Институт. Часть 4. Прыжок веры

Глава 1. Страшная тайна


Первый в новом учебном году поход в Городок пришёлся на субботу, девятое сентября. Поскольку народу прибавилось вдвое, теперь это было гораздо более масштабное предприятие. Крису и Стэфену, к их неописуемому ужасу, поручили приглядывать за третьим и вторым курсами, а Ярви и Финли — за малышнёй. Эва хихикала, Финли ворчал, Ярви стонал и закатывал глаза, но деться им было некуда. Так что они разошлись. Люси, конечно, прилипла к Ярви, а Эва, Мэл, Ланс и близнецы отправились шататься по магазинчикам.

Вокруг было полно людей, визжали малыши, голуби ворковали на крышах, асфальт был усеян пламенеющими листьями, и у Эвы было прекрасное настроение. Она посматривала на их отражения в витринах и не могла удержаться от фырканья, так странно и иначе они все выглядели. Вирдж и Нэт больше не старались казаться совершенно неразличимыми: на носу у Вирдж густо высыпали веснушки, и она страстно их ненавидела, Нэт пытался отращивать бороду, но выглядело это довольно жалко. Мэл стала выше на голову и больше не носила свои бесформенные огромные свитеры, а ещё красила ресницы и выглядела ужасно хорошенькой. Ланс тоже вытянулся, но это сделало его ещё более болезненным и угловатым, чем раньше.

Каждый раз, как Эва видела в витрине отражение его усталого лица, она переставала улыбаться. Она не знала, что за новые тревоги возникли у него на каникулах, ведь они не виделись с самой «Армады». Но среди ребят на этот счёт ходили некие смутные слухи, которых она не хотела ни знать, ни верить им.

Они навестили квартал лудильщиков, зашли повидать Эмму, порылись в подержанных книгах, попримеряли нелепые шапки, пока Мэл выбирала себе платье, и наконец отправились в кафе за мороженым.

Эва решила, что хватит с неё этого затравленного вида и принуждённого смеха. Она пропустила ребят вперёд, а Ланса придержала за рукав.

— Эй, ты чего, ну правда? Ты весь замороженный.

Ланс дрожаще хихикнул.

— Сентябрь нынче холодный.

— Да я же серьёзно, дурак! — рассердилась Эва. — Ты же знаешь, я никому не скажу.

— Не скажешь что?

Она уже набрала воздуху, чтобы выдать что-нибудь уничтожающее, но тут Нэт крикнул им:

— Эй, голубки! Ну мы идём уже? Очередь ведь ждёт!

Ланс изобразил на лице оживление и заторопился к остальным, а Эва, скрипя зубами, пошла следом. Она не собиралась сдаваться так просто.

В кафе было полно народу. Эва заметила среди прочих пятикурсницу Келли Ричардс, которая уминала пиццу в компании Мартина, Хлои и Коры Грин. Хлоя заулыбалась и замахала руками, и Эва махнула в ответ.

— Девчонки, занимайте столик, — предложил Ланс. — А мы за мороженым.

— И мне ещё вафлю с апельсиновым джемом, — крикнула ему вдогонку Вирдж и устремилась в поисках свободных мест в дальний угол. Эва и Мэл, лавируя между ног, стульев и поставленных на пол сумок, двинулись следом.

— Да что с Лансом сегодня такое! — в сердцах проворчала Эва.

Мэл бросила по сторонам быстрый взгляд и ответила так тихо, что Эве пришлось напрячь слух:

— Не знаю, но я слышала в четверг, как О’Фэймур говорил о нём с Лиддсом. Ну они друзья, ты же знаешь?

Эва нетерпеливо кивнула.

— Ну и?

— Ну и, судя по всему, он ввязался в... нехорошую историю.

— В какую историю?

Мэл, не останавливаясь, пожала плечами.

— Вандализм... воровство, не знаю. Или наркотики опять. Правда в скверную.

— Но как? Райт об этом знает?

— Сама у него спроси.

— Тут свободно! — перебила, оглядываясь на них, Вирдж. — Эй, да о чём вы там шепчетесь?

Они расселись вокруг втиснутого в угол столика, подтащив два свободных стула для ребят. Немного погодя из толпы выбрался Нэт с подносом в руках, на котором едва умещались картонные стаканчики. Он выглядел ужасно недовольным.

— Ну и подлюга же всё-таки Ланс, — проворчал он, плюхаясь на стул. — Подожди, говорит, постой вместо меня, я на минуточку... а сам на карачках за стойку и через чёрный ход ломанул...

— Может, у него просто живот схватило, — хихикнула Вирдж, ставя перед собой тарелочку с вафлей.

— Да уж, вид у него такой был, будто срочно припёрло.

