Проза войны

К читателю

В зрелом возрасте люди, прошедшие весомую часть школы жизни, имеют право судить о ней авторитетно с высоты прожитых лет. Это деяние не возбраняется никому, даже младенцу, но оценка малоопытных людей возникает из эмоций, а у пожилых – из жизненного опыта. Автор относит себя к последним и считает, что он обязан донести людям суть происходящего и, ненавязчиво, ознакомить их с перипетиями жизни, чтобы они извлекали из них уроки. Наиболее доступная форма для данного действа – печатное литературное слово. Можно и другими способами выразить своё мнение (интернет, телевидение), но автор туда не вхож.
В эту книгу помещены уже опубликованные в «Боевой литературной газете» рассказы, но возникла необходимость собрать их, хотя бы часть, в одно издание. Газета живёт один день, книга же – много лет. Даже если книги стоят и пылятся на библиотечных полках, есть шанс, что когда-нибудь читатель дотронется к ним рукой. И не беда, что автор не узнает мнение читателя о своём труде, – Пушкин же научил нас: «Тебе ж нет отзыва, таков и ты, поэт» …
В связи с тем, что мы далеки от гения Пушкина, но намного ближе к Маяковскому, процитируем его однозначное определение годное для нас: «В наше время тот поэт, тот писатель, кто полезен!» Поэтому многие публикации здесь служат этой цели.
Малый формат газеты (4 стр. А4), ограниченный объём текста, проблемы с типографскими расходами и распространением (в некоторой мере) газеты, – несколько затрудняют нашу и творческую, и организационную работу. Тем не менее, 500 экземпляров газеты (ежемесячно!) вот уже седьмой год распространяются на передовой линии фронта среди бойцов. У нас более 40 авторов, в основном самодеятельные поэты. Кое-что о нашей работе приводится в рассказах, так что можно настоящую книгу, в некоторой мере, считать нашим отчётом. Редакция газеты благодарит читателей, если что-либо из про – читанного завладеет их вниманием.

Редакция «Боевой литературной газеты»
 

      На переднем крае

Донбасс! Ты на переднем крае
В труде и в буднях боевых.
Не счесть героев, мы их знаем –
Стахановых, Береговых…
Величие прошедших дней
Нас вдохновляет с колыбели.
Гордимся Родиной своей
За бой подземный, бой в шинели…
Не ждали подлой мы войны,
Но встали на смертельный бой.
Твои, родной Донбасс, сыны
Прикрыли Родину собой.
Война, что в нашем крае ныне,
Не только за Донбасс – за Русь!
Дань отдаём нашей святыне,
Скрывая боль свою и грусть.
Вглядитесь в лица их простые,
В лица сынов и матерей.
Не за награды боевые
Люди шли в бой – за жизнь детей!
Такой народ сломить нельзя:
То всем врагам надо учесть.
Здесь побратимы, здесь друзья,
В сердцах их воинская честь.
Мы навсегда, Донбасс, с тобой.
Заветам предков мы верны.
Готовы на победный бой
Твои любимые сыны!
Июнь, 2021 год.
Мама

Двадцать второго июня… Ещё многими эта дата воспринимается не только как самая короткая ночь и как самый длинный в году день, а как начало самой страшной, самой кровопролитной в нашей истории войны. Как донести современному молодому читателю то горе, что постигло наш народ, чтобы люди не забывали его, не дали разгореться новому пожару? Всё давным-давно расписано, разложено по полочкам, предано гласности. И в то же время есть ещё живые свидетели той трагедии. Каждый человек, каждая семья по-разному испытали её. Но если и были аналогичные судьбы, то сопоставлять горе каждого аморально. В коротком рассказе, где события подаются штрихами (у нашей газеты нет большей возможности), я предлагаю читателю пройти незримо рядом со мной те дни, окунуться в то тяжёлое время. И клянусь вам, читатели, что в моих словах нет ни капли вымысла, и заверяю, что моя память хранит сказанное, как изображение на фотографии. Об этом скажу ещё, но чуть позже.
С некоторых пор я стал болезненно переживать за свой возраст. Беда, когда доходишь до отметки, после которой не просматриваются личные перспективы в любой сфере человеческой деятельности. Доживаешь свой век, предаваясь созерцаниям и воспоминаниям. Слава Богу, вспомнить есть что. Мне 83 года, и начало войны, конечно в эпизодах, я и сейчас ясно помню.
Какие события, а точнее, эпизоды, может помнить человек из своего раннего детского возраста? Когда я рассказывал моим соседкам-сверстницам о запомнившихся мне случаях начала войны 41-45-го годов, а мне тогда было только три, пожилые женщины говорили, что они ничего из тех далёких лет не помнят, и нечего выдумывать, мол, сказки. Тогда я вынес им книгу русского писателя Сергея Тимофеевича Аксакова «Детские годы Багрова-внука» и прочитал им слова писателя о том, что он помнит момент, когда его отлучили от груди кормилицы. Аксакову поверили, а благодаря ему – и мне тоже…
Поздняя осень 1941-го года. Мы, беженцы из оккупированного Донбасса, неизвестными путями, в основном пешком, добирались на мамину родину – в село возле города Гадяча, что на Полтавщине. И первый эпизод, оставшийся в памяти, стоит перед глазами до сих пор.
Переходим по мосту через какую-то речку, а дорогу нам преградил полицай. Узнав, что мы из Донбасса, хватает меня и, со словами: «А, донбаські злидні!», – пытается бросить меня через перила в воду. Мама вцепилась в меня руками, а старший мой брат Валентин, ему уже семь лет, повис на руке у полицая. Борьба была нешуточной. Мы прорвались через мост, но мама ещё долго хромала, а синяк под глазом ещё долго портил её лицо…
Я не могу представить, как мы попали на линию фронта, которую и назвать-то так было нельзя, но в селе, где мы через несколько дней остановились, были наши красноармейцы. Нас приютила женщина, и мы жили с нею в её маленьком, пустом домике несколько дней. Должен сказать, что, не считая того случая на мосту, за всё время нахождения в оккупации, все люди относились к нам сочувственно и доброжелательно. Иначе мы бы не выжили. А в лице наших солдат мы всегда видели своих защитников. Вбегают, как-то, к нам в домик несколько красноармейцев, лица встревоженные, удручённые. Резко предупреждают:
– Никуда не выходите, сейчас будут бомбить!
Это «сейчас» началось через несколько минут. Домик дрожал после каждого взрыва, а после очередного, очень сильного, одна стенка нашего пристанища куда-то делась. В домике стало совсем светло, как на улице. Немцы улетели, а один из военных сказал маме:
 –  Бегите в соседнее село. Это только начало…
Кроме нас по улице бежали ещё люди. Жуткая картина: разорванные трупы лошадей, на ветках деревьев чьи-то внутренности… До той спасительной деревни надо было перебежать через длинное, заснеженное поле. Первый снег в моей жизни, который я запомнил… Впереди бежали и другие люди маленькими группками. А сверху доносился рёв самолёта и пулемётные очереди – фашист на «мессере» «охотился» на бегущих людей. Мы с мамой несколько раз падали в снег, укрывались белой простынею, и нас на белом снегу заметить фашисту было трудно, да и других целей у него хватало…
– Женщина! Сюда, сюда! – кричал нам мужчина из-под приподнятой крышки погреба, когда мы уже вбежали в то село. Я проскользнул мимо рук мужчины и прямо животом шлёпнулся на дно погреба. Больно было. Но какая боль, если за спиною смерть… И уже потом, через много лет, я задавал себе вопрос: как у простой женщины, моей мамы, появилось решение маскироваться под белой простынею? Ведь многие на том поле сделали свои последние шаги в жизни…
Летом 1943-го года немцы начали вывозить население на запад, за неприступный (как им внушалось) рубеж по Днепру. Сгоняли людей во временные концлагеря, а оттуда уже увозили машинами дальше. И нам выпала такая доля. Лагерь, куда нас загнали, был на берегу речушки, густо поросшей камышом. Одна будка для часовых на сваях, а по периметру изгородь из колючего провода. Что примечательно, в этом лагере были только женщины с детьми, мужчин увозили сразу дальше. Подходит немец к маме, показывает на других, стоящих кучкой женщин, и говорит так, что понять его было можно:
– Быстро в комендатуру, получить хлеб, завтра уезжаем. Дети остаются здесь! – и оттолкнул нас от мамы. Но мама всё-таки подошла к нам, погладила сыновей по головкам, что-то тихо сказала Валентину и ушла с женщинами в комендатуру за пайком.
Уже начало темнеть, все женщины возвратились, а мамы нет. Я начал хныкать. Братец показал мне кулак, сказал, чтобы я слушался его. Через некоторое время, когда уже совсем стемнело, он приложил свои пальцы к моим губам и позвал за собою. Ползком, по высокой прибрежной траве, добрались до ограждения. Валентин сам подполз под провод и за руки перетащил меня к себе. С предосторожностью, чтобы не хлюпнуть водой, не зашуметь камышом, перебрались на другой берег речушки.
 – Мама! – Валентин зажал мне рот. Мама ждала нас.  Крадучись, за камышами, мы прошли вдоль берега, а    потом, как можно быстрее, дальше и дальше от лагеря. Ночи летом коротки, и до утренних сумерек мы двигались в направлении дальней канонады, к нашим, как говорила мама. Уснули в каком-то перелеске и нас, сонных, обнаружили немцы. Слава Богу, мы – гражданские, их мало интересовали, но нас посадили в попутный грузовик, и мы поехали туда, откуда накануне сбежали.
Мама прижала нас к кабине, а сама стояла сзади, держась за неё. Кроме водителя в кабине был ещё один солдат. Медленно едем в гору, в предчувствии тяжёлой неизвестности. Справа вдоль дороги, вплотную к проезжей части, сплошная линия окопов, а за нею большое кукурузное поле. Навстречу нам едет легковой автомобиль с открытым верхом. В нём немецкие офицеры. Водитель грузовика, уступая дорогу начальству, берёт вправо и машина правыми колёсами сваливается в окоп. Нас выбросило в кукурузу, и, не теряя ни секунды, мы в её гуще побежали прочь. Немцы долго выбирались из кабины через водительскую дверь и за нами не погнались – нужны ли мы им! Но постреляли нам вслед из автомата. В память об этом случае у мамы на всю жизнь осталась отметка: на левой голени пуля разорвала ей кожу. Кровотечение было не обильным. Чем-то из одежды мама сама перевязала рану, и мы бежали дальше по кукурузному лесу, таким мне, четырёхлетнему малышу, казалось это поле с высокими стеблями кукурузы.
Какое же было тревожное удивление, когда мы вышли прямо на машину (потом я уже узнал – американский «виллис»). Возле неё были трое военных. На них была совсем другая, отличная от немецкой, форма и автоматы у них были другие.
 – По вам стреляли? Что с ногой? Да не бойтесь, мы красноармейцы-разведчики.
Всё на чисто русском языке. А вид у них был совсем другой, чем у тех бойцов, с которыми мы пережили первую бомбёжку: уверенные, сосредоточенные лица, как у хозяев положения. Обработали маме рану и перевязали настоящим бинтом, дали что-то съестное в дорогу и рассказали, куда нам безопаснее идти.
К вечеру мы вышли на широкий луг, среди которого были копны свежескошенной травы – корм для скота. В одной из них выдергали снизу сено, получилось что-то вроде широкой норы, и расположились на ночлег. И как мы благодарили разведчиков! Они нам дали в дорогу сухарей и, даже не верилось – большую плитку шоколада! Воды у нас не было, но зато во рту было сладко очень долго. Первый раз за два года…Намучившись за день, богатый событиями, мы с братом уснули мгновенно. Но умиротворение наше было недолгим… Те, кто пережил ту войну, будучи в любом состоянии, ни с каким другим звуком не спутают звук моторов немецких «юнкерсов»: надрывный, колеблющийся звук вдавливал всё живое в землю. Наверное, ошибка в расчётах, ведь фронт был совсем близко, и бомбы посыпались на этот луг, рвались между копен сена. Кроме взрывов – сплошной свист осколков и краткое шипение, когда они прошивали копну. Под нами немного сена, мама лежит поверх нас и успокаивает:
 –  Діти, не бійтесь, скоро закінчиться.
И руки держит на наших головах. А взрывы продолжаются. В кромешной тьме кокой-то свист, потом столб огня, расходящийся и потухающий вверху… Уснули только к утру.
В последующие дни было ещё много испытаний, выпавших на нашу долю. Но мама всегда была рядом с нами, хранила нас…
    Утром мы покинули изрытый громадными воронками луг. И надо же, к несчастью, а может быть к счастью, опять-таки, по кукурузному полю, непреднамеренно зашли на нейтральную территорию. Весь день мы отсыпались после ужасной ночи в старом окопе, заросшем травой. Этот окоп стал нашим пристанищем на многие дни. Выйти из кукурузы, что росла в лощине, на пригорок где, будто-бы, были наши, мама не решалась: пули свистели над нами днём и ночью. Больше двадцати дней фронт на нашем участке стоял на месте. Вода – условие любой жизни была рядом, она находилась в арбузах, что росли невдалеке на бахче. Валентин каждую ночь ползал туда и притаскивал их нам. Они вначале были зелёными, а когда начали краснеть, на бахче осталась только ботва. Сырые початки кукурузы были единственной нашей пищей. Это растение я боготворю: оно дважды спасло нас от смерти.
    Немцы ушли без боя. А для нас война, забравшая ещё очень много жизней, закончилась. Её полное окончание (слово «победа» тогда не звучало) мы встретили в городе Гадяче, что на Полтавщине. Мама работала в госпитале, и каждый день приносила нам паёк – по маленькой булочке. Маленькая, но радость… До декабря 1945 года об отце мы ничего не знали. А он прошёл с боями до самой Эльбы и разыскал нас сам. И к Новому 1946 году, теперь уже всей семьёй, мы возвращались в родной Донбасс. В разваленный, искорёженный, но родной… У нас с братом были мать и отец. А сколько моих сверстников знали своих отцов только по довоенным фотографиям! Дети-сироты… Да будь проклята любая война! Где ты, Божье слово – не убий?..
    Я рассказал краткими штрихами о судьбе нашей семьи в той войне. И вот снова… Какими же надо быть нелюдями, чтобы подвергать адским мучениям свой же народ! И снова фашисты. Теперь уже недобитые бандеровцы. Люди, воспряньте, будьте бдительны!
    Двадцать второго июня… Во мне звучат слова великой песни: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…». Потомки, боготворите их, святая-святых – наших матерей, давших и сохранивших нам жизнь! Свято храните память о наших предках, отдавших свои жизни ради жизни нашей!

Июнь 2021 год.
 

Вставай, страна огромная…

   У меня в руках общая тетрадь. В ней 73 страницы печатного текста сшитых с обложкой в виде книжки или брошюры. Заглавия, названия – нет. Текст начинается до боли знакомой строкой: 22 июня 1941 года… Тетрадь мне досталась от сестры, всю свою жизнь, жившую с родителями до их кончины. Мы же – трое братьев, волею судьбы, разъехались в разные края Советского Союза, обзавелись семьями и в родительский дом приезжали только погостить. Такая уж доля у мужчин…
   Просматривая и приводя в порядок документы и бумаги отца, я обнаружил эту тетрадь. Прочитав несколько страниц, я был удивлён и поражён прочитанным. В тетради в хронологическом порядке записаны воспоминания фронтовиков 974-й Отдельной кабельно-шестовой роты связи (ОКШРС), прошедшей по дорогам войны, как отмечено в описании,– от реки Зуши, правого притока Оки, до Эльбы. Почему я был удивлён? Отец никогда не рассказывал о войне ни в общем, ни в эпизодах. Говорят, – это характерно для настоящих фронтовиков. Мы только знали, да и то из рассказов матери, что он ушел на войну с группой добровольцев-дончан, без повесток и без сопровождения, пешим порядком до станции Миллерово, что в Ростовской области. К тому времени в Донбассе уже хозяйничали фашисты.
Кто же составлял текст-описание фронтовых будней в этой бесценной тетрадке? Сестра рассказала, что тетрадь пришла с почтой и отец даже называл откуда и кто писал текст. Это были его однополчане. Какую-то связь они поддерживали и после войны. Теперь уже никого нет…
Описание событий, оставленное нам, носит повествовательный характер, но по детальному изложению действий роты связи (направление линий связи, их протяжённость, характер боевой обстановки и, главное, фамилии красноармейцев) можно предположить, что первоисточником описания служили записные книжки командира роты. Дневники тогда писать запрещалось, но, а без служебных записей как обойтись? Поэтому редко, но встречаются описания событий неслужебного характера. Наиболее ценные для нас – передающие атмосферу боевого братства, целеустремлённости, боевого духа красноармейцев.
Я не профессионал-литератор, только в последнее время пришлось взяться за перо, – другого способа бороться с недобитым, поднявшим голову фашизмом, у меня нет, но тех воспоминаний, что у меня в руках, хватило бы на солидное литературное произведение. Как их донести до читателя, в какой жанр литературы воплотить не искажая событий, не придумывая отсебятины, как передать дух того времени так созвучного сейчас нам, – жителям Донбасса? То время ушло, но параллели всё время напрашиваются, возникают, заставляют думать, принимать решения и действовать так, как действовали они, отстоявшие нам жизнь…
Что знает нынешнее поколение о тех людях по рассказам, книгам или кино? Только в общих чертах: была война; наши отступали до самой Волги, несли большие потери; потом погнали немцев до Эльбы. Там была встреча с американцами, шедшими с запада. Да, ещё наши взяли Берлин… Всё.  Поверьте, – это типичный ответ восемнадцати-двадцатилетних граждан Украины. Типичный, но не поголовный. Это ответы родившихся уже не в Советском Союзе, а на его расчленённом теле. Те люди встречали 24-ю годовщину Великого Октября на фронте. Современные «защитники» отметили такую же годовщину “независимой” Украины. Как это было – вопрос другой.
Из оставленных воспоминаний бойцов 974 ОКШРС мы знаем, что в её составе из трехсот человек численности было 17 национальностей. География – весь Советский Союз! Межнациональной, языковой проблем – не существовало. Рота – одна семья! Какие задачи выполняла рота, какое она имела назначение?
Если очень коротко: наведение и поддерживание в исправности телефонной линии связи между передним краем, флангами участка фронта и командными пунктами дивизии, армии, фронта. Линии подвешивались на деревянных шестах, вбитых в землю, болото, снег и представляли собою медный оголенный провод. Кабель, большей частью, был только в названии роты. Протяжённость таких линий связи была различной: от двух до 20-30 километров. Незыблемое правило было одно: после постановки задачи, то есть получения приказа, связь должна быть наведена в кратчайшие сроки, а повреждения устраняться немедленно.
Вы читаете эти строчки, за окном тишина, перед вами яркая настольная лампа, в соседней комнате слышна музыка: там смотрят телевизор… На протяжении всей войны, исключая редкие случаи передышек (было и такое!), звучала совсем другая “музыка”. Не описано ни единого случая введения в действие линии связи в спокойной обстановке. Все работы выполнялись под орудийно-миномётными обстрелами, трижды проклятыми бомбёжками, ружейно-пулемётным огнём и преодолением минных полей. Особенно трудно было наводить связь при форсировании рек, в частности Днепра, польской Вислы, рек Германии… Связь должна быть во что бы ни стало!
Я хотел бы добавить к сказанному, прозвучавшее после войны, высказывание Георгия Константиновича Жукова. У него спросили: «Скажите, когда Вам было труднее всего?». Спрашивающий имел в виду операции, которыми руководил (в которых побеждал!!!) Жуков. Георгий Константинович призадумался и ответил:
– Труднее всего? Когда был без связи…
Смотрю на миниатюрные радиостанции, пристроенные ниже левого плеча у современных командиров, начиная от командира отделения, и думаю: “Вот тогда бы так!” Решение командира в бою должно выполняться незамедлительно, а тут порывы линии от непрекращающегося обстрела, и надо идти в пекло, найти повреждение, устранить его, проверить связь. Такое бывало по 10 – 15 раз за время только одного боя! А сколько их было за всю войну! Сколько исхожено при постановке линий связи, сколько выбегано, сколько преодолено ползком! А потом снять линию и установить на новое место. Намного больше расстояния от Волги до Эльбы! Были потери. На войне не без убитых. О них и сейчас читать больно. Но боевой дух, любовь к великой Родине, ненависть к фашистам – всегда были с бойцами, определяли их действия, укрепляли веру в победу правого дела.
Можно (да и нужно!) отметить роль командиров и старших, и младших. И грех было бы не сказать о роли партийной и комсомольской организаций роты. Коммунисты, и это не просто слова, всегда были впереди, во всём были примером для рядовых красноармейцев. А высшее командование пользовалось особым почётом и уважением. Отмечу (обязан отметить!) хотя бы двумя штрихами личность командующего армией генерала Горбатова. Однажды, не помню по какому случаю, отец, добрая ему память, рассказал мне то, что сам видел и что знали многие о Горбатове, в высшей степени человечном офицере. Беречь жизнь людей – была его главная заповедь. Выполнение директив Ставки – само собой разумеющееся. После ранения он ходил с палочкой, и были случаи, когда он строил высших офицеров, распекал нерадивых, а особо “отличившихся” бил в строю этой самой палкой! И не было никаких жалоб! В Берлинской операции армия Горбатова перекрывала путь отступления фашистам, желавшим сдаться не русским, а нашим союзникам. Хорошо зная ситуацию на месте, вопреки директиве Ставки, Горбатов приказал сначала организовать мощную линию обороны на пути выходящих из Берлина фашистов и не ошибся в расчётах. Последние, вместо объятий союзников, получили объятья смерти. Сколько жизней советских воинов сберёг этот легендарный военачальник! Ведь оборона – не наступление!
   Сам же Горбатов попал в немилость к Сталину за такое "самоуправство“ и его имя не звучало в одном ряду с другими выдающимися военачальниками. И только после смерти Сталина о нём  ”вспомнили“. С 1954 по 1958год Герой Советского Союза, генерал армии Александр Васильевич Горбатов командовал войсками Прибалтийского военного округа. Всю свою жизнь он отдал служению Родине. Вечная ему память — говорят фронтовики. О Горбатове в рассказе будет ещё несколько строк. Можно писать много, но тех, кто его знал уже нет.
Перечитывая содержание тетради, должен отметить высокий дух бойцов в тяжёлой борьбе с захватчиками. Нет, не показной, как сейчас многие думают. Кто не боится смерти? Только полный дурак. Но не было ни одного случая отказа или промедления в выполнении задания, какой бы ни был ад на пути. Связист на виду у противника, у него нет окопа…
Я не специалист и не знаю, много ли было рот награждённых орденами СССР? Полки были, дивизии были, армии были. Рота, с которой прошёл боевой путь мой отец, была награждена орденом «Красной Звезды», а 80 процентов личного состава – медалями и орденами СССР!
В конце своего повествования, я приведу один короткий рассказ, дополняющий и раскрывающий облики удивительных, самоотверженных и героических людей, людей далёких сороковых годов… Итак, пишу от первого лица, не для  дотошных литераторов, а для простых, неискушённых читателей.

*   *   *
Бои в Восточной Пруссии, выпавшие на нашу долю, были тяжёлыми. Обречённые фашисты превратили каждый городок в неприступную крепость, не говоря уже о главной их цитадели – Кёнигсберге, где каждый дом строился, как по заказу, с метровой толщиною стен и окнами-бойницами. Отступать немцам было некуда – дальше только море. Это вынуждало их сопротивляться ожесточённо, капитулировать они подло отказались. Бои шли за каждый дом и не важно, где он находился – в городской черте или в частном поместье-ферме. К этим трудностям добавлялась ещё и весенняя распутица. Как долго, с 21 января по 27 марта, – непрерывные бои! Даже ветераны части не знали такого! Понятие – передовая линия, здесь было неприемлемо. Прошла пехота, а за нею мы, связисты. Но из многих домов, находящихся у нас, как будто бы, в тылу, на нас летели пули. Рота несла потери. Погиб, устраняя повреждения на линии, любимец части молодой боец Четков. Многие были ранены, но всеми правдами и неправдам старались остаться со своими в родной части. Запомнился последний бой в районе городка Хайлингенбаль. До Балтики осталось несколько километров. Вот оно море, уже на виду. Дойти до берега, и операция по ликвидации окружённой Восточнопрусской группировки будет завершена. Обречённые фашисты ожесточённо сопротивлялись.
Мы же почти забыли о своих прямых обязанностях связистов, да и кому нужна связь с голым берегом? А огонь фашистов не утихал. И тогда наш командир обратился к коммунистам и комсомольцам роты:
– Товарищи, давайте поможем пехоте сбросить эту нечисть в море. Нас просят разобраться вон с тем поместьем, там небольшой гарнизон, но бьют гады нашим во фланг. Подойти надо с трёх сторон и заставить их замолчать. Конкретно задачу каждой группе поставлю позже.
На операцию вызвался идти весь личный состав роты… Даже были обиды:
– Всю войну вместе, а теперь только партийные и комсомольцы?!
Все ж таки пришлось оставить ездовых при лошадях, охрану возле обширного ротного имущества и, естественно, раненых. Изучили визуально местность; каждому была поставлена задача, оговорены возможные ситуации. С наступлением сумерек, по одному, через раскисшее, холодное болото, ползком два взвода подобрались к поместью. Третий взвод вёл непрерывный, отвлекающий огонь по огневым точкам противника.
И вот – решающий момент. В условленное время, залпом, в сторону поместья выпущены три красные ракеты. Бойцы первого и третьего взводов забросали оборону гранатами. А дальше, без паузы, показали, что значит наш рукопашный бой. Атака длилась чуть больше получаса. Девятнадцать фрицев взяты в плен.
Увы, у нас пятеро раненых… И без передышки – вперёд, вперёд к морю.
Утром 27марта 1945 года первый взвод нашей роты вышел к Балтийскому морю. Вдали, на самодельных плотах из пустых бочек, уходили в море сбежавшие “счастливчики”, с надеждой дойти до фатерлянда. Но их уже “утюжили” наши «илюшины».
– Эти дойдут, – сказал командир взвода. Помолчал и добавил: – До самого дна…
Ещё помолчал и с тоном человека, выполнившего непосильную работу, сказал:
– Ну, а теперь – Берлин!
И в Германии бои носили не менее ожесточённый характер. Наша рота, как и прежде, сражалась в составе армии выдающегося полководца Великой Отечественной Войны, Героя Советского Союза генерала армии Горбатова. Великий был человек! Если к другим нашим полководцам красноармейцы относились с уважением и почтением, то Александра Васильевича ещё и любили. Беречь жизнь людей – была его главная заповедь. И при этом блестяще выполнять директивы Ставки. Не всякому такое дано! Под его командованием мы освобождали город Орёл – первый областной центр страны, очищенный от фашистов. С этого знаменательного события в Москве был дан первый орудийный салют. Да, он был первым и стал традиционным в ознаменование других побед Красной Армии. И для меня бои за освобождение Орла стали памятными: я получил первую награду – медаль «За отвагу». А ранней весной 1945-го года ещё одну, уже за бои в Восточной Пруссии – орден «Красная Звезда». Кстати, в то же время, такую же награду присвоили и нашей роте. С тех пор в приказах, где речь шла о нашем подразделении, звучало: – «974-я, ордена «Красной Звезды», Отдельная кабельно-шестовая рота связи…». Не так уж много было рот, заслуживших такую честь…
В пригороде Берлина армия Горбатова взяла в кольцо мощную группировку фашистов, численностью 60 тысяч личного состава. Нельзя было дать фашистам прорваться из окружения. Это сейчас, когда я рассказываю, всё кажется просто: в кольце немцы, а вокруг плотно стоят наши. Как и во многих случаях на войне, сплошного фронта не было. И в этих условиях связь нужна была как никогда! С каким трудом, через несколько водных каналов, на открытой местности и под непрерывным огнём мы провели две линии связи от командных пунктов к нашей передовой линии! И там же, на передовой, наш взвод вместе с пехотинцами пять дней отбивал вражеские атаки. И как не сказать великое спасибо Горбатову: в самом начале окружения немецкой группировки он приказал, не теряя ни минуты оборудовать надёжные оборонительные позиции. Оборона – не наступление… Поле перед нами было завалено трупами в зелёных мундирах. В нашем взводе только двое раненых. Этот бой мне запомнился тоже: он был накануне первого мая, а второго мая Берлин капитулировал. За взятие Берлина бойцов нашего взвода достойно отметили: нескольким, в том числе и мне, вручили орден «Отечественной Войны» второй степени. После ликвидации котла наша рота прошла второго мая, через поверженный Берлин и без значительных боёв устремилась к Эльбе.
А знаешь, Лёня, какой самый волнительный момент, может за всю войну, я испытал? Нет, не чувство смерти, что была рядом, даже не горькая доля хоронить погибших товарищей, а когда по пути на Родину мы переезжали реку Буг, наши пограничники скромно приветствовали нас. Признаюсь, как и многие я тоже плакал…
Как и на фронте, в мирной жизни отец был впереди. Десять лет руководил заводом. производившим кирпич для треста «Сталинметаллургстрой» в посёлке Ларино. Потом, уже по партийной путёвке, как хороший хозяйственник был директором кирпичных заводов в посёлке Новгородское, что под Дзержинском и на Луганщине, возле Новосветловки. В последние годы работал главным бухгалтером на Торезской мебельной фабрике. Отец везде пользовался уважением и деловым авторитетом. Дети и внуки его любили…. 
Теперь он вдвоём с мамой обрёл вечный покой в городе Торезе. О маме, спасшей нас в годы военного лихолетья, можно писать целую книгу. Мир праху вашему, дорогие родители. Во всём вы были примером для нас и до конца наших дней живёте в наших сердцах… 
Апрель 2017 год.
Этот день Победы…

Когда говорят о Победе в той далёкой Великой Отечественной Войне и добавляют слово – юбилей, как-то становится не по себе. Юбилей – годовщина с круглой датой, торжество, праздник. Но 9-е Мая – это не только радость Победы, это и боль «…со слезами на глазах…» Не было в мире более кровопролитной войны, чем та, поставившая на грань существования целые народы. Десятки миллионов погибших только в нашей Советской стране! Половина страны разрушена, народ обнищал как никогда. Но выстоял народ! Выстоял великий Советский Союз – многонациональная, дружная семья народов. Основной удар фашизма принял он на себя. И решающий вклад в победу, ценой невероятных потерь в той мировой войне, тоже внёс наш народ. Красная армия – символ страны социализма, освободила государства восточной Европы от коричневой чумы.
А какую же роль в мировой катастрофе играли западные капиталистические государства, теперь кричащие, вслед за Соединёнными Штатами, что они победили фашизм? Если смотреть правде в глаза – они способствовали фашизму совершить преступления против человечества. Одни увидели в Гитлере будущего хозяина и закрывали глаза на все его злодеяния, другие потакали ему, рассчитывая столкнуть в кровопролитие Германию и Россию. Война ослабит и тех, и других, а они, потирая руки, будут ждать результата. Мюнхенский сговор с Гитлером дал фашистским нелюдям все карты в руки. И уж потом, не торопясь, почти в самом конце войны, открыли второй фронт в помощь истекающему кровью СССР. Но, а когда в Арденах немцы прижали союзников, то те взмолились: выручай, Красная Армия, отвлеки на себя фашистские дивизии, иди в наступление. Наши войска уже были в Польше и к наступлению только готовились, но, не раздумывая, пошли на выручку союзникам, по сути, без должного тылового обеспечения пошли в наступление. Не вспоминают об этом бывшие союзники. Только в Польше полегло шестьсот тысяч наших сыновей! Забыли об этом поляки? Вместе с фашистами нашу кровь проливали мадьярские хортисты, румынские дивизии, итальянцы и даже испанцы, принимавшие участие в блокаде Ленинграда. Теперь они об этом не вспоминают. А Чехословакия на полную мощь своих заводов снабжала гитлеровскую армию. Чехи, вы имеете совесть?! Поставьте памятник Маршалу Коневу на место! Не берите пример с Польши! Можно привести не один десяток случаев забывчивости нынешних политиков и безмолвного соглашательства обывателей из этих стран. Такое уже было в тридцатых-сороковых годах прошлого столетия. И чехам, да и другим славянским народам напомним слова Юлиуса Фучика: «…Люди, … будьте бдительны!..»
А Россия не закроет глаза на происки современных глашатаев пресловутой «демократии». Забывчивость, естественная или мнимая, ведёт к новым трагедиям… Да, мы горды подвигом наших предков. Да, у нас «…никто не забыт, ничто не забыто!..». И мы отмечаем День Победы, как дань людям сороковых годов, ценою своей жизни подаривших жизнь нам, людям двадцать первого столетия. Мы никогда не забудем и вас, беззаветные труженики тыла, давшие в руки своим защитникам оружие Победы! И отмечать этот день будем всегда с великой благодарностью ко всем, кто принёс Победу, и в этом юбилейном, и во все последующие годы, весной  9-го Мая, в веках!

Май, 2020 год. 

Какие разные люди…

Мы с женой люди пожилые, видели много на своём веку, многое запомнилось, но не обязательно самое яркое, а и совсем, казались бы, обычные, рядовые случаи. Жена моя вспоминает, по рассказам своей матери, как в ту войну к ним на постой поселили двух немецких солдат и какие с ними сложились взаимоотношения, представляющие редчайшее исключение. Квартировали они недолго, шёл 42-й год, и их отправили на восток, откуда мало кто возвратился. У одного в Германии осталась семья, маленькие дети. Он каждый день приносил что-нибудь из своего пайка, угощал двух маленьких русских детей. Тогда и грамм хлеба был на вес золота… Возьмёт младшую на руки, гладит по головке и шепчет: “Киндер, киндер…”, а у самого слёзы на глазах…
Я немного старше жены, мне пришлось испытать иные отношения к нам – детям в той же проклятой войне. Отец ушёл на фронт, а мы – мать и двое пацанов, пешком по оккупированной территории, из Донбасса добирались в Полтавскую область к родственникам в село.  В селе, всё-таки, можно было выжить…
И вот, почти добрались, переходим по мосту через речку Псёл. На мосту полицай.
– Кто такие, откуда?!
Мать объясняет.
– А! Донбасские злыдни!
Хватает меня, младшего, и через перила в речку. Как мама успела вцепиться в меня – не знаю. Криком кричим, а полицай пытается меня вырвать. Потом смилостивился, пропустил. Правда, мама получила два раза сапогом…
Жизнь прошла. Родителей давно нет. Спокойно и мы доживём…Так нет! Опять война, только враги другие.
Лето 2014 года. Больницы переполнены ранеными ополченцами. Соседи, жители посёлка собирают кто что может для раненых. Сосед на своей “газельке” отвозит собранное в больницу. Чтобы ускорить отправку, расклеиваем объявления с указанием куда и в какое время приносить передачи. На следующее утро все объявления сорваны, а жена водителя “газельки”, всхлипывая, рассказывает:
– Вечером пришли двое здоровенных мужиков, взяли моего за грудки. ”Если ты – говорят – ещё раз поедешь к недобитым “сепарам” в больницу, то тебя просто некому будет оплакивать…“И, всё таки, помощь возили. Только не так наглядно…
Прошло три года. Три тяжёлых года. Историки потом расскажут, а дети и так запомнят…
Из тех лет отмечу только один момент: на Донбассе ни одному слову кровавого президента Украины не верят. Врёт и перед камерами, и с высокой трибуны ООН, и с других площадок. Но один раз сказал правду и выполнил обещание: “У нас дети пойдут в школу и в детские садики, у них (в Донбассе – авт.) они будут сидеть в подвалах”. Так и делал этот человеконенавистник.
Война стала “вялотекущей”. Меньше, чем в 14м году, но люди гибнут каждый день. В том числе – дети. Конца кошмара пока не видно. И вздумалось моей дорогой жене, по примеру знакомых, получить на той стороне нашу законную пенсию. И я поддался на уговоры. Не буду описывать все мытарства и унижения, которые выпали на наши души. Вот только одна картинка, которая потрясла меня.
На обратном пути домой, в нашу Донецкую Народную Республику, въезжаем на украинский блокпост. Поведение военного персонала однозначное – они хозяева Донбасса, да и Донецк вот он, на виду. На бетонном длинном заборе, ограждающем блокпост, большие красивые плакаты, восхваляющие Украину. Запомнился один: солдат держит на руках милую девчонку. Ну почти копия советского воина-освободителя с девчонкой на руках в берлинском Трептов-парке. И надпись: “Защитим жизнь наших детей!”
Дальше проверка документов и багажа. Рядом с нами досматривают приличный внедорожник. Мы смотрим и ждём, когда возьмут наши паспорта. Водитель внедорожника открывает багажник, проверяющие осматривают содержимое; вынимают картонный коробок.
– Что это? – Вопрос к водителю.
– Памперсы.
– Для кого? – Водитель замялся, не ожидал, наверное, такого вопроса.
– Детям.
– Детям?! Для детей они слишком большие, знаем каким детям! Пройдёмте!
Через четверть часа водитель возвратился бледный, подавленный и… без памперсов. Медленно тронулся, уехал.
Следующий – молодой и подвижный, любезный хозяин “девятки”, даже без просьбы, открыл багажник и начал что-то объяснять. Проверяющих заинтересовал свёрток в полиэтиленовом пакете. Там была колбаса. Длинные, толстые, увесистые палки.
– Знаете сколько можно провозить?
– Не…
– Теперь будете знать!
Таможенник (или кто он?) берёт одну палку, наотмашь бьёт ею любителя украинской колбасы по голове и выбрасывает колбасу за обочину дороги.
– Не нажрётесь никак! Езжай!..
Мы не везли ни памперсы, ни колбасу. К нам вопросов не было. На самом выезде из украинского блокпоста, на бетонном блоке, занимающем почти половину проезжей части дороги, краской аккуратно выведена надпись: “Вас приветствует банановая республика!” За три дня пребывания в почти цивилизованной, “европейской” стране, я в первый раз невольно улыбнулся. Есть же и среди ненавидящих нас люди с юмором…
И пусть простит меня читатель, что мой рассказ не блещет высокой художественностью. Ведь и авторы, тоже, такие разные люди. Главное сейчас – чтобы они писали правду…

Январь 2017 г.

 «Учительница первая моя…»

Нельзя сказать, что только раз в году, в преддверии весеннего женского праздника я вспоминаю тех женщин, которые оказали заметное влияние на мою судьбу, характер, наклонности, а также на осознанное восприятие действительности с позиции патриота своей Родины. Речь не идёт о близких и родных людях – матери, сестре, жене… Но каждый раз, в начале марта, вспоминаются дорогие, полузабытые лица, голос и какие-то особенности поведения моих учителей. Это они, выполняя свой профессиональный долг, неся в сердце непоказную любовь к детям-школьникам, никого из них не выделяя и никого не унижая, привили нам любовь, уважение к живущим рядом с нами. Воспитали у нас высокое чувство Родины.
Первая учительница… Далёкий, послевоенный, сорок седьмой, голодный год… Каким чудом сохранилось, и кто делал это фото, размером 6 ; 9 сантиметров, где все мы, первоклашки, рядом с Юлией Трофимовной, не приложу ума. Она была высокой молодой женщиной с очень отзывчивым характером. Теперь, кажется, – одежды у неё была только одна смена – серое осеннее пальто, такая же юбка и кофта. Вот такой её облик остался в моей памяти.
Во всём остальном нам она была как мать, как няня, как подружка. Это она научила нас читать и писать, любить книгу. Сейчас уже не помню с какого класса, но у нас были  уроки пения. Смешно теперь, но почему-то с Юлией Трофимовной мы разучивали и пели, совсем не детскую, а её любимую песню. Мелодию помню и сейчас, слова, конечно, помню не все. В запеве там шла речь:“…как в степи, степи сожжённой прорастал дубок…”. А в припеве была вся суть:
“Я люблю, – но об этом никто не узнает,
Я люблю, – это счастье растёт вырастает,
Наши чувства крепки, как степные дубки,
Я люблю и душа расцветает”.
Но мы, несмышлёныши, так и не узнали, кого же любила наша первая учительница. Но любовь к песне на всю жизнь привила нам она…
Тогда не было у нас ещё телевидения, да и радиоприёмники были в редкость, зато была художественная самодеятельность. И почему-то культивировалась она не в нашей семилетней школе, а в единственном на весь посёлок (две тысячи дворов) клубе. В основном, пели песни. И что примечательно, даже в шестом-седьмом классе многие ходили на «самодеятельность» самостоятельно, по привычке, без Юлии Трофимовны, у неё были новые малыши. В знаменитости из нас не вышел никто, но теперь уже, слушая многих талантливых артистов – спутников нашей жизни, сожалею, что судьба не дала расцвести одному истинному таланту из нашего класса. Это Гризоглазова Лиля, солистка нашего хора. Несравненный голос, сильный, звонкий, мелодичный. И слух у неё был отличный. Но тогда не искали талантов… А жаль. Песня, где она солировала:
«Летят, мелькают вёрсты,
Но где же тот перекрёсток?
Где ждёт меня, где ждёт меня моя
Необходимая, любовь навеки!»
 – сейчас не поётся, но в её исполнении осталась в душе на всю жизнь. Спасибо вам дорогие женщины! И пусть эти два маленьких эпизода из чужой, невыдающейся жизни, разбудят ваши воспоминания о прекрасном. Оно не только вдали, оно рядом. Да! В женщине, данной нам Богом!

