Подонки Ромула. Роман. Книга вторая. Глава 50

                ГЛАВА L.

      При виде Милосердной богини, выглядывавшей из-за плеча тревожно склонившегося над ним Мецената, Аттик обмер, не сразу сообразив, что тот просто перекрывает часть фрески на расписном потолке - выкованный Вулканом чудесный щит и Энея, благословляемого вечно прекрасной матерью на битву с, ополчившимися против троянских мигрантов, этрусками - далекими предками того же Цильния Мецената, который  с облегчением воскликнул:
     - Жив, хвала Юпитеру! Жара, видно, подействовала. Душно, как перед грозой!.. - и снова склонился к Аттику, поднося к его губам хрустальный фиал с водой. - Выпей, Тит, легче станет!
     Аттик потянулся пересохшими губами к воде, но, разглядев позади друга,
Ливию, отпрянул, испуганно прикрывая рот ладонью.
     - Не надо, Гай! Я - в порядке. Просто… С тех пор, как с тобой расстались… И не прилег!
     Но Ливия, оказавшаяся каким-то чудом, в строгой столе и даже с сеточкой из золотых нитей в волосах, догадываясь об истинной причине его отказа, сдержав улыбку, отошла к балкону, изображая полную свою непричастность. 
      Воспользовавшись этим, Меценат быстро нагнулся к Аттику:
     - О секретаре - ни слова!
     - Каком секретаре? - не понял, приподнимаясь с коврика Аттик.
     - О Тироне! - шепнул префект, кося глазом в сторону Ливии и помогая ему
встать на ноги. Поднял с пола вавилонский коврик, старательно расстелил
его на селле. - Присаживайся, Тит!
      От Ливии перешептывание их не укрылось. Жаль, что расслышать, толком, не смогла. Но никаких сепаратных переговоров терпеть в собственном таблине не желала.
     О чем это вы, достойнейшие?
    - О Тиранионе, секретаре Тита, тебе небезызвестном.- мгновенно откликнулся префект. - Мне бы его позаимствовать. Хоть на месяц! Библиотеку в порядок привести. Лучшего специалиста не сыскать! И тебе, сиятельная, рекомендую.
     - Какой же ты деловой! - восхитилась Ливия, быстро возвращаясь к столу, чтобы любые поползновения к дальнейшему перешептыванию пресечь на корню. - Дай ему хоть в себя прийти!
      Однако раздражение ее, все же, прорвалось, обрушившись на серого соглядатая, торчавшего в полной боевой готовности посреди таблина:
      - А ты чего ждешь? Пошел вон! - вскинула пальчик в направлении двери, и когда серый метнулся прочь камнем, пущенным из катапульты, пожаловалась гостям:
      - Бестолковщина! Никакой пользы от них! - думая при этом:
      «Но слух у него отменный! Может, что и расслышал. Непременно спросить!»
       Аттик покосился на ее ножки в сандалиях с пурпурными ремешками и золотыми застежками, мысленно поражаясь:
       « И обуться успела! Сколько же я в беспамятстве пролежал? В другой раз можно и не встать! Нет, хватит! Вот только недоразумение дикое это с табличкой разъяснить, от Помпониолы беду отвести, письмами проклятыми завладеть, шлюху рыжую сыскать, чтобы языком никогда больше не болтала! Ну и… Эпирота, козла похотливого, устранить. И - все! Никакой больше политики!.. Пора здоровье беречь».
