Обещание

                Памяти моей бабушки
                Прасковьи Демьяновны Коневой

 В тот летний день любимая бабушка пообещала испечь мне творожное печенье.
 К ведению домашнего хозяйства бабушка подходила раздумчиво. Не спеша. Но если затеет выпечку – всё скоро спорилось. Да так весело – речь её была приправлена шутливой рифмой. «По коробу поскребла, по сусекам помела»… Как сейчас, вижу её сильные руки, которые тесто и приминают, и похлопывают, и поглаживают. И оно в этих руках такое послушное, гладенькое. И даже сырым аппетитное. И сколько радости было внученьке, как звала меня бабушка, оттого что можно не только прикоснуться к этому тесту, но и вылепить что-нибудь из него самой – хотя бы даже колобка!
 Однако приятнейшее для нас занятие откладывалось на тот неопределённый час, к которому бабушка справится со своими домашними обязанностями.
 Я же в свои восемь лет не знала летом никаких забот. Почти на два месяца родители передали меня на попечение бабушке и дедушке. И для меня это было счастьем! Всё детство моё прошло под тёплым крылом трепетно-ласковой бабушки. О тех отношениях наших рассказала бы фотография из моего фотоальбома, если бы возможно было угадать ту предысторию, которая за ней скрывается. Теперь она известна лишь мне.
 Ребёнок, лет четырёх, в одних пижамных брючках стоит правой ногой на одной ступеньке лестницы, левой – на верхней, следующей. Куда ведёт эта лестница? И почему на детском лице написано такое огорчение, словно вот-вот хлынут слёзы?
 Если не ошибаюсь в подсчётах, то в начале шестидесятых годов дедушка (сам родом из Азербайджана) в одном из районов Баку приобрёл участок земли, где был выстроен дом для большой семьи. Тогда вместе с родителями жили и четыре сына. Три из них были ещё подростки, а старшего вскоре проводили в армию. Двое позже вернулись на Урал, где пролетели детские годы мальчишек – на родину моей бабушки.  Там, на Урале бабушка встретила моего деда, который попал в этот суровый край в качестве бывшего военнопленного. Оба были из крестьянских раскулаченных семей.
 Помню чёрно-белый портрет молодой Пашеньки или Прасковьюшки – не знаю, как ласково звала матушка свою вымоленную у Бога дочь. Глядя на тёмные косы, я как-то спросила:
 – Какого цвета у тебя были волосы, бабушка?
 – Тёмно-русые. Как у тебя, – отвечала бабушка, чьи седые волосы были аккуратно уложены в пучок.
 – А глаза – такого же цвета, как сейчас?
 Сейчас они были серые, чуть разбавленные зеленцой.
 – Нет, уже выцвели. Были поярче. Как у тебя, родненькая.
 Бабушка улыбалась, и мне было жаль, что у меня нет вот таких милых ямочек, как у неё.
На портрете взгляд был твёрдый, волевой. И мне больше нравилась нынешняя бабушка, которая не выцвела – посветлела, помягчела.
 А в те времена, когда меня на свете ещё не было, но под боком у бабушки с дедушкой ожидалось появление молодожёнов – в нескольких метрах от большого дома возникло нечто очень скромное из одной комнаты и крошечной кухоньки. Там и промчались мои дошкольные годы.
 В моей детсадовской жизни выпадали золотые денёчки, которые от зари до зари можно было провести только с домашними. И, видимо, в один из таких дней, поднявшись раньше мамы с папой, я тихонько выскользнула из постели, на цыпочках – в прихожую, ноги – поскорее в сандалии и мигом за дверь! Вверх по лестнице – в бабушкин дом. Там все просыпались рано. Вот я вбегаю – и бабушка расцветает улыбкой. Рады мне и дедушка, и дядя. Но так хорошо, обняв, уткнуться только в мягкую, тёплую бабушку. Она и расцелует, и угостит чемнибудь вкусненьким. А затем за каким-нибудь делом займёт и сказкой, и былью-небылицей, а то ещё доверит страшную тайну из своей жизни, в очередной раз шепнув: «Только родителям не рассказывай».
 И вот в предвкушении всех этих радостей я во весь дух неслась по лестнице – как вдруг меня окликнул папа. Медленно-медленно повернулась, но мысль пробежала в детской головке мгновенно – ну вот, теперь заставят умываться, одеваться, вместе завтракать и что-нибудь ещё…
 Но в то утро всё обошлось для меня только фотосъёмкой.
 К тому времени, когда началась моя школьная пора, родители получили квартиру в доме-новостройке. И теперь несколько автобусных остановок разделяло меня с бабушкой. Но была и приятная новость. Бабушка стала пенсионеркой, и летом у меня появилась возможность наслаждаться её обще-
ством хоть целые сутки напролёт. Но я не требовала к себе слишком много внимания.
 Игры с соседскими детьми чаще всего ограничивались беготнёй и прятками, и быстро мне надоедали. Большую часть времени я предпочитала проводить во дворе нашего дома, огороженного каменным забором. Там занятия придумывались сами собой. И я не припомню, чтобы томилась ожиданием того часа, в который мы с бабушкой примемся выпекать печенье.
 Вокруг дома асфальта было больше, чем цветов и деревьев, но живности среди них водилось предостаточно. И мне нравилось неторопливо за ней наблюдать. Если в жару не одолевала дремота, то компанию составлял мне благороднейший пёс породы немецкая овчарка. Мы были одногодками и дру-
жили с самого нежного возраста.
 Можно было вдвоём заглянуть в один из тенистых уголков, где подрагивала тончайшая паутина, и на почтительном расстоянии полюбопытствовать, чем занят тёмный мрачный паук с таинственным белым крестом на спине. Но долго мы там не задерживались.               
Паук был неприветлив, о его повадках я ничего не знала, и любое движение в мою сторону вызывало панический ужас. Совсем не боялась я его дальних родственников – длинноногих суетливых сенокосцев. Видно, потому, что видела, как бесстрашно обходится бабушка с теми из них, которые вздумали поселиться в её доме. Впервые увидев, как бабушка ловко подхватила на совок сенокосца, я спросила, терзаясь жалостью:
 – Ты убьёшь его, бабушка?
 – Зачем же? Он безвредный. Как и мы, жить хочет. Коси-коси ножка. Такие появляются к письмам.
 Раскланявшись с крестовиком, гораздо веселее было отыскать на деревце вишни яркую божью коровку. Посадить её на ладошку и изумить стишками неведомого сочинителя, которые в нашем детстве передавались из уст в уста:

