Подонки Ромула. Роман. Книга третья. Глава 78

                ГЛАВА LXXVIII.

     Как ни оттягивал Новий визит на Эсквилин, третьей запиской Мецената, полученной прямо на форуме, пренебречь не мог. Тем более, вручена она была не посыльным и даже не ликтором, а рыжим гвардейским центурионом, которого, с недавних пор, можно было встретить повсюду - то рассекал толпу во главе конного отряда, то строчил что-то в табличку по ходу разбирательства у преторского трибунала, а то и перешептывался с кем-то из сенаторов на подступах к курии. Ясно, что в милость вошел, особым доверием префекта располагает. Но чем заслужил?
     Новий даже справки в претории навел, не дальний ли родственник, как нередко у сильных мира бывает? Оказалось - нет. Простой корникулярий из Кротона захолустного, который, еще в гражданскую войну, Меценат лишь однажды кратким посещением удостоил. И ничего замечательного об этом Ювентии товарищи его припомнить не могли. Поражались только, как он из страшной той резни на Аппиевой дороге невредимым выбрался, где славные такие бойцы, как Авл «Верзила» Лигурий и опытнейший, всей гвардией любимый, трибун Секст Торий, как новобранцы неопытные полегли?
     Но гвардейцы, особенно из галльских ветеранов, простодушны - трусость в бою и предательство им и в голову не придет! Новий же, в силу особого разнообразия жизненных впечатлений, и самую неблаговидную версию отбрасывать не спешил. И очень хотелось понять, какую неоценимую услугу мог оказать  префекту этот пройдоха? Доносительство? Само собой. Власть без него слепа  и беспомощна. За то и ценит. Но доносчиков - как добровольных, так и оплачиваемых - столько развелось, что ни званий воинских, ни магистратур не хватит. Мелкими подачками довольствуются. А то, и вовсе, ничем - мнимой близостью к власти. 
     А Ювентий?.. Может, и впрямь, близок, существенным чем-то за живое задел? Чем же, если не тем, что как-то с Тироном связано? Единственный живой свидетель того, что у Аппиева форума, на самом деле, произошло…
     Новий размышлял об этом у Мениевой колонны, слушая, в пол уха, доклад  ночных триумвиров, когда кто-то бесцеремонно тронул его за плечо. Оглянулся - Ювентий! А при нем солдат с факелом. Письмо Мецената в протянутой руке и наглая улыбка! Пробежал табличку глазами. Не глядя на рыжего, кивнул.
     - Утром. После салютации явлюсь.
     И зашагал, как от пустого места, к Велабру, где у дома его скучали, примелькавшиеся уже, соглядатаи.
     В тревожных раздумьях и сомнениях пролетела, выпала из жизни еще
одна бессонная ночь… И снова он сидел перед эбеновым черным столом. Правда, на сей раз, не на унизительной жалкой скамеечке, а в подобающем  сенаторскому его достоинству, украшенном ликторскими связками, дубовом кресле. Божок Херкле не грозил ему больше сучковатой палицей, но пристально следил за змеей на мраморном пеньке, как бы в полной готовности защитить Лучезарного лирника, размозжив, в случае чего, плоскую ядовитую голову одним метким броском.   
     Гораций отсутствовал. Но Сократ, за спиной префекта, все так же пил горькую свою чашу, плакали, собравшиеся в темнице друзья…
     - Ты уверен? – нарушил тягостное молчание Меценат.
     - Если позволишь, труп через час доставят. Это же рядом, сразу за воротами. Сам убедишься. - предложил Новий. 
     - Не стоит. Верю. - Меценат глянул ему в глаза так пристально, что Новий  мысленно возблагодарил богов за то, что не упомянул о перстне Антония, найденном убийцами на теле немого. Неважно, как он к нему попал, но столь глубокая вовлеченность в тайны черного дворца, могла стоить жизни.
     Меценат встал, прошелся по таблину…Оглянулся на гостя через плечо:
     - А кто убил?.. Неизвестно?
