Пандерия - рассказ

«И говорит им: что вы так боязливы, маловерные?» (Мф. 8:26)



Дин проснулся сегодня на семь минут раньше, чем вчера. Его часы, синхронизированные по восходу солнца, показывали «4.25». Дин очень любил встречать рассвет. Несмотря на то, что он видел его уже тысячу раз, каждый раз он вставал так, чтобы не пропустить восход солнца.
Дин вышел из дома. Светало. Было то восхитительное время суток, когда господствующая с вечера темнота уже начинает уступать права только ещё зарождающемуся дню. Громады городских зданий, устремлённые ввысь, закрывали от Дина небо, но разве могло это остановить его? Дин знал место, где ему будет хорошо виден восход. Ему надо дойти до конца Восточной улицы и подняться вверх, в парк.
Как же Дин любил эти утренние часы. Свежесть, невинность очистившихся за ночь улиц! Город, отдохнувший, обновлённый, ещё нетронутый заботами, был готов к встрече нового дня. Дин неспешно двигался в пустоте притихших дворов.
Каждый день был не похож один на другой. Вот и сегодня, дул какой-то особенный, присущий только этому дню ветер. На кусте в конце Восточной улицы, распустились цветы, и Дин знал, что ни вчера, ни завтра они уже не будут такими же, как сегодня. Вчера их бутоны были чуть плотнее и ярче, завтра будут немного бледнее. А небо? Оно уж точно каждый день представляется иным. Казалось, неведомый художник, трудясь всю ночь, создаёт на этом восхитительно раскинувшемся над головою холсте всё новые и новые картины. Для сегодняшнего пейзажа были взяты бледные, неяркие краски и пушистыми, круглыми отдельными мазками нарисованы похожие на ватные шарики облачка, а вот вчера тончайшими перьями была прорисована белая полупрозрачная дымка, а до этого была похожая дымка, но с воздушными полосами легчайших тучек. Дин мог вспомнить не меньше полусотни различных видов облаков, как жаль, что люди придумали для всех них всего лишь пару названий... Сегодняшние, выделяясь на фоне наливающегося синевой неба, всегда являлись предвестниками дождя.
Дин поднялся на холм, начинался парк. Луч света скользнул по верхушкам сосен. Дин не мог пока видеть самого солнца, его скрывали кроны деревьев, но с высоты склона он смотрел на озаряемый светом город. Это было волшебно! Полоса света один за другим охватывала кварталы домов, разделённые сетками улиц. Город преображался. Выходя из тени, безликое серое пространство превращалось в яркое, цветное. Удивительно, как всего лишь один единственный луч способен был изменить любую вещь, любой предмет. Город запестрел разнобоем красок.
Дин прошёл спортивной аллеей парка и спустился по южной стороне склона. Пора было приниматься за работу. Здесь располагался обслуживаемый Дином район. Работа Дина была проста - привезти жителям домов те товары, что они заказали вчера, и забрать накопившийся у них за прошедшие сутки мусор. Дин надеялся управиться со всеми делами часам к трём дня.
Район Дина состоял из двадцати трёх многоквартирных домов. Каждый из них вмещал не меньше тысячи жителей. За ночь логисты центрального склада подготовили для Дина контейнеры с товарами, которые надо было доставить. Чего тут только не было - продукты, одежда, косметика, бытовая техника, игрушки, сегодня был даже один спортивный тренажёр - то есть всё то, что может понадобиться людям, долгие месяцы не оставляющим своих квартир. Раньше часто покупали электронных домашних питомцев, ведь настоящих живых пришлось запретить, но в последнее время подобных заказов уже не поступало.
В гараже склада Дин взял грузовик, началась погрузка. Контейнеров было сегодня много, но Дин привык. Работы он не боялся. Каждый день нёс с собою что-то новое, тем и был интересен, каждый день был не похож один на другой.
С первой партией товара Дин отправился в ближайший из домов. Дин окрестил его Синим. Пока никто не видел, Дин раскрасил стены домов в разные цвета. Идея разрисовать дома своего района пришла ему внезапно, стоило лишь ему однажды на складе увидеть баллончик с краской. После этого он методично, день за днём осуществлял свой проект. У него уже были Синий дом, дом Красный, Жёлтый, Зелёный и Лиловый, остальные оставались пока серыми, и Дину приходилось различать их лишь по номерам. Конечно, Дин не имел ни сил, ни времени, ни средств покрасить каждый огромный дом целиком, поэтому он покрывал краской лишь крохотные кусочки стен.
Синий дом был ближайшим к складу, его жильцы могли быть уверены в том, что к семи часам утра уже получат свои товары. Стараясь не разбудить тех, кто ещё спал, Дин медленно въехал на улицу. Как Дин ни старался сохранять тишину, на перекрёстке грузовик предательски громыхнул. Дин свернул с улицы и въехал во двор. Двери подъезда распахнуты, его уже ждут. Дину нельзя приближаться к дому ближе, чем на пять метров, но ближе и не требуется. Со всей работой отлично справляется механический погрузчик. Два контейнера, снятые один за другим, отправлены в чернеющую пустоту подъезда, двери тут же затворяются. Сидя за рулём, Дин ждёт. Через пять минут два контейнера с отходами выставлены ему из дверей. Мусор. Дин всегда удивлялся, как люди могут выбрасывать по объёму столько же, сколько покупают. У него даже иногда возникал вопрос, а употребляют ли они в дело то, что он им привозит? Дин поспешил подхватить подъёмником контейнеры с отбросами, поставил их в специальный отсек своего грузовика. Подождал, готовый забрать что-либо ещё, но нет, в глубине дома ни звука.
Дин отправился к следующему дому.
Дом Красный. Дин нарисовал красную полосу на нём ещё прошлой весной. Дом располагался прямо за Синим, но, чтобы добраться до него, пришлось снова выехать на главную дорогу. Дин старался ехать бесшумно.
