Подонки Ромула. Роман. Книга вторая. Глава 50

                ГЛАВА L.

      При виде Милосердной богини, выглядывавшей из-за плеча тревожно склонившегося над ним Мецената, Аттик обмер, не сразу сообразив, что тот просто перекрывает часть фрески на расписном потолке... Сиял золотом,выкованный Вулканом чудесный щит. Пылал отвагой Эней, благословляемый вечно прекрасной матерью на битву с ополчившимися против троянских мигрантов, этрусками - далекими предками того же Цильния Мецената, который  с облегчением воскликнул:
     - Жив, хвала Юпитеру! Жара, видно, подействовала. Душно, как перед грозой!.. - и снова склонился к Аттику, поднося к его губам хрустальный фиал с водой. - Выпей, Тит, легче станет!
     Аттик потянулся пересохшими губами к воде, но, разглядев позади префекта
Ливию, отпрянул, испуганно прикрывая рот ладонью.
     - Не надо, Гай! Я - в порядке. Просто… С тех пор, как с тобой расстались… И не прилег!
     Но Ливия, оказавшаяся каким-то чудом, в строгой столе и даже с сеточкой из золотых нитей в волосах, догадываясь об истинной причине его отказа, сдержав улыбку, отошла к балкону, изображая полную свою непричастность. 
      Воспользовавшись этим, Меценат быстро нагнулся к Аттику:
     - О секретаре - ни слова!
     - Каком секретаре? - не понял, приподнимаясь с коврика Аттик.
     - О Тироне! - шепнул префект, кося глазом в сторону Ливии и помогая другу
встать на ноги. Поднял с пола вавилонский коврик, старательно расстелил
его на селле. - Присаживайся, Тит!
      От Ливии перешептывание их не укрылось. Жаль, что расслышать, толком, не смогла. Но никаких сепаратных переговоров терпеть в собственном таблине не желала.
     О чем это вы, достойнейшие?
    - О Тиранионе, секретаре Тита, тебе небезызвестном.- мгновенно откликнулся префект. - Мне бы его позаимствовать. Хоть на месяц! Библиотеку в порядок привести. Лучшего специалиста не сыскать! И тебе, сиятельная, рекомендую.
     - Какой же ты деловой! - восхитилась Ливия, быстро возвращаясь к столу, чтобы любые поползновения к дальнейшему перешептыванию пресечь на корню. - Дай ему хоть в себя прийти!
      Однако раздражение ее, все же, прорвалось, обрушившись на серого соглядатая, торчавшего в полной боевой готовности посреди таблина:
      - А ты чего ждешь? Пошел вон! - вскинула пальчик в направлении двери, и когда серый метнулся прочь камнем, пущенным из катапульты, пожаловалась гостям:
      - Бестолковщина! Никакой пользы от них! - думая при этом:
      «Но слух у него отменный! Может, что и расслышал. Непременно спросить!»
       Аттик покосился на ее ножки в сандалиях с пурпурными ремешками и золотыми застежками, мысленно поражаясь:
       « И обуться успела! Сколько же я в беспамятстве пролежал? В другой раз можно и не встать! Нет, хватит! Вот только недоразумение дикое это с табличкой разъяснить, от Помпониолы беду отвести, письмами проклятыми завладеть, шлюху рыжую сыскать, чтобы языком никогда больше не болтала! Ну и… Эпирота, козла похотливого, устранить. И - все! Никакой больше политики!.. Пора здоровье беречь».