     И Новий, неожиданно для себя, услышал в голосе его не вопрос, не законное желание господина уяснить, как погиб его раб, но, едва  скрываемую, надежду поскорее убедиться в том, что о причинах смерти ничего не известно. Это озадачило. Но стоило ли гадать о странностях в поведении собеседника? Сейчас следовало собственную репутацию  в глазах его укрепить. Если Жаворонок тот, Воконий, сети их миновал… Вдруг розыск Тирона поручат?  Вот и ответил - по существу. Обстоятельств, сокрытием которых был так озабочен префект, не касаясь.
      - Известно доподлинно. Убил с целью ограбления отъявленный негодяй из уличных наших подонков, по кличке Штырь. На Велабре, под утро, в четвертом часу.
      - Свидетели есть?
      И Новий почувствовал, насколько ответ его важен для префекта. Но ведь не из-за потери старого раба! Значит, за всем этим, нечто, куда более важное сокрыто. Причем, лично для Мецената. А из этого следовал единственный вывод - чем меньше будет известно префекту, тем больше возможностей для маневра останется у него самого. Так что о свидетелях лучше помалкивать. Вот и подпустил туману:
      - Не думаю. Штырь не со вчерашнего дня разбоем и убийствами промышляет. Свидетели злодеяний его, в живых не задерживаются.
      - Но ты… Как-то дознался!
      - Одно дело свидетели, которых в суде, под присягой, можно допросить. А совсем иное - болтовня пьяная в кругу себе подобных. И убийце ничто человеческое не чуждо. Тщеславие, скажем. А оно, как камешек - бросил в воду, круги и пошли… Молва, одним словом. Но и киликиец твой… Пять трупов за одну ночь оставил.  Людишки ничтожные. Не граждане, так… Мразь конченая - никто и не вспомнит…
      - И это - все? - метнулся к нему Меценат, жертвами немого никак не озаботясь.
      - Не совсем…  - Новий помедлил, изображая глубокое раздумье. - Есть в уголовщине этой некая странность… - развел руками и снова умолк, испытывая терпение префекта.
      А у того, от  волнения даже кончик носа побелел. Зная эту его особенность, Новий решил больше не томить, но слегка прощупать опасного собеседника. Подробностей, связанных с перстнем Антония, то есть с возможной государственной изменой, пока не касаясь.
     - По моим сведениям, последние часы раб твой глухонемой провел в обществе некоего Александра, цветочника со Священной дороги. Даже посетил вместе с ним престижную и дорогую таберну. Что их связывало? Ума не приложу! Хотел ниточку эту потянуть. Но… - усмехнулся, глядя в спину, медленно удаляющегося от него префекта. - Грек бесследно исчез, лавка его опечатана, товар, судя по всему, конфискован. Как и в таберне - ни хозяина, ни хиосского его, ни слуг. И даже претор по криминалу ничего не смог объяснить.
      Меценат стоял перед мраморным Аполлоном и уже не кончик носа – вся правая кисть его побелела от напряжения, с которым он сжимал в кулаке каменную головку змеи. Но Феб, как всегда, действовал умиротворяюще. Стоило заглянуть в мраморные его глаза, и ярость, исказившая лицо Мецената, не сразу, правда, однако сменилась натянутым подобием улыбки. С ней к Новию и обернулся:
     - Есть вещи, о которых и претору знать не обязательно. Но с тобой, зная твою воздержанность, поделюсь. - покосился на завесу у входа и вполголоса пояснил. - Немой этот, доверием моим злоупотребив, с цветочником и виноторговцем тем, спевшись, преступное сообщество создал, деньги в сундуках моих черпая. Словом, как был пиратом, так и остался. В Азии, в Греции, в Египте… Тайные беспошлинные торговые сделки осуществляли! - и вздохнул сокрушенно. - Моя оплошность. Не уследил. Из моего дома, под моим, как бы, прикрытием, зараза та расползалась. Да, видно… Чего-то не поделили. У ворья всегда так. Вот цветочник и нанял Штыря, чтобы с киликийцем покончить.