Красный дом был особенным. Въехав во двор и заметив, что двери подъезда пока закрыты, Дин остановился на углу. Нащупав под сиденьем специально припасённую ещё со вчерашнего вечера бутылочку воды, он вышел. Возле стены Красного дома на месте, где была когда-то давно разбита клумба, распустились цветы. Дин приметил их ещё неделю назад, когда старые побеги вдруг выбросили бутоны. Он наблюдал за ними несколько дней из кабины грузовика, а три дня назад цветы расцвели! Дин подошёл к ним и аккуратно полил землю под цветами. Лепестки цветов были изящны и в то же время так упруги и крепки, что Дин, сражённый яркостью их цветения, невольно ими залюбовался. Но вот заскрипел тяжёлый засов. Дин поспешил в кабину машины. Никто не должен был заметить, что он выходил.
Отгрузка-погрузка прошла по обычному распорядку. Дин не мог видеть тех, кто принимал контейнеры внутри здания, но ему хотелось верить, что механическими погрузчиками из темноты пространства управляют всё-таки люди.
Следующим был Жёлтый дом. Когда Дин подъехал к нему, солнце уже высоко поднялось над горизонтом и теперь сам диск солнца, его лучи и дом казались Дину единого ярко жёлтого цвета. Блестели жёлтым сохранившиеся во дворе фонарные столбы, жёлтыми были старые скамейки.
Дину надо было проехать как можно ближе к стене дома. Здесь, у одного из окон первого этажа он притормозил. Штора окна колыхнулась, и девчушка лет семи с аккуратно заплетённой косичкой забралась на подоконник. Она улыбнулась и принялась махать Дину рукой. Дин помахал в ответ. Каждое утро она ждала его машину. Ждала без всякой необходимости, для того, чтобы просто улыбнуться и помахать ему своей забавной детской ладошкой. «Машина! Машина! С добрым утром, машина!» - читал Дин по её губам. Он всё понимал. Приезд его грузовика был для ребёнка, безвылазно сидящего дома, настоящим событием. Машина приедет, разгрузится и уедет, и это будет единственной новостью, случившейся за окном. Никто уже сегодня не появится на улице, не заглянет во двор. Люди сами так решили. Пандемия. Выходить на улицу опасно, контактировать с посторонними запрещено. Никому нельзя покидать пределы собственной квартиры. Всё необходимое доставляется на дом, общение и развлечения только виртуальные, скоростная цифровая сеть без ограничений, и так уже почти пять с половиной лет. Зато смертность удалось свести к минимуму. Пробовали отменять карантин, ничего не вышло. Статистика заболеваемости взлетела, и все снова вернулись в свои квартиры. Такие, как Дин, единственные, кто имеет право перемещаться по улицам. Каждый обслуживает свой район. Если все изолированы и сидят по домам, то тому одному, кто остаётся снаружи, достаётся весь мир, но для того, чтобы находиться в нём, надо трудиться, заботясь обо всех прочих, кто сидит дома.
Дина это устраивало. Он готов был убирать мусор, доставлять товары, мыть машины, таскать контейнеры, лишь бы только видеть небо, ощущать тепло солнца, слышать шорох листвы. Он был счастлив возможности видеть, чувствовать мир, хотя был обречён в нём на одиночество. Он был один. Ему, как имеющему постоянный контакт с окружающей средой, было запрещено приближаться к людям. Для всех них, обитателей огромных домов, он был потенциально опасен.
С девочкой они подружились больше года назад. Дин, скорее всего, прежде просто не замечал её. Возможно, она давно маячила в окне, заприметив его грузовик и давно, увидев его, кричала: «Машина! Машина!», но как же много было в этих домах окон. Дин посмотрел вверх. Окна, окна, окна... Блестящими прямоугольниками они чернели на стенах, уходящих ввысь. Окна... В них давно уже никто не появлялся. Раньше, в первый год пандемии, частенько можно было увидеть за стеклом тот или иной силуэт, а теперь Дину казалось, что люди окончательно потеряли интерес к окружающему миру. Всё, что сегодня их интересовало, было заключено в их же квартирах. Они натащили в свои дома множество всякой всячины, уж Дин то знал, какое количество товаров они заказывали ежедневно, они привыкли общаться, видя друг друга только лишь на экране. Цифровые гаджеты были самым популярным и самым доставляемым продуктом.
Девочка, увидела, что Дин собирается уже уезжать. Она принялась радостно махать ему на прощенье рукой. Дин притормозил и помахал ребёнку в ответ. Девочка ещё больше заулыбалась.
Следующим был Зелёный дом. Зелёным Дин назвал в честь парка, находящегося на холме за углом. Дину захотелось, чтобы хотя бы часть дома походила на тот клочок природы, что ему виделся со двора этого дома. И вот часть стены стала зелёной - цвета пышных крон, цвета травы, цвета листвы, сочного цвета лета.
Три контейнера ушли в пустую темноту грузовой шахты дома.
Дин заметил это окно не сразу. Сначала, глазея во время ожидания мусора на дом, он подумал, что ему показалось. Но, приняв контейнеры с мусором, погрузив их и уже готовясь уезжать, он вспомнил об этом окне и направил свой взгляд на четвёртый этаж. Нет, он не ошибся, окно было открыто! Это было невозможно, открывать окна в домах было строжайше запрещено. Современные здания не для того имели сложнейшую систему вентиляции со множеством фильтров, чтобы вот так просто кто-то из жильцов открывал бы окно, впуская к себе воздух с улицы, в котором мог находиться вирус, и подвергая тем самым всех жителей дома смертельной опасности. Дин вышел из кабины грузовика. Он обязан был сообщить об этом нарушении в соответствующие службы, но он, вместо того, чтобы зафиксировать факт открытия окна и отправить сигнал в службу контроля, остановился и замер. Из открытого окна в пустынный двор лилась невероятной красоты музыка. Звуки, соединяясь, сплетаясь друг с другом, вырастая один из другого, образовывали неповторимую изумительную мелодию. Она наполняла собою пространство, усиливалась, и, отражаясь от каменных стен, уходила ввысь. Дин стоял и слушал. Музыка была прекрасна, она напоминала о чём-то давнем, забытом, возвращала его в те времена, когда город был совсем иным, не заброшенным, как сейчас, а живым, бурлящим, ярким, настоящим. Дин не мог оторваться, он стоял, слушал и слушал. Как же это было красиво! Ему казалось, что он уже любит того, кто в этот день, включив эту мелодию, открыл окно. За мгновенья он сроднился душою с ним. Человек, слушающий такую музыку, не мог быть зол, не мог быть некрасив, иначе он слушал бы совсем иное. Этот человек был прекрасен! Но выхода не было, если Дин не сообщит об этом инциденте, о нём всё равно узнают, и тогда накажут уже самого Дина, а Дин больше всего боялся потерять возможность видеть, слышать этот мир. Он не мог допустить, чтобы у него этот прекрасный, оставленный всеми город отняли.