 Божья коровка,
 Улети на небко.
 Там твои детки
 Кушают котлетки.
 Всем по одной,
 А тебе – ни одной!

 Ещё можно было замереть над виноградной улиткой, которая застыла на стене дома или забора. Нет, не для того, чтобы сосчитать полоски на её лихо закрученной раковине. Чтобы увидеть, как робко появляются рожки!
 Ну, а встреча с осой не входила в число приятных неожиданностей. Склонишься над пунцовой благоухающей розой, а в ней копошится она – полосатая! Бегом оттуда.
 И какое же лето без воздушных бабочек, деловитых жуков, вездесущих муравьёв. А неугомонные воробьи становились частью нашей жизни. Они устраивали гнёзда под шиферной крышей дома. Мы с бабушкой оплакивали незрячих птенцов, окончивших жизнь на асфальте. Отгоняли любопытного пса от перепуганного слётка. И, конечно же, все крошки доставались этим пернатым.
 Правда, иногда нас посещали и изящные горлицы.
 Утомив ноги, хорошо было с книжкой запрыгнуть на кровать с металлической сеткой. Вечером на ней могли появиться постельные принадлежности, и тогда крепилась марлевая ткань. Она защищала от голодных комаров. Под полупрозрачным пологом и под покровом тёмной южной ночи почивал дедушка в особенно жаркие дни.
 А днём на кровати полёживала я, подолгу не выпуская из рук книги. Тогда меня неизменно снабжал ими папа, который частенько наведывался к нам в гости.
 А как радостно было прыгать на этой кровати, сетка которой пружинила, и я,               
словно взлетая, становилась немного ближе к тому небу, где летали знакомые воробьи, бабочки и божьи коровки.
 Увы, полёты мои были кратковременны. Из летней маленькой кухни – она была пристроена недавно к тому домику, где я жила с родителями – выбегала бабушка. Смотрела на меня встревоженно и в очередной раз терпеливо напоминала:
 – Внуча, если сетка порвётся – дедушка меня убьёт.
 Я спускалась на землю, и довольная бабушка угощала меня чаем с вишнёвым вареньем или просто с кусочками колотого сахара. Чтобы ребёнок не пропитался кухонными ароматами – накрывался деревянный стол, который дневал и ночевал в тени деревьев и за которым все любили почаёвничать в благоприятную погоду.
 За этим же столом, когда он был свободен, я и рисовала. Рассыпешь карандаши по столу – у меня их было много – любуешься их многоцветием, оттенками. И рисуешь, рисуешь…
 Конечно, за всеми своими увлекательными занятиями я не забыла про бабушкино обещание. Возникая на пороге кухни, я спрашивала… Нет, не о том, о чём вы подумали.
 – Что ты делаешь, бабушка?
 – Да вот надо рис перебрать. Без очков ничего не вижу. А с твоими глазками – молодыми, зоркими – быстрее получится.
 Диалог мог быть и такой:
 – Посуду мою.
 – У тебя ножки больные. Хочешь, я вымою?
 – Спасибо, золотце.
 Это ведь радость – помочь тому, кого любишь.
 Дела ждали бабушку и в доме. Погладить, избавиться от пыли, которую бакинские ветра неустанно вдувают во все щели… Я не буду перечислять все заботы, известные домашним хозяйкам. Скажу только, что вот уже вернулись с работы и дедушка и дядя. Вместе поужинали, на кухне мы с бабушкой перемыли и просушили полотенцем гору посуды.
 На клумбах уже распустилась ночная красавица. Вечер близился к ночи, и её пурпурный наряд становился темнее – фиолетовым.
 А занятие, которое мы отложили на десерт, затмевали другие дела – насущные. Однако бабушка спокойно приговаривала:
 – Испечём ещё печенье. Успеем.
 Дедушка взглянул на часы.
 – Одиннадцатый час. Отдыхай, мать. Завтра испечёте.
 И мне не хотелось, чтобы моя дорогая бабушка перетрудилась. И я тоже сказала:
 – Ты уже устала, бабулечка. Правда, завтра испечём.
 Но бабушка, улыбаясь, бодро взглянула на меня через очки:
 – Обещала – значит, надо выполнять. Хочешь – ты ложись спать, а я испеку.               
 – Нет, я с тобой.
 Окно кухни было открыто в иссиня-чёрную звёздную ночь. Я сидела, вытянув ноги во всю длину подоконника и, чтобы бабушке было веселее, читала ей сказки.
 Не ароматом печенья – ароматом счастья овеян тот день в моей памяти.

                2020 г.