Март 2018 год.

 «Учитель! Перед именем твоим…»*
(Памфлет)

Две недели ожиданий письменного ответа на своё обращение к организации, призванной обучать и воспитывать молодое поколение, казались вечностью. Просьба Захара Теребенина была пустячная: предоставить электронные адреса хотя бы центральных школ в городах и районах Республики, куда редакция литературной газеты рассылала бы своё издание. Ответ пришёл. Объёмное описание на двух страницах сути закона о народном образовании со ссылками на всевозможные параграфы и пункты закона о том, что можно читать школьникам. В конце приписка, дескать, школьные библиотеки могут самостоятельно выбирать и приобретать литературу для чтения. Слава Богу, запрета читать «неклассиков» нет. И это воодушевило Теребенина. Правда, в полученном документе-отписке не дано ни одного электронного адреса, о которых он просил, и добрый Захар подумал: адреса-то пишутся на латыни, наверное в министерстве нет машинок с латинским шрифтом или нет людей, знающих этот несвойственный восточным славянам шрифт.
Если гора не идёт к Магомеду, то Магомед идёт к горе. В последующие дни Теребенин руководствовался этим мудрым восточным изречением. Посетил несколько школ, но удовлетворения не получил: руководители учреждений народного образования были в отпусках, а младшие сотрудники брать на себя ответственность за «рассекречивание» адресов не желали.
Начался учебный год, и Захару удалось по телефону пообщаться с двумя знакомыми директорами муниципальных общеобразовательных учреждений… Да, засилье иностранных слов, даже не учитывая принесённых компьютеризацией, обрушилось даже на святая-святых – школу. К слову: «муниципальная» с иностранного – «самоуправляющаяся». Перевод точный, а суть?..
Обе: и Галина Николаевна, и Мария Павловна – директора школ, расположенных в разных городах Республики, рассказали Захару о своей загруженности школьными и «околошкольными» делами. Рассказы идентичные. Каждая поведала о массе бумаг, поступивших из Министерства образования, ГорОО, Службы по делам детей, Центра занятости, Фонда по потере трудоспособности, Министерства юстиции, Управления полиции, Санэпидстанции, налоговой и прочих служб. На все бумаги и сообщения надо подготовить письменные ответы и быть готовым к плановым и «спонтанным» проверкам. Хозяйственные проблемы директоров несколько отличались разнообразием. У Галины Николаевны большая школа и заботы большие, соответственно. К традиционным заботам добавилось новшество: установить на входе и на этажах шесть(!) самооткрывающихся дверей, таких, как в супермаркетах. Что примечательно: никто и не спрашивает об источнике финансирования всех предписаний. Оно и понятно: муниципальная, значит, самоуправляющаяся, а может уже и самодостаточная? Деньги с родителей учеников на школьные нужды брать запрещено, вот если родители сами выполнят нужную работу… Но её обязательно оформить актом!..
У Марии Павловны школа поменьше, на окраине посёлка. Отопление – централизованное, об автоматически открывающихся-закрывающихся дверях она и не слышала. Всё остальное, только в меньших масштабах, характерно и для её школы.
Захар записывал, задавая наводящие вопросы, а мысль настойчиво укоряла его:
    – Не отнимай время у занятых благородным делом людей!
А рука всё писала, писала… Обе знакомые отметили, как бы подчёркивая свою личную значимость, что у рядовых учителей-предметников задачи намного легче: распечатать министерскую программу обучения на год (200-300 страниц), оформить её отдельным «изданием» и поставить на полку. На основе этой программы надо создать рабочую учебную программу по предмету, расписать календарный план на год. Распечатать методические рекомендации по предмету и прочее, прочее, прочее…
Бедные классные руководители! Помимо бумаг по предмету, должен быть, так называемый, творческий проект по классу; план профилактической работы по всему учебно-воспитательному процессу; план работы с родителями; проведение и оформление протоколами родительских собраний; социальный паспорт класса; график посещения учащихся на дому… Многое Захар не успевал записывать, кое-что непонятное пропускал, но зато узнал новое для него слово: «кейс» – плоский, замыкающийся чемоданчик, в котором хранятся все перечисленные, и не только, бумаги.
Захар, со школьных лет близко общался с учителями и не понаслышке знал жизнь школы. Он был поражён услышанным. И его жена – учитель, и её коллеги, да и он сам, когда-то работавший учителем труда в школе, не знали и не мыслили о таком «опекунстве», свалившемся на школу в наши дни.
Галина Николаевна пригласила Захара приехать к ней в школу, пообщаться с педколлективом. Непосредственный контакт – условие успешной работы газеты. Для редакции это закон. Не вариться же в собственном соку, подобно диванным созерцателям-толкователям нашей жизни. За полчаса до начала уроков Захар был уже в красивой трёхэтажной школе. Его встретила завуч, Елизавета Петровна. Она принесла извинения директора и сообщила, что Галину Николаевну срочно вызвали в ГорОО, а потом она обсудит вопросы в санэпидстанции, ведь в школе есть столовая для детей. Ещё ей обязательно надо зайти к пожарникам – выяснить, когда можно забирать отданные на проверку огнетушители и «утрясти» вопрос об оплате услуги…
Завуч пригласила Захара в свой кабинет, смежный с учительской комнатой, предложила располагаться, еще раз извинилась, теперь уже за себя, и вышла по своим делам. Дверь в учительскую осталась открытой. Там уже были несколько учителей и к началу занятий подходили другие. Теребенин углубился в чтение принесённой с собою интересной книжки о хазарах и не подавал вида, что проявляет интерес к разговорам женщин-учителей. Они же не замечали его из соседней комнаты или просто не обращали внимания на присутствие гостя Елизаветы Петровны. Вскоре и она зашла в учительскую. Разговор между коллегами о житье-бытье не прекращался. Зашла ещё одна женщина. Все как-то притихли и после взаимного приветствия выделился голос Елизаветы Петровны, обращённый ко вновь пришедшей:
– Дарья Ивановна! Да на Вас лица нет! Заболели, что ли?
Ну что могла ответить Дарья Ивановна, если она, да и коллеги тоже (отметил Захар) выглядят как их мужья-шахтёры после ночной смены в забое и только что пришедшие домой… Отдать должное женщинам – в их причёске и одежде изъянов Захар не заметил. Дарья Ивановна попыталась улыбнуться и успокоила коллег:
– Елизавета Петровна, всё в порядке. Вот посмотрите: почти закончила составлять и печатать план работы на первый семестр. Жаль, закончился картридж в принтере, а так осталось-то всего около двадцати страниц напечатать. Управлюсь, а уж потом отосплюсь, буду как огурчик!
Слова Дарьи Ивановны ни у кого не вызвали сострадания, а тем более улыбок. Наверно было взаимное понимание, как у бойцов на передовой линии фронта – там тоже у всех одна судьба…
Наступила тишина и как-то неожиданно, взрывоподобно выделился голос единственного в учительской комнате мужчины – преподавателя информатики, который, из-за дефицита учительских кадров, проводил уроки и по физике:
 – Эврика! Я много думал и теперь знаю, как избавиться от всех бед, преследующих педагогику и нашу школу, в частности!
Все взоры учителей были обращены к молодому преподавателю. Даже появились улыбки: какую, мол, нелепицу выскажет новичок. А он вдохновенно, опасаясь, что его остановят, начал выкладывать:
 – На маленьком кристаллике, размером с двухрублёвую монету, можно вместить все знания, полученные каждым из нас в институте. С помощью других, таких же миниатюрных устройств, всё накопленное в кристалле, в любой последовательности или фрагментарно можно озвучить или в письменном виде переслать учащимся на их домашние компьютеры или ноутбуки. Учащийся, то есть школьник, усваивает присланные знания и дистанционно отвечает на заданные вопросы, отправляя ответы на центральный компьютер, назовём его школой. Компьютер каждому выставляет оценки, заносит их в свою память, а в конце четверти или семестра выдаёт письменное уведомление об успеваемости ученика. Можно в течение года вообще отказаться от бумаги. С вас же министерство тоже требует или письменный, или электронный отчёт о вашей работе! Но тут главное: отпадает проблема нехватки педагогических кадров! Правда, заменить преподавателей физкультуры пока нет возможности, а предметников – нет проблем! Отпадает забота о содержании школьного здания, хозяйственные расходы резко сократятся. Стоп! Извините, упустил: культмассовую работу на цифру в настоящий момент тоже не переведут. Количество управленческих бумаг тоже сократится, как следствие сокращения управленческого аппарата. Хотя…
Автоматический звонок, безупречно соблюдающий регламент школьного дня с точностью до секунды, прервал яркий спич в честь будущего педагогики и напомнил учителям, что надо идти на уроки. К детям. И, всё ж таки, последнее слово, на то она и завуч, принадлежало Елизавете Петровне:
– А детей воспитывать, учить быть людьми, создавать наше будущее, любить ближнего и свою Родину – поручим тоже компьютеру?
Как бы там ни было, но учительницы расходились по классам с журналами в руках и улыбками на лицах…
Директор школы, Галина Николаевна, по телефону извинилась перед Захаром за своё отсутствие и сообщила, что с утра посетила только ГорОО, а ещё надо зайти… и продолжила перечисление заведений. Своих три урока она ещё утром поручила «заполнить» молодому учителю информатики… Он-то и наставлял детей уму-разуму, согласно своему пониманию и образованию…
Начало учебного года. Сущий ад. Потом будет легче. Учитель втянется в размеренную работу, но направляющая, контролирующая рука всегда будет висеть над ним, как дамоклов меч, не позволяя учителю быть личностью. Психика учителя под бременем инструкций…
Теребенин вспомнил изречение объединителя всех германских земель, первого канцлера Германии Бисмарка, что историю творит не Бог, не царь, не полководец, а школьный учитель. В его руках – будущее народа. Знают ли об этом те, кто «учит» учителей?..
Домой Захар ехал с тяжёлым чувством. Он, воспитанный на традициях советской школы, с глубоким уважением вспоминал всех своих учителей, которым никто не мешал отдавать свои знания, свою душу детям. Никто не унижал их высокое достоинство всевозможными «улучшениями», а также прессом тотального контроля, который превращал нынешних педагогов в живое подобие роботов. На сегодняшней встрече кто-то в шутку сказал, что если и дальше так пойдёт, то дети в школе будут мешать учителю работать… с бумагами. Да, в каждой шутке есть только доля шутки…
*Н. А. Некрасов.

Август-сентябрь 2019 год.

Сельская учительница
            «…И вечный бой, покой нам только снится…»
Александр Блок               
               
Поезд монотонно выстукивал свою дорожную песню. За окном знакомый донецкий пейзаж. Посадки по обе стороны железной дороги прерываются на время, чтобы открыть даль полей, просящих в это засушливое лето хоть немного влаги, благодатного дождя…Мимо пролетают небольшие полустанки с расположенными рядом или вдали шахтными посёлками, обозначенными с незапамятных времён шапками-терриконами, что уже, зачастую,  до половины заросшими неприхотливой белой акацией.
Окна в вагоне открыты, но всё равно жарко…На более-менее крупных станциях поезд останавливается на несколько минут, кто выходит со своим багажом, кто начинает с нами свой путь. Вместе с другими в наш вагон зашла женщина, которую я никак не ожидала увидеть здесь. Она была директором нашей поселковой средней школы, а видела я её в последний раз пять лет назад на выпускном вечере своего сына. Меня она узнала сразу, как только мы встретились взглядами. Ещё бы: мы в те годы очень часто и тепло с нею общались.
– Лидия Андреевна, здравствуйте! Присаживайтесь, здесь свободно.
Её уставшее лицо озарила непоказная улыбка. Она села, поставила дорожную сумку ближе к себе, поправила складки платья и вздохнула с облегчением.
– Рада Вас видеть, Лидия Андреевна, куда путь держите?
– К дочери в гости. Она загружена работой, а ещё собирается на какие-то курсы повышения квалификации и приехать сейчас домой не может, а я вот выбралась. Хоть повидаю, а то мы всё больше по телефону общаемся.
– Лидия Андреевна, сын мой Алёша, Ваш воспитанник, уже заканчивает институт. Приезжая домой, он с большой теплотой всегда вспоминает Вас. Говорит, что таких как Вы энтузиастов мало сейчас. Таких, мол, только в старых советских фильмах увидеть можно… Всё вспоминает, как Вы хлопцев обои клеить и парты красить учили. Пришел тогда весь в краске, но счастливый! Так эти обои никто не портил, а парты никто не царапал, потому что делали ремонт своими руками… Да разве только это! А походы по родному краю, школьные праздники, разнообразные кружки и главное – интересные уроки… Наша школа для детей – золотая страница жизни.
Наверно Лидия Андреевна не первый раз слушала такие дифирамбы в свой адрес. Я же сознательно не касалась темы обидной для всех жителей посёлка, чтобы лишний раз не причинить боль Лидии Андреевне. А дело в том, что наша школа была одной из лучших в районе. И вдруг, как гром с ясного неба: статус школы руководство понизило. Была средней, стала неполной средней. Не хватает, мол, учеников, чтобы по положению была средней. Педагогический коллектив, естественно, сократили, но хуже другое: дети своё образование заканчивали уже на выезде. Каждый день поездки туда-сюда, времени для учёбы в обрез, качество знаний уже не то. В своей школе – одна семья; в другой – наши дети новички, “инородное тело”. Детская психика с трудом приспосабливается к таким переменам. А почему бы не сделать исключение для поселковых и сельских школ, снизив минимальную численность учащихся, не понижая статуса учебного заведения? Шахты выработались, а люди-то в посёлках живут, но как производственники – ушли на второй план. Работают кто где сможет. А дети, – наше будущее, – страдают. Несправедливо!    Я давно живу в другом месте, но обида за школу всегда со мной.
– Лидия Андреевна, а есть ли надежда, что школа вновь станет полной средней? – осторожно спросила я.
– Надежда всегда должна быть, – и несколько уклончиво добавила:
– Более того, в благополучном исходе правого дела должна быть уверенность. Всё возвратиться “на круги своя”, Марина Викторовна.
Я и не подозревала, что Лидия Андреевна знает и помнит моё имя-отчество и была приятно удивлена.
– А повоевать пришлось много и долго… И все эти годы мы не только верили, но и работали не покладая рук.
При этих словах лицо её покрыла тень грусти, как будто задели что-то больное, растревожили рану.
Она задумалась, ушла в себя, на минуту отвернулась к окну. Губы её дрогнули.
– Трудно пришлось, но боролись мы, повторюсь, за правое, жизненное дело. Нас услышали и поддержали. Ещё бы несколько лет назад это было бы невозможно, но сейчас на многие вещи смотрят уже по-другому. Значит есть справедливость, просто её нужно отстоять. Не бойтесь говорить о проблемах, иначе их никогда не решить…
Кроме нас двоих сидящих за столиком у вагонного окна, в наше купе подсели молодые люди, по разговору, предположительно, муж и жена. Их заинтересовал негромкий наш разговор, они прекратили своё общение и с интересом, молча, слушали нас.
После небольшой паузы Лидия Андреевна продолжила:
– Мне повезло, потому что рядом люди работают не только ради зарплаты. Они любят своё дело и творят всё с душой. И педколлектив, и родители. Рядом с такими я просто обязана быть такой же. Донимают, правда, бумаги, отчёты, проверки… Бюрократизм пока не побеждён. Мы зарываемся в этих бумагах, а дети растут и взрослеют, изменяются. Что-то мы им недодадим из-за непродуктивной нашей бумажной “обязаловки”… Все учителя загружены отчётами, мониторингами и прочей писаниной. Приходится, большей частью, брать эту работу на дом.
– А дома семья, – заострила я ситуацию, – как домашние к этому относятся?
Ответ вылился в новый монолог: сколько я помню, Лидия Андреевна всегда отвечала так, что из сказанного ею новых вопросов не выудить.
– Учитель – это не профессия, это образ жизни. Человек, решивший стать учителем, сознательно подписывается под тем, что он уже себе не принадлежит. У него Вани, Пети, Вовы, которые заставляют за них волноваться; сидеть вечерами на телефоне и обзванивать родителей; решать детские проблемы, мирить, объяснять, ругать, будить совесть, побуждать к учению… А ещё есть некоторые родители, не понимающие, что вместе с детьми растёт количество проблем, соответствующих возрасту ребёнка. И это естественно: грамоте людей учат, а вот родителями быть – пока что нет.
Наши попутчики переглянулись, а Лидия Андреевна, будто бы на уроке, продолжала:
– Неестественно другое: встречается разный подход к пониманию роли педагога у отвечающих за народное образование. Учителю не нужны надсмотрщики, ему нужны помощники… Настойчивостью, подключением кровно заинтересованной общественности мы, кажется, добились понимания у руководства. А сколько поездок, сколько походов по учреждениям, объяснений, просьб...А как часто: и то нельзя, и то неправильно, а это пишется не в такой форме; а Иван Иванович уехал и будет только через неделю… Хождение по мукам форменное. Одно вдохновляет: всё делаем только ради детей, ради нашей смены…
После небольшой паузы добавила:
– И я не умею по-другому. Знаете, меня когда-то учили, что равнодушие – это душевная подлость. Можно к чему-то относиться хорошо или плохо, принимать или отвергать, но никогда не относиться равнодушно. Особенно это непростительно по отношению к детям…
Если бы не конечная остановка, думаю – мы ещё долго бы общались. Но на вокзале Лидию Андреевну уже ждала дочь, а у меня каждая минута была на счету: в тот же день я должна была уехать обратно. Прощаясь, Лидия Андреевна передала привет моему Алёше и пригласила меня посетить нашу школу:
– Там, на пришкольном участке, дети посадили фруктовый сад, а рядом со школой всем миром построили отапливаемый спортзал. Со многими пообщаетесь. Кстати: среди молодых учителей есть выпускники нашей школы.
Наши попутчики приготовились выходить и женщина с глазами, выражавшими одновременно восторг и уважение, а может быть, и зависть, обратилась к Лидии Андреевне:
– Извините нас, невольных слушателей, но в нашу бы школу такого директора! Удачи Вам!..

*   *   *
Я пообещала Лидии Андреевне приехать в школу. Но совершенно случайно и, как я понимаю, в неподходящее время, приехала в родной посёлок. Ноги сами несли меня в школу. Я остановилась у входа… Каникулы, отпуска… Конечно, никого вокруг не было. Не знаю почему, но у меня полились обильные слёзы. Ко мне подошла откуда-то взявшаяся женщина, вероятно из технического персонала школы, и озабочено спросила:
– Женщина, вы наверно здесь учились?
Я кивнула утвердительно, не в силах что-либо ответить, а она, как экскурсовод продолжает:
– Посмотрите на вывеску! Да вытрите слезы, вы же так не прочитаете, что на ней написано! А впрочем… не вы первая, многие плакали, а я вам сама скажу: наша школа вновь стала средней!

Июнь 2018г.

Жизнь, отданная людям
(Путешествие в прошлое или рассказ-элегия).
 
Люди раздали, закрепили за каждой весомой профессией или выдающимся событием один день в году. Один из них считается Днём учителя. Люди чествуют в этот день человека, который отдаёт им всю свою жизнь без малейшего перерыва на выходные дни, на нерабочее время или на отпуск. А ему общество посвящает только один день… Не поворачивается язык сказать: «профессия учитель». Учитель – звание, Божье предназначение. А знания детям дают преподаватели-предметники, но в каждом из них, в разной степени тоже есть Учитель.
И вот теперь, когда наступает придуманное календарное событие, как подарок учителю, я с новой силой вспоминаю те дни, когда мне приходилось быть рядом с УЧИТЕЛЕМ. Долго я рылся в моих старых бумагах и нашёл то, что искал. Предлагаю вам разделить со мною мои чувства, мой восторг и мою печаль.
Было время, когда самой надёжной и срочной связью был только телеграф. Я получил телеграмму от близкого мне человека, приятеля нашей семьи Николая Ивановича. Он приглашал приехать к нему в гости пообщаться. Вот он, проклеенный полосками с буквами бланк телеграммы, памятная на долгие годы весточка. Кто мой будущий собеседник, я сейчас скажу в двух словах, а о его особенностях – потом уж. Но первое и самое главное – Николай Иванович Учитель с большой буквы. Он завуч нашей поселковой школы, историк по образованию. Мне предстояла встреча с уважаемым человеком, которого многие просто боготворили. Но чтобы не предвосхищать восприятие читателя к моему желанному собеседнику, я обязан сделать некоторую оговорку-пояснение – кто такой Николай Иванович для людей и для меня, в частности. Но прежде, как говорят, два слова о себе. По социальному происхождению, как считалось прежде, я из рабочих. На шахтную пенсию ушёл в 50 лет от роду. Дружу с художественной литературой. Иногда пишу рассказы публицистического характера, иногда о природе. Но в печати их нет. Чтение в нашей среде ушло на задний план. Писать в интернет – всё равно, что лить воду в песок. Вот и пишу изредка что-то автобиографическое в надежде к концу своего пути издать что-то для потомков. Они должны знать нашу жизнь…
И вот такая встреча с Учителем… С Николаем Ивановичем мы давно живём в одном посёлке и сколько я его помню, все односельчане его называли по имени-отчеству, а в его отсутствие – наш завуч. Он старше меня намного, но так, как он был дружен с моим отцом, то и я естественным образом, несмотря на мою молодость, попал к ним в содружество. Отец, сын и общий приятель… Годы между нами ушли как-то на второй план. И мои родные старики, и моя семья давно живём в разных местах, но в родной посёлок, к Николаю Ивановичу, я нечасто, но приезжаю погостить. А на темы для нашего общения жизнь не скупится.
О людях можно писать по-разному, выделяя их особенности даже незначительные. Или не распыляться, а высветить только самое главное в человеке, его суть. Я же, знающий многих даже незаурядных людей, всегда относился к образу Николая Ивановича, как к путеводной звезде. Таков он наш Учитель. Если вы совсем незнакомы с ним, то пройдёте рядом с человеком приятной наружности, ничем особо не привлекающим внимание, разве что обязательным взглядом в ваше лицо, кивком головы или тихим: «Здравствуйте», даже если видитесь вы впервые. К такому человеку невольно проникаешься доверием и расположением. А те, кто его знает, при встрече с ним, как бы преображаются, становятся на ступеньку ниже: на Учителя надо смотреть, подняв голову вверх…
Но ни поведением, ни манерами, ни речью Николай Иванович никогда даже не намекал на свою исключительность. Внимательно, не прерывая, выслушивал любого. И школьника, и односельчанина. А если требовалось – давал ненавязчивые советы или помощь делом. (Об этом чуть позже). Нет, нет! Он не проповедник, как те последователи Христа. Но его главная и не единственная черта, достойная преклонения – человеколюбие. В делах, в поступках, в решениях он никогда не был судьёй, но по любому поводу у него было своё убедительное мнение, рождённое тем же человеколюбием… Об этом никто никогда не распространялся, но почти в каждой семье Николай Иванович был своим, желанным гостем и советчиком. На протяжении длинной вереницы лет его избирали членом поселкового совета, но показной активности при решении общественных проблем за ним не наблюдалось. А может она просто не бросалась в глаза. На всех общественных мероприятиях Николай Иванович стоял как-то в сторонке, не «… жёг глаголом сердца людей». Но что удивительно, решение коллектива никогда не расходилось с его мнением.
Читая эти строчки, можно подумать, что рассказ не о простой человеческой жизни, а о житии святого. Но в наше реальное время так не бывает. Были у нашего наставника и враги. Из приезжих. Назначили директором нашей школы вместо прежнего, другого специалиста – бывшего директора детской трудовой воспитательной колонии. В его характере иногда проявлялись черты не совместимые с педагогикой: самодурство и деспотизм. Время тяжёлое, послевоенное. Кое у кого из руководства остались ещё привычки, методы руководства, присущие ранним предвоенным годам. Не выдержал Николай Иванович «старых-новых» порядков, ушёл рядовым учителем в школу соседнего села. Полгода работал там, пока в верхах не разобрались что к чему. И возвратился он на своё прежне место работы. Должность завуча во время его отсутствия была свободной, никто даже не помышлял о ней. Возвращение Николая Ивановича было тихим, но желанным событием для посёлка и школы.
Сейчас можно удивляться: при нынешней, в общем-то, безбедной жизни, в семьях один-два, редко три ребёнка. В то далёкое, трудное время жизнь восполняла потери в демографии нанесённые войной. Без призывов и особых поощрений во дворах, один за другим появлялись три-четыре, редко – пять, босоногих крикунов. Но жили-то люди в довоенных бараках и даже в землянках военного времени. Жизнь в рабочих посёлках существенно отличалась от городской. Разница чем-то напоминала столицу и глухую провинцию. Во многих сёлах забыли, что такое электричество. Но радиоточки – «Тарелка», были почти в каждой семье. Из них лились рассказы о наших успехах и песни, песни, песни… Наверное больше никто и никогда не увидит такого спонтанного всплеска заботы о жизни в дне завтрашнем, как в то время. Она была продиктована не энтузиазмом, как могло бы показаться, а естественной заботой о потомках. Такова она жизнь. Отличительная черта жилищного строительства тех лет – бескорыстная взаимопомощь. Выходной день тогда был один – воскресенье. Но от ранней весны до глубокой осени на дворовых участках не прекращалась работа и в выходные дни, и в праздники, исключая Первое Мая и Октябрьские дни. А помощников не надо было зазывать: помощь соседу, особенно бывшим фронтовикам, а как обязанность – вдовам с ребятишками – была повсеместной. И в этом деле я всегда видел Николая Ивановича за работой, с лопатой в руках или с другим инструментом.
Надо сказать, что природа у нас сама шла навстречу строителям. Рядом с посёлком были четыре карьера, из которых люди брали сырьё для стройки: песочный, щебёночный; белой и жёлтой глины, а также известковый с обжиговыми печами. И особая гордость – кирпичный завод. Пусть на индивидуальные стройки шёл кирпич не высшего качества, как того требовали металлурги, но на стены домов и опорные конструкции он был в самый раз и… почти бесплатно.
А жизнь ставила всё новые и новые вопросы. И первый среди них для посёлка – где учиться детям. В классах по сорок и больше учеников. Помещения для классов – барачные хибары-комнатушки. Вопрос назревал давно, он не грянул, как гром с ясного неба, но разве всё было под силу разрушенному государству решить в одночасье?! Собралось поселковое, достойное древнего названия, вече. Жители и руководители предприятий решили начать строительство нового, однокорпусного здания школы, теперь уже десятилетки. Конечно же, с одобрения и поддержкой областных властей.
Как оно было и откуда были источники финансирования – не скажу, но к началу третьего года строительства в новых классах было полно детворы. А Николай Иванович? Он преобразился на наших глазах. Из тихого учителя-наставника, не прекращая своей учебной деятельности, он стал активным общественным прорабом стройки – здания поселковой школы. Нельзя объять необъятное, но и упускать значительное в характере уважаемого человека тоже нельзя. Если ещё раз коснуться этой темы, то, положа руку на сердце, надо сказать, что Николай Иванович был выразителем дум и устремлений людей, живущих рядом с ним. Делил с ними, если не сказать, что брал на себя большую часть, общественных забот. Всем своим существом Учитель был рядом с людьми. Всего одним десятком слов он выразил своё отношение к тем, кому мы были обязаны своей жизнью. Эти слова и сейчас во мне.
На перезахоронении в один мемориал павших бойцов Красной Армии Учитель сказал всего несколько предложений. И только они вызвали слёзы у многих из 2000 жителей посёлка. Это были слова, сказанные сердцем…
Я так увлёкся, рассказывая об общественной стороне жизни Николая Ивановича, что боюсь пропустить и не отметить хотя бы двумя штрихами его характеристику, как преподавателя. Несколько раз я имел счастье быть слушателем на его уроках. Нет! Я не был слушателем, я был участником тех далёких событий из его рассказов, воспринимал их сердцем, как сиюминутные. Может быть это моя особенность, но подобное брало меня за душу только на его уроках. Так может преподавать только Учитель!
Примеров умного, взвешенного решения учебных вопросов, как с учениками, так и с учителями у Николая Ивановича предостаточно. Вот один из них. В классах полно переростков, да и второгодники были не в редкость. Война и через годы вносила свои коррективы в учебный процесс. Некоторые классы, особенно старшие, не выглядели как единое целое, разница в возрасте учеников составляла три-четыре года. В такую пору жизни это значительный разрыв. Пришлось решать трудный по тем временам вопрос: найти возможность уменьшить количество учащихся в одном классе до логического предела, соблюдая возрастные особенности учащихся. Вопрос решался на областном уровне и благодаря настойчивости руководства школы был положительно решён. 5-х, 6-х и 7-х классов в школе стало по два. Смешно было слушать, когда старшие по возрасту одноклассники называли младших малышами, а то и вовсе шпаной. Попутно решался и кадровый вопрос. Учителей и так не хватало, но были же преподаватели согласные работать сверхурочно, за дополнительную плату. Самым трудным был вопрос – как совместить учебное время школьника со свободным временем учителя. В решении этой проблемы Николай Иванович исполнил ключевую роль…
Получив телеграмму-приглашение, я пару дней улаживал какие-то пустячные дела и вот, наконец, выхожу из автобуса в центре нашего посёлка. Ничего подобного не ожидал я увидеть даже во сне, если вообще это возможно, когда остановился перед необъяснимым. Ко мне навстречу бежала соседка Николая Ивановича. Не шла, а бежала старушка его лет, с лицом, излучавшим ужас и горе. Я остолбенел. Мыслей, догадок – никаких, да что же это с Васильевной, что с нею случилось? А она подбежала ко мне, прижалась, и я с трудом уловил смысл её слов: «Николая Ивановича вчера похоронили…»
Я вынужден извиниться перед читателем, что может быть неуместно в такой ситуации вспоминать Маяковского: «Потолок на нас пошёл снижаться вороном…» На меня в тот момент свалилось всё небо. А рядом молча стояли мои попутчики-пассажиры. Они уже знали о случившемся.
В тот день я не пошёл на кладбище. Долго молча проклинал себя за опоздание посмотреть в глаза живому, любимому человеку.  Да разве мог я предположить такое?..
К тому же мучил вопрос: а принёс бы я, остающийся, ему, уходящему, облегчение?..
К вечеру, когда посёлок обмывало закатное солнце, я поднялся на правый бугристый берег речки, делившей поселение вдоль пополам.  У нас там, на скальном выступе, было облюбовано место, откуда мы с Николаем Ивановичем взирали на нашу природу и где было сказано так много добрых слов о людях. Теперь я один смотрел на школу, так органически вписавшуюся в нашу жизнь. Её большие окна отражали лучи пурпурного заходящего солнца, а мне казалось, что внутри здания полыхает огонь. А может, так оно и было? Учитель ушёл от нас, но своё горящее сердце, как Данко, оставил потомкам навечно…

Октябрь, 2021 год.


Зри в корень!..

25 января… Яркое зимнее солнце, снег лежит толстым ковром, мороз двадцать градусов. Сижу в тёплой квартире и просматриваю новую почту от авторов нашей литературной газеты. Все стихи о пришедшей в наш Донбасс после Рождества настоящей зиме. Искристый снег, мороз без ветра, ласковое солнышко… Красота! И стихи красивые, так и просятся в печать. Помещай их в любой сборник, дари людям наслаждение… Но наша «Боевая литературная газета» преследует иные цели. У нас война, гибнут люди. Мир бурлит, каждый день может стать судьбоносным для всех. Авторам, которых напрямую не затронула война, хочется радости, наслаждений. Между строк в стихотворениях поневоле просматривается естественный эгоизм. Как точно определил Окуджава, раскрыв нам, что каждый пишет, чем он дышит. Редакция газеты дышит болью за наш Донбасс, ежедневно подвергающийся обстрелам. Гибнут защитники, гибнут мирные гражданские люди… Потерпите, восторженные лирики, дождёмся мирных дней…
25 января… А сегодня же день Татьяны! Бросаю всё, обнимаю свою Таню. И, чтобы не забыть, обзваниваю всех знакомых Татьян, пишу коротенькие поздравления и отправляю по электронной почте. Чувство выполненного долга вызывает удовлетворение…
К нам стучат в дверь. Таня на кухне, она явно не слышит стука. Не отрываясь от компьютера, кричу:
– Заходите! У нас открыто!
Не заходят. Подхожу, открываю дверь и не верю своим глазам. Передо мною давняя наша близкая знакомая коллега-педагог. Десять лет мы не виделись или около этого… С моих губ срывается традиционное:
– Сколько лет! Сколько зим! Заходите, Анна Трофимовна!
У меня хорошая зрительная память, но прошли годы, безжалостно изменяющие наши очертания, я и себя не узнаю в зеркале, того молодого, а у неё вид, как будто бы мы расстались вчера. Что в нашей гостье – исключительный феномен или безукоризненное искусство следить за своим обликом?!
Подходит Таня… объятия и безостановочный разговор между ними, как из фонтана, включённого после зимнего сна, стремительные струи. Я для них уже не существую…
За чаем Анна Трофимовна, как-бы, между прочим, задаёт мне вопрос с предварительным вступлением:
– Я случайно узнала, Леонид Викторович, что вы дружите с печатным словом, а значит, знаете больше, чем мы одомашненные пенсионерки. 23-го января по всей России прокатилась волна безобразных, на мой взгляд, манифестаций молодёжи. Такое целенаправленное действо под силу разветвлённой организации, имеющей руководящий центр. Партия, что ли? И чего этим молодым бездельникам не хватает? И главное – как мы дожили до такого позора, кто допустил всё это, кто виноват?
Что я мог сказать учителю, преподавателю истории? Без моего комариного писка об этих событиях и так трубят во всех СМИ, клеймят позором организаторов, упрекают бездумную молодёжь. И всё-таки я решился высказать своё мнение, опираясь на мысли известных всему миру людей.
– Анна Трофимовна, пусть вас не смущает мой ответ, но во всей этой вакханалии, прокатившейся по крупнейшим центрам России, виноваты и мы – сидящие за этим столом.
Моя собеседница сделала удивлённые глаза и вымолвила с недоумением:
– Как это?
По выражению её лица можно было догадаться, что она разочарована, услышав такой неожиданный ответ. Теперь уже мне нельзя было останавливаться. Взялся за гуж…
– Обратимся к авторитетам. Пусть первым будет Козьма Прутков со своим неубиенным афоризмом: «Зри в корень!» На улицу вышли те, кто родился уже не в Советском Союзе, а граждане России, которым не привито чувство любви к Родине, у которых нет ответственности за её будущее. Кто должен был привить им эти качества? Школа, мы с вами. В обществе пока нет ясной идеи, зовущей людей к лучшему будущему. И школа в последние тридцать лет воспитанием граждан, патриотов России, занималась недостаточно. А если и было такое, то, как говорят в народе – для галочки. Результаты налицо… Либералам, дорвавшимся до власти, разграбившим великую страну, не нужны думающие люди, не нужны патриоты. Поэтому школа, с тех пор, и существовала для проформы. Писать научился? Считать умеешь? – хватит с тебя. И не собирался я вас просвещать, но кое-что сказать теперь просто необходимо. Кеннеди президент США, тот, кого расстреляли, сказал: «Отсутствие мечты губит народ». Это известно давно, он только озвучил эту истину коротко. А школа, подчиняясь правящим верхам, не прививала эту мечту. А правители типа Горбачёва, Ельцина и прочих чубайсов об этом и не думали. А виноват всегда крайний, стрелочник, говорят в народе, то есть школа и, повторюсь, мы с вами. Ещё Бисмарк, первый канцлер Германии, наставлял власть имущих: «Историю творит не царь, не полководец и даже не Бог, её творит школьный учитель». История, в его интерпретации – будущее нации, народа. А в заключение приведу слова французского писателя-антифашиста Анри Барбюса.
Я попросил извинения у моих слушательниц и пошёл в свой «кабинет» искать дословную мысль писателя в первоисточнике. Все пять минут моих поисков женщины молчали…
– Вот послушайте, – обратился я к ним: «Школа – это мастерская, где формируется мысль подрастающего поколения. Надо крепко держать её в руках, если не хочешь выпустить из рук будущее». А комментировать происходящее лучше словами народной мудрости: «Пожар легче предупредить, чем потушить». Меня же убивает одна мысль: неужели те, кто правит народом, образованные люди, не знают эти простые истины? Или они считают, что Русь ещё недостаточно настрадалась? Умышленное или нет, но это похоже на предательство. Больше добавить я ничего не могу.
Анна Трофимовна помолчала и как-то придавленным голосом вымолвила:
– Спасибо, Леонид Викторович, заставили меня задуматься.
Всё течёт, всё изменяется. Через два дня от яркого искристого снега не осталось и пятнышка. На моём термометре – плюс пять. Непредсказуемые причуды природы! А вот в жизни хотелось, чтобы всё было максимально предсказуемым и текло, изменяясь в лучшую сторону. Перекрестись, мужик, не жди, пока грянет гром…               
               
Январь 2021 год.