     - Толстячок этот? - Новий изобразил крайнюю степень изумления.
     - Сам признался. - доверительно шепнул Меценат и даже руку к груди приложил, но клясться кем-то из всевышних поостерегся. - И виноторговец засвидетельствовал.
     - А где они? - как бы невзначай поинтересовался Новий.
     Меценат вскинул брови надменно, мол, кто здесь спрашивает и кто отвечает? Но смягчился:
     - При всей неуместности твоего вопроса отвечу. Но!.. - вскинул указательный палец и слегка пригрозил. - Не ради удовлетворения любопытства, а пример доверия взаимного подавая. Даю, как говорится, чтобы и мне давали. - и ткнул пальцем в черный, мраморный пол.
     Новий все понял без слов, но во взгляде его застыло полнейшее, а пожалуй, и тупое, как показалось Меценату, недоумение. Это несколько разочаровывало - пришлось уточнять:
     - Здесь они, в подвалах. Сам во всех злодеяниях разберусь, а уж потом передам дело претору, чтобы никаких неожиданностей досадных в публичном процессе не возникло. - положил руку Новию на плечо и, как бы в порыве откровенности признался. - Не вправе я репутацией своей рисковать, поскольку любая тень на все государственное устройство падет!
     Новий кивнул с глубоким пониманием и, словно, вспомнив о чем-то, тяжело вздохнул:
     - Выходит, откладывается очная ставка?
     - Какая ставка? - насторожился префект. – Чья?
     - Цветочника со Штырем. Он ведь в Карцере заточен. Случайно под руку преторианцам попался. Завтра хочу его допросить.
     Меценат метнул в него яростный взгляд, но сделав над собой усилие, заговорил деловито, начальственно:
     - Непременно. Подробнейшим образом обо всем, что с греками и глухонемым вором моим связано! Но без лишних ушей… И немедленно мне доложишь!
    - Исполню в точности, сиятельный. Не сомневайся. - смиренно пообещал Новий.
    Меценат почуял издевку, но был не так прост, чтобы на каждую колкость республиканскую откликаться - всему свой черед. Только улыбнулся простодушно.   
    - Могу ли я сомневаться в том, кому сам Цезарь доверял? И не в таких мелочах, как поножовщина уличная и воровство - в розыске сына родного!
     Новий молчал, не отводя глаз. Но Меценат и не ждал ответа, пожал плечами, мол, что тут обсуждать? И отошел к золотистой в солнечных лучах,древней доске. Глянул на, выцветшую почти, единственную линию - свидетельство величайшего мастерства, посланного в вечность двумя живописцами, покачал головой задумчиво:
    - Каждое утро чудом этим любуюсь. Что сравнится с рукой мастера? И не только в живописи!  - кивнул на полотно, запечатлевшее Гомера с лирой на морском берегу. - В музыке, в поэзии… Того же Вергилия взять… «Пусть начинает стенать, со вдавленным двигаясь плугом, вол, и сошник заблестит…» Пахота!.. Утомительнейшее, унылое занятие. Сколько глаз человеческих веками видело перед собой этот сошник? И только у Публия он вдруг заблестел «добела бороздою оттертый» Ведь - чудо! - во взгляде префекта, обращенном к Новию неподдельная, искренняя радость светилась. - Да и в твоем ремесле… Недели не прошло! Труп в миллионном Городе найден. Убийца опознан, мотивы преступления ясны. И это на фоне всеобщей лени и безответственности! Что и говорить - мастер. Возможно, непревзойденный!.. Риму такие люди как воздух нужны.
     - То есть вам с Октавием? - насмешливо уточнил Новий.
     Но Меценат и эту дерзость мимо ушей пропустил. Не склонен был к спорам. Уселся в курульное свое кресло поудобнее, неторопливо оправил тогу на плече и спокойно ответил:
      - Не только нам. Есть еще Марк Агриппа и другие достойные мужи. Азиний Поллион, к примеру, близкий твой друг. Заботясь о благе отечества, все мира хотят, а не войны и смертоубийства, от которого только начали в себя приходить. А ты?.. Иного мнения придерживаешься?
