Клочок второй. Всё просто

Заметка на обрывке прокатной бумаги. Бумага размокла, половина чернил размыта.

Тогда я совсем уж отчаялся и, так и не найдя второй башмак, отправился выгуливать его одинокого братца. Мне всегда было свойственно бродить, когда есть о чём подумать. А о чём подумать было всегда. В своё время меня преследовал страх не успеть поразмыслить обо всём, пока моё время не подойдёт к концу. Пока я брёл сквозь бескрайнюю пустоту, я с тоской признал, что опасался не зря. Уже тогда я прекрасно понимал, что мне не светит пораскинуть мозгами над бытовыми вещами: содержанием рекламной брошюры, расписанием утреннего экипажа и многим прочим, уже не имеющим никакого значения.

Сии безрадостные умозаключения вывели меня куда-то, хотя в любом направлении было это знакомое "куда-то". Передо мной лежал кусочек былой жизни, поигрывая волнами на смольной глади. То был ночной обрывок крошечного порта, точь-в-точь как под окнами моей старой квартиры. Далекие силуэты благородных посудин медленно покачивались, вальсируя с чайками. Птицы распахивали рот, но их крик так и не появлялся. Лишь тихое шуршание волн дразнило мои уши, пока я наполнял грудь родным запахом дохлой рыбы, тины и гнилых досок.

На крошечном ветхом мостке дымил силуэт. Его угловатое, осунувшееся лицо, с черными впадинами глаз всколыхнуло во мне воспоминание. Без сомнения, мне были знакомы и рыжие густые вихры, торчащие из-под плоской шляпы, и глубокий пролежень тени над глазами, и кривая полоса бледных губ. Без сомнения, мне был знаком я сам. Я присел рядом со своей юной версией и уставился туда, куда смотрел он. На тёмной поверхности появлялись и исчезали круги. Десять кругов, если быть точнее. Я считал, пока мы молчали. За пару часов с момента "осознания" я уже научился ничему не удивляться и потерял свой проклятый башмак. Местное окружение не давало мне поблажек, становясь с ног на голову, являя мне всевозможные разлады с правилами гравитации и логики. Я был не против, всё лучше недельного отчёта.

 — Как непредусмотрительно, что нас тут двое, — сказал я, не сводя взгляда с кругов на воде. — Даже Уэлч говорил, что повесится, если будет видеть меня больше одного раза в неделю.

Второму мне эта мысль, похоже, понравилась. Во всяком случае, он предложил мне сигарету, что я счел величайшей благородностью, на которую способен человек.

 — Только нас не двое, — поправило моё отражение, выпуская волнистый шлейф дыма сквозь зубы. — Трое.

— И где же третий? — поинтересовался я, и чуть не выронил сигарету, когда палец второго меня указал на круги. Чайки плавно спускались к воде. Только тогда я заметил, что к их лапкам приделаны деревянные дощечки, на которых обычно стоят чучела. Это открытие, однако, не настолько поразило меня. Видение широких кругов на воде поселило в моей голове пронзительную, как выстрел, мысль.

«Всё просто, — подумал я, сжёвывая край сигареты. — Я просто взял и утонул. Теперь я здесь».

После парного молчания я решил оставить свое отражение в гордом одиночестве. Всё-таки похожие люди недолюбливают друг друга, и я не лучшая партия для самого себя.