Торгушка

Кровь резко отлила от лица, душевая комната закружила перед глазами и пошла тёмными пятнами, а ноги подкосились, неаккуратно опустив моё тело в трусах на холодный коричневый кафель.

- Ссука, - в голос застонал я.

- Зафиксирована артериальная гипотензия, - безэмоционально доложил женский голос из динамика над зеркалом. - Рекомендуется принять сто миллиграмм кофеин-бензоат натрия.

- В п**ду иди, - прошипел я, хватаясь за раковину и подтягивая себя, чтобы встать.

- Оставить заявку на получение медикаментов в социальной аптеке? Ближайший пункт выдачи расположен... - продолжил донимать меня голосовой помощник системы «Око».

- Б**дь... Нет, спасибо! - Мне с трудом удалось встать. Руки мелко тряслись, а зрение отказывалось фокусироваться. Рот забился горьким привкусом.

- Принято. Отказ от ответственности закреплён вашей голосовой подписью, - согласился робот и отключился.

Я дотянулся до «эски» - своей электронной сигареты, которая всегда помогала мне в подобных ситуациях. Одна глубокая затяжка солевым никотином быстро сужает сосуды. Минздрав такой подход не одобряет, но и цены на лекарства он не снизит, поэтому выкручиваемся, как можем.

В дверь душевой забарабанили, послышался приглушённый недовольный бубнеж.

- Да выхожу я, сейчас! - крикнул я и коснулся сенсорной панели, открывающей дверь.

- Реще можно? - зло прошипела кудрявая молодая брюнетка, стоявшая снаружи.
 
Это была Аннушка, моя новая соседка по коммуналке. В своем коротком зелёном халатике, подчёркивающем хорошую фигуру, она выглядела приятно, но очарование рассеивалось, как только она начинала говорить. Красивое лицо резко контрастировало с темпераментом тётки из регистратуры поликлиники.

- Вообще-то, некоторые, в отличие от тебя, сегодня работают! Расселся тут, алкаш сраный. Ещё и надымил, какого хрена ты здесь куришь? - не унималась девушка.

Я хотел ответить ей что-то язвительное, пройтись по её достоинству, напомнив ей, кем она работает, и возле какого органа по долгу службы должен открываться её рот, но голова все ещё кружилась, а в горле стоял ком тошноты, поэтому я просто выдохнул ей струйку вонючего дыма прямо в насупленное лицо, и нетвёрдой походкой побрёл в свою комнату. В спину посыпались писклявые ругательства. Будь у меня талон, я бы отодрал эту кучерявую дрянь прямо там, на заплесневелом кафеле, но Государственные Путаны Инкорпорейтед, они же ГосПутИн, почему-то урезали количество талончиков на соитие, и мне в последние месяцы их не достаётся. Пожалуй, для Аннушки это удача.

Я пересёк кажущийся бесконечно длинным коридор и добрался до своей восьмиметровой комнаты, предоставленной мне заводом, на котором я работал. Разумеется, в аренду, зато с неплохой скидкой. Взгляд упал на маленький прямоугольник из толстого чёрного стекла, встроенный в стену, на котором плавно сменяли друг друга изображения с календарем, часами и прогнозом погоды. Последний, как ни странно, всегда показывал одно и то же.

Сегодня воскресенье. А это значит, что дел у меня совершенно никаких. Однако, оставаться в четырёх стенах без водки невыносимо. На сухую здесь решительно нечего делать, кроме как лежать на боку, уперев взгляд в экран телевизора, на котором, ни на одном из пяти каналов, не показывают ничего интересного. Поэтому я принял решение прогуляться в «торгушку».

«Торгушка» – главный символ стабильности нынешней эпохи. Мыслитель прошлого столетия, Александр, кажется, Горбунов, писал об этом феномене полвека назад: «Бессмысленные еженедельные променады по стеклянно-бетонным коробкам заменили миллионам гражданам свободу слова, занятия политикой и другие незначительные мелочи. С этим сакральным паломничеством по освящённым скидками местам может конкурировать разве что открывшаяся нашим соотечественникам возможность обожраться подогретыми кебабами в Хургаде и кричать в ухо бармену на пляже: «Оллинклюзив, ёпта»

Сейчас, разумеется, отдых на пляже невозможен, потому что под ежедневным химикатным снегопадом решится загорать только псих, а Хургада для граждан нашей страны существует исключительно как название барного коктейля, однако, от этого сказанное не теряет смысла.

