Надежда и солдат

Прежде чем составлять мнение об этом рассказе, пожалуйста, прочтите до конца.

НАДЕЖДА И СОЛДАТ


Он убил ее в жутком хаосе отступления. Бежал, загнанный, по улице, погибая от ужаса, что отбился от своих, слыша за спиной, все ближе и ближе, неумолимый чудовищный рокот беспилотной бронетехники противника, мерзкое жужжание дронов, взрывы, как если бы за ним поднималась волна смерти, поглощавшая все на своем пути.  Тогда шла первая подобная атака.  Машины без экипажей, новейшая разработка Альянса, переставшая в тот день быть секретной. Бездушное железо. Он бежал и увидел, как справа по ходу бега, впереди, женщина у забора словно бы подняла руку с чем-то… с каким-то предметом, увидел и выстрелил, разом вспомнив все рассказы о таких вот красавицах, которые сначала улыбались, а потом стреляли в затылок, или наводили на цель, и всякое такое. Она всплеснула руками и упала на спину.  Он замер, не в силах продолжить движение. Время остановилось. На ватных ногах подошел к ней. Футболка на ее груди быстро пропитывалось кровью, она хрипела, умирая, и все дрожала, дрожала.  Рядом с ней действительно лежал телефон, экран светился, значит, она разговаривала с кем-то, ему не примерещилось.  И все же, телефон, не оружие. Он склонился над ней, отказываясь верить, что убил гражданского.
В это момент за ним, очень близко, взорвался снаряд. Удар раскаленного воздуха. Он рухнул на колени, ничего не слыша, не понимая, что происходило. Зажал уши руками, закричал, закачался из стороны в сторону.
Его подхватили товарищи, уволокли за собой, потом он смог передвинаться сам. Через два поворота выбежали к речке, некогда неважной, но обретшей стратегическое значение. Метрах в пятиста увидели мост, но он простреливался. Старший, с прошлым боевым опытом, повел их к остаткам понтонной переправы, выше по течению. Все происходило очень быстро. Их было семеро, на другой берег перебрались четверо. Он оказался среди них. Нырнули в лесок. Бежать, бежать, бежать. Потеряли еще одного. Трое. Так, втроем, и выжили. 
… Впервые она пришла к Глебу ночью, четверо суток спустя. Палатка, тяжелое дыхание смертельно уставших мужчин. Глеб резко проснулся, не сразу поняв, что его разбудило. Тишина. Она сидела в его ногах, спокойно глядя на своего убийцу. Живая. Живая, но как такое было бы возможно?! В нарядном платье, с лентой в волосах. Лунный свет находил мельчайшие зазоры, трещинки в брезенте палатки, рассеивая темноту, и Глеб смотрел и смотрел на нее, утрачивая волю, не в силах отвести глаза, вернуться в реальность настоящего, каким бы жестоким оно ни было. Это же сон, верно?!  Проснуться, и она исчезнет.  Но зачем просыпаться, зачем возвращаться туда, где он обречен хранить жуткую тайну – он убил невооруженного человека, молодую женщину?!
Она пересела ближе к нему и провела по его лбу холодными пальцами.
- Меня в этом платье похоронили, - доверительно прошептала девушка, - мое любимое. Здравствуй, Глеб.
И Глеб завыл, закричал, отбиваясь от гостьи. Его с трудом успокоили. Поили водой, дали немного спирта. Контузия. Пройдет со временем. Покурили.  Уснули.
Потом была перегруппировка сил, контрнаступление, и так далее, и так далее. Появилось оружие против беспилотной техники, превращавшее мощные машины смерти в груды металлолома, стало легче. Два раза Глеба ранили, первый- серьезно, второй – по касательной. Выздоравливая после первого ранения в госпитале, он пережил чувственный, стремительный, не предполагавший продолжения роман с медсестрой из хирургического отделения. Отказался от отпуска, не хотел раскисать.  Вернулся в зону боевых действий. В нем пробудился азарт – выжить, выиграть, победить. Им двигала не ненависть к врагу, а желание, чтобы врага больше не существовало. Он оказался прав; уходя добровольцем, хотел проверить себя, испытать, возмужать, наконец, даже зная, что мог поплатиться жизнью. Возмужал. Получил две награды. 
Не очерствел, нет. В одном селе, занятом после жесточайших боев, Глеб с товарищами вывели из подвала спрятавшихся там стариков. Не своих стариков, чужих. Тех, которые недавно шипели гадости, стоило им заслышать русский язык.  Старики плакали, их утешали, как детей. Как же так, остались в селе брошенные, а молодые уехали?! Пока ждали конвой для эвакуации гражданских в безопасную зону, дедушек и бабушек кормили, чем могли, и поили чаем у полуразрушенной школы.  Одна бабуся отказывалась уезжать без своей слепой кошки. Ладно. Поехала в обнимку с кошкой, хотя брать с собой домашних животных строжайше запрещалось.  Но не в этот раз. Сам ход военной жизни, ежедневное переплетение великого и простого, не давали очерстветь.
А затем, неожиданно, настал мир. Пора возвращаться домой.
Мертвая девушка к Глебу не приходила. Он убедил себя, что и не убивал ее, потому что последовательность событий была другой, чем он запомнил – в действительности, сначала взорвался снаряд, контузив его, а уже затем ему примерещилось, что он в кого-то стрелял. О прошлом следовало забыть.  И даже, даже, даже если он и стрелял, кто запомнил бы его в аду того дня?! Бегущий солдат в каске. Один из многих. Человек без лица. Никто.
   