     «Да… Ножки у нее… - прикидывал между тем префект. - В точности по Гомеру:
                «Нежны стопы у нее: не касается ими
                Праха земного она, по главам человеческим ходит…»
      Даже на расстоянии… Холодом мраморным веет. А у Октавии… Так и чувствуешь нежное их тепло! - покосился еще раз на изящные ступни Ливии и его обожгла мысль, отогнать которую он был не в силах. - Гаю, возможно, и нравится, когда она ножками этими прелестными его топчет… И, полагаю, не только в постели! Но мы-то!… Все прочие граждане. Ведь ни малейшего удовольствия от этого не получаем! А она лишь во вкус входит… Нет, красавица ты наша, невозмутимая, не так все просто! Может, у варваров на Востоке, такие как ты и царствуют… Но не в Риме! Так что… К Тирону этому повнимательней надо присмотреться. Легионы,  допустим, памятью отца, он двинет. Но куда? Ведь - моль бумажная! Опыта, - что военного, что политического - никакого. Кто он, без толковых советников? Если сам себе не враг, думаю, сообразит!.. А Гай? Что ж… Сам кузнец своего счастья. О нуждах отечества следовало думать, супругу себе выбирая, а не об утехах плотских! Вот только… Агриппа!.. Серьезная преграда.  Но… Пока Гай в Божественного Юлия играет, Далмацию захолустную Галлией своей мыслит, повод для чрезвычайных полномочий у меня есть! Сейчас, главное, на Антония покрепче облокотиться, как на прямую угрозу отечеству. Мол, враг у ворот! Сплотитесь граждане! Префект Рима с вами! А там… Поглядим.»
      И приступил к делу, не медля:
    - Тревожные вести, сиятельная! А Гай далеко! Ранее семи суток гонец наш его не достигнет!
    Обогнув стол, Ливия, молча, присела. И розовая, гнутая спинка кафедры, с розовыми же подлокотниками, так чудесно вписала точеную ее фигурку, изящество которой подчеркивали складки бледно-голубой столы, что оба гостя, как подлинные эстеты, невольно залюбовались, переглянулись даже, обмениваясь волшебным этим эффектом. А Ливия хлопнула в ладоши и не взглянув на вбежавших толпой рабов и преторианцев, распорядилась:
     - Светильники зажечь! А остальные!.. - чуть шевельнула пальчиками и всю челядь, кроме раба, с тлеющим на кончике длинного жезла трутом, как ветром сдуло. 
       Закат еще угасал, но раб с хрисоэлефантинным жезлом, явно напоминавшим империй, так усердно суетился у сверкавших коринфской бронзой канделябров, что Мецената, вспомнившего, невольно, о беглом своем киликийце, даже передернуло. А раб возжигал не тусклые какие-то фитильки, а толстые, расписанные золотым акантовым листом, белые, словно мраморные, восковые свечи… Такие яркие, что  Аттик зажмурился. И Ливия быстро кивнула в его сторону, бросив вопросительный взгляд на префекта. Но тот, с обычной своей беспечностью, давно уже ее раздражавшей, только отмахнулся - какие, мол, тайны от старика? И доказывать ему что-то было бессмысленно, пока сама жизнь или Гай, по возвращении, как следует, по мозгам его дилетантским не стукнет. В предвкушении этого, она даже губки поджала:
    - Слушаю тебя, Цильний!
    - Геркулес наш египетский!.. - объявил Меценат и умолк, опасливо поглядывая на раба, зажигавшего свечу за спиной Ливии, у лучистого входа, влекущего Энея, как и всех прочих интересующихся, прямиком в Тартар. - Имена одиозны, не будем называть имен!.. - предложил он тревожным полушепотом. - Словом… Вконец, негодяй, обнаглел! Супруге своей достойнейшей, разводное письмо прислал!
     « Удивил! - едва не рассмеялась Ливия. - Будто в Каринах у меня надежных людей нет! С утра донесли!..»
     - Войну нам объявляет! - попытался устрашить ее Меценат
     - Ну, к этому он, пока еще, не готов! – утешила его ласково. - Парфянские раны зализывает.
     - Более того!.. - еще тревожнее продолжал префект. - Требует, чтобы жена немедленно покинула его дом.
     Об этом ее почему-то не уведомили. Но новость была замечательная! Она
и улыбки сдержать не смогла:
     - И прекрасно!  Сам знаешь - и кольца изнашиваются. Плохая курица -
плохое яйцо. А ты чего ждал? Но, на сей раз, белая горячка его при хороших предзнаменованиях случилась! Пусть они в Египте, как хотят, развлекаются. Октавия наша достаточно с ним настрадалась! Покинет, наконец, ростры эти злополучные и переедет с детьми сюда! Марцелл с мальчиками моими подружится!.. - и покосилась, невольно, на круглый столик у арки, где, все так же тихонько,  побулькивала зеленая смесь.
