Я не умру вчера. ч. 1, гл. IV
Старец по-прежнему сидел за столом и опять что-то писал. Приподнявшись на кровати, Кирилл поприветствовал старика:
— Давно не виделись! Миссия выполнена, сэр! — широко улыбаясь, сказал он, приложив два пальца к виску, как бы отдавая воинскую честь.
Старик промолчал, продолжая что-то строчить на листе бумаги.
— Скажи, уважаемый, я теперь буду жить здесь, пока мне не исполнится сто двадцать? — снова отшутился Кирилл.
— Ты кричал во сне, — спокойно ответил старец.
— Правда? Наверное, мне снилась налоговая, — продолжая в том же духе, ответил Кирилл.
— Значит, говоришь, выполнил?
— Ну да. Передал, убедил, наставил, так сказать, на путь истинный. Так что все в порядке, — сказал Кирилл, вставая с кровати. — Это было удивительно, отец! Увидеть себя со стороны несмышленым пацаном — зрелище не для слабонервных, доложу я тебе.
— Ты здесь лишь потому, что ничего у тебя не вышло, друг мой. Встретился, наставил, — передразнивая его, отвечал старик. — Но, видимо, не убедил!
— Что значит не убедил? — возмутился Кирилл.
— Ты вскрыл конверт!
— Я ничего не вскрывал! — почти криком ответил Кирилл.
— Да не ты, не ты, а тот Кирилл, десятилетний.
— Ах, ты ж маленький непослушный засранец! — прокричал Кирилл и продолжил, взволнованно жестикулируя, — Ведь все же разжевал и в рот положил. Осталось только проглотить. Растолковал, что дедушка бы очень расстроился, если узнал бы, что он вскрыл конверт раньше положенного срока. Что из-за этого с ним может произойти беда. А он, говнюк, все-таки, значит, вскрыл. Бред какой-то! И что теперь делать? — спросил у старца Кирилл.
—Теперь? А теперь все заново, — спокойно ответил старец.
— То есть?
— То есть ты начнешь все заново. Опять отправишься туда, встретишься с мальчиком и будешь опять объяснять ему, но уже, видимо, как-то по-другому.
— По-другому — это как? На древнеарамейском? — явно нервничая, спросил Кирилл.
— По-другому — это по-другому, — как всегда спокойно ответил ему старик.
— Ну-у-у, я не знаю, что еще можно сказать этому непослушному мальчику, чтобы он потерпел всего-то пятьдесят лет и не торопился совать свой курносый носик туда, куда его совать не следует! Хотя, ты знаешь, я бы, наверное, тоже не стерпел и вскрыл бы этот чертов конверт в тот же день, — намного спокойнее резюмировал Кирилл.
— Вот ты и вскрыл. Не забывай, дружок, что этот, как ты выразился, говнюк, — это ты и есть, только маленький. Такой говнюшонок. Так что придется тебе опять немного попутешествовать, пока не убедишь его не трогать этот дедушкин конверт. Хотя, если тебе чего-то не нравится, — ты только скажи, ведь я могу и не помогать тебе, Кира! — глядя, в глаза своему собеседнику, ответил старец. У Кирилла екнуло сердце. Так называла его Тая.
— Ну я и правда не знаю, — продолжил Кирилл. — Что еще можно сказать, чем можно еще напугать пацана, чтобы он не вскрывал конверт?
— А вот это дельная мысль, — сказал старик.
— Какая мысль? — спросил Кирилл.
— Н-н-напугать! — ответил, заикаясь, старец. — Ты пробовал его убедить, но не пытался напугать. Значит, придется сделать это.
Кирилл задумался и, почесав затылок, спросил сам себя:
— Чем же таким я могу его напугать? Сложно придумать.
— Проще простого! — отвечал старик. — Вспомни, чего ты сам-то боялся в этом возрасте? Вспомни, и все встанет на свои места. Уж лучше тебя этого точно никто не знает! У каждого есть свои скелеты в шкафу, надо только помнить, что они там лежат, и знать, когда и в какой последовательности их оттуда доставать. Доставай свой скелет из семидесятых, может, чего-нибудь и вспомнишь, — продолжал старец.
— Только уж, пожалуйста, доставай нужный!
— Надо подумать! — падая обратно в кровать, пробурчал Кирилл.
— Скажешь, когда будешь готов, я тебе дам отварчику.
— Может, тогда уже завтра?