*  *  *
Родной город.  Искренне плакала от радости мать, произнес несколько банальных слов отчим. Глеб много лет жил отдельно от них, в однокомнатной квартире, перестроенной в современную студию. Родной отец разбился в автомобильной аварии, когда Глебу исполнилось одиннадцать лет. Мать вышла замуж во второй раз спустя три года после гибели первого мужа. Глеб отчима не принял. Не грубил, не бунтовал, не желая расстраивать мать, но и не подчинялся.  Делал, как считал нужным.  Отслужил год по призыву, поступил в институт, работал с первого курса. Жизнь складывалась сама собой. Жилье перешло ему от деда с отцовской стороны.
Перед возвращением сына мать навела в студии порядок, оставила в холодильнике запас продуктов на первое время.  Все два года отчим ухаживал за машиной Глеба, с гордостью передал  ключи – на ходу! Оставался невысказанным вопрос о том, как Глеб поступит с немалыми деньгами, накопившимися за время его службы – денежным довольствием. Отчим владел небольшой авторемонтной мастерской и мечтал о расширении; Глеб знал это, понимал, что мать не решалась прямо попросить сына о «займе», но что-то мешало и ему самому честно признаться, что он хотел распорядиться деньгами по своему усмотрению.   
Пустота. Тишина. Никуда не спешить, ни с кем не разговаривать, не читать новостные ленты, не включать телевизор. Глеб откладывал со дня на день возвращение на работу.  В прошлой жизни он занимался, и очень успешно, маркетингом. Теперь же Глеб, казалось, утратил все, что знал. И все еще не был готов вспоминать.   
По утрам он выходил на пробежку в парк недалеко от дома, на обратном пути останавливался на спортивной площадке и делал с десяток простых упражнений. Стоял ласковый поздний октябрь. Глеб присаживался на лавочку и, прикрыв глаза, каждой клеточкой тела впитывал все еще уловимое тепло.   Возвращался домой, долго пил чай, открывал на компьютере присланный из рекламного агентства файл с планом новой кампании, искренне старался понять, о чем там шла речь. Не получалось. Включал очередную серию мрачного полицейского боевика. Так проходило время до обеда – заказанной пиццы и салата. После обеда Глеб немного спал, хотя прекрасно высыпался за ночь, выходил погулять поблизости от дома. Вечером смотрел какой-нибудь фильм, ложился спать.
Так прошла неделя. Пришла пора встретиться с Ольгой.
Оля, Оля, Оля. Чудесные смеющиеся карие глаза, искренняя улыбка. Полтора года, они встречались всего лишь полтора года, целых полтора года, прежде чем Глеб ушел воевать.  Ольга отказывалась понимать, что побудило его записаться добровольцем – добровольцем!, в то время, когда его ровесники спешно покидали родную страну, опасаясь призыва.
- Давай уедем, пока не поздно, - горячо говорила Ольга, - устроимся, найдем работу. Вернемся, когда все закончится. Пожалуйста, прислушайся ко мне. Признай, что я права.
- Оль, кем я буду работать в другой стране? Мыть полы в аэропорте?
- Знаешь, я читала, в годы эмиграции после революции русские аристократы в Париже водили такси!
- Я – не аристократ, Оль. Не хочу попрошайничать в Стамбуле.  Не жди меня. Спаси кого-нибудь другого, раз приспичило, еще успеешь. 
Их последняя встреча обернулась тяжелой, горькой ссорой.  Ольга не пришла провожать Глеба на площадь перед вокзалом.  Убедила себя, что его нужно забыть. Вычеркнуть из памяти. Ее поддерживала подруга. По ее совету Ольга не писала и не звонила Глебу в первые месяцы, пока он находился в учебном центре. Ужас потери настиг ее позднее. Ольга сначала охладела к подруге, затем прекратила общение. Та настойчиво советовала незамедлительно завести роман, неважно, с кем, главное- доказать себе, что Глеба можно было легко заменить другим мужчиной. Ольга не могла простить себе, что послушалась ее и несколько раз встречалась с парнем, встреченным в баре. Ее жег стыд.
И Глеб не звонил Ольге, не писал, но его мать несколько раз упоминала девушку в редких разговорах с сыном- Ольга звонила ей, спрашивала о Глебе. Женщины успели обменяться телефонными номерами, когда Глеб вместе с Ольгой приходил на день рождения матери.   
По дороге домой после демобилизации Глеб отправил Ольге короткое сообщение. Жив, еду домой, замуж не вышла? Он сохранил ее номер. Или, точнее сказать, ее номер сохранился в памяти простого кнопочного телефона, куда Глеб вбил его перед отъездом и не решился удалить.  Телефончик прошел с Глебом в буквальном смысле слова огонь и воду, но каждый раз при включении стойко оживал и принимался искать Сеть.
Пришел ответ. Не вышла замуж, свободна.
Выдох.
Ольга не смогла забыть Глеба. Старалась, но не смогла. Его поступок казался ей безрассудством, но со временем она поняла, что начала презирать уехавших. Они испугались, а Глеб – нет. Ольга время от времени звонила матери Глеба, спрашивала, нет ли новостей. Взрослая женщина понимала, что девушка сына хотела знать, жив ли тот, но не могла спросить об этом прямо.
Два мучительных для Ольги года. Она работала в местном отделении столичной финансовой компании и мечтала пройти весь путь от менеджера по работе с клиентами до управляющей всем отделением. Чтобы не сойти с ума от беспокойства, запоздалого осознания своей глубокой неправоты в последних разговорах с Глебом и невозможности что-либо изменить, Ольга начала проводить в офисе все больше и больше времени по вечерам, разбирая документы, вникая в тонкости финансовых рынков, проходя онлайн курсы. Ее усердие заметил управляющий, и Ольга отправилась в первую в своей жизни командировку в столицу, на трехдневный семинар по инвестиционным продуктам компании.
В самолете, отдаляясь от родного города и глядя на чистую синеву неба, она отважилась задать себе ужасающий вопрос: как она станет жить, если Глеб погибнет? Ей стало нехорошо, затем Ольга взмолилась: только бы он остался жив! Стало легче, и она поняла, что так ей и нужно поступать- молиться.  Ольга выросла в семье атеистов, ничего не знала о церкви и вере, однако от самого обращения к кому-то высшему ей стало спокойнее. После семинара она за свой счет осталась на один день в столице и, гуляя по центру едва знакомого города, зашла в понравившуюся ей церковь, застенчиво повязав волосы своим изящным шелковым шарфиком. Внутри храма, в теплом полумраке, в благоухании живых цветов и воска, Ольга неожиданно для себя дико разрыдалась.  Она плакала, закрыв лицо руками. Вдруг кто-то тихо, с бесконечным участием, сказал ей:
- Деточка, по живым не плачут. Молись, чтоб вернулся. Вернется – простит.
Ольга содрогнулась и отняла от лица руки. От нее отходил старичок в черном.  Он не мог знать, что мучило Ольгу- но знал. И указал, что делать- молить о возвращении Глеба. В родном городе Ольга начала заходить в старинную церковь на берегу реки. Она стеснялась верующих и приходила днем в субботу, между службами. Робко просила Богородицу на прекрасной, потемневшей от времени иконе, чтобы Глеб остался в живых. Обращаться к самому Богу Ольга не отваживалась.  Она жила, затаив дыхание. Внимательно следила за новостями. Несколько раз заходила на Интернет-форумы женщин, чьи мужья, сыновья, братья, друзья находились в зоне боевых действий. Но там ей было не место.  Она испугалась боли ожидания любимого, отказалась от него и расплачивалась одиночеством и еще большей болью. Родители Ольги ничего не знали о тяжелых временах в жизни дочери. Они жили в одной квартире, но душевной близости между ними не сложилось.
А затем настал день, когда Глеб вернулся.   
И день, когда они встретились.
Вечером пятницы, в винном баре.
За два года, пока Глеба не было в родном городе, там открылось множество модных заведений столичного толка: винные бары, рестораны локальной кухни, рестораны высокой русской кухни, рыбные рестораны. Пиццерия уже никого не впечатляла; Глеб понимал, что воевал, в общем-то, за это- за то, чтобы люди спокойно жили, работали, отдыхали, и все же чувствовал себя чужаком, непрошенным гостем, которого неловко выпроводить, но с которым не о чем говорить.  И он не представлял, что надеть в винный бар. Гражданская одежда осталась ему в пору, даже стала свободнее, но не устарела ли она?! Или устарел он сам?!
