Жаворонки и совы. Глава 10

  В кухне я застал только Марию, которая что-то помешивала в дымящемся котелке. Она подняла голову на звук шагов и улыбнулась, увидев меня. Я улыбнулся в ответ и остановился, размышляя, должен ли что-то сказать.
— Скоро будет готово, — произнесла девушка, истолковав моё появление по-своему.
— Я хотел бы немного осмотреться, — ответил я на незаданный вопрос, дёрнув подбородком в направлении двери.
— Конечно, как Вам угодно.
  Я успел сделать пару шагов к выходу, когда Мария окликнула меня.
— Погодите-ка!
  Я обернулся. Моя молодая хозяйка торопливо отрезала от круглого хлеба широкие ломти. Потом настала очередь сырной головы, которая сразу же подтаяла на несколько ароматных восковых прямоугольников. Мария достала из комода свежую клетчатую салфетку и завернула в неё мой нехитрый завтрак. Кружа, как в танце, по скоблёным половицам, она легким движением смахнула с полки небольшую плоскую флягу и наполнила её водой из деревянного ведра, стоявшего под лавкой.
— Вот, держите. Бог весть, когда Вы вернётесь, места у нас красивые. Идите вдоль берега, так точно не заблудитесь.
— Благодарю! — я забрал свёрток из её аккуратных маленьких рук и втиснул его во внутренний карман пиджака. Затем перекинул тонкий ремешок фляги через голову, уложив её на бедре на манер офицерского планшета. Моя поспешность балансировала на грани учтивости. Мария понимающе кивнула и отступила обратно к столу; я же рвался на волю, как семя, уже пустившее первый робкий корень, рвётся из почвы к свету.
  Через секунду я уже шагал по знакомой тропинке, змеящейся вдоль берега. Широкая полоска песка справа от меня уходила всё ниже и ниже, по мере того, как подточенный волнами склон готовился стать подошвой скалы, которая была моей целью. Она сильно выдавалась вперёд и вверх, разделяя всё видимое пространство на три отдельных палитры, связанных воедино лишь ярким светом поднимающегося к зениту солнца. Искры расплавленного золота плясали по поверхности моря, серебристо-голубое небо ослепляло безумца, осмелившегося поднять к нему взгляд, а выгоревшие просоленные пучки короткой серо-жёлтой травы с редкими вкраплениями сочного мха, что ютился в тени валунов, казалось, были способны порезать неосторожную руку.
  Чем ближе становилась скала, тем с большим отчаянием волны бросались на упрямую преграду. Клочья белёсой пены летели во все стороны, как пот, щедро орошающий опилки боксёрского ринга, а мутная вода с рёвом и грохотом утаскивала в глубину некогда откушенные от суши угловатые глыбы, чтобы уже через секунду ожесточённо швырнуть их в опостылевшего противника. Ветер, набравший упругость на этой высоте, без усилий жонглировал толстыми тушками чаек, которые серыми и белыми дирижаблями висели над кипящим внизу побережьем.
  Я шёл, всё больше ускоряясь и жадно глотая воздух, заливавший мои лёгкие до самой гортани, потом поднял руки, подставив шквалу беззащитно трепещущие полы пиджака. Лёгкая ткань извивалась и хлопала у меня за спиной, как вымпел на копье. Кровь ударила мне в голову. Я не мог больше выдерживать охватившего меня волнения и, преодолевая сопротивление гудящей в ушах стихии, побежал к вершине скалы, острым лезвием отделяющей бухту от бескрайних владений морского царя. Я уже давно потерял тропинку из виду, но продолжал бежать, оступаясь и спотыкаясь, будто от этого зависела моя жизнь. Фляга с утробным бульканьем била меня по бедру. В конце концов, я сорвал её с шеи и затолкал за пазуху, чтобы не потерять. Холодный влажный металл царапнул кожу поцелуем вампира, отняв последние силы. Я зашипел и втянул живот. Последние метры крутого каменистого склона я преодолел почти на четвереньках, подтягиваясь на пальцах и хватаясь за скользкие пряди колкой травы, изрядно ободравшие мои ладони.
  Мощный удар ветра в грудь был наградой тому, кому посчастливилось живым подняться на крышу этого мира. Я с трудом удержал равновесие, но открывшиеся мне высота и простор заставили меня сделать несколько нетрезвых шагов к краю небольшой плоской площадки. Я истошно заорал, рискуя выплюнуть сердце. Чайки испуганно шарахнулись от меня и, потеряв поток, штопором ушли к тёмно-зелёной поверхности, миллионы лет медленно дышавшей далеко внизу.
  Когда эхо моего голоса перестало звенеть у меня в ушах, впереди, точно посередине между берегом и горизонтом, я, словно прозрев, увидел маяк, который возвышался над бурлящей живой массой, как шея последнего из выживших чудовищ.