Мурка

О кошках, об этих обворожительных созданиях можно с упоением говорить часами!
 – У кошки на мордочке написано – умная она или нет, – весело поделилась своим наблюдением подруга. – А Мурка – она какая?
 Тихая Мурка уже несколько лет была частью жизни её матери.
 Во мне, верно, отозвалась пословица: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать».
 – А давайте я её сфотографирую.
 Такой оборот истории может показаться несколько странным без объяснения некоторых обстоятельств.
 Мать и дочь жили недалеко друг от друга. Но их встрече уже не один год препятствовал никем не исследованный, похожий недуг. Обеих не держали ноги. Конечно, служба такси могла бы доставить дочь в отчий дом. Но в нём не было лифта. И подъём на четвёртый этаж для неё, когда-то легконогой, стал
бы теперь сродни подъёму на Эверест.
 Я же была частой гостьей у обеих. И мою задумку несложно было воплотить в жизнь. Единственное, что могло этому помешать – Мурочкин характер.
 После потери мужа, женитьбы детей Клавдия Николаевна осталась в квартире одна. И сын, видимо, желая скрасить её одинокие будни, однажды принёс за пазухой котёнка.
 Мать была крутого нрава. И, вероятно, на памяти маленькой Мурки в квартире не раз гремели гром и молния. Обрушивались они на чужую голову. Но находясь в эпицентре событий, кошка выросла боязливой. Хозяйку она любила, но скрывалась в мгновение ока, заслышав в прихожей чужого.
 Ко мне Мурка привыкла быстро. Может быть, потому, что от меня было мало шума и никакого вторжения в её личное пространство. И непонятно было, как теперь кошка воспримет моё чрезмерное внимание к своей особе.          Излюбленным местом времяпрепровождения кошки и хозяйки, почтенный возраст которой близился к восьмидесяти годам, была кухня. Здесь можно было обрести благословенное тепло в те нежданно-холодные дни, когда об отоплении жилища не приходилось и мечтать. Скромные трапезы готовились и вкушались тут же. И не надо было пускаться в излишние опасные походы по квартире. Она даже не запиралась на ключ, чтобы не совершать к двери утомительный путь – свои знали, что можно входить без звонка и без стука. Телевидение было не в почёте у Клавдии Николаевны. Сидя на узком диванчике, она изучала газеты или вслушивалась в радиопередачи.
 Если хозяйке всё же требовалось пройтись в избранном направлении, кошка сопровождала её, стараясь забежать вперёд.
 – Не путайся под ногами. Вот упаду на тебя – будешь знать, – ворчала хозяйка.
 Но кошка, бодро задрав пушистый хвост, и ухом не вела.
 Своих немногочисленных гостей Клавдия Николаевна принимала тоже на кухне. Когда не томили дела насущные, мы с ней благодушествовали за чаем.  И лишь изредка Клавдия Николаевна позволяла вырваться на волю одному из страшных воспоминаний, которые не предаются забвению. Опускала седую голову. Большие голубые глаза, опушённые всё ещё тёмными ресницами – серели, и я слышала то, что уже знала от её дочери.
 Клавдия Николаевна пережила блокаду в Ленинграде. Столярный клей ела, но выжила. Если бы она, шестнадцатилетняя, не отправилась в июне сорок первого в гости к родственникам, осталась в родном Гдове, то была бы расстреляна, как все её одноклассники. Кроме того эстонца, который, как выяснилось, ненавидел всех, кто с ним учился. И оккупантам донёс на каждого так, что ребята были лишены всякой возможности остаться в живых.
 Клавдия Николаевна окончила в Ленинграде курсы медсестёр и после прорыва блокады ушла добровольцем на фронт.
 После войны врачом не стала, закончила свою деятельность инспектором санитарно-эпидемиологической станции.
 А если бы не война… Вместе с Мурочкой Клавдия Николаевна подолгу наблюдала в большое окно кухни за птицами.
 «Может быть, посвятила себя орнитологии», – так она говорила дочери.
 Хозяйка с кошкой по обыкновению коротали часы на кухне, когда я с фотоаппаратом показалась из прихожей.
 Мурка выглянула из-за плеча хозяйки – и первый фотоснимок был готов! Она не возражала и против фотографии в рост. Только взгляд такой пристальный золотистых с зелёным отблеском глаз-миндалин. А сама красавица! Села пряменько, обвив себя хвостом. Точь-в-точь статуэтка. В меру пушистая. На заострённой мордочке и нос, и щёки, и подбородок – белые. Только у розового лепестка носа слева темнело пятнышко. Манишка и живот тоже белые, а вся остальная шёрстка – рыжевато-коричневая, да ещё попадались изредка на лапах, на крупной голове тёмные полосы.
 Но живость натуры была мне милее, и я попросила Клавдию Николаевну поиграть с Муркой. Кошка слегка изменила позу. Однако изображение приобрело некоторую загадочность. Крупным планом рука, в которой зажат зелёный лук (его перьями Клавдия Николаевна помахивала перед носом у Мурки). И кошка, которая кротко и задумчиво вглядывается в этот лук, видимо, пытаясь угадать, чего от неё ожидают.
 Забавы не входили в планы взрослой кошки. И вскоре она бесшумно запрыгнула на подоконник и стала устраиваться в прямоугольной пластиковой корзинке.
 – Да ты выросла из неё давно. Тебе же там неудобно – ложись на диване, – зазывала хозяйка.
 Но Мурочка с невозмутимым видом уместила себя в прокрустово ложе и задремала. Кошка в плетёной корзинке – чем не классика всех времён.
 Перебирая фотографии, подруга улыбалась.
 – Хорошенькая какая. И глаза умные.
 Затем тихонько добавила:               
 – Маменька рассказывала, что когда она упала в коридоре и долго не могла подняться, Мурка сидела рядом и беззвучно плакала. Слёзы были как у людей.
 Последний раз Клавдия Николаевна упала, вставая с кровати. Она почти сутки никому не давала прикоснуться к себе, старалась не шевелиться. Только стонала. О больнице и слышать не хотела.
 После соборования Клавдии Николаевне, вероятно, стало легче. И сыну с помощью соседа удалось поднять её на кровать.
 И вместе и порознь убеждали Клавдию Николаевну, что только в больнице её могут поставить на ноги. Но она либо гневно сжимала губы, либо твердила:
   –  Дайте мне умереть дома.
 Конечно, и я принимала участие в этих уговорах. Слишком горячо. Возвышая голос.
 Мурка, дежурившая в комнате, куда-то исчезла. А в прихожей, собираясь уходить, я увидела то, что заставило меня призадуматься.
 В тот день я забежала к Клавдии Николаевне ненадолго. И сочла излишним снимать обувь. В квартире уже было изрядно натоптано, а мытьё полов я отложила на другой час. Так моим тапочкам, которыми я обзавелась для визитов к Клавдии Николаевне и которые всегда оставляла у неё в прихожей, нынче не пришлось мне послужить. И это привело к тому, что я была вынуждена от них избавиться. В одной из тапочек темнело пятно той самой жидкости, которая со временем начинает источать неприятный аромат.    Зоологи могут как угодно растолковывать «неосознанное» поведение кошек, но мне стало ясно одно – моё несдержанное поведение потрясло Мурку, которая обожала свою хозяйку… Она пережила Клавдию Николаевну только на полгода.

                2020 г.