Его борьба для чайников 10

 
        «Федерализм как маскировка, - значительно сказал Гитлер, - так назовем десятую главу. Окей?». А потом подумал: «Какой, шайзе, доннерветтер, «окей»? Чего это я? Надо выспаться как следует».

           Рудольф старательно записал: Глава 10, федерализм как маскировка. Но вождь диктовать не стал в этот раз, глубоко задумался на три с половиной минуты, после чего пошел в свою камеру, где завалился на нары и залип до утра.
            Гитлер спал так крепко, что вертухай никак не мог его разбудить. «Хр-ррр, пошел к чертовой матери, – бормотал фюрер. – Я национальный лидер…. А ты – чмо!..». Эти слова по прошествии времени стали популярным кремлевским слоганом, что, мягко говоря, не радует Дмитрия Анатольевича.

           А Гесс этой ночью каким-то непостижимым образом слетал в будущее, где одобрил «Хамас», восхитился «Хезболлой», потом в Российской Федерации жалом поводил, отдал ей должное и многому научился. Новые знания Рудольф незамедлительно выплеснул на бумагу, записав в десятой главе «Майн Кампф» монументальную фразу: «Коллективный Запад развалил великую страну!». Потом долго ловил ускользающую мысль, вернее воспоминание о будущем – ага! Союзное государство надо нам.

            Что за блюдо это «союзное государство» Гесс пока не понимал, поэтому вернулся к первому тезису. С одной стороны, все понятно, Запад развалил великую страну, с другой стороны, доказать эту сентенцию никак невозможно. То есть понятно, что либеральные демократии только этим и занимаются – гадят духовным державам и сеют сомнения в величии народа, чье величие неоспоримо для представителей этого народа. Разваливают извне. «А пруфы где», - вспыхнуло в сознании Гесса непонятное слово.
            Здесь можно написать как-то в проброс, что англосаксы и французишки усиленно старались разжечь старые противоречия между севером и югом Германии. Весной 1915 года появились прокламации, начавшие систематическую травлю против Пруссии, как единственного якобы виновника войны. Скорей всего их писали марксисты, но мы – так выгодней – стрелки переведем на Запад.

            Натравливание южан на северян уже вскоре начало давать свои ядовитые плоды. Одним из крупнейших упущений руководящих кругов правительства и армии (и в особенности баварского штаба) было то, что в своем ослеплении и самонадеянности они совершенно не принимали необходимых мер противодействия. Против этой агитации не было предпринято ровно ничего. Глупость? Предательство? Не-ет! В некоторых кругах на эту агитацию посматривали не без удовольствия. Иные господа были настолько ограничены, что им казалось, будто такая пропаганда не только поможет ослаблению централистических тенденций германского государства, но может быть автоматически даже укрепит идею федерализма. За это тяжелое упущение мы поплатились столь тяжко, как это редко бывает в истории. Люди думали, что в результате этой агитации поплатится одна только Пруссия, а на деле поплатилась вся Германия. Эта агитация ускорила наше крушение. Крах потерпело не только германское государство как таковое, но и отдельные государства, входившие в состав нашей германской империи.

                Тогда царила запредельная прусофобия.
                Враги думали, пусть себе Бавария идет в поход против Пруссии, а Пруссия против Баварии. Чем сильнее разжечь вражду между Баварией и Пруссией, тем лучше. Конечно, в самой Баварии все же находилось достаточное количество благоразумных людей, которые делали усилия, чтобы не допустить до дальнейшего разжигания междоусобицы. Но как только такая опасность становилась реальной, враги тотчас же пускали в ход в Берлине какую-нибудь новую подлую провокацию и тем вновь разжигали борьбу. Все, кому сие ведать надлежало, тотчас же набрасывались на этот новый инцидент и раздували его изо всех сил, пока наконец пожар усобицы между югом и севером опять не разгорался докрасна.

              Прусофобы вели тогда замечательно ловкую, уточненную игру. Все время занимали они этой внутренней склокой внимание то одной, то другой стороны и благодаря этому могли все с большим успехом грабить и тех и других.
               В течение советского периода в Мюнхене происходили бесчисленные массовые собрания, в которых настроение против остальной Германии разжигали настолько, что никто не мог выступать на них, а прусским просто угрожали смертью.
              Борьбу Баварской советской республики против наступающих прусских армий, шедших на освобождение Баварии, прусофобы во всей своей пропаганде изображали прежде всего, как борьбу «баварских рабочих» против «прусского милитаризма». Только этим можно объяснить то обстоятельство, что в Мюнхене в отличие от целого ряда других германских областей после низвержения советской республики отнюдь не наступило отрезвление широких масс, а напротив еще выросло возмущение и озлобление против Пруссии.


