Суд и Судья

…Я -- на самом заднем ряду зала. – Выражаясь соответственно месту и времени: зала судебных заседаний.
И сообразно – на сегодня – миссии моей.
Мне, как я думал, посильной…
А оказалось – для некоего, по мою душу, открытия-откровения!
Что ж, буду наперёд и это о себе знать.
Так с чего же тогда всё началось…
Друг мой, редактор газеты, предложил мне, уже поднаторевшему прозаику, писать криминальные очерки, репортажи…
Тем более – знал, что я когда-то бывал в следователях!
Я, с такой новой для меня задачей, -- разумеется, к знакомому судье: моему бывшему преподавателю в университете. И он доверил мне, так сказать, поприсутствовать на его процессе.
Ну, раз с такой взыскующей творческой целью, вот хотя бы на этом…
И приходить – чего мне, юристу, зря на весь-то процесс глазеть -- уж в день самого приговора.
Я, дескать, чего там?
Он, мол, сам услышишь…
…Еще накануне и, тем более, уже идя к зданию суда, я чувствовал, как всегда при касании к этой теме, понятный стыд – за оставленное некогда мною поприще.
И прежде всего -- перед своими бывшими однокашниками и преподавателями… перед своими, потом, коллегами: и с кем вместе, плечо к плечу, работал, и вообще причастными к данной профессии – и следователями, и операми, прокурорами, адвокатами… и моими друзьями, и мне вовсе незнакомыми…
А только услышав в начале заседания, как говорится, фабулу – невольно заволновался известным избирательным волнением…
Вот бы мне сейчас, прямо говоря, в производство любое уголовное дело!
Но скоро такое деятельное чувство было во мне чем-то переборото.
Я вдруг -- ощутил себя тут… лишним!
Или потому что всё происходящее, со всеми его законными технологиями, мне хорошо знакомо…
То ли – потому что внезапно понял о своей, о моей, несостоятельности…
Понял -- с досадой не с досадой.
О моей несостоятельности – на этой, журналистской, стезе.
Прозвучало – во мне… и ещё -- даже как-то вне меня.
Ведь ты… ничего не напишешь!
Даже – не примешься писать…
Я ощутил… будто меня здесь, в строгих стенах, сию минуту вот-вот строго же и окликнут!
…В «клетке» несколько человек.
Понятно: соучастники…
Молодые. Лет по тридцать, тридцать пять.
Организатор – невысокий, худенький, симпатичный.
Они, за какую-то перед ними провинность, утопили своего приятеля в ванной…
…А я – с тем громким, во мне, стыдом – понимал и понимал.
О себе. О себе самом.
Не напишешь…
Так – несомненно так люди однажды в жизни слышат о своей окончательной судьбе!
Сию минуту свершающейся.
О судьбе – о грозной!
Об отказе твоей любви…
О своей бездарности…
О неизлечимости своей болезни…
…Я – не смогу написать!
Что-то в газету…
Не суметь мне так – как необходимо именно для неё, для газеты.
Жаль не жаль.
Да и зачем?!
Уголовное дело – написано. И даже озвучено. И даже – исследовано-оговорено. Притом – прилюдно, юридически выражаясь – открыто и гласно.
Тем более – слухи о приговоре в тот же день по всему городу разлетятся.
Неужели после всего этого ещё как-то – сакрально-рукописно тужиться?..
Да и главное.
Если -- вообще.
Ну утопили в ванной…
Неужели об этом… интересно писать?..
Неужели об этом… интересно читать?!..
…Вон та революционерка известная – она в «ту единственную гражданскую» утопила целую баржу пленных дворян под предлогом, что патронов на них жалко… и после этого в той же стране, устроенной и воспетой теми дворянами, благополучно поживала и дожила до преклонных лет!
А тут…
Так и неволится брякнуть: эко удивление -- обычные непотребные утопили обычного непотребного…
И тебе самому своими глазами, в прошлой той практике, всякое доводилось повидать.
Так что -- вот.
Если уж писать – какое само слово-то!.. да ещё и на любимом, родном и драгоценном, языке!..
Если уж писать – пусть даже и по этому поводу: на основе данного, мягко выражаясь, факта…
То – об устройстве и устроении всего рода людского-человеческого!
О моём, прежде всего, -- только одном и доступном мне! -- личном душевном-духовном поиске… и стяжании мною отгадки вечной-извечной…
Зачем Господу Космосу потребовалось, дабы в нём существовали эти самые так называемые разумные… и чтоб они, разумные, были вот такими и разумели сами о себе и о существовании своём и других себе подобных вот этак…
Писать – тогда уж об ответе, далее и никак иначе, ещё и на вопрос…
Что такого уловили-учуяли вот хотя бы эти, что сейчас в «клетке», существа в воздухе, которым они дышали – и которым дышат все! и которым, некуда деваться, дышу я! – чтоб стать им такими и чтоб содеять, посредством ванны, вот такое?..
Да и для чего ж ещё – если не писать прежде всего именно обо этом! – мне было и оставлять то достойное, со знаком щита и меча, ратоборство.
…И я сейчас здесь, в зале судебных заседаний, -- был уже осужден.
И теперь более-менее спокойно, так сказать, присутствовал.
Подсудимый, тот заводила, -- за прутьями толстыми металлическими – услышав приговор, выдвинул далеко вперёд подбородок… словно вперился пристально в даль в такую далёкую, что ему в эту минуту не верилось в очевидность и неизбежность её, этой далёкой дали…
Сожительница его молодая – или, не помню, жена, или просто подруга – такой приговор, стоя в зале, услышав… уронила голову и плечи… и уронила, очевидно было, всё, что она до этой минуты ещё как-то пыталась и надеялась в самой себе не ронять…
И они теперь, с сего мига, – он и она – напряжённо-обречённо избегали смотреть в сторону друг друга.
Шестнадцать лет!
Судья мой так и такое – голоском своим баритонным, так давно и так мило мне знакомым…
Я, наконец, начинал – уже с азартом моего теперешнего поприща – бодриться.
Я – да простят мне это небеса – в каком-то смысле и в какой-то мере здесь, в зале, всем присутствующим… даже завидую!
Причастным живо к живой реальности.
Страдающим всячески… И всячески судящим всячески страдающих…
Однако. Однако.
Слышно было и то, что -- только одному мне.
И тут в зале. И во всём мире.
Слышно -- нечто.
От некоего Судьи.
Тебе об этом не написать.
После всего о данном событии уже написанного и сказанного, и услышанного.
Пиши, как и всегда ты пишешь, – о себе и обо Мне.

Ярославль, 3 ноября 2023

(С) Кузнецов Евгений Владимирович