Осьминог

В субботнее утро Лидочка проснулась с чувством глубокого неудовлетворения. Перед тем, как открыть глаза, она долго прислушивалась к звукам в квартире и пыталась найти объяснение томящей боли в груди. Из коридора доносился шум воды с пением и полным отсутствием музыкального слуха. Муж Василий, вернувшись с пробежки, придавался любимому занятию – смывал натруженный пот, вытягивая арию Фигаро там, где она в принципе не тянулась. Но Лидочка мужнину блажь терпела стойко, все лучше, чем торчать с мужиками в гараже, распивать дешевое пиво.
Шум воды с фальшивым си бемолем рассеивал внимание, мешал Лидочке сосредоточиться на главном. Ее что-то беспокоило, что-то важное, но неподдающееся определению. Хотя, если вспомнить вчерашний вечер...
День рождения младшей сестры Веры, как раз вчера, отмечали в хорошем и страшно дорогом ресторане. Стол ломился от деликатесов, но Лидочка, наслышанная о коварстве морепродуктов, ела мало и все больше традиционные блюда, которые по каким-то поварским законам всегда подавались в конце торжества, когда полные желудки эту самую долгожданную пищу просто игнорировали. Лидочка шашлыков дождалась, отказавшись от крабов, кальмаров во фритюре, и красные лангустины на овальном блюде проплыли мимо нее.
Неудовлетворение вчерашним праздником не покидало бедную Лидочку и во время завтрака. Усиливалась головная боль – верный признак удавшегося веселья – и странное послевкусие щекотало горло. Лидочка вспомнила, что вчера от тарталеток с черной икрой попахивало моторным маслом, и чтобы не обидеть сестру, она съела всего одну, а муж очистил для нее клешню омара, и мясо она проглотила не жуя, осушив полбокала красного вина на всякий случай для дезинфекции.
Омар не давал Лидочке покоя. Океанское чудо с ярко-красными клешнями, с вихрастым членораздельным хвостом снилось всю ночь, шевеля усами.
– Интересно, уши у них есть? – Лидочка задумчиво ковыряла вилкой остывший омлет.
– У кого, Лидок? – встрепенулся Василий, весь свежий и чистый после утренних омовений.
– У омаров.
– Говорил же вчера, последняя бутылка шампанского была лишняя. «Открывай, девочки хотят повеселиться». – Муж напомнил о вчерашнем кураже, но получилось зло, с издевкой. – Какие уши у раков, Лид, что ты в самом деле?! С ума не сходи.
Лидочка равнодушно пожала плечами. Впереди был долгий выходной. По списку поход в магазин, приготовление обеда, уборка квартиры. Ничего нового, обычная суббота с набором женских обязанностей, от которых всякий раз сводило челюсти, ломило в пояснице, а усталость накрывала свинцовым одеялом в тот момент, когда надо было браться за пылесос. На помощь мужа Лидочка рассчитывала, но слабо. Василий намекал о подготовке к рыбалке, сокрушался грязными ковриками в машине и мечтал сэкономить на автосервисе – собственными руками вымыть «ласточку» под полировку. Совершенно идиотская затея, особенно перед рыбалкой, где без грязи, как пить дать, не обойдется.
После обеда гипермаркет «Лента» супруги Поповы обошли без особого вдохновения. Тележка ломилась от необходимых продуктов потребительского спроса. Тянуло вправо, и Василий катил тележку медленно, с упором на передние колеса, пытаясь выправить ход. В кассы тянулась извилистая очередь часа на полтора, не меньше. Василий уже прикидывал в уме: хватит ли в кармане наличности, когда возле рыбного отдела жена вдруг затормозилась и с особой интонацией в голосе произнесла:
– Вася, смотри, какие офигенные осьминожки!
Хоть Лидочка и проработала семь лет в начальных классах, но иногда позволяла себе отдых от учительских штампов и заученных фраз, разбавляя повседневную лексику нелитературными словами и даже небольшими словосочетаниями. Но именно прилагательное «офигенный» вызывало у Василия настороженность и опасения неминуемой растраты, словно на учебном полигоне при команде «Вспышка справа!» хотелось в тот же миг развернуться в противоположную сторону и, позабыв о противогазе, ломануться сохатым лосем через бурелом, валежник, болото и непроходимую трясину.