Язык и Родина

В человеческой сути есть понятия и признаки, определяющие высокое звание человека – венца творения природы. И первое, самое главное из них, – это чувство Родины. Оно присуще всему живому на Земле, но только человек может осознанно, благодаря своему исключительному развитию, осмысленно выразить своё понятие Родины, так как он единственный из живых существ обладает речью, а речь, в свою очередь, способствует развитию мышления. Мышление же требует называть действия, предметы, явления и ощущения своими именами – названиями. И все эти понятия, тесно связанные друг с другом, побуждают развитие умственных способностей человека. Только человек может выразить и сформулировать главное: а что такое Родина?
Это и место рождения человека и его предков, то есть географическая сторона вопроса; это и люди, рядом с которыми он живёт; это и память о своих предшественниках, подаривших ему жизнь; это и язык – один из главных признаков Родины. Язык, позволяющий общаться с себе подобными, язык, хранящий в себе тысячелетиями приобретённые и накопленные знания о сущности жизни. У каждого народа по его историческому месту обитания – свой язык. Он является важнейшим признаком понятия «Родина».
Родным языком для людей, живущих в Донбассе, является русский язык. Живущие здесь греки родным считают греческий язык, татары – татарский, а евреи – еврейский. Конечно, после русского языка, здесь достаточно распространён родственный с ним украинский язык. Все языки имеют свои достоинства, свою историю. 
Великий русский язык… Один из богатейших языков мира, бездонный кладезь народной мудрости, точный в выражениях, богатый оттенками, украшающими предмет или действие, или картину явления. Мы не будем повторять ставшую классической характеристику русского языка, данную Иваном Сергеевичем Тургеневым – её знает каждый школьник. Но скажем, что потенциальные возможности языка – благодатная почва для рождения великих мастеров слова – писателей и поэтов. Вот только несколько имён, украсивших русский язык своими произведениями. Тот же Тургенев и Гоголь, Чернышевский, Достоевский и Лев Толстой, Горький и Шолохов, и многие, многие другие. Они закрепили в своих произведениях богатство народной языковой мудрости и на её основе создавали русский литературный язык.
Всё в мире слов взаимосвязано: и воздействие народного языка на литературный язык, и обратное влияние тоже. Но и то, и другое – это один язык – русский. Литературный язык, благодаря писателям и поэтам, имеет устоявшиеся правила использования, не противоречащие, а дополняющие народный язык. И, благодаря учёным-специалистам, в области языкового общения возникла и получила развитие наука – языкознание, создавшая и закрепившая правила и нормы литературного языка. Наши дети в школах обучаются речи именно по этим, проверенным жизнью нормам и правилам.
О величии русского языка сказано в книгах многих наших соотечественников. Но здесь мы приведём одно из высказываний человека «со стороны», знатока русского языка, французского писателя Проспера Мериме, отметившего в одном предложении только две особенности нашего языка: «Русский язык – язык, созданный для поэзии, он необычайно богат и примечателен главным образом тонкостью оттенков». Пусть это частичное определение богатства русского языка станет в нашем коротком очерке отправным пунктом для освещения самой характерной стороны любого языка – поэзии. О, тут есть чем гордиться русским людям!
 «Поэзия – это не «лучшие слова в лучшем порядке» – это высшая форма существования языка». Эти слова принадлежат поэту И. А. Бродскому. И это определение мы дополним ещё одной цитатой из сочинений ливанского писателя Халиля Джебрана: «Поэзия – это поток радости, боли, изумления и малая толика слов из словаря». Русская поэзия занимает яркое, весомое место в мировой поэтике. Поэтическое слово, благодаря своей краткости, точности и вдохновляющему звучанию стоит на первом месте нашего воспитания. От колыбельной песни родной мамы до значительных произведений русских поэтов-классиков многое остаётся в памяти потому, что рождалось, чтобы поселиться в людских душах. В «Слове о полку Игореве…» есть неприметная (речь только лишь об одной!) строка, а сколько выражает она чувств, любви и боли в душе русского человека!
 «… О Русская земля, ты уже за холмами еси!». А сколько мы помним строчек из других, многочисленных произведений русских поэтов, наставляющих нас на путь истинный и, что особенно, – не в поучительной форме, а словами, которые срастаются с нашей душой и там обретают своё пристанище. А если поэтические строчки облачены в музыкальное сопровождение, стали песнями, то им суждена очень долгая жизнь. И даже немузыкальные строчки великого Грибоедова вот уже два столетия живут в народе несмотря на то, что время их рождения сейчас считается глубокой стариной. Прекрасное вечно!
Великие Пушкин, Лермонтов, Некрасов и другие знаменитые русские поэты воздвигли не только себе «памятник нерукотворный», они создали живой памятник русскому языку, не стоящий на пьедестале, а живущий вместе с нами, составляющий особенную, характерную черту русского народа.
Жизнь не стоит на месте. С развитием науки, непредвиденному даже фантастами накоплению знаний, за последнее время человеческая общность заметно изменилась. Обширные международные связи, совершенствование технологий общения, не говоря уж о стремительном развитии техники, с головокружительной скоростью изменяют нашу жизнь. И язык претерпевает существенные изменения. Но его основа остаётся незыблемой! Изменения, в основном, выражаются в пополнении словарного запаса, заимствованного из других языков. Подумать только: в последнем издании «Словаря иностранных слов в современном русском языке» под редакцией Т. В. Егоровой их числится сто тысяч! От древнегреческих до современных англоязычных. И они имеют полное право быть в нашем лексиконе, но применять их надо только тогда, когда в русском языке, пусть даже и не одним словом, им нет одинакового по смыслу и значению русского слова. Если язык народа, от засилья иностранных слов, потеряет свою самобытность, то можно ожидать, что и сам народ ждёт та же участь. Константин Георгиевич Паустовский – великолепный знаток русского языка и знаменитый советский писатель, дал своё определение значения языка для жизни общества: «Истинная любовь к своей стране немыслима без любви к своему языку. Человек, равнодушный к своему языку, – дикарь. Его безразличие к языку объясняется полнейшим безразличием к прошлому, настоящему и будущему своего народа».
Привить любовь к великому русскому языку – одна из важнейших задач общества и его управляющего органа – государства. Не просто объявить: «Год русского языка» и организовать диктант для любителей отличиться своей грамотностью. В детских садиках, в школах не грех бы ввести культ русского языка как основного составляющего понятия – Родина!
Боевая литературная газета с самого начала руководствуется этим принципом, и он органически вписывается в задачу патриотического воспитания молодёжи и прививает чувство любви к Родине не только школьникам, но и защитникам нашего Отечества.
Любите, уважайте, боготворите наш великий русский язык!         

Февраль, 2021 год.

Стимул
Время идёт, близятся новогодние праздники, а четвёртая, последняя страница «Боевой литературной газеты», редактор которой Захар Теребенин – пуста. Редакторский портфель полон, но что выбрать? Много стихов о личной любви, о майском цветении, об июльской жаре или стихов-рассуждений домашних патриотов о войне. И как люди могут писать о том, чего никогда не видели, что не пережили? Но все строчки от чистого сердца. Хоть это успокаивает, но в газету, которую читают на передовой, да и дети в школах, такие произведения помещать нежелательно. Есть хорошие стихи талантливых авторов, но три страницы газеты им уже отданы… Голова идёт кругом.
Набирая для печати какую-то приемлемую находку, Захар услышал голос жены:
– Когда ты закончишь тарахтеть «мышкой» (Захар печатает одним пальцем на экранной клавиатуре), займись ремонтом стула. Придут гости, и кому-то не на что будет присесть.
– Какие гости? Новый год – семейный праздник, да и есть же у нас пять вполне приличных стульев! – Захар хотел было перевести «проблему» в шутку – он согласен, мол, лично встречать Новый год стоя. Но всегда незримо присутствующий при нём Козьма Прутков уговорил Захара промолчать:
– «Не шутите с женщиной – ваши шутки глупы и неуместны!»
Пришлось отставить печатание, перенести работу с газетой на потом и приступить к составлению плана ремонта злополучного стула.
Это мягкое, передвижное место для сидения развалилось уже давно, и момент его выхода на «пенсию» крепко запомнился всем обитателям гостеприимной квартиры. Как-то в гостях у Теребенина был его товарищ Юра Ткаченко. Сидят, пьют чай, обсуждают вопросы составления отчёта о спортивном туристском походе. За столом, напротив Юры, приобщилась, тоже с чаем, дочка Захара Наташа. Девочке три годика, смышлёная такая, смотрит на неустанного рассказчика Юру, проявляет интерес к беседе. А её папа уткнул голову в путевой дневник, ищет какую-то запись. И вдруг какой-то, нехарактерный для жилого помещения, шум. Захар поднимает голову… За столом только они вдвоём с дочкой. Секунда удивлённого молчания и Наташа выдаёт:
– Папа, а куда делся дядя Юра?
А дядя Юра подаёт голос из-под стола:
– Да здесь я, здесь, сейчас увидите!
Не выдержал стул эмоционального рассказчика, развалился по некачественной склейке на части.
Позже Захар отремонтировал кое-как стул, но по прямому назначению его уже не использовали. Он занял видное место в спальне, и на нём всегда лежала или висела повседневная, «не гардеробная» одежда. Эх, надо бы давно выбросить все эти видавшие виды стулья и купить новые. Но… Это «но» преследовало Теребенина всю жизнь, постоянно с ним надо было считаться, вернее – считать его. И постоянно заниматься ремонтом всевозможной бытовой, и не только, техники. Вот откуда у русского человека такие, непревзойдённые другими народами способности к ремонтам. Спрашивают как-то у него:
– А вы всё можете ремонтировать? – Последовал гордый ответ:
– Всё!
– И даже часы? – Вопрос в надежде услышать – нет.
– Всё могём, лишь бы топором можно было подлезть!
Вот такие они Ивановы, Петровы, Сидоровы… Теребенины!
К Новому году Теребенин, теперь уже капитально, отремонтировал стул; успел напечатать газету; передать её бойцам на передовую. А заодно, как всегда, по устоявшейся традиции – в доме сияет нарядная ёлочка; после резкого звука вновь кричит троекратное «Ку-ка-реку» восстановленная китайская игрушка – петушок. Кричит полноправно даже в нынешний год крысы. Стулья Захар выбрасывать не будет: на них иногда сидели такие люди! Шампанское, под бой курантов, Захар пил вдвоём с женой… 
Январь 2020 год.

Предновогодние приключения или                «Долго будет Карелия сниться…»

Когда наша грузовая «Татра» на приличной скорости выписывала немыслимые пируэты по заснеженной, но уже укатанной карельской дороге, я до боли в руках сжимал какую-то ручку на внутренней стороне двери в кабине и невольно просил водителя:
– Осторожно, Вася, чуть тише! Не торопись!
У Васи был незамедлительный и резкий ответ:
– Не каркай!
И машина мчалась дальше, на поворотах-виражах прижимаясь к дороге, подобно мотоциклистам в цирке, взбирающимся на центробежном ускорении до вертикальной стенки манежа. И всё-таки пришлось замедлить ход и даже остановиться. Впереди в кювете, справа от нас, на боку лежала грузовая автомашина-будка, из тех, на которых развозят разнообразные продукты по магазинам. Рядом стояли ещё две автомашины: грузовой газик-вездеход и зиловский грузовик-самосвал. Вокруг было много людей. Как оказалось, кроме ехавших, пришли ещё с десяток мужчин из близлежащего посёлка.
Водители грузовиков соединили тросами все три машины гуськом (цугом – говорили в старое время извозчики): впереди ЗИЛ, посредине ГАЗ и дальше объект беспокойства – лежащая на боку машина. Вася не предлагал свою помощь, так как просто не имел на это права: в кузове нашей машины, за семью печатями, в ящиках был секретный груз. Инструкция запрещала нам любые мероприятия с использованием гружёной автомашины.
На удивление, тянущие автомобили почти не буксовали на укатанной снежной дороге, но и сдвинуть с места автобудку не могли. Тогда начали вытаскивать беднягу рывками. Сдадут назад, а потом на всём газу – вперёд. И тоже безрезультатно. И вдруг, после очередного рывка, ЗИЛ покатился вперёд, а за ним и «газик», правда, только передняя его часть – мотор и кабина. Машину разорвали по раме на две части… Среди тихой, завораживающей своей красотой карельской тайги, резко выделился надрывный голос водителя «газика», проклинавшего всё на свете, на соответствующем таким моментам языке. Мы подошли к «владельцу» груза и его водителю:
– А ведь пустую машину на колёса всем миром точно бы поставили, почему же не разгрузили? Человек, сопровождавший груз, виновато, по секрету, зная, что мы здесь совсем случайные люди и сейчас уедем, сказал:
– Машина загружена ящиками с водкой. Если я её просто открою, то эти молодцы, он кивнул на местных, её «разгрузят» полностью.
Нам осталось только посочувствовать неудачникам. Проезжая мимо разорванного «газика» Вася сочувственно сказал:
– Много я видел всяких аварий, но такую… и придумать немыслимо!
К вечеру, 30 декабря, мы благополучно прибыли к месту, где находился испытательный полигон для гидроакустической аппаратуры, принадлежащий ленинградскому номерному предприятию. Слева, вдоль нашего пути, в трёх километрах финская граница; справа – огромное, по нашим понятиям, озеро с вмёрзшими в его лёд тремя судами-лабораториями. Встреча была радостная, тёплая. Многих сотрудников ленинградского предприятия мы знали по предыдущим встречам. Они часто приезжали в наш тёплый, южный Таганрог, так как нас объединяли производственные связи.
Разгрузились, переночевали. До Нового года ещё несколько светлых часов, зима – тут темнеет раньше нашего. Зная это, я – непоседа и любитель путешествий, решил немного погулять, ознакомиться с окрестностями. Взял наше «охранное вооружение» – тульскую одностволку, несколько патронов, заряженных пулями-жаканами.
Местные предупредили: не дай Бог встретиться с волчьей стаей, у них сейчас «свадьбы», так что ружьишко не помешает. Я вышел на лёд озера и шёл по его равнине, любуясь окрестными видами.
Карельские красоты давно описаны, о них пели песни, они вдохновляли поэтов и художников. Меня, южанина, возбуждала красота и необычность окружающих сопок, обилие хвойных деревьев и… полная тишина на таком огромном пространстве…
Пройдя по льду километра три-четыре, остановился послушать тишину. Не знаю, может моё ещё школьное увлечение лабораторными работами по физике и химии, на которых я был главным «заводилой», пробудило во мне неумирающий интерес к эксперименту, и вечное: а что будет? – породило вопрос: сколько секунд пуля-жакан будет лететь вертикально вверх, а потом назад если выстрелить «в белый свет, как в копеечку», но вертикально, как уж получится, вверх? Авантюру подогревали идеальные условия для «эксперимента»: ясный день, полное безветрие, абсолютное, если не считать себя, безлюдье и идеальная поверхность для фиксации «приземления» двадцатиграммового жакана. Очень кстати, а может одной из слагаемых причин для «эксперимента», был секундомер – мой рабочий инструмент, случайно составивший мне «компанию» в прогулке.
Итак, ствол как можно точнее вертикально вверх; выстрел; пошёл отсчёт целых и десятых долей секунды. Этот отсчёт мог оказаться последними мгновениями моей жизни… Как я так мог поступить?! – в Таганроге меня ждут жена и маленький сын…
Не буду врать, не запомнил время полёта пули, зато и сейчас помню, и вижу, как в полуметре от меня с глухим ударом и треском образовалась во льду воронка глубиною больше ладони. Смешно, но в тот миг я и не подумал, что двадцать граммов свинца, пролетая мимо непутёвой головы, подарили мне жизнь, заодно показав, на что они способны…
Молча дошёл до берега, выбрался с трудом по глубокому снегу на кромку обрыва, перевёл дух и окунулся в мир обитателей лесного приволья. Сначала увидел белочку. Долго наблюдал, непроизвольно следуя за нею. Она с дерева на дерево, а я по глубокому снегу… Потом были какие-то птицы, похожие на скворцов. Позже узнал – дрозды. Они громко решали между собою какие-то вопросы, наполняя тишину резкими криками. Потом снова были белочки, уже две, но не в паре, а каждая сама по себе. Объекты беличьего внимания – шишки. И рядом с белками порхали какие-то маленькие пичужки, подбирая зёрнышки с «барского стола». Около часа ещё просто любовался природой, но пора и возвращаться. Знаю: слева длинное озеро, а за озером граница. Иду, пробираясь к озеру и вдруг вижу: на снегу человеческие следы. Поперёк моему движению. Свежие следы на целом, глубоком и нетронутом снежном покрове! Волнуюсь, подхожу ближе, смотрю – следы мои! Волнуюсь ещё больше: значит заблудился и, к счастью, дал круг. Опять же к счастью: путь назад «нарисован» на снегу. Теперь уже иду по своим следам назад. Отмечаю: тут видел чёрных птичек, похожих на скворцов; вот тут смотрел белочку, тут… почему-то обрыв. Так внизу озеро! На ледяной берег озера спустился по обрыву, когда было уже темно. Стою, рассуждаю: перейду озеро – попаду к пограничникам. Документов при себе нет… И не кинулись ли на полигоне искать пропавшего… Пошёл дилетант-путешественник на прогулку…
Возвратился на берег, поднялся выше посмотреть тёмной ночи в глаза. И увидел вдали, будто бы за озером, огоньки. Пойду, всё-таки там люди… Прошёл с полчаса и обрадовался: огоньки-то на наших застывших до весны судёнышках!.. К жилкомплексу полигона, на берегу, прибыл за час до Нового года. Никто не заметил моего отсутствия, а я никому ничего и не рассказывал. Да и что рассказывать: случиться может что угодно, а может и не случиться. Но такой радостный праздник обязательно будет всегда! Встречайте, вот он на пороге, Новый год!..

Ноябрь 2018 г.


«- Да, были люди в наше время…»
(М. Ю. Лермонтов «Бородино»)
Удивительные люди военные лётчики – мужественная, настоящая элита армии, общества. Мне выпала честь общаться со многими из них на протяжении трёх лет моей срочной службы в Советской Армии. Считаю долгом и большой честью, коротко, рассказать об одном замечательном человеке, лётчике, образ которого достойный стать героем больших литературных произведений.
Было время перехода винтовой авиации на реактивную тягу. Совсем другая техника, возросшие скорости, а люди-то – всё те же… Наша истребительная авиадивизия уже освоила первые реактивные МиГи, более того – успешно применяла свой боевой опыт в Корее. В то время советские асы имели за плечами колоссальный боевой опыт Великой Отечественной Войны, но уже половину лётного состава составляла послевоенная молодёжь, та, что дала нам Гагарина и других советских космонавтов. Общался я с лётчиками, в основном, по радио, но были и личные встречи. О некоторых из них меня так и подмывает упомнить в этом коротком рассказе, но сначала небольшое отступление.
МиГ-15 и МиГ-17, бывшие тогда на вооружении, ещё не имели бортовой системы «слепой» посадки. Как временный выход, была срочно разработана и принята на вооружение наземная радиолокационная система посадки, в которой оператор посадочного радиолокатора давал команды лётчику, чтобы тот точно по курсу и глиссаде* вышел на взлётно-посадочную полосу. Мне повезло: я – радиолюбитель, удовлетворял требованиям к оператору посадки в техническом аспекте. А о тонкостях действий пилота при посадке нам рассказывали сами лётчики. Более того – один раз, мы – три оператора, по очереди, как пассажиры, прокатились на маленьком ЯК-12 с заходом на посадку, чтобы хоть как-то, сидя в кабине тихоходного самолётика приобщиться к сути дела. А, впрочем, бесполезно: всё равно, что по книжке научиться управлять самолётом.
Тогда летчики-истребители летали очень много. На аэродроме базировались три полка, а это почти около сотни самолётов. И всем лётчикам надо было летать, чтобы всегда быть в форме. Есть сравнение: как скрипачу нужны ежедневные упражнения в игре, так и лётчик должен летать как можно чаще. И ежедневные полёты днём, ночью, а особенно в утренние и вечерние сумерки – наиболее сложное время суток для полётов, проводились чётко по расписанию, как приём пищи в столовой. Проблем с горючим не было, да и желание летать не отнимешь. Мы привыкли к сплошному авиационному гулу: наш локатор располагался около средины взлётно-посадочной полосы (ВПП), всего в 75-ти метрах от её осевой линии. За три года службы мы – расчёт посадочного радиолокатора, не допустили ни одного ЧП, где была бы наша оплошность. Прошли годы, а я с гордостью вспоминаю то время, отданное служению Родине. Время, давшее мне счастливую возможность общаться с замечательными людьми.
Как у оператора посадки у меня был один недостаток. Школу-десятилетку я закончил с украинским языком обучения и на русском, принятом в авиации, говорил с небольшим акцентом. Лётчики знали меня по этому признаку и мне не надо было, даже, называть свой позывной.
Однажды к нам в наше расположение приехала целая делегация лётного состава, убедиться в надёжности и возможностях системы посадки, а заодно и познакомиться с личным составом нашего расчёта. Их интерес понять легко: посадка – важнейший компонент полёта, а кто же помогает им её совершать? Мы уж старались, как могли. Конечно же, из-за большого уважения к таким гостям, да и самим не ударить бы в грязь лицом.
– А кто из вас «тры»? – спросил высокого роста лётчик в кожаной лётной куртке.
Вопрос-то странный и неожиданный. Потребовалось разъяснение, и меня, обладателя донецкого суржика, представили этому офицеру.
– Молодец. Я тебе доверяю.
Я совсем растерялся и просто, по-граждански ответил:
– Спасибо.
Уже позже я узнал, что благодарил меня командир лётного полка полковник Литвиненко. Легендарная личность! Мало кто знал о его военных подвигах, сам он, как все настоящие фронтовики, не страдал возвеличиванием своего «Я». И если есть такое понятие – непоказная скромность – так это была его отличительная черта. Если уж и заходили разговоры о военных событиях, то из его уст слушатели знали одно: да, он был там…
Звание Героя Советского Союза лётчикам-истребителям присваивали, как правило, за 25 сбитых фашистских самолётов. Литвиненко получил это звание за 17 воздушных побед. Громил фашистов, управляя не истребителем, а… воздушным «танком», самолётом-штурмовиком ИЛ-2.  Воздушные бои – это была его «побочная» работа, а основная – удары по наземным позициям противника и его технике. Об этом он тоже не распространялся. Я не встречал в своей жизни более простого, скромного человека, дававшего собеседнику возможность чувствовать себя равным в разговоре с ним… Герой Советского Союза!.. Высокого роста, худощавый, чуть сутуловатый. Внимательный, но не «пронизывающий» взгляд. Речь его была отрывистой, но не громкой. И в то же время каждая реплика несла уверенность в сказанном. Какой жизненный опыт надо было иметь, чтобы каждая фраза вызывала уважение и доверие! А было ему тогда от роду 35-37 лет не больше. Молодые лётчики боготворили его, но при нём не делали и намёков на его высокий авторитет. И в этом тоже была его заслуга. В компании боевых товарищей ничем не выделялся, разве что ростом. Любил юмор, отпускал забавные, не острые шутки.
Я был дежурным по штабу и стал невольным слушателем разговора между лётчиками. А суть разговора сводилась к тому, что некоторым из них было предложено переучиваться на другой профиль лётной специальности – стать вертолётчиками. До этого вертолёты в войсках только-только начали применяться. Но лётчиков истребительной авиации такая перспектива крепко била по самолюбию. Пропадает имидж «крылатого» человека… В беседе выделяется размеренный голос Литвиненка:
– Всё понятно. Вертолёт отличная машина. Где захотел, там и сел. Одно непонятно: зачем вертолётчикам парашют?
Нет, смеха не было. Были вопросительные взгляды. До такого вопроса тогда ещё никто не додумывался: ведь выпрыгнуть или катапультироваться с вертолёта не позволяют винты. Изрубят в воздухе…
Другой забавный случай, напрямую связанный с Литвиненко, я наблюдал на втором году моей службы, летом. В то время начальники политотделов авиадивизий не были лётчиками, не числились в лётном составе. Это угнетало высоких замполитов: они во всём должны быть примером! Однажды в дивизию приехали с плановой проверкой высокие гости из Москвы. Рано утром и наше, и приезжее начальство уже были на аэродроме. Перед полётами, как и положено, в небо поднялся самолёт-разведчик погоды. Разведал, доложил: погода отличная, видимость сто на сто, как любили говорить лётчики. Мне выпала очередь сбегать за завтраком для нашего расчёта, на КП*, куда нам его привозили из гарнизона. Иду по рулёжке** и вдруг, сзади, как удар грома, звук реактивного двигателя. Поворачиваюсь и… падаю прямо на рулёжку. В пяти метрах надо мною проносится спарка*** МиГ- 15, обдаёт меня горячим воздухом, а перед КП делает крутую восходящую «горку», потом «бочку» с левым вращением вокруг оси несколько раз, и разведчик погоды заходит на посадку. Прихожу в себя и, себе же, в восторге:
– Во! Показал москвичам класс!
Самолёт заруливает на стоянку, а к нему мчит санитарная машина. Я уже рядом, остановился в недоумении. На «спарке» открываются фонари, с места второго пилота аккуратно поднимается Литвиненко, прыгает на плоскость и дальше, по-молодецки, на землю. С передней кабины медики извлекают… начальника политотдела дивизии с обильными следами рвотного эффекта… Что было дальше – я не видел, но на следующий день герои оживлённых гарнизонных обсуждений – два полковника, стали подполковниками. Но служить в нашей дивизии продолжали по-прежнему. Каждый на своём месте.
Через год, в один и тот же день, оба стали полковниками вновь. По моим скудным наблюдениям и общением с офицерами я знал, что ни командир полка, ни начальник политотдела зло друг на друга не держали. Да и в описанном случае они действовали по дружескому согласию. Ну не получилось красиво «покататься» …
Поэтами, говорят, рождаются. Можно оспорить. А вот «…Рождённый ползать, летать не может» – это точно…

КП * – командный пункт.
Рулёжка** – узкая бетонная полоса, параллельная взлётно-посадочной, служит для возвращения самолётов на стоянку после приземления.
Спарка***– двухместный самолёт.               

Декабрь 2018 г.

Такое оно, золото…

Каким бы ни был человек скромным, пусть даже без заметных проявлений честолюбия, в его душе, может быть, на самом дне в очень небольшом количестве честолюбие живёт. Мысль, что ты не должен быть хуже других, возбуждает желание доказать это окружающим. Это стремление считается положительным явлением, и ему мы обязаны и, в том числе, открытиями, достижениями высот в науке, искусстве, в труде и в других сферах человеческой деятельности. А в спорте во весь голос звучит призыв: сильнее, выше, быстрее! Высокие достижения фиксируются, зовут людей покорять новые вершины и разными способами стимулируются. Чаще всего поощрения носят моральный характер.
Туризм, которым увлекались мы, носит в своём названии «спортивный». Как и в любом виде спорта, в нём существует классификация спортивного мастерства (разряды, звания) и проводятся соревнования для выявления победителей в этом специфичном виде спорта, где победителя определяют не сантиметры, не секунды и не килограммы, а преодоление естественных препятствий в пути, грамотное действие в экстремальных ситуациях и другие проявления мастерства. Существует группа авторитетных ценителей, она, как жюри песенных конкуров, и определяет победителей.
А почему бы и нам не сразиться, не доказать, что не лыком шиты?! Собрались мы, проверенные природой бойцы, выбрали трудный и увлекательный маршрут, включили в него участок первопрохождения, дающий плюсы в итоговом зачёте.  Только не сегодня решили, мол, а завтра пошли. Подготовка к походу, пусть не интенсивная, но планомерная, длится минимум полгода. Приобретение картографического материала, изготовление надёжных, основных частей для постройки средств сплава, разработка графика движения с учётом отпусков всех участников будущего похода, да и накопления средств в рублях – всё требует усилий, времени, внимания и заботы.
Маршрут выбран. Он полностью проходит в Тувинской АССР и включает в себя несколько малых рек и Бий-Хем (Большой Енисей). Изюминкой и определяющей категорийность частью похода, включена речка Улуг-О – левый приток Бий-Хема. На ней много порогов высшей категории сложности. На пути нет ни одного населённого пункта, а это тоже плюс к зачёту. Другими словами: группа идёт в автономном режиме, без пополнения продуктами в пути. Расчёт только на себя, на свои силы.
Предваряя дальнейшее описание похода, я осознанно привёл вышеизложенные рассуждения и аргументацию наших действий вот по какой причине. Сразу скажу – кроме меня, руководителя похода, готовившего заявочные документы, никто не знал, что мы участвуем в чемпионате Украины по спортивному туризму. Для всех участников поход был озвучен трудным, но рядовым. Хотя на последнем определении ударение не ставилось.
* * * * *
В обстановке, когда в аэропорту сдаёшь багаж в походных рюкзаках умопомрачительных размеров и веса, не чувствуется, что наступил долгожданный момент, знаменующий собою начало отпуска и начало путешествия. В голове ворох вопросов: всё ли снаряжение взяли? Документы не забыли? Причастных к нашему походу известили? И прочее, прочее, прочее… В то давнее время в небольших аэропортах всё было просто: предъявили билеты, несём все рюкзаки к огромным рычажным весам, кладём на них весь свой багаж. Весовщица взвешивает наш груз, добавляя и передвигая гирьки на градуированном рычаге. Мы окружаем её, интересуясь процессом взвешивания. У нас задача: отвлечь внимание весовщицы разговорами и показным желанием ей помочь. Один же из группы незаметно подставляет ногу под площадку весов, чтобы она не опустилась до отметки, после которой надо делать доплату за багаж. При этом всё делалось естественно и не привлекало внимание весовщицы.
– Какие приятные и участливые ребята! – наверное, думала она. А ребята мигом убирали с весов рюкзаки и сами грузили их на электрокару. Этот приём надувательства был досконально отработан и позволял группе сэкономить энную сумму за счёт Аэрофлота.
И только уже сидя в кресле взлетевшего самолёта к тебе приходит мысль, что все заботы позади и всё «земное» осталось там внизу. Невольно вспоминаются стихи:

Уходим, ребята, в поход.
С тобой, милый дом и работа,
В агентстве Аэрофлота
Оформим на месяц развод.
Нервозные сборы, друзей разговоры,
Их праздный интерес,
Остались под нами, умчались с огнями,
Возносит нас ТУ до небес…