— Можно и завтра, но лучше сегодня. Ты у меня не один такой.
Кирилл полежал еще с полчаса, прокручивая в голове предстоящее путешествие. Он размышлял, чем будет стращать пацана, чтобы тот не вскрывал конверт, и, наконец, сложив для себя в голове некий пазл, задал старцу давно мучивший его вопрос:
— А как вас зовут? — переходя внезапно со стариком на «вы».
— Можешь называть меня Лукой, — ответил старец.
— А по отчеству?
— Я его не помню, — ответил Лука.
Кирилл медлил. Он еще раздумывал, задавать ли старцу так волнующий его главный вопрос. То, о чем он думал ежесекундно, а именно: что должно стать итогом всех этих манипуляций с перемещениями во времени? Что означают намеки старика о возможности изменить будущее посредством коррекции прошлого, а также его слова о надежде? Можно ли все это трактовать так, что в будущем Тая и Лиза снова будут живы? И если это так, то существует ли возможность как-то ускорить этот процесс? Ради одной такой возможности Кирилл был готов остаться здесь, в Безвременье, навсегда. И наконец, собравшись с мыслями, он спро¬сил:
— Помните, Лука, вы говорили мне о надежде. Вопрос у меня такой: есть ли у меня хоть толика надежды оказаться опять в буду¬щем? — осторожно спросил Кирилл, имея в виду совместное буду¬щее со своими девочками.
— Как же можно оказаться в будущем? Будущего не суще¬ствует! — твердо ответил Лука.
— Как не существует?
— Так! Где ты его видел?
— Как где? — с недоумением спросил Кирилл. — Там, ну там же, с женой, дочерью, переезд, новый дом и все такое… — волнуясь и заикаясь, тараторил он.
— Это все — прошлое, Кирилл. Ты же сам только что вспомнил ту трагедию на переезде, свой новый дом, своих родных. Разве может человек помнить то, что будет? На мой взгляд, ответ очевиден — нет, не может. Он может помнить только то, что было и уже прошло. Потому оно так и называется «прошлым».
— По-вашему, существует только настоящее и прошлое, так что ли?
— Нет, не так. Настоящего тоже нет. Удиви старика, покажи мне его, — ответил Лука.
— Здрасьте, приехали. А тот неоспоримый факт, что мы с вами здесь и сейчас ведем беседу, это как?
— Это тоже прошлое, Кира. Все относительно. Понимаешь ли, твой вопрос и мой ответ на него уже прозвучали, а, стало быть, это уже прошлое. И каждое вылетевшее из наших с тобой уст слово тут же становится прошлым. А настоящее… Настоящее настолько мимолетно, что ощутить его выше наших сил. Даже если ты его заморозишь, то через мгновенье это будет всего лишь кубик льда, и опять-таки с прошлым внутри. Оно непременно сбежит от тебя, и тебе не удастся зафиксировать его, схватить его за ускользающий хвостик. Ты всегда будешь находиться в прошлом, хотя в этот момент думать о нем как о настоящем. И то, что ты помнишь, это все тоже прошлое — и институт, и школа, и охота, и трагедия с твоими девочками. Все! А что там будет в будущем, не знает никто, даже я, друг мой.
Кирилл задумался.
— Если я завтра передам конверт самому себе, значит ли это, что пацан проживет точно такую же жизнь, повторив как под копирку все, что делал я в своей? Вновь вскроет конверт в 2024-м, опять потеряет близких и, бросившись под поезд и закольцевав тем самым историю, опять вернется к вам, сюда? — потускневшим голосом спросил Кирилл.
— Может, да, а может, и нет. Я же только что сказал тебе: что будет в будущем, не знает никто, даже твой покорный слуга. Ты же хочешь все изменить? Тогда надо хотя бы попробовать это сделать. Нельзя приготовить омлет, не разбив яйца. Ты когда-нибудь слышал о таком термине как «Эффект бабочки»?
— Эффект бабочки? Да, слыхал, только он не доказан никем.
— Но и не опровергнут, — ответил старик. — Вот ты и попробуй либо доказать, либо опровергнуть сей феномен. У тебя есть одно неоспоримое преимущество — ты можешь нырнуть в прошлое. А что касается того, что возможно, а что нет, то я отвечу тебе так: дерево не может вырасти на бетонной крыше дома, но оно там растет! Хлипкая травинка вопреки тьме и монолиту асфальта пробивается сквозь его толщу к свету. Можно даже зажечь факел на морской глубине, и он будет там гореть. Многое из того, чего на первый взгляд быть не должно, все-таки иногда происходит. И ты не вешай нос, а верь и надейся.
