Отряхивая соль на перья

Волны прибоя накатывают. Чередуют тоску с безразличием и пустотой.
Ни одна волна не приносит покой...
Осталось только докурить последние сигареты. Фильтры зашипят, оплавится, обжигая пальцы, и едко деря альвеолы легких. Станут пригодны для печати о кожу, или для сплющивания в заготовку тюремной заточки.
Ментальный разговор в клубах дыма. Абрисы расплывающихся в ночном сумраке образов. Разгаданные многослойные взгляды, едва уловимые движения бровей, изгибы губ при усмешках, затяжках и долгом никотиновом выдохе.
Я вижу, что нас со временем все меньше. Странно, когда порой кажется, что все началось недавно. Мучительно, когда порой кажется, что эта ночь длится вечность.
Минус один, минус один...
И вот, наконец, нас осталось трое: Я, Дьявол, Чёрный жнец. В полнейшей, наконец, тишине – нет больше шелеста крыльев. За ангелом закрыли балконную дверь – оттуда дуло. Плюс: он делал попытки вернуться обратно, несмотря на огненную соль, рассыпанную широкой полосой у порога. Долго бился о стекла, истрепал красивые, обычно, крылья. По соляной косе идут миленькие следы живущего по соседству длиннозрачкового хвостатого вора.
Последнего попросили заверить договор, наскоро набросанный безымянным пальцем по запотевшему оконному стеклу.
Сквозь мои буквы и папиллярный отпечаток его носа, видно холодные звезды. Кот ткнулся в угол стекла, предварительно широко распахнув пасть и подышав на место печати. Как полагается и нотариусу, кот выглядел очень важным. Всю процедуру простоял на задних лапах, скрестив передние на пушистом пузике. Кажется, на его морде присутствовали даже очки по случаю. Не замечала, чтобы он в обычной жизни ими пользовался. Должно быть, стащил у кого-то, так же как раньше таскал у меня колбасу, удирая по карнизу балкона.
Кот ушел преисполненный собственной значимости, но не изменяя привычкам – через форточку. С его шерсти при прыжке осыпалась налипшие огненные крупинки. Во внутрь на подоконник они, разумеется, упали пеплом. Здесь больше не чему было гореть. Снаружи вспыхнули, заиграли на обломанных перьях разноцветными пламенями.
Красивое марево.
Я - утопаю в плюше диванных подушек. Полусонно. Кисть держит окурок едва-едва, рискуя погрузить его в ворс. Сквозь полусомкнутые ресницы наблюдаю.
Босой Дьявол попахивает серой из кресла в углу. Покачивается. Угли зрачков глаз как два вертикальных маятника, оставляют огненный след. Изнывает в предвкушении. Жажда измучила его. Тускло алеют рога сквозь лежащие толстым слоем хлопьями радиоактивного пепла. Идеально сидящий костюм с переброшенным за плечо черным шелковым галстуком. Ноги грязные от замеса нефти с алмазной крошкой. В кожу рук въелась кровь – не смыть, как ни старайся. Весь в прожилках золота и чьих-то амбиций. Пульсирует толстая ядерная вена на виске. Он нескрываемо увлечен и тянет к себе не прикасаясь, не заглядывая в глаза. Адски желает.
Жнец – бледный, аристократичный. С поволокой боли навязанного забвения в глазах. Как и все жрецы пытается что-то вспомнить из прошлого. Несомненно, что-то субъективно безмерно важное, и объективно - неважное совсем. Медленно дописывает в мою личную карточку последние витиеватые вензеля. Старается. Водит пером из ангельских крыльев, как некогда водили кистью для каллиграфии. Создавали из записанных одним символом слов искусство. Перо наскоро заточено лезвием, бликующем на подлокотнике подле меня. Цепляется за бумагу. Царапает. Как кисточкой: на одном дыхании легко и ласково – не получается.
Не хочется его торопить, но он так медлит. Почему он медлит?
Эта ночь тянется вечность.
Повторяясь снова и снова, я в ней только меняю личины.
Вот я – кот, расщетинившийся вибриссами и дыхнувший на стекло, прежде чем основательно приложиться носом. Зрачки мои заглядывают между мирами, мне все равно куда бежать. По следу лап можно забрести в чистилище, или найти дорогу назад и выбраться обратно неприкаянным. Мои лапы легки – следы одинаковы по весу что для перьев, потерянных ангелами, что для огненной соли, осыпавшейся с манжет дьявола.
Вот я – уже Черный жнец. И это моя шляпа лежит по правую руку. Я вывожу дату смерти, перо скользит медленно. Кончик плохо заточен, по капле выступает ангельская кровь, нехотя... Я силюсь вспомнить.* Не знаю что. Но что-то в происходящем тревожит меня. Как будто: напоминает о некогда сделанном мной самим выборе. Или о том, что его у меня как раз не было не было? Или о том, что в моем подлунном договоре был нарочно пропущен пункт о поцелуе, указанный здесь?**
Вот я – Дьявол. Помнящий все сделанные когда-либо кем-то выборы. Особенно собственный. Живущий в муках среди мук, порождающий муки, не видящий ничего кроме них. Огонь внутри меня не иссякает. Испепеляет, но я как ни хочу, не становлюсь пеплом. У меня нет права ни на покой, ни на смерть. Ни на забвение.
Кровь волнами прибоя подкатывает к сердцу. Чередует тоску и пустотой.
Я жду ту, желанную, что принесет вместо них покой.
Но - по договору она не прописана.
Меня целует Черный Жнец, и я в очередной раз меняю личину.
Память вливаеся в голову продавливая эту жизнь, сминая и путая воспоминания всего когда либо происходившего. Кажется мне только, что некогда я была ангелом? Когда-нибудь получится вспомнить об этом?
…

*Самоубийце не дано искупить свой грех – собственно потому Жнецы и не помнят, что именно должны искупить, чтобы получить прощение.
**Поцелуй Жнеца возвращает память прошлой жизни
***Если у вас нет образного мышления это не мои проблемы.