Патруль приехал через три минуты после сигнала, отправленного Дином по специальному каналу. Две тёмные бронированные машины с красным знаком пандемии бесшумно въехали во двор. Патрульные в серых, почти черных плотных прорезиненных костюмах, в сапогах и перчатках, не оставляющих ни одного открытого участка кожи, в объёмных шлемах, зеркальные стекла которых не давали разглядеть их лиц, с баллонами воздуха для дыхания, прикреплёнными к поясу, властным жестом приказали Дину оставаться на месте и не выходить из кабины его машины. Стремительно, уверенными шагами патрульные вошли в подъезд. Через пару минут они вывели наружу какого-то человека, Дин даже не успел разглядеть его, так быстро патрульные усадили нарушителя в свой автомобиль и наглухо задраили за ним толстую герметичную дверь. Операция была завершена. Этот человек сюда уже больше никогда не вернётся, такие никогда не возвращались. Включив сирену с красным маяком, две патрульные машины шумно скрылись. Дин снова остался один.
Он выехал на улицу и направился к Лиловому дому. Цвет этому зданию Дин выбирал долго. Дело в том, что это был единственный дом его района, во дворе которого сохранились три старых дерева. Кажется, эти деревья даже когда-то плодоносили, но теперь остались лишь узловатые ветви, да сохранившие ещё былую сочность листья. Вот из-за этих-то раскидистых зелёных крон Дин никак и не мог выбрать для дома цвет. Ему хотелось покрасить стену за деревьями так, чтобы их зелень казалась ещё сочнее, ещё ярче. Красный, жёлтый, синий, оранжевый и даже розовый цвет были, в конце концов, им отклонены и дом, наконец, было решено покрасить в лиловый. Теперь каждый раз, заезжая в этот двор, Дин останавливался в одном и том же месте, чтобы насладиться яркой природной зеленью деревьев на фоне лиловой стены выстроенного человеческими руками здания.
После Лилового дома Дин вернулся на склад. Его грузовик был заставлен контейнерами с мусором. Его обычно, укладывали плохо, и Дин мог видеть, как развеваются на ветру вырывающиеся из-под упаковочной плёнки куски пластика и картона. Дин поспешил отправить контейнеры под пресс, и пока хрустели, сжимались в лапах безжалостной машины отходы, Дин уже ставил на свой грузовик новый груз. Предстояла поездка в квартал серых домов, так окрестил Дин для себя ту часть своего района, дома в которой он не успел ещё раскрасить, да если честно, ему пока и не хотелось этого делать. Серый квартал Дин не любил. Находился тот, через дорогу от цветных домов, разделял их широкий ручей, соединял мост. Серые дома были значительно больше и выше цветных, безликими громадами возвышались они над уютным цветным кварталом.
Наконец, Дин был готов. Он выехал, заметив, что на небе, ясным с утра, теперь появились серые тучи. Тёмные, низкие они неумолимо сгущались. Когда же Дин проехал мост, дождь шумный, звучный обрушился с неба. Потоки воды полились по лобовому стеклу, забарабанили по крыше грузовика. Но когда Дин подъехал к нужному дому, дождь уже прекратился. Пролившись в считанные минуты, оставив за собой потоки воды, полоса дождя пошла дальше. Дин огляделся. Дом, и весь его двор были теперь одного глянцево-мокрого цвета. Блестели лужи на превратившимся в зеркало асфальте, блестели серые стены домов, в стёклах окон которых отражалось посветлевшее небо.
Дин был сейчас в настоящем каменном мешке. Бетон, бетон, бетон, стены со всех четырёх сторон... Казалось, если бы здесь и захотела поселиться хоть какая-то жизнь, ей просто негде было бы закрепиться. Смыкающиеся стены домов образовали правильный квадрат, основанием которого была закатанная толстым бетонным покрытием детская площадка.
Товаров в эти дома заказывали всегда много. Пока проходила отгрузка, Дину вдруг подумалось, а видят ли небо жители тех квартир, окна которых выходят в этот глухой двор? Он попытался представить, как живут эти люди, ведь, посмотрев в окно, они, наверно, тут же упираются взглядом в окна соседней стены. Больше им не видно ничего. Дин задрал голову, но из кабины своего грузовика так и не смог увидеть ни солнца, ни туч, ни самого неба. «Вот и никто из них его не видит», - подумалось ему. - «И даже если захотят, уже не увидят». А нужно ли им оно? Для чего они построили такие огромные дома - безжалостные своей безжизненностью постройки?
Там в квартале цветных домов, хотя бы было оставлено место для природы, а здесь? Пустота, только асфальт и бетон, да мусор, гоняемый ветром. Дин всегда удивлялся, почему в квартале серых домов так грязно. Как жильцы, которым нельзя было открывать окон, умудрялись так замусорить двор. Погрузка затягивалась, и Дину ничего не оставалось, как наблюдать, за хаотичными движениями перелетающих из угла в угол использованных полиэтиленовых пакетов. Но вот, наконец, разболтанные двери погрузочно-разгрузочного дока с шумом закрылись, можно было уезжать.