— То время, куда я опять отправляюсь, это ведь тоже прошлое? — спросил Кирилл
— Определенно.
— Значит, это вчерашний день?
— Можно сказать и так.
— А что будет со мной, со мной теперешним, после того как я передам самому себе письмо? Ведь не может же долгое время существовать двух Кириллов одновременно? Не можем же мы жить параллельной жизнью? Значит, я должен буду умереть вчера?
— Как же ты можешь умереть, Кирилл? Нет, ты доживешь до своих положенных лет. Тебе отмерено никак не меньше шестидесяти одного! А вчера, как ты выразился, ты просто начнешь свою жизнь заново. Но вот сможешь ли ты при этом что-либо изменить, будет известно только в будущем, которого, повторюсь, никто не знает.
— Мне страшно! — сказал Кирилл.
— Что именно страшит тебя?
— Я боюсь исчезнуть навсегда и отовсюду.
— Раньше ты был посмелей, когда бросался под колеса поезда!
— Это было давно, — ответил Кирилл.
— Да нет, Кира! Это было вчера. Я тебе сейчас расскажу одну притчу, — решив хоть немного приободрить приунывшего Кирилла, ответил Лука. — Говорят, что перед впадением в океан река дрожит от страха. Она оглядывается на путь, который прошла с вершин гор, на длинную извилистую дорогу, пересекающую леса и деревни. А впереди она видит океан настолько обширный, что войти туда кажется ей ничем иным как исчезновением. Но другого пути у реки нет. Она должна рискнуть впасть в океан, потому что только тогда исчезнет страх, ибо именно там река узнает, что дело не в исчезновении в океане, а в превращении в этот самый океан.
— Красиво, но непостижимо! Так хочется верить, что все можно вернуть назад! — тихо сказал Кирилл, и у него неожиданно потекли слезы.
— Так ты веришь? — спросил старик.
— Я говорю «хочется».
— Ну раз хочется — верь! — жизнеутверждающе ответил Лука.
— Я готов! — сказал Кирилл отрешенно.
— Ну и ладушки, — ответил старик и протянул Кириллу кружку с отваром.
Кирилл на этот раз не стал торопиться выпивать все снадобье залпом. Маленькими неторопливыми глоточками, смакуя, как бы делал это сомелье, дегустируя редкое вино, он не спеша выпил весь отвар до конца. Зная, что зелье не подействует мгновенно, он еще раз мысленно отполировал детали предстоящего разговора с Кирюшей. Через пару минут веки его сомкнулись, и он опять провалился в сон.
Проснувшись в той же самой конуре в Сокольниках, Кирилл встал с кровати, еще раз осмотрелся и, убедившись, что ничего не изменилось, подошел к окну. Он поглядел сквозь его запыленные стекла на улицу и, увидев метрах в ста на той стороне знакомую каланчу, резко повернулся и направился к двери. Быстро спустившись с третьего этажа, Кирилл вышел на улицу и увидел там знакомую до мелочей вчерашнюю картину. «А может, и сегодняшнюю. Кто его знает, как здесь течет время?» — подумал он.
Мимо него также проехал новенький чешский трамвайчик, навстречу шли те же самые пешеходы в той же самой одежде. Кое-кого он даже приметил в прошлый раз и теперь узнавал их.
На этот раз он дошел до своего дома быстрее обычного и, расположившись, как и в тот раз, напротив въездных ворот, стал ждать мальчика. Через десять минут тот появился. Еще через минуту скрылся за углом дома, а еще через двадцать он уже подъезжал обратно к воротам. Как и в прошлый раз, штанина брюк мальчика опять оказалась между звездочкой и цепью велосипеда, и он плашмя грохнулся на землю. Кирилл быстрым шагом подошел к нему.
— Брюки надо беречь, иначе не напасешься, — заговорил с мальчишкой Кирилл и продолжил вчерашними словами. — Ничего, не расстраивайся, папа с мамой купят новые. Разве ты не знаешь первое правило велосипедиста? Тогда я тебе расскажу о нем. Запомни: перед тем, как сесть на велосипед, обязательно надо заправить правую штанину своих брюк в носок. А если ты не надел носки, можно прищепить штанину прищепкой. Если сделаешь так, как я говорю, с тобой ничего похожего больше не произойдет. Понял?