                А что там Бавария? Нет никакой Баварии, если по большому счету. Это искусственное образование!
                Страна имени Отто фон Бисмарка. Они этого не понимают.

                Один из наиболее «блестящих» представителей идеи суверенности Баварии, как известно, бросил даже в рейхстаге лозунг, который он сформулировал в словах: «лучше умереть баварцами, чем прозябать под властью пруссаков». В принципе понять его можно. Если, конечно, напрячь извилины, включить воображение и попытаться поставить себя на место жителя бывшей провинции, получившей независимость. Допустим, ты уже какое-то время живешь в суверенной стране, которая к тому же твоя любимая Родина. А потом вдруг бывшая империя решает вернуть эту прекрасную землю под свою руку. Что ты выберешь? Защищать независимость страны и свое гордое гражданство или с умилением сдаться под власть метрополии и получать ментальное удовольствие от принадлежности к мощной Великой Державе?   

                Так-так-так, подумал Гесс. Тук-тук-тук, постучал вертухай в коридоре. Эсэнгэ, огрызнулся Рудольф. Союзное государство!

                Бисмарк… О, Бисмарк был голова!
                Бисмарковская Германия была свободна во вне и не связывала себе рук никакими внешними обязательствами. Бисмарковская Германия конечно не знала никаких финансовых обязательств, сколько-нибудь похожих по своей тяжести, а тем более по бесплодности на обязательства нынешней д Германии. В области внутренней политики компетенция объединенного государства в эпоху Бисмарка была также строго ограниченной и концентрировалась только на самом необходимом. Вот почему Бисмарковская Германия могла жить на взносы отдельных государств и не требовала себе исключительных прав. Отдельные государства, с одной стороны, могли сохранить необходимую финансовую самостоятельность, а с другой, могли платить в центральную кассу только сравнительно скромные суммы. Благодаря обоим этим обстоятельствам, отдельные государства очень хорошо относились к объединенному государству. Однако было бы совершенно неправильно и нечестно утверждать, что нынешние натянутые отношения отдельных государств к органам объединенного государства объясняются только их финансовой зависимостью. Нет, дело обстоит далеко не так. 
              Если отдельные государства теперь хуже относятся к идее объединенного государства, то это объясняется не потерей суверенных прав со стороны отдельных государств, а больше всего является результатом того, что нынешнее объединенное государство столь жалким образом представляет интересы всего немецкого народа.
           Друзья новой Конституции могут устраивать сколько им угодно концертов, рейсхбаннеры могут устраивать сколько им угодно торжеств, а современное государство все-таки остается чуждым всем слоям народа. Специальное законодательство о защите страны конечно может отпугнуть от того или иного выступления против республиканских учреждений, но завоевать любовь немецкого народа на этих путях невозможно.


              Тем, что наше современное государство вынуждено старательно защищать себя от собственных граждан специальными законами и тюрьмой, она сама выносит себе уничтожающий приговор и показывает, на каком низком уровне стоит весь современный режим. Могущественное национальное государство, умеющее до конца отстаивать и защищать интересы своих граждан вовне, всегда будет в состоянии обеспечить свободу своим гражданам и внутри, и ему не придется при этом тревожиться за прочность государства.
             Но если современный режим смеет говорить о «свободных гражданах», то это объясняется только бесстыдством и наглостью этого режима.

             Свободные граждане были только в старой Германии. Нынешняя страна является только колонией, находящейся в рабской зависимости от иностранцев. Вот почему в нынешней республике нет граждан, а есть только в лучшем случае подданные. Вот почему, между прочим, нынешняя республика не имеет и национального флага. Ибо то, что у нас называют национальным флагом, на деле есть только фабричное клеймо, установленное соответствующими распоряжениями "любимого" начальства. Вот чем объясняется и то обстоятельство, что все символы современной демократии остаются совершенно чуждыми душе  народа и останутся чуждыми ей навсегда. Однако недалеко уже время, когда сама эта республика с удивлением увидит, сколь чужды ее собственные эмблемы нынешним ее подданным.