     «Да… Ножки у нее… - прикидывал между тем префект. - В точности по Гомеру:
                «Нежны стопы у нее: не касается ими
                Праха земного она, по главам человеческим ходит…»
      Даже на расстоянии… Холодом мраморным веет. А у Октавии… Так и чувствуешь нежное их тепло! - покосился еще раз на изящные ступни Ливии и его обожгла мысль, отогнать которую он был не в силах. - Гаю, возможно, и нравится, когда она ножками этими прелестными его топчет… И, полагаю, не только в постели! Но мы-то!… Все прочие граждане. Ведь ни малейшего удовольствия от этого не получаем! А она лишь во вкус входит… Нет, красавица ты наша, невозмутимая, не так все просто! Может, у варваров на Востоке, такие как ты и царствуют… Но не в Риме! Так что… К Тирону этому повнимательней надо бы присмотреться. Легионы,  допустим, памятью отца, он двинет. Но куда? Ведь - моль бумажная! Опыта, - что военного, что политического - никакого. Кто он, без толковых советников? Если сам себе не враг, думаю, сообразит!.. А Гай? Что ж… Сам кузнец своего счастья. О нуждах отечества следовало думать, супругу себе выбирая, а не об утехах плотских! Вот только… Агриппа!.. Серьезная преграда.  Но… Пока Гай в Божественного Юлия играет, Далмацию захолустную Галлией своей мыслит, повод для чрезвычайных полномочий у меня есть! Сейчас, главное, на Антония покрепче облокотиться, как на прямую угрозу отечеству. Мол, враг у ворот! Сплотитесь граждане! Префект Рима с вами! А там… Поглядим.»
      И приступил к делу, не медля:
    - Тревожные вести, сиятельная! А Гай далеко! Ранее семи суток гонец наш его не достигнет!
       Обогнув стол, Ливия, молча, присела. И розовая, гнутая спинка кафедры, с розовыми же подлокотниками, так чудесно вписала точеную ее фигурку, изящество которой подчеркивали складки бледно-голубой столы, что оба гостя, как подлинные эстеты, невольно залюбовались, переглянулись даже, обмениваясь волшебным этим эффектом. А Ливия хлопнула в ладоши и не взглянув на вбежавших толпой рабов и преторианцев, распорядилась:
     - Светильники зажечь! А остальные!.. - чуть шевельнула пальчиками и всю челядь, кроме раба, с постоянно тлеющим на кончике длинного жезла трутом, как ветром сдуло. 
       Закат еще угасал, но раб с хрисоэлефантинным жезлом, явно напоминавшим империй, так усердно суетился у сверкавших коринфской бронзой канделябров, что Мецената, вспомнившего, невольно, о беглом своем киликийце, даже передернуло. А раб возжигал не тусклые какие-то фитильки, а толстые, расписанные золотым акантовым листом, белые, словно мраморные, восковые свечи… Такие яркие, что  Аттик зажмурился. И Ливия быстро кивнула в его сторону, бросив вопросительный взгляд на префекта. Но тот, с обычной своей беспечностью, давно уже ее раздражавшей, только отмахнулся - какие, мол, тайны от старика? И доказывать ему что-то было бессмысленно, пока сама жизнь или Гай, по возвращении, как следует, по мозгам его дилетантским не стукнет. В предвкушении этого, она даже губки поджала:
    - Слушаю тебя, Цильний!
    - Геркулес наш египетский!.. - объявил Меценат и умолк, опасливо поглядывая на раба, зажигавшего свечу за спиной Ливии, у лучистого входа, влекущего Энея, как и всех прочих интересующихся, прямиком в Тартар. - Имена одиозны, не будем называть имен!.. - предложил он тревожным полушепотом. - Словом… Вконец, негодяй, обнаглел! Супруге своей достойнейшей, разводное письмо прислал!
     « Удивил! - едва не рассмеялась Ливия. - Будто в Каринах у меня надежных людей нет! С утра донесли!..»
     - Войну нам объявляет! - попытался устрашить ее Меценат
     - Ну, к этому он, пока еще, не готов! – утешила его ласково. - Парфянские раны зализывает.
     - Более того!.. - еще тревожнее продолжал префект. - Требует, чтобы жена немедленно покинула его дом.
     Об этом ее почему-то не уведомили. Но новость была замечательная! Она
и улыбки сдержать не смогла:
     - И прекрасно!  Сам знаешь - и кольца изнашиваются. Плохая курица -
плохое яйцо. А ты чего ждал? Но, на сей раз, белая горячка его при хороших предзнаменованиях случилась! Пусть они в Египте, как хотят, развлекаются. Октавия наша достаточно с ним настрадалась! Покинет, наконец, ростры эти злополучные и переедет с детьми сюда! Марцелл с мальчиками моими подружится!.. - и покосилась, невольно, на круглый столик у арки, где, все так же тихонько,  побулькивала зеленая смесь.