      Перехватив  ее взгляд, Меценат помрачнел, сжал губы… А Ливия, кивнув в сторону Аттика, радостно сообщила:
     - Цецилий как раз обещал учителя Тиберию прислать! Просто замечательного, говорят! Помпония у него всем премудростям греческим обучилась.  И, можешь себе представить? Случай небывалый. Кто учителей настырных любит? А ей, уроки Эпирота этого, так в душу запали!.. До сих пор, глаза светятся! Вот, что значит, настоящий педагог! Теперь и Марцелл, и девочки смогут к знаниям полезнейшим тем приобщиться! И Гай обрадуется - наконец, вся семья под одной крышей собралась!..
      Аттик застыл на селле - ни жив, ни мертв. Губы  посинели, лысина взмокла, покрываясь багровыми пятнами. Едва нашел в себе силы шепнуть:
   - Прости, сиятельная, но Эпирот… Он ведь к фамилии моей ныне не принадлежит, на Квиринале со мной не проживает. Его еще найти надобно!
      Слабый этот, задыхающийся, словно от невыносимой усталости, шепот обеспокоил Ливию не на шутку:
    «Мне только покойников, на весь мир знаменитых, в таблине не достает!»
     Даже с кафедры привстала:
    - Опять плохо, Тит? Выпей же, что-нибудь поддерживающее! Тебе бы кровь отворить!  Я Асклепиада кликну!
    - Не надо Асклепиада! Мне уже лучше! - отверг все заботы ее Аттик. И сипло взмолился. - Но Эпирот!.. На то и вольноотпущенник… Мало ли где его теперь… Носит?
     - Вот я и назначила в полдень ему явиться, а не с утра, - напомнила Ливия. - У тебя масса времени, Цецилий. Как и у гладиаторов твоих… Сыщут! Ничего нет трудного для человека, если есть желание, А тут… Раба бывшего найти! В чем сложность?
     «Да… - горестно усмехнулся Меценат. - Даже и не бывшего… Что иголку
в стоге сена!»
     « Найти бы его поскорей! А там… - лихорадочно соображал Аттик.  - Мешок на голову, камень на шею и - в Тибр! С удалением причины, удаляется следствие».
     - А если Октавия не согласится?- осторожно усомнился Меценат.
     - Марцелла к знаниям приобщить? Отчего же? - удивилась Ливия.
     - В дом твой переехать. - уточнил префект, которого такое развитие событий совсем не устраивало, никак с личными планами его не сочеталось. - Не захочет, к примеру, тебя стеснять.
      - Чем же она меня стеснит? - улыбнулась Ливия, уже едва сдерживая гнев. - Больше половины комнат пустует. А природа, как известно, не терпит пустоты! К тому же… Она ведь не ко мне... К брату любимому переедет!
      - Знаешь, дорогая как дом этот именуют? – Меценат кивнул в сторону арки, за которой сгущались уже сумерки.
      - Интересно! - она мгновенно насторожилась.
      - Дом Ливии. – любезно, словно желая ей польстить, сообщил префект.
- Думаю и Октавия… Того же мнения придерживается.
     - Я ведь бескорыстно!.. От души предлагаю! - пыталась пояснить Ливия, но сообразив, что ищет сочувствия у тайных своих врагов, оскорбилась - Что ж… Благодеяний не навязывает! Не хочет - пусть хоть в инсуле, на Субуре детей растит. И пусть все развивается естественно. С общего, как говорится согласия!..
     - Хорошо бы! - мечтательно вздохнул Меценат. - Ибо согласия общего, как раз и не достает!..
      Ливия глянула на него с недобрым прищуром:
     - Это ты о семье нашей?
     - О народе римском. - поспешил успокоить ее Меценат. - Как жизнь его наладить, когда люди не знают, чего хотят? С утра Цезаря приветствуют, а по ночам Антонием бредят!
      - То есть как?! - Ливия резко откинулась на спинку кафедры.