А впереди ждёт неизвестность. Она может быть только в деталях, а всё основное: нитка маршрута, профиль пути, наличие и характер препятствий на пешеходной части, горные перевалы, переправы через реки вброд и, главное для нас, туристов-водников – сплав по горно-таёжной, довольно сложной и опасной реке –  всё известно. Ведь кто-то уже ходил по выбранному нами маршруту и составил подробный отчёт о своём походе, доступный всем желающим для ознакомления. В нашем же маршруте половина пути туристам не была известна, после его преодоления мы с полным правом – первопроходцы. Почётное звание… Но это накладывало на нас дополнительные обязанности по многим аспектам, в частности, на обстоятельный письменный отчёт со множеством фотоснимков, подтверждающих наши действия на маршруте. Забегая вперёд, отмечу: мы с честью выдержали все испытания, выпавшие на нашу долю.
В тот раз в группе были только дончане. Четверо – Владимир Колесник, Николай Фурсов, Александр Вертлиб и я – специалисты по шахтной автоматике с разных предприятий. Наталья – наш завхоз и «кормилица», к технике отношения не имела, зато имела прямое отношение к Володе. Они были влюблёнными молодыми мужем и женой. Надо заметить: сейчас у этой, теперь уже укрупнённой семьи всё такие же тёплые взаимоотношения. И ещё одна особенность: все перечисленные лица были слушателями одной группы начальной туристской подготовки, все они воспитанники нашей донецкой школы туризма. Туристская специальность группы – сплав по горным рекам. Этот вид спортивного туризма сродни полёту на самолёте: и там, и здесь средство передвижения находится во власти стихии и управляется экипажем. И там, и здесь решение надо принимать мгновенно, ведь промедление просто опасно для жизни. Работа экипажей, в обоих случаях, должна быть согласованной и, как говорят в туризме, группа должна быть схоженой. Мы друг друга хорошо знали, и о каждом можно было сказать:
– С ним бы я пошёл в разведку!
Повторюсь, это были люди, об увлечении которых с долей шутки говорилось: спортивный туризм не отдых, а образ жизни…
Был в нашей группе и новичок. Его туристский опыт был ниже нашего, но позволял ему (по требованию «правил…») принимать участие в сложных походах. По специальности Вадим Бережной – врач-хирург. А наличие в составе группы медика, особенно в автономных походах, очень желательно. Кроме его гуманной профессии, у него весёлый, неунывающий характер. Трудно определить, какие человеческие качества важнее в критических ситуациях автономного существования, пожалуй, и его профессия, и его характер дополняют друг друга. Когда после трудного перехода мы становились на отдых, думая только об одном: скорее бы забраться в спальник, Вадим выдавал:
 – Какое красивое место! Мы будем здесь жить, размножаться и умирать!
Настроение и самочувствие от подобных умозаключений резко поднималось. А поводов для его только лишь географических шуток было предостаточно: Саяны очень красивые горы.
В Кызыле, столице Тувы, сдали в камеру хранения большую упаковку с медицинскими препаратами и хирургическим инструментом – Вадим, наверное, не на шутку считал, что в походе он будет постоянно нас оперировать, вправлять кости и лечить от всевозможных заболеваний. По моей просьбе Вадим ограничился минимумом медсредств. В итоге вес его рюкзака уменьшился наполовину.
Там же, в Кызыле, нашли грузовую машину с покладистым водителем. За «свободно конвертируемую валюту» – спирт он согласился подвезти нас к началу пешеходной части нашего маршрута, а это всего около тридцати километров на северо-восток от Кызыла, к подножью хребта Академика Обручева. И бывает же так: мы садимся в машину, а к нам подходит группа туристов, тоже шесть человек, правда у них две девушки. Все из Киева. По масштабам Сибири мы с ними земляки. У них короткий поход: только речка Улуг-О, что дальше за хребтом Обручева. Эта речка – определяющий элемент нашего маршрута, только до неё нам топать и топать, а ещё и сплавиться по одной малой и одной большой реке.
В короткой беседе с киевлянами, пока мы ехали вместе с ними, мы узнали, что девушки у них – мастера спорта по академической гребле, а о сплаве по горным рекам не имели и понятия. Особенно нас удивил тот факт, что руководитель группы, когда-то ходивший в походы, только что демобилизовался со срочной службы в Военно-морском флоте. Другими словами, больше чем четырёхлетний перерыв в туристской практике не позволял ему быть руководителем. Как такую группу на такой опасный маршрут выпустила киевская маршрутно-квалификационная комиссия – остаётся загадкой.
Мы вышли у подножия хребта, а киевляне уговорили водителя отвезти их по горной дороге к началу сплава. Туда почти сотня километров. А наш путь с тяжёлыми рюкзаками (постоянно подчёркиваю – у женщин не более 25 кг!) пролегал по берегам горной, катившейся нам навстречу речке Дерзиг. А потом по её притоку Сайлыг к перевалу на хребте Обручева. Постоянно приходилось перебираться вброд с берега на берег. Идти по одному берегу не давали отвесные скалы то слева, то справа по берегам. Держимся друг за друга за плечи и цепочкой, под острым углом к течению, бредём на другой берег. Благо, глубина небольшая, местами по пояс, и дно галечное, и вода прозрачная как слеза, но течение настолько быстрое, что одному не перейти – свалит.
Трое суток изнурительного пути к перевалу! Погода дождливая, ночью туман и довольно прохладно. Фотосъёмкой фиксируем наши «подвиги» для отчёта. Выглянуло солнце, достаю кинокамеру и… о ужас: нет источников питания. Отложили в Донецке на потом и забыли купить. Увы, значит «кина не будет». Так импортная кинокамера вместе с плёнками и, естественно, вместе с нами возвратилась домой. Выяснять, чья вина не стали: в группе внутренних раздражающих факторов не должно быть. Для эмоций хватает и внешних. Дай Бог, чтобы с положительным исходом!
Горные перевалы (их два) прошли легко: высота всего около двух с половиною тысяч метров. На спуске по северной стороне хребта нас застала холодная, с моросящим дождиком ночь. Разожгли костёр, давай греться, сушить одежду. Наши умельцы решили обогреть палатку горячими камнями, но не рассчитали и разогрели их так, что при попытке перенести камень на мокрой штормовке прожгли её насквозь. Почему пострадала именно моя штормовка, выяснять не стали. Переспали без внешнего обогрева.
Утром спустились в долину, а точнее, на более пологие склоны хребта, где начинается левый приток нашей первой сплавной речки, почему-то с русским названием Шепелек, и путь нам преградил прииск. На нём добывали золото. Ни одного человека вокруг. Несколько драг, бульдозер, горы отработанного каменистого грунта. Ребята кинулись к драгам искать промытое золото. Пришлось их резко остановить, прочитать короткую лекцию, что золото – это зло, и от него все беды. Кажется, усвоили…
Чуть ниже по течению была база золотодобытчиков. Вторая половина августа, а с весны мы были первыми людьми, которых они увидели. Приём нам оказали царский. Поселили на ночь в двух миниатюрных вагончиках, накормили настоящим борщом с лосятиной, а меня с доктором пригласили на дружеский ужин. Всего на прииске было шестнадцать человек. Вадим, как доктор, до ужина успел пообщаться со всеми, каждому из них нужна была консультация, а некоторым и медицинская помощь. Я же общался только с некоторыми таёжниками. Ну как не отметить единственную женщину – повара на прииске?! В своём деле она была просто талант! Звали её, как и нашу единственную, тоже Наташей, и она была нашей землячкой! Из мужчин выделялся начальник прииска, а также сотрудник КГБ – горбатый молчун с глазами, раздевающими тебя наголо. Я уже знал, что такие кадры были на всех государственных приисках. Кажется, об этом я уже где-то упоминал. Начальник пообещал показать нам дневную добычу золота, но горбун запретил. Кто же там был начальником? Зато общение со штатным охотником, добывавшим мясо для прииска, было для нас очень полезным: окрестности он знал, как свои пять пальцев и обрисовал нам ближайший участок нашего пути. Коль зашла речь об охотничьем промысле, то надо отметить, что добытое мясо хранилось в металлических бидонах на дне студёной реки. Холодильников на прииске не было. Охотник, по совместительству, был и хозяином бани. Под открытым небом на каменных подставках стоял огромный круглый котёл, в диаметре больше обычной ванны. По деревянному жёлобу с речки в него подавали воду, а под ним разводили костёр. Вода в котле нагревалась вместе с ветками пихты, а мы, предварительно обмывшись тёплой водой с мылом, по очереди принимали пихтовую ванну. Ощущение непередаваемое!
Вечером мы вдвоём с Вадимом пришли на званый ужин со своим подарком. Но если быть точным, то с двумя подарками. Одним из них был сам Вадим. Как уже упоминалось, он успел показать свои знания и умение как доктор-профессионал. А нашу походную аптечку мы разделили с прииском по-братски. К слову, до конца похода ни у кого из нас поводов обращаться за помощью к доктору не возникало.
Итак, садимся за стол и ставим в его центр наш подарок – две баночки сгущённого молока. Хозяева делают удивлённые лица:
 – Зачем это вы? У нас такого молока навалом!
Отвечаю:
– Такого у вас нет.
Моему ответу не придали значения и принялись угощать нас брагой из всевозможных таёжных ягод. Вкусно, чувствуется хмель, но... не то. Достаю походный нож, делаю в молочной баночке два отверстия, прошу стаканы и чистой воды. После оживлённой беседы воцарилось полное молчание. Смотрят на меня, как на ненормального. Беру баночку и наливаю её содержимое в каждый стакан поровну. Начальник не выдержал, взял стакан, поднёс к носу:
– Спирт! Как это?!
Отделываюсь шуткой, такое, мол, в Донецке молоко... Потом уже рассказал, как обойти Аэрофлот при перевозке легковоспламеняющейся жидкости. Смех и разговоры возобновились с новой силой.
Утром нам подогнали вездеход и повезли за пределы прииска к месту, от которого мы начали сплав по никем не хоженой речке О-Хем... Фото на память, пожелание удачи...
На первом же участке сплава мы умудрились утопить всё мясо, которым щедро одарили нас на прииске. Эта потеря затронула всех, омрачила настроение. Пришлось пересмотреть состав экипажей на катамаранах. Вадим перешёл на четвёрку, а Саша ко мне на двойку. Теперь риск переворота значительно уменьшился. Троим опытным гребцам значительно легче исправить ошибку одного неопытного. В дальнейшем ни одного переворота у команды не было.
Речка О-Хем, по которой мы совершали первопрохождение, для сплава не годилась: сплошные, непроходимые завалы, а по берегам так плотно рос хвойный молодняк, что обносить завалы (заторы) не было никакой возможности. Два раза разбирали и собирали катамараны! По частям протискивались с ними через заросли. Не сплав, а мучения...
На третий день нашего изнуряющего сплава взору вдоль речки открывается приличных размеров деревня. В деревне ни звука. Но удивительно: на нашей карте-топооснове деревня не нанесена. Уже значительно позже, на старой карте я вычитал название деревни – Ойна.
Высаживаемся, заходим в один из домов. Везде разбросаны вещи. Как будто люди в одночасье куда-то убегали навсегда. Другой дом – школа. Три классных комнаты и учительская. Та же картина. На самодельных партах в беспорядке лежат пожелтевшие учебники и тетради. На печке съеденные молью меховые рукавицы. Кто-то положил их сушить, как мы потом узнали, двадцать пять лет назад, а точно - в декабре 1961-го года. Тогда всех жителей деревни Ойна, самолётами АН-2 снежной зимой вывезли ближе к цивилизации, предоставив им жильё и работу. Все жители деревни были староверами. Как всё это было просто... Сформировавшийся веками уклад жизни рухнул в одночасье... Мы, естественно, не могли дать оценку этому событию, но я бы не хотел очутиться на месте тех староверов...
Ещё два дня пути по О-Хему. А потом день сплава по полноводному Бий-Хему и начало пешего перехода на его другой приток – реку Улуг-О. Причалили уже в сумерках к левому берегу на крутом повороте Бий-Хема вправо. Благо, что у нас одна, самодельная просторная палатка из парашютного шёлка на шестерых человек – пять минут ставим и через полчаса спим. Даже ужин не готовили.
Утром разборка катамаранов, упаковка и все прочие походные действия. А после раннего обеда снова в пеший путь. Рюкзаки немного легче, но и силы не те, что в начале похода. Дошли по болотистому бездорожью до начала подъёма на перевал, к вечеру на него взобрались и там заночевали. Перевал по тувинской топонимике носит длинное название – Даш-Тыг-Арыкчаныг-Арт, что в переводе на русский означает – перевал тысячи камней. Название очень удачное, и это подтвердили наши бока: выбрать более-менее комфортное положение для сна, пусть даже не на всей тысяче камней, было невозможно. По этой причине встали утром рано и не пожалели. Глазам открылась изумительная картина: ниже нас, метрах в двухстах, куда ни кинь взгляд, до самого горизонта всё залито плотным белым туманом. Редкие сопки пробиваются выше верхней кромки тумана и выглядят, как экзотичные островки в море... Взошло солнце, и через пару часов от чудного видения остались одни воспоминания. Ещё сутки мы потратили, чтобы дойти до начала сплава по Улуг-О.
Стали на ночёвку, чтобы строить катамараны и отдохнуть, в конце-то концов! Отсюда начинали свой путь киевляне, да и другие группы, оставившие после себя мусорные свидетельства своего «...здесь были…». Надо сказать, что Наташа перевела нас на режим жёсткой экономии в нашем питании. Покупные продукты заканчивались, и мы активно, не прекращая движение, собирали в тайге грибы. Калорийность продукта из них весьма низкая, но желудкам была работа. Мы уже собрались на следующее утро после днёвки становиться на воду, а рядом с нами расположилась большая группа туристов из Одессы. Опять земляки! Мало того, с руководителем – маленькой симпатичной девушкой я был знаком. На всяких туристских мероприятиях в Украине мы с нею встречались и общались неоднократно. Приятная встреча! Да и полезная. Завхоз их группы пообщался с нашей Наташей и надо отдать ему должное – поинтересовался о наших продуктовых запасах. Не многим, но он избавил нас от заботы искать в тайге съедобные грибы. На месте одесситов мы поступили бы точно так же...
Улуг-О, вытекающая из высокогорных болот, сначала спокойная, медленнотекущая река. Потом, принимая два, почти равнозначных ей притока слева, входит в скалистые, невысокие горы и сполна проявляет свой бешеный нрав. С редкими перерывами по течению расположены сплошные, сложные пороги. И так на всём протяжении, почти до слияния с тем же Бий-Хемом. Надо сказать, что от того резкого поворота вправо на север, где мы в первый раз покинули Бий-Хем и начали пешку на каменистый перевал, река описывает громадное полукольцо, а Улуг-О вливается в Бий-Хем, текущий уже строго на юг. Последнее описание предназначено для тех, кому сложно понять замудрённую линию нашего пути, а под руками нет подробной карты.
Пороги на Улуг-О, как и на всех, освоенных туристами реках, имеют названия, присвоенные первопроходцами. О первом пороге с милым названием Катерина расскажу позже. А за ним, после двух или трёх километров спокойного сплава начинается длинный, почти до самого устья реки, каскад порогов, носящих тюркское название: Демир-Сал – (Железный плот). Выделить отдельные пороги по номерам (так они обозначены) в этом каскаде мы и не пытались. Причину читатель поймёт и сам. А первопроходцы – группа из Средней Азии недосчиталась здесь четверых своих товарищей...
 Катерина начинается с двух, стоящих рядом, скал. Как в греческой мифологии: Сцилла и Харибда. Проход только между нами, а течение как в гидродинамической трубе (если есть такое название) несёт судёнышко прямо на камень – «зуб» посреди струи. Надо уйти от зуба вправо, отгребая изо всех сил назад и удерживая катамаран под углом к потоку, чтобы течение прижимало корму катамарана к правой скале, а потом и нос резко вправо в бурный, но безопасный слив, вдоль правого берега. По времени проход порога занимал в два раза меньше, чем чтение этого абзаца.
Если не сделать так, как я описал, катастрофа неизбежна: мощный поток несёт на сплошное нагромождение острых камней и с грохотом прорывается поверх этого частокола. Оба экипажа прошли этот порог безупречно, со взаимной страховкой.
После порога, на правом берегу, разбросанная бумага, какие-то тряпки – заметны следы цивилизации. На отдельно стоящем дереве прибита лопатка лосиного рога и клочок бумаги. Я уже писал как-то о своём отношении к подобным находкам и, если бы не прибитая бумажка, не подошёл бы и к дереву. Прочитал записку на той бумаге и ощутил своё сердцебиение: на Катерине два дня назад погибла одна из наших попутчиц, киевлянка. Группа нашла её труп ниже по течению, и будет спускаться по реке или идти вдоль неё к людям. Другого выхода отсюда нет... Я подозвал Сашу, протянул записку.
 – Прочитал? Что будем делать?
Саша смотрит на меня растерянно, слова не вымолвит. Продолжаю:
– Остальным ни слова. Нельзя терять боевой дух. И давай попробуем догнать киевлян, помощь им точно нужна. Сам видел, какая это группа. Впереди ещё более сложный каскад порогов, печально известный Демир-Сал. Как бы они в новую беду не влипли.
Саша выразил опасение, что и у нас двоих вид не будет боевой. И ребята начнут спрашивать, а врать же не будешь!
– Саша, мы с тобою в группе самые опытные. Друг другу не раз обязаны жизнью. Собери всю свою волю в кулак, молчи. Только – есть, слушаюсь! Как в армии. Сразу после порогов я сам расскажу всё ребятам. А пока так: мы с тобою проходим участок без разведки и страховки, причаливаем, становимся подстраховать ребят. Они подходят, мы идём дальше. И так до конца порогов. Если не расслабляться, не терять время на разведку – к вечеру пороги пройдём.
Записку я убрал, подошёл к ребятам и обратился к ним:
– Ребята, ситуация складывается так, что сегодня к вечеру мы должны пройти Демир-Сал Почему – я расскажу потом. Это моя, как руководителя, просьба. поверьте, так надо.
И чтобы у ребят догадки шли не по одному руслу, спросил у нашей заботливой кормилицы:
– Ната, у нас ещё осталось что-нибудь в баночках из- под молока?
– Ещё две банки.
У Наташи всё было на строгом учёте.
– Пригодятся, – выдавил я улыбку, – а теперь вперёд,
Буквально на следующем участке нелепый случай развеселили всех, кроме Наташи. Стоим с Сашей на страховке. Четвёрка проходит порог, а мы помогаем им причалиться. Подтягиваем их к ровненькому, почти одного уровня с водой, бережку, привязали причальные концы за камни, подходим к ребятам. Саша протягивает Наташе руки, Наташа встаёт и прыгает на бережок. Маленько не рассчитала и обеими ногами в воду, в сантиметрах от берега. И вдруг вся уходит под воду, даже схватить её никто не успел. Благо, спасжилет вытолкнул её на свет Божий. Пошутила речка. А берег-то от кромки шёл глубоко и вертикально вниз. Смеялись долго. Все, кроме Наташи.
Было ещё одно приключение, теперь уже у нас с Сашей. Кормовой причальный конец на нашей двойке выбросило волной за борт, и он намертво зацепился за камни на дне. Мы же не смогли даже ощутить, что не движемся вперёд и, тем более, понять: почему в узком скалистом проходе нас бросает от скалы к скале. За многие годы я знал только один случай, когда причальный конец «заякорил» судно. Второй случай был налицо. Перебираюсь на корму, нож всегда под рукой, перерезаю причальный конец. Катамаран, как резвый конь, рванул вперёд. Я не успел занять рабочее место и свалился в воду, но, всё-таки, держался за катамаран. Выставил вперёд в воде ноги и ждал, когда попаду под водой на какой-нибудь камень. Чтобы использовать его, как трамплин. Иначе в тех условиях самому на катамаран не взобраться. А Сашу отвлекать от управления посудиной ни на секунду нельзя. Причалили только в средине следующего порога, уйдя в тень за прибрежный валун.
Откуда ни возьмись, к нам подбежали два парня со спасконцами в руках. Первое, что мы услышали:
– А остальные двое где?
Успокоили их, сказали, что наша посудина-двойка. А они проявляют интерес:
– Откуда вы?
– Донецк, Украина.
Они молча переглянулись, ответили, что они рижане, а с Украины тут два дня назад вынесло нашу землячку.
– Представьте, она была ещё жива, проползла от берега несколько метров и умерла. Случайно её обнаружили. Что с нею сделала река – рассказывать и то страшно...
Я попросил рижан не рассказывать нашей четвёрке эту историю, они понимающе согласились. У нас же до конца похода всё обошлось без малейших происшествий.
Вливается Улуг-О в Бий-Хем ровной, спокойной рекой. Как и некоторые люди: бывает в молодости бузят, скандалят, а к старости становятся тихими и незаметными... Мы стали у самого устья Улуг-О. Приготовили «обедо-ужин», согрелись, обсушились у костра, сели со своими мисками и начали есть. Наташа смотрит на меня вопросительно:
– Баночку доставать, Леонид Викторович?
Пришлось рассказать им всю правду:
– Ребята, я восхищаюсь вами как старший по возрасту и как руководитель группы. Я рисковал вами, но был полностью уверен, что вы, воспитанники нашей донецкой школы туризма не подведёте. Тот путь, что мы прошли за световой день, другие проходят за неделю. Я нарушил правила, и буду отвечать за это сам. А теперь, давайте ещё раз нарушим правила, иначе не было бы смысла нарушать их в первый раз. До Кызыла отсюда около двухсот километров. Порогов и других препятствий на реке нет. Встречаются топляки (упавшие в реку деревья), но они не опасны. Я этот путь уже проходил, правда, днём и как пассажир на теплоходе. Правила запрещают ночной сплав, но мы должны помочь товарищам. Я надеялся, что мы встретимся с ними тут, но они уже ушли. Надо их догонять. Внимательно смотрите по берегам, возможно, увидим их костёр.
Ну, кто мог возразить?! Отмечу скромно – все полагались на батю-командира и знали, что действуют посовести. А ещё и (наконец-то!) романтика: кому ещё выпадет светлой лунной ночью идти на всех парах по Енисею! Правда, ночь выдалась очень холодной, пару раз останавливались, жгли костёр из заранее заготовленных дров, бегали, чтобы согреться. И вперёд, вперёд...
К географическому знаку центра Азии в Кызыле мы причалили в восемь утра. Я до сих пор не могу объяснить, как могло случиться, но на берегу мы увидели одного-единственного человека и это был руководитель киевской группы. Если бы я мог представить, что когда-нибудь буду об этом писать, я бы непременно выяснил эту загадку. А так, учитывая внешний вид парня и общую ситуацию, никаких вопросов праздного характера я не задавал. Выяснили только, что киевлян подобрал быстроходный катер за два часа до нашего прибытия к устью. И когда мы бессонной ночью шли по Бий-Хему, ребятам из Киева выпала такая же бессонная ночь, но совсем по иной причине.
– Какая нужна помощь? –   спросил я, отмечая себе, как горе внешне изменило молодого человека.
– Если сможете, помогите деньгами. После всех услуг и формальностей мы на нуле.
Все сочувственно смотрели на него. Молча, каждый достал всю наличность, оставив себе только на проезд из аэропорта домой. Я отвлёк парня каким-то разговором, чтобы у него не было повода для смущения: пришёл, мол, просить денег. Прощаясь, он поблагодарил и, чуть ли не плача, пошёл к своим…
                *   *   *
Мы сделали подробный и обстоятельный отчёт о нашем походе, не выпячивая, сообщили о вынужденных нарушениях «Правил...». Отсылая его на конкурс, я предполагал только два варианта: или нам не зачтут путешествие, или представят к награде. Орденов в спорте не принято давать, но я, как и Василий Тёркин «...был согласен на медаль...». И есть же Бог на свете! Нам присвоили звание чемпионов Украины по спортивному туризму за 1986-й год! Потом, на нашей встрече по этому поводу, вспоминая только о приятном и смешном, восторгаясь красотами саянской природы, я отметил особый цвет скал по берегам      Улуг-О. При этом уловил вопросительные взгляды моих ребят.
– Как! Вы не помните эту чудную картину? Да какое было голубое небо, тёмно-зелёная тайга, а на её фоне тёмно-красные скалы... и неистовое бурление прозрачной, под цвет неба, воды на нашем пути?
Ответ был ошеломляющий:
– Воду помним, а остальное...
А и правда, что можно было запомнить в этой гонке, где на кону стояло так много...
Когда иногда я беру в руки мою золотую медаль чемпиона-победителя, первое, что вспоминаю – слёзы на глазах у того молодого парня, которому судьба преподнесла такой жестокий урок...
А что же о золоте, что упоминается в заглавии этого рассказа? Не увидели мы его на прииске у золотодобытчиков, да и наши чемпионские медали алюминиевые, правда, цвета золотого. Но для нас они высшей, самой высокой пробы...

Октябрь 2015 год.


Донбасский характер
(Были давние и недавние)

Под этим названием мы объединяем 4 рассказа о характерных чертах нашего народа. Они являются неотъемлемой частью, особенностью Донбасса. Как уголь и сталь, как трудовые подвиги наших земляков: Стаханова, Изотова, Мазая, Паши Ангелиной, поднявших на историческую вершину признание труда, как высшей меры доблести на благо народа. Время действия, сюжеты, герои повествований – различны, но суть одна: поступки и дела наших людей – как основа донбасского характера. А о людях судят по их делам…
1. Соль рассказов о соли

Куули – в переводе с казахского – лебедь. Название этой гордой и красивой птицы, во множестве живущей и зимующей на восточном побережье Каспийского моря, сроднилось с большим соляным озером, что вблизи с берегом Каспия. Оно же вошло в название, расположенного рядом с ним казахского поселка соледобытчиков – Куули-Соль и, даже, присвоено морскому маяку, стоящему на берегу моря в самом посёлке. Здесь, в 45ти километрах от Красноводска с незапамятных времён компактно жили казахи, волею судьбы теперь оставшиеся за пределами Казахстана. Они добывали, обрабатывали и упаковывали соль, до недавних пор по старинке – вручную. Надо отметить, что на озере Куули самое значительное месторождение соли в Средней Азии. Растущая потребность в этом необходимом продукте потребовала модернизации “комбината (!) Куулисоль”. К этой работе подключился Донбасс. Институт “Артёмсоль” в последние советские годы выполнил проект нового, современного комбината. Ещё раньше был выполнен проект и построен современный посёлок.   Артёмовск поставлял технику, готовил специалистов для комбината. Но развалили Союз…Производственные связи разорваны, работы по модернизации комбината остановлены. Но соль-то людям нужна…
На каком уровне было принято решение хоть как-то запустить новую технологическую линию солекомбината, каким образом в этот процесс включились и мы, четверо мужиков, знающих о соли только то, что она солёная, – сейчас уже не восстановить. Но, скорее всего, это тот случай, когда непримечательная встреча, обычный разговор дают начало каким-то целенаправленным действиям, вносят изменения в размеренно текущую жизнь, открывают новую страницу биографии…Задача простая и ясная – собрать небольшой коллектив специалистов, умеющих работать с техникой, выехать на место, довести до ума задуманное и неоконченное, и запустить линию производства товарной соли. Необходимо отметить, что кроме этой ответственной задачи, были ещё два побудительных фактора: резкое падение уровня жизни и безработица. И второй, общеизвестный фактор: мужчина не только защитник, но и кормилец семьи. Надо было зарабатывать хоть какие-то деньги, пусть даже на чужбине. О погоне за “длинным рублём” не было и речи. Шёл 1993 год…
2. Испытание дорогой

Как уже отмечено, четыре дончанина, после телефонных переговоров с директором комбината, в конце ноября, с огромными рюкзаками вечером прибыли на ж. д. вокзал в Донецке и… не смогли сесть в дизель-поезд Донецк-Ростов. Это была не посадка. Это был штурм…Даже через окна, особенно проворные, забирались в вагон…Так Кравчук приучал, как он сам выразился, быть активными и предприимчивыми…Настроение упало. Споткнулись на пороге, а впереди ещё сколько вокзалов, дорог, ожиданий…Переночевали у Игоря. В нашей четвёрке он был самым именитым: кандидат физико-технических наук.  Жил он рядом с вокзалом.
Утром, как и положено, вызрело спасительное решение. Иван, бывший шахтёр, предложил ехать в Туркмению на его “восьмёрке”. Не знаю, читал ли он «Золотого телёнка» Ильфа и Петрова, но его предложение было очень похоже на девиз Остапа Бендера: “Идеи наши, бензин ваш”. Согласились с радостью. Наши жёны были крепко озадачены тем, что пришлось не через полгода, а через половину суток снова обнимать нас. А мы, такие в себе уверенные, считали, что автопутешествие – это как прогулка… Машина стала домом на колёсах. Дополнительно взяли простенькую палатку и маленькую печку-“буржуйку”. Ох, как она нас выручала! Маршрут мы выбрали простой и, как нам казалось, надёжный: Донецк – Волгоград – Астрахань – Гурьев –   Шевченко – залив Кара-Богаз-Гол и цель поездки – посёлок Куули-Соль. Все географические названия я привожу так, как они писались тогда, теперь, за пределами России, всё звучит иначе.
На левый берег Волги переехали по плотине Волгоградского водохранилища. А дальше – на юг вдоль Волги-матушки. Издали, на правом берегу, виднеется величественная скульптура Вучетича – Родина-мать. Остановились, вышли, помолчали…
До Астрахани добрались на второй день пути ещё засветло. Переправились на пароме через самое левое гирло Волги, а казахские пограничники тут как тут:
– Куда, зачем?
Долго объясняли. Но пока не рассказали, что едем казахам же (!) помогать в Туркмению, без бумажки-вызова сначала не пропускали. Потом пожелали доброго пути. А вот в Гурьеве нам устроили показательный досмотр и хамское отношение. Незаконного ничего не нашли, но нервы попортили. Это уже ГАИ. Продержали до утра. Дальше были ещё встречи с легальным разбоем на дорогах, но зачем вспоминать неприятное?..
Выехали в степь и – прощай цивилизация. Впереди почти тысяча километров по солончаковой полупустыне. Плато Устюрт с его сносными дорогами, а то и вовсе без них, ничего плохого не предвещало. Правда, донимала солончаковая пыль, но смотрелось красиво: за машиной тянулся длинный пылевой шлейф, как инверсный след за реактивным самолётом. Нам изредка встречались машины, в основном грузовики. Мы, новички в тех местах, расспрашивали водителей о дороге, получали рекомендации, порой весьма противоречивые…Почти все удивлялись нашему авантюрному предприятию, предупреждали об опасностях. А их немало было на дорогах в то смутное, бесконтрольное время. Во всяком случае, с приближением сумерек, мы присматривали подходящее, незаметное с дороги место для ночёвки. Но в ту, памятную ночь, на третий день пути, на ночёвку не останавливались. К вечеру повалил (большая редкость в тех местах!) обильный снегопад. Если бы это был дождь, то уместно было бы сказать: – “Как из ведра!”. “Дворники” на лобовом стекле нашей машины не успевали очищать маленькое окошечко в окружающий мир. Доехали до конца недостроенной дороги. Дальше только белая холмистая степь. Здесь стоял целый лагерь грузовых автомобилей, водители которых не рискнули в экстремальных условиях сунуться по бездорожью в неизвестность. Снег падал и тут же таял, превращая пушистый солончак в скользящее месиво. Но мы это поняли потом, а тогда, не останавливаясь, безрассудно ринулись в темноту. Что о нас подумали водители-профессионалы, можно только догадываться…
А дальше – как в сказке: «…Долго ли, коротко ли…», но вскоре машина остановилась. Выскакиваем и снова вперёд…до следующей остановки. Наш предусмотрительный автовладелец, в день отъезда, купил накидные цепи на ведущие (передние!) колёса своей любимицы. И не напрасно. Одели цепи и покатили уже без остановок. Но в какой-то ложбинке зарылись носом в снег. Дружно вытолкали машину на пригорок. Ребята пошли искать соскочившую при буксовке цепь, а я, в сплошной темноте, отправился вперёд разведать дальнейшую путь-дорогу. Снегопад в одночасье прекратился, как будто кто-то взял и выключил его. Появились первые звёзды. Иду в темноте, прикидываю возможные варианты движения. Снег тает, под ногами кашица. Скользко. Поднимаюсь на очередной пригорок, смотрю, естественно, под ноги, а вышел наверх – взгляд вперёд на белый снег и дальше на контрастную темноту ночи. И вдруг на чёрном ночном фоне, передо мною, на расстоянии, как сказали бы предки, – полёта стрелы, возникает средневековый, с каменной оградой и арочными воротами, с остроконечными крышами, плотно прижавшимися друг к дружке – ну просто сказочный город.
Бывает такое, – глазами видишь, а мысли не успевают среагировать и классифицировать увиденное. И так же вдруг – всё пропало. Опять белый снег и тёмная ночь…Я не верю в чудеса и с головой, как будто, всё в порядке, но даже вопроса не могу себе задать: что же это такое?
О, время! Ты решаешь немыслимые задачи и проблемы. Вопрос в том, сколько тебя потребуется для этого. На моё “просветление” потребовалось полминуты. Всё оказалось простым и реальным: ребята на пригорке завели машину, включили дальний свет, как раз в мою сторону, и осветили казахское кладбище, которое, действительно напоминает средневековый город в миниатюре...Как ни труден был дальнейший путь, но рассказ о моём “видении” развеселил ребят. Только к утру мы, наконец-то, выбрались на разбитую грейдерную дорогу. Наша машина походила на большой комок жёлтой глины на четырёх колёсах, а мы такие же, только о двух ногах. Оставалось ещё почти семьсот километров пути по сносной дороге и можно было бы уже закончить рассказ о нашем путешествии “туда”, если бы не два случая, о которых стоит рассказать.
В самой безлюдной местности полуострова Мангышлак подъезжаем к одиноко стоящей на дороге такой же «восьмёрке», как и наша, только другого цвета. Наша, как отмечалось, больше жёлтая, а та – синяя. Из неё выскакивают два мужика и отчаянно машут руками. Зачем? Мы бы и так остановились. Рассказывают:
– Двое суток стоим, встречных было три машины, помочь никто не смог: наша не заводится. Посадили аккумулятор. Мёрзнем ужасно. Сами мы врачи из Пятигорска.
Миша, наш четвертый член экипажа “боевой машины”, парень с юмором, говорит серьёзно:
– Ну и хорошо.
Пауза. Все смотрят на него, а он будто бы не замечает реакции и продолжает:
– Я-то думал, что мы одни такие дураки, сунулись в такое время в пустыню, ан нет!
– Так мы же по делу!
– И мы такие же. – Посмеялись, подогнали свою “глину” к их машине, подкидываем “прикуриватель”, пробуем. Не заводится. Определяем – нет искры на свечах. Открываем трамблер – бегунок распределителя рассыпался. Точка. Смотрят на нас врачи-автодилетанты, как безнадёжный больной на доктора-спасителя, с полным отчаянием на лицах.
Но у Ивана есть бегунок в запасе. У него всё было в запасе. Кроме запасного двигателя. Подходит ко мне, с вопросом: – “Как быть?”
– Что ты спрашиваешь? Будто я скажу не так, как ты думаешь.
– Так ты же старший, а ехать ещё далеко…
– Старший тут, Ваня, наша совесть.
Завели. И по степи поехали уже две машины до самого Кара-Богаз-Гола. Там мы остановились – грех было бы не посмотреть на чудо природы: реку, вытекающую из моря в чёрную пасть залива. Попрощались с врачами. Уж как они приглашали нас отдохнуть у них в Пятигорске!
А в последнюю ночёвку “на природе” судьба решила ещё раз проверить нас на “прочность”, подвергнув  неожиданному, но, слава Богу, кратковременному испытанию. Километрах в двадцати после залива присмотрели место для ночёвки. До темноты успели приготовить чай, поставить палатку. Ребята мигом уснули. Я, по привычке, осмотрел “хозяйство”. Всё, будто в порядке, но смущала гнетущая тишина. Ни звука, как в сурдокамере, где испытывают психику космонавтов. Меня, городского жителя, такая тишина и удивляла, и пугала. Ложусь спать и я. Но уснуть не успел. Как удар молота, налетел ветер. Палатку завалил. Шум, вой невероятный. Выползаю с палатки, заворачиваю её “крышей” ребят, кричу им, чтобы не шевелились, а сам к машине. В ней Миша не может понять: кто пытается перевернуть машину. Он парень боевой, приготовился к отпору. Полчаса продолжался такой, невиданный для нас, шторм. Два раза сбивал меня с ног… Плавно утих и через четверть часа вернулась прежняя тишина. Палатку уже не ставили и в дальнейшем нас ничто не тревожило. Но что обусловило такое природное явление, – для нас так и осталось загадкой.
В конце пути искупались и обмылись в тёплом источнике на берегу Каспия, восстановили первозданный цвет машины. А в Куули-Соли нас усадили за такой дастархан!.. Но не подумайте превратно: без спиртного и, как у них заведено – без женщин.

Январь 2018 год.

Упоение трудом
(«Донбасский характер».  Были давние и недавние.)

За дастарханом перезнакомились и, после всех традиционно-обязательных разговоров, определились, что машину оставим в гараже директора солекомбината Копбергена Джайлиева (в повседневном общении – Кубеш), а жить будем в трехкомнатной квартире-“гостинице” в Красноводске, куда нас и отвезли в тот же день. А уже на следующий день мы отправились с главным энергетиком Дюйсеном осматривать место нашей работы. Это было большое здание, площадью с половину футбольного поля, разделённое на три части. В первой трети находились: вращающаяся обжиговая печь, две большие барабанные мельницы, электроподстанция и несколько пустых, очевидно вспомогательного назначения, комнат. Вторая и третья части здания были пустыми, если не считать захламлённость мусором. В углу средней части, которую, как основное наше рабочее место мы тут же назвали цехом, находились сброшенные в кучу дорогие импортные автоматы для фасовки и упаковки соли, в которые мы должны были вдохнуть жизнь. Молча смотрели мы на эту картину и, наверное, каждый подумал:
– Вот влипли!
Разрядку в нашу растерянность внёс энергетик Дюйсен. Подходит он к кнопкам пускателя какого-то электронасоса, стоящего в углу здания, нажимает кнопку и…выстрел, нет, почти взрыв! Клуб дыма и сноп искр. Дюйсен, как ни в чём не, бывало, отмечает:
– Это работает, – и идёт дальше. Но кнопок больше не нажимал. Эти два его слова прочно вошли в наш лексикон и всегда поднимали настроение в подобных случаях, вызывая улыбки.
Сидим вечером в неотапливаемой нашей “гостинице”, к тому же без воды, и думу думаем.  Миша прямо и откровенно повёл разговор:
– Что-то, ребята, мне домой захотелось после увиденного. Да и денег у них нет, своим и то не платят. Я уже успел расспросить.
Помолчали. Ваня – шахтёр-трудяга, знал меня давно и был уверен, что я обо всём договорился, всё просчитал. И вообще он из разряда людей, которые сначала делают дело, а потом уже ведут разговор о деньгах.
– Я думаю, – сказал он, – надо взяться за работу. Запуск новой лавы в шахте – не менее трудоёмкая работа. Опыт есть. А здесь нас никто не гонит, давайте попробуем. Не надо давать повод, чтобы о нас плохо думали.
Игорь молчал. Я знал его как учёного, и можно было предположить, что пока он досконально не разберётся во всех нюансах дела, он утверждать однозначно ничего не будет. И, всё ж таки, он сделал разумное предложение:
– Давайте хоть на бензин заработаем, на дорогу деньги тоже нужны.               
Казалось, ситуация безнадёжная. Но как же порой бывает! Убеждённый пессимист, введший публику в уныние, а потом, вдруг, преображаясь – сам вселяет другим появившийся оптимизм. С той же ноты, на которой он окончил свою первую реплику, Миша продолжил:
– Я не хочу здесь жить. Нет воды. Холодно. Ездить далеко и долго.
Ну, думаю я, наше дело заходит в тупик. Но у Миши тут же поворот на сто восемьдесят градусов:
– Предлагаю: оборудовать общежитие прямо в цехе. Я присмотрел там неплохое помещение. Сделаем водяное отопление, я знаю, как делать. А согревшись и поговорить можно.
Как я ему был благодарен! В душе, конечно. Сколько снимется проблем в нашей работе!
Приезжаем утром на комбинат и сразу в контору. Мало сказать, что Кубеш одобрил наше решение. Он был в изумлении от него:
– Городские приезжие всегда жили в той квартире. Я даже не ожидал ничего подобного от вас. Мужики, вижу вы точно приехали работать!
Миша сдержал своё слово. В одном из свободных помещений, общими усилиями было сделано водяное отопление с электронагревателем и терморегулятором. Залита в систему вода и мы теперь утверждаем, что горячая вода по трубе поднимается только вверх, отдаёт по пути своё тепло и возвращается остывшей снова в нагревательный бак уже по другой трубе, чтобы снова и снова радовать нас. Законы физики и психологии оказывается взаимосвязаны. На радость нам.
Но за вещами в Красноводск пришлось съездить. И от одной мысли, что больше не будем мы мёрзнуть по ночам, спать на сей раз в “гостинице” было теплее, чем в первые две ночи. 
Утром, по прибытии в Куули-Соль, нас встретил главный инженер Мухит Ходжаев. Забегая вперёд, скажу, что он был самым образованным, самым открытым и самым обязательным человеком из наших новых знакомых. В поселковом детском садике, куда мы с ним пришли, нас обеспечили всем необходимым для нормального житья-бытья. Койки, постельные принадлежности, тумбочки, стулья, столик, кухонная утварь и, непонятно зачем, зеркало, – всё нам выделили из кладовой садика. У меня много тёплых слов о людях с которыми нас свела судьба, но большую их часть я отдам сотрудникам детского садика посёлка Куули-Соль. Наверное, у людей, работающих с детьми, вырабатывается привычка или черта характера – внимательно, заботливо, с добротой относиться не только к детям, но и к взрослым. Сотрудники, а особенно заведующая детсадиком Майя, казашка с таким неказахским именем, относилась к нам, бородатым “русичам”, как к малым детям. Майя испросила разрешения и поставила нас, в дальнейшем, на пищевое довольствие, притом – бесплатное! Не буду подчёркивать, что и мы в долгу не оставались, но искренние, дружеские отношения, бывшие, между нами, остались в памяти на всю жизнь.
Параллельно с бытовыми, решались юридические вопросы. Через маленькую фирму в Ашхабаде, по предварительному соглашению, заключили договор с комбинатом. Опыта у нас в этом деле не было, зато были друзья. Ведь говорят: не имей сто рублей, а имей сто друзей…Они же оформили всё, согласно туркменскому законодательству.
А работы уже шли полным ходом. Навели, с помощью местных рабочих, полную чистоту в цехе. В отдельном месте, там же, сложили весь наличный в комбинате металлопрокат. Работы велись по двум-трём направлениям. Одно из них носило, прямо-таки, экзотичный характер. Рядом с комбинатом мы увидели целое кладбище вышедшей когда-то из строя техники: автокраны, электровозы, несколько ленточных транспортёров, целую гору электромоторов и ещё много всякой всячины. И как нам рассказал уважаемый нами главный механик Бердыбек (такое у него имя), делать ремонт – всегда было некому. А ещё, для нас он сделал открытие: под забором, ограждающим комбинат, лежат два новеньких скребковых конвейера, засыпанные песком надвигающейся дюны. Их когда-то там сгрузили, но сразу не использовали и о них забыли. Там, под песком, даже документация на них упакована. Все “резервы” мы взяли на заметку, и многое из свалки перекочевало в цех дорабатывать свой гарантийный ресурс.
За ритмичной, результативной работой незаметно прошла зима. Зимняя погода там сравнима с нашей мартовской, только почти без осадков. Так что природные условия работать нам не мешали, а, скорее, благоприятствовали. Это летом мы мучились от жары, и спасал только чай и работа под крышей в тени…
В нашем маленьком коллективе выработался своеобразный стиль решения производственных вопросов: никаких планёрок, обсуждений, отчётов. Все вопросы, в том числе и с руководством комбината, решались в текущем режиме. Не надо слов: любой мог посмотреть, что сделано за сегодня, за неделю, за месяц. Эта наглядность поднимала наш авторитет и укрепляла к нам доверие. Его у казахов непросто заслужить. Мы сами любовались своей работой, испытывали непередаваемое чувство гордости за свой труд, за своё умение. Домой уже никто не рвался, тем более что мы начали получать оплату за свой труд и нашли канал пересылки заработка домой, чем были удовлетворены и мы, и наши семьи.
Каждый из нашей четвёрки занимался наиболее близким ему делом, которое он мог сделать лучше и быстрее других. Все сварочные работы, изготовление металлоконструкций были возложены на Мишу. В этой работе я не знаю равных ему. Если кто думает, что сварка металла – грубое дело, он ошибается. Миша работал как ювелир, плюс ко всему ещё и очень быстро.
Подготовительными и всевозможными специфическими работами занимался Иван. Склеить из кусков новую транспортерную ленту, а их надо было пять штук, так бы не смог никто. Только у шахтёров отработана эта технология. Даже стыки не замечались на наших транспортерных лентах! А ещё у Вани талант, кроме прочих достоинств: находить общий язык с помощниками из местных рабочих. О! Он был у них уважаемым начальником.
А наш учёный (конечно же, без кавычек!) занимался всеми вопросами, связанными с электричеством и автоматикой. Своё дело он знал превосходно, никого к нему не подпускал, но нам, “технарям,” иногда делал язвительные замечания, увидев какие-то, даже незначительные промашки. Но, надо отдать должное, все они были по делу, а что преподносились в такой форме, – так все люди разные и манера высказывать своё несогласие – тоже разная. Главное – всё воспринималось без обид. А впереди у нас было ещё много работы и, в то же время, была уверенность, что с нею мы справимся.
Было ли у нас, “трудоголиков”, свободное от работы время? Было. В основном перед отбоем. Днём, после обеда, начиная с июня месяца, мы шли на море (всего-то триста метров!) и получали там несравненное удовольствие от принятия морских “ванн”, а вечером каждый отдавался своим наклонностям, своему хобби. Игорь, например, привёз с собой огромный том Карла Маркса – «Капитал». Вечерами читал его и безапелляционно требовал нашего внимания, когда находил там что-либо созвучное с нашим временем.
Для Вани тоже было постоянное занятие. Его ВАЗ-2108 стоял теперь рядом, в цехе, а у такого автолюбителя как он, всегда найдётся дело для своей “подруги”, если даже делать ничего и не надо.
У меня, радиолюбителя, другое хобби. Я взял разрешение работать в эфире своим позывным. В Туркмении, в то время, работало только четыре любительских радиостанции. И новый позывной, из того района, был довольно популярным среди радиолюбителей. Мне пришлось даже переселиться в другую комнату, чтобы не беспокоить по ночам ребят своим:
– Здесь – RB4IFP– слушаю вас…
А вот у Миши, точно, была жилка ювелира. В разбитой технике, валяющейся в пустыне, он находил серебросодержащие электроконтакты, переплавлял их в “слиток”, делал из этого материала жене и двум дочуркам подарки-украшения…У меня и сейчас есть память о том времени – Мишин подарок – массивное “серебрянное” кольцо.
Бывало, у нас и с казахами общее досужее времяпровождение. К примеру – участие в их религиозном празднике – Курбан-Байрам. В пустыне, в юртах, мы были желанными гостями и нас угощали и угощали…До сих пор к баранине я стараюсь не прикасаться, уж очень много её пришлось там съесть…
Приближаясь к концу повествования расскажу только об одном, но характерном моменте из нашей трудовой “эпопеи”, иллюстрирующем отношение к работе людей, большую часть жизни проживших в СССР.
Для завершения всех работ не хватало сущего пустяка: установить над дозирующе-упаковочными автоматами десять приёмо-накопительных бункеров для соли. Но прежде их надо было изготовить. А листовой стали для конструкций не было. Каждый бункер – это ёмкость на два кубометра, напоминающая собою большую четырёхугольную лейку, сваренную из четырёх боковин и установленную точно на своё место. Все подготовительные работы, до мелочей, были произведены. Ждали металл.
В пятницу Игорь и Ваня отпросились на выходные, до понедельника (делать-то нечего), в Красноводск на рынок и по другим, личным, делам. Мы с Мишей расслабились, отдыхаем. И вдруг, уже в сумерках, привезли металл. Затолкали прицеп в цех, разгрузили, поблагодарили водителя, расписались в каких-то бумажках и…
– Что, Миша, давай попробуем?
– Что там пробовать, давай!
Мшу, да и других тоже, никогда не надо было уговаривать. Шаблон кладётся на лист, Миша зажигает газорезку и ровно, словно фрезой, вырезает будущую боковину бункера. И так все сорок боковин…Я не знаю, откуда берутся силы и расходуются ли они вообще, когда работа идёт в охотку, без сучка, без задоринки. Времени не замечаешь. Но уже и полночь, а Миша говорит:
– Прихватим точками один бункер, чтобы увидеть, как  получается.
Да мне и самому было интересно. Через двадцать минут бункер на прихватках стоял в стороне. Так понравилось, что к трём часам ночи на прихватках стояли все десять бункеров.
– Всё, Миша, пошли спать – почти приказал я, опасаясь новой инициативы.
Спали, как убитые. Но проснулись, как обычно, в семь утра. На скорую руку приготовили завтрак, выпили крепкий горячий чай и к восьми, с нетерпением – на свидание к бункерам. Благо далеко не надо ходить – всё под одной крышей. Без раскачки приступили к делу. Миша накладывал на прихватки ровные, я бы сказал – красивые швы, а мне “досталась” честь быть у него подручным. Потом нарезали уголки на верхние и нижние обрамления бункеров. Работа, замечалось, шла уже не так споро, как в начале. Но к обеду все десять бункеров были готовы. Опять, в темпе, обед из разных остатков (детсад в выходные не работал), и принялись лебёдкой поднимать и устанавливать бункера. Набегались вверх, вниз – то прицепить, то отцепить каждый последующий бункер…Уборка территории и спать, спать…Утром, а это уже воскресенье, будит нас наш лучший друг Мухит и сообщает:
– Обещали, что привезут металл, так что скоро закончим работу.
– Какой металл? – Миша решил разыграть Мухита.
–Листовой. Вы же заказывали на бункера.
Попили чай, покурили и пошли втроём в цех. Мухит спрашивает:
– Варить бункера будете здесь, на полу, а потом поднимать вверх или по месту, там наверху?
Поднял голову и, как говорят, проглотил язык:
– Как?! Я же в пятницу тут был, откуда они тут взялись?!
–О, Мухит, это наш секрет – смеялся Миша.
Всё сделано, всё опробовано. Не успели обучить обслуживающий персонал, как понаехало начальства из Ашхабада!
 И телевизионщики…Кубеш докладывает министру перед телекамерами на фоне вращающейся обжиговой печи; потом даёт пояснения на фоне падающих на конвейер пачек соли; потом что-то рассказывает на фоне бумажных мешков с солью. Дальше вся братия пошла на склад готовой продукции посмотреть на гордость нашей разработки – уникальный пластинчатый конвейер. Как-то о нас никто не вспомнил, нас, как будто там и не было… Такой он Восток. Ещё одна чёрточка…
Удивительное чувство: благополучно, успешно закончили работы, длившиеся почти год. Радуйся, торжествуй! А у нас ощущение как после боя, из которого не вернулся твой лучший товарищ, хотя победа, в общем-то, наша…
Проводили нас достойно. Митинга не было, но многие из посёлка пришли попрощаться с нами. И кто думал, а я в первую очередь, что судьба снова сведёт меня с моими новыми казахскими друзьями и уже по другому поводу…

Март 2018 год.