В конце концов, Глеб выбрал джинсы, темно-синюю рубашку, кожаную куртку и кроссовки. От волнения заныл шрам на левом боку.  Захотелось прилечь, закрыть глаза, никуда не идти, ни с кем не говорить.   Болезненным усилием воли Глеб вышел из квартиры.  На улице ему стало легче.
До винного бара он благополучно доехал на автобусе – появился новый маршрут из его тихого микрорайона в Заречье в центр. Боль в боку унялась, свернулась своенравным клубочком, готовая в любой миг вновь распрямиться и завладеть человеком. Но обо всем этом Глеба предупредили в военном госпитале. И контузия может проявляться, и ранения. Он здоров, насколько может быть здоров человек, рядом с которым разорвался снаряд и которого два раза ранили. Глебу даже сделали МРТ головного мозга. Никаких изменений. Живите спокойно, относитесь к себе бережно.
От остановки автобуса до бара Глеб шел в потоке туристов. Вот как, оказывается! Люди путешествуют по своей стране, шагают, счастливые, по нарядной набережной высоко над рекой, смеются, делают фотографии на память.
Светлый, приятный зал бара. Тихая музыка. Ольга. Глеб сразу же увидел ее.  Помедлил в дверях. Оля, мы все еще нужны друг другу? Или произнесем несколько банальностей и разойдемся, уже навсегда?!
Ольга тоже увидела его и поднялась навстречу.
Глеб, но незнакомый. Не тот, с которым она встречалась и собиралась бежать и скитаться по миру. Тот, который по собственной воле ушел в неизвестность и вернулся. Опаленный пережитым.
- Привет, Оль!- Глеб подошел к ней и улыбнулся. – Хорошее место, судя по всему.  Бываешь здесь?
Глеб задал вопрос без всякого умысла, но Ольга вспыхнула:
- Только по работе, с коллегами.
Они сели.
Вдох. Выдох.
- Глеб, - быстро сказала Ольга, сжав пальцы в кулачки, - Глеб, не было ни дня, чтобы я не вспоминала о тебе. Нет, не так. Я постоянно помнила о тебе. Прости меня.
Глеб помедлил, подыскивая слова. Сам начал общение, быстро подумал он, я, не она. Значит, Ольга мне нужна. Нужна, чтобы вернуться в мирную жизнь. Да и после всего, что я делал, видел, переживал, какое имеет значение то, что Ольга тогда испугалась разлуки? Ждала ведь. Наверное.
Однако Глеб не смог произнести: «Прощаю!».
Сказал, сосредоточенно глядя на Ольгу:
- Оль, я бы отдохнул, - сухо рассмеялся, - переключился на мирный режим. Расскажи, что нового в городе. Видел туристов по дороге сюда.
- Летом их было намного больше, - усилием воли улыбнулась Ольга, - у нас две новые гостиницы открылись. И мини-отели, как в Петербурге.
Ее голос дрожал, и Глеб, вздохнув, объяснил:
- Слушай, Оль, не готов я говорить на пафосные темы. Не так вот, сразу. Отвык от общения.  Побудь со мной в этот вечер, а, если тяжело, или ты ждала каких-то важных слов, лучше сразу разойдемся. Погуляем, каждый сам по себе.
Ольга покачала головой.
- Извини, извини. Я счастлива тебя видеть. И здесь готовят очень вкусно.
В ней поднялось и угасло рыдание. Ты что себе представляла, подумала Ольга, Глеб вернется и проникновенно заговорит о любви?! Он воевал, ради всего святого. Ему только слезы мне вытирать не хватает.
- Съел бы что-нибудь замысловатое, - решил Глеб, - и красного вина бы выпил. Кстати, я плачу, Оль. Так что, если хочешь мороженое…, - он расхохотался и помолодел, стал собой прежним, пусть и ненадолго, - не стесняйся.
Ольга рассмеялась, любуясь Глебом. Однако ее пугал холод в его серых глазах. И он… словно оставался настороже. Не позволял себе расслабиться. 
Официант уже некоторое время ждал паузы в напряженном разговоре красивой пары и воспринял смех, как сигнал к действию.
Глеб выбрал бутылку красного вина, Ольга- сложносочиненные закуски, с горячим решили не торопиться.
Первый бокал вина Ольга выпила в несколько глотков, и ей стало спокойнее. Она старательно и с юмором рассказывала Глебу о своей работе, о командировке в столицу, о своем повышении – недавно она стала заместителем управляющего, о недавно купленном маленьком юрком автомобильчике с небольшим пробегом.
Глеб любовался Ольгой, как любовался бы любой изящной и нарядной молодой женщиной, не сводившей с него любящих глаз. Он знал, что ему было можно все, даже то, чего Ольга не разрешила бы всего лишь два года назад.  Ее переполняло чувство вины, и темная часть души Глеба шептала, что этим следовало пользоваться. Вина предполагала искупление, разве нет?!
Глеб пил мало. Его тревожило, что так много гражданских собралось в одном месте. И город казался ему беззащитным, и все люди, и вся Земля. Затем стало поспокойнее, и он заказал себе стейк. 
Ему ничем не хотелось делиться с Ольгой, нет, ничем; он плыл по течению вечера, вспоминая, как жил раньше. Не очень-то счастливо, правда? Иначе не пошел бы добровольцем, цеплялся бы, как многие другие, за мнимую свободу выбора. Время выбирает нас, думал Глеб, выбирает из нас тех, кто готов жить именно сейчас, в эти годы, в этой стране, ни в какой другой.   
Рассказы Ольги иссякли, Глеб предложил прогуляться по верхней набережной. Он расплатился, Ольга взяла в гардеробе светлое пальто, и Глеб неожиданно вспомнил эту вещь. Да, верно, у Ольги очень легкий шаг, она никогда не забрызгивает одежду ни в дождь, ни в слякоть, и может гордо носить длинное кремовое пальто всю осень, до снега, а затем облачиться в светлую шубку.
Одно воспоминание пробудило другие, приятные и не очень, и Глеб неожиданно понял, что навсегда изменилось в его отношении к Ольге, к женщинам. Они утратили над ним власть. Теперь решения принимал он, мужчина, и требовал к себе уважения. Ему больше не нужно было никому ничего доказывать, он уже все доказал.
Глеб чуть улыбнулся и, когда они вышли в прохладный ясный вечер, обнял Ольгу за плечи и поцеловал в висок. Налетел порыв ветра и принес горьковатый аромат сухой палой листвы. Абсолютное, совершенное одиночество. Всегда буду один, подумал Глеб, никого не пущу себе в душу. Да и не поймет меня никто.
Прогулялись, вызвали такси и поехали к Глебу.  В машине держались за руки, не говорили. Тихо играл джаз.
Дома у Глеба, после нескольких неловких моментов, они с Ольгой оказались в постели. Вспомнили, что молоды. Что уже бывали близки много, много раз.  Снимая рубашку, Глеб предупредил:
- Не пугайся, у меня небольшие шрамы. Задел слегка пару раз.
Ольга ахнула:
- Твоя мама не говорила, что ты был ранен!
- А она и не знала, - рассмеялся Глеб, - не тревожил ее. Зачем?
Легкий полумрак, на полу светится ночник в виде камня. Долгий поцелуй, еще один. Гладкая кожа  Ольги, ее запрокинутое лицо. Нарастающее возбуждение.  И вдруг на Глеба повеяло холодком.  Словно кто-то прошел за спиной и поднял ветерок.
Глеб замер.
Тихо.
Никого. Только он и Ольга.
Обжигающая волна желания. Жить, жить, жить, вопреки всему.
Когда воссоединение завершилось, и Ольга задремала, Глеб осторожно поднялся с низкого дивана и надел джинсы. Прошел на кухню. Он знал – она там.
И все же, увидев ее, пошатнулся.
Она сидела на краю стола, невесомая, хрупкая, в том же нарядном платье, еще более одинокая, чем он.
Они заговорили одновременно, шепотом:
- Извини, не рассчитала, не хотела мешать…
- Прости меня, прости, решил, ты – корректировщица.
Призрачная девушка встала. Вздохнула. И быстро, внятно проговорила:
- Глеб, встряхнись. Обязательно переложи свои деньги за контракт на срочный депозит. Сейчас появился вклад для участников Операции, очень высокий процент. И скажи отчиму прямо, что пока не готов вкладываться в его мастерскую.  Получишь проценты, тогда поговорите. Он поймет.
От неожиданности Глеб сел на табуретку. Вот и ответ на мучавший его вопрос. Но как?! Откуда?! Как она все это знает?!
Девушка прошлась по кухне, постояла у окна. Темная ночь, зябко. Как и в первый раз, Глеб не находил в себе сил отвести от нее взгляд. Он мог представить себе проклятия, ненависть, разрушительную силу загубленного им существа, но не здравый совет.
- Меня зовут Надежда, - девушка повернулась к Глебу. – Пожалуйста, вернись к жизни. Глеб. Думай о хорошем.
- Надя, - горестно ответил Глеб, - а для меня не осталось ничего хорошего. Я своим хорошим расплатился за хорошее для других.  Может быть, Ольга была права. Уехать с ней. И ты бы осталась в живых.
Надежда села напротив Глеба и дотронулась до его руки прохладными пальцами.
- Ты хотел возмужать, и возмужал. У зрелости есть цена, и ты ее платишь.
Глеб вздрогнул. Схожу с ума, отчаянно подумал он, ее нет. Нет, и все же.