     - А вот, полюбуйся! - неторопливо обойдя стол, Меценат положил перед ней перстень с агатовым Геркулесом. - Увлечение восточными культами, колдовство, секты - это я еще могу понять. Женщин, прости великодушно, в определенные дни всегда лихорадит. Но личная печать Антония?.. У грека, цветочника со Священной дороги! - и кивнул в сторону бюста Македонца, украшенного цветочной корзиной. - Да ты, сиятельная, и сама услугами Александра этого пользуешься?...
    - Знать не знаю! - Ливия решительно отмела даже тень подобного подозрения. - Цветы Цецилий принес.
    - От цветов не отказываюсь! - встрепенулся Аттик. – Но табличку возмутительную!.. В той же лавке грека и обнаружил, будучи озабочен единственным - поскорей доставить ее… Тебе, Гай! Или тебе, сиятельная, в собственные руки, поскольку был сюда приглашен…
     Ливия достала из ящика стола табличку и стала, молча, сличать гемму с оттиском  на красном воске.
     - Подлинная. Подлинная его печать! Я проверил. Но, самое невероятное!.. Как вы думаете, где гречонок ее добыл? - Меценат сделал паузу, будто хотел
поразить их приятным каким-то сюрпризом.   
     - Где? – не терпелось узнать Ливии.
     - У рыжей некой путаны с Субуры. За сорок тысяч сестерциев приобрел!
     - Не может быть! - прошептал Аттик.
     - И я, сперва, так подумал. - признался префект. - Но тут он не солгал. Есть методы!.. А поначалу… Целых сто ауреев, мерзавец, накидывал. Затраты свои завышал! Зачем? - он пожал плечами. - Деньги ему уже не понадобятся.  Разве что, триенс какой… Для Харона. Лавка, вместе с товаром  и притон шпионский его конфискованы. Отошли в казну. Одно только не ясно… - он слегка омрачился челом. - Кто теперь поставки цветов из Александрии осуществлять будет? 
     - Найдутся желающие! - отмахнулась Ливия и, вскользь, чисто из любопытства женского поинтересовалась. - А имени шлюхи той он не назвал?
     Аттик тоже уставился на Мецената, едва скрывая нездоровое какое-то волнение.
     -  Не назвал бы он у меня! Не римский гражданин, хвала Юпитеру! - лицо префекта осветилось добродушной улыбкой. - Иноземец злокозненный. Семпрониевым законом не прикрыт! А путану ту рыжую Магией кличут…
      - Так я и знала! - прошептала, сжав кулачки, Ливия. - То-то она по Палатину шныряла! А тут!.. Чуть ли не в каждом доме - тайные наши враги…
     - Сиятельная! - подался к ее столу  Аттик. - Ты тоже ее видела?!
     - Представь себе! - усмехнулась Ливия, приняв волнение его за недоверие. - Прямо под лотосами Красса!
      Она глянула зачем-то на потолок, чему-то там удивилась, наверное,  щит - чудесное творение Вулкана, рассматривая. Даже головкой изумленно качнула. И снизошла, наконец, к, застывшим в недоумении, гостям:
     - И должна признаться… Редкостной красоты создание. Если непредвзято судить, то… Совершенством форм… Почти богиня! Хоть сейчас  в весталки ее посвящай… Если б не шлюха.
    - Может, по специальности, кого-то здесь ублажала? - предположил префект.
       И Аттик, похоже, проникся этой его мыслью, о чем-то глубоко задумался, даже лоб сморщил…
     - А перстень!.. - понизил голос Меценат, невольно косясь на раба, слишком завозившегося со светильниками, и наклоняясь поближе к хозяйке, слишком все же юной и легкомысленной. - По показаниям грека, он ей якобы от отца достался - триерарха, в последнем сражении с младшим Помпеем, под Навлахом, погибшего. Хотя, лично я, триерарха такого не помню. Пришлось навести справки. И представляете?.. Нашелся этот Магий в списках павших в проливе! - Меценат даже о подозрительном возжигателе света позабыл, так гордился результатом, достигнутым в столь сжатые сроки. - Не триерарх, правда, тут память мне не изменила. Декурион морской пехоты Квинт Магий. На «Крокодиле» Марка нашего служил!