      Перехватив  ее взгляд, Меценат помрачнел, сжал губы… А Ливия, кивнув в сторону Аттика, радостно сообщила:
     - Цецилий как раз обещал учителя Тиберию прислать! Просто замечательного, говорят! Помпония у него всем премудростям греческим обучилась.  И, можешь себе представить? Случай небывалый. Кто учителей настырных любит? А ей, уроки Эпирота этого, так в душу запали!.. До сих пор, глаза светятся! Вот, что значит, настоящий педагог! Теперь и Марцелл, и девочки смогут к знаниям полезнейшим тем приобщиться! И Гай обрадуется - наконец, вся семья под одной крышей собралась!..
      Аттик застыл на селле - ни жив, ни мертв. Губы  посинели, лысина взмокла, покрываясь багровыми пятнами. Едва нашел в себе силы шепнуть:
   - Прости, сиятельная, но Эпирот… Он ведь к фамилии моей ныне не принадлежит, на Квиринале со мной не проживает. Его еще найти надобно!
      Слабый этот, задыхающийся, словно от невыносимой усталости, шепот обеспокоил Ливию не на шутку:
    «Мне только покойников, на весь мир знаменитых, в таблине не достает!»
     Даже с кафедры привстала:
    - Опять плохо, Тит? Выпей же, что-нибудь поддерживающее! Тебе бы кровь отворить!  Я Асклепиада кликну!
    - Не надо Асклепиада! Мне уже лучше! - отверг все заботы ее Аттик. И сипло взмолился. - Но Эпирот!.. На то и вольноотпущенник… Мало ли где его теперь… Носит?
     - Вот я и назначила в полдень ему явиться, а не с утра, - напомнила Ливия. - У тебя масса времени, Цецилий. Как и у гладиаторов твоих… Сыщут! Ничего нет трудного для человека, если есть желание, А тут… Раба бывшего найти! В чем сложность?
     «Да… - горестно усмехнулся Меценат. - Даже и не бывшего… Что иголку
в стоге сена!»
     « Найти бы его поскорей! А там… - лихорадочно соображал Аттик.  - Мешок на голову, камень на шею и - в Тибр! С удалением причины, удаляется следствие».
     - А если Октавия не согласится?- осторожно усомнился Меценат.
     - Марцелла к знаниям приобщить? Отчего же? - удивилась Ливия.
     - В дом твой переехать. - уточнил префект, которого такое развитие событий совсем не устраивало, никак с личными планами его не сочеталось. - Не захочет, к примеру, тебя стеснять.
      - Чем же она меня стеснит? - улыбнулась Ливия, уже едва сдерживая гнев. - Больше половины комнат пустует. А природа, как известно, не терпит пустоты! К тому же… Она ведь не ко мне... К брату любимому переедет!
      - Знаешь, дорогая как дом этот именуют? – Меценат кивнул в сторону арки, за которой сгущались уже сумерки.
      - Интересно! - она мгновенно насторожилась.
      - Дом Ливии. – любезно, словно желая ей польстить, сообщил префект.
- Думаю и Октавия… Того же мнения придерживается.
     - Я ведь бескорыстно!.. От души предлагаю! - пыталась пояснить Ливия, но сообразив, что ищет сочувствия у тайных своих врагов, оскорбилась - Что ж… Благодеяний не навязывает! Не хочет - пусть хоть в инсуле, на Субуре детей растит. И пусть все развивается естественно. С общего, как говорится согласия!..
     - Хорошо бы! - мечтательно вздохнул Меценат. - Ибо согласия общего, как раз и не достает!..
      Ливия глянула на него с недобрым прищуром:
     - Это ты о семье нашей?
     - О народе римском. - поспешил успокоить ее Меценат. - Как жизнь его наладить, когда люди не знают, чего хотят? С утра Цезаря приветствуют, а по ночам Антонием бредят!
      - То есть как?! - Ливия резко откинулась на спинку кафедры.