— Понял, — ответил пацан, направляясь со своим велосипедом во двор. Кирилл окликнул его:
— Погоди, ты кое-что потерял.
Мальчик обернулся. Кирилл, поднимая с тротуара лежавшую конфету, протянул ее пацану со словами:
— Это твое, — и тут же продолжил, — ведь ты Кирилл? Кирилл Зотов?
— Да, а вы кто? Откуда вы меня знаете?
— Я близкий друг твоего дедушки. Ведь ты же помнишь своего дедушку?
— Конечно, помню! — с улыбкой сказал пацан.
— Так вот, я самый-самый его близкий друг, — повторял Кирилл заученные фразы.
— Меня очень долго не было в Москве, но теперь я приехал. И приехал я специально, чтобы вручить тебе от твоего дедушки письмо, которое он написал, когда еще был жив. Ну так вот, — продолжал Кирилл, — дедушка не смог передать его тебе лично, поэтому передал его мне, когда мы виделись с ним последний раз.
— Какое еще письмо?
— А вот это, вот! — ответил ему Кирилл, доставая конверт из внутреннего кармана своего пиджака и показывая его мальчику.
— Только есть одно условие, Кирилл. Дедушка попросил, чтобы ты дал клятву, что не вскроешь конверт сразу, а сделаешь это спустя много-много лет, когда уже станешь примерно таким же, как я. То есть, когда тебе исполнится шестьдесят лет. Я понимаю, что для тебя это звучит странно, но дедушка твой просил передать тебе именно эти его слова и обязательно взять с тебя торжественную клятву, что ты не вскроешь его раньше этого срока. Тебе понятно?
— Мне понятно, — ответил мальчик, — хотя это очень странно. А что в этом письме?
— Я не знаю, Кирилл, что в этом письме, дедушка твой мне об этом ничего не рассказывал. Это ваша с ним большая-пребольшая тайна. И ты как пионер… — Я октябренок, — перебил его пацан.
«Второй раз прокололся», — подумал про себя Кирилл и продолжил уже вслух:
— Прости, конечно же — октябренок. Так вот, ты как октябренок должен хранить эту тайну и дать мне честное октябрятское, что не нарушишь этого слова. Ведь ты знаешь, что октябрята никогда не нарушают своего слова, иначе это уже не октябрята, а так просто мальчишки, и все. А чтобы ты не забывал, здесь на конверте так и написано. Видишь? — Кирилл протянул пацану конверт, который тот начал внимательно изучать, читая написанное.
На конверте была выведена надпись: «Кирилл, ты должен вскрыть это письмо 10 августа 2024 г., когда тебе исполнится шестьдесят лет. Если ты сделаешь это хотя бы на один день раньше, может случиться беда».
— Ну хорошо! — ответил мальчишка.
— Так ты даешь слово? — спросил Кирилл.
— Ладно! Честное октябрятское, — сказал маленький Кирюша и, положив конверт в задний карман брюк, начал поворачивать руль велосипеда в сторону дома.
«Знаю я твое «честное октябрятское», оно ничем не отличается от моего «честного пионерского», — подумал Кирилл про себя, а вслух начал произносить заготовленную еще там, в горнице у старца, речь, поняв, что мальчик уже готов поскорее ретироваться:
— Ты, Кирилл, часто обижаешь животных, я бы даже сказал издеваешься над ними, и это очень прискорбно, — сказал Кирилл-старший назидательным тоном.
— Каких еще животных? — удивленно спросил пацан и побледнел.
— Да взять хотя бы собак и кошек! Ты что, забыл, что вы с Борькой проделывали с бедными кошечками? А ведь это живые существа. Им так же больно, как и вам с Борькой, только они ответить не могут. А вы их били ногами, стреляли по ним из рогаток. Тебе за это должно быть очень стыдно, Кирилл. Слава Богу, что папа и мама пока не знают об этом, — продолжал он, качая головой. — Я думаю, если бы они вдруг узнали, то не только бы сильно огорчились, но и наказали бы тебя по-взрослому!
Пацан оторопел. Он не понимал, откуда этот незнакомец знал о его злоключениях, ведь они с Борькой гоняли этих приблудных кошек в старых расселенных бараках, и были они там одни.
«Неужели Борька рассказал все это первому встречному? Надо будет спросить его. Хотя зачем ему рассказывать об этом кому бы то ни было, его же за это отец непременно высечет? Нет, все равно надо спросить, иначе откуда?» — думал маленький Кирюша, но вслух решил соврать:
— Это не я!