Со всех сторон раздавались голоса и смех, из колонок звучала ненавязчивая музыка, ребята как ни в чём не бывало болтали, уписывая мороженое, но Эва чувствовала, как нарастает зловещее предчувствие. Аппетит у неё пропал, и её взгляд то и дело возвращался к порции Ланса, дожидающейся его на столе.

Очевидно, Вирдж думала о том же самом.

— Можно я его съем? — жалобно попросила она. — Уже растаяло почти, всё равно ведь мистер Болящий Живот не придёт.

— Кончай лопать, — со смехом сказал ей Нэт. — Куда в тебя столько лезет?

— А сам-то!

И близнецы принялись собачиться из-за мороженого. Мэл тем временем обеспокоенно посмотрела на Эву.

— Слушай, Эва, расслабься.

Только теперь она заметила, что стискивает в руке пластиковую ложечку, а половина её собственной порции уже превратилась в неаппетитную лужу. Эва поспешно отпустила ложечку и пожала плечами.

— Просто... странно всё.

Вирдж закатила глаза.

— Ой, да брось, ничего ему не сделается! Не живот, так нервы — ушёл в одиночестве поплакать.

— Ага, — подхватил, чавкая, Нэт. — Всю неделю по углам сидит хлюпает.

— Что? — испугалась Эва. — Почему?

— Да так просто, — фыркнула Вирдж. — Слушай, Эва, ну ты же не всерьёз? Ланс — нытик, все знают. Только и ждёт, кто б его пожалел.

— А ты рада стараться, — добавил Нэт.

— Ладно вам, ребята, — хмурясь, вмешалась Мэл. — Откуда мы знаем, а вдруг...

Но Нэт явно был настроен скептически.

— Не смеши мои тапочки, Мэл, — сказал он с полным ртом. — И ты туда же? Слушай, Вирдж, может, мне тоже начать страдать? Вдруг прокатит, и все мной сразу заинтересуются...

На этом месте Эва встала и без лишних слов направилась к выходу.

— Эва! — услышала она за спиной голос Мэл. — Чёрт, обязательно себя как придурку вести?

— Да чего я...

— Заткнись уже! Эва, погоди!

Мэл догнала её, лавируя между столиками. Она выглядела очень расстроенной.

— Эва, ну куда ты, не обращай внимания...

— Всё в норме, — не вполне искренне отозвалась Эва. — Мне просто... позвонить надо.

Мэл поймала её за руку.

— Ну брось... это же ерунда.

— Знаю, — сказала Эва, старательно изображая улыбку. — Да правда, надо Митчу и Линде позвонить, мы договаривались в четыре встретиться.

Видно было, что Мэл ей не поверила, однако оставила её в покое. Зато уже за порогом её догнала Вирдж, красная от смущения.

— Ф-фу, Нэт и правда иногда такой дебил... Это он переобщался с нашими с базы, вот и косит под крутого мужика. Серьёзно, он перегибает палку, извини, Эва.

— Да всё нормально, — сказала Эва с новой улыбкой. — Бывает. Ну... я пойду, увидимся на станции.

И она ретировалась, стараясь идти бодрым, целеустремлённым шагом, пока оставалась в поле зрения Вирдж.

Но на самом деле ей было не до телефона. Она была страшно зла, и обижена, и напугана не на шутку. Да что с ними всеми стало после этих каникул?! Чего они привязались к Лансу? Почему никто не воспринимает его всерьёз, да ещё и сплетни дурацкие распускают... Ничего от них не дождёшься, кроме этих сплетен и тупых шуточек, а ещё друзья, называется! И Ланс тоже хорош. Почему никогда ничего не скажет толком!..

— Эй, Эва!

Она остановилась на углу у книжного и увидела, что её догоняет Ярви.

— Фух! Хоть на минуту от них отвязался, — пропыхтел он, вытирая лоб. — Показал им зал с диафильмами и бесплатным печеньем, это их надолго займёт, надеюсь... А ты куда?

— К телефону, — ответила Эва с краткой заминкой и сунула руки в карманы. — Надо позвонить ребятам, сказать, что я не приду... Ты не видел Ланса?

— Нет, — недоумение на лице Ярви сменилось беспокойством. — А что стряслось?

— Сама не знаю...

— Эй, ребят!

Финли, только что показавшийся из музыкального магазина, рысцой перебежал дорогу, сжимая в руке упаковку сменных струн.

— Спасибо, что подменил, Ярв. Во, гляди! С напылением, а то в прошлый раз за неделю почернели... А ты чего одна, Эва? Где Мэл?

— Они ещё мороженое едят. А я просто... проветриться вышла. Там сегодня народу — не протолкнуться. Ты не видел Ланса?