На два фронта
(«Донбасский характер».  Были давние и недавние)
   
Сколько раз за зиму, после приезда в родной Донбасс, я вспоминал дни, прошедшие на берегу Каспия! Но один день, вернее – вечер, не вспоминался ни разу. А он имел для меня лично особое значение…
Накануне сдачи в эксплуатацию линии расфасовки соли, вечером, уже после работы и ужина, к нам в “ночлежку” зашёл Кубеш с папкой бумаг под мышкой и без предисловий произнёс целую речь, излагая цель визита:
– Недалеко отсюда, в береговом посёлке Киянлы, функционировал когда-то портопункт, с причальной плитой-пирсом, выходящей в море метров на пятьдесят. Железобетонная причальная плита, являющаяся горизонтальной частью пирса, держится на сваях из стальных труб. Так что под нею гуляют волны. С одной стороны пирса швартуется судно-сухогруз, а на другой стороне насыпана площадка и на ней размещён склад соли. Каждый год из Баку два-три раза приходил небольшой сухогруз и в него двуручными носилками загружали соль. Триста тонн соли тридцать рабочих грузили целую неделю. Необходимо восстановить размытую площадку, модернизировать работу портопункта с учётом современных требований и возможностей. Отдел мелиорации в министерстве сельского хозяйства подготовил проект на эту работу. Но их специализация – арыки, а не море. Это разные вещи, как и вода в них. Вы люди грамотные, посмотрите, скажите своё мнение.
Отдал мне бумаги и был таков. Ох, уж это – “посмотрите”. Не работает холодильник – посмотрите, не показывает телевизор – посмотрите, не греет утюг – посмотрите, проблемы со швейной машинкой – то же самое. Просят с детской наивностью:
– Вам ничего не стоит, вы всё знаете, всё умеете! – замучили…
Мы, конечно, “посмотрели”. Два раза съездили на место, насчитали и доказали несколько причин, чтобы ашхабадский “проект” выбросить в мусорную корзину. Внесли свои предложения, ведь у троих из нашей четверки море присутствовало в биографии, у четвёртого – тоже, но исключительно вместе с процессом принятия солнечных ванн на морском песочке. Этот случай вскоре забылся – у нас были другие заботы…
И вот как-то весной Красноводск телеграммой приглашает на переговорный пункт. Сначала долгий разговор ни о чём, а потом короткое предложение приехать и возглавить все работы по восстановлению портопункта. Ашхабад дал добро. Кубеш, а это был он, очень надеется, что я не откажу. Я попросил немного подождать, ведь есть какие-то дела, да и семья, однако...
Дома выбрал подходящий момент, рассказал о приглашении. Посетовали немного… Купил авиабилет.
Удивительное дело: Неаполь с Красноводском на одной широте и в мае в той части Италии уже в разгаре купальный сезон, а я на Каспии, в маске, с трубкой и в ластах, обследуя подводную часть пирса, выскакивал из моря через десять минут. Уж больно холодная вода. А на воздухе уже жарко. Как объяснить такой диссонанс? И как следствие – температура и насморк. В Средней Азии, в мае месяце…
Через неделю после первого купания, мы с местным геодезистом (Серёжа из Красноводска) закончили топосъёмку и составили подробную план-карту участка будущей стройки. И я засел за чертежи и расчёты. Обложился справочниками и пособиями, составлявшими мой авиабагаж, и ещё через неделю эскизный проект портопункта со всеми техническими расчётами (финансовые – не по моей части) был готов. Приехал человек из Ашхабада, молча меня послушал, поговорил с Мухитом на туркменском, пожал нам руки и уехал. Я к Мухиту:
– В чём дело? Где реакция, где оценка? А Мухит хохочет:
– Викторович, ты же не первый день у нас, уже пора и без слов понимать. А вот этот “ответственный” ни слов, тем более технических, ни в чертежах ничего не понимает. Да и другие там такие же. Он попросил, чтобы как-то доходчивей, наглядней преподнести всё это, ведь сам министр будет возглавлять выездное заседание Минсельхоза. Я же вскипел:
– Картинки им рисовать или мультфильм сделать?! Смогу, но только,.. – гнев остановила внезапная мысль: а если для наглядности им сделать макет со всеми механизмами, морем, судном и… капитаном на мостике? А Мухит смеётся пуще прежнего:
– Викторович, отдыхай. Я завтра созвонюсь, выскажу нашу идею. Пусть думают.
В этот приезд мой быт был более комфортным. Ещё в прошлый приезд мы познакомились с пограничниками теперь уже независимого Туркменистана. Их застава находилась рядом с посёлком на берегу моря. По просьбе начальника заставы, молодого туркмена (по профессии учителя русского языка), мы оказывали пограничникам всевозможную техническую помощь: от сварочных работ до ремонта их телефонной линии. В то время на заставе оставались ещё два русских офицера, а в этот мой приезд из русского – осталась только баня. И тогда, и теперь мы регулярно пользовались ею и, как результат, – снова становились молодыми и готовыми продолжать свою миссию. Теперь на заставе было восемнадцать рядовых пограничников – туркменские парни и начальник заставы с женой. По факту начальником была она, а не он. Мне на выбор предоставили одну из трёх пустых квартир в доме офицерского состава, даже выдали полевую форму с погонами рядового и шляпу-панаму, характерную для Туркестанского погранокруга. Она у меня, как память, до сих пор. Наши добрые расположения не выглядели как коммерческие соглашения: мы – вам, вы – нам. Скорее всего, у нас были добрососедские отношения, основанные на взаимном уважении и, если сказать высокопарными словами, традиционной любви советского народа к защитникам рубежей Родины. Что делать, мы, пожилые люди, были подвержены этой неизлечимой болезни. Я же, действительно, на заставе окунулся в молодость, общаясь с молодёжью. Даже на спортивных мероприятиях бегал стометровку, и даже помню результат – 19 секунд, и он был не самым худшим. Зато в марш-бросках, которые мы устраивали в выходные дни, я был в числе первых. Даже в соревнованиях по стрельбе участвовал. Из разного оружия… Мне приятно, что на заставе я был не гостем, а жителем с определёнными правами и обязанностями.
На звонок Мухита в Ашхабад последовал положительный ответ. Однако спросили:
– Макет будет действующий или только картинка?
Мухит нашёлся и парировал:
– Если хотите действующий, приезжайте к Новому году, надеюсь, успеем.
Что тут сказать? Наивная простота или дремучее невежество. И все ж таки, работа закипела. Привезли большую древесно-стружечную плиту – ДСП – размером два на три метра, положили её на два письменных стола в центре кабинета главного инженера и приступили к “художественным” работам. Сначала нанесли очертания существующей береговой линии и будущей насыпи под склад соли. (Фактически, разгрузочно-погрузочная площадка). Масштаб по горизонтали один к ста, а по вертикали – один к тысяче. Ещё раз спасибо геодезисту Серёже за науку. Дальше предстояло вылепить из алебастра с мелом рельеф береговой поверхности и особенно точно очертания элементов стройки: насыпи, бункера, причала и нагромождения крупных камней для защиты насыпи от гидродинамических ударов штормовых волн. Мухит в недоумении смотрел на эти “камни“, хаотично по полукругу опоясывающие западную оконечность насыпи и пирса:
– А это зачем? Там же размещать ничего не предусмотрено.
Пришлось детально объяснить Мухиту назначение каменного насыпного вала, так как эту ключевую особенность стройки доносить до начальства придётся, может быть, ему.
– Да, Мухит, там уже море и глубина три метра. Если прибойная волна не будет терять свою силу, не встречая на своем пути эту каменную преграду, то щебёночная насыпь и склад соли, вместе с нею, сравняются с морем, что мы видим сейчас. И никакая другая защита не поможет. Волна должна расчленяться и гаситься, не доходя до насыпи. Это мировая практика. Мухиту хватало, как всегда, одного объяснения. И раньше, а в этот приезд особенно, наши дружеские отношения были крепки. Во всех делах мы принимали общее участие, были, как говорят, не разлей вода. До самого прощания…
Я изготовил макеты двух длинных поворотных транспортёров, которыми планировалась погрузка соли прямо в трюмы сухогруза из бункера на пирсе, примыкающего верхней кромкой вплотную к складу соли. Были изготовлены и размещены макеты всех портовых построек: пирс, расширенная, высокая, на уровень бункера, забетонированная сверху площадка под склад соли. Тут же Мухиту дал следующее наставление:
– Прежде чем делать новую насыпь, а она должна быть из песчано-щебёночной смеси, не дающей в дальнейшем усадку, необходимо убрать со старой площадки всю окаменевшую соль и лишь потом насыпать, утрамбовывая новую площадку. Это надо будет озвучить для членов комиссии.
Для полноты картины были обозначены подъездные пути на склад – автомобильный и узкоколеечный. Изготовлен домик для обслуживающего персонала, даже бульдозер и лучшая игрушка – судно-сухогруз с люками во все четыре трюма. Раскрасили наше “произведение” в яркие, в общем-то, соответствующие натуре краски и залюбовались… А я смотрю и чувствую, что что-то не так:
– Мухит, всё ли мы учли, будто бы чего-то не хватает?
Он ходил, ходил вокруг макета, смотрел, смотрел и выдал:
– Так соли же на складе нет!
Хорошо, когда окончание какого-то дела вызывает удовлетворение, ещё лучше – когда улыбки, и совсем хорошо – когда смех от души. Принесли и насыпали в “склад” два килограмма настоящей соли. И это был последний аккорд нашего проекта.
Пока ждали почти полторы недели приезда высокого начальства, на заставе срочно потребовалось изготовить и включить охранную тревожную сигнализацию на складе боеприпасов, в оружейной комнате и на двух постах на территории самой заставы. Срочно потому, что на соседней заставе, что южнее Красноводска, обворовали оружейную комнату и унесли несколько автоматов. Личный состав заставы при этом мирно спал. По моим сведениям, береговые туркменские заставы не способны были охранять даже себя, не говоря уж о государственной границе.
Срочно поставили на все двери концевые выключатели, а на особенно важные объекты и самодельные ёмкостные реле, реагирующие на приближение человека. Всё соединили подземными кабельными линиями с центральным пультом и запитали от автономного источника электроэнергии – аккумулятора, чтобы не зависеть от внешней электросети. Любая попытка несанкционированного действия вызывала громкий тревожный сигнал. Другими словами, застава полностью обезопасила себя от неожиданных визитов непрошенных “гостей”. А они уже стали наведываться с той, кавказской стороны Каспия. С этой предупредительной работой совпала ежегодная инспекторская поверка погранзастав. Военные к такого рода мероприятиям относятся однозначно: всё должно блестеть! Начальник нашей заставы, как учитель русского языка, “прознал" о моих поэтических способностях и попросил написать что-то вроде строевой песни на какой-нибудь мотив, чтобы удивить комиссию. В итоге неплохо вышло. Использовали музыку старинного марша. С трудом туркменские парни, сначала в Ленинской комнате (название сохранилось ещё с советских времён), а потом в строю, пели о своей любимой первой (её номер) погранзаставе, чётко печатая строевой шаг.
Комиссия была удовлетворена серьёзным отношением к сохранности военного имущества и к техническому обеспечению безопасности и удивлена тем, что только одна, первая застава имеет свою, ей посвящённую, строевую песню. Но место в общем зачёте по береговым заставам было только второе. За первое место на другой заставе для комиссии загрузили полмашины прекрасной каспийской рыбы. И это без всякого стеснения было сказано и продемонстрировано нам, “соискателям” честного признания…
И вот, наконец, прибыло высокое гражданское начальство знакомиться с проектом модернизации портопункта. Наша “игрушка” им понравилась, слушали внимательно, и я уже не удивлялся – ни одного вопроса. Я получил листок-удостоверение, что предъявитель сего, – имярек – является техническим директором строительства. Добавлю от себя – без определённых полномочий. Другими словами, из разработчика я превратился в надсмотрщика-консультанта.
Всё лето шла напряжённая работа. Были радости, были и огорчения. Непредсказуемо сменили руководителя комбината. Вместо казаха поставили туркмена. Такая тенденция наблюдалась повсюду. Мухит предполагал, что и его ждёт такая же участь, но не унывал. С утра и до ночи мы с ним были заняты стройкой, нещадно эксплуатировали его “жигулёнка”, приобретали друзей, наживали недругов. Всё, как и должно быть в жизни, если ты горишь, а не тлеешь.
Так получилось, что загрузка первого судна в новом портопункте прошла без начальства. Бульдозерист и оператор погрузки (мы с Мухитом были зрителями), за пять с половиною часов загрузили теплоход…
Задраены люки трюмов. Капитан молча спускается на причал, берёт нас с Мухитом под руки, заводит к себе в каюту. Там уже накрыт стол. Хозяин открывает свой буфет, предлагает нам самим сделать выбор из его приличной коллекции коньяков и сам наполняет бокалы. Долго мы беседовали, и в конце капитан сказал:
– Так куда мне теперь девать целых пять суток? Не ожидал от вас такого прогресса!
Попрощались, отдали швартовые, прокричали:
– Семь футов под килем!..
Стоим вдвоём на причале, грустно как-то. Расчувствовался и говорю Мухиту:
– Пожалуй, это моё последнее стоящее дело в жизни. Хорошо, что хорошо кончается.
А он обнял меня и, как всегда, уверенно:
– Напрасно, Викторович, ещё не вечер…
Пока что его слова сбываются.
   
Апрель 2018 год.

Последний рейс
(«Донбасский характер», были давние и недавние)
   
Бывают в жизни моменты, даже в мирной обстановке, когда ситуация заставляет человека проявить качества, о наличии которых в себе, он и не догадывался. Речь идёт о решительности, настойчивости, веры в правое дело и, наконец, о мужестве. Я был свидетелем проявления этих качеств у случайно собранных в одном месте незнакомых людей, а если не интриговать читателя – у пассажиров авиарейса Красноводск – Краснодар.
После всех безуспешных попыток получить хоть какие-то деньги за мои “подвиги” на стройке портопункта в Киянлы, я занял у бывшего директора комбината «Куули-Соль» двести долларов на авиабилет до Краснодара. Другим способом выбраться из Туркмении было невозможно. Единственный поезд, связывающий новые государства в Средней Азии с европейской частью России, – Душанбе-Москва не ходил. Рейсовых автобусов тоже не было. Можно было паромом до Баку, но на Кавказе уже назревали события…
Кубеш с Мухитом привезли меня в аэропорт, долго и сердечно извинялись за все неурядицы, попросили передать Ване, Игорю и Мише привет, и мы распрощались. Аэропорт в Красноводске – бывший военный аэродром, как-то не вызывал ассоциаций с “воздушной гаванью”. Двух или трёхэтажное небольшое здание терминала с кассой и залом ожидания. Рядом такая же гостиница, похоже не действующая.
В ожидании посадки познакомился с молодым мужчиной, земляком из Славянска. Он по каким-то делам прилетел в Красноводск и теперь, вот, ждёт рейса домой. Николай, так он мне представился, работал конструктором в проектном институте «Славтяжмаш» и у нас (действительно мир тесен!) нашлись общие знакомые из институтского турклуба. Николай был компанейским, общительным человеком. Он разузнал, что половина пассажиров – жёны военных с детьми добираются на родину. Их мужья, – офицеры, еще раньше с личным составом и техникой уехали из Туркмении, а жёны, как могли “закруглили” имущественные дела и тоже спешили уехать.
Объявили посадку. АН-24 заполнился полностью. По рулёжке катимся к началу взлётно-посадочной полосы. Вдоль неё, как на параде, крыло к крылу – штук тридцать таких же АН-24.      
 – Эти отлетали свой ресурс, теперь требуют регламентного ремонта, замены узлов. Да и лётного состава – кот наплакал. – Николай бравировал своей осведомлённостью.  Взлетели. Внизу остался Красноводск, теперь уже – «Туркменбаши» с позолоченными фигурами того же Туркменбаши на пьедесталах, где стоял раньше Ленин или другие уважаемые личности. Курс на Махачкалу, а потом, без посадки, на Краснодар. Народ потихоньку засыпает, мы с Колей сидим рядом, я рассказываю о своей работе на стройке портопункта. Он спрашивает:
– У тебя образование гидростроителя? И узнав, что нет, – удивляется и откровенно завидует: – Я сколько лет проработал конструктором, но все разработки, в которых я участвовал ложились на полку. Все. Конечно завидую.
Не стал ему рассказывать, что лечу домой за чужой счёт, а только сказал, что мне просто повезло.
Смотрю в иллюминатор под левое крыло “Аннушки“, вижу вдали огни Махачкалы. Потом они начали смещаться влево, поплыли назад и скрылись. Я служил в авиации и знаю, что мы совершили правый поворот и летим или в Астрахань, или в городок Шевченко, или обратно в Красноводск. Говорю Коле о своих наблюдениях и предположениях, но он не принимает их всерьёз. По времени полёта я понял, что мы возвращаемся. И Куули-маяк, знакомыми проблесками, подтвердил мои предположения.
Приземлились, зарулили, всё затихло. Женщины тормошат сонных детей. Выходит командир со вторым пилотом, за ним ещё кто-то и бортпроводница.
–Товарищи! – видно, что командир взволнован. Посмотрел в салон и продолжил:
– Женщины, мы возвратились в Красноводск. В Грозном идут бои, а у нас маршрут над ним. Я не могу рисковать вашими жизнями, а пролетать над местом, где идут военные действия, запрещено. Оставайтесь в салоне, сотрудники аэропорта придут и скажут, что делать дальше. 
Публика в замешательстве. Женщины возмущаются, дети начинают плакать.
– Коля, ты понимаешь, что нас всех ожидает – говорю ему громко, чтобы слышали другие.
– Да, тут мы будем долго – отвечает он мне в тон. Женщины смотрят на двух единственных в салоне мужиков с интересом и надеждой. Беру инициативу на себя, обращаюсь к пассажирам:
– Женщины, если мы выйдем из самолёта, мы тут будем долго страдать. Но мы-то ладно, а дети?
Не покинем самолёт, пока не приземлимся в Краснодаре! А здесь нам возвратят деньги за билеты и скажут: до свидания! Не могут в Краснодар, летим в Элисту или Астрахань. Там уже выберемся. Мы – показываю на Колю, – вас не оставим.
Похоже, все прониклись пониманием. Как дальше действовать, кому вести переговоры с работниками аэропорта, мы не договаривались. Сам-собою образовался единодушный коллектив в противодействие экстремальным обстоятельствам.
Через некоторое время в салон поднимается дежурный по аэровокзалу и тоном не позволяющим возражать объявляет:
– Забирайте багаж, он весь в салоне и за мною. Сейчас откроют гостиницу, переночуете там, а утром будем принимать дальнейшее решение.
Рядом сидящая пожилая женщина спокойно, но громко ему ответила:
 – Ни один человек из салона в этом аэропорту не выйдет. Не можете лететь в Краснодар, давайте в Элисту или в Астрахань. Баку и Тбилиси не предлагайте. Всё! Бравый служащий повернулся и вышел. Через полчаса новые “гости”. Четыре человека – наряд милиции. Ультимативно:
– Покинуть самолёт! – Полное молчание, желающих нет. Старший даёт команду подчинённым:
–Выводить силой!
Не знали они, на что способна русская женщина, тем более женщина-мать при детях! Втроём никого от сидения оторвать не смогли. А другие просто не давали служивым распоясаться. А дети создали такую “шумовую завесу”, что милиция ретировалась. Но старший из них сменил тактику: с улыбкой начал, между прочим, выпытывать – кто зачинщик? Чувствовал, что без организаторов не обошлось.
– Ну – говорю – Коля, наступает момент истины. Он оказался ожидаемым. Нас не выдали. Ушёл служака. Через полчаса, а это уже третий час ночи, пожаловал заспанный начальник аэропорта. Старенький авиатор, душой он с нами, но самолёт надо освободить. Ему так же вежливо ответили: – Ни в коем случае!..– Он чуть ли не в плачь:
 – Пожалейте старика! – В ответ тоже плачь, но не просящий, а требующий:
– А нас вам не жалко? – Визиты закончились. Свет в салоне выключили. Слава Богу, кое у кого были электрофонарики. Иначе с туалетом были бы проблемы. А духотища в салоне неимоверная…
Утром поднимается к нам незнакомый лётчик и спокойно сообщает:
 – Пассажиры, вот рядом стоит грузовой АН-26, я в нём командир. Задний люк открыт, переходите во внутрь, багаж на средину, а сами усаживайтесь поплотнее на скамейки вдоль бортов. В самолёте будет холодновато, оденьтесь потеплее. Полетим через Калмыкию, над Элистой, а там и до Краснодара рукой подать. Я буду с вами до конца”.
Через много лет я передаю вам его обращение почти слово в слово. Бывает, что я записываю в книжицу чьи-то, взволновавшие меня слова. В данном случае – последняя фраза командира корабля.
В Краснодаре почти все сели в московский поезд, а уже после Ростова, несколько человек, вместе со мной вышили в Иловайске. Коля поехал дальше до своего Славянска, а я автобусом до Макеевки. В Иловайске ко мне подошла попутчица, та пожилая женщина, что первая дала отповедь нашим “доброжелателям” в самолёте.  Поблагодарила, сказала, что мы, мол, настоящие мужики. Я же восхитился мужеством женщин. Об одном жалею: Почему расставаясь с настоящими людьми, мы не думаем – как было бы хорошо встретиться с ними вновь! Сколько прелестей теряем мы в этой жизни…               

 Май 2018 год.


 «Есть такая профессия…»

Первыми тремя словами крылатого выражения из кинофильма «Офицеры» мы озаглавили нашу передовицу.  Поводом для её публикации стали слова Главы Донецкой Народной Республики о дефиците командного состава в Народной милиции ДНР.  Для молодого, впервые образованного государства, такое положение в вооружённых силах не удивительно. До этого Донбасс был составной частью другого государства.  Мы не были особым регионом даже в экономическом отношении и представляли из себя две административные территории на востоке Украины. И, естественно, не было даже мысли готовить для Донбасса свои военные кадры.  Не было такой необходимости.  Теперь же она резко встала на повестку дня.
Нам от рождения семь лет.  Детский возраст.  Начало этих лет войдёт в историю, как гражданская война.  С нашей стороны билось народное ополчение, с другой – наседали регулярные, с профашистским руководством, украинские войска, убивающие свой же народ.  И потянулась «вялотекущая» война с бесчисленным количеством «перемирий», с новыми смертями, блокадой, разрухой экономики, массовому оттоку населения.  В нелёгкой борьбе Донбасс всё ж таки выстоял.  И среди множества жизненно важных задач, которые решал народ, речь о подготовке командного состава для вооружённых сил, в то тяжёлое время, особо не звучала.  Командиры в ополчении появлялись как талантливые самородки, им не нужны были дипломы и удостоверения, да и знаки различия тоже.  Для общения у каждого бойца и командира был позывной.  Но ополчение уже ушло в историю.  В славную историю Донбасса… Мало кто из ополченцев остался служить дальше уже в рядах войсковых формирований, мало пока у нас выпускников единственного военного училища.  Но будущее требует придать процессу подготовки командного состава для вооружённых сил безотлагательные меры.
Не дело литературной газеты, хотя и боевой, обсуждать военную тематику.  Но на одну задачу, на вопрос воспитания защитников Отечества, мы обращаем ваше внимание.  Речь идёт о патриотическом воспитании школьников.  Если бы выпускникам общеобразовательных школ вместе со свидетельством об образовании выдавали диплом «Патриот Донбасса», то наше общество в ближайшем будущем поднялось бы на новую ступень в своём развитии.  Отсюда вывод: растить, воспитывать патриотов надо со школьных лет, а может еще и раньше.  И не забывать мысль, сформулированную Чернышевским, что патриот – это человек служащий Родине, а Родина – это прежде всего народ.  Подготовка кадров тесно связана с патриотическим воспитанием в любой сфере человеческой деятельности, она должна быть непрерывной и не отпускаться на самотёк.  Любое дело начинают люди компетентные в его сути, то есть специалисты.  И военным делом, вопросами защиты Родины, мы должны овладевать с детства.  Такая практика издревле была у многих народов, что, между прочим, помогла им выжить в этом безжалостном мире…
Как радовались наши души, когда мы – редакция газеты, посетили урок по военно-патриотическому воспитанию в одной из наших школ.  Нас сопровождал директор школы, он же давал необходимые пояснения и даже наставления:
-- Зри в корень! Учил нас Козьма Прутков.  В нашей ситуации корень вырастает из зёрен, что мы только что посадили в плодородную землю Отечества.  А зёрна эти – наши дети и внуки.  Если мы не будем забывать об этом, то в считанные годы ряды защитников народа пополнятся преданными Донбассу людьми, а конкретно – нашими потомками. У нас трудная задача: сделать нашу жизнь счастливой. А это главное условие, чтобы люди любили свою Родину и никому не позволили поработить наш родной Донбасс. Так сложилось, – продолжал снабжать нас своими убеждениями директор, – что жизнь заставляет нас овладевать военными знаниями уже со школьной скамьи.  Каждый мужчина должен уметь обращаться с оружием, не быть в боевой ситуации растеряхой. Но самое главное – каждый должен знать, почему он взял в руки это оружие. Школа – не военное училище, но из наших воспитанников, при необходимости, вырастут  умелые бойцы и грамотные, преданные нашей Родине командиры. Так и передайте нашему руководству – сказал в напутствие директор школы, человек знающий лучше многих других, что нас ждёт в будущем и что мы должны делать, чтобы достойно войти в него…
               
Ноябрь 2021 год.


«Люди, … будьте бдительны!»
(Юлиус Фучик)
               
Прогресс современных коммуникационных технологий и бурные события в общественной жизни породили немыслимое количество всевозможных толкователей, прорицателей, критиков, вплоть до ясновидцев. В их распоряжении безграничный интернет, телеэкран и, по старинке, – печатное слово. Для многих это хлеб насущный, другим нужна, как воздух, известность. У нас война, но о её причинах комментарии (во весь голос!) редки, а если и звучат, то вскользь. А их надо знать, чтобы не стать рабом киевской пропаганды и отдавать себе ясный и честный отчёт: а не иду ли я, по недоразумению, против своей совести, совести гражданина…
Мы не собираемся в литературной газете раскрывать все стороны толкований действительности, нам бы высоким слогом только и воспевать красоты жизни и мироздания, но обойти причины постигшего нас народного горя не позволяет наша гражданская совесть.
«Зри в корень!» – мудрое послание Козьмы Пруткова позвольте считать отправной точкой нашей статьи. Война, навязанная народу Донбасса, имеет одну, главную причину – национализм. Мы обратились к великим и известным миру людям, в истинности слов которых не может быть сомнения, чтобы раскрыть сущность национализма.
 «Национализм… самое тяжёлое из несчастий человеческого рода. Как и всякое зло, оно скрывается, живёт во тьме и только делает вид, что порождено любовью к своей стране. А порождено оно на самом деле злобой, ненавистью к другим народам и к той части собственного народа, которая не разделяет националистических взглядов». Академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв сказал эти слова давно, когда мы ещё жили в великой и единой стране – Советском Союзе, а как они объясняют причины братоубийственной войны, развязанной Украиной на Донбассе! Не в бровь, а в глаз!
Великий Альберт Эйнштейн, подвергшийся воздействию национализма лично, сказал, как всегда мягко и кратко: «Национализм – детская болезнь, корь человечества». Зная, что корь излечима, великий учёный и гуманист надеялся, что и эту болезнь можно излечить. Но когда это будет, даже он предположить не решился…
А вот с Дейлом Карнеги, американским специалистом в области человеческих отношений, можно согласиться только отчасти: «Каждая нация считает себя выше других наций. Это порождает патриотизм и… войны». Войны – да, но патриотизм это несколько другое.
«Настоящий патриотизм, как частное проявление любви к человечеству, не уживается с неприязнью к отдельным народностям». И эти слова Добролюбова, и определение Чернышевского, что «Патриот – это человек, служащий Родине, а Родина – это, прежде всего, народ» – давно стали нормой поведения русского человека.
Подводя итоги нашего изложения, отметим, что развязанная против своего народа война по любым критериям бесчеловечна, а факельные шествия в честь своего идола – Бандеры – ничего общего с патриотизмом не имеют. Надеяться, что это безумие пройдёт, не приходится. И нам надо это знать и препятствовать проникновению бандеровской, националистической чумы в Донбасс, иначе не только мировоззрение, но и язык в Мариуполе, Краматорске, Славянске будет другим, и дети этой части Донбасса не смогут воспринимать нашу русскую речь. Но это уже тема для другого разговора…               

Январь 2020 год.

Покой нам и не снится…

 «И вечный бой, покой нам только снится!..» – как подходят слова великого поэта к нашему времени! Бой на поле брани, бой за экономическое выживание, бой в информационном пространстве, бой за счастливую жизнь народа… Каждый из нас выполняет своё дело на определённом участке жизнедеятельности. Рабочий на заводе, шахтёр в шахте, учитель в школе, руководитель в кабинете. У нас, коренных жителей, патриотов Донбасса – редакции «Боевой литературной газеты» свои задачи, свой долг, – поддерживать боевой дух наших вооружённых защитников литературным словом, всемерно способствовать патриотическому воспитанию нашей смены – юных граждан Республики.
Мы отдаём себе отчёт, что никакая победа, будь то военная, экономическая или политическая, не будет полной, если мы не вырастим патриотов нашей Родины, если мы не добьёмся сплочения народа Донбасса. Все наши публикации, все наши устремления направлены на воплощение этой задачи. Покой не приходит к нам даже во сне…
Скоро четыре года, как газета выходит в свет. Ежемесячно, регулярно без перерывов. Рядовые читатели, директора школ и их заместители по учебно-воспитательной работе с которыми у нас постоянная, прямая связь, дают высокую оценку нашему изданию. Благодаря благосклонному отношению к нам Министерства культуры ДНР, газету в электронном виде получают все библиотеки и музеи Республики. Отдел по работе с личным составом Народной Милиции ДНР получает и распространяет газету среди личного состава в печатном виде. Мы же благодарны Министерству информации ДНР за выполнение печатной работы по изданию газеты. Казалось бы, всё прекрасно: есть авторы, есть сплочённый коллектив редколлегии. Но есть две причины, не дающие нам покоя. И первая, главная: Министерство Образования и Науки отказалось предоставить нам электронные адреса общеобразовательных школ Республики, ссылаясь на то, что школы имеют утверждённую программу обучения и другого им ничего не надо. Да мы и не собираемся втиснуться в эту программу! Учитель сам выберет, что можно озвучить детям из наших литературных произведений о защитниках народа, а простой читатель узнает больше и о самих педагогах, чей труд в настоящее время сравним с подвигом. И надо-то всего ничего: дать нам школьные адреса и сообщить в школы, что газету читать можно, она им в помощь. Но пока воз и ныне там… Стучись, говорят, и тебе откроют. Пока не открывают. А может, мы слишком тихо стучим? А может, не в ту дверь?...
И вторая наша проблема, тесно связанная с первой. Руководство Народной Милиции ДНР не способствует установлению нашего контакта с политруками подразделений (старое название должности). Они-то могут рассказать о наших защитниках много, а мы в литературной форме донесём их рассказы к читателю, не нарушая даже намёком военную или государственную тайну, не давая поводов для инсинуаций враждебной пропаганде. История утверждает: армия непобедима, если она вместе с народом. И цель наших публикаций, помимо консолидации общества – крепить связь Армии и народа.
Практика показала, что только от первых руководителей нашего государства зависит – сможем ли мы вносить свою скромную лепту в общенародное дело. Все остальные – безынициативные, а зачастую бездушные люди, выполняющие только одну роль: игнорирование наших просьб и проблем. Как бы чего не вышло, как бы не навредить себе…
Вот, дорогой читатель, вместо рассказа о наших защитниках, вместо стихов, им посвящённых, мы вынуждены поместить в газету нашу боль. Мы, авторы и издатели, живущие среди народа Донбасса и составляющие его часть, руководствуемся словами Павла Беспощадного: «Донбасс никто не ставил на колени, и никому поставить не дано!» Ни чужим, ни своим…               
               
 Сентябрь 2020 год.
Не судите очень строго…

Я бежал по двору шахтоуправления «Октябрьское», что в Донецке, с высоко поднятой правой рукой. Так несут олимпийский огонь. Только одет я был в шахтёрскую робу и бежал сломя голову не так, как олимпийцы – размеренно и легко. И в руке у меня был не факел, а радиоактивный источник цезий-137. Зрителей не было, а если и были, я их не замечал. Меня гнало вперёд моё безрассудство, соединённое с грубейшим нарушением правил техники безопасности при работе с радиоактивными элементами. Одно утешало: если и пострадаю, то только я один.
Не вдаваясь в подробности, скажу, что с помощью радиоактивного источника, расположенного с одной стороны объекта (бункер, скип) и электроники с другой его стороны, вёлся контроль наличия сыпучих (уголь, порода) на шахтах. И на поверхности, и под землёй такой комплект, «просвечивающий» насквозь стальные ёмкости, имел название гамма-реле. Мы эту технику монтировали и вели её техническое обслуживание на всех шахтах Донбасса.
Мой «подвиг» закончился благополучно. В течение часа, пока слесари-стволовики производили ежедневный осмотр ствола, я поменял местами два источника излучения. Оба они заняли соответствующее им место согласно мощности каждого. А место нахождения источника всегда находится в защитном свинцовом контейнере весом 145 килограммов. Контейнеры остались на прежних местах. Недельная работа для бригады была выполнена одним «рационализатором» за один час. В этот час включалась ещё одна пробежка в обратном направлении. И снова с поднятой рукой, но в более медленном темпе. В этот раз источник был в пять раз слабее первого. Потом я посчитал по формулам полученную дозу облучения, получилось около десяти рентген. При годовой-то норме в пять рентген! «Безумству храбрых поём мы славу…», сказал Горький. За моё безумство меня бы вытурили с Базовой изотопной лаборатории, где я проработал 23 года, в одночасье. И даже не взирая на то, что так безумствовал я впервые, и не пощадили бы мой двойной праздник: День шахтёра и пятидесятилетний юбилей.
Тридцать гостей, моих сотрудников, собрались в нашей двухкомнатной «хрущёвке»! Пришедшие первыми, не дожидаясь «официального» застолья, приняли вовнутрь по рюмочке, так, за встречу. Разговор в таких случаях ведётся раскрепощённо, с юморными оттенками. Когда подошёл Коля Гречишный, ему тоже налили 30 граммов для «раскачки». Он удивился столь маленькой дозе возбуждающего, но его предупредили:
– Больше нельзя, иначе не сможешь толком поздравить юбиляра. Да и пить с утра вредно. Помнишь, как опозорился главный инженер шахты «Россия», что в Селидово?
Коля не помнил, а его «опекун» продолжил:
– Мы уже готовы к спуску и в клети человек 20 шахтёров, а рукоятчица не даёт сигнал «вниз». Успокоила она некоторых строптивых:
– Сейчас подойдёт главный инженер, и спуститесь вместе. Успеете наработаться.
А вот и он, почти бежит, а перед самой клетью зацепился за что-то ногой и со всего маху влетел под ноги шахтёрам. Тут же последовала моментальная реакция кого-то из стоявших уже в клети:
– Нажрался с утра!
Неудачник поднялся на ноги и начал грозно выяснять:
– Кто сказал?! Быстро отвечай, иначе всех отстраню от работы!
Гробовое молчание. Только слышно, как работает мощный шахтный вентилятор. Кому нужно получить признание за смелый юмор с подковыркой?..
– А ну-ка каждый подай голос, нахала я и сам узнаю по голосу.
Минут пять в клети рефреном звучало:
– Нажрался с утра…
Но автор высказывания остался инкогнито.
О, жёстко шутить, особенно в связи с нелепыми промашками в работе, шахтёры мастера. На мой взгляд, этому есть объяснение: за безопасность работы в шахте отвечают все и каждый. Промашка одного может дорого стоить остальным. И не надо ждать выговора от начальства: уместная шутка товарищей по работе действует не менее эффективно. Но и чрезмерная осторожность или явная трусость имеют такую же оценку. Шахтёры особый народ, их специфические взаимоотношения выработаны столетиями. Даже хранителем жизни под землёй считается особое божество – Добрый Шубин. Он, фактически, живёт в каждом из нас и приходит на помощь, остерегает от беды.
А мои гости без умолку продолжали тему, где главенствовал юмор:
– Жаль, что нет пока Семыкина, он бы лучше меня рассказал, как мы с ним блудили по старым выработкам в шахте Димитрова, что рядом с Красноармейском, – извиняющимся тоном начал Юра Горюнов.
– Местного сопровождающего в тот раз с нами не было. С утренней сменой мы добрались до забоя, а дальше сами по коренному штреку дошли до бункера-пересыпа. Там надо было заменить электронный блок гамма-реле. Он безупречно отработал гарантийный срок, но правила неумолимы, как в авиации: некоторые органы устройства, не в пример человеческому телу, подлежали замене по расписанию. Управились мы быстро, но выехать, а главное дойти с ночной сменой до клети уже не успевали. Не ждать же шесть часов, чтобы выехать с той же утренней сменой! И мы, не новички в подземных царствах, самостоятельно двинулись, как нам казалось, в сторону рудничного двора, к породному опрокиду. А там уж нас всегда вывезут на скипе знакомые машинистки подъёма.
Шахта старая, недействующих выработок много, не все штреки закрыты затяжками. Когда мы заблудились, и когда до нас это дошло – трудно сказать. Попытались возвратиться назад и ещё больше усугубили своё дурацкое положение. Наконец в одном из штреков увидели рельсы узкоколейки, и пошли по ним – уж они-то выведут нас к цели. Обрадовались, когда увидели в этом штреке десятка два новеньких шахтных вагонов-трёхтонок, и вперёд, вперёд… Прошли немного и упёрлись в завал. Приплыли… Кто из нас знает, как искать верную дорогу в незнакомой шахте, в этом лабиринте при полной темноте? Слабый свет коногонки предохранял только от случайного падения. Кто же нам помог, в конце концов, выйти к людям? Наверное, Добрый Шубин… Мы выехали на поверхность с той же, «нашей» сменой. Посчитали они, наверное, что мы тоже целую смену отпахали…
– А помните, у нас был Боря, фамилию не успел запомнить, он быстро рассчитался? – Вклинился в разговор новый рассказчик.
– На Краснолиманской мы выезжали скипом. Сколько труда стоило уговорить Борю сделать шаг с посадочной на скиповую площадку! Перетащили силой, немного сопротивлялся. Он так вцепился обеими руками за трос-канат, предназначенный для спуска и подъёма скипа, что сопровождавший нас шахтёр с серьёзным видом предостерёг:
– Не дави так крепко канат, передавишь со страху, а потом нас всех по частям будут собирать в зумпфу (в нижней оконечности ствола). Подействовало ли предупреждение на Борю, но на нулевой отметке мы «отцепили» его от каната и под ручки вывели на свободу. Да, и он был шахтёром… один день.
– Да таким же был и Завгородний, перешедший к нам от чертёжников за «длинным рублём». На Калинина надо было добраться до кривых направляющих – к месту разгрузки скипов, выполнить там пустяшную работу. К копру там вплотную примыкает высокая железобетонная пристройка, где женщины-труженицы с транспортерной ленты вручную производили породовыборку. В этой пристройке, почти до верха, есть обычные, как в девятиэтажках, лестничные марши, а последние десять метров надо пройти по лестнице, уже по наружной стенке пристройки. Я иду первым, – так начал, дождавшийся своей очереди, новый рассказчик, – а напарник за мною. Поднялся я к шлюзовой воздушной камере, а Завгороднего не вижу за собой. Возвращаюсь обратно во внутрь копровой пристройки. Стоит мой помощник возле двери, бледный, угнетённый. Спрашиваю:
– Ты почему отстал? Ответ ошеломил меня:
– Не могу дальше. У меня высотобоязнь. Гляну вниз – голова кругом, страх и тошнота. Не могу…
Есть люди подверженные водобоязни, а тут такой уникальный случай. Менять датчик для гамма-реле пришлось   самому…
Ещё много было воспоминаний подобного рода. И не все с благополучным концом. Не стоит рассказывать о них в предпраздничные дни. А о шахтёрах надо сказать, что это те люди, которые каждый день спускаются на глубокие подземные горизонты. Проходчики, крепильщики, комбайнёры и горнорабочие очистных забоев непосредственно добывают уголь. Мы же, со своими коллегами – шахтными автоматчиками, только помогали выдавать уголь на-гора…
Не знаю, то ли хмель ударил в голову Коле Гречишному, то ли он специально промолчал, но произнося тост, он единственный из гостей не упомнил о печальном событии, приближающем старость – о пятидесятилетнем юбилее. А коротко сказал: – С Днём шахтёра, Лёня!
А я был счастлив. Тост попал в точку. С Днём шахтёра, друзья!                Август 2021 г.