     - А вот, полюбуйся! - неторопливо обойдя стол, Меценат положил перед ней перстень с агатовым Геркулесом. - Увлечение восточными культами, колдовство, секты - это я еще могу понять. Женщин, прости великодушно, в определенные дни всегда лихорадит. Но личная печать Антония?.. У грека, цветочника со Священной дороги! - и кивнул в сторону бюста Македонца, украшенного цветочной корзиной. - Да ты, сиятельная, и сама услугами Александра этого пользуешься?...
    - Знать не знаю! - Ливия решительно отмела даже тень подобного подозрения. - Цветы Цецилий принес.
    - От цветов не отказываюсь! - встрепенулся Аттик. – Но табличку возмутительную!.. В той же лавке грека и обнаружил, будучи озабочен единственным - поскорей доставить ее… Тебе, Гай! Или тебе, сиятельная, в собственные руки, поскольку был сюда приглашен…
     Ливия достала из ящика стола табличку и стала, молча, сличать гемму с оттиском  на красном воске.
     - Подлинная. Подлинная его печать! Я проверил. Но, самое невероятное!.. Как вы думаете, где гречонок ее добыл? - Меценат сделал паузу, будто хотел
поразить их приятным каким-то сюрпризом.   
     - Где? – не терпелось узнать Ливии.
     - У рыжей некой путаны с Субуры. За сорок тысяч сестерциев приобрел!
     - Не может быть! - прошептал Аттик.
     - И я, сперва, так подумал. - признался префект. - Но тут он не солгал. Есть методы!.. А поначалу… Целых сто ауреев, мерзавец, накидывал. Затраты свои завышал! Зачем? - он пожал плечами. - Деньги ему уже не понадобятся.  Разве что, триенс какой… Для Харона. Лавка, вместе с товаром  и притон шпионский его конфискованы. Отошли в казну. Одно только не ясно… - он слегка омрачился челом. - Кто теперь поставки цветов из Александрии осуществлять будет? 
     - Найдутся желающие! - отмахнулась Ливия и, вскользь, чисто из любопытства женского поинтересовалась. - А имени шлюхи той он не назвал?
     Аттик тоже уставился на Мецената, едва скрывая нездоровое какое-то волнение.
     -  Не назвал бы он у меня! Не римский гражданин, хвала Юпитеру! - лицо префекта осветилось добродушной улыбкой. - Иноземец злокозненный. Семпрониевым законом не прикрыт! А путану ту рыжую Магией кличут…
      - Так я и знала! - прошептала, сжав кулачки, Ливия. - То-то она по Палатину шныряла! А тут!.. Чуть ли не в каждом доме - тайные наши враги…
     - Сиятельная! - подался к ее столу  Аттик. - Ты тоже ее видела?!
     - Представь себе! - усмехнулась Ливия, приняв волнение его за недоверие. - Прямо под лотосами Красса!
      Она глянула зачем-то на потолок, чему-то там удивилась, наверное,  щит - чудесное творение Вулкана, рассматривая. Даже головкой изумленно качнула. И снизошла, наконец, к, застывшим в недоумении, гостям:
     - И должна признаться… Редкостной красоты создание. Если непредвзято судить, то… Совершенством форм… Почти богиня! Хоть сейчас  в весталки ее посвящай… Если б не шлюха.
    - Может, по специальности, кого-то здесь ублажала? - предположил префект.
       И Аттик, похоже, проникся этой его мыслью, о чем-то глубоко задумался, даже лоб сморщил…
     - А перстень!.. - понизил голос Меценат, невольно косясь на раба, слишком завозившегося со светильниками, и наклоняясь поближе к хозяйке, слишком все же юной и легкомысленной. - По показаниям грека, он ей якобы от отца достался - триерарха, в последнем сражении с младшим Помпеем, под Навлахом, погибшего. Хотя, лично я, триерарха такого не помню. Пришлось навести справки. И представляете?.. Нашелся этот Магий в списках павших в проливе! - Меценат даже о подозрительном возжигателе света позабыл, так гордился результатом, достигнутым в столь сжатые сроки. - Не триерарх, правда, тут память мне не изменила. Декурион морской пехоты Квинт Магий. На «Крокодиле» Марка нашего служил!