Дин объехал дом и остановился в той части двора, где была парковка. Машины, вот уже пять лет не видевшие своих хозяев, покоились под грудами отбросов из пластика и бумаги. Дин достал список, взял щётку, шампунь и вышел. Отыскав те автомобили, чьи номера находились в его списке, он принялся очищать их. Их хозяева оплатили сегодня их мойку. Один хозяин оплатил сегодня даже полный комплекс. Дин тщательно вытер пыль с его машины, помыл с шампунем кузов, натёр до блеска стёкла. Этот человек, похоже, не потерял ещё надежды когда-нибудь сесть в свой автомобиль, а многие уже сдались. Раньше мыть машины приходилось часто, сейчас же лишь некоторые хозяева вспоминают о том, что их автомобили ещё по-прежнему находятся на парковке. Люди потеряли интерес к внешнему миру, и теперь автотранспорт им просто не нужен. Вот они, когда-то бывшие предметом желания и гордости новомодные машины, теперь вместе со старыми и разбитыми покрываются пылью, разрушаясь под тяжестью неумолимой силы времени. Дин покачал головой. В квартале серых домов жильцам следовало бы оплачивать уборку мусора со своих автомобилей почаще, уж очень у них было грязно.
Методично Дин объезжал серые дома. Все они были похожи один на другой. Наверняка, этот унылый бетонный район спроектировал бездушный горе-архитектор, ненавидящий людей, да и вообще всё живое. А люди? Что заставило их поселиться в этих безликих жилищах, лишающих их возможности видеть хотя бы частичку неумолимо съедаемой городами природы. Как они живут там, узники собственных квартир, загнанные в бетонные стены собственным страхом и незримым вирусом?
Был среди серых домов один дом, который Дин хотел бы все-таки покрасить. Он сделал бы его бордового, даже скорее, багряного цвета. Шумный, неугомонный, этот дом всегда гудел, словно улей. Так  всегда казалось, возгласы и крики голосов пробивались сквозь толстые стекла закрытых наглухо окон. Нет, это были не дружественные восклицания, не радостные приветствия и даже не стоны бурных объятий. Это была брань ссор, вопли скандалов. Дин, не мог разобрать слов, но дом шумел рёвом споров, завыванием перебранок. Мужские, женские, детские голоса сливались в ком людских раздоров. Дин не любил этот дом. Что заставляло их жить так беспокойно? Быть может, эти люди считают подобное общение нормой? Знают ли они, что прочие дома безмолвно тихи?
Дину вспомнилось начало пандемии. Когда вирус только возник, никто его не испугался. Все отшучивались, смеялись, надеялись на то, что болезнь далеко, но, когда по новостям стали показывать морги и каждый день оглашать количество смертей, людьми овладел страх. Все поспешили запереться в своих квартирах. Закрылось всё, кроме продовольственных магазинов и аптек. Началось время напряжённого выжидания. СМИ, как могли, нагнетали страх, чтобы побудить людей оставаться дома, и распространение вируса почти прекратилось. Люди боялись общаться, боялись встречаться, боялись покидать стены собственных квартир. Настало время «Уклонения от объятий». Никто не знал, что его ждёт, вирус был не изведан и мало изучен. Боялись все. Но сколько современный человек может просидеть в изоляции дома? Через месяц, улицы снова наполнились, людьми, через два - жизнь вернулась в привычное русло. Заработали рабочие, открылись торговые центы, возобновились поездки, и тут же покатилась вторая волна. Заболевших было столько, что их никто уже не считал, никто уже не делал тестов, система здравоохранения не справлялась, лечения не существовало. Спешно создаваемые вакцины одна за другой доказывали свою неэффективность, а между тем болели все. Вторая волна унесла семь процентов населения планеты. Но тогда никто даже не предполагал, что это только начало.
Третья волна оглушила известием о том, что вирус мутировал. Он научился приспосабливаться ко всему. Теперь от него было невозможно защититься. Он передавался воздушным путём за доли секунды и поражал самые слабые в организме органы.
Дин посмотрел на дом. Он знал, что нет тут ни одной квартиры, в которой жизнь хотя бы одного члена семьи не унесла пандемия.
Дин закончил отгрузку, но как положено, не уезжал, а ждал. Каждый день в каком-нибудь из своих домов, он получал особый груз. Сегодня этим домом был вот этот самый, с обычными серыми стенами и таким же серым невзрачным двором. После основной отгрузки, двери подъезда открылись, и к подъёмнику Дина выкатился чёрный герметичный пластиковый гроб. Когда-то умерших хоронили, но теперь их запрещено предавать земле, тела отдают Дину, он везёт их к специальной печи и там их сжигают. Даже прах отдавать родственникам запрещено. Всё, что останется тем в память - это страница умершего в социальной сети, хранящая историю с видеороликами и ленту фотографий.
Для Дина жизни людей возникали всегда из ниоткуда. Дин никогда не видел, чтобы кто-нибудь вносил маленького человека в дом, но он всегда видел, как люди эту жизнь покидали. Дин был единственным, кто провожал их в последний путь. И если зарождение жизни представлялось Дину неким мистическим чудом, то её конец, во всяком случае, для Дина был вполне осязаем, неизбежен и обозрим. Вот он чёрный пластиковый предмет, содержащий то, что было когда-то настоящим живым человеком. Дин погрузил гроб в грузовик, рядом с контейнерами с мусором и надёжно закрепил.
И вот, последний на сегодня дом. Отгрузка прошла быстро. Дин посмотрел на часы - «14.37». Бывало, Дин справлялся со всеми делами быстрее, бывало и дольше. Каждый раз разное время, каждый день не похож один на другой.
Надо было, правда, ещё вернуться на склад, оставить там последние контейнеры с мусором и поставить в гараж грузовик, но это Дин уже за работу не считал. Уже можно было ехать не спеша, не беспокоясь о том, чтобы доставить груз к определённому времени. Можно было свернуть с короткого пути и проехать по той дороге, что граничила с заброшенным пустырём, откуда виден был горизонт. Дин ехал, любуясь окончательно посветлевшим небом. Тучи ушли, и диск солнца стоял теперь прямо над головой. От дождя, уже не осталось и следа, теперь о нём напоминали лишь оставшиеся кое-где в тени непросохшие лужи.