- Прости меня, - он закрыл лицо руками, - прости. Но это невозможно, прощение.
- В понедельник сходи в банк, - мягко сказала Надя , - и загляни на работу. Понимаешь, это- как новый бой. Только сейчас ты сражаешься за себя. Все солдаты через это проходят, когда возвращаются домой
- Спасибо, - Глеб протянул руку, но не смог дотронуться до Нади, его пальцы прошли сквозь воздух. – Ты еще придешь?
Но она исчезла.
Он посидел на тихой кухне. Вернулся в комнату, лег рядом с Ольгой. Та сонно спросила:
- Тебе нехорошо?
- Нормально, это после контузии.
- Господи, еще и контузия, - Ольга, разом проснувшись, приподнялась на локте. – Я могу тебя поддержать? Что сделать?
- Просто терпеливо быть рядом, когда я позову, - честно ответил Глеб. – Только этим, наверное.
- Обнять тебя можно?
- Можно, - разрешил Глеб. – И, Оль, я пока ни к чему не готов, -добавил он, договорив про себя: «И никогда не буду».
Ольга обняла его, промолчала. Тишина мирной ночи. Раньше Ольга непременно ответила бы, возможно, упомянула бы ответственность в отношениях, обиделась, однако в этот раз она промолчала.  И не только потому, что сдержалась. Она искренне не знала, готова ли сама к чему-либо большему. Глеб вернулся незнакомцем. Им нужно было узнать друг друга заново, понять, есть ли у них общее будущее. И, самое главное, почувствовать, выжила ли их любовь. Или любви и не было, они ее придумали, в то время избалованные предсказуемостью жизни, уверенные в собственном бессмертии
Суббота сложилась прекрасно. Глеб проснулся первым и сразу же, с утра пораньше, заказал доставку двух пицц.  Именно пиццы стали для него символом возвращения к мирной жизни. Когда пиццы привезли, он разбудил Ольгу.
- Оль, на завтрак пицца. Просыпайся, красавица!
Ольга открыла глаза. Знакомая комната. Несколько вставленных в рамки постеров рок-групп на стенах, спартанская обстановка мужского жилья. Когда-то Ольга представляла, как ненавязчиво изменит студию, когда Глеб официально попросит ее переехать к нему, а затем и выйти за него замуж. То время прошло. У меня два пути, поняла Ольга, или вновь уйти от Глеба, теперь – навсегда, или остаться и постараться искупить свою вину. Остаюсь, иначе я никогда не смогу посмотреть на себя в зеркало, потому в нем отразится предательница.   
Ольга встала и убежала принимать душ. Глеб великодушно принес ей футболку.
Они сели завтракать, очень довольные тем, что могли, как непослушные дети, есть все, что хочется.
- Какие у тебя планы? – спросил Глеб, попивая кофе. – Чем обычно занимаешься по субботам?
Ольга искренне рассмеялась:
- Учусь или работаю. Знаешь, у нас все больше клиентов, скоро, судя по всему, будем официально работать по субботам, хотя бы до трех. Не успеваем всех обслужить за пять дней.
Глеб вспомнил о том, что в понедельник ему предстояло заняться банковскими делами. Надя, где ты?! И существуешь ли?!   
- Молодцы, - кивнул Глеб. – Ну так, собственно, если сегодня свободна, можем сериал посмотреть. И съесть вторую пиццу в процессе.
- Можем, - согласилась Ольга. – Что за сериал?
- Не помню название. Рейтинг хороший.
Он старается вернуться к мирной жизни, быстро подумала Ольга, нужно, действительно, быть рядом с ним, когда он просит.
- Сходить за вином? Обратил внимание, винный магазин открылся через два дома, - поинтересовался Глеб. – Помню, ты любила кьянти.
-И сейчас люблю, - улыбнулась Ольга.
Она на меня смотрит с испугом, отметил для себя Глеб, я ее тревожу. Не знает, что я не вспоминал о ней. Не до того было. Вначале, да, не хватало поддержки, хотел, чтобы меня девушка ждала, а потом стало искренне не до нее.
Глеб выглянул в окно. Ясно. Надел спортивный костюм, взял бумажник и коммуникатор, вышел из дома.
Как только за ним закрылась дверь, Ольга помчалась в ванную и как можно быстрее постирала и высушила феном свои невесомые кружевные трусики. Фен Глебу подарила она, и   тот проницательно заметил:
- Спасибо, Оля. Приезжай, пользуйся.
Ольга немного обиделась. Она не то, чтобы хитрила, но ей действительно не хватало фена, когда она оставалась на ночь у Глеба. У современного мужчины должен быть фен!
Боже, все это происходило в прошлой жизни, когда значение имела всякая чепуха, а важное оставалось за порогом осознания.
Ольга убрала с низкого дивана постельное белье и устроилась там с коммуникатором, в ожидании Глеба. Истина заключалась в том, что новый, незнакомый Глеб нравился ей чуть ли не больше Глеба прежнего. Он задел в ней глубоко спрятанную струнку чувственности, заставил ее тело петь, чего не случалось раньше.
Глеб же, не торопясь, шел к винному магазину. Суббота. Когда-то – долгожданная, сейчас же – обычный день. Вернусь на работу и снова начну ценить выходные, подумал он.
Зазвонил коммуникатор. Незнакомый номер.
- Алло, - осторожно сказал Глеб, не имея ни малейшего понятия, кто мог ему звонить.
- Глеб Вячеславович? - приятый мужской голос. – Меня зовут Артем, звоню из Союза ветеранов. Ваш телефон предоставил военкомат.
- Добрый день, - Глеб замедлил шаг. – Что случилось?
На мгновение он представил себе, что его срочно мобилизуют, и испытал дикую радость. Назад, в ставший привычным армейский мир! Ни родных, ни Ольги, ни коллег – все они вновь отойдут на второй план, утратят важность.
- Ничего не случилось, хотим узнать, как у вас складываются дела, - ответил Артем. – Знаем, может быть сложно вернуться к гражданской жизни. По собственному опыту знаем.
- Спасибо, справляюсь, - Глеб присел на скамейку, - пока, во всяком случае.
- У нас ведут прием психологи, - в голосе Артема зазвучала гордость, - очно и онлайн. Есть возможность и столичных специалистов привлечь. Консультируют грамотные юристы.
- Спасибо, обращусь, если проблемы возникнут, - Глеб прикрыл глаза, наслаждаясь солнечным теплом, возможно, последним перед похолоданием, заморозками и снегом. – Пока не выходил на работу. На следующей неделе планирую.
- Я вам, если вы не против, в мессенджере наш адрес отправлю. Заходите, будем очень рады.
- Спасибо, - вновь поблагодарил его Глеб, - приятно, что позвонили.
- Держись, брат, - неожиданно сказал Артем, - помни, ты не один, - и отключился.
Глеб поднялся со скамейки и побрел в магазин. Надежда. Глеб не верил в призраков, однако он, дитя эпохи популярной психологии, мог принять то, что создал образ мертвой девушки сам, вложив в ее уста свои же слова: встряхнуться, вернуться к мирной жизни, сходить в банк, объясниться с отчимом. Надежды не могло быть. Она не приходила к нему почти два года и вернулась именно этой ночью, когда он встретился с Ольгой. Я упускаю что-то сам в себе, думал Глеб, мне и вправду пора выходить на работу.
Он обстоятельно и долго выбирал вино, на обратном пути зашел еще и в супермаркет за сыром и своей любимой докторской колбасой, неспешно вернулся домой. Ольга подбежала к нему, едва он вошел, и Глеб увидел в ее глазах тревогу. Привыкнет, решил он. Если мы не расстанемся раньше.
Они ели пиццу, смотрели сериал, вновь оказались в постели, Ольга пила кьянти, и все это время Глеб чувствовал одиночество. Он не мог поговорить с Ольгой ни о чем важном, та была занята собой, своими переживаниями, ее душевных сил хватало только на одного человека – ее саму.
Ближе к вечеру Ольга уехала на такси.
Глеб проводил ее до машины, строго посмотрел на водителя, поднялся домой. Тишина. Пустота.
Надя, тихо сказал Глеб, Надя, даже если я придумал тебя, ты мне нужна. Без тебя я совсем один лицом к лицу со всем пережитым.
Ольга же приехала домой с одной мыслью: лечь и уснуть. В прихожей она столкнулась с матерью. Накануне, в пятницу, Ольга коротко написала матери в мессенджере: «Встречаюсь с подругой, переночую у нее». Так Ольга поступала и раньше, оставаясь у Глеба. Мать неизменно отвечала: «Хорошо, будьте осторожны», зная, что подруги не существовало. Но теперь взрослая женщина увидела опустошенную, потерянную дочь и, ахнув, спросила прямо:
- Глеб тебя обидел?
- Нет, нет, - Ольга покачала головой, - все отлично. Я просто устала, мам.
- Как он? – мать пытливо смотрела на дочь. – Каким он … вернулся?
- Он был ранен, - Ольга остановилась в дверях своей комнаты, - ранен, контужен, мама, я должна поспать.
Ольга закрыла за собой дверь, легла на диван, накрылась пледом и провалилась в целительный сон.