    - При всем уважении, Гай… - задумчиво откликнулась Ливия - Ну, откуда у декуриона какого-то перстень Антония? - взяла перстень осторожно, двумя пальчиками, слово нечто кусающееся, ядовитое. - Дети малые не поверят! - в порыве возмущения такой наивностью префекта, бросила перстень в розовый ящик. И с грохотом задвинула его в стол…
       Проследив за внезапным исчезновением главной улики, Меценат, будучи обладателем второго, точно такого же перстня, предпочел права на владение печатью Марка Антония сейчас не обсуждать. Только руками развел:
      - Других версий у меня нет!
      - У меня есть! - вмешался  Аттик. - К великому сожалению!.. - тяжело вздохнул и, дрогнувшим голосом, добавил. - А может, и к позору моему величайшему на старости лет!..
     Ливия и Меценат воззрились на него в совершенном изумлении. А он только головой качал, в полном отчаянии:
     - О, боги! Есть ли что-либо более святое для человека, чем  семья, дети?...
     - Ты о чем, Цецилий?- осторожно спросила Ливия, подозревая, что старику  совсем плохо и сейчас, прямо у них на глазах, он рухнет на пол бездыханным и придется  долго потом объяснять, в том числе и Гаю, почему он здесь, в ее именно таблине, скончался? Не в первый раз уже страх этот ее охватил. И очень из-за него смерти скоропостижной Аттика не хотелось. Вот и обратила растерянный взгляд к Меценату, в поисках мужской поддержки и хоть какой-то помощи.
        Но тот, присматриваясь к Аттику, лишь сурово хмурился и басил:
      - Что-то не пойму я тебя, Тит!
      - Никто меня не понимает! - горестно кивнул Аттик. - Думают, если я в Греции полжизни провел, а здесь никаких магистратов не занимал, мне и судьба отечества безразлична?!. Ошибаются!
       И вскочил так резко, что вавилонский коврик скользнул на пол, а сам он, того не замечая, как птица из заточения, метнулся к балкону, Но, в двух шагах перед его аркой, застыл, уткнувшись лицом в ладони. Только плечи судорожно вздрагивали. Меценат и Ливия, молча, переглянулись, не понимая причин глубокого такого отчаяния… Аттик очень медленно, чуть ли не спотыкаясь на ровном месте,  вернулся к столу. И хотя на щеках его следов горьких слез не наблюдалось, что-то, все же поблескивало в уголке левого глаза.
     - Я ведь не истукан каменный! Неужто не осознаю, нависшей над государством беды? Когда враг!.. Не то, что у ворот - у очагов и алтарей наших окопался!  Печать Антония, коварнейшего врага!.. В двух шагах от форума, от главных наших святынь! А что печатью той уже скреплено? Какие воззвания? Какие ручательства тайные?! Можно только гадать… Но как своевременно и молниеносно ты, мой Цильний, расследование провел, чтобы убедиться в отсутствии мифического триерарха, змеи в траве, снабженной опаснейшим таким перстнем!.. И выяснилось, что был лишь декурион, служивший у зятя моего Випсания Агриппы!..
       - Да, причем тут Агриппа? Мало ли кто у кого служил?! - поморщился Меценат, который лести не поддавался из принципа, а пустую высокопарную болтовню на дух не выносил.
      - Причем тут Агриппа! - всхлипнул  в отчаянии Аттик, утирая кулаком невидимую слезу. - Как бы и мне хотелось с чистой совестью это повторить! Всевышних бы благодарил немалыми жертвами! Ведь - зять! Жизнь и судьба дочери единственной! - и вскинул вверх указательный палец, как бы символизирующий эту единственность. Глянув на него, действительно прослезился и, растирая слезы по щекам, воскликнул:
     - А на другой чаше весов - Рим! - и, дрогнувшим голосом, повторил. - Причем тут Агриппа?!.
     - Похоже, друг мой, ты, и впрямь, перегрелся! - сочувственно шагнул к нему Меценат. - Кому же придет в голову Марка нашего с морячком каким-то в одну упряжку ставить? Даже если тот всю жизнь у него прослужил! И все пальцы его перстнями Антония унизаны были!..