Дин приехал на склад. Прежде, чем закрыть за собою гараж, он вышел из кабины грузовика с бутылкой и набрал воды. Это для тех цветов, что рядом с Красным домом, и которые он завтра снова польёт. Дин прикрыл двери гаража, так чтобы грузовик не нагрелся под набиравшими силу лучами солнца. Двери можно было не запирать. В этой части города Дин был один.
Четвертая волна пандемии окончательно загнала людей в свои жилища. Именно тогда стало понятно, что, если человечество хочет выжить, всем придётся оставаться дома. Открылись виртуальные развлекательные центры, кафе, кинотеатры, заработали в полную силу виртуальные рабочие места, дистанционное обучение и интернет-магазины. Оказалось, что жить, не выходя из дома, не только возможно, но и во многом удобно. Всё, к чему люди привыкли, было теперь под рукой, виртуальная сеть стала полным аналогом прежней жизни.
Закончив на сегодня все дела, Дин отправился в парк. Наступали те часы дня, когда он предоставлен самому себе. Он был один, а значит, ему сейчас принадлежит весь мир, по крайней мере, та часть, что находилась в пределах обслуживаемого им района.
- Дружище, ну подожди, давай через пол часика, а лучше минут через сорок, - услышал Дин, голос в трубке, когда набрал один из номеров из своего списка контактов.
Дин мог и подождать, он никуда не спешил. Значит, у него освободилось время, чтобы погулять возле пруда.
Дин сел на скамейку и принялся рассматривать круживших над водоёмом чаек. Странно, три года назад их тут совершенно не было, да и откуда им взяться? Белые чайки птицы крупные и по большей части морские. А тут, где-то полгода назад, Дин заметил одну из них на пруду, а потом подтянулись и остальные. Нельзя было сказать, что городской пруд был велик, скорее наоборот, если сравнивать его с морем, так это просто лужа, но, видно, в отсутствие людей в пруду развелось рыбы столько, что чайки решили сорваться с привычных мест и прилететь сюда. И вот теперь Дин любовался этими парящими в синем небе сильными белоснежными птицами. Под их крики Дину представлялось, что море, бурное, глубокое, само пришло к нему.
- Эй, Дин, я готов, - прозвучал бодрый голос, когда Дин ответил на звонок.
Дин встал. Пробежка! Это была их договорённость - его и этого человека, который когда-то занимался тут бегом, а теперь не имел возможности выйти в парк. Дин включил камеру.
- Ну, на старт! Побежали! - скомандовал голос позвонившего.
Включив секундомер, Дин понёсся по аллее. Любил он эти моменты, когда мчишься, рассекая пространство, ощущая нарастающее от скорости давление ветра, рассматривая склоняющиеся над тобою пышные ветви крон. Дину не с кем было сейчас соревноваться, на дорожке он был один. Мягкое покрытие, когда-то знававшее шаги тысячи ног, теперь пустовало. Дин каждый день соревновался только лишь с самим собой. Он бежал, вспоминая, какой была эта пробежка вчера, позавчера, неделю назад. Дин следил за временем. Он видел, что куст с дикой бузиной вчера он прошёл позже, а поворот на горку чуть раньше, спуск удался ему сегодня лучше, чем вчера. Дин соревновался с собою прежним.
- Плавней, плавней, - просил голос с позвонившего. - Мягче входи в поворот. А вот там, видишь засохшее дерево, вот там ускорься...
Дин слушался. Они бежали вместе, Дин и тот человек, что смотрел сейчас на мир через закреплённую на Дине камеру. Он был далеко, где-то в своей квартире, и видел этот мир сейчас глазами Дина. Кода-то он тренировался здесь. Он знал трассу хорошо, очень хорошо, чувствовалось, что он бегал тут когда-то часами. По тому, какие инструкции он давал, Дин понял, насколько тот любит этот парк, эту дорожку и бег. Денег с этого человека Дин не брал. Он хотел под его руководством просто научиться бегать. Бег походил на полёт - скорость, ветер, свобода.
- Ух, почти идеально! - радовался голос, когда Дин закончил пробежку. - Спасибо тебе. Дружище! Не представляешь, как мне этого сейчас не хватает.
Дин не представлял. Он стал бегать относительно недавно, а этот человек, провёл на этих дорожках, казалось, целую жизнь. Он знал каждую ветку, каждый куст, каждый изгиб дорожки. Но Дин превзошёл его. Он стал самостоятельно тренироваться и изучил трассу досконально. Он знал теперь плотность покрытия на каждом её сантиметре, научился пересчитывать её характеристики в зависимости от погодных условий, анализировать новые помехи, будь то камушек, непросохшая лужица или упавший с дерева лист. Дин посмотрел на секундомер. Сегодня он на три с половиной секунды улучшил свой результат.
Раньше Дин оказывал и другим людям подобные услуги. Через камеру он показывал им тот их привычный мир, от которого они были вынуждены отказаться. Дин был их глазами, ушами, руками. Но тех, кто скучал по своим прежним занятиям, осталось теперь мало. Один раз Дину довелось запускать воздушного змея. Это было здорово. Человек оплатил змея и Дин забрал его на складе, а потом они вместе смотрели в небо. Яркий змей с длинным хвостом взмыл ввысь и долго парил, удерживаемый Дином. Странно, вроде бы такое бесполезное занятие, но какой восторг вызывало оно, как завораживал этот, похожий на парившую птицу, «Семицвет». Тот человек, что заказал этот удивительный полёт, он тоже был в этот момент счастлив, Дин это почувствовал. Дин с удовольствием пережил бы ещё раз тот день, но змея ему пришлось отдать хозяину, а полёты больше никто не заказывал.