Финли помотал головой и засунул струны во внутренний карман куртки.

— Ладно, Эва, нам надо к малявкам. Вот прямо чую: мы придём, а они там всё уже по кирпичику разнесли.

— Ясно, — ответила она, в который раз имитируя весёлость. — А я возвращаюсь в Институт, гляну, может, он...

Эва умолкла на полуслове, так как только теперь заметила, что к ним приближаются вразвалочку три типа самого бандитского вида: чёрные кожаные куртки, тёмные очки, бритые черепа. У самого здорового из них был весьма неприятный ожог на щеке. Тот, что был ростом пониже, жевал жвачку.

— Привет, ребятки, — сказал он, широко улыбнувшись. — Не дёргайтесь, мы мирные, детишек не трогаем... без причин. Вот тебя, милашка, — продолжал он, поворачиваясь к Эве с новой беззастенчивой улыбочкой, — мы сегодня видели с Вебером-младшеньким. Я ведь ничего не путаю?

И хотя он стоял в самой расслабленной позе и всячески демонстрировал миролюбие, Эве было страшно до колик. Она понимала, что отпираться бесполезно. Да и в самом деле, что они ей сделают днём, у всех на глазах, когда рядом Финли и Ярви?

Было бы намного, НАМНОГО лучше, если бы здесь был Вэслек. Или Джош. Или ментор Вейсманн. Или если бы у неё был излучатель.

Эва уставилась прямо в тёмные очки и постаралась выглядеть смелой.

— Вы ещё кто?

— Друзья, — отозвался зловещий тип, многозначительно поведя бровями. — Очень старые друзья. Мы с Лансом давненько не виделись, вот прямо забеспокоились даже. Как он там, ничего? А то мы ж его знаем — прожить не может, чтобы не вляпаться в какое-нибудь... опасное...

— Он в порядке, — ответил Ярви с хорошо различимой угрозой. — В полном. Не стоит беспокойства.

Три пары чёрных очков обратились к нему.

— Да? Странно тогда, почему он не пришёл... Мы тут о встрече договорились, понимаешь, — доверительно сообщил главарь троицы Эве. — Ждём, ждём, а его нет... Ну раз такое дело, пойдём тогда. Много чего ещё успеть надо... Окажи услугу, милашка, передай дружище Лансу, что встреча не отменяется, и мы будем его ждать... Передашь?

— Ладно, — выдавила Эва.

— Вот и молодец. Ну, бывайте.

Никто из ребят не говорил ни слова, пока зловещая троица не скрылась за поворотом.

— Это что ещё за хрень, — сквозь зубы процедил Финли, провожая их зло сощуренными глазами. — Что им надо от Ланса?

— Понятия не имею, — ответила Эва, внезапно осознав, что озноб пробирает её до костей. — Но явно всё не так мило, как они говорят...

— Да уж, — угрюмо согласился Ярви. — Видал я таких типов. Им сам чёрт не друг.

— Надо его найти, — сказала Эва, застёгивая куртку. — Я пойду, ребят.

— Давай. Мы бы тоже пошли, но, сама понимаешь, малявки...

Эва возвращалась в Институт в одиночестве, и ей было ужасно не по себе. А особенно — когда, усевшись на свободное место в вагоне, она выглянула в окно и увидела на платформе троих здоровяков в кожаных куртках. Они курили как ни в чём не бывало. Главарь радостно осклабился и сделал ей ручкой, а через мгновение электричка с шипением поползла вперёд. Но хотя станция уже скрылась из глаз, до самого Института Эва сидела как на иголках.

Первым делом она побежала искать Ланса. В гостиной его не оказалось, дверь в его комнату была заперта, и на стук никто не ответил. Ребята из Городка ещё не вернулись, и в коридорах было тихо и пусто, только сегодня эта тишина казалась Эве очень зловещей.

Ланс отыскался в библиотеке. Он сидел, обложившись книгами и вперившись остекленелым взглядом в учебник, совсем как год назад, когда у него тоже были проблемы, о которых он не желал рассказывать. Лицо у него было несчастное, а глаза красные, как от бессонных ночей.

Или от слёз.

Или от того и другого сразу.

Эва хлопнула его по плечу, и Ланс подскочил на стуле.

— Отколовшимся привет. Зря ты не остался — твоё мороженое слопала Вирдж.

Ланс робко улыбнулся.

— Я... вспомнил... тут завтра Дерк, а я... не написал ещё...

— Спешу тебе сообщить, что завтра воскресенье, — без особенной нежности оборвала его Эва. — А теперь давай всерьёз, Ланс. Какого чёрта происходит?