    - При всем уважении, Гай… - задумчиво откликнулась Ливия - Ну, откуда у декуриона какого-то перстень Антония? - взяла перстень осторожно, двумя пальчиками, слово нечто кусающееся, ядовитое. - Дети малые не поверят! - в порыве возмущения такой наивностью префекта, бросила перстень в розовый ящик. И с грохотом задвинула его в стол…
       Проследив за внезапным исчезновением главной улики, Меценат, будучи обладателем второго, точно такого же перстня, предпочел права на владение печатью Марка Антония сейчас не обсуждать. Только руками развел:
      - Других версий у меня нет!
      - У меня есть! - вмешался  Аттик. - К великому сожалению!.. - тяжело вздохнул и, дрогнувшим голосом, добавил. - А может, и к позору моему величайшему на старости лет!..
     Ливия и Меценат воззрились на него в совершенном изумлении. А он только головой качал, в полном отчаянии:
     - О, боги! Есть ли что-либо более святое для человека, чем  семья, дети?...
     - Ты о чем, Цецилий?- осторожно спросила Ливия, подозревая, что старику  совсем плохо и сейчас, прямо у них на глазах, он рухнет на пол бездыханным и придется  долго потом объяснять, в том числе и Гаю, почему он здесь, в ее именно таблине, скончался? Не в первый раз уже страх этот ее охватил. И очень из-за него смерти скоропостижной Аттика не хотелось. Вот и обратила растерянный взгляд к Меценату, в поисках мужской поддержки и хоть какой-то помощи.
        Но тот, присматриваясь к Аттику, лишь сурово хмурился и басил:
      - Что-то не пойму я тебя, Тит!
      - Никто меня не понимает! - горестно кивнул Аттик. - Думают, если я в Греции полжизни провел, а здесь никаких магистратов не занимал, мне и судьба отечества безразлична?!. Ошибаются!
       И вскочил так резко, что вавилонский коврик скользнул на пол, а сам он, того не замечая, как птица из заточения, метнулся к балкону, Но, в двух шагах перед его аркой, застыл, уткнувшись лицом в ладони. Только плечи судорожно вздрагивали. Меценат и Ливия, молча, переглянулись, не понимая причин глубокого такого отчаяния… Аттик очень медленно, чуть ли не спотыкаясь на ровном месте,  вернулся к столу. И хотя на щеках его следов горьких слез не наблюдалось, что-то, все же поблескивало в уголке левого глаза.
     - Я ведь не истукан каменный! Неужто не осознаю, нависшей над государством беды? Когда враг!.. Не то, что у ворот - у очагов и алтарей наших окопался!  Печать Антония, коварнейшего врага!.. В двух шагах от форума, от главных наших святынь! А что печатью той уже скреплено? Какие воззвания? Какие ручательства тайные?! Можно только гадать… Но как своевременно и молниеносно ты, мой Цильний, расследование провел, чтобы убедиться в отсутствии мифического триерарха, змеи в траве, снабженной опаснейшим таким перстнем!.. И выяснилось, что был лишь декурион, служивший у зятя моего Випсания Агриппы!..
       - Да, причем тут Агриппа? Мало ли кто у кого служил?! - поморщился Меценат, который лести не поддавался из принципа, а пустую высокопарную болтовню на дух не выносил.
      - Причем тут Агриппа! - всхлипнул  в отчаянии Аттик, утирая кулаком невидимую слезу. - Как бы и мне хотелось с чистой совестью это повторить! Всевышних бы благодарил немалыми жертвами! Ведь - зять! Жизнь и судьба дочери единственной! - и вскинул вверх указательный палец, как бы символизирующий эту единственность. Глянув на него, действительно прослезился и, растирая слезы по щекам, воскликнул:
     - А на другой чаше весов - Рим! - и, дрогнувшим голосом, повторил. - Причем тут Агриппа?!.
     - Похоже, друг мой, ты, и впрямь, перегрелся! - сочувственно шагнул к нему Меценат. - Кому же придет в голову Марка нашего с морячком каким-то в одну упряжку ставить? Даже если тот всю жизнь у него прослужил! И все пальцы его перстнями Антония унизаны были!..