      - Верно! Как же все это мудро и правильно - то, что ты говоришь! - Аттик рванулся к нему, словно в порыве горячей благодарности, но на пол дороги застыл. И руки его бессильно опустились. - Только… Морячок тот геройски погибший… Действительно, ни при чем!.. А вот дочка его!.. Шлюха рыжая! – и обернулся к Ливии, прижав руки к груди, словно в порыве чистосердечного раскаяния. - Я ведь, и впрямь, слуг по всему Городу разослал! Но, чтобы язык ей резать?!. Он-то мне и нужен более всего! Чтобы посадить ее рядом, да порасспросить откровенно, чем она зятя моего приворожила и далеко ли у них зашло? - опустив глаза, покачал головой в отчаянии. - О, боги всевышние! За собственную доверчивость возмездие ваше терплю!..
    - Так рыжая… Любовница его! - радостно догадалась Ливия.
    - Лампу над ними не держал, в скважину замочную не заглядывал.  Но, как говорится… - Аттик развел руками. - По меньшему судим о большем. А тут и большего! - и провел ладонью над своей лысиной -  С головой!.. Прошлой ночью, к примеру…
        - Прошлой ночью, в грозу!.. - возмущенно вступаясь за друга оборвал лепет его Меценат. - Марк в Клузий умчался, Девятый легион усмирять! - и обернувшись к Ливии добавил тревожно. - И еще не вернулся!
    - Если бы ночью!.. - горестно вздохнул Аттик. - Может, и разговора тягостного этого не было бы! - кивнул на табличку с греческими каракулями на красном, распахнутую на розовом столе. - И печати этой на воске!.. Да и черного Геркулеса никто бы из нас в глаза не увидел! Но Марк наш, то ли  грозу переждать решил, то ли что другое… Но в Клузий он только под утро ускакал, а рыжую в доме своем палатинском отсыпаться оставил. Вот все и всплыло!
     - Что всплыло? - растерянно присматривался к нему префект, словно видел впервые. - Тит! Ты - в своем уме?
     -  Никто не судья в своем деле. А уж, в уме собственном разобраться!... Так возвыситься, чтобы мысли свои с высоты полета орлиного узреть?.. - Аттик настроился было на философский лад, но тут же спустился на землю:
    - Впрочем, есть и более простой путь. Ты Марципора, управителя Марка знаешь? Вот у него и спроси, где рыжая ночевала?
     - Рабов в отсутствие господина пытать? - вознегодовал префект. - Ты еще и законы отеческие, в помешательстве своем топчешь?!
      Аттик не отвечал. Но, про себя подметил:
    «А Ливия молчит. Значит, клюнуло!»
      Он был недалек от истины. Но не могла же она сделать окончательный вывод, самого существенного не прояснив:
    - Ну, допустим!.. Привел он в дом шлюху. С кем из вас не бывает? Но
Помпония, супруга законная!.. Внимания, что ли не обратила?
     «Хороший вопрос. - отметил про себя Аттик. - Тем хотя бы, что я его заранее предвидел».
     И тихо, печально ответствовал:
     - На Квиринале она. С матерью. Третий день Пилия моя с постели не встает. Такой жар!.. И лекарей полон дом, а никакой консилиум не спасает!
     - Прямо напасть какая-то на ваше семейство! - посочувствовала Ливия и встав, отошла к лекарственному своему столику.
     Плеснув в дымящуюся на жаровне смесь, киаф бурой жидкости, звякнула разноцветными ампулками, взбалтывая и разглядывая иные на просвет. Но к лечению, не видя больной, присоединяться не стала. Лишь посоветовала:
     - Капустный отвар пусть пьет. Только остудить его надо на воздухе, в ясную лунную ночь. При любых симптомах не повредит.
     - Воспользуюсь непременно! - пообещал Аттик, прикладывая ладонь к груди и едва сдерживая, охватившую его, бурную радость:
     «Ничего о Помпонии ей неведомо! А если еще горизонты Агриппы подзатемнить!. Тут уж, как говорят, не пытайся или заканчивай! Тем более,  она и возвращаться к нему не хочет.  Так пусть уж, под Эпиротом стонет да извивается, коль так приглянулся… Получше, все же, чем на глазах всего Рима, нагишом у позорного столба трястись!»
