – в деревнях почти круглый год тяжёлая работа не переводилась…  А в обед, так было заведено и в моём украинском селе, обязательно горячее первое блюдо подавали: борщи, супы. И за нашим столом, после того как обменялись тостами и закусили, перед каждым гостем официант поставил глиняный горшочек с русскими щами. Ох, и вкуснотища эти самые щи, томлённые в печке целую ночь!.. Умели в старину готовить, слава Богу, что рецепт сохранился. А на главное блюдо – пельмени с грибочками и мясом. Да, забыл, не упомянул большую тарелку с пирогами с начинкой и без таковой. Что пили? Пили, конечно, пили, но в умеренных количествах и не пойло заграничное, а хлебную холодную водочку! Я, обычно рюмку только «пригубляю», но здесь после пытливого взгляда Хмурого в мою сторону, я пил как положено, больше половину рюмки за раз, а то и целую опрокидывал, чем, как я понял, заслужил одобрения генералов.

Сергей Александрович начал рассказывать историю своего рода, рода Таранцевых из уральской глубинки, собственно, ради этой истории я затеял рассказ:
 –  Отец мой, Александр Сергеевич, прожил долгую жизнь. Умер он в 94 года, и то потому, что несчастный случай – пытался закрыть пса в будке, а тот дёрнулся и повалил старика, батя сломал тазобедренную кость… Врачи не сочли возможным делать операцию, вот батя ещё два года лежал в кровати. Ну, об этом позже.

Призвали отца на службу как раз перед войной. Невысоким, но крепким парнем был; в породу уральскую по деду пошёл. Пища была простая в семье отца на Урале; работали тяжело, да детей рожали. Двенадцать братьев и сестёр было, по этой части мужики в нашем роду отличались силой, и всех детишек, что Бог посылал, с радостью принимали.  Вот и мой отец был, словно дуб кряжистый, выросший среди густого леса. Помогал своему отцу в хозяйстве, да и в духе того времени спортом занимался, Ворошиловским стрелком был. Как положено в армию призвали, и направили Ворошиловского стрелка служить на заставу на границе с Финляндией, где и встретил отец войну. 22 июня 1941 года он находился в ночном дозоре, как потом мне рассказывал. Сидит в окопчике и всматривается через прицел винтовки в сторону финской границы. Вдруг замечает, что куст, словно живой, двигается в его направлении.  Протёр солдат глаза, ещё раз внимательно присмотрелся. Движется куст, и всё тут. Аккуратно навел прицел и нажал курок. И всё остановилось, замер куст. На выстрел прибежало подкрепление, поднятое по тревоге, начальство появилось. Слушать отца не стали, винтовку отобрали и пригрозили передать дело в военный трибунал. Как же!  Выстрел расценили как провокацию! Ведь накануне войны был строгий приказ не провоцировать немцев и финнов на военные столкновения. Пока отца допрашивали, появились в небе немецкие самолёты, и посыпались бомбы, отец подобрал свою винтовку и пошёл с ней воевать. Так всю войну и провоевал, вся грудь в медалях и орденах. Не сними он тогда финского лазутчика, вся застава могла погибнуть, что на самом деле и случилось у соседей. Ночью, накануне войны, вырезали всех, кроме тех, кто был в дозорах.

–  А после войны как было, Сергей Александрович? Отец вернулся домой, на Урал? – спросил Боря.

Валерий Павлович, сидел задумчиво, подперев голову рукой. Ни слова не проронил, его колючий сарказм, словно испарился куда-то.

–  После войны,  – продолжил генерал, не отвечая прямо на вопрос Бори, –  Сталин приказал найти всех выживших пограничников, которые первым  в бой с врагом вступили,  приказал вернуть их на заставы, присвоив воинские звания на одну ступень выше. Отец стал служить на своей заставе старшиной, и мама с ним была, к тому времени родители уже поженились. Детишки у них на заставе пошли, один за одним, да всё девочки. Отец сказал маме: «Марфа, рожать будем до тех пор, пока мальчик не родится». Я оказался пятым ребёнком по счёту. Больше детей не было.
–  Большая семья по нынешним временам, – не выдержал я.
– По деревням на Руси всегда большие семьи были. Рабочие руки ценились в хозяйстве.  Рано женились, рано спать ложились, рано вставали, телевизоров не было, а развлечением и радостью было заниматься любовью по ночам.