              Сам режим сделал все от него зависящее, чтобы он рассматривался населением только как некий эпизод в истории страны.
             История пойдет закономерным курсом, когда появятся свободные граждане. Пусть даже «свободные граждане объединенного государства».

              Очевидно, что неправы те партии, которые утверждают, что нынешняя нелюбовь автономий к объединенному государству объясняется якобы только тем, что объединенное государство слишком урезывает прежние суверенные права отдельных респубик. Представим себе на минуту, что объединенное государство не стало бы расширять своей компетенции, но взимало бы с отдельных государств громадные суммы, которые оно сейчас взимает. Что же, разве любовь автономий к объединенному государству была бы тогда больше? Нисколько. Напротив, если бы отдельным государствам пришлось самим делать взносы тех гигантских размеров, то враждебные отношения отдельных государств к объединенному государству вероятно еще гораздо больше возросли бы. Этих взносов, вероятно обычным путем так бы и не удалось бы получить, и скорее всего государству пришлось бы прибегать к принудительной экзекуции. Ведь раз республика стала на почву пресловутого мирного договора и не имеет ни мужества, ни вообще намерения порвать с ним, то она так или иначе должна выполнять свои обязательства. Ну, а кто в этом виноват? Виноваты опять-таки те партии, которые беспрерывно пропагандируют избирателям необходимость сохранения самостоятельности отдельных республик, но в то же время на деле систематически поддерживают такую политику объединенного государства, которая с неизбежностью приводит и не может не приводить к утере "суверенных" прав отдельных государств.
             Государство не может допустить, чтобы отдельные республики могли оказывать даже только подобие сопротивления.
            Должна ли наша страна представлять собою федеративный союз государств или единое централизованное государство и что именно следует понимать под тем и другим? Наиболее важным является второй вопрос. Ибо именно только ответ на этот второй вопрос, с одной стороны, проясняет всю проблему, а с другой, позволяет сгладить всю остроту этой альтернативы. Что такое союзное государство?
          Под союзным государством мы понимаем союз суверенных государств, вступающих в связь совершенно добровольно, т. е. опираясь на свой суверенитет, и уступающих таким образом в пользу союза ту часть своих прав, которые неизбежно должны отойти к учреждениям объединенного государства.
          На практике эта теоретическая формулировка полностью не соответствует положению вещей ни в одном из существующих в мире союзных государств. Меньше всего соответствует эта формула тому, что мы видим в Америке. О первоначальной суверенности отдельных штатов, вошедших потом в Североамериканский союз, вообще не приходится говорить. Многие из этих отдельных штатов образовались только позднее и лишь после были, так сказать, занесены в список Североамериканских соединенных штатов. Вот почему тут перед нами в большинстве случаев лишь единицы, сложившиеся под углом зрения больших или меньших административно-технических удобств. Границы отдельных штатов зачастую установлены здесь простым росчерком пера. Штаты эти никогда не обладали, да и не могли обладать никакой особой суверенностью.
             Вот разделения властей у США не отнять – что есть, то есть. А насчет федерализма – уж, извините. Никакого сравнения с Бисмарковская Германией прусофобская Америка не выдерживает.
             Бисмарку и удалось с самого начала обеспечить подлинную любовь к объединенному государству и подлинную готовность добровольно работать в его пользу. Из этого отнюдь не вытекает, будто Бисмарк считал тогда, что данного количества суверенных прав достаточно будет для объединенного государства на все предбудущие времена. Нет, этого Бисмарк не думал. Напротив, он только видел, что в данный момент трудно провести что-либо другое и предоставлял в этом отношении будущему доделать остальное. Он не считал удобным тут же сразу ломать до конца сопротивление отдельных государств и надеялся на то, что само время и естественный ход развития доделают остальное. Конечно, Бисмарк этим именно и доказал, что он был действительно искусным и великим государственным деятелем. Ход дальнейшего развития на деле именно к тому и свелся, что возрастал суверенитет объединенного государства за счет суверенитета отдельных растворившихся в нем частей.
              Таким образом, объединение государств должно трансформироваться в Рейх, потому что…