     - Войны не хочу. - вынужден был признать Новий.
     - Так помоги мир сохранить! - почти взмолился префект. - Юпитером клянусь! Ничего другого мне от тебя не надо! А все личные пристрастия твои к прежним порядкам, к пустой и бессмысленной сенатской болтовне - хоть всему форуму с ростр высказывай! - и бровью не поведу. Помоги лишь прямую, к стенам городским и воротам подступившую беду отвести!
      - Что за напасть, Гай, о которой мне не известно? - удивился Новий.
      - Известно, Луций! Лучше, нежели всем прочим. Разве явление родного сына Цезаря - не прямая угроза зыбкому нашему согласию и миру? Не примкнут ли к нему, по первому зову, все недовольные властью, все, обделенные наделами ветераны? А лишенные земли арендаторы? А сыновья не прощенных проскриптов? А пролетарии римские, жаждущие нажиться на чужой беде, - разве таких мало? Всю Италию кровью зальют!- он был искренне взволнован.
        Те же слова Новий слышал от Азиния, когда впервые рассказал ему о
Тироне. Сам думал о том постоянно. Но сейчас не сдержал гнев:
      - Так, что же мне?.. Сдать его вам в оковах при первой возможности?! Или на месте прикончить?!!
       Меценат вскинул ладони над столом:
      - В мыслях не было! Предлагать тебе то, с чем любой центурион справится? Кстати, в Формиях его и пальцем не тронули. В Рим для беседы сопровождали. Чтобы намерения его понять и Цезаря своевременно уведомить.
      - Гая Октавия, хочешь сказать? Присвоившего имя его и наследие? - Новий даже привстал. - Не для того ли, чтобы тот публично братом его признал?  И от власти, ничем не ограниченной в пользу его отказался?!
      - Как знать? - невозмутимо откликнулся Меценат. - И убийцам, как ты сказал, ничто человеческое не чуждо. А мы, по-твоему, не люди? - и мягко  напомнил. - В любом случае, не следует окончательный приговор выносить. У тебя о  Гае свое суждение, у меня - свое. А кто из нас прав - время покажет.
      - Это когда еще будет? - грустно усмехнулся Новий. - А сейчас, что от меня требуется?
      - Прежде всего, дознаться, что у Аппиева форума, в действительности, произошло? Кто на гвардейцев напал? Куда его увезли? А, главное, - зачем?
      - Докладываю по порядку, сиятельный. - с готовностью кивнул Новий. – Произошло конное сражение с численным превосходством противника один к двум. Учитывая внезапность и безупречную, на мой взгляд, тактику нападавших, исход был предрешен. Не говоря о том, что отражать нападение пришлось, всего лишь двум героическим галльским ветеранам. Прочие, в основном, новобранцы были убиты в первые же минуты. И не парфянскими стрелами, а родными римскими нашими мечами  и копьями, поскольку нападение совершено Вепрями из Двенадцатого Сокрушительного легиона.
      - Но они же в Азии, в Каппадокии стоят? -  изумленно глянул префект.
      - Лагерь стоит. А личный состав, посменно, в Остии, в Неаполисе, и Брундизии... Колонистов африканских, на побывке, изображают. Для каких надобностей? О том Марка Антония надобно спросить. Тем более, что судя по описаниям, командовал на Аппиевой дороге очень близкий к нему человек.
       - Кто? -  впился в него взглядом Меценат.
       - Публий Луцилий.
       - Тот, что при Филиппах за Брута себя выдал? - у префекта невольно сжались кулаки.
        Новий, молча, кивнул - что тут было комментировать?
        - В Египет увезли! - прошептал Меценат в отчаянии. - Худшего и не вообразить! Антоний его, как меч в руки возьмет и на разрушение державы
направит!
         - Не возьмет! - уверенно возразил Новий. - Никогда он на сторону убийцы Цицерона не встанет.