В те грозные дни…

Новогоднюю ночь Сергей встречал, как и обычно, в кругу семьи. К бою курантов, а Новый год семья встречала по московскому времени, подошли два его товарища по прежней работе. Они оба, Валера и его друг Николай, жили в станице Луганской, и в недавнем прошлом строили под началом Сергея в Луганске уникальный по тому времени дом. Особенность многоквартирной постройки была в том, что отопление в каждой из шестидесяти квартир производилось от индивидуальных котлов-нагревателей природным газом. К тому же и горячая вода у жильцов была круглый год. Руководство одобрило, в качестве эксперимента Серёжин проект, а жильцы до сих пор благодарят строителей-новаторов. Непредвиденных случаев с теплоснабжением, как в других домах, у них ни разу не было.
Валера моложе Сергея, да и обязанности на стройке у них были разные, но как-то так получилось, что обыкновенный рабочий подружился с начальником. Сергей-то ко всем относился как к равным, какая бы роль у них на стройке ни была. Но вот Валеру чем-то выделял. А для Валеры такое отношение было приятным. И до этой новогодней встречи они были гостями друг у друга.
Проводили, как принято, старый год и встретили Новый с бокалами шампанского. Взаимные пожелания здоровья, счастья, успехов… Потом вышли на улицу покурить и посмотреть на импровизированные, самодеятельные салюты, производимые по всему городу любителями необычных ощущений. Народу на улицах ночного Луганска много, все любуются праздничными фейерверками. Сначала хлопок-выстрел на земле, потом треск в воздухе и какая красота! Любуйтесь, люди!
И ни одна душа не могла и подумать, что в скором времени будут иные, уже не хлопки, а взрывы, уносящие жизни этих счастливых людей…
Век двадцать первый, зима 2014-го года. Она выдалась малоснежной и, как всегда, в Донбассе капризной. То снежок, то в самом январе мартовская оттепель. Как всегда… Вот только жизнь пошла по иному руслу, завела народ в непроходимые чащи, в болота… в гражданскую войну. Двадцать первый просвещённый век!..
Уже были известные события в Киеве. Власть в стране захватили последыши Бандеры, радикальные националисты, мало чем отличающиеся от фашистов. Народ Украины молча согласился с переворотом. Но только не народ Донбасса! Здесь живёт другой народ, у него другой менталитет, здесь не говорят: «Моя хата з краю». Везде, во всех городах и посёлках Донбасса возникали организации, поднимающие народ против киевской хунты. Успех любого дела решает наличие центра, возглавляющего это дело. Лозунг был один: «С нацистами нам не по пути!» Правящие верхушки местных властей умыли руки, ничем не поддерживая чаяния народа. И народ брал, как мог, власть в свои руки. А Киев двинул на усмирение Донбасса войска.
Уже шли неравные бои немногочисленных, плохо вооружённых ополченцев – защитников родного края с регулярными частями украинской армии. Бои под Славянском, бои вокруг Луганска уносили жизни и ополченцев, и мирных людей. В квартале, где жил Сергей, образовался орган самоуправления населения. Сергея выбрали председателем этой организации. О, сколько вопросов новому органу местной власти пришлось решать! И главный из них – обеспечение жизненных условий населения. Ежедневно решались вопросы снабжения продовольствием, вопросы энергоснабжения, а через некоторое время и водоснабжения. Без воды жизнь немыслима! Кроме хозяйственных вопросов давался отпор мародёрам, а также явным и скрытым сторонникам киевской хунты. Всё было в новинку, всё необычно. Особая забота уделялась подготовке и проведению референдума. В результате, без всяких натяжек, подавляющее большинство населения высказалось за присоединение к России.
А дальше новая забота – защита Луганска от окруживших его со всех сторон войск карателя. Сергея назначили быть помощником командира подразделения держащего оборону важного участка – переправы через Донец у станицы Луганской. Командиром там был кадровый военный, подполковник в запасе с позывным «Иваныч». Трудно было поверить, но среди его наград было два ордена «Красной Звезды»! А то, что он получил эти боевые награды в мирное время, говорит о многом.
Оборона на правом берегу Донца была организована по всем правилам военного искусства. На крутом правом берегу было выкопано много окопов для огневых точек, а между ними извилистые ходы сообщений. К слову сказать, эта линия обороны действует успешно и по сей день. А позиция у моста на Донце, возле станицы Луганской, официально именуется просто: блокпост. Через него в ту и другую стороны ежедневно проходили сотни местных жителей.
Иваныча его подчинённые любили. Умный, грамотный, с отзывчивым сердцем человек. У военных давно и прочно прижилось наименование для таких людей – Батя. Для каждого ополченца он был как отец родной. И не только ласковым и сердечным, но был и строгим, и суровым, когда это требовалось. С Иванычем пришли из станицы больше тридцати ополченцев, в основном молодые ребята. И не за партой, не в лекционном зале, а в боевой обстановке обучал командир их военному искусству, искусству выйти победителем в схватке с врагом. Помимо прочих служебных обязанностей, ополченцы, досконально знающие свои окрестности, помогали нашим разведгруппам переходить на занятый врагом левый берег, обеспечивали им безопасные проходы. Сергей органически вписался в этот дружный коллектив. Гражданское название группы людей, оставшееся во вчерашнем дне, мало подходило к этой когорте единомышленников. Точнее сказать, Сергей влился в состав боевой воинской части. И какая же у него была радость, когда среди станичников он встретил своего приятеля Валеру. Только теперь уже Валера откликался на позывной – «Колыма». Почему в позывном звучало название речки или края, находящегося за тридевять земель, сказать трудно. А у Сергея простой позывной – это часть его фамилии и понятие из нахлынувшей на нас компьютеризации – «Чип».
 – Как я рад, Сергей Александрович, что мы снова вместе!
У немногословного Валеры это было уже длинное предложение. А всем вместе, Чипу, Иванычу, Колыме и другим луганчанам-ополченцам пришлось пережить очень много в этой жестокой гражданской войне. В скором времени всех троих и некоторых других бойцов с блокпоста передали в состав обновлённого Комитета госбезопасности Республики. Там уже была настоящая боевая работа. С ходу украинские вояки взять Луганск не смогли, а вот террористические группы в город засылали постоянно. И при встрече с этими отъявленными головорезами стычки были яростными. Бой, как правило, был до конца, в плен из врагов мало кто попадал…
Вокруг Луганска ещё просматривалась линия обороны, но, увы, не на всей протяжённости, а только на главных направлениях. Даже в Великую Отечественную Войну были такие же ситуации, а тут, когда каждый боец на счету, кем прикрывать эти лазейки? Вот и пробирались по ним те, кому Украина «по-над усэ!». Они проводили диверсионные вылазки и сматывались назад, если это им удавалось. Однажды после боя с такой группой Сергей увидел, что по полю, со стороны противника к ним мчится легковушка. Подъезжает «копейка», пытается объехать побоище и останавливается. Весь кузов и стёкла машины в пулевых пробоинах. За рулём женщина средних лет. Вид решительный и в то же время умоляющий.
 – Хлопцы, мне надо в госпиталь, в салоне умирает человек, он сильно обгорел. Помогите добраться нам в больницу… Вы чьи?
Когда она узнала кто мы, с неё как будто свалился непосильный груз, а с глаз хлынули слёзы. Иваныч не теряя ни секунды, обращается к Сергею:
 – Чип, быстро за руль, я даже представить не могу, как она доехала сюда. Может по пути расскажет.
Первое, что услышал Сергей уже на ходу из её уст, было:
– Я из Новосветловки. Там уже эти ироды. Что они творят! От нечего делать бросали людям в окна гранаты! А сегодня согнали народ к школе и загоняют всех вовнутрь. Избивают женщин, стариков! Орут, что устроят нам одесское второе мая…
Женщина приумолкла, посмотрела назад на обгорелого мужчину. От того изредка доносились звуки похожие на стоны.
 – Он ещё живой. Надо успеть!
И снова, изредка всхлипывая, продолжила:
 – Откуда взялся наш танк, я не могу сказать. Перед его появлением со стороны Луганска, а они там делают блокпост, были слышны выстрелы. Танк, очевидно, прорвался мимо них и остановился возле школы. Ироды сразу дали дёру, а с танка пулемётом их сопровождали. Народ разбежался кто куда. И нашлись же мерзавцы среди этих иродов. Двумя гранатомётами зажгли танк. Пулемёт умолк, а спереди открывается люк и из него пытается вылезти этот мужчина. Вернее, тело в пламени. Я подбежала, как могла, сбивала с него пламя и с трудом вытащила его из люка. Он упал на землю без движения. Я ещё затушила то, что на нём тлело и кричу:
– Лежи, сейчас я тебя заберу!
Благо, живу я рядом, машина на ходу, подъезжаю – лежит. Пытаюсь поднять – да куда там! Кто мне помог уложить танкиста на заднее сидение, я даже не заметила. И сразу же, дура, на трассу, что идёт в Луганск. А за посёлком-то уже установили блокпост. Там нас и заберут! Притормаживаю, показываю, что подчиняюсь требованию остановиться, а сама, сколько могла резко влево, полный газ и назад в Новосветловку. Одного при развороте даже сбила с ног правой стороной. Стреляли, даже начали гнаться. Но я вскочила в один переулок, проехала на скорости, а потом в другой, пропетляла ещё немного, выскочила на знакомую мне грунтовку, а дальше по буеракам. А тут и вы…
За время пути Сергей не проронил ни одного слова, но слушал внимательно. Обстановка не располагала к беседе. Мысль только одна: быстрее, быстрее… Сдали танкиста в госпиталь, попрощались. Сергей посмотрел на изрешечённую машину и пошёл в расположение своей части. Почему-то вспомнился Некрасов:
«Есть женщины в русских селеньях… Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт..,»
Идёт, повторяет известные со школьных времён строчки и думает: где ты, новый Некрасов, посмотри, как можно дополнить образ русской женщины! А сам остановился, как вкопанный, и теперь уже сам себе громко:
 – Олух! Почему не спросил, как её звать-величать?!..
Через две недели была создана боевая группа, в основном из станичников, назначен командир и выдано задание:
 – Пробираться вдоль границы с Россией к нашим землякам-дончанам на помощь. У них там критическая ситуация под Иловайском. Если сдать этот пункт, то между Республиками связь прервётся. Это недопустимо! По пути, наверняка, будут стычки с отдельными украинскими подразделениями. К бою надо быть готовым всегда! Конечный пункт маршрута – Авило-Успенка, что на границе Ростовской области. Сейчас противник в нескольких километрах от вашего места назначения. Всё-таки, постарайтесь избегать столкновений, дорогу выбирать так, чтобы у противника не было уверенности, куда идёт колонна. Противник после Саур-Могилы откатился в Шахтёрск, пусть их разведка думает, что и вы в ту сторону.
Потом было ещё дополнение:
– Если в команде есть водители, мы придадим вам несколько грузовиков с грузом оружия и боеприпасов. Там они очень нужны. На сборы полдня. Ночью выехать.
Итак, около двух десятков легковых машин, два микроавтобуса, несколько грузовиков и БТР для прикрытия. Даже командир автоколонны сел за руль грузовика – водителей среди личного состава группы было мало. С чьей-то лёгкой руки, романтика очевидно, колонна получила название – «Лавина». Забегая вперёд, надо сказать, что и в дальнейших боях боевая часть луганчан сражалась под таким названием.
Какими дорогами, каким маршрутом двигалась «Лавина», в каких населённых пунктах дозаправлялась горючим – Сергей не запомнил. Маршрут выбирали люди во впередиидущих машинах, а у него была одна задача: строго следить за дистанцией и не выбиваться из общего строя колонны. А это было не просто – ночью шли с выключенными фарами. Вместе с Сергеем ехали две девушки-ополченки. Они сами вызвались ехать со станичниками, и главная их роль на маршруте заключалась в оказании необходимой медицинской помощи. Старшая, Катя, по образованию была медиком, а Тамила ещё не закончила своё образование. Конечно же, кухонные заботы тоже лежали на них. Иваныч и Колыма ехали вдвоём впереди Сергея. На остановках Сергей подходил к ним пообщаться, поделиться впечатлениями. А однажды, после стычки с какой-то группой «укров», Иваныч предложил Сергею в пластмассовом стаканчике глотка три коньяка:
– Выпей, Чип, сними напряжение!
Нервы были на пределе. В то время не было и понятия о линии разграничения: свои или чужие. Противник мог встретиться где угодно и когда угодно. Тем более, что украинское командование, без сомнения, уже знало о передвижении колонны. Могла быть где-нибудь и засада. Впередиидущие две машины часто отрывались вперёд с целью проводить разведку, а потом поджидали остальных. И дальше, дальше…
До финиша оставалось не более десяти километров, и случилось непоправимое. В небольшом посёлке Маныч, возле самой границы с Россией, колонна почему-то свернула вправо на село Калиново. Ведь был же прямой путь вдоль границы на украинскую Успенку, а там до российской Авило-Успенки рукой подать. Задним числом можно анализировать ошибки, но изменить, увы, ничего нельзя…
От Калиново спокойно выехали на участок трассы Амвросиевка – Матвеев-Курган. Справа к трассе примыкает село Лисичье, и до финиша двадцать минут ходу. К трассе с обеих сторон примыкают густые посадки, с перемыкающимися над головой ветвями. Вот на этом-то участке была оборудована украинская оборонная позиция. «Укры» ждали наступление российских войск, чтобы дать им отпор. Смешно конечно, а им с тыла вваливается колонна легковых машин в сопровождении нескольких грузовиков. Раннее утро 23-го августа… Началась ожесточённая стрельба. Две машины проскочили позиции «укров», а остальным перекрыл дорогу свой же БТР, шедший в начале колонны. Его подбили, он почему-то стал разворачиваться и застыл, полностью перекрыв дорогу. Слева и справа от него глубокие кюветы, проехать вперёд невозможно, «Лавина» остановилась. Редко, но такое бывает и в природе: лавины останавливаются на полпути.
Все остальные действия производились непроизвольно, никто не мог подать команды, каждый на огонь отвечал огнём. Только по рации, благополучно прорвавшиеся, просили, умоляли прорываться к ним. Тут, мол, тихо. Серёжины девчата Катя и Тамила кричат в отчаянии:
– Дядя Серёжа! Что делать?!
Ах, если бы знал он сам! Страха не было, мысль работала в одном направлении: «Как объехать БТР!»
– Берите автоматы и беспрерывно стреляйте по посадке!
Потом уже Сергей вспоминал, как велась эта стрельба. Девчонки на спинах лежат на полу, на вытянутых вверх руках автоматы и длинные очереди куда-то через окна… Рискнул Сергей, нырнул, чуть не перевернувшись в кювет и по нему объехал горящий БТР. Его примеру последовали и некоторые другие из колонны. Не всем удалось выскочить из пекла…
В машину. где был Иваныч и Колыма, через лобовое стекло влетела граната из подствольного гранатомёта. 
Как они остались живы – одному Богу известно. Взрывом их вышвырнуло из машины. Одного влево, другого вправо. У обоих множественные ранения, оба в крови… Иванычу разорвало бедро, а что с головой – определить невозможно. Кровавая маска с отвисающими фрагментами кожи и мягкой ткани. Колыме досталось меньше, но тоже весь в крови. Подполз к Иванычу, пощупал пульс. Живой! Колыма помоложе, покрупнее и посильнее Иваныча. Не раздумывая, он потащил своего командира в зелёнку, а из неё в подсолнечное поле. Каждый метр, подальше от стрельбы, давался необычайно трудно. В подсолнухах кусками одежды перевязал хоть как-то Иваныча и остановил своё кровотечение. И снова дальше, дальше… Протащит Колыма Иваныча несколько метров и от напряжения впадает в краткое забытьё, очнётся и дальше между рядами крупных, мешающих движению, подсолнухов. Стрельба уже давно утихла.
 Сколько продолжалось такое «передвижение» Колыма не помнит, но после очередного забытья он увидел над собою два автомата и обладателей этого оружия.
Двое суток Колыма, Иваныч и ещё несколько ополченцев, попавших в плен, провели привязанные цепями к трубам отопления в школьном подвале. Пытки и допросы были непрерывными. Описывать их не стоит. Нельзя травмировать психику читателя… А события разворачивались не по украинскому сценарию. В разгар боёв за Иловайск каратели потерпели сокрушительное поражение и те, что были за пределами «котла» получили приказ переодеваться в гражданскую одежду и добираться своим ходом в Мариуполь. Утром, на третий день плена, к узникам зашёл майор украинской армии в гражданской одежде и выдал:
– Мне приказали вас расстрелять…
После этого последовала длинная пауза. Майор в гажданском, ещё вчера присутствовавший на допросах, явно наблюдал реакцию обречённых людей. Все, кроме неподвижно лежавшего Иваныча, смотрели на него молча. И только один, лет сорока мужчина, тоже весь в крови, на удивление спокойно, сказал:
– Стреляй, – и добавил – советский офицер…
А офицер резко засунул руку в карман и вынул… связку ключей…
– Я стрелять не буду. Вот ключи от замков, повремените и уходите прочь.
И бросил связку ключей под связанные ноги Колыме. Что было на сердце у каждого, можно только догадываться… выждали немного, поднялись, помогая друг другу на первый этаж, а выходить на улицу не решаются, – перестреляют другие и без приказа… Колыма не выдержал: увидел на крыльце пластмассовый баллон с водой и вышел первым. Баллон с водой в руке, мысль одна: открыть, сделать глоток… А рядом на школьном дворе яблоня, а на ней такие яблоки! Протягивает руку к яблоку и… Это «и» длилось очень долго. А когда оно закончилось, то Валера никак не мог понять: почему он лежит весь перебинтованный и в чистой постели. А над ним улыбающееся женское лицо и звучат слова, которым нет цены:
– Пришёл в себя, соколик! Будешь жить!
В том же госпитале, где Валера-Колыма открыл новую страницу своей жизни, только в другой палате возвращался к жизни и Иваныч. Бог милостив! А Сергей в это же время со своими земляками, несмотря на лёгкое ранение под Лисичьим, принимал участие в боях за освобождение Шахтёрска. Лавина возобновила своё движение…
               
Август2020 год.


Девичья память

Ранняя осень в Донбассе – благодатная пора. Уже прошёл летний зной, но ещё не начались затяжные осенние дожди, листва на деревьях не начала желтеть, да и туманы будут позже. Благодать! Даже ночью, на передовой линии обороны, представляющей собою разрушенные частные дома посёлка Спартак – северо-западной окраины Донецка, не было холодно. Ополченцы в летней камуфляжной форме не испытывали ночной прохлады: каждый день, начиная с вечера и до глубокой ночи, а иногда и до утра, было жарко, даже очень. Противник упорно предпринимал попытки прорваться в Донецк. Нейтральная полоса в зоне нашей ответственности была буквально взрыта воронками от разнокалиберных снарядов.
Но мы стояли непоколебимо. Большинство из нас – опытные бойцы, участвовали во многих боях. Но были и молодые ополченцы-дончане. Невзирая на возраст новичков, мы называли их, конечно между собой, – “зелёными”. За каждым “зелёным” закреплён бывалый, опытный боец-наставник. Общая задача всех защитников – не пропустить врага в Донецк, беречь жизни друг друга, крепить воинское товарищество. Не все, особенно молодые, “зелёные”, выдерживали испытания огнём и прочими фронтовыми невзгодами. Без упрёков их отпускали домой, к маме.
Моим подшефным был парень из Макеевки с позывным «Молчун». У каждого из нас есть позывной, возникает он стихийно, характеризуя какую-то особенность ополченца. Позывные упрощают общение, особенно в сложных ситуациях. Молчуну дали такой позывной за его немногословность, присущую темпераменту флегматика. Но эта черта не мешала ему настойчиво и по-деловому вникать во все вопросы не хитрого, но, я бы сказал, судьбоносного воинского мастерства. По штатному расписанию, если такое понятие уместно, мы были с ним гранатометчиками. Наше снаряжение, кроме автомата, бронежилета и раздатки (нагрудная сумка для патронов в магазинах), дополнял ещё и РПГ с гранатой. Увешаны как новогодняя ёлочка… Но самое главное – с нами всегда чувство времени. На выстрел, а так мы называем и действие, и саму гранату, отводится три-четыре секунды, иначе станешь добычей снайпера…
Молчун быстро освоил все тонкости боевого ремесла, инициативу не проявлял, но команды выполнял безупречно. Был он ещё не женат, – это всё, что мы знали о нём; о других личных делах у нас не принято расспрашивать. И о мотивах взяться за оружие – тоже.
В тот день, где-то в конце сентября, а дни и числа из нашего восприятия и лексикона исчезли, немного с утра постреляли – “укры” провоцировали. К вечеру у них было заметно какое-то оживление, но за “зелёнкой” не рассмотреть. А знать надо, чтобы в случае их атаки вовремя попросить огневой поддержки у нашей “арты”.
Сидим в укрытии, набиваем пулемётные ленты. Работа не сложная, но требует аккуратности и определённой последовательности. Болтаем о разном, курим…
Пригибаясь на входе, в блиндаж вошёл Топаз, – наш командир. Я не припомню, чтобы он когда-либо проявлял волнение, даже во время боя, а сейчас смотрелся как-то необычно.
– Штык, обратился он ко мне, у них что-то готовится, засуетились. Надо посмотреть поближе, пока не совсем стемнело. Бери Молчуна, проходы ты знаешь, ходил с “глазами” не раз.
(“Глаза”– так мы называем разведчиков-корректировщиков артогня.)
– Продвинуться не дальше вон тех, отдельно стоящих деревьев. Подойди ко мне. Да не высовывайся! Видишь, чуть правее, три дерева? Да, без листвы. Не дальше!
– Понял, разрешите выполнять?
– Быстрый ты какой! Слушай дальше. Ты – впереди, Молчун – в 3х-4х метрах за тобой. Никаких разговоров! И, внимание! Продвигаться чуть ли не на ощупь– могут быть их растяжки, хотя навряд ли. Начнут шуметь, – в ближайшую воронку и ждать тишины.
Помолчал и добавил:
– Возьми один “выстрел“ – на всякий пожарный… Выше бурьяна не подниматься и на одном месте не засиживаться. Понятно? А теперь – с Богом!
Первые сто метров прошли быстро: пригибаясь или на четвереньках, а через бугорки –ползком. Дальше, по сухому прошлогоднему бурьяну – только таким способом. Добрались до деревьев, но обосновались немного в сторонке: деревья – хороший ориентир, если нас заметят возле них, то миномётчикам даже прицел не надо рассчитывать…
Пока всё было относительно тихо. С нашего “наблюдательного пункта” хорошо видны вражеские окопы, “зелёнка” уже не закрывала их. Осмотрелись. Действительно, “укры” готовились к атаке. Вот из капонира выехала БМП, вся в зеленых ветках, за ней – ещё одна. Мы их называем “бехами”. В траншеях движение. В глубине, где их вторая линия, слышен звук танкового мотора. Всё ясно. Наше дело сделано, и я показал Молчуну жестом – домой.
Но вдруг, как чёрт меня толкнул, придерживаю Молчуна, перевожу РПГ в боевое положение, с колена прицеливаюсь в заманчиво подставленный бок “бехи”, стреляю и, не дожидаясь результата своего безрассудства, быстро пополз к своим. Молчун сразу за мной. А дальше, как говорят, началось…   Фактически уже было темно, но частые взрывы вокруг уж очень освещали нам дорогу к своим. Осколки, пули свистят над головой, но они не твои, Свою не услышишь…
Метров через 20-30 большая воронка. Сваливаюсь в неё, через секунды на меня скатился Молчун и примостился рядом. Грохот неимоверный. Сколько так прошло – сказать не могу, но вдруг, как по команде, всё стихло. Толкаю в бок Молчуна и показываю жестом – за мной. До нашей позиции всё время ползком. Снайперу ночью даже лучше видно светлое пятно в его сверхсовременном оптическом прицеле…
Доползли, свалились в окоп. Перевёл дух, поворачиваюсь к Молчуну и… Такого даже писатели детективов не рассказывали! Поднимается на ноги передо мной…  Если коротко – этого человека я вижу впервые! Чужак в камуфляже, автомат за спиной, удивлённо уставился на меня, агрессию не проявляет. Направляю на него свой АК.
– Стоять! Руки в стороны!
Подчиняется. Зову ребят. Разоружили.
– Какого чёрта увязался за мной?
– Був у розвидци, заблукав, а дали вы знаетэ. Думав що вы наш.
– Был один?
– Ни, удвох.
Пришёл наш командир. Ни слова о ситуации!
– Где Молчун?
– Наверное… отстал.
– Ух! Наверное! Бери ребят и быстро за ним!
Ползём, прислушиваемся к каждому шороху. Ага! Есть движение. Мало ли кто! Мой автомат на взводе, уже сам себе не верю.
– Молчун, ты?!
– Ну а кто же.
– Почему отстал?
– Так в другой воронке был, команду не услышал.
– Ладно, ползём дальше.
Как обычно, после возвращения, свободные от дежурства на постах бойцы, непроизвольно собираются вместе послушать “самое-самое”. А в тот раз изрядно посмеялись, да и посетовали: почти все шахтёры, а налокотниками и наколенниками не пользуемся. После таких “путешествий” к суставам не притронуться… Потом, уже по привычке, – осмотр оружия, приведение себя в божеский вид. Да и укры не отвлекают, успокоились. Итак, вынимаю магазин из своего верного АК… пустой! Затвор на себя – и в патроннике пусто…  Забыл с утра перезарядить автомат! А вы говорите: девичья память, девичья память…
               
 Сентябрь 2017г.
Проза войны
               
В то раннее декабрьское утро над головой было чистое, безоблачное небо, но с моря дул порывистый ветер, качая кроны деревьев «зелёнки», создавая характерный шум в голых ветках. Ночь выдалась тихой – ни одного выстрела со стороны «укров». Но холод донимал. Мороз вкупе с ветром творил своё дело: ребята на своих постах мёрзли. Очень некстати закончились дрова, и буржуйка в блиндаже уже не давала тепла. В укрытии тоже было холодно, но не так как снаружи.
– Ребята, давай-ка соберём сухих веток, растопим печурку, дело пойдёт веселее. Это не приказ, дело добровольное. Кто пойдёт со мною?
В помощники командиру отделения с позывным «Штык» вызвались два молодых бойца – «Радар» и «Горюня». Осмотрели «нейтралку» и по одному, пригибаясь, дошли до «зелёнки», оправдывающей своё название только летом. От своих окопов всего метров тридцать, но всё ж таки, это уже «нейтралка»… Начали собирать валежник. Конечно, слабый шум беспилотника на фоне шумящих веток, никто не услышал. Все трое были заняты делом.
Горюня увидел на дереве явно сухую большую ветку, поднял вверх голову и…потерял дар речи. Только успел крикнуть:
– Ложись!
Прямо на их головы с неба летел предмет, как потом выяснилось, – самодельная «укроповская» бомба. Упасть на землю никто не успел, даже Горюня. Мощный взрыв, в десяти-пятнадцати метрах от каждого, мигом заставил забыть о желанном тепле. Теперь все трое лежали на земле, сваленные взрывной волной, еще не понимая, что же случилось. Резкая боль в теле возвратила каждого к действительности. Хуже всех досталось Радару: осколки попали в лицо, правую руку выше локтя и правую голень.

Штык вдвоём с Горюней ползком дотащили его до окопов, а последние метры преодолеть им помогли товарищи. Стрельба по беспилотнику и огонь прикрытия по ожившим вражеским позициям, заглушили всё на свете. Доврачебную помощь всем троим оказали на позиции и с трудом перетащили их в безопасное место, куда прибыл уже санитарный автомобиль. В санчасти, а потом в полевом госпитале подвели итог «вылазки», как говорится – «…тогда считать мы стали раны, товарищей считать…». Слава Богу, все остались живы. Правда, для Радара в тот день служба закончилась: кроме телесных ран, повреждён правый глаз. А Горюня отделался несколькими лёгкими ранениями и через два месяца снова был в строю. Сказать, что Штыку повезло, можно только в одном смысле – остался жив. Его тело поглотило девятнадцать осколков! Нет, наверное, всё-таки повезло: жизненно-важные органы не пострадали. Кости, кроме лучевой на левой руке, все целы. Хирург в полевом госпитале трудился больше трёх часов, извлекая из тела Штыка осколки. Пятнадцать извлёк он, а остальные, глубокосидящие, удалили уже в Донецке. Один осколок, неподдающийся извлечению, как память, носит в теле до сих пор.
В госпитале, наконец-то, появилось время повспоминать, поделиться рассказами с другими выздоравливающими «…легко и тяжелоранеными...» бойцами. Штык – ещё молодой, симпатичный парень рассказами удовлетворял неподдельный интерес младшего медперсонала:
– Как там, на передовой? – А рассказывать ему было о чём. И ещё один фактор располагал к общению: в госпитале он уже отлеживался один раз после контузии, и помнящие его медсёстры относились к нему как к «старому знакомому». И если после контузии даже разговаривать было невмоготу, то теперь такое ограничение отсутствовало. Надо отметить, что медсёстры в госпитале – не досужие слушатели, они постоянно в работе и, только когда Штык принимал процедуры, следовали вопросы:
– Как это вы додумались выйти на «нейтралку» за дровами, а если бы стали добычей снайпера?
На что Штык немногословно, такой уж у него темперамент, отвечал:
– Холодно было, однако, а их снайпера, решили мы, опочивают в тёплых кроватях. Такие твари во всём изыскивают удовольствие, даже в убийстве, зачем же лежать им без движения в промёрзлой лёжке…
Медики только качали головой, они-то знают, чем заканчивается такая неосмотрительность…
Другое дело – общение с соседями по палате. Почти каждый из них был уверен, что ему не повезло из-за неправильных действий командира, что вовремя не поддержала «арта», что неточные сведения дала разведка и прочее-прочее, а ему просто не повезло… О мотивах, побудивших взять в руки оружие, речи никогда не было. Но в отдельных разговорах они иногда всплывали. Кроме общих причин, всеобщего порыва, у каждого была своя личная мотивация идти в бой.
Много позже, Штык рассказывал, что в военкомате, когда он пришёл записываться в ополчение, а это было в июле 2014-го, такие вопросы были. Решение идти в ополчение он принял самостоятельно, и не мешкая, в один из дней, выехав из шахты на поверхность после ночной смены, направился в военкомат.
Работа в очистном забое ему была привычной, да и заработок был приемлемым. Но перед глазами постоянно виделись маленькие дети, заполнившие дворы многоквартирок в центре Макеевки, где он жил. Непрекращающиеся обстрелы окраин Донецка и Макеевки вынуждали людей бросить свои жилища, перебраться к друзьям, родственникам или к знакомым подальше от ада. Днём во всех обширных дворах бегала ребятня, и группками сидели присматривающие за своими чадами женщины. Кто их должен защитить, кто кроме нас, мужчин?!
– А погибнуть не боитесь, ведь на войне не без убитых? – Это был последний вопрос в беседе с военкомом. Штык, тогда ещё носивший своё подлинное имя и фамилию, спокойно ответил:
– В 41-м об этом никто не спрашивал. Мы такие же, как и они.
И ещё запомнился ему, невольно услышанный при записи в ополчение, разговор другого макеевчанина, отца пятерых детей:
– Мы не можем Вас зачислить, у Вас пятеро детей!
На что растерявшийся земляк, чуть ли не плачущим голосом взмолил:
– Долг мужчины – защищать своих детей, прошу вас, зачислите!
Увы, ему отказали… А парень из Горловки, тоже слёзно, просил направить его защищать родной город и ни в какое другое место! В конце концов, он будто бы согласился с доводами военкома. Штык тоже шёл защищать детей. Детей Донбасса. Всех…
Потом уже нагрянули воспоминания первых дней пребывания в ополчении. Первых боевых дней… Почему-то на фоне многих, более значительных событий, первые дни не забываются, остаются в памяти…
Неделю новобранцев обучали воинскому мастерству. В мирное время на приобретение таких навыков уходило почти два года. Смертельная опасность творит чудеса… И первое боевое задание: разведка доложила, что к нашим позициям движутся два БТРа, а за ними три КАМаза с пехотой. Надо их встретить. Быстро разбились на две группы по десять человек, выдвинулись как можно дальше вперёд, залегли справа и слева от дороги. Ждут, волнуются…
Вместо предполагаемых единиц, по дороге двигалась колонна вражеской техники! Что делать? Решение однозначно – принять бой. Благо, кроме стрелкового оружия у ребят в достаточном количестве были гранатомёты. До этого половина из новобранцев на учебных занятиях произвела, как минимум, по одному выстрелу.
Колонну встретили. Грамотно или нет, но там началась паника. Не ожидали такого «тёплого» приёма. Некоторые машины разворачивались, пехота по кюветам быстрым темпом, своими ножками отсчитывала метры назад. Те, кто смог ещё двигаться…  Когда у ополченцев практически закончился боекомплект, на дороге горели несколько единиц техники, а сумевшие сбежать уже были далеко-далеко… Как награда: все новоиспечённые ополченцы без потерь возвратились на свои позиции.
Потом уж командир подразделения пересказал своим бойцам сообщение киевских СМИ об этом бое, что колонна «захысныкив» приняла бой с российским спецназом и под напором «оккупантов» отступила. Своё видение «спецназа» киевские репортёры обосновали предположением, что вчерашние шахтёры, мол, так воевать не могут. В одном борзописцы были правы: их действительно встретили «оккупанты», давно, с рождения «оккупировавшие» Донбасс, живущие в Донбассе, на родной земле.
Штык снова в строю. Защищает подступы к столице Родины, славному Донецку. А линия обороны там же, где был его первый бой – северо-западнее славного посёлка, носящего имя легендарного римского гладиатора – Спартака…
               
 Август 2019 год.