Когда подошло время матери рожать меня, местный фельдшер сказал, что надо в Ленинград ехать, в роддом, – плод большой, похоже мальчик ожидается. Отцу выделили телегу с лошадью и возницей, дали бумагу-предписание; надел он свой военный китель с наградами во всю грудь и повёз маму на железнодорожную станцию.  Спустя сутки, к утру оказались они на вокзале в Ленинграде. Вышли с вокзала, а куда дальше, где эта больница?  Слава Богу, недалеко от вокзала оказалась роддом, добрые люди показали. Маму приняли на сохранение, а отца отправили за дверь. Вот он и ночевал в скверике напротив больницы, питался сухариками с чаем, который сердобольные медсестры ему выносили, ночью спал на скамейке.  На третий день под утро, вышла медсестра и сообщила, что сын родился, отец вытащил припасенную на этот случай чекушку водки и с радости вылил всё её содержимое в горло. Понятное дело, с голодухи опьянел, а тут, некстати, появился патруль и отвёл отца в комендатуру, небритого, помятого и слегка пьяного. Дежурный офицер, увидев старшину в таком безобразном виде, вначале отчитал за то, что позорит честь военнослужащего, и только потом потребовал объяснений.  Но вник в обстоятельства дела офицер, дал старшине бритву, чтоб привёл себя в порядок, напоил чаем с сахаром, и отправил на все четыре стороны, предупредив, чтоб, забирал жену с ребёнком и отправлялся на заставу.
 
Сергей Александрович как-то застенчиво, по-доброму заулыбался, а потом добавил:

– Вот так я оказался уроженцем города Ленинград, хотя там только на свет появился и дней пять в роддоме с мамкой находился. Потом рос на заставе. А на Урал наша семья вернулась, когда после известного хрущевского сокращения армии отца комиссовали, –  Сергей Александрович посмотрел на Бориса, отвечая на его ранний вопрос,  –  На Урале отец своими руками построил дом небольшой, посредине стояла русская печка, а вокруг лавки да полати. Вот так и жили там, – в тесноте, да не в обиде. Мы, детвора, спали на лавках, а отец с матерью – на полатях, только занавеской отделялись, так что все, что там происходило по ночам, мы порой слышали.  Отец работал, мать – дома по хозяйству, а я, самый младший, до школы от матери не отходил ни на шаг, чуть какая опасность я в складках огромной юбки прятался.
 
Я слушал Сергея Александровича с внутренним ощущением, что это моя история, о моём послевоенном детстве речь идёт. Нет, не совсем о моём детстве, – мой отец с фронта не вернулся. Стоит в  центре украинского села обелиск в память о погибших сельчанах  в той в войне, и фамилия отца-пограничника тоже на том обелиске выгравирована золотыми буквами… Обелиск поставили, когда я уехал из села на учёбу, а в школьные годы мечталось, что отец однажды постучится в дверь, высокий  и красивый, как на фотографии, и я его узнаю… И Боря Стратюк тоже без отца вырос, но у него старшие братья были…

За окном по мощенной плиткой дорожке прошла группа священнослужителей в тёмных подрясниках, – все молодые, высокие, да ладные. Сергей Александрович, поймав мой взгляд, объяснил:

–  Даниловский монастырь рядом. Гостиница там, построенная в связи с празднованием тысячелетия крещения Руси. Я тогда по долгу службы почти каждый день бывал в монастыре, помогал. И с патриархом Алексием приходилось встречаться. Как-то он меня спросил, крещённый ли я? А я и замялся с ответом. Не знал я. Вот тогда патриарх сказал, что надо бы покреститься, ведь креститься можно и несколько раз за жизнь. После празднеств в церкви монастыря крестили меня, до сих пор помню всё в деталях.

Сергей Александрович задумался на какое-то время, словно вспоминая и ещё раз переживая такое важное событие своей жизни. Потом, посмотрев в окно, продолжил рассказ:

– В Даниловскую гостиницу монахи пошли. Съезжаются гости со всего мира в связи с празднованием воссоединения Русской православной церкви западной Европы с Московским патриархатом. Историческое событие. Жаль, что так произошло с Украиной! А ведь мои родители похоронены в Одесской области.

–  Как так? –  не выдержал я, – Ведь на Урале жили!
–  Отец вышел на пенсию, и я переселил их на Юг. Дом построил в деревне, виноградник свой, домашнее вино. Тепло. И мне из Москвы до них добираться всего ничего. Кто знал, что так рассорятся два народа. Отец, слава Богу, не застал этих времён. Умер в девяносто четыре года, а мать лет на двадцать раньше отошла в мир иной.  Через год после смерти матери я приехал к отцу, как водится, на могилку к матери сходили, соседи собрались, помянули. А на следующий день утром батя говорит мне: 