       Меценат помолчал, взвешивая этот довод, но достаточно убедительным не признал:
       - А если тот пообещает власть на двоих поделить?
       - Без толку. Ни посулами, ни угрозами, ни пытками даже, его не сломить!
       - Скриба? - усомнился Меценат - Бывшего раба?
       - Воспитанника Цицерона, племянника Катона, брата Марка Брута, сына Юлия Цезаря!  - отпарировал Новий. - Полагаешь, у такого римлянина доблести на честолюбца растленного не хватит?
       - Как бы его доблесть доблестью Ганнибала не обернулась!.. - вздохнул
Меценат. - Если начистоту, не можем мы теперь из виду его упускать. Угроза постоянная - как Дамоклов меч!
       - Не сочти за дерзость… - усмехнулся Новий. - Что мы все о мечах? Ты ведь человек мирный. Вот и представь, как бы ты сам на коня вскочил и впереди легионов, империем потрясая, мчался…
        - Если ты так в голос крови веришь, то Гай Юлий тоже не молод был, когда впервые империя коснулся. Но, в дальнейшем, держал его так крепко, что чуть было в скипетр царский не обратил. - хмуро напомнил префект.
        Но Новий стоял на своем:
        - Не люди - боги бессмертные судьбами государств управляют. А Тирон… Ни Марием, ни Суллой кровавым, ни Антонием безответственным никогда не станет.
        - А Цезарем? - тихо спросил Меценат и застыл, подавшись вперед, в глаза ему всматриваясь
        Новий ответил не сразу. Кто может предвидеть, когда и какие отцовские черты проявятся в сыне? Но в одном он был убежден. И не замедлил эту убежденность высказать:
      - Тираном, топчущим свободу и права граждан? Никогда!
      Меценат покачал головой неопределенно. И предпочел перевести разговор в иное русло.
      - Но каким же образом, Луций, ты столь точные сведения добыл? О Вепрях, о Луцилии?
     - Работают люди. - не стал уточнять Новий. - Не только в Риме. В Остии и в других местах. В табернах, к примеру, на Аппиевой дороге. И не только на Аппиевой!.. Причем, донесения их всегда своевременны и точны, а жалованье ничтожно! Сколько раз в сенат обращался с подробнейшими, слезными, можно сказать, меморандумами - не слышат!
     - Решим! – твердо пообещал префект и неожиданно предложил. - А не мог бы ты в ближайшие дни… Египет посетить?
     - В качестве соглядатая? - мгновенно откликнулся Новий.
     - Никаких конкретных поручений и обязательств с твоей стороны. - заверил его префект. Просто пообщаешься накоротке, с кем найдешь нужным, по сторонам оглядишься - нет ли резких каких перемен? Иными словами, явных военных приготовлений. - и, помолчав добавил, со всей откровенностью. - Дружбы с нами не ищешь. Но Риму ведь ты - не враг!
      Новия тронула его прямота. Но, тут же, унизительная скамеечка вспомнилась. И, столь же откровенные, угрозы. И почему-то Октавиан золоченый на вершине ростральной колонны... Вот язвительность в нем и плеснулась:
      - А не опасаешься, что к Антонию переметнусь?
      - Нисколько. - широко улыбнулся Меценат. - Зная настоящую цену и ему, и прелестнице его нильской, ты римскому народу деспотии восточной не пожелаешь. Да и Тирону поддержка моральная не повредит. Причем, в расходах ты не ограничен. Все на казенный счет.
      - Заманчивое предложение, - насмешливо кивнул Новий. - Особенно, если нынешнюю скудость казны учесть.
      - Об этом не тревожься. - благодушно отмахнулся Меценат. - Не зря мы налог на гражданство ввели. Весь мир, можно сказать, одной удавкою скручен. К концу месяца немалые денежные поступления ожидаются.
      - Только куда они поступят? - усмехнулся Новий. - В храм Сатурна или в сундуки блистательного нашего Цецилия Помпониана?
      - Что-то не пойму я тебя? - насторожился префект.