               Рудольф не дописал глубинную мысль, в камеру вошел небритый Гитлер. Он тут же не слишком скрытно спер из-под подушки Гесса ванильный сухарик, завернутый в тряпочку.
               - Ух ты! Много как накалякал, - одобрительно сказал Гитлер и пробежался взглядом по исписанным листам.
               Рудольф польщенно покашлял.
              - Все Бисмарк, Бисмарк, - с некоторой ревностью проворчал фюрер.
              - Вычеркнуть? – услужливо спросил Гесс.
              - Как можно Бисмарка вычеркнуть? Так и нас потом могут вычеркнуть… Так, Германия, баварцы… Прусофобия. Это понятно. Но Руди! А прусофобы они кто?
              - Кто? – шепотом отозвался Гесс, опускаясь на грубо сколоченный стул.
               - Хм! – Гитлер высокомерно вздернул нос. – Полагаю вместо врагов и прусофобов надо писать демократический мир и… евреи! Понимаешь, Рудольф? Евреи!
                - Как это я не догадался?.. – тихо сказал Гесс.
                - Нельзя, конечно, сваливать развал нашей великой страны только на пропаганду врагов. Там экономка, организация всего нашего хозяйства – дичь. В этой области господствовала совершенно безумная централизация, равнявшаяся прямой опеке над всем государством. Мошенники же пользовались этой ультрацентрализацией для того, чтобы легче сорганизовать свой ультраграбеж.  Прусофобы были… то есть евреи были достаточно умны, чтобы понимать, что бесстыдный грабеж народа неизбежно вызовет известное сопротивление. Пока самих евреев никто не брал прямо за горло, - Гитлер дотянулся и схватил Гесса за кадык. – Вот так за горло. Они  могли и не беспокоиться по поводу растущего недовольства. Но чтобы не допустить и впоследствии до прямого взрыва возмущения, прусофобам… то есть евреям должно было больше всего понравиться именно такое средство, которое направляло недовольство совсем в другую сторону и таким образом давало исход чувству негодования.
                - Отпустите пожалуйста, мой фюрер, - прохрипел Рудольф.

                Гитлер разжал пальцы, подумал немного и пустился в партикулярные воспоминания о том, как его озарила грандиозная идея мрачного антисемитизма. Но тогда в 1918 г. не могло еще быть и речи ни о какой планомерной антисемитской работе, потому что наличествовала уйма препятствий, с которыми приходилось считаться, как только произнесешь первое слово «еврей» (сразу же начинались глупейшие выкрики или аудитория начинала оказывать упорное сопротивление).
             Первые робкие еще попытки показать общественному мнению, кто же является действительным врагом, не приводили почти ни к каким результатам. Только медленно и постепенно дела начинали принимать лучший оборот. 
             Организационные основы, на которых построен был тогдашний антисемитский союз "Schutz und Trutzbund" (оборонительный и наступательный союз), были неправильны.
               Но в тоже время организация эта имела ту заслугу, что она как-никак поставила перед более широкими кругами еврейский вопрос. Только к 1919 году антисемитское движение начинает пускать кое-какие корни. Мы сумели сделать из антисемитизма движущую силу большого народного движения, между тем как до нас эта проблема оставалась достоянием только узко ограниченных кругов крупной и мелкой буржуазии.

               Либеральная буржуазия всегда стремится обскакать нас, фашистов. Вычеркнуть нас из истории! Или того хуже – обсмеять. Кино свое поганое снять, где меня бы Чарли Чаплин играл. Или какой-нибудь (тьфу-тьфу-тьфу) Сергей Мартинсон.

               А в 19 году хитрые евреи стали принимать свои контрмеры. Со сказочной быстротой евреи ухитрились вызвать внутреннюю распрю в самом патриотическом лагере, бросив в этот лагерь факел междоусобного раздора.  В свое время евреи умели в течение многих лет занимать общественное мнение борьбой между федерализмом и унитаризмом. Пока эти два лагеря вели истребительную войну друг против друга, евреи торговали нашей свободой и продавали наше отечество международному капиталу.

               Нет, кассовых чеков я не видел, но все знают, что продавали. Еврейскому международному капиталу. Вероломно, да? Сами себе продавали наше отечество. За дорого!

               А генетика? Вспомни хотя бы тот вред, который приносят евреи, лишая нацию чистоты крови. Вспомните, что избавиться от результатов этого загрязнения крови нашей расы можно будет только в течение столетий, если мы вообще окажемся в силах, когда бы то ни было побороть это зло. 
      
               Вспомни далее, как это разложение нашей расы уничтожает последние арийские ценности немецкого народа. Разрушает скрепы!
              Эту свою гнусную работу евреи проводят совершенно планомерно. Эти черноволосые паразиты совершенно сознательно губят наших молодых светловолосых девушек.