–  Сергей, ты не будешь против, если я бабёнку возьму в дом, одному мне тяжело управляться с хозяйством?
Конечно, я был не против, даже рад был. За двадцать лет было много этих бабёнок. Менял он их. Говорил, бывало, мол, состарилась Мария, толку от неё в постели нет, надо комиссовать. И брал очередную Марию лет на двадцать моложе его. И, наверное, жил бы он да жил ещё, кабы не случай. Я уже упоминал об этом.  Как-то отец провожал гостей под вечер, и вышел, чтоб загнать в будку огромную кавказскую овчарку. Та дёрнулась и повалила старика, сломалась тазобедренная кость. Я срочно примчался из Москвы. Надо было решить, что делать; врачи сказали, что операция тяжёлая, не выдержит отец. Я хотел забрать его в Москву, всё-таки там возможностей больше, и разные медицинские светила есть, но хирург из Одесского военного госпиталя отговорил меня:

– Нет таких врачей, чтобы помогли отцу кардинально. Зря будете мучить его в дороге. Постельный режим, домашний уход, и какое-то время проживёт он без мучений.

Помнится, приобрёл я тогда медицинскую кровать с механическим приводом. Редкая по тем временам, но удобная вещь. Нанял сиделку, хотя сиделок приходилось менять, – где в деревне опытную найти? Потом всё-таки повезло, кто-то порекомендовал монашку из соседнего монастыря. Было ей лет чуть за шестьдесят, аккуратная, умелая и старательная женщина, да ещё и ласковая, и миловидная! Как-то летом я приехал к отцу и сидел во дворе за столиком с соседом, вино домашнее пили. Вышла из дома монахиня, вся красная и говорит мне:

–  Хулиганит ваш батюшка, Сергей Александрович!
Я даже испугался, иду за монашкой в комнату и вижу отца голого, – монашка как раз обтирала его мокрым полотенцем. Лежит батя на спине в смущении, а друг его меньшой стоит торчком! И смех, и грех! Как я уже говорил, умер отец в девяносто четыре года. Не случись несчастье, то и за сто лет перевалил бы он в жизни своей земной.
Помолчали. Хмурый генерал обратился к Борису:

–  Сергей Александрович, замечательную историю рассказал; я её уже знал, но всё равно слушал с превеликим интересом. Житейская ситуация! Поучительная! А ты что молчишь, Борис Андреевич? Как ты поживаешь в северной столице? Как твоё депутатство? Переизбрался?
– Я снял свою кандидатуру в процессе выборов, пора молодым уступать дорогу.
–  Во как! Не ожидал! Думал, что ещё лет двадцать прослужишь депутатом?
–  Да куда там! Подначиваешь меня, Валерий Павлович, по укоренившейся привычке. Не забыл часом, что в следующем году мой юбилей – восемьдесят лет стукнет!
–  Приглашаешь? Скажи!
–  Конечно, приглашаю! Более того, очень и очень надеюсь, что примите приглашение!
–  Проезд и гостиницу обеспечиваешь?
– Добирайтесь сами, а гостиница будет!
–  Какая?
–  Прибалтийская!
–  Годится, – одобрительно посмотрел на Борю генерал, пряча улыбку.

Я поймал себя на мысли, что мне легко и хорошо находится в компании старых генералов, где мой земляк свой, как говорится, в доску. Мне нравились колкие, но точные замечания Валерия Павловича, добродушные реплики Сергея Александровича, уважительные ответы Бориса. Хотя чувствовалось, что за этой встречей скрывалось какое-то печальное событие, о котором все, кроме меня, знали, но предпочитали не упоминать в разговоре. И только потом, когда расставались, и Боря предложил сфотографироваться на память, я понял, в чем дело. Понял, когда Валерий Павлович резко ответил:

–  Не до фотографий! Ты что забыл, что я приехал с кладбища, боевого товарища схоронили?!
–  Прости, друг! Не забыл! –  Боря приподнял Валерия Павловича за плечи.
– Бывай! И передавай мой поклон  Людмиле Александровне.

Сергей Александрович не отказался фотографироваться. На снимке он стоит между мной и Борей, печальный, с мыслями в себе. Что пряталось за его добродушием и показной весёлостью за столом?  Кто знает? Что скрывалось, за хмуростью и колкостью Валерия Павловича?

Расходились молча, без лишних слов, хотя я попытался пригласить в будущем двух генералов на обед.

– Не спеши! Всему свой час. Позвонишь, договоримся, – ответил скупо Валерий Павлович и троекратно со мной расцеловался.

 Генералы сели в большую чёрную машину и укатили.  Боря с Владимиром Степановичем за рулём отправились в Павловск, а я потопал к ближайшей станции метро. На душе было и грустно, и светло.