      - Так поинтересовался бы, что сейчас в банках и кассах ссудных его творится! Не успевают мешки монетой набивать. Уже и не пересчитывают! На весы кладут, а сверху киноварью метят: «денарии - 300 римских фунтов», «сестерции - 255». И не только в Италии, по всему миру - от Понта Эвксинского до Геркулесовых столпов!
     У префекта слов не было - лишь тяжело, прерывисто дышал, а от гнева даже глаза округлились. Новий в точку попал. Деньги - вот что глубже всего сердца их волнует. Ибо без денег - какая власть? Так и замыслил. Внезапно, с фланга первый, ошеломляющий удар нанести. В смятение повергнуть. А там и прямые доказательства, как главные силы, двинуть, и мотивы преступные, как стратегический резерв, и косвенные улики, как вспомогательные войска. Лишь бы опомниться противнику не дать, не упустить из рук, мелькнувшую уже неподалеку победу.
      - Ни в какие рамки не вписывается то, что позволяет себе выдающийся
этот гражданин римский или же полубог эллинский, а может быть просто… Олицетворение всего цивилизованного мира!..
     - Погоди, Луций! - прервал его, внезапно охрипший, префект. - С банками мы разберемся и потоки финансовые, куда следует, перенаправим. Но в чем же еще он рамки законности и правопорядка преступил?
     Новий покачал головой с видом полнейшей безнадежности.
     - Всего и не перечислишь!.. Взять хоть вопиющий случай, о котором весь Город гудит. Ну, а вернется из Далмации принцепс?.. Гай Юлий Цезарь Октавиан, как принято его величать. Возможно, по случаю счастливого своего прибытия, игры для народа захочет устроить. А где же Апулей, возница его любимый? Искалечен.
     - Аттик-то здесь причем?! - вскричал префект, покрываясь багровыми пятнами и вскакивая из-за стола.
     - Вот, ознакомься!.. - Новий тоже привстал, протягивая ему табличку в  кленовой рамке, обвязанную пурпурной тесьмой с печатью красного воска.  Разматывая тесьму, Меценат мельком взглянул на печать, с хорошо знакомым ему, эпирским скакуном, кивнул привычно.
     - Печать Тита, - раскрыв табличку, прочел первую строку и досадливо поморщился. - Какому-то Ификрату, видно, отпущеннику его в Ардею… И что?
     -  Прочти, будь любезен! - повторил Новий.
     Префект шагнул поближе к окну и углубился в чтение. Но уже с третьей строки начал комментировать вслух:
      -Заключить троих негодяев, скорее всего, собственных его рабов, в эргастул и содержать в цепях? Значит, провинились. Использовать на арене в травле диких зверей? И это - дело хозяйское. Странно только, почему римские цирки исключаются?..
     Некоторое время он читал, молча, и вдруг просто в восторг пришел:
    - Боги бессмертные! Ну, Тит!.. «Наблюдая схватку хищника с человеком, публика, разумеется, предвидит победу себе подобного, но втайне, ей хочется, чтобы победил зверь, а человек был разорван на части и съеден». Какая же глубокая, верная мысль!..
      Убедившись, что Новий восторгов его не разделяет, снова заглянул в табличку, бормоча в задумчивости:
     - Предлагает выпустить их на арену с негодным оружием, в доспехах, что не защитят от звериных когтей!.. И порадовать народ зрелищем, которого он с нетерпением ждет. То есть, жестокой их смертью…- опустил табличку  и обернулся к Новию. - Не гуманно. Да и правила поединков не соблюдены. Тут я с тобой согласен. Но причем здесь Апулей?
     - А притом, что напали и искалечили его в «Благой Фортуне» люди Аттика. Они и не отрицают. Но поручение давал не хозяин, а какой-то Диомед, из его же недавних отпущенников. До него я еще не добрался. А письмо… - Новий указал на табличку. - Квинт Апулей мне из рук в руки передал, когда они у него еще не сломаны были, умоляя спасти друзей своих от неминуемой смерти, которую Аттик им уготовил.