Благодаря этому прилагательному в тесной хрущевке у них появился офигенный, но страшно неудобный для жизни диван ярко оранжевого цвета, затем трельяж с треснутым зеркалом конца девятнадцатого века, а в коридоре повисли белесые рога неизвестного парнокопытного, которые Василий все время задевал затылком, но со слов жены, рога служили отличной вешалкой для детских кепок и тоже считались офигенными. Вообще, много чего было в их совместной жизни офигенного, но иногда Василий набирался смелости и под шумок, особенно под Новый год, всю малогабаритную красоту относил к мусорным бакам или пристраивал в надежные руки...
– Вась, ну ты чего завис-то? Давай хоть килограммчик купим. Раз в жизни можно попробовать? – И Лидочка часто заморгала ресницами, но это был не аргумент.
Василия сильно смущала цена, напрягала до безобразия. Кило розовых щупалец сомнительного качества в мужском уме тут же приравнялось к трем кило свежей свинины, трем банкам темного пива, плюс зелень, лучок, помидорка, и вкупе составило отличный воскресный отдых на свежем воздухе под шашлык и ненавязчивую музыку авторадио. Осьминог на празднике тоже присутствовал, только в виде сушеной стружки.
– Лидунчик, что-то не хочется мне морепродуктов. Вчера наелся. Пойдем лучше свининки возьмем, – он подхватил жену под локоток, но та уперлась так, что тонюсенькие шпильки босоножек вросли в кафельных пол, словно краги альпинистов в вечную мерзлоту ледников. Муж догадался – надо маневрировать, но тут с языка соскочило:
– Да и приготовить ты их толком не сумеешь...
Лидочка оскорбление снесла молча, вздернула носик кверху и в полном одиночестве прошагала к кассам. Василий поплелся следом.
Обиду жены он почувствовал, когда сели в машину. Дверью Лидочка хлопнула так, что внедорожник качнуло с левого борта на правый, как шлюпку от барка «Седов» на штормовых волнах. Домой доехали в полной тишине.
Жена стойко игнорировала любые поползновения помириться. На ужин выставила перед мужем большую тарелку макарон, телячью отбивную сорок пятого размера и рубленый салат из свежих овощей. Сама обошлась творожным сырком, зеленым чаем и низкокалорийными хлебцами.
Всю ночь на продавленном диване Василию снился осьминог. С длинными щупальцами и фиолетовыми присосками он кружил возле аквалангиста на прозрачной глубине,  напоследок по-дружески приобнял и, нагло улыбаясь прямо в маску, на чистом человечьем булькнул: «Эх ты, Вася!».
Василий чувствовал, что долгожданные «холостяцкие» выходные без детей, которых теща еще в пятницу забрала к себе на дачу, летели в тартарары. Жена дулась, куксилась, гладиться не давалась, и вместо того, чтобы заниматься мужем, в воскресенье с утра пораньше занялась генеральной уборкой, сама снесла во двор коридорный коврик и с таким усердием выколачивала из него пыль, что при каждом ударе Василий невольно вздрагивал, ощущая на щеке легкое морозное покалывание.
После обеда позвонил закадычный друг Генка, напомнил о скорой рыбалке, и Василий вдруг помрачнел, осунулся и вовсе перестал замечать прелесть выходного дня.
«Это ж надо, какая-то дохлая тварь вот так запросто испортила человеку жизнь, а главное, за что? – думал он на балконе, пока жена внизу остервенело боролась с пыльным ковриком. – Вот так живешь, живешь, ничего не подозреваешь, и на тебе, приехали! Осьминога нам не хватало, оказывается, для полного счастья...»
Тихое противостояние продолжалось весь вечер. Лидочка назло мужу расположилась в его любимом кресле с ведерком попкорна перед нескончаемым сериалом, а ведь хотели сходить в итальянскую пиццерию, посидеть на летней террасе с бутылочкой дорогого вина.
– Не пойду, – огрызнулась жена, – настроения нет, – и с невозмутимым видом уставилась в телевизор.
Василий ушел в гараж. Там он долго отмывал забрызганные весенней грязью покатые бока внедорожника, до хрустального блеска выдраил лобовое стекло, фары. Перебрал багажник, избавился от хлама, подготовил рыбацкое снаряжение, навязал снасти, и сам удивился, когда стрелки на стареньком будильнике сошлись в одну жирную черту. Полночь.