* * *

Тот самый понедельник, когда нужно идти в банк. 
Утро.
Долгое вдумчивое бритье, душ, выбор уместной одежды.
Приятная ломота в мышцах.
Накануне Глеб купил абонемент в спортивный клуб и провел там полдня: поработал с весами, поплавал в бассейне, посидел в парной, выпил кофе и съел бублик с ветчиной и сыром.
Девушки в тренажерном зале, то одна, то другая, посматривали на него, а одна, самая смелая, выбрала для своих упражнений скамью по соседству с Глебом.   Тот, посмеиваясь про себя, продолжал заниматься, как бы не замечая ее стараний. В прошлой жизни, все полтора года встреч с Ольгой Глеб хранил ей верность, но не переставал посматривать по сторонам, посматривать, не больше. Теперь он мог делать, что угодно, с кем угодно. Абсолютная свобода, до легкого головокружения.
Самая смелая девушка оказалась в бассейне в то же время, что и Глеб. Она эффектно прошлась мимо искусственных пальм, сосредоточенно помахивая полотенцем. Выбрала стоявший отдельно лежак, подчеркивая, что пришла одна. Стройная фигурка.
Но Глеб уже устал. Он размеренно плавал, позволяя телу расслабиться. Блаженство. Выйдя из воды, побрел в парную. Вспомнил, что девушки могли быть коварны. Сегодня – пришла одна, а потом выяснится, что у нее есть сердечный друг, а новый знакомый – повод заставить друга ревновать. Не торопиться, присмотреться. Когда Глеб вышел из парной, смелая девушка о чем-то весело болтала с тренером по плаванию, присевшим к ней на лежак. Она немного театрально смеялась. Если подождать, сказал себе Глеб, чувствуя себя бесконечно мудрым, рано или поздно увидишь симпатичную девушку с кем-то другим.
Вечером он, наконец-то, внимательно просмотрел файл, присланный из рекламного агентства. Вздохнул. Написал своему бывшему (или не бывшему) начальнику, что зайдет в офис в понедельник. Обсудим при встрече. Есть мысли. И так далее.
Перед сном отправил несколько слов Ольге. Пожелал хорошей рабочей недели. Когда-то они встречались, как и в этот раз, по пятницам, Ольга также оставалась у Глеба, но в те времена – до вечера воскресенья. Она приезжала с аккуратной спортивной сумкой. Выставляла в ванной большую мягкую косметичку со всякой всячиной, флакончиками, баночками, специальными щетками для волос. В студии появлялся тонкий аромат цветочных женских духов. К вечеру воскресенья они оба уставали друг от друга. Обоим надоедало хорошо себя вести. Прощались и расставались до следующих выходных. А уже через час Ольга начинала мечтать, как Глеб сделает ей предложение, и они поженятся. Глеб знал, чего ждала Ольга, но не спешил. И тем более не собирался спешить теперь. Вместе с тем, он не хотел и мучить Ольгу.  Ее переживания могли показаться ничтожными, но Глеб не видел смысла пугать ее еще больше, поэтому и отправил сообщение. Ольга ответила также сдержанно. Спасибо, тебе тоже хорошей неделе. Пицца была замечательной. Счастливо!
Что угодно, но не счастье.
Держался, пока воевал, а теперь не могу собраться и пойти по делам, думал Глеб, перебирая плечики с рубашками в стенном шкафу, так можно дотянуть до обеда. К вечеру снова пойти в спортивный клуб. Деньги есть, хватит надолго. Отложить банк и встречу на работе на завтра. Я заслужил отдых.
- Глеб, собирайся! – голос Нади за спиной. – Не тормози!
И вот теперь – счастье. Надя пришла. Пришла, а, значит, я не убил ее окончательно, она продолжает существовать, пусть, возможно, только в моем поврежденном разуме, но Надя жива.  Жива после смерти.
- Я не одет, - укоризненно сказал Глеб, сдерживая улыбку и чувствуя восхитительный прилив сил, - и я не торможу. Замешкался немного.
Глеб повернулся к Наде. Он впервые видел ее при дневном свете. Казалось, перед ним стояла девушка, сошедшая с полотна художника – легкая, нежная, завораживающе красивая, но лишенная подлинного объема живого человека. Образ молодой женщины, но не живая женщина.
- Я лишилась последних иллюзий, - парировала Надя, чуть наморщив носик, - мог бы и не поворачиваться, - и хихикнула.
Глеб покачал головой и спросил:
- Надь, как я выгляжу? Шрамы очень заметны? Только честно.
Надя присела на краешек кресла перед компьютерным столом.
- Шрамы свежие, вблизи заметны, конечно же, - ответила она, - но не критично. Выглядишь хорошо. Вполне привлекательно. Но ты все время прислушиваешься.
- Прислушиваюсь, - со вздохом согласился Глеб, - должен же кто-то прислушиваться. Мало ли. Я иногда слышу жужжание, после контузии. Как будто дрон летит. Меня врачи предупреждали. Надо же удостовериться, что не летит.
- Перестань, - Надя встала, - так развиваются неврозы. И дрон может лететь, обычный гражданский дрон. Скоро небольшие посылки будут дронами доставлять.
- Я бы снова пошел служить, - признался Глеб, снимая с вешалки джинсовую рубашку, - но мне сказали в военкомате, я и так в резерве, - он осекся, осознав, что говорил с призраком застреленной им девушки. – Надя, я не хотел…
- А как я выгляжу? – Надя поднялась с кресла. – Не вижу себя в зеркалах. Знаю, что похоронили в платье, которое нашли в моем чемодане. Слышала разговоры. Как я выгляжу? Какой ты меня видишь?
- Ты очень красивая, - искренне. горячо ответил Глеб, - изящная, именно в платье, с лентой в волосах. Светловолосая. Тебя словно… нарисовали. 
- Приятно знать, - отозвалась Надя, - ну, собирайся уже, Глеб, и паспорт не забудь. Паспорт и удостоверение участника боевых действий, - и исчезла , словно и не приходила.
Глеб постоял, прикрыв глаза. Быстро оделся. Взял документы. Ключи от машины. Ниоткуда пришло желание услышать голос Ольги. Поговорить с живым человеком. Но Ольга работала. Смысл ее отвлекать?! И что бы он сказал ей?! 
Накрапывал мелкий дождик. Глеб завел машину, осторожно тронулся с места, привыкая к габаритам седана. Поехал в банк, удивляясь электромобилям. В потоке движения их было немного, но все же. Другой мир, думал Глеб, вернулся в другой мир.
Он размышлял о Наде. Какой она была при жизни? Для кого ее смерть стала невосполнимой потерей? Для родителей, понятно. Для мужа, друга? Его обожгла мысль, что у Нади могли быть дети. Зачем она приходит ко мне, почему не проклинает?! Месть, это бы я понял. Но не участие в моей бестолковой жизни. Если бы не Надя, я не ехал бы сейчас в банк, не собирался бы зайти на работу. Не демон отмщения, а ангел-хранитель.
Затем внимание Глеба переключилось на обыденные вещи. Например, стоянки в центре города стали платными, и, чтобы запарковаться, требовалось специальное приложение на смартфоне. Хмурясь и немного нервничая, Глеб установил приложение. Есть! Что еще изменилось в городе, сердито думал он, всего-то два года, и вот вам, платные парковки.
В отделении банка его тоже ждали новшества. Теперь, на столичный манер, не иначе, там появилась электронная очередь. Глеб смиренно взял талончик. Заныл левый бок. Ну, только не хватало.
Ждал он минут десять, не больше. На большом табло высветился его номер, и Глеб подошел к нужной кабинке с прозрачными стенами.  На него подняла глаза уставшая женщина средних лет.
Глеб сел на стул для клиентов и объяснил, что хотел сделать: переложить средства с текущего счета на срочный вклад «Защитник Отечества». Удостоверение с собой. На текущем счете Глеб решил оставить сто тысяч. И не мало, и не настолько много, чтобы месяцами тянуть с возвращением на работу.
Услышав название вклада, женщина изменилась в лице и, попросив Глеба подождать, убежала в глубины офиса.  Глеб недоуменно посмотрел ей вслед. Гражданская жизнь то и дело ставила его в тупик.
