Семейный храм

Я смотрю в окно автомобиля на проплывающие мимо сказочные домики с плетёной мебелью и на не менее сказочные храмы, со стремящимися в небо многочисленными резными башенками. Мы на экваторе. Это остров Бали.

Наш гид Куманг объясняет нам, что в каждой семье на Бали есть Семейный храм, куда в определенный день года обязательно должны приехать все члены семьи, где бы они не находились. Мы, конечно, спрашиваем, удается ли поддерживать традицию в современных реалиях жизни. Куманг улыбается и говорит, что все очень стараются, а у тех, кто оставил Семейный храм, плохо идут дела.

Тут в машину залетает огромный комар и начинает метаться между окнами. Куманг делает знак, чтобы мы не паниковали, останавливает машину, осторожно ловит комара и выпускает на волю. Балийцы верят в карму. Если Куманг убъет комара, зло вернется к нему в круговороте Сансары. Я провожаю взглядом спасённого комара и думаю, а где же мой Семейный храм?

В глазах встает берёзовая роща и скромная стела с пятиконечной звездой при подъезде к Гдову, где моя тётя Валя, промакивая глаза скомканным платочком, наглаживает холодный камень натруженной морщинистой рукой. Это могила её отца Ивана Матвеева. Сколько кругов Сансары потребуется, чтобы искупить реки крови, напитавшие Псковскую землю?

Мои прародители Тимофей Матвеев и Ирина поженились в 1903 году. Их деревня Малые Горбы стояла на живописном берегу речки Крапивинки. У них не было семейного храма и я не знаю, каким человеком был мой прадед, но я знаю, что родные ласково называли его дед Тимоша. Я не знаю, как они жили с женой Ириной, но родилось у них семеро детей: Ульяна, Анна, Маруся, Клава, Михаил, Константин, Иван.

Когда началась война, Михаил и Константин ушли на фронт, Иван остался в подполье. Фашисты шли на Ленинград. Ленинграду для эвакуации оборонных заводов был важен каждый день, станки вывозили эшелонами за Урал, ставили под открытым небом и они сразу начинали работать. Каждый час задержки врага стоил сотни жизней неподготовленных солдат и ополченцев.

На захваченных территориях разгорелась партизанская война. Иван  и его друзья встали на защиту своей земли, своих отцов, матерей, жен, детей. На яростное сопротивление партизан и их отчаянные вылазки фашисты отвечали облавами и уничтожением мирных жителей.
Ирина и Тимоша знали, что за связь с партизанами сжигают деревни вместе с людьми: женщинами, стариками, детьми. Со страхом и болью смотрели они на жену Ивана и его дочь Валю, оставшихся с ними и ужасались от страшных вестей: деревню Филипповщину сожгли полностью, вместе со всеми жителями, и Настю Морозову с сыном Коленькой затолкали в горящий дом, а в Щепце восьмидесятилетнего деда с полуторамесячным внуком Вовой Калдой сожгли в сарае вместе с шестью односельчанами.
В Гдовском районе поймали цыганский табор, когда стали расстреливать, матери закрывали грудных детей собой, многие малыши остались живы, их потом закопали живьём.

Отряд, в котором воевал Иван со своим другом Толей Пуховым, с сентября месяца подрывал фашистские железнодорожные составы один за другим. Начались облавы. Ивана схватили. На подводе везли его полицаи в комендатуру в Гдов. Когда въехали в лес, Иван раскидал охранников, спрыгнул с подводы и побежал в чащу. «Петлял я, как заяц меж деревьями!» - говорил он потом, смеясь. По нему стреляли, но не попали, а в лес за ним бежать полицаи побоялись. Иван вернулся в отряд.

Наступила зима. В лесу стало голодно. Иван с Толей зашли в крайний дом своей деревни к соседям Сутовым.

-Немцы есть в деревне? – спросили ребята соседей.
-Нет, всё спокойно, - уверила хозяйка, - вы кушайте пока, я сейчас за огурчиками в погреб сбегаю.

Вернулась Сутова с полицаями. Две недели безрезультатно пытали Ивана и Толю фашисты, чтобы выдали товарищей и место нахождения отряда. 4 декабря 1941 года жителей деревни Малые Горбы согнали на показательную казнь. Измученных ребят выволокли на снег, полицаи расстарались, зверски избили их прикладами, снег окрасился кровью. После устрашающей речи ребят повесили.

Ивана повесили на глазах у матери. Ему было 28 лет.
Несколько дней не давали снять тело. Дом сожгли. Корову забрали. Тетя Валя, дочь Ивана помнит, как гроб с телом отца погрузили на телегу, телега тронулась и все двинулись за ней. Идти ей было тяжело, ноги вязли в снегу и соскакивали в колею, тогда ее посадили на гроб. Гроб качался на рытвинах, и Вале казалось, что это отец в последний раз несёт ее на руках, чтобы помочь ей пройти и этот путь, и ещё какой-то неведомый, за который он не побоялся умереть.


Потом они жили в землянке в лесу. Маленькая Валя не знала, что ее малую родину хотят сделать провинцией Третьего Рейха – Ингерманландией, и ни ей, ни маме, ни деду Тимоше, ни бабе Ире места там не будет. Тех, кто не успел убежать в лес – вешали, жгли, расстреливали, угоняли в Германию. Деревню Малые Горбы, все сто дворов - фашисты сожгли.

Зиму они пережили чудом - корова сбежала от немцев, нашла их в лесу и спасла от голода. Гдов освободили через долгие два года, в феврале 1944.
Сын Михаил вернулся с войны с Орденом Красного знамени, Константин тоже вернулся, но израненным калекой, без ноги. Он  умер вскоре после Победы. Дочери Маруся и Ульяна пережили оккупацию, сохранили детей. Клава жила и работала в блокадном Ленинграде с первого до последнего дня.

Анна успела эвакуироваться из Ленинграда до блокады с двумя дочерьми – Алей и Тамарой. Её муж Георгий проработал в Ленинграде всю блокаду. Тамаре на начало войны было два года. Через двадцать лет после войны у нее родилась я.
Прошло 50 лет. И вот я стою на берегу речки Крапивинки и смотрю на непроходимые заросли ольхи - где-то там должна была быть деревня Малые Горбы – мой Семейный храм.
На этой речке сидели счастливые молодожены Ирина с Тимошей, в этой речке мыл натруженные руки Иван, эта речка унесла с собой пепел выжженного дотла материнского сердца Ирины...

Я стою под голубым куполом моего храма и что-то подсказывает мне, что Семейный храм не для того, чтобы ВСЁ БЫЛО ХОРОШО, а для того, чтобы понять - КТО МЫ, ОТКУДА И КУДА ИДЁМ...

***

P.S. Сутовых судили после войны. Её мужа расстреляли. Она прожила в своем доме на краю деревни до смерти. Тётя Валя рассказывала мне, что люди ходили мимо и перешёптывались: «Это дом предателей».