Сын Донбасса

Удивительны судьбы людские! И почти закономерно – одинаковых судеб, даже в определённый отрезок времени, найти трудно. У одних жизнь заполнена знаковыми событиями, поворотами, остановками или рывками вперёд, меняющимися как узоры в калейдоскопе. В противоположность таким, другие живут тихо, незаметно. Их путь по жизни размеренный и, как правило, спокойно-целеустремлённый. И невзгоды, и радости они воспринимают как должное, без суеты, без глубоких разочарований или торжествующей радости. Судьба во многом зависит от характера человека. Эта черта индивидуума давно классифицирована наукой: холерик, сангвиник, меланхолик… Но бывают обстоятельства, когда масса разнохарактерных людей ведёт себя, действует по единому сценарию. И этот сценарий – война.
С Николаем я встречался давно, ещё в советские годы. Мы с ним земляки, оба макеевчане. И он, и я в то незабываемое время имели общее увлечение – спортивный туризм. Нас обоих привлекали горы. Коля ходил сначала в горные туристские походы, а потом усугубил своё хобби – стал альпинистом. Разница небольшая: в первом случае это поход через скальные перевалы, во втором – штурм горных вершин. И для меня горы ареал путешествий, только их специфика иная – сплав по горным рекам на спортивных судах. Позже выяснилось, что и профессии наши одинаковы – оба шахтные электрослесари. И не менее удивительно для обоих, что в Советской Армии и он, и я были операторами радиолокационных станций. Вот с таким человеком, ополченцем-добровольцем с позывным «Альпинист» снова свела меня судьба. Теперь он уже пенсионер и сдал своё боевое оружие, а моё оружие – слово – при мне останется до конца.
Раздумывать весной 14-го года у него повода не было. Его два родных деда, сражаясь против фашизма, погибли на фронтах Великой Отечественной Войны. Один при обороне Москвы, другой при прорыве Ленинградской блокады. Каково же было моё восхищение, когда я увидел Альпиниста на шествии Бессмертного полка весной 2021-го года в Донецке: в руках у него было четыре портрета – два фото родных дедов и ещё два, дедов своей супруги! Коля был одет в свой ополченческий камуфляж с наградами на груди. Вот оно, наглядное воплощение преемственности поколений, и не надо слов, чтобы раскрывать его!
У Николая четверо детей – две девочки и два мальчика. Семь лет назад они были ещё юными. Защищать детей – долг отца, он выполнил его с честью. Записался в ополчение и прибыл в Славянск, на передовой участок обороны, 27-го мая 2014-го года. Там уже вовсю гремели бои. Николай сразу же попал в самую горячую точку обороны – село Семёновку, что под Славянском на автотрассе «Харьков-Ростов». Оружие ему выдали сразу – армейский штык-нож… Но до рукопашной дело не дошло, автомат же Николай получил через несколько дней. Он был ещё в заводской смазке. И с безотказным АК Альпинист никогда не расставался до самой демобилизации.
Семёновка – ключевая позиция обороны Славянска, а на то время и всего Донбасса. Её защищал батальон под командой Кепа. (Все лица в рассказе будут упоминаться по позывным, изредка с добавлением настоящего имени). Триста спартанцев – так называли (не в шутку!) отважных бойцов Семёновского батальона, отдавая честь их мужеству. В батальоне было три роты, в каждой роте три-четыре взвода. И роты, и взводы различали не по номерам, а по позывному командира подразделения. Постоянной численности, из-за потерь, во взводах не было. Приходилось производить вынужденные перегруппировки личного состава, да и назначать новых командиров, вместо выбывших. У Альпиниста первым командиром был Конь, потом Рос, дальше Поляна и Кедр. О Кедре у Альпиниста очень высокое мнение, оно не в ущерб другим, и эту оценку разделяют все ополченцы, с которыми мне приходилось общаться.
Альпинист очень скромный, неразговорчивый человек. А мне, желающему получить от него сведения, чужда репортёрская допытливость, и когда я ненавязчиво попросил его рассказать о каком-нибудь, выходящем из ряда вон, трудном бое, он на некоторое время замолчал. По выражению его лица я понял, что он не вспоминает «самое, самое», а с усилием воли переставляет себя в то далёкое, грозное время.
– Все бои были тяжёлыми. Но, как обычно, запоминается первый бой в твоей жизни, он как рубеж между гражданской и военной действительностью. А случился он в первых числах июня. Сначала укры произвели очень серьёзную артподготовку. К нам летело всё, что могло лететь. Отдельных взрывов мы не различали – был сплошной рёв разрывающихся снарядов и мин. И после этого кошмара, без перерыва, начала издеваться над нами авиация. «Сушки» поливали наши позиции, даже не градом, а сплошной завесой разнокалиберных пуль. Хорошо, что наши позиции были грамотно оборудованы. В окопах-траншеях вырыты «лисьи норы» – хоть какая-то гарантия уцелеть, втиснувшись в это укрытие. А иначе, кто бы давал отпор наседавшей, после обстрела, вражеской мотопехоте? Бой продолжался долго, но мы выстояли. О потерях не буду рассказывать: во-первых – бойцу нежелательно в такой обстановке знать о них; и во-вторых – на войне это рядовое событие, а вспоминать об ушедших и сейчас больно…
Коля замолчал. А я клял себя, что растревожил ему душу. Наверное, он заметил моё смущение.
 – Лучше расскажу вам о единичных, на первый взгляд необъяснимых случаях, заставивших верить, что Бог есть и, что многим правоверным он сохранил жизнь. Наверное, поэтому у нас на передке неверующих, думаю, не было. Судите сами: в домике-хатке полно отдыхающих бойцов, и вдруг над самой крышей страшный взрыв. Снаряд или мина попала точно в ствол единственного перед домом дерева – старого могучего ореха. Кто направил смерть туда, а не в наше укрытие? Иначе от нас там бы ничего не осталось.  Коля помолчал немного и, не ожидая моих вопросов, продолжил:
– А как-то было чудо, но только для меня лишь одного. Рядом с моим, в соседнем окопе был установлен ПТУР – такая пусковая установка для радиоуправляемых снарядов. Возле неё никого не было и мне захотелось через её оптику посмотреть на позиции врага. Только я туда перебрался, как будто бы кто-то знал, что в моём окопе меня уже нет, и направил туда мину. Но и это ещё не всё: осколками посекло весь ПТУР, а мне же только разбило губу и не осколком, а комком земли. Подобное со мной было и при очередном налёте авиации. Я не успел добежать до окопа, упал, лежу как селёдка на блюдечке. Пули слева, справа, впереди и возле ног взрывают землю, а я молю Бога и прощаюсь с жизнью. И одолел же меня потом интерес! Как только гад улетел, я поднялся и посмотрел: ямками от пуль впритык очерчено место моего последнего, как я думал, «лежбища». Подобные случаи были и с другими бойцами, бывало, кому-то и не везло. Не так, как мне…
Николай время от времени поглядывал на часы – он кому-то пообещал встретиться в назначенное им время. Я же не удержался и попросил его рассказать, как они, перед уходом из Семёновки, взрывали мост на трассе через речку Торец и предупредил, что некоторые детали этой операции я уже знаю от других её участников. Николай рассказал кое-что новое для меня, что позволило мне дополнить его портрет.
– После приказа, ночью (днём это было немыслимо) мы провели разведку объекта, определили места, куда надо заложить взрывчатку. Нужны были альпинистские верёвки, чтобы добраться до тех мест. Командир наш, Кеп, раздобыл верёвки где-то в Славянске. Моим напарником, а как говорят альпинисты – в связке со мною, был Лезгин. Он ополченец, коренной житель Семёновки. На следующую ночь, после того как были размещены заряды, три раза мы пытались произвести взрыв. Но каждый раз обнаруживали, что кабель к электродетонатору перебит осколками. Оно и понятно – даже и ночью был непрекращающийся миномётный обстрел. Мы додумались привести в действие те заряды, что разместили под мостом, обыкновенным гранатным детонатором-взрывателем. Как я цеплял толстый стальной провод к кольцу взрывателя, как потом разматывал этот провод, передвигаясь по верёвке над самой водой (мост очень низкий) на берег, даже сейчас страшно. Одно неверное движение и от меня не осталось бы ничего. Отошли всего на тридцать метров от моста (на длину стального провода), закрыли руками уши, раскрыли рты, – важная предосторожность от контузии, и выдернули гранатную чеку. Такого мощного взрыва Семёновка ещё не слыхала! Как трудно далась нам эта операция! Как беспечно, под обстрелом, мы с лёгкой душой и чувством выполненного долга шли доложить, что приказ выполнен! Но можно было и не докладывать…
И через сутки, по приказу, батальон покинул Семёновку. А мы с Лезгином остались – надо было взорвать ещё один мост по пути в Николаевку. Это ниже по течению Торца. Там было уже всё подготовлено к взрыву, но от кабеля остались рожки да ножки. Но мост, всё-таки, как мы узнали потом, взорвался от детонации зарядов при очередном артобстреле.
– Коля, – прошу я его, – расскажи в двух словах, как вы воссоединились с батальоном.
– О, в двух словах это невозможно. Лезгин – местный, он хорошо знал окрестности Славянска. Вокруг был враг, его блокпосты. А нам надо было добраться в Краматорск, там ещё были наши. Переоделись в гражданскую одежду, разобрали автоматы и вместе с камуфляжем уложили их в свои рюкзаки. И вперёд… Риск большой: если нас задержат и заглянут в наши рюкзаки – нам конец. Но Бог миловал. Мимо украинских блокпостов, обходя посёлки, добрались к утру в Краматорск, а уж дальше, на попутках, и в Донецк. Забыл сказать, что перед Краматорском мы увидели разбитую нашу батальонную машину.  вокруг неё разбросанные взрывом личные вещи. Лезгин случайно наткнулся на свой рюкзак, который он отправил с нашими ребятами. В нём были его вещи, и кое-что из съестного. Какова судьба ехавших на нашем «Урале» – нам неизвестно. А в Донецке, в здании ОГА мы встретили нашего командира Кедра. Уж не знаю, кто больше был рад, мы или он. Но в живых увидеть нас Кедр не надеялся.
Я поблагодарил Альпиниста за рассказ, узнал, опять-таки, в двух словах, что он до конца был в составе легендарного Семёновского батальона, и попросил его, при возможной встрече, продолжить свой рассказ. А рассказывать ему есть о чём: и о боях в районе Саур-Могилы, и о битве за аэропорт. А для себя я отметил, что о таких людях, о каждом, можно писать целые повести. Жаль только, что в нашей маленькой газете нет возможности их опубликовать. Рассказам же место есть…
До новой встречи, простой донецкий человек! До встречи, соратники Альпиниста, защитившие наши жизни!               
               
Июль 2021 год.


«Есть женщины в русских селеньях…»
Н. А. Некрасов
               
 «У войны не женское лицо», – сказала известная русская поэтесса Светлана Алексиевич. Со смыслом выражения трудно не согласиться. Мне, по зову сердца и обстоятельств рядовому писателю, представилась возможность рассказать, не претендуя на полноту описания, о тех, кто встал на защиту своего дома, своих детей, нашей Родины. Встал с оружием в руках. И не только о воинах-мужчинах. На равных с ними вместе сражались и женщины. Это в крови у русских. Нередко рядом в окопах были семейные пары. Муж и жена – понятие на Руси незыблемое. Но тебе, читатель, предлагается рассказ о неординарном случае: сражаться за народ Донбасса ушла вся семья – трое мужчин и женщина. Мне выпал случай беседовать как раз с нею – женой и матерью. И было это не модное газетное интервью. Рассказ длился самотёком, как исповедь. За время нашего общения я проронил всего несколько слов, говорила только она.
Речь её была спокойной, но слова звучали так твёрдо, что сказанное ею воспринималось без вопросов и дополнительных пояснений. Такая речь характерна для людей, досконально знающих суть повествования. Не было перескоков с темы на тему, которые присущи многим женщинам. Что-то в моей собеседнице было мужское и в то же время, глядя на неё, я не переставал любоваться её женственностью. На вид ей около сорока, а она уже дважды бабушка, и мать двоих взрослых детей. Не красавица, но черты лица, без малейших изъянов, привлекают взгляд. А её фигура достойна зависти любой девушки. Не в мои-то годы поддаваться соблазну восхвалять такое совершенство…
Звать её Лена, а по принятому в ополчении обычаю нужно иметь личный позывной, и у неё он был. При том – имя существительное мужского рода.  И мучиться в выборе позывного не надо было: Лена в то время была яркой блондинкой, а теперь тот цвет дополняет седина. Мел – так звали её ополченцы. Таким же белым бывает и снег, но он быстро тает…
– В Славянске уже вовсю гремели бои. Наши люди, ополченцы, встали на защиту родного города, а в общем – всего Донбасса. Что делать нам, коренным горловчанам? Ждать, когда враг придёт к нам или идти на помощь братьям? В городе стихийные митинги и организованная запись в ополчение. Первыми записались мой восемнадцатилетний сын Иван и его отец Юрий. Я должна сделать некоторое отступление, чтобы на дальнейший рассказ внести ясность. С Юрой мы прожили в браке семнадцать лет, вместе растили сына и дочь. Пути Господни неисповедимы, нам пришлось расстаться. Впоследствии у меня был уже другой муж – Владимир. Может показаться странным, но отношения между всеми нами остались семейно-дружественными. Я думаю, что они у нас такие благодаря детям и добропорядочному характеру моих мужей, и, простите меня – женщину, негаснущая взаимная любовь…
Мне стоило труда уговорить их взять меня с ними. Буду, просила их, у вас ангелом-хранителем.
Ещё труднее было уговорить уполномоченных, набирающих ополчение. В конце концов, после разговора с самым главным из них, мы всей семьёй, в одном автобусе двадцать пятого мая прибыли в Славянск. А на следующий день уже были в легендарной теперь Семёновке. Мужчины мои сразу встали на огневые позиции, и я с ними, но иногда ездила туда-сюда за десять километров в Славянск и обратно, занимаясь вопросами снабжения. Но автомат из рук не выпускала и по прибытии в Семёновку была рядом со своими родными. Мне запомнился первый бой в моей жизни – третьего и четвёртого июня. Противник, двое суток, по всем направлениям предпринял попытку массированного штурма Семёновки. Конечно же, после яростных артобстрелов. Сколько времени мы отбивались, теперь не вспомню, но укры отошли не солоно хлебавши. А у нас тоже потери… Утром общалась с бойцом, а после боя вижу его в числе двухсотых…
Лена прервала рассказ, на лице обильные слёзы, ищет в сумочке и никак не может найти носовой платочек. Я молчу, слова в такой ситуации неуместны… Извинилась зачем-то и продолжила:
– Слава Богу! Мои-то все живы и невредимы. Ваня, правда, сам не свой – дитя моё, для меня он ещё ребёнок, да и в своей душе ещё не мужчина… Бои, обстрелы были ежедневно. И днём, и ночью. Но не такие ожесточённые, как тот, в начале июня. При каждом отъезде в Славянск я, неверующая, втихомолку просила Бога сберечь моих мужчин и повторяла их имена: Ваня, Володя, Юра. Порядок перечисления не соблюдала. Я, как в шутку говорят, была православной атеисткой, но скажу вам, когда над тобой висит смерть, кто, кроме Бога, заступится за тебя? Вот так и пришла она, вера во Всевышнего. На передке неверующих нет…
Лена опять замолчала, но уже без слёз. Это задумчивое молчание, наверное, возвращало её в то далёкое, тяжёлое время. Резко качнула головой, будто бы отгоняя непрошенные мысли и начала новую страничку повествования:
– Двадцать второго июня… Совпадение, что ли? И для меня началась настоящая война со всеми ужасами. В тот же день я была зачислена в роту Поэта. А на следующий день, при очередном артобстреле, меня сильно контузило. 152й калибр разорвался рядом с окопом. Смутно помню, как привезли меня в славянский госпиталь, а потом переправили в Донецк. Когда пришла через пару дней в себя, первая мысль была о моих любимых: как там они? Плохие мысли отгоняла сразу прочь… Интенсивное лечение и мои настойчивые, нет, не просьбы – требования, и первого июля я обнимаю своих мужчин в Семёновке! А как главврач в Донецке не хотел меня отпускать! Раненые хлопцы просили меня передавать приветы друзьям, а я, как перелётная птица, то ли на родину, то ли с родины, не знала, что меня ждёт впереди. Как и в прошлый раз, на следующий день после моего прибытия был сумасшедший обстрел Семёновки со стороны Николаевки, что в семи километрах восточнее нас. Исключительно из крупнокалиберной артиллерии. Но штурм этот раз учёные уже укры не предпринимали. Не знаю о наших потерях.Наверное были… И вот, через три дня относительного затишья, с пятого на шестое июля, в ночь, мы покинули Семёновку. Многие мужчины плакали, оставляя врагу свою твердыню, а некоторым она была и малой родиной. Действовали по приказу, приказ должен быть выполнен…
Я уже знал, что Лена изредка курит и предложил ей отвлечься, сделать несколько затяжек. Да и сам уже чувствовал такую необходимость. Вышли на крыльцо и увидели стайку первых, возвратившихся на родину скворцов. Вспомнили песню: «…скворцы прилетели, скворцы прилетели, на крыльях весну принесли…» и невольно подумалось, что принесёт нам эта, седьмая военная весна? Киев стянул к линии разграничения войска, массу техники. Да и агрессивный их бум звучит уже не двусмысленно… Перекур, увы, нас не успокоил. Мы продолжили общение уже в квартире:
– Не буду рассказывать, как мы добрались в Донецк, это всем известно. И с какой болью мы покинули Славянск, умолчу, чтобы не теребить душу. Три дня пробыли в Донецке – и выезд семёновского батальона (рота в триста бойцов!) уже под началом Поэта в район Саур-Могилы. Триста спартанцев, как нас называли, остановились и начали оборудовать оборонительные позиции возле села Терновое, что между Торезом и Шахтёрском. Наш взвод под командой Юры, а позывной у него – Матрос, отправился дальше к Саур-Могиле. Там село Петровское, надо произвести разведку и, по возможности, закрепиться в нём. На вершине кургана были укры, а с западной его стороны, у подножья, наши, то ли «Оплот», то ли «Восток» – не знаю. В Степановке, что в трёх километрах на восток от Саур-Могилы, и дальше, в Мариновке, гремели бои. Через три или четыре дня, вечером, подошла вся большая рота Поэта и мы с нею, при должных предосторожностях, обходя позиции укров, мимо ещё не разрушенного мемориала, пошли в сторону Мариновки. Шли, точнее, ехали по сильно пересечённой местности полями, вдали от дорог. В Мариновку вошли утром. Бой, на звуки которого мы шли, как на ориентир, утих. Штурмовое подразделение Тора сделало своё дело. Отмечу одну деталь: нашу колонну чуть было не приняли как вражескую. Но один из наших разведчиков, Аванс, сумел чудом при отсутствии надёжной связи со штабом в Снежном предупредить штаб, что в Мариновку движется рота Поэта. И, немедля, добежал первым до Мариновки, «сдался» бойцам Тора, готовым «встретить» колонну. Он объяснил им, что мы свои. А потом и со Снежного подтвердили его слова. Бог миловал! На улицах маленькой Мариновки полно отстрелянных гильз. Ещё горячих после боя… Нас, рядовых бойцов, информацией о ситуации перед боем и в других случаях не баловали. У рядового бойца конкретная задача: или оборона указанного сектора перед тобой, или общая линия движения вперёд в наступлении. Да и не нужна лишняя информация бойцу. Он должен быть сосредоточен на одном – на выполнении приказа. Вот после боя душа раскрепощается, теми или иными путями до нас доходят подробности о действиях соседей, об удачах и, увы, о безвозвратных потерях. Мы узнали, что Мариновка досталась нам дорогой ценой, что, кроме Тора, тут бился Прапор. Село переходило из рук в руки два раза, а, может быть, и три. Но отдать должное нашим: при первом же заходе в село всех до одного жителя Мариновки эвакуировали в безопасные места. И всё-таки один житель, дедушка, бывший военный, остался. У нас с ним были тёплые, дружеские отношения.
Две недели мы базировались в Мариновке. Наверное, это не точное определение нашего состояния. Вокруг были враги, имеющие многократное превосходство во всех слагаемых военного дела. Мы же превосходили врага в одном – нерушимой крепостью духа и благородной яростью. Ежедневные бои слились в один какой-то кошмарный, хочу сказать, сон, а точнее – ад. Рядом с Мариновкой укреплённый терминал противника. А конкретно – это база, откуда укры наносили по нам удары. Ликвидировать его надо было во что бы то ни стало. Не с первой и не со второй попытки задача была выполнена. Но меня мои воины на решающий штурм терминала не пустили. Когда мы все вместе – это одно состояние, а ушли в бой без меня – сердце разрывается.
30-го июля по приказу вышли на Дмитровку. Из семёновского батальона сформировали две роты по 150 бойцов в каждой. Командирами в них были Поэт и Кедр. Колонна двигалась ночью по степям через пересечённую возвышенность с максимальной скрытностью и осторожностью. И слева, и справа были враги. В Дмитровке уже был «Оплот» и другие подразделения. У первых было превосходное обеспечение, а мы рядом с ними, без преувеличения, выглядели как голодная нищета. Наверное, у славян судьба такая – и здесь нам выпали тяжёлые бои. Особенно пятого августа. В этот день погиб друг Вани – Рамиз. Он был с нами с первых дней ополчения, и я могу, без всякого преувеличения, сказать: он настоящий ГЕРОЙ!  А моего Ваню ранило в ногу, в коленный сустав. Он был рядом с Рамизом, но смерть выбрала не его… Как тяжело переносил утрату своего друга мой Ваня! Кроме ранения, Ваню сильно контузило, и у него порвались ушные перепонки. Сыночек мой, наш Юнга был почти глухой. С большими трудностями переправили его в Снежное. Там ему оказали квалифицированную помощь. Мы обязаны замечательному врачу, доброму человеку Павлу Алексеевичу. А Ваню перевезли в донецкий госпиталь. Десять дней лечения – и сын самостоятельно, ещё пошатываясь от контузии, добирается в Дмитровку! Радости нашей не было предела! Мы увидели в нашем сыне настоящего мужчину… Как он смог предстать перед нашими глазами я и сейчас не знаю, ведь Дмитровка была в полном окружении! Рота Поэта сдерживала навал врага с севера, а наша, в ней командовал до тяжёлого ранения Кедр – с запада и юго-запада. А с южной стороны в сёлах Кожевня и Червоная Зоря были укры. От них-то Дмитриевке была самая большая угроза. В Кожевне у них был военный терминал, и выбить их оттуда было крайне необходимо. Три раза мы пытались решить эту трудную задачу. Третий штурм был удачным. Помимо других подразделений там отличились Ваши знакомые (это Лена обратилась ко мне) Погранец и Крым. В Дмитровке у нас были большие потери. Точно знаю, что славян погибло в тех боях семь человек, но даже гибель одного – для нас большая потеря…
Бои постепенно утихали. Укры, те, что ещё были способны двигаться, разрозненными группами сваливались в сторону Амвросиевки и дальше в Мариуполь. А мы 28 августа колонной на трофейных грузовиках поехали через Снежное на Торез и дальше в Донецк. Как многих тех, что ехали с нами к Саурке, не было с нами! Мы будем приезжать к ним на День Победы и на День освобождения Донбасса. Вечная им память…
Лена попросила на этом окончить свою импровизированную исповедь, так как рассказывать о том, что они пережили в донецком аэропорту, у неё нет сил. Общались мы с нею впервые, и ровно всего три часа. Расстались же добрыми друзьями…   
               
Апрель 2021 год.


Художник

После затяжных весенне-летних дождей, в средине июля 21го года установилась не характерная для Донбасса изнуряющая жара. Днём столбик термометра ниже тридцати пяти градусов не опускался, да и ночной прохлады не было. Жизнь не останавливалась, но многие, особенно пожилые люди, прежде чем отдаться в плен немилосердной жаре, трезво оценивали: стоит ли выходить из квартиры и подвергать своё здоровье риску.
Вот в такой день из Донецка в Снежное, на рейсовом автобусе, пообщаться с интересным человеком ехал гость – редактор «Боевой литературной газеты». Он давно, ненавязчиво, напрашивался в гости, чтобы пообщаться с человеком, достойным известности и уважения. Зовут снежнянца Павлом Алексеевичем, он художник. Его пейзажи, писанные маслом, приобрели достойную оценку знатоков живописи не только в Донбассе, а и в России. Без всяких условностей и, так называемого кандидатского стажа, он был принят в контактную группу Международного Союза художников Российской Федерации. Рассказывая об этом событии своим друзьям, Павел Алексеевич с теплотой отмечал, что общался с председателем Союза художников РФ правнучкой знаменитого художника 19-го века Шишкина Ивана Ивановича. Шишкин был из плеяды передвижников, его картины «Рожь» и, особенно, «Утро в сосновом бору», воспевающие русскую природу, умиляют сердца русских людей.
Живопись не единственное художественное увлечение Павла Алексеевича. Не в меньшей мере его увлекают работы с барельефами, то есть с объёмными произведениями искусства. О, этому направлению Павел Алексеевич придал особый размах. Наверное, эта страсть передалась ему от предков. А предки его жили в подмосковном селе Кудрино, имевшем славу мастеров резьбы по дереву. Прадед Павла Алексеевича, в то далёкое время, за бунт был выслан в Сибирь. Фамилия предка была от названия села – Кудрин. В том селе все были Кудрины, других, как исключение, можно было пересчитать по пальцам. А село было вотчиной искусных резчиков, даривших людям своё видение христианских святынь в художественных изделиях. Павел Алексеевич тоже Кудрин. Его отец, во время заселения Донбасса, прибыл в Снежное, построил там дом, в котором родился сын Павел. А сын и сейчас живёт в доме, где появился на свет.
Пусть читатель извинит рассказчика за кажущуюся непоследовательность изложения увиденного и услышанного, но хозяин пригласил гостя, первым делом, в свою мастерскую. Чего же в ней, находящейся во дворе в отдельном домике, только не было! Всевозможные станки для работы с металлом: слесарные тиски, дрели, болгарки, шлифовальные приспособления, а в двух круглых, закрывающихся полках, масса разнообразного ручного инструмента для ювелирных работ. И везде на стенах, в углах и в промежутках между шкафами множество не доведённых до «кондиции» работ: картины, барельефы, рамки для картин. Последние не вписываются в обыденное понятие – «рамка». Это – без преувеличения, произведение искусства. Немыслимо даже представить, что объёмные, замысловатые узоры вырезаны из ореха или липы. На первый взгляд кажется, что тут задействовано художественное литьё металлом. Нарушая последовательность рассказа, надо отметить, что и литейные технологии Павел Алексеевич освоил досконально, литые работы гость сам держал в руках. А когда ему была показана небольшая кузня в углу двора, редактор от удивления потерял дар речи.
Мастерскую назвать изостудией нельзя. Для постороннего взгляда в обители творчества торжествовал производственный хаос. Но Павел Алексеевич никогда не испытывал затруднений в поисках нужного инструмента, красок, кистей и всего прочего, что сопутствует творческому процессу. Всё находится на своих традиционных местах, вспоминать, искать что-то нет необходимости. Протянул руку – и вот оно.
И, всё-таки, удивляет количество начатых и незаконченных работ. Простому человеку, даже специалисту в определённом деле, трудно управиться с двумя-тремя работами одновременно, а у Кудрина их десятки. Его любимая жена Лариса, нет-нет да иногда ненавязчиво и скажет, мол, не надо так распыляться. А Павел, оправдываясь, ссылается на капризное вдохновение: не приходит оно по вызову. Зато когда оно является, работа идёт без перерыва даже ночью! Павел Алексеевич не увлекается поэзией, в отличие от Ларисы, но помнит строчки Лермонтова:
                На мысли, дышащие силой,
                Как жемчуг, нижутся слова.
Да, для творчества в любой ипостаси необходима своя Муза. Но увлечения остаются увлечениями. Художник – применительно к Кудрину – не профессия. Профессия то, что кормит. Увлечение – это растрата того, что даёт оплачиваемая работа по профессии. Но надо отдать должное Кудрину: кроме тех работ, которые он дарит друзьям и родственникам, кое-что отправляется и на рынок. Попутно отметим: с реализацией произведений проблем не бывает. И раз мы упомнили родственников, то надо оговориться об одной особенности: и дети, и внуки пошли в дедушку, унаследовали его страсть к творчеству. Все рисуют, вырезают, лепят…  А дедушка с гордостью говорит, что это его школа. А может это генетическое наследие от тех, ещё подмосковных Кудриных, но, скорее и то, и другое…
Профессия же Павла Алексеевича – хирург. Ещё в детстве он мечтал быть военным, а конкретно – военным лётчиком. И после школы, выйдя победителем в труднейшем конкурсе, стал курсантом прославленного Качинского лётного училища. Там он получил первый жизненный удар. Некоторые курсанты, находясь в увольнении, употребили спиртное и по пути в училище вели себя недостойно. Павел был рядом с ними, ничем себя не запятнал, но начальство не выискивало конкретных виновников дебоша. Группу из четырёх человек мгновенно отчислили из училища. Мечта о высоком небе рухнула…
В тот же год Кудрин поступил в Донецкий медицинский институт и через шесть лет получил диплом с указанием специализации: общая хирургия. Но мечта о небе не давала покоя. Как только была возможность, он ездил в пригород Донецка Моспино на спортивный аэродром. Там Павел усвоил навыки управления парашютом и за студенческие годы совершил 29 прыжков под надёжным куполом.
Работа по специальности была на Украине в Сумской области, в городе Шостка. В свободное время занимался художественным творчеством, даже организовал изостудию. Заказы на работы умельцев, в основном от христианских храмов, не заставляли себя ждать. Последние годы Павел Алексеевич работал в Снежнянской городской больнице. За исключением экстремальных случаев – несколько дней подготовка больных и операционный день. Сколько людей, в то мирное время, обязаны ему своей жизнью! И вот неожиданная война… Не косвенными, а прямыми признаками она заявила о себе уже в начале лета 14го года. Многие врачи разбежались из больницы кто куда. А в ста метрах от дома Кудриных, в здании библиотеки, ополченцы стали организовывать экстренный госпиталь, туда и пришёл Павел предложить свою помощь. На книжных полках размещали раненых, потоком прибывала гуманитарная помощь с медицинскими препаратами и перевязочным материалом, но встала задача: чем кормить раненых. Лариса, жена Павла Алексеевича, преобразовала свой дом в «полевую кухню» и готовить пищу теперь пришлось ей не для двоих, а всем раненым… Было трудно, но терпимо. А вот моральные трудности угнетали. Утром звонит Павел коллеге в городскую больницу, с просьбой принять пациентку на операцию, а последовал ошеломляющий ответ:
– Я с семьёй уже в Киеве.
Сколько подобных случаев бездушия выплыло на поверхность в те годы! Как же больно ранил психику и достоинство человека разлом в обществе, вызванный войной! И в то же время, как горящее сердце Данко, вспыхнул факел массового, беззаветного героизма жителей Донбасса. Этот подвиг не затушевать ни явным врагам, ни доморощенным либералам.
В больницах полно раненых, медперсонала раз-два и обчёлся. Нет, не клятва Гиппократа, в которой нет ни слова о подобных ситуациях, а обыкновенный гражданский долг заставил Кудрина мобилизовать все свои силы. Без колебаний он решил: врач должен быть рядом с бойцами. Раненому нужна помощь немедленно, ведь промедление, в таких случаях, смерти подобно.
Уже были обстрелы и бомбёжка города, уже были первые жертвы среди мирного населения. А бои в окрестностях Снежного были днём и ночью. Раненых было много, а медперсонала катастрофически не хватало. И Павел Алексеевич принял решение, в связи с переездом экстренного госпиталя в город Комсомольское, ехать туда. Там он был очень нужен. Лариса умоляла мужа не уезжать, так как он сам был болен (онкология), но Павел был непреклонен.
– В таком случае и я с тобой, – твёрдо сказала Лариса и принялась собирать самые необходимые вещи. В ноябре 2015 года, супруги были зачислены в воинскую часть: Первая гвардейская Славянская мотострелковая Бригада. Кудрины долго служили в ней, отдавая свой гражданский долг.
 Подводя итог можно было сказать: поездка ему удалась. Осталось выяснить некоторые моменты, о которых опытные газетчики спрашивают, когда нога поставлена уже в стремя.
– Павел Алексеевич, сравните, пожалуйста, работу в больничной операционной и в полевом лазарете. Вам, надеюсь, это не составит труда.
Кудрин посмотрел на редактора, как смотрит специалист на дилетанта-самоучку. Помолчал немного и, учитывая неосведомлённость собеседника, изложил:
– Дни и ночи в работе. Бывали случаи и под обстрелами. Обстановка в хирургической палате далека от классической. Если что и есть общее, то это безусловная стерильность. Остальное – как за баранкой движущегося автомобиля по гололёду. Но точность в действиях – как управление парашютными стропами при посадке. К вам просьба: не описывайте ужасных картин разорванного, но ещё живого тела. Щадите психику читателя. Скажите только, что война – это жуткое, страшное преступление. А полевой хирург, скажите, во время операции лишён чувства сострадания. Он работает как машина.
Последние слова Павел Алексеевич произнёс с улыбкой, что дало повод редактору не принимать их всерьёз. А вот поставить себя на место хирурга, даже мысленно, редактор не решился. Последние вопросы прозвучали, когда редактор уже завязывал шнурки на своих туфлях, из-за чего эта простая «операция» несколько затянулась.
– Павел Алексеевич, вы же не чувствовали себя одиноким, ведь рядом была супруга?
Кудрин рассмеялся и пооткровенничал:
– Скажу откровенно, свободного времени не было. Лариса была всегда рядом, незаменимым помощником, даже не имея медицинского образования, она принимала больных и раненых вместе со мной, отвозила тяжелораненых в госпиталь города Донецка. Когда прибыло достаточное количество медработников, перевелась на службу связисткой, а там её назначили замполитом роты управления, работы тоже хватало. Иногда за сутки мы успевали только поздороваться.
Полдня редактор наслаждался увиденным, не записал ни единого слова в блокнот, а при расставании его прорвало:
– Павел Алексеевич, вы участник боевых действий? Я в рассказах о ваших соратниках именую каждого по позывному. У Вас был позывной?
– Конечно же – ответил он, без особой готовности: бойцы знали о моём увлечении и называли меня Художником. У хирурга и художника много общего: знание дела и характер работы. Рука, держащая кисть или скальпель должна быть непогрешимо точной. А по поводу участия  в боевых действиях, лучше спросите у наших безвестных знатоков военного дела. Им в кабинетах виднее…
Встреча с достойным человеком закончилась на грустной ноте…
               
Июль 2020 год.
 

Вещий сон

Я не верю рассказам о вещих снах. По мне, так они попахивают мистикой. А всё, что не поддаётся логическому анализу и лежит за пределами человеческих знаний, может быть когда-то и будет расшифровано, но сейчас до этого ещё далеко, далеко… Я не предсказатель, и судить о сновидениях не могу, но иногда такое приснится, что просыпаясь, не можешь разобраться: где сон, а где явь. При этом во сне всё излагается последовательно и убедительно, а ты сам в видениях принимаешь непосредственное участие. И диву даёшься: откуда оно берётся? Бывает, повторяются какие-то моменты из жизни, и не обязательно с тем окончанием, которое было в действительности. Больше всего снятся события, что как-то взволновали, заставили собрать все силы, выйти из, казалось бы, безвыходного состояния.
Зачастую “оживают” события, изложенные в книгах классиков, в описаниях поступков великих людей. Особенно ярким бывает эмоциональное воздействие батальных сцен. При чтении таких шедевров сам становишься действующим лицом, принимаешь чью-то сторону, отвергаешь чьи-то посягательства… Я, иногда, балуюсь сочинительством стихов. И вот когда измученная Муза уходит к ночи спать на свой Парнас, а я предаюсь сну на своём любимом диване, вдруг, ни с того, ни с сего, возникают красивые поэтические строчки, которые не давались целый день. Невольно просыпаешься, но не настолько, чтобы преодолеть свою лень, взять авторучку и записать “шедевр”. Очень редко удавалось себя пересилить. Однако, я знаю некоторых стихотворцев, у которых такой способ творчества в ходу. Непременные атрибуты их ночного сна – настольная лампа, авторучка и чистый лист бумаги.
И это меня успокаивает: значит не один я такой сумасшедший, а то уж начал себе приписывать благородную болезнь мозга. И успокаивал себя, что в отличие от других больных на голову, мой “недуг” никому не приносит страданий.
И вот недавно, после прочтения исторического жизнеописания выдающегося полководца и государственного деятеля, не нашего, а француза Наполеона Бонапарта, я очутился, во сне, с ним и его маршалами в одной компании. Там обсуждались действия и принимались решения, как мне показалось, очень созвучные с нашей действительностью…
Среди ночи, услышав звуки дальней канонады, на которые, к слову, в явной жизни у нас уже мало кто обращает внимание, я вышел из большой штабной палатки послушать: откуда же стреляют? Ночь была лунная. Рядом, с другой такой же шатровой палаткой, стояла группа военных. Они обсуждали между собою неожиданную ситуацию. Тон задавал в треуголке на голове невысокий человек, в котором я узнал Наполеона. Лица других мне тоже были знакомы, я знал, что это свита императора – маршалы.
– Товарищи, неприятель что-то задумал, иначе, зачем среди ночи начинать пальбу? Какие будут мнения?
Я еле сдержал язык, чтобы высказать своё мнение, а вопрос-то был обращён не ко мне, но…“товарищи” – почему не господа?
Кто-то начал объяснять, что неприятель повадился с наступлением темноты открывать артиллерийский огонь. Вперёд не движется, да мы и не дадим, а пытается взять нас измором, как при длительной осаде крепости. И мысль у врага одна: вынудить нас идти в наступление, штурмовать их редуты, а окопались они хорошо. Думают, что события будут разворачиваться по старинке, согласно военной стратегии и тактике. Наполеон выслушал объяснение, кивнул одобрительно и сказал:
– Мы приверженцы иной стратегии и тактики. Мы обязаны и умеем беречь жизни солдат и старой, и молодой гвардии. Давайте вспомним непременное условие победы над неприятелем.
– Успех кампании решает маневр, позволяющий нашим силам произвести молниеносный натиск в нужном месте и в нужное время, – как “отче наш” выдал один из маршалов.
– Правильно, но это ещё не всё. Необходимо лишить противника возможности перегруппировки сил, разрушить его пути снабжения и передвижения резервов. И не в одном месте, а по всей линии фронта и в глубину его тыла.
Наполеон умолк и наблюдал за реакцией окружающих.
Меня поразила манера общения между военачальниками: никакой иерархии, мнение каждого выслушивалось с неподдельным вниманием.
– А хватит ли у нас сил удерживать оборону и проводить активные действия в тылу противника? И как перебросить туда, как я понимаю, мобильные группы (даже не знаю, как их назвать), готовые идти на самопожертвование ради нашей свободы?
Эти сомнения высказал высокий, с сединой на висках маршал, единственный без головного убора, треуголку он держал в руках.
– Дорогой Этьен,– обратился Наполеон к задававшему вопросы маршалу (а это был Франсуа Этьен Кристофер Киллерами – самый пожилой среди присутствующих) – …не рассматривайте войну как череду баталий. Она состоит из множества, казалось бы, второстепенных факторов. И в отдельности, и вкупе с другими. К примеру: надо учитывать, что враг оккупировал нашу территорию, а на ней живут, в общем-то, наши люди. Конечно, есть среди них и недруги, – это надо иметь в виду, но большинство наших. Они не военные, но многие посчитают за честь помогать нам. Не забудьте и о кровных родственниках наших гвардейцев, временно живущих под врагом, они, уже точно – наши.
Бонапарт сделал перерыв в своих высказываниях, а я отметил себе: почему он говорит по-русски? Меня тут же осенило: он всегда отличался предусмотрительностью и, наверное, учёл, что я не знаю французского языка… И ещё. В полусне я стал припоминать: где могли происходить разворачивающиеся события? Наиболее подходящий случай, думал я, был при Ватерлоо, но там не было никакой осады, да и земля не была французской…
А император продолжал, и теперь его речь звучала почти как приказ:
– Надо отобрать добровольцев, сформировать из них небольшие мобильные группы, подобрать толковых  командиров, обучить их действиям в тылу противника и наладить связь с лояльным к нам населением. Без этого успех задуманного невозможен. Решение этих задач поручаю Вам, маршал Ней. Учитывая ваш бесшабашный характер (простите меня!), разрешаю проявлять его только в боевых действиях, во всех иных случаях быть осторожным и осмотрительным. И прошу всех запомнить: на кону наша свобода!
После этих слов уж совсем близко ухнуло и не из старинной пушки, а из современной, не меньше 152-го калибра. Я мигом перенёсся из начала 19-го в начало 21-го века. Что меня удручало, так то, что не было “ответок”. Неужели наши так крепко спят? Потом уже дошло, что на “ответку” требуется чуть ли не политическое решение. И это делается днём, когда политики не спят. Но и днём им не слышны разрывы снарядов и не видны пожарища на месте процветавших когда-то селений.
И, всё ж таки, возвратившись к действительности, ещё лёжа, я схватил авторучку и чистый лист бумаги (всегда с извинением смотрю на его прощальную белизну!) и лихорадочно стал записывать детали разговоров великих военачальников. Наверняка знал, что подробности к утру, как обычно, уплывут навсегда, а спать ещё хотелось. А у нас в округе воцарилась тишина… Всё записал и почему-то полез в энциклопедический словарь узнать, как назывался головной убор у французских маршалов. Ничего не нашёл, выключил свет и положил свою непутёвую голову на подушку.
Я должен, прежде чем продолжить рассказ о моих потусторонних приключениях в ту ночь, сообщить, что я благополучно проснулся и первое что я изрёк, уже утром, было:
– Всё тот же сон!..
И тут же вспомнилась встреча Остапа Бендера с убежденным, бездеятельным монархистом Хворобьёвым, у которого антилоповцы в спешном порядке перекрашивали свою «Антилопу Гну». Этого несчастного мучил один и тот же сон: сон о новой советской действительности, а хотелось, чтобы о государе-императоре… Просыпаясь по несколько раз за ночь, Хворобьёв обречённо вскрикивал:
– Всё тот же сон!.. И заливался горючими слезами.
Оставим героев Ильфа и Петрова и возвратимся к той неординарной ночи.
Итак, тёплые струи Морфея коснулись моих возбуждённых мозгов. Я снова вижу, теперь уже в просторном зале, всё те же лица и слышу продолжение их разговора…
В кресле сидел, выпрямив ноги, император, маршалы стояли возле него полукругом. Я тоже присутствовал, но уже, по ощущению, как наблюдатель или зритель – как хотите. Только сразу скажу, что это был не второй акт чудной пьесы, а продолжение первого. Только я, зритель, отлучился незаметно куда-то, а потом так же возвратился. Но декорации уже были другими…
–… мы достаточно подробно рассмотрели вопросы нашей тактики, если будут какие дополнения или новые мысли, – милости просим, – в любое время!
Император сделал паузу, а маршалы, как отмечено историками – военные   самородки бурного времени, обменивались между собою мнениями. О чём они говорили – я не прислушивался, но присутствующие, а было всего двенадцать маршалов, непроизвольно образовав четыре обособленные группы, вполголоса обсуждали предстоящие задачи.
Через некоторое время Наполеон опять обратился к маршалам. Разговоры закончились. Все внимательно, без подобострастия, стали слушать.
– Теперь о стратегии. Зная ваши наклонности и способности, – обращаюсь конкретно к Вам, дорогой Даву и к Вам, целеустремлённый Бернадотт. Вы знаете, что руководство наших врагов пришло к власти через государственный переворот. Они свергли короля, разогнали национальное собрание. За ними числится много бед, принесённых и своему, и соседним народам. Из этого следует (хотя я и не сторонник принципа: цель оправдывает средства) – убрать это преступное образование любым способом. Маршал Даву, поручаю Вам разработать план этой операции. Считаю, что уничтожение кучки негодяев спасёт жизнь сотням тысяч простых, ни в чём неповинных людей. Одновременно подготовить и разослать во все королевства, княжества и республики письмо, где чётко и ясно изложена наша позиция. И обязательно подчеркнуть: нам не нужна чужая земля, но и чужое господство мы не примем никогда!
Последние слова императора повторялись в моём сознании несколько раз, как многократное эхо. Наступило утро и, как обычно – без будильника, в привычное время, я проснулся. Рядом с диваном, на стуле, лежал исписанный моим почерком лист бумаги. Французских маршалов уже не было. И Наполеон тоже исчез. Но его приказ:
– Уничтожить эту кучку негодяев! – ещё долго рефреном звучал во мне, будто бы эта миссия была возложена на меня.
И приснится же такое… Вот тебе и вещие сны. А бывает и сон в руку…

Июль  2018 г.