Через три минуты женщина прибежала обратно:
- Прошу прощения, позвольте проводить вас в переговорную.
Глеб покорно поднялся. Надя, я здесь только из-за тебя, укоризненно думал он, шагая за женщиной через операционный зал отделения, это все – твоя затея.
В переговорной, скромно украшенной синтетическим деревцем, Глеб прождал еще несколько минут. Затем появился управляющий отделением, примерно того же возраста, что и Глеб, и сразу же заговорил извиняющимся тоном:
- Прошу прощения, что вам пришлось подождать. Перестарались. У нас решение Правления обслуживать по этому вкладу, как ВИП-клиентов. Вы- первый к нам пришли.  Поэтому Лариса растерялась.  Я – Андрей Зотов, управляющий отделением. Не представился сразу, сам растерялся, - и смущенно улыбнулся, с любопытством глядя на клиента, явно молодого и все же очень…  взрослого парня с холодными серыми глазами. Тот словно прислушивался к чему-то, ждал сигнала, чтобы рвануть с места и вступить в бой с угрозой. 
- Хорошо, хорошо,- умиротворяюще кивнул Глеб, - так приступим?
После этого дела закрутились. Управляющий взял паспорт Глеба, удостоверение и широким шагом вышел из переговорной. Десять минут наедине с деревцем. Возвращение управляющего с документами.  Глеб лихо расписался на страницах договора и на бланках заявления на перевод средств.  Ура, сделал.
- У меня астма, - неожиданно сказал управляющий, передавая Глебу его экземпляры документов, - я – непризывной. Меня даже в военкомат не вызывали.
Глебу стало мерзко, возникло желание сказать стоявшему перед ним румяному здоровячку в недешевом костюмчике что-нибудь резкое. Вспомнились погибшие боевые товарищи. Пустота, которая оставалась после каждого из них. Человека уже нет, а его нехитрые солдатские пожитки целы-целехоньки. Но что произошло, то произошло.   
- Я добровольцем пошел, - обаятельно улыбнулся Глеб, - по велению сердца. Астма же -серьезное заболевание. Главное – не нервничать. Всего доброго! - и вышел из переговорной.
К нему подбежала Лариса и, отчаянно волнуясь, выговорила:
- Вы- герой! Герой! Мы все вам благодарны, правда! У меня дочь, но если бы был сын, то и он…
- Герой?! Убийца! – с одного из стульев для клиентов поднялась девушка, совсем юная. Ее милое личико искажала ненависть. – Он там людей за деньги убивал, а теперь кладет их под большой процент в банк. О, супер!
Глеб замер. Пронизывающий холод. Так и есть, он – убийца. Но к девушке уже бежали управляющий и охранник, ее уже уводили.
- Здесь всякое случалось, всякое, - Лариса дотронулась до руки Глеба, - не обращайте внимание. Помните, для нормальных людей вы- герой.
- Спасибо, - сухо ответил Глеб и вышел на улицу.   
 Отдышался. Чтобы ему сказала Надя? Собраться, волевым усилием следовать намеченным планам. Тебе тяжело, а ты действуй.
Сев за руль машины, Глеб позвонил отчиму. Тот ответил после третьего гудка.
- Привет, Виктор, я сразу же к делу – решительно сказал Глеб.
- Хорошо, Глеб, слушаю. Только скажи, с машиной порядок?
- Полный, - ответил Глеб. – Сегодня первый день езжу. Так вот. Я сегодня положил свои деньги за службу на срочный вклад, на год. Высокие проценты. Как срок вклада подойдет, обсудим с тобой мое участие в мастерской.  Там приличная сумма накопится.
-  Глеб, спасибо тебе, - с чувством произнес Виктор. – Я и не рассчитывал, если честно. Да и мало ли что у тебя изменится. Женишься, например. Но спасибо огромнейшее.
- Не женюсь, так что предложение будет в силе через год. Как там мать?
- Расцвела, как ты вернулся. – в голосе отчима зазвучала нежность, - ей эти годы нелегко дались. И мне, конечно, тоже, но ей трудно пришлось. Ты бы к нам заехал.
- Заеду, но я на работу возвращаюсь. Посмотрю, как дела пойдут.
Они попрощались.    
 Глеб решительно прогнал мысль выпить кофе. В агентство! И я не то, чтобы должен обязательно возвращаться именно на эту работу, думал он, хотя они, конечно, сохранили за мной место. Можно, например, поучиться чему-нибудь новому. Сменить сферу деятельности, принципиально. Да только я староват, скажем откровенно, осваивать новую профессию. Да и какую?! Мне нравилось заниматься рекламой. Вдруг получится, я снова загорюсь каким-нибудь проектом?
Адрес агентства остался прежним. Новый многоэтажный дом в современном квартале в десяти минутах неспешной ходьбы от самого центра города. Высокий берег, сухой ветер. Широкая лента реки, бередящие душу золотые просторы на другой стороне. Прежде Глеб не замечал щемящую красоту родного пейзажа. Но теперь, зная, что такое смерть, сколь хрупка может быть тишина, он едва не прослезился, выйдя из машины. Земля вечна, вечна, человек – гость, пришедший из ночи и уходящий в ночь. Господи, только расплакаться не хватало.  Он оставил машину на платной парковке, не зная, пропустят ли его во внутренний двор дома, на бесплатную. Да и помнят ли о нем?!
О Глебе помнили. И не знали, как себя при нем вести.
Глеб понял это, уловив в глазах Кирилла, главы агентства, неловкость. А ты веди себя естественно, сказал себе Глеб, для одних ты-герой, для других – преступник, никто из возносящих хвалу или поносящих тебя не был там, где побывал ты. Преимущество на твоей стороне.
То же открытое пространство офиса, знакомые и новые лица. При виде Глеба все, как по команде, поднялись с мест. Эффектный ход. Но они и были мастерами эффектных ходов, лучшими маркетологами и рекламщиками региона. 
Глеб улыбнулся и помахал правой рукой.
- Привет, команда! Я вернулся.
Ответные улыбки, искренние и не очень. Новенькие не знали Глеба, их возвращение для них ничего не значило.
- Пойдем ко мне, - предложил Кирилл, имея ввиду свой небольшой, но стильно оформленный кабинет. -Я рад очень, что ты с нами.
Глеб прошел за ним в маленькую яркую комнатку с ярко-алой и ярко-синей мебелью. На низком подоконнике стоял все тот же зеленый горшок с кактусом, что и годы назад.
- Не говори, что кактус все то же, - расхохотался Глеб, - не поверю.
Кирилл сел в оно из двух низких кресел.
- Хочешь верь, хочешь нет, но тот же. Поливаю его на Новый год, Восьмое марта, в общем, по праздникам, - он внимательно смотрел на Глеба, тщетно пытаясь найти верный тон разговора и все яснее понимая, что отныне ситуацией всегда будет владеть Глеб. Не обязательно пользоваться этим, но и не давать забыть о своем превосходстве, не профессиональном, а о неоспоримом, мужском- он воевал, а Кирилл- нет. Затем Кириллу стало стыдно. И, по существу, встав в строй, Глеб, как и каждый доброволец, прикрыл собой кого-то, кто смог остаться в тылу.  Поэтому Кирилл искренне сказал:
- Слушай, не знаю, как с тобой общаться, - и вздохнул.
- Со временем научимся, - ответил Глеб без тени улыбки, садясь напротив Кирилла. – Слушай, молодежи вижу много новой.
- Пришлось набрать, - объяснил Кирилл, - следом за тобой Михей и Антон уехали, чуть позднее – Витя. И взял с собой Аленку, помнишь ее, наверное, говорунья. Они пробовали первое время дистанционно работать, но не пошло. Невозможно все по связи решать, нужен живой контакт.
Кирилл вздохнул, собрался с мыслями и сказал Глебу то, что не говорил никому, кроме жены.
- Вообще-то, откровенно говоря, это я решил с ними расстаться. Понимаешь, кто их там знает, напишут что-нибудь не то где-нибудь, скажут... Извини, гружу тебя. 
- Нормально, логичное решение, на мой взгляд. Молодежь толковая?