      - Верно! Как же все это мудро и правильно - то, что ты говоришь! - Аттик рванулся к нему, словно в порыве горячей благодарности, но на пол дороги застыл. И руки его бессильно опустились. - Только… Морячок тот геройски погибший… Действительно, ни при чем!.. А вот дочка его!.. Шлюха рыжая! – и обернулся к Ливии, прижав руки к груди, словно в порыве чистосердечного раскаяния. - Я ведь, и впрямь, слуг по всему Городу разослал! Но, чтобы язык ей резать?!. Он-то мне и нужен более всего! Чтобы посадить ее рядом, да порасспросить откровенно, чем она зятя моего приворожила и далеко ли у них зашло? - опустив глаза, покачал головой в отчаянии. - О, боги всевышние! За собственную доверчивость возмездие ваше терплю!..
    - Так рыжая… Любовница его! - радостно догадалась Ливия.
    - Лампу над ними не держал, в скважину замочную не заглядывал.  Но, как говорится… - Аттик развел руками. - По меньшему судим о большем. А тут и большего! - и провел ладонью над своей лысиной -  С головой!.. Прошлой ночью, к примеру…
        - Прошлой ночью, в грозу!.. - возмущенно вступаясь за друга оборвал лепет его Меценат. - Марк в Клузий умчался, Девятый легион усмирять! - и обернувшись к Ливии добавил тревожно. - И еще не вернулся!
    - Если бы ночью!.. - горестно вздохнул Аттик. - Может, и разговора тягостного этого не было бы! - кивнул на табличку с греческими каракулями на красном, распахнутую на розовом столе. - И печати этой на воске!.. Да и черного Геркулеса никто бы из нас в глаза не увидел! Но Марк наш, то ли  грозу переждать решил, то ли что другое… Но в Клузий он только под утро ускакал, а рыжую в доме своем палатинском отсыпаться оставил. Вот все и всплыло!
     - Что всплыло? - растерянно присматривался к нему префект, словно видел впервые. - Тит! Ты - в своем уме?
     -  Никто не судья в своем деле. А уж, в уме собственном разобраться!... Так возвыситься, чтобы мысли свои с высоты полета орлиного узреть?.. - Аттик настроился было на философский лад, но тут же спустился на землю:
    - Впрочем, есть и более простой путь. Ты Марципора, управителя Марка знаешь? Вот у него и спроси, где рыжая ночевала?
     - Рабов в отсутствие господина пытать? - вознегодовал префект. - Ты еще и законы отеческие, в помешательстве своем топчешь?!
      Аттик не отвечал. Но, про себя подметил:
    «А Ливия молчит. Значит, клюнуло!»
      Он был недалек от истины. Но не могла же она сделать окончательный вывод, самого существенного не прояснив:
    - Ну, допустим!.. Привел он в дом шлюху. С кем из вас не бывает? Но
Помпония, супруга законная!.. Внимания, что ли не обратила?
     «Хороший вопрос. - отметил про себя Аттик. - Тем хотя бы, что я его заранее предвидел».
     И тихо, печально ответствовал:
     - На Квиринале она. С матерью. Третий день Пилия моя с постели не встает. Такой жар!.. И лекарей полон дом, а никакой консилиум не спасает!
     - Прямо напасть какая-то на ваше семейство! - посочувствовала Ливия и встав, отошла к лекарственному своему столику.
     Плеснув в дымящуюся на жаровне смесь, киаф бурой жидкости, звякнула разноцветными ампулками, взбалтывая и разглядывая иные на просвет. Но к лечению, не видя больной, присоединяться не стала. Лишь посоветовала:
     - Капустный отвар пусть пьет. Только остудить его надо на воздухе, в ясную лунную ночь. При любых симптомах не повредит.
     - Воспользуюсь непременно! - пообещал Аттик, прикладывая ладонь к груди и едва сдерживая, охватившую его, бурную радость:
     «Ничего о Помпонии ей неведомо! А если еще горизонты Агриппы подзатемнить!. Тут уж, как говорят, не пытайся или заканчивай! Тем более,  она и возвращаться к нему не хочет.  Так пусть уж, под Эпиротом стонет да извивается, коль так приглянулся… Получше, все же, чем на глазах всего Рима, нагишом у позорного столба трястись!»