Люди, закрывшись в квартирах, погрузились в созданную ими цифровую среду. Там они теперь работают, творят и отдыхают. Программы симуляторы заменили людям весь тот мир, что их окружал. Теперь, чтобы покататься по морю, посоревноваться и даже поужинать в ресторане, достаточно было всего лишь оплатить доступ к соответствующему сервису. Люди знакомились, общались, встречались, не выходя из стен собственных квартир. Друг друга они видели только лишь через объективы камер. Чтобы мужчине и женщине встретиться лицом к лицу, надо было создать семью. Разрешения на брак дожидались месяцами.
Пятая волна пандемии была опаснее всех предыдущих. Вирус, казалось, стал вездесущ. Он обнаруживался у всех. Дин не помнил уже, насколько тогда увеличилось количество смертей, но людьми окончательно овладел страх. Они стали бояться общаться даже с членами собственных семей.
Дин оказался сейчас на противоположной от его района части склона. Было красиво. Солнце стояло ещё высоко, но уже чувствовалось, что день близится к концу. Дин заметил, как возвращается на свой склад грузовик соседнего района.
Весь город был теперь поделён, Дину нельзя было покидать свою зону. Там, в соседнем районе, работает кто-то подобный ему, единственный, кому принадлежит та область настоящего, живого мира, с границами из красных лент. Возможно тот, кто сидит сейчас в кабине грузовика, тоже это ценит и счастлив. Он, подобно Дину, радуется тому, что может наслаждаться солнцем и небом, слышать щебетание птиц. Улицы были пусты и тихи, это означало, что, выйдя из кабины грузовика, можно будет, прислушавшись, услышать звук ветра.
Когда-то у Дина был напарник. Они работали вдвоём. Вместе катались они, выполняя заказы, вместе доставляли грузы, по очереди водили грузовик. Болтали, частенько спорили и делили оставшийся в их распоряжении мир на двоих. Они с Дином были разными, но их объединяла искренняя привязанность к реальному живому миру. Они работали вместе с начала пятой волны. К тому времени выяснилось, что каждая из вновь создаваемых вакцин, в конечном счёте, оказывается неэффективна, а каждый массовый выход людей из своих квартир неизбежно ведёт к возобновлению пандемии. Все в очередной раз оказались загнанными в свои жилища, Дин же с напарником работали вдвоём, обслуживая весь район, а потом у напарника обнаружился вирус. Он чихал целый день, а на следующий приехал патруль и забрал его. Дин хотел было сообщить патрулю, что просто зацвела амброзия - жёлтый невзрачный цветок, являющийся мощным аллергеном. Ветер доносил её пыльцу с полей. Но то, что творилось сейчас в умах людей, Дин назвал про себя «пандерией». Это был уже не просто страх перед эпидемией, к пандемии примешалась настоящая истерия. Люди боялись всего. Любого признака, похожего на тот, что вызывает вирус, было достаточно для того, чтобы человека заключили в изолятор. Карантин был строжайший. Дин попытался вспомнить, встречал ли он когда-нибудь потом тех, кого забрал однажды патруль, но припомнить таких не смог. Чёрная машина приезжала быстро и никого обратно уже никогда не привозила. Хроники только множили количество смертей. Дин хотел было сказать, тем, кто приехал за напарником, что у того, по всем признакам, просто обычная аллергия. Но, во-первых, во времена бушующей «пандерии», вызывающей панику при любом признаке простуды, ему бы никто не поверил, а, во-вторых, в отсутствие напарника, он понимал это, и в тайне этого хотел, ему одному оставался весь мир. Всю полноту своего одиночества Дин ощутил на следующий день, после того, как лишился напарника. Минут пять он даже по тому скучал, но, когда Дин понял, что может теперь, жить в своём ритме, не подстраиваясь под того, кто бывало, очень ему докучал, Дин ощутил настоящую свободу и радость. Он остался совсем один и неожиданно это ему понравилось. Ему достался целиком весь район, который он так полюбил. Можно было жить, трудиться и наслаждаться тем, что каждый день так неповторим и так не похож ни на какой другой.
Солнце неумолимо двигалось к горизонту, а у Дина оставалась ещё пара дел. Настало время проверить, зацвели ли сегодня розы. В парке остался старый розарий. Теперь за ними никто не следил. Цветы стали дикими и росли сами собой. Дождь поливал их, ветер обламывал старые ветви, снег укрывал. Дин регулярно приходил полюбоваться цветами и знал, казалось, каждый бутон. В эту пору цвели красные розы, жёлтые, жёлтые с красной серединкой, ярко-розовые и бледно-розовые, Дин же дожидался цветения белых. Их пышные ветвистые кусты уже выкинули бутоны и теперь, дразня Дина, каждый день были готовы раскрыть их, но ждали, не распускались.
Дин, подгоняемый неизбежным приближением заката, поспешил к кустам. Белые бутоны раскрылись! Не все, но три нежных, покачивающихся на ветру бледных цветка, распустились. Дин застыл, цветы были великолепны. Плотные белые прожилки выделялись на полупрозрачном дымчато-белом фоне каждого листка, края же листьев были какого-то изумительного розоватого цвета. Дин любовался. Он рассматривал каждый цветок, удивляясь искусству создавшего их творца, когда услышал какое-то движение за кустами. Он заглянул за листву и от неожиданности отпрянул. Двое подростков - парень и девушка, удивлённо смотрели на него. Что они делали? Откуда взялись? Кто они? Кто разрешил им покидать дом? Увидев Дина, дети, испугались. Девушка боязливо выдернула руку из руки парня, рядом с подростками валялась бутылка, в волосах у девушки был сорванный с куста четвёртый распустившийся цветок, самый крупный, самый красивый. Дину надо было срочно принять решение. Формально, нарушители изоляции не относились к его району, парк вообще никому не принадлежал. Дин пытался отыскать в памяти инструкцию собственных действий в подобной ситуации. Должен ли он сообщить о нарушителях? В тот же самый момент подростки, видимо, лихорадочно пытались сообразить, спрятаться ли им или же побежать, и что делать с обнаружившим их Дином? Дин силился найти основания сделать сигнал в органы надзора. Подростки, переглянувшись, кажется, решили Дина устранить.