              («Молодые девки сами только в путь дают», - подумал Гесс. Но благоразумно промолчал).

               И это пока наши парни все воюют, воюют… История показала, что немцы больше чем какой-либо другой народ способны вести кровопролитнейшие войны во имя какого-нибудь фантома.
               («Россияне не лучше», - вставил Гесс. Гитлер презрительно посмотрел на товарища, Рудольф сник).


               Не раз и не два благодаря этому народ наш отвлекался от действительно важных проблем, которыми определяются его подлинные судьбы. Пока мы занимались распрями, весь остальной мир поделил между собою свободные территории. Попилили деньги и рабов!

               Мы, национал-социалисты, не можем и не должны проходить мимо этих фактов, а должны уметь делать из них соответствующие выводы.

               (Не пройдем, согласился Гесс. Гитлер недовольно замолчал).


               Фюреру надоело про евреев, была у него еще одна фишка – суверенитет. Никто детально не знает, что это такое, подразумевается, что у государства он непременно должен быть. Определений суверенитета существует не меньше, чем определений термина «цивилизация», то есть великое множество. Самое общее понятие суверенитета, если пытаться его дать, может ограничиться словами о верховенстве воли и прав народа, государства, нации в политических и правовых отношениях с другими субъектами таких отношений.

                «Для нас, национал-социалистов, - сказал Гитлер, -  государство является только формой. Самое же существенное для нас - его содержание, т. е. интересы нации, народа. Отсюда ясно, что с нашей точки зрения суверенным интересам нации подчиняется все остальное. Отсюда ясно также и то, что ни объединенное государство в целом, ни тем более отдельное государство внутри нации не могут быть для нас фетишами.

               Гесс подумал, что слово "суверенитет", появившееся в Средние века в языках Западной Европы, происходит от латинского superamus - превосходство, высшее место, верховенство, причем не в сравнительной, а в превосходной степени, что означает: выше этого нет. Потом слово «суверенитет» получило публично-правовое, властное значение. Барон - суверен в своем феоде. В те времена речь шла о государственном суверенитете, который концентрировался в личности монарха. Король Франции Людовик XIV так и говорил: "Государство - это я".

              - Государство – это мы, - воскликнул Гитлер. – Наше государство –это мы, это для нас! Для национал-социалистов. И этот старый алкаш Руссо Жан-Жак нам не указ. Придумал тоже: суверенитет - высшее, непререкаемое право народа устроить свою жизнь. Да разве может народ сам устроить свою жизнь?

              Кроме того, нелепо в наше время говорить о «государственном суверенитете» таких государств, которые уже ввиду ничтожности своих размеров не могут претендовать на него. И с точки зрения административно-технической и с точки зрения путей сообщения роль отдельных государств все больше падает. При современных путях сообщения и при современной технике расстояние и пространство играют все меньшую и меньшую роль. То, что раньше было государством, ныне представляет собою простую провинцию. То, что ныне является государством, раньше представляло собою континент.


               В будущем самостоятельность отдельных наших государств, по моему мнению, будет лежать в культурно-политической области, а не в чисто государственной. Но и в этом отношении со временем нивелировка усилится. Благодаря все растущей легкости путей сообщения, люди настолько быстро перемешиваются друг с другом, что границы отдельных племен неизбежно все больше и больше стираются, что должно приводить ко все большей и большей общности и культурной жизни.

              Но это потом… а пока национал-социализм принципиально берет себе право навязывать свои принципы всем и вся, не останавливаясь перед границами тех или других отдельных государств. Как церковь не чувствует себя связанной никакими политическими границами, так и национал-социалистическая идея не может останавливаться перед границами отдельных областей Германии.

              Национал-социалистическое учение претендует на то, чтобы определять судьбы всего народа и заново реорганизовать всю его жизнь. Вот почему национал-социалисты не могут считаться с границами, которые созданы не нами. Мы, национал-социалисты будем сами устанавливать границы.

               Гитлер потрепал Гесса по плечу и устремил свой взгляд в зарешетчатое окно, он глядел вдаль и мысленно отодвигал границы все дальше и дальше, загребал все шире и шире, он отчетливо представлял себе триумфальное шествие фашизма по всей планете от Москвы до Буэнос-Айреса и очень этому радовался.