     - А за что – не сказал? - поинтересовался Меценат.
     - Послал отыскать и доставить ему рыжую некую девицу, но Агриппа, встретив их у храма Кастора, ее отобрал. По доброте душевной, полагаю, чтобы от зверства и жестокости их уберечь. Римлянка, все же, хотя и путана… - обстоятельно докладывал Новий, словно не замечая волнения хозяина.
     - Но Аттик, в его-то годы!.. Чего от нее хотел? - взгляд префекта сверкнул, как выхваченный из ножек клинок.
     - Не любви, конечно. - усмехнулся Новий и не удержался, плеснул все же масла в огонь. - Говорят, в ту ночь у нее чудом каким-то перстень с печатью Антония оказался. В голове не укладывается! Стащила? Но у кого? На улице нашла? Бред! Такие перстни на дороге не валяются!..
     - Все от хозяина зависит. - мягко возразил Меценат, медленно направляясь к столу. - Я бы не удивился, если бы она перстень тот прямо на Субуре подобрала.
      Новий не понимал, происшедшей с ним мгновенной перемены - ни тени беспокойства на лице, горделивая уверенность в поступи и осанке. И надменная улыбка на губах:
     - В непредсказуемости, с Геркулесом нашим никто не сравнится…
      Знал бы кто, какие силы душевные на эту надменность и спокойствие мнимое были затрачены. Ведь надо было, во что бы то ни стало, все подозрения, связанные с перстнем, от киликийца немого, то есть, от собственной персоны, как можно дальше, раз и навсегда, отвести.
       Сел, облокотился на стол поудобней и, понизив голос, спросил:
     - Ты о разводе его с Октавией слышал?
     - Краем уха. - Новий предпочел бы этого здесь не обсуждать.
     - Скромничаешь!.. - недоверчиво глянул префект. - Впрочем, не осуждаю. Но не семейный это вопрос и не личный. В высшей степени политический. И я… - он заглянул в Аттикову табличку. - Как пишет наш друг «надеясь на неизменную твою исполнительность, а также на умение молчать, не задавая лишних вопросов…» кое-что тебе приоткрою.
      Покосился на дверь и заговорил торопливым, таинственным шепотом:
      - Я в ту ночь в Карины заглянул, чтобы хоть как-то ее утешить. И что ты
думаешь?.. Врывается в дом никому неведомый гречонок, актеришко, мим провинциальный - доверенное лицо Геркулеса! Причем не с просьбой - с требованием наглым немедленно, вместе с детьми, дом под Рострами покинуть. А у самого даже письма рекомендательного нет! Лишь чистая табличка александрийской выделки, от пошлой роскоши которой за милю Клеопатрой разит!.. - его даже передернуло от отвращения. - И перстень, о котором ты помянул, с известной всему Риму, дерзостной и богохульной его печатью. Причем, хлыщ этот азиатский - посланец, а судя по всему, и собутыльник его, наделен полномочиями: все, что в голову ему взбредет, любую гнусность в табличку эту, от лица мужа законного вписать, скрепив той печатью.
      Новий помрачнел, опечалившись несчастной судьбой Октавии, да и, в целом, откровенным этим позором, плевком из-за морей в лицо Рима…
      «Напрасно я тогда матери его посочувствовал! - думал, уставившись в черную плоскость стола. - Выиграли бы мошенники те процесс, признали бы его по суду несостоятельным должником, подвергли бы с юных лет бесчестью, и не было бы ни триумвирата, ни консульства его, ни жалкого рабства у разнузданной египетской македонки…»
      Наблюдавший за ним префект эту расслабленность гостя заметил, и поспешил закрепить успех:
     - Я бы не удивился, если бы шут этот заморский, оскорбив Октавию, кинулся за утешением к первой встречной шлюхе и напившись вдрызг, перстень Антония в постели ее и обронил…
     Новий поднял на него задумчивый взгляд - ничего не ответил. И префект решил, что увел его достаточно далеко от киликийца. Теперь можно было и Аттиком заняться. Тем более, что поклеп, возведенный на друга в присутствии Ливии не шел из головы и был непростителен.