Диван ожидал его в разложенном виде, взбитая подушка лежала небрежно наискосок, одеяло и вовсе свисало на пол. В квартире пахло лекарством и явным раздражением, закрытая в спальню дверь не предвещала ничего хорошего.
Лежал Василий как на иголках. Ссоры, хоть и нечастые, выбивали его из хода привычной жизни, как электрические предохранители: резко, беспричинно, хотя причина (кому рассказать, обхохочется) таилась в полкило морской живности сомнительной свежести. Но тут была важна стратегия. Дело принципа. Или уступить, или стоять до победного конца. Победа попахивала компромиссом, но таким, чтобы раз и навсегда отбить у жены необоснованные желания.
Ночью к Василию снова приставал осьминог, лицом напоминая тещу. С глубоким почтением Вася от домогательств уклонялся, булькал через трубку, остервенело молотил ластами, но теща-осьминог тянула его на дно, присосавшись щупальцами к широкой груди. «Ну что же ты, Вася!»
Проснулся он в холодном поту. Смятая простынь, подушка на полу. На подушке вместо Васиной головы спал свернувшись калачиком кот. Из кухни доносился трагический монолог, хотя по факту разыгрывалась комедия в двух действиях.
Дверь в комнату была приоткрыта ровно настолько, чтобы основная мысль долетела до всех потенциальных слушателей. Жена по телефону кому-то жаловалась и все на него, на Василия – невнимательного жмота, пожалевшего для нее пару-тройку мороженых осьминогов. Наглая, черная ложь, потому что Вася никогда жмотом не был. Был бережливым, расчетливым, даже прижимистым, но жмотом – боже упаси! Со слов жены он получался жмотом в квадрате, потому что прошлой зимой не купил ту роскошную шубу с капором, подбитую беличьими хвостиками, но та и стоила намного больше, чем морской гад, из-за которого его обвиняли во всех смертных грехах.
Лидочка жаловалась матери и приглашала в арбитры, чувствуя, что вторая ночь без супружеских объятий сильно пошатнула монумент ее непреклонности. Родная мать слушала жалобы молча, с большим сомнением, иногда вставляла неопределенные междометия, но выносить вердикт не спешила, ссориться с зятем в плодово-ягодный сезон не было смысла. И теплица томилась в ожидании умелых рук, и сама Светлана Петровна надеялась на зятеву расторопность в починке немаловажных вещей, и всякий раз заманивала Василия к себе на дачу шашлыками и домашней наливкой собственного изготовления.
– Знаешь, Лида, не кочевряжься, – теща подвела итог. – Без морепродуктов можно прожить. В этих осьминогах и есть-то нечего. Одна резина. Лучше на дачу приезжайте. Малинка поспела, огурчики налились. Воздух свежий. Красота. Детки соскучились...
Где-то в середине разговора Лида краем уха запеленговала приглушенный щелчок дверного замка. Василий на цыпочках покинул квартиру.
Он вернулся под вечер уставший, но довольный, со стеклянной тарой из зоомагазина. На дне распластался маленький осьминог. Живой! Розовые щупальца в панике хватались за гладкую поверхность стекла. То, что интуитивно напоминало голову, на самом деле было телом, внутри которого помещалось целых три сердца, одна почка, печень и набор желез – чернильная, половая, поджелудочная. Последняя, в отличие от Васиной, беспокойной от частого переедания, у морского жителя работала бесперебойно.
– Офигенно, – простонала жена прямо в запотевшее стекло и тут же спохватилась, – а что мне с ним делать?
– Хочешь – жарь, хочешь – вари.
– Изверг! Он же живой!
– Тогда просто любуйся, – Василий равнодушно пожал плечами и достал из холодильника банку пива.
– Точно! Завтра аквариум купим, камушки, водоросли и... что там еще нужно, Вась... ну, Вась...
Победно растянувшись на всю длину дивана, Василий блаженно потягивал холодное пиво и через распахнутую балконную дверь наслаждался закатом. Казалось, что в бельевых веревках запуталось розово-белое облако, рваными краями напоминающее щупальца осьминога. Василий чему-то философски улыбался, как от мухи отмахивался от приставучей женской стрекотни и удивлялся собственному здравомыслию, так просто вернувшему семейную жизнь в привычное русло.