Долгий путь в Коммунизм

     В автобусе на Чимкент несколько женщин с орденами «Мать-героиня», но в основном пассажиры — мужчины в возрасте. Мое место было в самом последнем ряду.
   
     Мужская половина как-то хмуро и с подозрением поглядывала на меня, да и женщины-героини бросали в мою сторону настороженные взгляды.

     На первой же промежуточной остановке один из мужчин подошел и вежливо поинтересовался, куда я еду.

    — В Сайрам, у меня там сын служит в армии.

     На второй остановке  снова вышли из автобуса, и я сразу понял, что сейчас они все знают, куда я еду и зачем.

     Теперь и женщины, и мужчины  смотрели на меня приветливо. Более того, некоторые мужики подошли и молча крепко пожали мне руку.

     Весь остальной путь до Чимкента время от времени кто-нибудь из пассажиров и пассажирок оборачивался и дружески улыбался.

     И только сейчас, глядя на чёрные глазки, я вдруг понял причину их настороженности. Я, русоволосый, голубоглазый, почти двухметрового роста, действительно смотрелся чужим среди черноглазых брюнетов маленького росточка.

    Чтобы не показаться невежливым,  я даже перестал любоваться белыми хлопковыми полями, проплывающими за окном, и смотрел только вперед, вдруг кто повернётся в мою сторону.

     Сайрам совсем рядом с Чимкентом, и я в тот же день вечером был на месте.

     Ночью между ветвей платана увидел молодой месяц. В этих местах он похож на маленькую лодочку, рожки месяца  направлены не влево, как у нас, а вверх. Понимаю, что потом месяц состарится, перевернётся и превратится в узенькую арочку, но меня уже здесь не будет.   

     Утром с сыном зашли на сайрамский рынок. Мы оказались единственными покупателями у единственного продавца. Продавец торговал дынями и у него был помощник.

     Помощнику на вид  лет  пять-шесть. Видимо, внук, а скорее, даже правнук. Прадед выглядел очень старо. Длинная седая борода, как у старика Хоттабыча, да и яркий восточный халат напоминал одежду волшебника. Только на голове у торговца была не шляпа-канотье, а чёрная тюбетейка, расшитая серебряной нитью. Маленькая тюбетеечка с точно таким же орнаментом красовалась на голове малолетнего  помощника.

     Мы выбрали самую большую дыню. "Хоттабыч" достал старинный ржавый безмен и явно очень тяжелую бордовую скатерть с крупными красными кистями по всему периметру. Помощник не без труда обернул дыню этой скатертью и прицепил к безмену.

     Дед начал двигать гирьку на безмене туда-сюда, но равновесия так и не добился, поэтому просто "на глаз" определил вес и назвал цену. Цена, кстати, была до смешного маленькой.

    — А к чаю лучше купить что-нибудь в чайхане, — предложил сын.

    Зашли в чайхану. Внутри ни одной женщины. У низеньких столиков полулёжа  на боку,  расположились пожилые герои. "Герои" – это не метафора. У всех аксакалов на пиджаках сияли ордена, а у некоторых свисали наискосок  золотые звезды героев Советского Союза. Картина экзотическая.

    — Давай и мы здесь чаю попьем. Вот столик свободный.
    — Не надо, – сказал сын. — Местные не любят, когда им подражают.

    Вышли наружу. На улице как-то странно тихо. Вдруг понял в чем дело: идем уже  долго, но ни разу не видели ни одного автомобиля. Лишь раз мотоцикл протарахтел где-то вдали.

    У дороги, на траве, привалившись спиной к электрическому столбу, сидит старый казах, перед ним на грязной тряпочке разложен его товар - какие-то маленькие шарики цвета серой пыли.

    — Это курт, сырные шарики,  — объясняет сын, — вид невзрачный, а вкусные.

    Неужели он покупал эту дрянь?

    Около дороги под чинарами крохотный магазинчик. Заходим внутрь. На витрине черные тюбетейки разных размеров, расшитые серебряными нитями. Орнамент на всех тюбетейках один и тот же. Купил на свой размер на память о Сайраме. Хотел и сыну взять, но он категорически отказался.

    — Не надо мне никаких сайрамских сувениров. Век бы его не видать.
   
    Выходим из магазина и идем дальше. Строения закончились, больше нет ни платанов, ни чинар, а слева и справа какие-то пустыри, заросшие пожухлой травой. В разных местах на траве валяются  черные, обгорелые шары с большими круглыми отверстиями, похожими на открытые люки.

    Размеры шаров почти такие же, как у первых советских космических кораблей. Такое впечатление, что и обгорели эти маленькие "Востоки", пролетая из космоса сквозь атмосферу, прямо сейчас. Космонавтов не видно, потому что они, как и Гагарин, спустились где-то в другом месте на парашютах.

    — Это местные выбросили прогоревшие тандыры, — объясняет сын.

    Металлолом, похоже, здесь не собирают. Не удивляюсь. За девять тысяч километров отсюда, на Камчатке, на кладбище кораблей так же валяются бесхозные, никому не нужные огромные корпуса судов из нержавеющей стали.

    Вдруг где-то недалеко закричали ослы. В фильме "А зори здесь тихие" героиня самонадеянно сообщает, что умеет кричать, как осел.

    Тот, кто хоть однажды слышал крик осла, согласится, что  по-ослиному ни один звукоподражатель кричать не сможет. Это одновременно и животный звук, и  какой-то скрип ржавого водяного насоса и несмазанных  колесных осей у телеги, и еще какие-то необычные и дикие обертоны.

    А вот и река. Глубина большая, но воды почти нет; по дну струится жалкий ручеек.

    — Это сейчас так. Полгода назад, когда только сюда приехали, река из берегов выходила. Летом высохла, жара была страшная.
    
    Сейчас осень, тоже не прохладно, но терпимо. Ветерок чуть горячий.

    А за рекой уже другое село.

    — Интересное фото будет с таким фоном, — говорю я, когда подошли к въездному знаку с названием поселения.

    — И получается, что ты  уже полгода живешь при Коммунизме.

    — Ну да. А фото лучше сделать с другой стороны. Там название перечеркнуто: конец Коммунизма.



__________________________________


Фото из Интернета. 2) Москва, ул. Большая Полянка, 60/2;  дом 1904 года постройки.