Всё разрешилось быстро и само собой. В прозрачной тишине Дин своим привыкшим к отсутствию звуков слухом уже слышал слабый, но, в то же время, ясный гул лопастей неумолимо приближающегося вертолёта. Ну конечно, как он мог забыть о том, что перемещения всех людей давно отслеживаются. На что надеялись эти дети? Как им вообще удалось забраться так далеко? Как они смогли выбраться из своего района?
Люди в защитных костюмах с отличительными знаками работников патруля на рукавах опустились бесшумно и быстро. За доли секунды было всё решено. Подростки сопротивлялись. Парень пытался вырваться, девушка кричала, но что могли сделать они против тех, кто был натренирован выявлять и изолировать нарушителей режима пандемии. Патрульные действовали слаженно и чётко, и вот уже дети были заключены в вертолёт, тот взмыл в небо, обдав оставшегося в одиночестве Дина, мощным потоком воздуха. Дин бережно поднял с травы растоптанный белый цветок, ещё несколько минут назад украшавший причёску девушки. Листья его были растерзаны и безвозвратно смяты.
Что наделали эти дети? Зачем? Покидать свои жилища категорически запрещено. Чтобы прийти сюда им пришлось оставить дома все свои электронные гаджеты, браслеты смартфоны, по которым их могли бы отследить. Они пришли сюда, свободные от всего, только для того, чтобы побыть вдвоём. Для чего? Чтобы лишь удовлетворить зов природы. Не нашли места для уединения в здании? Люди их возраста давно привыкли не стесняться объективов вездесущих камер. А они? Что им было нужно здесь?
Дин рукой провёл по траве, пытаясь разгладить смятый её покров, с сожалением посмотрел на сломанные подростками ветви розы.
Их не вернут, он в этом был уверен. Все те, кого забирал патруль, уже не возвращались. Неужели дети этого не знали? Или там, в зданиях, людей держат в неведении? Неужели они не знают, что происходит с теми, кто может быть заражён? Знают ли они, что заражённым считается любой, кто выйдет наружу? Формально, переносчиком вируса был и сам Дин, но он был особенным, он был один и был изолирован от тех, кто оставался в домах.
Стоило ли бессмысленное увлечение детей их сломанных теперь навсегда жизней? Дин посмотрел на скомканный, смятый белый цветок. Их уже не вернуть...
Дин снова попытался разровнять траву и бросил это занятие. Трава поднимется сама, а вот сломанным ветвям никогда уже не быть одним целым с кустом. Дин взял их, на них были бутоны, много бутонов.
Почему везде, где появлялись люди, они оставляли свои разрушительные следы? Дин всё понимал, людям по праву рождения принадлежал весь этот мир. Их разумность давала им право властвовать над животными, растениям, цветами... Но почему всегда так грубо, так губительно, так варварски обращались они с тем, что и без того готово было им подчиняться. Что за неуёмная страсть всеобъемлющего превосходства?
Дин планировал ещё сходить сегодня в ту часть парка, где когда-то работали аттракционы, но близился закат, надо было занять место, с которого он будет виден. На примете у Дина было несколько локаций. Сегодня он решил наблюдать закат со склона западного холма там, где заканчивалась ветвистая изгородь, и начиналось широкое необъятное пространство. Здесь был обрыв, и высоченные сосны, росшие внизу, казалось, специально раскачивали своими ветвями, чтобы дотянуться до стоявшего наверху Дина своими остренькими иголками.
Нет, никогда ни один день не будет похож на другой. Вчера в это же время Дин сидел на скамье парка, в окружении кустов цветущего шиповника и тоже наблюдал закат. А позавчера, любуясь на заходящий диск солнца, увидал взмывшую вверх стаю птиц. Птицы пронеслись в клубах позолоченных закатом облаков, и это было красиво. Каждый вечер был не похож один на другой, но солнце... Оно было самою вечностью. Каждый день оно неизменно поднималось на востоке и так же неизменно садилось на западе, ничто не нарушало его величественный ход. Оно объединяло собою и время, и пространство, делая день днём, ночь ночью.
Дин включил камеру, чтобы провести трансляцию заката в сети. И если рассвет никого не интересовал, люди попросту в это время ещё спали, то закат некоторые, кто ещё не потерял память об окружающем мире, смотрели. Интересно, а знают ли они, что солнце утром поднимается над горизонтом, обратно тому, как уходит вечером за горизонт и это тоже красиво. Не думают ли они, что свет сам собою возникает из темноты, чтобы осветить их окна.
Дин знал, что о том, что происходит снаружи, а люди знают, зачастую, лишь из программ-симуляторов действительности? Интересно, что показывают они? Как детям объясняют, что такое, например, дождь? Что это некая влага, которая льётся с неба подобно тому, как течёт вода из крана? А ветер? Как объяснить ребёнку, не побывавшему на улице, что такое ветер? Наверно, люди должны ещё помнить, что такое небо или шум листвы. Но Дин хорошо знал, что даже его трансляция заката в сети будет идти с автоматическим улучшением и коррекцией изображения видео. Люди привыкли видеть мир иным, не таким, каким он был на самом деле.
Солнце стало садиться. Дин наблюдал, как сначала самый краешек солнечного диска дотронулся земли, а потом всё увереннее и неумолимо весь этот огненный шар уходит за пределы потемневшей земли. В трансляцию посыпались одобрительные лайки. Дину подумалось, а кому эти «лайки» нужны? Солнцу? Оно величественное, вечное и без людей будет уходить и потом снова подниматься над горизонтом. Дину? Он тоже без всяких лайков будет проводить трансляции, потому что это оговорено в контракте с нанявшей его на работу компанией. Самой этой компании? Нет, она получала доход не от лайков, а от количества просмотров трансляции. Скорее всего, людям просто хотелось хоть как-то выражать друг перед другом свои чувства. Что им ещё оставалось? Скудный инвентарь эмоций. Для положительных - только лишь цифровая иконка с поднятым вверх пальцем. Теперь это и одобрение, и радость, и восторг. Добро - противоположность всему дурному, злу - опущенному вниз пальцу. Эмоции в отсутствии контакта с окружающей природой тоже выродились и превратились вот в этот одинокий палец. А Дин сейчас испытывал то, что наверно было бы правильно назвать благоговейным созерцанием. Он видел, как солнце, окрасив напоследок облака в розовый цвет, блеснуло последним лучом и скрылось. Дин завершил трансляцию.