     - Понятно теперь как красотка рыжая на Палатин попала. - подытожила Ливия, снова присаживаясь с розовому столу.
     - Измену супружескую еще доказать надо! -  проворчал в сторону Аттика Меценат.
     - Кому? - Ливия глянула на ускользающий из объятий Энея призрачный образ Креусы его возлюбленной и задумчиво улыбнулась. - Забавная картинка складывается. Жена у постели матери  страждущей ночи проводит, а муж, тем временем, шлюх  субурских на супружеском ложе пользует! «О, времена! О, нравы!..» Так, если не ошибаюсь, друг твой красноречивый, Цецилий , в подобных случаях, изъяснялся?
     - А я, если откровенно, не одобряю тебя, Тит! - Меценат качнул головой непримиримо. - Так Марку и скажу, можешь не сомневаться! - и бросил осуждающий взгляд в сторону Ливии. - Да и Гаю, если он мнение мое узнать пожелает!
    «Вот она, дружба, во всей красе! И к чему она приводит?  - с грустью подумал Аттик. - Другу не помог. А, в перспективе, - одни неприятности. Ливия угроз не прощает!.. А Гаю нашему от ножки ее никак не уклониться. Где топнет, где прильнет трепетно.  Вот он, пониманием проникшись и сделает как она велит».
     Меценат искренне недоумевал:
     - Зачем зятя чернить? Душа в душу жили! Вчера только вместе у меня обедали… А теперь!..
       - Ты пойми, Гай! - взмолился Аттик. - Я к Марку, как к сыну родному
отношусь! Ну, изменил дочери моей раз-другой!.. Сиятельная права - с кем не бывает?  На то и доблестный муж! - и оглянувшись на Ливию, прижал руку к груди, призывая простить ему стариковскую откровенность. - Чести своей в постели он не утрачивает. Если, конечно, орудие его в готовности… Я бы и слова не сказал, если бы государству великое такое бедствие не грозило! Ведь Антоний для нас нынче - что Ганнибал! А то и пострашнее...
      - Да при чем здесь государство? Какой Ганнибал, когда мы о шлюхе обыкновенной  толкуем? - не выдержал, метнулся к нему Меценат.
     «Что ж, - усмехнулся про себя Аттик. - И рыбка ткнется сперва в наживку и увильнет… Не сразу вместе с крючком заглатывает. Все от терпения ловца зависит…»
     Ливия поглядывала на Аттика с нетерпением, чувствовала что главного чего-то он еще не приоткрыл. И дождалась!
    - Именно, именно о ней, Гай! - с готовностью подтвердил Аттил, как бы хватаясь за слова Мецената обеими руками. -  Ведь шлюха - она шлюха во всем! Ни чести, ни совести! Вот и стащила у Марка перстень Антония!
      - У какого Марка? - Меценат даже отпрянул.
      - У Випсания Агриппы, Гай. - простодушно пояснил Аттик. - О нем речь.
      - Но.... -  Меценат утер, взмокший вдруг лоб, ладонью. - Откуда у Марка перстню Антония взяться?
      - А это уж!.. -  Аттик  развел руками. - Его надо спросить. - и обернулся к Ливии. – Не так ли, сиятельная?
       И, при этом, весело припомнил давнее свое умозаключение:
     «Клеветать следует дерзко, что-нибудь да прилипнет!..»
      Но Ливия молчала в такой глубокой задумчивости, что даже улыбнуться из приличия не смогла. В кровавых мужских  схватках никогда не участвовала. Лишь бегством от них спасалась.  Но знала твердо: прежде чем нанести удар, следует соизмерить свои силы с мощью противника…
      «А, если противник - Марк Агриппа, объединившийся, к тому же, с Марком Антонием?! Не на Гая же ей рассчитывать, который и сам-то, ничем не прикрыт. Разве что, тенью славного имени, но… Какой из него Цезарь? Да и… Когда еще сюда доберется?.. А если Агриппа ведет уже Девятый этот, Неустрашимый легион по Кассиевой дороге к Риму? С ночевкой - два дня пути!... Но, в таком случае, и Антоний!.. Не сегодня-завтра… А что, если не в Таренте, не в Остии даже, а у Эмпория, прямо на Бычий рынок высадится?! С горсткой преторианцев Палатин отстаивать? Как?!!»
