Клочок шестой. Всего-лишь-Джек

Заметка, написанная на крыле бумажного самолётика.

Известно ли вам, насколько темно в каминных трубах? Однажды мне удалось удовлетворить своё любопытство и окунуться в море сажи, скребя подошвами по кладке кирпича в чьей-то трубе. Далеко внизу слышались голоса хозяев и я зажмурился, напрягая слух, чтобы услышать всё до последнего слова. Безвкусная бытовая болтовня вливалась в мои уши и закипала в моей голове как крепкий свежесваренный кофе. От роста цен на мыло до потерянного мешочка шиллингов — я впитывал события чужих будней каждой клеткой своего тела. Внезапно веревка на моём поясе дернулась и потащила меня из трубы. Наверху луна выплёскивала серебряный свет на крыши, как матрос воду на палубу. Вдалеке в последний раз отбили большие часы и ночь убрала столицу в карман.

— Вы чего это делаете, коллега? — запротестовал я, свешивая ноги с края трубы. — Вы прервали меня на самом интересном месте.

— Полагаю, самым интересным местом было бы жаркое из Вас, господин Тэтлер? — хмыкнул Хайд, наматывая конец веревки на руку. — Вы, что же, и дыма не заметили? Господа внизу только начали разжигать камин.

Я недоуменно уставился вниз. На дне трубы и вправду слабо поблескивал рыжий огонёк молодого пламени. От мысли о своей подкопченной заднице меня пробрал смех. Я откровенно ржал и, хлопнув по колену, чуть не свалился обратно в трубу.

— Вы простите меня, если я не нахожу это смешным, — фыркнул Хайден, предотвратив моё падение одним отточенным рывком веревки. Говорить он мог что угодно, но в уголках его губ пряталась улыбка. Он подал мне мою записную книгу и карандаш, которые я принял, утирая проступившие от хохота слезы. Тогда все бесцветные подробности чужих жизней ложились на бумагу, а потом и в основу моих полуночных трудов. Господин Сигх никогда не понимал сий механизм, но содействовать никогда не отказывался. Хотя бы потому, что проиграл в очередном нашем споре. Впрочем, иногда он забывал, что на самом деле должен был я...

— Ну, что же. К следующей трубе! — триумфально воскликнул я, вытряхивая пиджак от сажи. Признаться, это не сильно помогало, ведь после очередной вылазки я доставал сажу из таких мест, о которых и не догадывался. Хайд качал головой, следуя за мной как длинная сумрачная тень, стуча по черепице концом своей трости.

— И вот я думал, что у Вас может проснуться голос разума, — заметил он.

— Извините, коллега, я забыл его дома. Люблю, знаете, гулять по крышам налегке.

— Страшно извиняюсь, но я ни за что не поверю, что он у Вас есть, господин Тэтлер.

— Вы удивитесь, Сигх! Всё же я удивителен, Вы сами это говорили, — усмехнулся я, лихо перепрыгивая пропасть между двумя крышами.

Хайд безмятежно перешёл яму по брошенным между крышами доскам. Бесцветный отблеск луны перекатывался по округлым полям его цилиндра. Он придержал шляпу ладонью, прижимая её к своим гладким черным прядям. Порывы ветра грозились сбросить нас на тротуар, задевая подол моего пиджака и пальто Хайда.

— Не припомню такого, — тихо усмехнулся он, глядя куда-то вдаль, где крыши сливались с горизонтом. — И не поверю, пока не увижу собственными глазами, в полном разрезе.

— Боже мой, коллега, — фыркнул я. — Хотя бы сводите меня в оперу перед этим, где ваши манеры!

Сейчас, оглядываясь назад, я отчетливо вижу, как губы каменного истукана по имени Хайден Сигх дрожали, сдерживая смех как плотина сдерживает водопад. Он был козлом. Я был болваном. У этих понятий есть одна большая разница, но в те моменты ненависть истончалась до простой неприязни.