     - Понятно теперь как красотка рыжая на Палатин попала. - подытожила Ливия, снова присаживаясь с розовому столу.
     - Измену супружескую еще доказать надо! -  проворчал в сторону Аттика Меценат.
     - Кому? - Ливия глянула на ускользающий из объятий Энея призрачный образ Креусы его возлюбленной и задумчиво улыбнулась. - Забавная картинка складывается. Жена у постели матери  страждущей ночи проводит, а муж, тем временем, шлюх  субурских на супружеском ложе пользует! «О, времена! О, нравы!..» Так, если не ошибаюсь, друг твой красноречивый, Цецилий , в подобных случаях, изъяснялся?
     - А я, если откровенно, не одобряю тебя, Тит! - Меценат качнул головой непримиримо. - Так Марку и скажу, можешь не сомневаться! - и бросил осуждающий взгляд в сторону Ливии. - Да и Гаю, если он мнение мое узнать пожелает!
    «Вот она, дружба, во всей красе! И к чему она приводит?  - с грустью подумал Аттик. - Другу не помог. А, в перспективе, - одни неприятности. Ливия угроз не прощает!.. А Гаю нашему от ножки ее никак не уклониться. Где топнет, где прильнет трепетно.  Вот он, пониманием проникшись и сделает как она велит».
     Меценат искренне недоумевал:
     - Зачем зятя чернить? Душа в душу жили! Вчера только вместе у меня обедали… А теперь!..
       - Ты пойми, Гай! - взмолился Аттик. - Я к Марку, как к сыну родному
отношусь! Ну, изменил дочери моей раз-другой!.. Сиятельная права - с кем не бывает?  На то и доблестный муж! - и оглянувшись на Ливию, прижал руку к груди, призывая простить ему стариковскую откровенность. - Чести своей в постели он не утрачивает. Если, конечно, орудие его в готовности… Я бы и слова не сказал, если бы государству великое такое бедствие не грозило! Ведь Антоний для нас нынче - что Ганнибал! А то и пострашнее...
      - Да при чем здесь государство? Какой Ганнибал, когда мы о шлюхе обыкновенной  толкуем? - не выдержал, метнулся к нему Меценат.
     «Что ж, - усмехнулся про себя Аттик. - И рыбка ткнется сперва в наживку и увильнет… Не сразу вместе с крючком заглатывает. Все от терпения ловца зависит…»
     Ливия поглядывала на Аттика с нетерпением, чувствовала что главного чего-то он еще не приоткрыл. И дождалась!
    - Именно, именно о ней, Гай! - с готовностью подтвердил Аттил, как бы хватаясь за слова Мецената обеими руками. -  Ведь шлюха - она шлюха во всем! Ни чести, ни совести! Вот и стащила у Марка перстень Антония!
      - У какого Марка? - Меценат даже отпрянул.
      - У Випсания Агриппы, Гай. - простодушно пояснил Аттик. - О нем речь.
      - Но.... -  Меценат утер, взмокший вдруг лоб, ладонью. - Откуда у Марка перстню Антония взяться?
      - А это уж!.. -  Аттик  развел руками. - Его надо спросить. - и обернулся к Ливии. – Не так ли, сиятельная?
       И, при этом, весело припомнил давнее свое умозаключение:
     «Клеветать следует дерзко, что-нибудь да прилипнет!..»
      Но Ливия молчала в такой глубокой задумчивости, что даже улыбнуться из приличия не смогла. В кровавых мужских  схватках никогда не участвовала. Лишь бегством от них спасалась.  Но знала твердо: прежде чем нанести удар, следует соизмерить свои силы с мощью противника…
      «А, если противник - Марк Агриппа, объединившийся, к тому же, с Марком Антонием?! Не на Гая же ей рассчитывать, который и сам-то, ничем не прикрыт. Разве что, тенью славного имени, но… Какой из него Цезарь? Да и… Когда еще сюда доберется?.. А если Агриппа ведет уже Девятый этот, Неустрашимый легион по Кассиевой дороге к Риму? С ночевкой - два дня пути!... Но, в таком случае, и Антоний!.. Не сегодня-завтра… А что, если не в Таренте, не в Остии даже, а у Эмпория, прямо на Бычий рынок высадится?! С горсткой преторианцев Палатин отстаивать? Как?!!»