Настало время сумерек. После захода солнца Дин долго смотрел в небо, как будто ожидая увидеть ещё какое-нибудь чудо, пока оно, сначала окрасившись в бледно-васильковый, затем в пурпурный цвет не стало, наконец тёмно-синим. Дин дождался первой звезды. Крупная, яркая она зажглась совсем недалеко от линии горизонта. Дин знал, что это даже не звезда, а планета, сегодня, как и вчера это была ближайшая к Земле, Венера. Пора было домой.
Какое-то время Дин брёл в темноте, но вот, у начала улицы он, наконец, попал в свет первого фонаря, за ним был другой, потом ещё один. Фонари горели теперь один через два. В мире, где не было людей, излишняя иллюминация была ни к чему. Свет включали только лишь для того, чтобы камерам слежения было проще распознать лица возможных нарушителей, хотя Дин давно уже, даже с наступлением темноты, на улицах никого не встречал. Раньше, во времена шестой, может даже седьмой волны такое ещё случалось, но сейчас было время уже двенадцатой. Люди боялись. К нынешнему времени весь свод законов, весь государственный аппарат работал на то, чтобы не позволить человеку покинуть стены собственного дома. Вирус был страшен, в этом никто не сомневался. Он видоизменялся, мутировал, и неизбежно вёл к вспышкам эпидемии, как только люди начинали контактировать друг с другом. Так было раньше, а теперь... Дин уже и не знал. Прошли времена восьмой, девятой, десятой волн... О начале каждой из них регулярно твердили все средства массовой информации, но Дин видел, что уже после седьмой волны никто не решался выходить из зданий, улицы оставались пусты. Люди привыкли сидеть дома, они боялись выходить на улицу, а их пугали вирусом всё больше и больше. Во время первой волны, Дин это видел по покупкам людей, у тех началась настоящая истерия. Они скупали средства личной защиты и продукты долгого хранения. Для чего? Зачем? Что им говорили? К объявлению начала восьмой волны, людям окончательно было запрещено покидать стены своих домов. Вся деятельность человека должна была происходить исключительно средствами цифровой электронной сети. К новым правилам привыкли быстро, все оставались дома.
А Дину, работающему уже много лет доставщиком товаров, неожиданно, достался весь покинутый людьми мир. Теперь люди пребывали всеми своими мыслями в каком-то цифровом виртуальном пространстве, а Дин мог сейчас любоваться листвой в свете фонарей. Это было потрясающе! Странно, при ярком солнечном свете вся листва сливалась в единую зелёную крону, а при свете неяркого одиночного фонаря, пронизывающего своим бледным лучом ветви, вдруг каждый отдельный лист приобретал свои особенные очертания. Каждый, что попадал под этот желтоватый прозрачный свет, внезапно становился уникальным своей изяществом и неповторимостью. Дин мог бы любоваться узором этого живого кружева часами. Тот же свет лился на дорогу, на глянцевые окна первых этажей. Красиво. Всё вокруг было красиво. Иногда Дину казалось, что он понял, почему случилась пандемия - люди просо перестали любить этот мир. Они ходили либо, устремив взгляд прямо перед собой, либо опустив голову вниз, не глядя по сторонам.
СМИ пугали всё возрастающем количеством смертей, но Дин то знал, что число забираемых им из домов ящиков с телами не изменилось. Может где-то там, куда забирали тех, кого считали заражённым, было всё иначе, но в районе Дина, люди умирали и рождались так же, как и прежде.
Дин посмотрел вверх. Уже не одна звёздочка, а больше сотни были различимы и, если присмотреться внимательнее, можно было сложить их в созвездия. Дин знал, почему люди оставили этот мир, он стал им просто не нужен. Уже давно, задолго до начала пандемии, люди перестали смотреть в небо.
Дин задумался, каким бы цветом он мог определить сегодняшний день. Когда-то у него возникло желание красить стену хотя бы одного дома полосками в цвет прожитого дня. Дин призадумался. Нет, каждый раз он сталкивался с одной и той же проблемой. Разве может быть день определён лишь одним каким-то цветом? Люди часто говорили: «началась тёмная полоса» или «прошла светлая полоса», а у Дина каждый день не только не был похож один на другой, но и внутри того вмещалась масса разноцветных событий. Сегодняшний день, например, включал в себя жёлтую полоску рассвета, серую - пролившегося дождя, зелёную полоску - в цвет дома, из которого Дин услышал потрясающую музыку, чёрную - цвета полученного им очередного ящика с телом ушедшего сегодня из жизни человека, красную - цвета знака патруля, жестоко забравших из парка нарушивших изоляцию подростков... Завтра будет новый день и он, как и все прочие, не будет похож ни на один другой.
Перед входом в своё жилище Дин снова посмотрел в небо. На него смотрело сверху бескрайнее, необъятное, завораживающее своей красотой, усеянное звёздами вечное бесконечное пространство.
Дин отворил дверь, проскользнул в образовавшуюся узкую щель и прошелестел по гладкому полу своими колёсами. Он был дома. В стекле тёмного окна отразился пластиковый корпус тела Дина, его четыре манипулятора-руки и гладкая, с расположенными по окружности камерами голова. Дин - «Digital Intelligence No. 2042-232» - надпись на его груди. Аккумуляторная батарея Дина была разряжена до одиннадцати процентов. Дин подключился к розетке. Через несколько часов он снова будет готов к встрече нового дня.

2020