- Толковая, но неорганизованная. Другое поколение. Устают быстро, - Кирилл рассмеялся, - думают, что рабочий день заканчивается в шесть, самое позднее- в семь.
- А, наивные.
- Вот и я о том же. Глеб, ты очень нужен, если готов.  Наш местный банк, «Золотые купола», будь они неладны, затеял ребрендинг, полный ребрендинг. Естественно, проводится конкурс. Мне не нравится наша стратегия. Не то. Не ярко. Не талантливо. Не цепляет. И мало чем отличается от того, что есть сейчас у банка. Также уныло. Ну, возможно, у других не лучше, но я не доволен.   
- Думаю, отчасти дело в цветах, - задумчиво проговорил Глеб, - и в эмблеме, в самой картинке. Я вижу не купола, а луковицы. Они не могут название сменить? –  серьезно спросил он. -  Почему купола, почему золотые? Как будто их учредила епархия, или как там это называется.
-Не сменят, - грустно ответил Кирилл, - им дороги именно золотые купола. Они же- один из старейших банков во всей Центральной России. Все кризисы пережили.
- Надо их убедить, - решительно сказал Глеб, - с куполами мы далеко не уедем.  А что у них за клиенты?
- Крупные компании наши. Все очень солидно. Линейка вкладов для физлиц. Все дела.
- Не задумывался, а можно ли вот так использовать церковную символику, в принципе? Где попало рисовать купол? И вообще называться с уклоном в религиозную тематику? Три купола – намек на что-то?
- Надо выяснить, - протянул Кирилл, - слушай, интереснейший поворот. Глебушка, ярко мыслишь.
- А, это после контузии.
- Серьезно? -Кирилл померк. – Глеб, извини. Конечно, серьезно.
- Давай убедим их сменить название, - подмигнул ему Глеб. -  Да, морока, не спорю, все менять, но это и будет полный ребрендинг.
Кирилл расхохотался, а Глеб невинно продолжил:
- Сделаем две стратегии, одну- под купола, вторую – под новое название.
- Начинаем название искать, - решил Кирилл. – Мы тебе, кстати, обустроили кабинетик.
- Тронут. Хочу свою кофейную машинку. Как ветеран боевых действий.
- Купим сегодня же. То есть, сегодня закажем срочную доставку.
- Супер, - рассмеялся Глеб, - спасибо.
- Давай выйдем на ланч, - предложил Кирилл, - потом совещание соберем. Я правильно понял, ты возвращаешься к работе?
- Правильно, - подтвердил Глеб, - возвращаюсь. Написать заявление?
- Уточним.  Кадрами по-прежнему Ляля занимается. И обсудим финансовую сторону.
- Обсудим, - кивнул Глеб и поднялся с кресла.
Внимательно, сказал он себе, внимательно. Помни, у Кирилла свой интерес, а у тебя свой. Не прыгай от восторга.
И все же он чувствовал себя восхитительно живым. Так бывало раньше- начинался новый проект, ниоткуда, откуда-то, приходили идеи, возникали образы, сами собой складывались слова.
- Можно, кстати, предложить третий вариант, - негромко сказал Глеб Кириллу, когда они проходили через офис, - компромиссный. Купола, но с уточнением. По дороге расскажу. 
Так Глеб вернулся к работе. Он вышел из офиса около восьми вечера, приятно уставший, и с изумлением понял, что за несколько часов, прошедших с обеда, выпал и лег ранний снег. Вот так, значит, пора менять резину на зимнюю. Только бы без приключений доехать до автомастерской отчима. Глеб еще раз набрал номер Виктора и застал его на полпути домой. Автомастерская, однако, работала.
- Приезжай, ребята сделают в лучшем виде, - сказал отчим, - все для тебя есть, ждали. У нас, кстати, Матвей отслужил. Демобилизовался, а возвращаться не стал.   
Осторожно, не торопясь, никого не обгоняя в потоке машин, Глеб добрался до автомастерской.  По метеопрогнозу, снег должен был растаять к середине недели.  Сейчас же стояла зима.
Отчим, очевидно, позвонил в мастерскую – Глеба действительно ждали. Он передал машину механику, с любопытством посмотревшего на пасынка хозяина,  и вышел  на улицу, в дождь со снегом.
Острое, неотступное желание позвонить и услышать женский голос. Голос Нади. Рассказать ей о прошедшем дне. Посмеяться над чем-нибудь, тепло попрощаться, зная, что они скоро увидятся.  Невозможно. До Нади не дозвониться. Ее нет в живых. Горько до ноющей боли в сердце.
Закурить.
Попросить сигарету у ребят в гаражах, склониться над зажигалкой, вдохнуть горький дым.
Нет.
Тоска по Наде должна оставаться незамутненной как можно дольше.
И все же, приехав домой, Глеб сдался. Принял душ, лег на диван и позвонил Ольге.
- Привет, не спишь?
- Привет, смотрю объявление об аренде квартир. Думаю, пора отделяться от родителей.
- Вот как, здорово. Ипотека? Не вариант?
- Начну с аренды, - Ольга рассмеялась, - я никогда не жила одна. Нужно привыкнуть.
- Привыкнешь, - уверил ее Глеб, - это – прекрасно. Подарю тебе машинку для бритья. Знаешь, заеду, побреюсь. Или поменяемся, я тебе – фен, ты мне – машинку.
- Господи, дарила фен без всякого умысла! 
- Верю-верю, мужчинам крайне важно фен иметь. Мало ли что посушить придется.
- Ты-плохой! – расхохоталась Ольга.
Они немного поболтали о том, о сем. Глебу становилось легче, тоска сменялась легкой грустью.
- Ладно, Оль, буду укладываться.   
- Спокойной ночи!
- И тебе, отдыхай!
Глеб отложил коммуникатор, полежал, закинув пуки за голову и размышляя о новом проекте – ребрендинге банка. Не поленился, записал свои идеи в заметки. Вспомнил, что у него был рабочий планшетник. И где же он?! Вздохнув и укоряя себя за рассеянность – как можно забыть о таком важном предмете! – встал и с торжеством извлек планшетник из коробки в стенном шкафу в маленькой прихожей. Поставил заряжаться. Понял, что теперь действительно вернулся к работе. Выпил бутылочку кефира и лег спать.
Ольга же, попрощавшись с Глебом, сделала глоток красного вина из большого высокого бокала. Она просматривала объявления о сдаче квартир в аренду, сидя за домашним компьютером в своей комнате. Накануне, в воскресенье, Ольга ездила в церковь. Однако что-то померкло. Внутреннее убранство церкви было все также величественно и прекрасно, но Ольга чувствовала себя чужой, незваной так остро, как никогда прежде. И старичок в московском храме сказал ей неправду, полуправду. Глеб вернулся, но не простил. Постояв у входных дверей, Ольга вышла на улицу и сняла платок.  Я знаю, Глеб не простил, не простит, и все же хочу быть с ним, сколько получится, пока не прогонит, думала она. И мне пора повзрослеть. Глеб повзрослел, и я должна. Сколько можно оставаться с родителями?! Ее охватило презрение к себе. Снять квартиру, начать, наконец-то жить самостоятельно. Пусть будет непривычно на первых порах, справлюсь. И все же дома, в тепле и уюте, ее решимость ослабла. Уйти просто, а каково будет возвращаться после долгого рабочего дня в съемную квартиру, в одиночество?! Здесь же можно поболтать о ничего незначащих вещах с матерью, обсудить что-нибудь более серьезное с отцом, заглянуть в полный продуктов холодильник, не беспокоиться о бытовых мелочах. 
Все решилось в понедельник.  Управляющий отделением строго конфиденциально сообщил Ольге, что в начале нового года переходит на другое место работы и порекомендует Ольгу на свою должность. Точнее говоря, уже порекомендовал. Решение принято положительное, но будет испытательный срок. В общем, Оля, готовьтесь возглавить отделение. Просьба эту информацию другим сотрудникам не сообщать. Ольга вышла из кабинета управляющего и едва не подпрыгнула от радости. Свершилось. Пора снимать собственное жилье.
Я никогда не буду счастлива, думала она вечером, открывая очередное объявление, грех предательства невозможно искупить, на моей жизни всегда будет тень, но я могу притвориться, что счастлива, и поверить в собственную ложь.         
 