Пара остановок метро, станция Профсоюзная и вот оно - большое футуристичное здание, с фасадом в крупный серебряный ромб и светодиодной лентой по периметру, напоминавшее скорее космический корабль, нежели торговый центр. А широкие автоматические двери, натертые до кристальной прозрачности, казались не меньшим, чем порталом в иное измерение. Они плавно разъезжались в разные стороны и обрушивали на посетителя тяжёлый клубок переплетённых сенсорных ощущений: дорогой аромат настоящей выпечки, мягкий свет многочисленных ламп, приятная уху музыка, блеск витрин и гул оживлённых голосов. Разница помпезности внутренностей «торгушки» и ее наружного упаднического окружения дезориентировала и вызывала лёгкое ошаление.

Несколько следующих часов я провел в бесцельном движении между павильонами со всякой всячиной. В отделе с одеждой, глядя на манекены, разодетые в однотипные полиэстеровые майки и хитиновые куртки, я ощутил какое-то тоскливое родство с этими безликими застывшими фигурами.

На последнем этаже, сплошь состоящем из маленьких кафе, я поглазел на посетителей кофейни «Шоколадка». Это заведение было единственным, огороженным от остального пространства. Трехмиллиметровое стекло надменно делило посетителей на собирательного «меня» - небритого, обутого в старые ботинки, пахнущего перегаром и железом монет, и на недосягаемых «их» - носящих вещи из натуральных тканей, пользующихся парфюмом и бесконтактной оплатой через микросхему в запястье. Как и в глубокой древности, сахар снова стал удовольствием для высших каст - история всегда повторяется. Для моего же класса доступен лишь аспартам.

Заходить на фуд-корт без талона, конечно, было ошибкой. Едва я заметил прилавок с красно-оранжевым логотипом, состоящим из кругляшки и двух косых палочек, как виски сдавила тупая боль, а количество слюны, выделившейся в моём рту, было способно затопить все нижние этажи. Ресторан быстрого питания под лаконичным названием «Точка» манил меня, как торчка манит ложка горячего дезоморфина. Я не знаю, что их повара пихают в свои блюда, но, очевидно, это что-то способно вызвать страшную болезненную тягу. Я зажмурился и стал жадно втягивать ноздрями запахи, представляя, как бы я рвал зубами сырную лепёшку «Цезарь Ролла», жевал бы соевое мясо в хрустящей панировке, как ломтик помидора жёг бы мне кислотой обветренные губы, как скрипели бы о зубы листья салата и ломтики твёрдого СЗМЖ-сыра.

Но сегодня я не смог бы позволить себе и самый дешёвый чизбургер. Сделав над собой нечеловеческое усилие, я заставил себя затаить дыхание и отвернуться. Я сделал шаг, ещё один, ускорился, а после и вовсе побежал прочь, вниз по эскалатору, перепрыгивая через ступеньки, навлекая на себя недовольство посетителей и лелея малодушную надежду, что моя нога соскользнет, и я насмерть сверну себе шею.

Однако, мне везёт, как утопленнику, и я, естественно, остался жив. «Торгушка» брезгливо выплюнула меня на улицу, словно кошка, отрыгивающая комок шерсти. Я был не нужен ей, но Город по-свойски, как старый добродушный приятель, принял меня в свои дурно пахнущие объятия.
 
Пришло время возвращаться домой. Я спустился в метро, наполненное стайками попрошаек, и собирался по своему обыкновенно пройти мимо, как вдруг сердце противно кольнуло. В дальнем углу, под тусклым освещением, стояла совсем пожилая старушка. Из-под старинного серого платка, побитого молью, выбивались седые пряди, левая протянутая рука дрожала. Её потускневшие глаза, глядели в пол. Я подошел ближе. Глаза зелёные, как у покойной матери. Как и у меня.

Словно загипнотизированный я сунул руку в карман. Нащупал горсть монет, не глядя сунул их ей в сухую желтоватую ладонь. Нищая подняла на меня лицо.

- Спасибо, сынок, - она слабо, но искренне улыбнулась.

Я медленно кивнул, заглядывая ей в глаза, запечатывая образ в памяти. Этот импульсивный, непонятный самому себе порыв отчего-то казался мне нужным и правильным сейчас.

Я отдал ей всю свою мелочь, не оставив себе ни публя, поэтому поездка на метро отменяется.

Х*й с ним. Значит, пройдусь.