— Ну конечно, сейчас еще скажи, что Борька был там один и рогатки у тебя нет. Нехорошо еще и врать, Кирилл. За это, знаешь, по головке не погладят. А еще я знаю, как вы били стекла. На этот раз уже не с Борькой, а с Алёшей. И били вы эти стекла уже не в пустых бараках, а там, где живут люди. А знаешь ли ты, Кирилл, что одним из запущенных вами камней вы чуть не убили маленькую девочку? Лишь по счастливой случайности тогда камень не попал ей по голове. Ты должен помнить эту историю! Тогда отец девочки еще приходил в ваш двор и искал тех нашкодивших пацанов, которых видели многие соседи. И как потом ты прятался вместе с Алешкой у тебя дома под кроватью, — продолжал Кирилл назидательным тоном.
После этих слов пацану совсем, что называется, поплохело. Он понял, что незнакомец знает о его дурных поступках немало, причем не со слов Борьки или Алеши. Он просто это знал!
— Никому не говорите об этом! Никому! Я вас очень прошу, дедушка, — взмолился Кирюша, и у него навернулись на глаза слезы. — Я больше никогда, никогда не буду обижать животных, обещаю вам! Честное слово! Честное октябрятское! — уже всхлипывая, умолял Кирилла мальчик.
— Вот и ладушки, — сказал Кирилл, поймав себя на мысли, что именно так любит говорить старец. — Ну какой же я тебе дедушка, я дядя. Смотри, ты дал честное октябрятское слово, что не будешь обижать ни одно животное на свете. Помни об этом всегда! А еще ты обещал, Кирилл, что не вскроешь это письмо ни при каких обстоятельствах, пока тебе не исполнится шестьдесят лет. Это ты тоже должен хорошо помнить, иначе все твои похождения станут известны твоим родителям. И последнее на сегодня: спрячь этот конверт подальше и никогда никому его не показывай, ни Борьке, ни Алешке, ни папе с мамой. Никому на свете!
— Клянусь, клянусь! — дважды испуганно повторил пацан и продолжил, — можно я пойду домой?
— Конечно, иди. И про наш разговор тоже никому не рассказывай. Тогда и я никому ничего не расскажу. Окей? — Что? — переспросил мальчишка
— Окей — это по-английски «хорошо».
— Акей, — сказал пацан и побрел со своим велосипедом домой.
И вдруг Кирилл совершенно неожиданно для себя крикнул вдогонку удаляющемуся мальчику:
— Запомни, Кирилл, никогда не обижай тех, кто беспомощен, и тех, кто слабее тебя! — эти слова вылетели у Кирилла спонтанно, как будто его устами говорил кто-то другой. Они не являлись его домашней заготовкой, но именно эта фраза станет судьбоносной и определяющей в его дальнейшей судьбе. Правда, тогда он не придал этой фразе никакого значения, а лишь обиженно пробурчал себе под нос: «Нашел дедушку», — вспомнив, как пацан назвал его только что.
В эту секунду ясное прежде небо заволокло тучами, вокруг все резко потемнело, грянул гром, поднялся необычайно сильный ветер, и на землю обрушился сильный ливень.
— Где-то я уже это видел, — ухмыльнулся Кирилл и не спеша, не скрываясь от дождя, побрел по улице в свою маленькую коморку. Вчера, когда он планировал обсохнуть и погулять по старой Москве, он не задумывался о том, что будет после. Сейчас же он знал почти наверняка, что этот день для него закончится. И где он проснется в следующий раз, и проснется ли вообще, он теперь не знал. Потому что это уже будущее, которого не знал никто.