* * *

Ноябрь.
Декабрь.
Метели, нарядные елочки в витринах магазинов, загадочное мерцание гирлянд в окнах домов, суета в торговых центрах.
Приближение Нового года.
Тишина.
Надежда не приходит, словно ее никогда и не было.
Жуткая пустота, оставленная умершим человеком.
Невозможно молить и молить о прощении.
Некого.

* * *
Новый год Глеб встречал в ресторане в компании своих коллег. Он привел с собой Ольгу, и с улыбкой увидел разочарование на лице одной из новеньких сотрудниц агентства – герой оказался занят.  Смеялись, танцевали, разыгрывали призы. Первое января Глеб провел у Ольги в ее съемной квартире, и у себя дома оказался только вечером следующего дня.
Вошел и замер в дверях, увидев мерцающий женский силуэт у окна. 
Надя.
Вернулась.
- Надя, - Глеб, не снимая куртку, шагнул вглубь студии, - Надя, я ждал. Ждал, решил, ты ушла насовсем. 
- Я бы и рада уйти, - отозвалась Надежда, не поворачиваясь и продолжая смотреть в окно, - поверь на слово, но не получается. У вас настала зима. Как быстро здесь идет время. А мне кажется, я отлучилась на минуту-другую. Да ты проходи, - ласково добавила она, - ты же у себя дома. Это я – гостья.
Глеб послушно снял теплую зимнюю куртку и кроссовки. Зажечь свет? Нет, не надо. Только бы не вспугнуть ее.
Он подошел к Надежде. Обнять невозможно, поцеловать невозможно. Только говорить с ней.
- Надя, куда ты уходишь? – осторожно подбирая слова, спросил Глеб. – Тебе там… хорошо?
Надя повернулась к нему, мягко рассмеялась.
- Знаешь, можешь зажечь свет, если хочешь. Я ухожу в спокойное светлое место. Думаю, это – ад.
Глеб содрогнулся. Но как возможно, чтобы убитая им девушка оказалась в аду?!
- Понимаешь, - продолжила Надя, - там всегда стоит теплое майское утро. Высокое небо, легкие облака. Молодая зелень, первые цветы. Река. Свежесть. Стоит мне чего-нибудь захотеть, и оно появляется. Манго, земляника, пирожные. У меня ничего не болит. Идиллия.
Она помолчала. Затем:
- Я там одна. Единственное живое существо. Никого больше. Не с кем поговорить. Я наедине с собой. Нет не только людей, но и животных, насекомых, никого. Поэтому то место – ад. Для человека нет ничего ужаснее, чем остаться с собой, Глеб, и с тем, что ты сделал.
Пауза.
- Я была бы отчаянно рада даже самому отвратительному бесу. Любому созданию, с которым можно говорить, даже если мне не ответят. Просто говорить, обращаясь к кому-то. Вначале я думала, что найду того солдата, или что он найдет меня и станет мучить. Но нет. Нашелся ты.   
- Какого солдата? - в изумлении спросил Глеб, отказываясь верить Наде.  – Почему он мучил бы тебя?
- Потому что я его застрелила в упор, раненого, - голос Нади задрожал. – Ты убил убийцу, Глеб. Я была твоим врагом, - и она глухо разрыдалась, - ненавидела всех вас, желала всем вам смерти. Люто ненавидела ваш язык, вашу культуру, ваших женщин, ваших детей. В вас, русских, есть что-то, чего я не переносила. Бесстрашие? Или, наоборот, страх Божий? Душа?  И, да, я передавала координаты ваших частей.
Глеб рухнул на диван. Закрыл лицо руками. Я же должен чувствовать облегчение, подумал он, а мне больно. Как так?!
- Меня тот солдат проклял, - Надя села рядом с ним, - знаешь, как? Быстро, тихо, внятно проговорил: «Живи с этим вечно». И умер. Вот я и живу в том непереносимо совершенном месте. Могу выходить только к тебе. Ты мне все еще рад?- с горькой иронией спросила она.
- Оставайся, сколько хочешь, - Глеб отнял руки от лица. – Если тебе там тяжело, оставайся здесь. В крайнем случае, могу больше времени проводить у Оли.
- Вот за это я вас и ненавидела, - с той же горькой иронией проговорила Надя, - за вашу способность и за вашу готовность верить, любить и прощать.   
Они умолкли.
За окном усиливался снегопад. Глебу стало зябко; теперь от Нади как будто бы веяло холодом. Наедине с неприкаянным призраком. Господи. Он отказывался представить себе молодую женщину, добивающую раненого. Вспомнил, что в госпитале, где он оказался после первого, серьезного ранения, в дальней палате лежал солдат вражеской армии, которого с поля боя под огнем вытащила на себе медсестра- не смогла оставить мучительно умирать. Сначала- своего, потом вернулась за чужим.  Тому солдату ампутировали правую ногу выше колена.  Девушка приезжала навестить спасенного ей человека. Глеб вспомнил ее. Хрупкая, резкая, она решительно шла по коридору с пакетом фруктов, ангел в обличии неприступной девчонки с бесконечно мудрыми уставшими глазами. Она говорила, что ее долг – спасать, а потом пусть другие разбираются.  Ее слова передала Глебу его мимолетная возлюбленная, очарованная поступком коллеги.
Надя, что ты наделала?!
- Приходила к тебе в реанимацию, - вполголоса сказала Надя, - тогда я тебя ненавидела. Но ты был… слабый, на грани смерти, беззащитный. Сначала хотела попробовать добить и тебя. Отключить вентиляцию легких, сделать что-нибудь подобное. А потом поняла, что ты каким-то образом связан с тем солдатом. Убить тебя означало бы навечно остаться в одиночестве. И я дрогнула. Не смогла. Хотя, знаешь, меня переполняла такая ярость, что смогла бы тебе навредить даже мертвой. Замыкание вызвать, уж точно. Но не смогла заставить себя. Пока ты был без сознания, я не уходила. Думала, если не выживешь, встречу тебя, объясню, что не держу зла, мы останемся вместе, я больше не буду одна.   
Глубокий вздох.
- Счастье, что ты выжил. Присматривала за тобой, как получалось. Ненависть рассеялась. Не помню, почему ненавидела. Жила в достатке, никто из вас меня не обижал.
Пауза.
- Знаешь, прихожу к выводу, что потребность ненавидеть всегда была во мне. Я- чудовище.   Как так вышло?! Родители- спокойные люди, сразу же после начала конфликта перебрались в Европу, звали меня с собой, но я осталась сражаться. Для тех, в ком живет ненависть, появление врага- долгожданный праздник. Тяжело это понимать, Глеб. Прости меня. Ты с праздника, а здесь- я.
Глеб вздохнул.
- С относительного праздника, Надя. Оля боится меня. Чувствую, как она цепенеет, стоит мне нахмуриться. Надя, я так изменился? И меня обожгло, всех нас.
- Ты изменился, конечно же, - задумчиво отозвалась Надя, - не мог не измениться. Но Ольга боится не тебя, она боится себя.
- В смысле? – изумился Глеб.
- Боится мрака, который в ней. Того, что предала тебя один раз и предаст снова. Ее ужасает, что она не проводила тебя, не написала вслед ни одного теплого слова, не позвонила. Слушалась подругу. Почему? Мечтала выйти за тебя замуж. А тут такое.
- Думал тогда, она меня разлюбила. Или не любила с самого начала.
- Любила и любит, насколько хватает ее душевных сил, - вздохнула Надя, -но Ольга не была готова страдать.  Страдание очищает ее. Дай ей время.
Они вновь умолкли.
Затем Надя тихо сказала:
-Глеб, знаю, я не вправе о чем-либо просить тебя. И все же. Больше некого. Мне нужно вернуться туда, где я застрелила раненого солдата. Знаю, что нужно. Сама не могу. Там должен оказаться ты. Тогда приду.
Глеб встал, распрямился. Сказать ей «нет», пусть уходит. И все же.
- Где это, Надь?- спросил он. – Помнишь какой-нибудь пункт населенный?
-Белая Горка, - Надя поднялась вслед за ним, - теперь это ваша земля. Поселок городского типа.
- Ничего не обещаю, - предупредил ее Глеб, - скоро туда поехать не смогу. У нас, - он чуть улыбнулся, - «Золотые Купола» ждут ребрендинга.
- «Золотые Купола», - подхватила Надя, - наша цель- ваш успех.  Или что-нибудь в этом роде. Спасибо, Глеб. Я не тороплюсь. Когда появится время.

* * *

До Белой Горки Глеб ехал двое суток, с остановкой на ночлег на полпути. Стоял восхитительный ранний май.  В какой-то момент Глеб почувствовал, что въехал в
зону прошедших боевых действий. Нет, конечно же, все поселки по дороге были полностью восстановлены. Внешне ничто не напоминало о жесточайших сражениях, несколько лет назад бушевавших на этой земле. Шрамы Глеба заныли, вот что произошло, и так он понял, что близок к цели.
В Белых Горках Глеб запарковал машину у вокзала и вышел в головокружительно свежий день. И куда идти? Надя, ты где? Не зря же я ехал. Надежда, прием.
-Я здесь. – отозвалась Надя, - справа. Господи, ты приехал, Глеб.
- Приехал, - вздохнул Глеб, - куда идем, Надежда? Помнишь место?
- Сквер, должен быть сквер рядом с церковью, - тревожно ответила Надя, - помню, была церковь. Это где-то рядом, с вокзалом. Неподалеку.
- Пешком или поедем? -уточнил Глеб.
- Пешком, - решила Надежда. – Идти недолго.
Глеб огляделся. Увидел золотые маковки церкви и пошел к ним. Нарядная улочка свежих домиков. Кофейня с цветами в окнах. Отделение банка. Бронзовая скульптура кота с натертым до блеска носом. Книжный магазин. Еще одна кофейня. Пекарня «Булочки». Запах сдобы. Хороший городок.
А затем- сквер.
Глеб перешел дорогу. Молодые деревья. Да, конечно, старые погибли в огне боев. Посадили новые. Поставили скамейки. Устроили фонтан, уже заработавший. Мир, настал мир.
На скамейке, ближе к фонтану – солдат.
Глеб вздрогнул и остановился.
Солдат.
Пришли.
- Это он, - ахнула Надя, - Глебушка, это он. Все, дальше я должна одна. Спасибо тебе. Больше не увидимся. Пора мне, - и пошла вперед.

* * *

Понимаете, я мог только смотреть и видеть то, что не видел никто другой. Солдат поднялся навстречу Наде, и я побоялся, что он ударит ее, собьет с ног, выплеснет свою боль, свой гнев. Но солдат обнял ее. Обнял. А затем чуть повернулся в мою сторону  и помахал мне. Я услышал его голос:
- Спасибо, брат. Дальше мы сами.
Они постояли, обнявшись, говоря, говоря о чем-то, говоря друг другу что-то важное, а затем, не оглядываясь, пошли вперед, в самый свет, и растаяли в свете, стали светом.

* * *

Глеб проводил Надю и Солдата, вытер глаза. И не заметил, что прослезился, сердито подумал он.  Скоро начну рыдать над сериалами.
Зашел в церковь. Внутри все еще шли восстановительные работы, но иконы уже развесили. Глеб постоял в дверях, не зная, как себя вести, сел на лавочку и словно задремал, убаюканный теплом свечей и ласковыми взглядами святых. Проснулся. Не решился подойти к образу Христа. В следующий раз.
Пора домой.
Вышел на улицу и позвонил Ольге.
- Оль, я снова возвращаюсь,- сказал Глеб, - теперь окончательно. Да, конечно, буду звонить каждые десять километров, ха-ха. Не волнуйся. Жди.