Бабушкин дом

­Бабушкины цыплята.

Они появлялись неожиданно. Я приходила, а они паслись на полу в горнице, справа от двери. Бабушка кормила их творогом из коровьего молока. Для цыплят убирали кровать в другую комнату. Тут же, ежегодно, появлялись и жили новорожденные телята, ягнята.
Я наблюдала, как цыплят кормят белоснежным творогом. Бабушка и мне предлагала поесть, но я отказывалась, зная, что цыплятам нужнее, лишь пару раз согласилась. Творог казался очень вкусным, жирным и свежим. Подросших цыплят не помню. Скорее всего, они ходили на улице сами по себе под защитой клушки.

Бабушкины гуси.

Они были вместо сторожевых собак. У бабы Анны никогда не водилось собак. Кошки – те жили сами по себе, своей жизнью. А вот гуси исправно исполняли роль защитника двора и хозяйства, особенно когда появлялись гусята. Обычно гусиная семья паслась на полянке возле дома или стояла возле крыльца во дворе. Жутко их боялась. Меня гуси в дом одну не пропускали.

Приходилось, приоткрыв ворота, резко захлопывать: огромный гусак, угрожая, вытягивал вперёд шею и нёсся, громко топая лапами по доскам дворового настила навстречу; жутко шипел, как сто змей – гадюк. Гусыни, присоединяясь к супругу, поднимали оглушительный гогот, вытягивали шеи, пугая.

Прогнав «гостя», гусак возвращался к семье, всё ещё косясь на ворота, громко победоносно гогоча, хвалился гусыням, те отвечали тем же. А мне ничего не оставалось, как лезть на завалинку и звать бабушку на помощь в раскрытое окно или стучать в стекло.

Обычно выходили кто-нибудь из тёть – маминых сестёр, или дяди – мамины братья. Последние совсем немного превосходили меня по возрасту. Звала их по имени: Надя, Виталик, Тася, Аннушка. А старших дядь и тёть именовала: дядя Вася, дядя Лёша, тётя Рая. Они сопровождали от ворот мимо гусей в дом. Я шла возле стенки избы, быстро - быстро проскакивала на крыльцо, а тётушка прикрывала племянницу сбоку от возмущенных «хищных» домашних птиц. Своих они не трогали, но меня так и не признали, как не пыталась с ними дружить.

Крыльцо от внутреннего двора отделяла калитка, чтоб домашняя живность не ходила самостоятельно в дом. Пол начисто, до желтизны, выскабливался косарём – огромным специальным ножом. Позже крыльцо с его тремя ступеньками и перилами покрасили коричневой охряной краской. На верхней площадке крыльца мне нравилось безбоязненно наблюдать сверху за гусиной семьёй. Вечером приходили уставшие корова, овцы, телята с пастбища. Двор наполнялся разноголосыми разговорами. А когда бабушка выходила кормить, то радостно мычала корова, блеяли ягнята, голосил петух, хрюкала свинка, гоготал гусак, квохтали наседки и попискивали цыплята, мелодично переговаривали гусятки.
Вечерами мы - уральская детвора, на лужку улицы, играли в игру: «Гуси, гуси». Делились на две команды.

Первая кричит:
- Гуси, гуси!
Вторая, взявшись за руки, отвечает им:
- Га, га, га.
Первая спрашивает:
- Есть хотите?
Вторая громко:
-Да, да, да.
- Ну, летите!
- Ой-ой-ой! Нет, нет, нет! – Серый волк под горой, зубы точит, нас съесть хочет. Полетели! Бежим, а нас ловят. И всё начинается по-новому, только роль гусей и волков меняется местами.

Не была на родине многие годы. Только душа не забывает бабушкин дом, бабушкино крыльцо, огород, сенки, печь, стол и лавки вдоль стен, печку голландку, таинственные шкафы с таинственными старинными фотоснимками. Часто в центре избы ставился огромный ткацкий станок. А в стойле зимами мычали корова, телёнок, блеяли овцы, в загоне хрюкал поросенок.

Летом, на сеновале, куры тайно вили гнездо, откладывая кладку яиц – белых, крупных, и нередко скрытно выводили цыплят. На выходные топили баньку – низенькую, прокопчённую. Собирались родные за огромным столом. Горница до отказу набивалась нами. Стряпали вместе пельмени из «пошеничной» или ржаной (чёрной) муки. В миску накладывалась густая сметана. С пельменей при надкусывании тёк ароматный незабываемый по вкусу сок. На столе стояли квашенная капуста, солёные грузди, огурцы. В праздники в дом невозможно было пройти – столько собиралось людей! – родных и соседей. Пелись задушевные песни, кричались весёлые частушки, плясались топотки под гармошку, а мы - детвора, наевшись пирогов с картошкой, носились по улице, или сидели на печке. Так кипела простая уральская жизнь!

Весной 2015-ого приехала на родину, - выбралась, специально, чтоб пройтись по улицам памяти. Постоянно тянуло «домой», где уже никто не живёт. Бабушкин дом стоит, пустует одиноко. Покосились ворота. Стали какими-то низкими! Пройти во двор, на крыльцо, в дом не позволили сугробы не стаявшего снега. А очень хотелось зайти в мир прошлого, в детство. Остались прежними только распахнутые глаза окон в голубых резных наличниках. Они, как живые по-прежнему стойко смотрят в мир и на меня, храня память о нашем прошлом.


Фотоснимки автора из семейного альбома. На фотоснимках: Бабушкин дом. Южный Урал.