       Жуткая эта картина никак в голове ее не укладывалась.
     «Даже Октавией теперь не прикрыться - она ему больше не жена! А начнет зверствовать? Он ведь мальчиков моих ни за что не пощадит.  Как сыновей Тиберия Нерона ненавистного… А, как пасынков Гая - вдвойне! Что же делать?!»
     В отчаянии вскинула глаза к потолку, но все славные подвиги на щите Венеры, остались в прошлом. Не было среди них ответа на ее вопрос.
     «Бежать?.. Как тогда, с Тиберием на руках? А теперь с двумя! Но куда? Снова в Грецию, к Гаю поближе? Но меня теперь вся Италия в лицо знает!  Не скрыться! Выдадут Антонию моментально. А скорее, прямо на месте всех нас и разорвут! О, Юнона!»
     - Тит, говори прямо! Видел у  Марка эту печать? - донесся, будто откуда-
то издалека, приглушенный, словно сквозь стиснутые зубы, рокочущий баритон Мецената.
      И тихий, как шелест опавшей листвы, голос Аттика:
    - У Марка Антония или у Марка Агриппы?
      А, в ответ, сдавленный, как из львиной пещеры, рык:
      - Издеваешься?!
        И торопливое, усыпляющее бормотание старика:
    -  Помилуй, достойнейший! Разве  я бы посмел? Но сам посуди! Не могла же печать Антония к шлюхе уличной от папаши ее с «Крокодила» попасть! Ну, никак! А с другой стороны… Ничто в мире не совершенно. Даже друг твой с лазоревым знаменем и в морском венце… Ничему не следует удивляться. А, главное… Бери пример с меня, старца, жизнью умудренного  - никогда не отчаивайся!
    « Хороший совет! - подумала Ливия, крепко сжимая веки, чтобы не выдать невольных своих слез, которых никак не могла сдержать из-за переполнившей вдруг душу, невыносимой жалости к мальчикам ее, ни в чем не повинным, и к себе, всеми покинутой, такой беззащитной. - Но отчаиваться нельзя! В конце концов… Если Антоний без ума от египтянки, то Агриппа… Если уж до уличных шлюх снизошел, настолько рассудок с ними теряя, что перстень заветный не уберег!.. Какой вывод напрашивается? К Помпонии взбалмошной своей совсем охладел. А если так!.. Чем я рыжей той хуже?!. Возраст, конечно… Ей, пожалуй, и шестнадцати нет. А мне уж двадцать один… Но в постели… И ее могла бы кое-чему научить! А на репутации - ни пятнышка! Это ведь для них самое важное. Не на форуме, не на званом обеде - нет! Именно в постели!  Благородная матрона тем и неотразима, что она - безупречная шлюха! К тому же, телом прекрасной пленницы овладеть - так уж испокон веков повелось! - нет лучшей награды для победителя. А Гай?.. Он, конечно, милый. Но Агриппа покрепче, Да и погорячей, думаю, во всех отношениях… Причем, никаких Марцеллов усыновленных! Только мои мальчики - Тиберий и Друз. Но Агриппа… Это на крайний случай. Как главный трофей, если уж Палатин брать будут. Нельзя же, подобно флюгеру, планы свои жизненные то и дело менять. Постоянство в привязанностях - этим матрона благородная и отличается, все-таки, от шлюхи!»
     - Гонец сына Божественного Юлия, светлейшего императора, принцепса сената римского народа квиритов Гая Юлия Цезаря Октавиана! - пролаял хриплый голос у входа в таблин.
       Приоткрыла глаза - сверкающие, чуть увлажненные, просветлившиеся до лазури небесной, только что очистившейся от туч.
     - Пусть войдет!
     Глянула на, нервно топтавшихся у ее стола, Аттика с Меценатом и ласково, как детям чужим, улыбнулась.