Встречи

Мало одной жизни, чтобы простому человеку понять до конца сущность человеческого бытия. И одна, очень важная, определяющая сторона жизни, которую мы, не задумываясь, чтим, это традиция. А её посылы: идеи, взгляды, вкусы, образ жизни – как навигационная карта направляют нашу жизнь, определяют её движение. Образно говоря, традиции вместе с убеждением являются нашей путеводной звездой. Традиции передаются из поколения в поколение, и русский народ, в частности, свято их чтит. Не поддавая анализу, толкованию этой стороны жизни, отметим, что рядом с древними возникают новые традиции, отдающие дань событиям нового времени. Как яркий пример таковой – почти всемирная традиция – шествие Бессмертного Полка. Грандиозное, знаковое событие, ставшее традицией.
Но здесь пойдёт речь о локальной традиции, её век определён временем жизни нашего поколения. Рассказ будет о ежегодной встрече однополчан, первыми вставшими на бой с регулярными войсками киевской хунты, идущими усмирять непокорный Донбасс. Среди моих знакомых, теперь уже гражданских лиц, были добровольцы-ополченцы защитники Славянска, да и всего Донбасса. Вот они-то и пригласили меня, главного редактора «Боевой литературной газеты» на их традиционную встречу в день Защитника Отечества. Я пообещал им, что буду стоять в сторонке, не мешая своим присутствием ветеранам изливать свои чувства. Встреча была назначена на десять ноль-ноль, на площади Ленина в Донецке, у фонтана. Наша капризная зима наложила на нас свой негативный отпечаток: после тёплых дней вдруг минус двенадцать и северный ветер, правда не очень сильный. В половине десятого я был на месте. Трое участников встречи уже были там. Я представился им как гость. Никакой реакции. Да это и ожидаемо: приехал-то я только посмотреть, издалека полюбоваться атмосферой встречи.
По одному, а то и по двое-трое подходят ветераны-ополченцы. Те, кто пришёл раньше, издали узнают вновь прибывающих.
– Смотри, смотри, Стриж, идёт – называет позывной, – с женой, кажется. А за ним, вон там, на площади, с палкой топает, точно, Дед.
–Какой Дед?У нас      в       Семёновке   их  было три.   
– Да пулемётчик-то наш!
Долгие объятия, безостановочные восклицания…
Почти все участники встречи в гражданской одежде, но у многих под распахнутыми куртками блестят награды. Стою рядом, слышу эмоциональные разговоры… Надо отметить, – темы разговоров только на житьё-бытьё и о соратниках. Тот период, когда они с оружием в руках были готовы прощаться с жизнью, ушёл за границы воспоминаний. Как будто бы его и не было. Мужики изредка поглядывали в мою сторону, переговариваясь меж собою, что, мол, надо здесь этому деду, он ведь не из нашего полка. Мужикам-то, большинству, было за пятьдесят…
Потом подошли и мои знакомые. И мне пришлось ощутить искренность их объятий. Не все участники обороны Славянска были из одного подразделения. Образовывались группы сослуживцев, знающих друг друга ещё с той огненной метели. Но судя по перемещениям людей из одной группы в другую и по разговорам, было видно, что все они, в большей или меньшей мере, знают друг друга. Кроме мужчин пришли на встречу и женщины. Некоторые с мужьями-ополченцами, некоторые сами ополченки, и несколько вдов погибших бойцов. Не могу передать чувства последних, но каждая из них вела себя сдержанно, изредка улыбалась в ответ на тёплые слова в её адрес. А если, в общем, то все прибывшие на встречу, из Донецка и других городов, смотрелись как одно целое. В конце встречи и мне дали слово. Я даже немного растерялся, когда все образовали круг солидного размера со мною в центре. Коротко сказал всем, что я, как автор, в письменной форме (поэма, рассказы) отдам долг им, – защитникам народа. И попросил их снабжать меня своими воспоминаниями. О! Я услышал единодушное одобрение и благодарности за это начинание! Потом уже были разговоры с некоторыми ополченцами, были искренние обещания участвовать в общем деле. Я не забыл поздравить всех участников с Днём Советской Армии и Военно-морского Флота. Для большинства собравшихся праздник 23 февраля именно под таким названием вошёл в их жизнь. И женщин не забыл, – впереди их светлый праздник.
Несколько групповых снимков на память о встрече, и я со своим заместителем в редакции газеты, отправился домой в Макеевку. Заместитель – удивительная женщина, живёт в городе Ждановка. Она прибыла на встречу позже меня – дорога заняла полтора часа. Она тоже, как и я, ощутила атмосферу встречи ветеранов. Пусть рядовая, но у нас с нею тоже произошла встреча и как же мне не высказать тебе, читатель, о ней несколько слов признательности. Главное – она полностью разделяет мои взгляды на действительность. А в родном городе большая часть культмассовой работы лежит на ней. Кроме того, она лидер поэтического объединения в городе. А её гордость – она профессиональный фотограф. Пару часов моя жена отогревала нас, чем могла. Лина Дражина, так зовут гостью, дружит с моей Татьяной. У них есть общие увлечения – цветы, а со мною – нумизматика. По возрасту она годится нам в дочери и рядом с нею мы чувствуем себя молодыми. Праздник подарил мне две такие приятные встречи… Как же прав был Антуан де Сент-Экзюпери, открывая нам истину: «Единственная настоящая роскошь – это роскошь человеческого общения». Вдумайтесь, взвесьте эти слова, люди…
 В руководстве Республики знали о предстоящем событии, но никто на площадь к нам не пришёл. Прислали бы хоть посыльного с бумажкой-приветствием ребятам, которые отдавали всё, оберегая наши и их, теперешних управленцев, жизни… Воистину: с глаз долой и с сердца вон… Увы, это тоже становится традицией. Мужайтесь, бойцы!      
               
Март 2021 год.

Один день

Как обычно, Теребенин пожелал жене спокойной ночи и ушёл в свою комнату готовиться ко сну. Комната-спальня, в двухкомнатной «хрущёвке», кроме прямого назначения, была у него домашней слесарной «мастерской» и кабинетом, где он в последние годы занимался литературным самообразованием и творчеством. Восемнадцати квадратных метров хватало для всего: кроме дивана-кровати, были два бельевых шкафа, длинный, самодельный стол, приставленный к противоположной  от дивана-кровати стене; а на стене – самодельные книжные полки, заполненные литературными учебниками, словарями, справочниками и папками с бумагами. Часть стола занимал компьютер с принтером. Даже с не перечисленными деталями интерьера, комната не выглядела загромождённой, чему способствовали два светлых окна, с видом на восточную и южную стороны.
Теребенин, далеко не молодой человек, бывший шахтёр, специалист по шахтной автоматике, а ныне пенсионер, называл эту комнату офисом редакции выпускаемой им, совместно с другими   неравнодушными людьми, «Боевой литературной газеты», предназначенной поддерживать боевой дух защитников на передовой линии фронта.  Гражданская война продолжается уже больше пяти лет…
Завтра его ожидал нелёгкий день – хождение по некоторым властным учреждениям с целью добиться поддержки выпуска газеты, которую он и его соратники издавали уже почти три года. Три военных года, начиная с 2016-го… Это будет не первая попытка заручиться помощью чиновников. Многих персонажей завтрашних встреч Теребенин уже знал лично, но почти наверняка был уверен в бесполезности предстоящей новой попытки. Но характер не позволял отступать. Стучись – и тебе откроют, – это жизненное правило и его неутешительные результаты измотали нервы Теребенину. Ведь просьбы к молодому государству были пустячные: печатать один раз в месяц каких-то 500 экземпляров миниатюрной газеты и распространять её среди защитников на передовой линии фронта. Поэзия, – тоже оружие, она желанная отдушина нашим бойцам. А к гражданским службам просьба редакции не требовала никаких затрат: рассылать электронную версию газеты в общеобразовательные школы и библиотеки Республики. Даже только благодаря усилиям редакции, газета стала популярным и востребованным изданием.
Сон не шёл. Беспорядочные мысли и воспоминания сменяли друг друга, и никак не с «калейдоскопической» быстротой… Вот он раздаёт первым встречным ополченцам свои книжки со стихами. Пятьсот книжечек трёх наименований разошлись очень быстро. Оценка для любой из них одна – спасибо! Как это много для того бурного времени!.. Севастопольская «Литературная газета» напечатала его стихи и главное – натолкнула на мысль, как расширить круг читателей. Пришло решение: издавать свою литературную газету. Десятки республиканских газет воспринимают поэзию как забаву досужих бумагомарателей.  Потребительскому обществу «снизойти» до высокой области человеческой культуры – поэзии, – накладно. Колонки, строчки, реклама – это деньги, деньги… Действительно – нет пророка в своём отечестве! Спасибо вам, севастопольские коллеги! Тёплая мысль о братьях по перу умиротворяюще клонила ко сну.
Но не тут-то было! Нагрянули видения общения с руководством местного Союза писателей и чиновниками некоторых министерств и ведомств. Отдельной главой выделялся поход в тогдашнее Министерство обороны. О, если бы дальнейшие события шли так же радостно, как и те первые встречи! Бездушное отношение гражданских властей угнетало. Только военные, да и то лишь в первые два года регулярно распространяли газету среди бойцов на передовой линии фронта. Не напрасно же литературная газета учредилась с определением «Боевая» …
Все эти мысли, переживания так часто посещали творческую натуру Теребенина, что и в то ночное время будоражили его воображение. И вдруг без стука в его опочивальню вошла она, её величество Муза… Теребенин вскочил, зажёг свет, благо бумага и авторучка всегда на столе, и полились горестные излияния:
– «Приходит мысль: пора мне откреститься
От тех бездушных к власти прилипал,
С дежурною улыбкою на лицах,
Которым безгранично доверял.
О, если б я один служил Отчизне,
К единству вдохновляя наш народ,
Бездушных подвергая укоризне,
Донбасский очищая небосвод…»
Подумал немного, добавил ещё две строчки:
 «Не ощущая сих усилий толк,
От безысходности давно б умолк…».
Выключил свет и снова улёгся. Но теперь уже сама Муза стояла над ним с упрёком:
 – Как это ты оставил незаконченными свои мысли? Что ты скажешь своим соратникам?!..
Снова поднялся, включил электрофонарик и, не найдя очков, корявым почерком дописал:
– «Как посмотрю друзьям в глаза,
Тем, что когда-то приручил?
Ведь сам Экзюпери сказал –
Бейся за них, сколько есть сил…».
– Захар, второй час ночи, почему не спишь?
Это жена Теребенина, Татьяна, проснувшись, заметила нетипичное поведение мужа. Она тоже принимает участие в выпуске газеты, имеет высшее гуманитарное образование и смотрит с мужем, как она любит говорить, в одну сторону.
– Всё, мама, отключаюсь…
Захар часто называл жену не по имени, а мамой – это ещё с тех времён, когда их дети были маленькими. Ему так и привилось такое обращение, оно было теплее, чем просто имя. С этой теплотой он и уснул…
Утром всё было готово к отъезду. Татьяна не будила мужа, пока не приготовила завтрак, подобрала «выездную» одежду и отсчитала шестьсот рублей на очередной выпуск газеты. Так было всегда. Нынешний же случай отличался особенностью: выпуск был «юбилейным» – пятидесятым за неполных три года. Провожая, Таня попросила при разговорах с чиновниками держать себя с достоинством.
Первый пункт «похода» – типография. Лучше был бы он последним, чтобы домой ехать со скрашенным впечатлением от «хождений по мукам». Типография Теребенину – как дом родной. С 2014 года он здесь постоянный заказчик, все его просьбы выполняются незамедлительно и не потому, что его заказы платные (копейки в бюджет типографии!). Там подобрался коллектив душевных, ответственных людей.
В этот раз Теребенин, кроме газетных дел, привёз заказ на печатание книги талантливого донбасского поэта Александра Сенина, с которым его связывает крепкая дружба. Обложку книги дизайнеру желательно оформлять с заказчиком, но Захар видит, что на месте дизайнера работает незнакомая девушка. Было неудобно, но он спросил у неё:
– А где теперь Таня?
Девушка улыбнулась и сказала, что Таня в отпуске и будет только через неделю. Наверное, новая работница заметила, что посетитель расстроен её сообщением. Ещё бы: с Татьяной он уже работал и оценил её высокое мастерство и завораживающие душевные качества. Ситуацию разрядила подошедшая к нему заместитель директора типографии, добрая, приветливая Виктория. Подошла, обняла Захара и представила его новой сотруднице:
 – Руслана, это наш давнишний друг и постоянный клиент. Он…  – и начала восхвалять Теребенина. И всё в превосходной степени! Захар не ожидал ничего подобного, улыбался молодой сотруднице и благодарил Викторию за тёплые слова…
    Говорят, что хорошее начало не хуже победы, но до неё, так далеко, да и будет ли она?..
Следующим объектом, куда Теребенин направил свои стопы, было ведомство, откуда сотрудники – убеждённые патриоты, несли людям (получая зарплату) правду и надежду посредством печатного слова, а также с телеэкрана – всё тем же пламенным словом. У Теребенина были жалкие надежды, что и боевую, единственную в Республике литературную газету (без претензий на зарплату!) здесь примут в своё лоно. Тщетные надежды… Далеко не первые люди этой организации пообещали устроить ему встречу с одним из депутатов Народного парламента… Может быть, он поможет… Захар вспомнил, что обещанного три года ждут, и не расстроился. Впереди открывалась такая перспектива…
А вот во второй организации, призванной обучать и воспитывать молодое поколение, ему раскрыли глаза:
– У Вас, поэта и прозаика, редактора литературной газеты есть ли диплом о литературном образовании?
Захар спокойно ответил, что художественную литературу он знает и изучает самостоятельно, а бумажек подтверждающих его знания и умение, у него нет. И добавил:
– Даже у Лермонтова, да и у Есенина не было таких «удостоверений».
Тогда последовал другой вопрос, задевающий право на свободу слова:
 – А кто будет нести ответственность за Вашу работу? С кого спрашивать за возможные промахи в Ваших публикациях?
Теребенин мог и не озвучивать всем известную истину, но не удержался:
 – Вы же понимаете, что настоящие бюрократы-перестраховщики никогда не станут содействовать любым начинаниям, какими бы они нужными, полезными и патриотическими ни были. Ведь за это им деньги не платят, а взыскать, если что, могут…
После такого разговора Захар шёл в военное ведомство, с трудом соображая, как найти туда дорогу, хотя там был уже не один раз. Охрана не пропустила его к руководству. Для этого необходимо иметь специальное приглашение и приставленного сопровождающего из числа служивых… Передал военному руководству только записку, суть которой выражена в трёх словах: «Не молчите, ответьте!».
В организацию, прививающую народу понятие и образцы высокой культуры, за дополнительной порцией негатива Теребенин не стал заходить. Сел в маршрутный автобус, вынул свою новую газету и, как будто видит её в первый раз, перечитал от начала до конца. Спрятал газету в рюкзак и увидел: рядом с ним, с сумками в руках стоит молодая женщина. Встал, попросил её сесть на своё место:
– Садитесь, пожалуйста, половину пути сидя проехал я, а вторую, присаживайтесь, вы.
Женщина поблагодарила, улыбнулась, села.
Так приятно закончился один день Захара Теребенина, в своё время из-за возраста, не принятого в народное ополчение, а теперь не принимаемого теми, что пришли на смену ополченцам продолжать их дело…
               
 Июль 2019 год.


Рейд в поэтическую мастерскую
(Юмореска)

Жизнь полна неожиданностей. Всяких. О неприятных не будем вспоминать, а приятные, дай Бог, чтобы   были чаще, греют душу. Вот и теперь я отправился в литературно-поэтическую мастерскую, (есть такое учреждение) к своим друзьям-поэтам. Какая же тут неожиданность, если идёшь на встречу с друзьями? Она, всё ж таки, была, и мой визит продиктован ею. Два дня назад получил удовольствие встретиться с читателями нашей газеты на традиционных есенинских чтениях в маленьком шахтёрском городке, а для меня он город поэтов, -- Ждановка. Там были гости из других городов, и они пригласили меня, как редактора «Боевой литературной газеты» в город Енакиево, на подобную, но по другому поводу, встречу. Скажу, чтобы не забыть, что в Ждановке есть литературный клуб «Исток», в который, и без года кандидатского испытания, приняли и меня. Совсем не так, как в нашем Союзе писателей, где год надо пробыть в кандидатах, прежде чем решат: достоин или не достоин ты быть в рядах настоящих писателей, то есть членом Союза писателей. Я так и не выбился в настоящие писатели. По идеологическим причинам.
Так вот, в Енакиево приезжают два московских поэта, будут и наши маститые корифеи пера и неплохо бы, чтобы гости за чаем или на перекурах отвлекались от серьёзных дел, просматривая нашу газетку. Но следующий номер будет только в ноябре. Просьбу озвучила принимающая московских гостей, приятная женщина, между прочим, автор хороших стихов. Но, к сожалению, имя-отчество её в сутолоке я не запомнил. Мне простительно: старческий склероз в начальной стадии. Есть медицинская справка.
Если женщина просит… Итак, захожу в поэтическую мастерскую. И первая неожиданность: рабочие места пусты, компьютеры все выключены и только за одним сидит мой друг Александр и что-то выщёлкивает на клавиатуре. Я же пришел за свеженькими стихами, а поэтическая публика в прогулах. А у меня было ещё намерение: прочитать поэтессам небольшую лекцию-назидание о некоторых правилах стихосложения, в частности о рифмовке, о соблюдении размера и ритма.
Особенно донимают меня, редактора, стихи с «притянутыми за уши» рифмами. Стих-то звучит хорошо, но смысл повествования теряется. У нас все поэты женщины, а с женщиной спорить, доказывать ей – что воду черпать решетом (М. Ю. Лермонтов). А, впрочем, хорошо, время надо беречь. У меня цейтнот. А у Саши есть всегда, чем меня порадовать. Беру без, отбора три первых стиха, читайте, улыбайтесь, не всё принимайте всерьёз…               
               
Октябрь 2019 год.


Наша газета

У вас в руках девятнадцатый номер «Боевой литературной газеты». Вначале наше издание имело название «Боевой поэтический листок» и являлось, так же как и теперь, литературным приложением к газете «Боевое знамя Донбасса». Первое слово перечисленных названий определяет основное направление работы редакции издания. Пока идут боевые действия, блокада Донбасса, оно останется неизменным. Мы будем публиковать произведения донецких авторов, отражающие разнообразную тематику, соответствующие общечеловеческим ценностям, созвучные нашему времени. Конечно же, редакция отбирает и публикует произведения имеющие художественное достоинство, патриотическое, жизнеутверждающее начало. На сегодняшний день с нами сотрудничает 37 авторов, в основном пишущих стихотворения. В последнее время появилась возможность печатать и небольшие прозаические произведения: рассказы, эссе, публицистику.
Период становления издания, как и во всяком новом деле – не простой. Непредсказуемой оказалась работа с авторами. Ни у наших авторов, ни (что греха таить!) у редакции нет литераторов-профессионалов. На этой почве, бывает, возникают нежелательные отношения между сторонами: зачастую авторы присылают очень слабые в художественном отношении вещи; иногда с огрехами и ляпсусами, притянутыми “за уши” рифмами, а иногда, и с незнанием описываемой темы или явления. На предложение о помощи следует обида, даже ожесточение:
– “А судьи кто?!” Многим просто хочется, чтобы их “напечатали”. К сожалению, с такими приходится расставаться. Ксожалению потому, что одной из целей нашего издания считается помощь авторам в повышении их художественного мастерства.
А кто наши читатели? В основном – определённая категория, соответствующая названию газеты. Есть читатели в публичных библиотеках некоторых городов, а в нескольких школах газету для чтения вывешивают на школьных стендах. Мы уверены, что все вышедшие номера газеты («…листка») могут быть хорошим подспорьем в патриотическом воспитании школьников, а лучшие публикации (по выбору преподавателя!) – даже на уроках литературы. Жаль, что пока действенного контакта с руководством народным образованием мы не смогли наладить.
Но особой проблемой для нас является невозможность быть в обстановке, где происходят знаковые события. Но это не наша вина, это наша беда. Вот и вылавливаешь друзей на побывке:
–“Расскажи, расскажи…” Ведь писать надо о том, что видишь, в чём участвуешь…
И какая радость услышать по телефону с передовой:
–“Спасибо, очень понравилось, позывной такой-то“! Радуют положительные отзывы директоров “подшефных” школ. И пусть знают “взрослые дяди”, что главная цель нашей работы – становление нашей смены…
Мы не догматы. Постоянно ищем лучшие формы общения с читателем, предоставляем наши страницы воинам-защитникам, юным авторам, а настоящий номер предоставили взрослым авторам – пусть они выскажут своё видение роли писателя, поэта в жизни нашего дома –молодой Донецкой Народной Республики. Знакомьтесь, читатели, с их позицией, учитывая, что она у каждого своя.               

Ноябрь 2017 год.


Открытое письмо.

Добрый день, Аня!
И никогда бы я не писал это письмо, зная твоё, да и супруга твоего Ивана, снисходительное отношение к моему литературному увлечению. Да, когда-то поэзия для меня была увлечением, а вот теперь, прямо скажу – к старости, стала общественной работой, суровой необходимостью. Так от меня потребовала жизнь, чтобы я мог защищать свои и других граждан Донбасса убеждения. Встать на их защиту меня вынудила киевская власть. Она довела ситуацию до того, что жителям Донбасса пришлось взяться за оружие. Моим оружием стало литературное слово, воплощенное в поэтические сборники, а потом уже в общественное периодическое издание «Боевую литературную газету».
И вот, последнее моё произведение, вышедшее в свет мизерным тиражом в 100 экземпляров, «Славянская эпопея», неожиданным образом попало в Израиль, где вы живёте уже много лет. Я благодарен тебе за хороший критический отзыв о литературных достоинствах поэмы, но вынужден не согласиться с некоторыми твоими рассуждениями относительно причин и характера, подчёркиваю – навязанной нам войны. А дать ответ в форме открытого письма, вынуждает необходимость, так как людей с убеждениями подобными вашим – достаточно много. Весь западный мир и Украина своей пропагандой работает против России, а значит и против донбасского народа.  Но я не буду углубляться в дебри пропаганды, я приведу только факты, вы о них знаете, но не желаете ставить на весы правосудия.
Итак, кто такие бандеровцы, украинские националисты? Весь мир их знает, а особенно «ценят» их в Израиле, как пособников фашистов.  Всё подтверждено печальными фактами.  И вот последыши тех самых нацистов захватили без боя и сопротивления власть в Киеве и во многих областных центрах Украины. Сюда, к нам в Донецк и Луганск, да и в другие города, особенно в Мариуполь, организованно начали прибывать агенты бандеровской идеологии. Это уже потом стало явным, а так – приехал человек в гости… Но народ Донбасса, в большинстве своём, уже знал, что можно ожидать от бандеровцев. И только у нас нашлись люди, организовавшие отпор националистам. И первая задача (у меня сведения только по Славянску) – не пропускать в Донбасс деятелей «революции гидности».
Но Киев безоговорочно принял бандеровский диктат и пошёл на Донбасс войной. Самой настоящей. Первым преступником, гуляющим и сейчас на свободе, был Турчинов. Он с гордостью говорил, а мы слушали (!), что лично провёл на карте красным карандашом линию от Харькова до Мариуполя и благословил генералов на подвиги. А по сути – на истребление своего народа. Это тоже факт. Только напрашивается вопрос: свой ли народ для Турчинова и его последователей Порошенко и Зеленского живёт в Донбассе?
Славянск встал на пути украинским войскам и продержался в обороне 84 дня. Но Киев зашел на Донбасс через Запорожскую и Днепропетровскую области. На этом пути не нашлось организаторов отпора. А что же творилось в других районных городах, да и в самом Донецке? Сплошной террор. Цель одна – смертями запугать, поставить Донбасс на колени. Сколько погибших простых людей, сколько пропавших без вести! И всё это под нарастающим грохотом бомбёжек и артобстрелов. Необученное, плохо вооружённое ополчение становилось живой мишенью националистических батальонов, щедро снабжаемых Западом, своими олигархами и государством Украина. У националистов даже появилось презрительное название стоявшего против них ополчения – «вата». Вещество не способное сопротивляться… Но сопротивление росло. Даже припёртые к границе городов бойцы стояли насмерть. Южная и северо-западная окраины Донецка сейчас в сплошных развалинах. То же можно сказать и о других прифронтовых городах. А многие сёла, через которые прошла война, теперь существуют только лишь на картах.
Ты сказала, что боль войны прошла мимо вас. У нас же эта боль охватила сотни тысяч людей, у каждого жителя Донбасса она прошла через сердце, чего не скажешь об остальных гражданах Украины. Ни одного протестного мероприятия против войны! Воистину – моя хата з краю. Сожгли невинных одесситов – молчит народ. И диаспора молчит… Ты беседовала в Харькове с беженцами из Донбасса, которые бросили всё спасая свои жизни. Да, они бежали от смерти во все стороны, но смерть-то несли те, кто давал клятву защищать свой народ! Я задаю себе вопросы: сколько разбитых поселений за пределами Донбасса? Сколько было совершено терактов «сепарами», ватниками, москалями? Ответ на оба вопроса: ни одного! А вот в ходе «антитеррористической операции», в результате бомбёжек и обстрелов на нашей земле погибло больше сотни святых детских душ. Ни в Киеве, ни в Харькове, ни в каком другом украинском поселении от рук «сепаров» не погиб ни один ребёнок. Это тоже неопровержимые факты. Анна, тебе достаточно аргументов, чтобы знать кто вандал и убийца?
Да, гибнут люди с обеих сторон. Но одни пришли, чтобы убивать, а другие встали на защиту своего дома. И не всовывайте сюда Россию. Те добровольцы, что были в рядах ополчения – не Россия. А была бы тогда она здесь, новогоднее шествие бандеровцев может быть и было бы, но где-то во Львове… Жаль, что несбывшийся, но это тоже факт. Конечно же те, кто бежал от нас на Украину скажет, что Донбасс проклятый край, там убивают! Ты же от себя добавила, что я в поэме обозвал этих несчастных фашистами и ордами стервятников… Явный наговор. В журналистике, о которой ты знаешь не из чужих слов, такое деяние называется дезинформацией, а в народе –         клеветой.     И не заострял бы я твоё внимание на твоей выдумке, но и поэму, да и это открытое письмо могут прочитать другие и начнут искать то место, где автор прилепил к себе несмываемую грязь. И к сведению: я как автор отвечаю за каждое слово в поэме и в этом письме тоже. 
А теперь о земле за якобы которую гибнут «свидомые» украинские парни. Сразу же после майдана Донбасс попросил: дайте нам автономию, жить с бандеровцами под одной юрисдикцией не желаем. Конечно же в составе Украины! Плевать хотела Украина на шахтёрскую честь! И несколько исторических фактов о людях, что живут в Донбассе уже три столетия. Должны ли они считать свою родную землю чужой? А знаете ли вы, как впервые образованному в государство народу с названием «Украина», приписали Новороссию вместе с Донбассом? Очень просто в 1918 году одним росчерком пера большевики в Москве решили это дело. И последний неоспоримый факт: народ, идеология которого основана на ненависти, ждёт тёмное будущее. А тем читателям, кто хочет знать истину, мой совет: выключайте телевизор, находите другие источники информации (но без комментариев!) и сами делайте выводы. А для верности, приезжайте к нам, посмотрите на свою бывшую родину своими глазами.               
               
 Январь 2022 год.

Расплата

Как бы трудно ни складывалась моя жизнь, я считаю себя счастливым. И только один раз счастье отвернулось от меня. По чужой неосмотрительности на производстве погиб наш сын. Наверное, это горе затмило все незначительные неудачи, я на них не обращаю внимание, не терзаю себя, руководствуюсь мудрым правилом – всё пройдёт… Как и у всякого человека у меня есть недостатки. Признаюсь, я несколько суеверный человек. Не больной суевериями, а так, слегка. К примеру: уезжая из дому, уже в начале пути, вспоминаю, что забыл взять с собою что-то нужное. Но… «возвращаться – плохая примета». К тому же разряду относятся и профессиональные суеверия: у военных авиаторов не найдёте бортового номера 13, а моряки всеми правдами и неправдами стараются не выходить в море в понедельник. В пять минут первого во вторник – пожалуйста… Мне пришлось участвовать и в той, и в другой сфере, так что такие особенности знаю не понаслышке. И ещё не люблю загадывать в дороге, строить планы по возвращению на сегодня, на завтра, на послезавтра… Обязательно появятся причины задержаться на эти «сегодня, завтра, послезавтра…». И вот сейчас наметил план создания большого произведения (я немного пишу) о наших защитниках-ополченцах из Славянска, даже подобие графика составил. Но события перевернули нашу жизнь. Война… Она должна была разгореться, но в глубине души ругаю себя: не строй планы на перспективу, тебе 83 года, планируй не больше чем на день… Закроем страницу о суевериях, а считать себя счастливым повременю. Лучше считать, что мне просто часто везло. Наверное, это слово точнее выразит мою оговорку о счастье. Иначе как объяснить эпизоды из моего военного детства, когда при очередной бомбёжке, мы с мамой и старшим братом остались живы, а рядом гибли люди? Как такое же случилось, когда три десятка человек и мы, в том числе, бежали от подвергшегося бомбёжке села в другой посёлок, а по нам фашистский гад на мессершмите стрелял из пулемёта, а мы остались живы? До соседнего села с нами добежали несколько человек… А в 43-м мы попали в пересыльный концлагерь, но чудом сбежали из него. А дальше вообще, как в сказке. Нас снова поймали, но немецкий грузовик, на котором нас везли обратно, перевернулся, и мы благополучно, не считая маминого пулевого ранения, снова убежали. А напоследок было испытание на выносливость. Мы случайно попали на нейтральную полосу, где можно было видеть и наших, и немцев. Фронт в этом месте перед курской битвой стоял много дней. Но над нами круглосуточно летели пули и мины. Только ночью старший брат выползал из нашей норы-укрытия и приносил, точнее – волочил ещё зелёные арбузы и такие же початки кукурузы. Выжили, уцелели… А сколько людей погибло на моих глазах!..
Военное детство и вот теперь военная старость. Четырнадцатый год нас миловал. Мы с женой живём в Макеевке, прилёты к нам были, но редко. Стёкла вылетали, но дома целые. А в Донецке, Горловке, да и в других поселениях на окраинах и не только – сплошные развалины. Так что мне лично пока везло. Сейчас идут тяжёлые бои в Мариуполе, в Волновахе. Все мужики из нашего подъезда там, а я тут один поздравляю женщин-соседок с праздником 8-го марта… Нельзя сказать, что мне не хватает общения с нашими людьми. Его многообразие интернет, не говоря уж о телефонной сотовой связи, никому не даст выпасть в забытьё. Конечно же прямых личных контактов стало намного меньше, и причина тому – не военная обстановка, а непрекращающаяся пандемия. Я уже потерял кое-кого из моих товарищей и сам жестоко переболел, но меня-то Бог миловал. Наверное, так правильно будет звучать, но не – «мне повезло…». Кто оно такое, что «везёт» или «не везёт»?
Общественные обязанности, связанные с издаваемой мною «Боевой литературной газетой», по телефону все не решишь, приходится на время покидать своё, не совсем тёплое жилище. Но и ко мне едут… Вот накануне женского праздника ко мне приехали гости. Мы так давно не виделись! Тёплые отношения у нас с ними давно, ещё с времён Советского Союза, когда мы вместе ходили в спортивные туристские походы по просторам великой Страны. В 2014-м году мы с ними оказались по разным сторонам «линии разграничения», а точнее – линии фронта. Через восемь лет они снова в Донецке. Дом их, в центре города, цел. Там живут родственники Владимира и Натальи – так зовут наших гостей. Моя Татьяна и Наташа на кухне занимаются, как специалисты, подготовкой к застолью. Оттуда непрерывным потоком, наслаиваясь друг на друга, несутся женские голоса. Да и между нами с Володей общение тоже без звуковых пауз. Нельзя сказать, что за восемь лет мощная украинская пропаганда повлияла на мировоззрение моего собеседника, но как многое из моих уст звучало для него откровением! Первым делом он спросил, почему ещё тогда, в 14-м году мы остановились перед Мариуполем? Вопрос был ко мне, как будто бы я лично остановил наше ополчение в его успешном преследовании украинских нацистов. Не дожидаясь моего ответа, Володя сам перескочил с лета 2014-го на раннюю весну 2022-го года:
– В нынешних условиях возвратить Мариуполь будет многократно труднее, потери военных и мирных тоже многократно будут большими. Неужели стратеги в Москве это не понимали?
Я знал некоторых ополченцев, дошедших тогда до окраин Мариуполя. У них был тот же вопрос, хотя и звучал он не после восьми лет непрерывных обстрелов нашей Республики. Что я, черпающий сведения с миру по нитке, мог ему ответить? Сначала, взяв себе в помощники Шота Руставели и процитировав его мысль, что со стороны, а особенно по прошествии времени, всегда виднее, как надо действовать на поле боя. Много таких «стратегов» появилось в последнее время. Не останови Путин ополченцев перед Мариуполем, чем бы это кончилось? Да, Россия снабжала украдкой нас вооружением, но войска к нам не вводила. Российские добровольцы много помогли, но они же не армия! А Москва вела настолько осторожную политику, что у нас даже перестало звучать название страны, в которую Донбасс высказал желание войти. Не Россия, а «северный сосед». Видимо засилье либералов России диктовало свою волю руководству страны. Даже российский триколор исчез у нас из поля зрения. Володя знал обстановку того времени не хуже меня, но я высказал своё мнение:
– Володя, чтобы принимать такие важные решения, надо располагать массой сведений разнообразного характера и хорошо просчитать возможные последствия таких решений. Простому человеку это недоступно. Он воспринимает мнение авторитетов и согласует его со своими убеждениями. Существует одно непреложное правило – «Умеренность на войне – непростительная глупость». Вот сейчас за эту умеренность, за мягкотелость отдают свои жизни сыны России и сыны Донбасса.
Володя понял, что речь идёт о людях с оружием в руках, но его, нормального человека, волновала судьба мирных, гражданских людей:
– Так ведь гибнут же и мирные люди, в чём они виноваты, за что им такая судьба?
Волей-неволей я превращался если и не в ответчика, то, уж точно, в политинформатора.
– Володя, ты как в воду глядел и увидел этот вопрос. Буквально накануне я написал стихотворение, в котором ясно осветил эту тему. Его ещё нет в печати, а у меня правило – до печати свои произведения никому не читать, а тебе я выскажу только некоторые мысли, отражённые в стихотворении. Оно даже так и называется – «За что?». Так вот за то, что сыны этих мирных людей убивали и убивают детей Донбасса, убивают   и калечат женщин и стариков. Они же насаждают ярую ненависть ко всему, хоть в малейшей степени относящемуся к Русскому миру. За то, Володя, что безмолвно воспринимали и впитывали нацистско-фашистскую идеологию и отдавали в её лоно своих детей, то есть своё будущее. И здравствуй племя, увы, знакомое, фашистское… И за то, что бездумно выбирали себе в правители явных убийц типа Порошенко, а теперь и Зеленского. Этот список очень длинный… И выражение – моя хата з краю – здесь не подходит. Здесь уместна присказка: молчание – знак согласия. Глядя на злодеяния националистов, безмолвный народ Украины молчал. Сорок восемь погибших 2 мая в Одессе – это только первый звонок. Пятнадцать тысяч погибших и много тысяч раненых в Донбассе за восемь лет! И ни одного протеста из уст народа… Разрушенные города, стёртые с лица земли сёла. Молчание, Вова, – знак согласия… Вот тебе далеко не полный ответ на вопрос – за что?.. Разволновал ты меня, давай, пока наши девчата изощряются на кухне, пропустим по пятьдесят граммов, у меня где-то была бутылочка с «неприкосновенным» запасом…
Так и сделали. Тема разговоров поменялась. В основном были приятные воспоминания о походах на байдарках и катамаранах по горным рекам. Это спортивный вид туризма, требующий умения, мастерства и, если не мужества, то смелости – точно. Тот период жизни навсегда останется в нашей памяти. Мы не были наблюдателями, мы участвовали в нём…
Володя моложе меня, так что и тогда, и теперь обращается ко мне по имени-отчеству:
– Леонид Викторович, как вы считаете, когда кончится эта война и какие после неё будут последствия? Меня интересуют чисто человеческие отношения между людьми на Украине, а потом уж между братскими славянскими народами.
Разве можно в короткой беседе удовлетворить все «что и почему»? Опять пришлось переводить стрелку на наш информационный путь.
– На такой вопрос, Володя, не ответит даже провидец. Прогнозы на войне – дело неблагодарное. Даже первые лица избегают давать такие оценки. А вот что будет потом, рискну предположить. После разгрома нацистских вооружённых формирований, западная и южная граница территориального образования, пока зовущегося Украиной, будет охраняться пограничниками так, как это было в СССР. Нацистские формирования в западных областях юридически будут расформированы. Те преступники, что не сумеют убежать за рубеж будут осуждены и получат по заслугам. А потом будет длинный период по перестройке мозгов на нормальное человеческое мышление. Государства, как такового, которое было образованно большевиками в 1918 м году из территории, не должно быть. Иначе всё повторится сначала. Местное самоуправление, а особенно школа, должны быть под контролем России. За безопасность окраинных земель бывшей царской империи отвечать будет только Россия. И никаких вооружённых формирований, кроме полиции, здесь не должно быть. Административный вопрос – сверхсложный. Но образований типа Закарпатье, Буковина, Галичина – не должно быть даже в обозримом будущем. Исторические названия пусть остаются. Володя, заокеанские кураторы и европейский фашизм (только теперь в полной мере осознаётся роль «просвещённой» Европы, как молочной матери фашизма) забросили на плечи славянских народов тяжёлые вериги. Надо быть очень дальнозорким, чтобы они нас не угробили. Вспомнишь потом меня – эта весна войдёт в историю России, как вошёл в неё Октябрь 1917-го года.
Мы договорились с Володей на этом закончить наше «путешествие» из прошлого в будущее, учитывая, что праздничный стол был уже накрыт, и тут же решили: зачем наши мужские разговоры нужны женщинам. Им лучше говорить о внуках, о заложенном в детях продолжении жизни. А как бы хотелось, чтобы и украинские женщины-матери сказали этим Зеленским, Порошенкам, Коломойским: «Не отнимайте жизнь у наших детей и внуков!»
               
Март 2022 год.