       Жуткая эта картина никак в голове ее не укладывалась.
     «Даже Октавией теперь не прикрыться - она ему больше не жена! А начнет зверствовать? Он ведь мальчиков моих ни за что не пощадит.  Как сыновей Тиберия Нерона ненавистного… А, как пасынков Гая - вдвойне! Что же делать?!»
     В отчаянии вскинула глаза к потолку, но все славные подвиги на щите Венеры, остались в прошлом. Не было среди них ответа на ее вопрос.
     «Бежать?.. Как тогда, с Тиберием на руках? А теперь с двумя! Но куда? Снова в Грецию, к Гаю поближе? Но меня теперь вся Италия в лицо знает!  Не скрыться! Выдадут Антонию моментально. А скорее, прямо на месте всех нас и разорвут! О, Юнона!»
     - Тит, говори прямо! Видел у  Марка эту печать? - донесся, будто откуда-
то издалека, приглушенный, словно сквозь стиснутые зубы, рокочущий баритон Мецената.
      И тихий, как шелест опавшей листвы, голос Аттика:
    - У Марка Антония или у Марка Агриппы?
      А, в ответ, сдавленный, как из львиной пещеры, рык:
      - Издеваешься?!
        И торопливое, усыпляющее бормотание старика:
    -  Помилуй, достойнейший! Разве  я бы посмел? Но сам посуди! Не могла же печать Антония к шлюхе уличной от папаши ее с «Крокодила» попасть! Ну, никак! А с другой стороны… Ничто в мире не совершенно. Даже друг твой с лазоревым знаменем и в морском венце… Ничему не следует удивляться. А, главное… Бери пример с меня, старца, жизнью умудренного  - никогда не отчаивайся!
    « Хороший совет! - подумала Ливия, крепко сжимая веки, чтобы не выдать невольных своих слез, которых никак не могла сдержать из-за переполнившей вдруг душу, невыносимой жалости к мальчикам ее, ни в чем не повинным, и к себе, всеми покинутой, такой беззащитной. - Но отчаиваться нельзя! В конце концов… Если Антоний без ума от египтянки, то Агриппа… Если уж до уличных шлюх снизошел, настолько рассудок с ними теряя, что перстень заветный не уберег!.. Какой вывод напрашивается? К Помпонии взбалмошной своей совсем охладел. А если так!.. Чем я рыжей той хуже?!. Возраст, конечно… Ей, пожалуй, и шестнадцати нет. А мне уж двадцать один… Но в постели… И ее могла бы кое-чему научить! А на репутации - ни пятнышка! Это ведь для них самое важное. Не на форуме, не на званом обеде - нет! Именно в постели!  Благородная матрона тем и неотразима, что она - безупречная шлюха! К тому же, телом прекрасной пленницы овладеть - так уж испокон веков повелось! - нет лучшей награды для победителя. А Гай?.. Он, конечно, милый. Но Агриппа покрепче, Да и погорячей, думаю, во всех отношениях… Причем, никаких Марцеллов усыновленных! Только мои мальчики - Тиберий и Друз. Но Агриппа… Это на крайний случай. Как главный трофей, если уж Палатин брать будут. Нельзя же, подобно флюгеру, планы свои жизненные то и дело менять. Постоянство в привязанностях - этим матрона благородная и отличается, все-таки, от шлюхи!»
     - Гонец сына Божественного Юлия, светлейшего императора, принцепса сената римского народа квиритов Гая Юлия Цезаря Октавиана! - пролаял хриплый голос у входа в таблин.
       Приоткрыла глаза - сверкающие, чуть увлажненные, просветлившиеся до лазури небесной, только что очистившейся от туч.
     - Пусть войдет!
     Глянула на, нервно топтавшихся у ее стола, Аттика с Меценатом и ласково, как детям чужим, улыбнулась.