Моя жизнь в тот период балансировала между потугами всё успеть и всё написать. Жаль, я не мог надрессировать одну руку писать новеллы и стихи, а другую заполнять рабочие бумажки. Стоит ли уточнять, что я пытался, ведь ничего путного из этого не вышло. Вокруг было достаточно людей, к которым я мог протянуть свои руки, но я всегда полагался на себя. Единственной, к кому я обращался, была мадам Арчер, моя верная экономка. Точнее, она была экономкой нашего дома и приложила руку к моему воспитанию. Когда же я отделился от семейства и постигал жизнь в доме портового района, я заметил знакомый вазон на подоконнике в квартире напротив.

Арчер была стальной женщиной с щепоткой придури, которой я всегда восторгался. Во времена работы на мою семью она не слишком напрягалась: я был покладистым ягненком. Однако в свои подростковые годы мне окончательно сорвало колпак и справиться со мной мог только ключ, замыкающий дверь моей спальни.

Впрочем, это совсем уж пожелтевшие обрывки моей биографии, к которым я не желаю притрагиваться. Что действительно имеет значение — наша встреча с Арчер на нейтральной территории. Тогда я жил на втором этаже в доме, стоящем в портовом районе, работал переводчиком, посещал Лисиум и прогуливался по крышам со своим злейшим врагом. Я был гулякой, без ключа в замке, без сожалений и волнений за будущий день. Ведь я всегда жил одним днём и заботился о том, чтобы скука не опорочила его. Обитатели уличных просторов, от бездомных собак до ободранных кошек, были знакомы с моей беспечной походкой. Каждый день я методично окунал своё имя в лужи на мостовой, сажу в трубах, слякоть приютных домов.

Я не был знаком с господином Тэтлером, рабом благородной профессии, но моим лучшим приятелем был Джек, глава беспризорников, шумный повеса, гуляка по крышам, писака-скандалист, мозоль господина Сигха. Этот удивительный парень, скажу я вам, искренне  наслаждался этим "всего лишь" перед каждым своим титулом.

Мадам Арчер питала к нему нежность, отвешивая наставнические подзатыльники этому всего-лишь-Джеку. Иногда я забирался в её квартиру через окно и вываливал полуночные труды ей на стол. Она качала головой и, нацепив очки на нос, принималась разбирать меня по костям. Я доверял этой доисторической женщине больше, чем себе. Несмотря на то, что я ненавидел поучающих меня людей, её слова я вешал на видное место в своём сердце.

Единственное, чего я не мог переносить — это бесконечный шлейф опиума, которым эта женщина баловалась каждый божий день.

— Когда ж он у тебя закончится? — однажды спросил я, сидя на подоконнике её открытого окна. Мои пальцы ловко сложили самолетик из залитой кофе страницы.

— Только когда закончусь я, шкет. Поживешь с моё, ещё узнаешь, что такое искать забытье, — ответила Арчер и глаза её блеснули. — Дай-ка мне его сюда.

— Это непотребство? Нет уж, из всего бреда, что я вывалил на тебя, это уж слишком, — я помолчал, вращая самолетик в руках и, вздохнув, отдал его ей. Она удовлетворенно хмыкнула, откинулась спиной в кресло и развернула обрывок.  Спустя секунду её лицо сверкало улыбкой, которую я классифицировал как "снисходительное шило в затылок".

— Да ладно тебе, — фыркнул я. — Мы же понимаем, что это дрянь. Я даже не пытался, знаешь.

— Не перестанешь ныть — начну читать это вслух, — шутливо пригрозила она.

— Ох-х, не вздумай. Или я благополучно поцелую тротуар из твоего окна!

— Что-то ты не жалуешься, когда тебе читает твой Голиаф, — заметила Арчер и ткнулась носом в мою писанину. Я промолчал.

В то время я ещё и не догадывался, что самыми необходимыми людьми в моей жизни были те, что ежедневно тестировали моё терпение на прочность. Впрочем, я делал с ними то же самое.