   «Так ведь кого угодно опорочить можно! И как потом от грязи той отмываться, не зная, с какой стороны она на тебя выплеснется?  От лживого такого негодяя всего можно ожидать… Притом, что Гай ему, как самому себе, верит! Значит, веру ту надо, как можно скорей, сомнению подвергнуть! А, что может быть возмутительней финансовых злоупотреблений при тощей нашей, вечно дырявой казне? Впрочем, история с возницей тоже сгодится. Сколько раз Гай на бегах колесниц ставки на него делал, с Ливией пари заключал. И даже, после крупных проигрышей ей в тессеру,на ипподроме, бывало, отыгрывался!»
     Приподнял над столом Аттикову табличку:
     - Письмо это в деле Апулея фигурирует?
     - Как косвенная улика. Да и то… - Новий призадумался, повел плечом
неопределенно. - Смотря, какие показания Диомед, отпущенник тот, даст.
     - Позволь тогда я у себя его припрячу. А понадобится, верну по первому требованию.- пообещал Меценат.
     Новий кивнул, не возражая. И префект тотчас же упрятал табличку в ящик, где скопилась уже внушительная коллекция вещественных доказательств неустанных его трудов на ниве государственной  безопасности. В том числе и Новия уличающих…
     «А как все это в дело употребить - время покажет… Но и терять его не следует. Особенно, когда волка за уши держишь. Победа любит старание»   
      Задвинул ящик в необъятный свой, черный стол. С чувством глубокого удовлетворения, повернул ключ в замочной скважине…
       - Так что, все-таки, в банках его происходит?
       - Ты за колесом водяной мельницы когда-нибудь наблюдал? - без всякой видимой связи поинтересовался Новий.
       - Еще бы! В детстве даже кататься на нем пробовал. – припомнил Меценат и невольно улыбнулся. - Чуть ноги не переломал!..
       - А Тит наш и на старости лет крутится на нем в свое удовольствие. Без малейшего ущерба. Только доходы подсчитывает!
      - Это, каким же образом? - удивился префект.
      - Водяное колесо, само по себе, вертится вхолостую, никакого помола не производит, но придает вращение жерновам, на которых и перемалываются зерна.
       - А причем тут банки?
       - А это и есть его мельницы. Только не водяные, а финансовые. Закон о гражданстве - река, вырвавшаяся из запруды. Притом, весьма полноводная. Течет, лопасти власти вращая. Но в сознании граждан она течет все стремительней, по мере того, как близится последний срок уплаты, за которым последуют штрафы и прочие санкции, связанные с принудительным изъятием недоимок. Вот и выстраиваются очереди за наличностью, которую в кассах Аттика выдают, черпая щедро и безостановочно из средств, поступивших в качестве налога. Колесо и вертится. Для отчества, пока что, вхолостую, поскольку передача денег в казну постоянно откладывается. А помол в виде ссудных процентов - и каких! - в сундуках Аттика оседает.
       - Как же он на злодейство такое решился?! - едва выговорил Меценат, в самое сердце уязвленный.
       - Когда толковая прибыль ожидается, Тит Цецилий, надо отдать ему должное, и не такую решимость готов проявить. Отважен, как Гораций Коклес!.. - усмехнулся Новий и, нагнувшись к столу, вполголоса пояснил. - По моим сведениям, он сейчас целый табун… Полторы тысячи голов эпирских своих скакунов через Фракию на Родос переправляет.
      - Полторы тысячи??! - удивился префект. - Кому же столько коней сразу понадобилось?
      - Сирийцам каким-то. Платят по доставке, через александрийский банк. Лучников что ли парфянских конями хотят снабдить? - предположил Новий.
      - Лучников? - Меценат откинулся в кресле, словно совершенно обессилев. - Да это же Антоний!!. К войне готовится! А Аттик, выходит, ему!.. - и не договорил, лишь взгляд сверкнул голубой, безжалостной молнией.