Долгий путь в Коммунизм

     В автобусе на Чимкент несколько женщин с орденами «Мать-героиня», но в основном пассажиры — мужчины в возрасте. Мое место было в самом последнем ряду.
   
     Мужская половина как-то хмуро и с подозрением поглядывала на меня, да и женщины-героини бросали в мою сторону настороженные взгляды.

     На первой же промежуточной остановке один из мужчин подошел и вежливо поинтересовался, куда я еду.

    — В Сайрам, у меня там сын служит в армии.

     На второй остановке  снова вышли из автобуса, и я сразу понял, что сейчас они все знают, куда я еду и зачем.

     Теперь и женщины, и мужчины  смотрели на меня приветливо. Более того, некоторые мужики подошли и молча крепко пожали мне руку.

     Весь остальной путь до Чимкента время от времени кто-нибудь из пассажиров и пассажирок оборачивался и дружески улыбался.

     И только сейчас, глядя на чёрные глазки, я вдруг понял причину их настороженности. Я, русоволосый, голубоглазый, почти двухметрового роста, действительно смотрелся чужим среди черноглазых брюнетов маленького росточка.

    Чтобы не показаться невежливым,  я даже перестал любоваться белыми хлопковыми полями, проплывающими за окном, и смотрел только вперед, вдруг кто повернётся в мою сторону.

     Сайрам совсем рядом с Чимкентом, и я в тот же день вечером был на месте.

     Ночью между ветвей платана увидел молодой месяц. В этих местах он похож на маленькую лодочку, рожки месяца направлены не влево, как у нас на Камчатке, а вверх. Понимаю, что потом месяц состарится, перевернётся и превратится в узенькую арочку, но меня уже здесь не будет.

     Утром с сыном зашли на сайрамский рынок. Мы оказались единственными покупателями у единственного продавца. Продавец торговал дынями и у него был помощник.

     Помощнику на вид  лет  пять-шесть. Видимо, внук, а скорее, даже правнук. Прадед выглядел очень старо. Длинная седая борода, как у старика Хоттабыча, да и яркий восточный халат напоминал одежду волшебника. Только на голове у торговца была не шляпа-канотье, а чёрная тюбетейка, расшитая серебряной нитью. Маленькая тюбетеечка с точно таким же орнаментом красовалась на голове малолетнего  помощника.

     Мы выбрали самую большую дыню. "Хоттабыч" достал старинный ржавый безмен и явно очень тяжелую бордовую скатерть с крупными красными кистями по всему периметру. Помощник не без труда обернул дыню этой скатертью и прицепил к безмену.

     Дед начал двигать гирьку на безмене туда-сюда, но равновесия так и не добился, поэтому просто "на глаз" определил вес и назвал цену. Цена, кстати, была до смешного маленькой.

    — А к чаю лучше купить что-нибудь в чайхане, — предложил сын.

    Зашли в чайхану. Внутри ни одной женщины. У низеньких столиков полулёжа  на боку,  расположились пожилые герои. "Герои" – это не метафора. У всех аксакалов на пиджаках сияли ордена, а у некоторых свисали наискосок  золотые звезды героев Советского Союза. Картина экзотическая.

    — Давай и мы здесь чаю попьем. Вот столик свободный.
    — Не надо, – сказал сын. — Местные не любят, когда им подражают.

    Вышли наружу. На улице как-то странно тихо. Вдруг понял в чем дело: идем уже  долго, но ни разу не видели ни одного автомобиля. Лишь раз мотоцикл протарахтел где-то вдали.

    У дороги, на траве, привалившись спиной к электрическому столбу, сидит старый казах, перед ним на грязной тряпочке разложен его товар - какие-то маленькие шарики цвета серой пыли.

    — Это курт, сырные шарики,  — объясняет сын, — вид невзрачный, а вкусные.

    Неужели он покупал эту дрянь?

    Около дороги под чинарами с бесстыдно обнаженными белыми стволами крохотный магазинчик. Заходим внутрь. На витрине черные тюбетейки разных размеров, расшитые серебряными нитями. Орнамент на всех тюбетейках один и тот же. Купил на свой размер на память о Сайраме. Хотел и сыну взять, но он категорически отказался.

    — Не надо мне никаких сайрамских сувениров. Век бы его не видать.
   
    Выходим из магазина и идем дальше. Строения закончились, больше нет высоченных платанов, лишь редкие кустики, а слева и справа какие-то пустыри, заросшие пожухлой травой. В разных местах на траве валяются  черные, обгорелые шары с большими круглыми отверстиями, похожими на открытые люки.

    Размеры шаров почти такие же, как у первых советских космических кораблей. Такое впечатление, что и обгорели эти маленькие "Востоки", пролетая из космоса сквозь атмосферу, прямо сейчас. Космонавтов не видно, потому что они, как и Гагарин, спустились где-то в другом месте на парашютах.

    — Это местные выбросили прогоревшие тандыры, — объясняет сын.

    Металлолом здесь, похоже, не собирают. Не удивляюсь, за девять тысяч километров отсюда на камчатском кладбище кораблей так же бесхозно валяются корпуса судов. Среди них ржавеет и воспетый Маяковским знаменитый «Теодор Нетте».

    Вдруг где-то недалеко закричали ослы. В фильме "А зори здесь тихие" героиня самонадеянно сообщает, что умеет кричать, как осел.

    Тот, кто хоть однажды слышал крик осла, согласится, что  по-ослиному ни один звукоподражатель кричать не сможет. Это одновременно и животный звук, и  какой-то скрип ржавого водяного насоса и несмазанных  колесных осей у телеги, и еще какие-то необычные и дикие обертоны.

    А вот и река. Глубина большая, но воды почти нет; по дну струится жалкий ручеек.

    — Это сейчас так. Полгода назад, когда только сюда приехали, река из берегов выходила. Летом высохла, жара была страшная.
    
    Сейчас осень, тоже не прохладно, но терпимо. Ветерок чуть горячий.

    А за рекой уже другое село.

    — Интересное фото будет с таким фоном, — говорю я, когда подошли к въездному знаку с названием поселения.

    — И получается, что ты  уже полгода живешь при Коммунизме.

    — Ну да. А фото лучше сделать с другой стороны. Там название перечеркнуто: конец Коммунизма.



__________________________________


Фото из Интернета. 1) Москва, ул. Большая Полянка, 60/2;  дом 1904 года постройки;
4) п.Коммунизм на карте Казахстана.