А Кирюша тем временем, возвратившись с прогулки домой, почти бесшумно затащил велосипед в коридор своей квартиры, намереваясь пройти незамеченным в свою комнату. Прислонив его к стене и тихо прикрыв за собой входную дверь, он снял с себя кеды и на цыпочках пошел по коридору. Прошмыгнув мимо кухни, он отворил дверь и, войдя туда, плотно прикрыл ее за собой. Мать в это время возилась с обедом на кухне и не заметила его прихода. Кирилл стащил с себя штаны с испачканной штаниной и повесил их на вешалку возле своей кровати. Вытащив из заднего кармана торчащий наполовину конверт, он положил его на свой письменный стол. Рядом с ним он водрузил металлическую коробку, которую достал из-под кровати. Мальчик явно еще находился под впечатлением от недавнего разговора с незнакомцем. Он не понимал, откуда тот мог узнать обо всех его художествах, и это пугало его. Мысль о том, что жить теперь придется в постоянном страхе, что тайное в любой момент может стать явным, и о его делишках станет известно родителям и соседям, а, может быть, даже и всей школе, Кириллу показалась ужасной. Закрыв глаза, он вдруг ясно представил себе, как он с опущенной головой стоит утром на школьной линейке лицом к своим одноклассникам, а позади него Елена Петровна, завуч по воспитательной работе, перечисляя все страшные проступки, громко отчитывает его на глазах у всей школы. Рядом стоят вызванные на это аутодафе родители, которые с покрасневшими от стыда лицами укоризненно смотрят ему в глаза. Это была ужасающая картина, которая с каждой минутой обретала все новые и новые краски преимущественно мрачных оттенков. Когда Кирилл решил открыть глаза, эта картина мгновенно исчезла, но страх, который поселился в его сознании, оставался.
Открыв свою заветную коробочку, он бережно положил туда дедушкин конверт, прочитав еще раз надпись на нем. Отныне, помимо большой сине-красной марки с портретом Юрия Гагарина, стеклянной разноцветной немецкой птички — елочной игрушки и двух разных пластинок американской жевательной резинки с надписями «NEVADA» и «BROOKLYN» здесь, в этой коробке, нашел свое пристанище и конверт. На протяжении многих лет эта экспозиция будет не раз подвергаться ротации, но неизменной будет только судьба конверта. Лежать ему предстоит здесь долгих полвека.
— Кирилл, ты где? — раздался голос матери.
Он прогремел как гром среди ясного неба. «Значит, мама увидела велосипед и ботинки», — подумал Кирилл и, лихорадочно закрыв коробку, быстро метнулся с ней под кровать, поглубже запрятав ее там.
— Я здесь! — выползая, громко ответил он матери.
— Иди обедать. Все на столе.
— Сейчас, только помою руки, — ответил Кирилл и, натянув на себя чистые брюки, вышел из комнаты.
Вымыв руки, Кирилл сел за стол. Горячий гороховый суп источал такой аромат, что даже самый искушенный гурман на свете не отказался бы отхлебнуть пару ложек из этой тарелки. Мать Кирилла Наталья была искусным кулинаром, и мальчику всегда нравилось, как та готовит. Она всегда варила этот суп на основе копченой свиной грудинки, и поэтому вкус у него был божественный.
— Твой день рождения мы справим через два дня, в субботу, а то не все гости смогли бы прийти сегодня, — сказала мать Кирилла. — Дядя Гена сегодня на вечернем дежурстве, а тетя Рая с Егоркой приезжают из Сочи как раз в субботу дневным поездом. Так что переоденутся дома — и сразу к нам, за праздничный стол. Да, папа звонил с работы и просил тебе передать, что велосипед — это не единственный подарок на твое десятилетие. Еще один будет в субботу, когда соберутся гости, — и тут мама улыбнулась, ожидая увидеть бурную реакцию своего сына на это известие, но Кирюша сидел хмурый и лишь тихо произнес:
— Хорошо.
— Ты что, не здоров? — спросила его мама, подходя поближе.
— Нет, все нормально.
— Ты какой-то бледный, Кирюша. Что-то случилось?
— Нет, просто устал.
— А почему не ешь? — продолжала она свой допрос.
— Сейчас поем, мам. — сказал мальчик и начал медленно поглощать суп.
Когда он доел, мама немного успокоилась и отнесла его хандру к тому факту, что ребенок расстроился, потому что день рождения, а, соответственно, подарки теперь ждать придется аж до субботы.
— Спасибо, — сказал Кирилл, вставая из-за стола, и поспешил поскорее выйти из кухни.
— На здоровье! — ответила мама, собирая со стола тарелку и приборы.
Кирилл зашел к себе в комнату, залез на кровать с ногами, обнял их и, уперев свой подбородок в колени, задумался. О чем он думал в тот момент, было известно одному Богу и ему, десятилетнему мальчику, которого впереди ждала долгая интересная жизнь. Известно было только то, что в поведении ребенка с этого момента начали происходить какие-то фундаментальные изменения, и видно это было невооруженным глазом.
Свидетельство о публикации №223110901152