Взгляд Ланса беспомощно заметался по сторонам. Он отложил учебник — по прогнозированию, за прошлый курс, раскрыл его наугад, наверное — и пододвинул к большой стопе книг.

— Я... извини. Знаю, надо было предупредить, но я... внезапно вспомнил. У меня жуткие долги по... по...

— Кончай уже, — попросила Эва серьёзно, глядя на него сверху вниз. — Нет у тебя никаких жутких долгов. Лучше скажи как есть, и мы тебе поможем.

Ланс улыбнулся с видом человека, загнанного в угол.

— Поможете?.. Нет, всё в порядке. Я подтянусь... чтобы Райт не бесился зря... а то я правда скатился...

— Ланс! — рявкнула Эва так грозно, что он вздрогнул и задел локтем стопу учебников, которые грохнулись со стола. — Слушай, тебе незачем врать. Мы же друзья! Чего ты боишься? Чего ты сегодня так испугался, что сбежал и прячешься здесь?

— Я не... мне надо идти. Извини.

Ланс вскочил, лихорадочно сгрёб книги в охапку и свалил кучей на библиотекарский стол. Повернулся было, чтобы поднять те, которые упали, но Эва решительно преградила ему дорогу.

— Хватит тебе бегать! Мы хотим помочь тебе! Просто объясни, в чём дело?

Видя, что она не собирается отступать, Ланс обогнул стол с другой стороны и стремительно зашагал к выходу. Эва, чертыхнувшись, бросилась за ним.

— Что это за история, в которую ты впутался? Это связано с твоим прошлым? Райт об этом знает?

Она ухватила Ланса за рукав, но тот вырвал руку с неожиданной яростью и заорал с перекосившимся лицом:

— Это его не касается, это никого не касается, отвалите от меня, оставьте МЕНЯ В ПОКОЕ!

И он зашагал дальше. Но Эва уже слышала эти речи — в тот раз, как Райт и Мэтт угодили в Перепутье и чудом избежали смерти. Взбешённая, она догнала Ланса, схватила за плечо и развернула к себе с такой силой, что он налетел на стол.

— Ещё как касается! По крайней мере, эти бритоголовые так считают, которые охотятся за тобой!

Ланс побелел на глазах. Его шок был так силён, что Эва даже слегка пожалела о своих словах.

— Ты... Они...

— Да, мы их видели, и они с нами заговорили — со мной, Ярви и Финли. Велели передать тебе, что ваша встреча не отменяется. Что за встреча? Чего они от тебя хотят?

Но Ланс не ответил. Он опустился на пол, уткнулся лбом в колени и заплакал.

На это Эва не рассчитывала. Ужасно смущённая, не уверенная, что теперь делать, она села на пол рядом с Лансом и обняла его. И следующие минут десять Ланс форменно рыдал у неё на плече, вздрагивая как в конвульсиях. Только теперь Эва заметила, какие ледяные у него руки, и насколько он стал тощим, и как давно он не мыл волосы. Но она старалась сохранять спокойствие и гладила Ланса по костлявому плечу, пока он наконец не успокоился и сел, прислонившись затылком к столу.

Снова воцарилась гулкая тишина, только теперь Эва услышала вдали призрачные голоса.

— Наши, наверное, из Городка вернулись, — сказала она вслух. — Что это за угрозы, Ланс? Что они тебя заставляют делать? Почему ты не расскажешь об этом О’Фэймуру? Поче...

Но Ланс отчаянно замотал головой.

— Нет, пожалуйста, не говори никому, что я... Пожалуйста, Эва, не рассказывай, пожалуйста, я тебя прошу, пообещай мне!.. Ты не расскажешь? Если кто-нибудь узнает... если станет известно, что я рассказал... Эва, пожалуйста!

Он был напуган настолько, что Эва не решилась спорить.

— Ладно, — сказала она, хотя и с неохотой. — Не будем говорить менторам. Но как же Ярви и Финли? Мы твои друзья, вместе мы бы придумали что-нибудь...

— Эва, пожалуйста!

— Ладно, ладно, никому не скажем. Даю слово, — она подняла мизинец, и Ланс слабо улыбнулся в ответ.

После ужина Финли и Ярви встретились с Эвой в углу гостиной. В ней было полно занятых настольной игрой первокурсников, и гвалт стоял страшный — самое время, чтобы секретничать.

— Еле отвязался, — пропыхтел Ярви, делая большие глаза и тыча пальцем через плечо в сторону малявок. — Они просто дикари. Ну что, говорила с Лансом? Мы его видели, выглядит бледно.

— Говорила. Что толку! Скажите лучше, вы об этом уже рассказывали кому-нибудь?

Ярви молча поднял брови, а Финли постучал по лбу.

— Мы что, совсем бараны, что ли? Нет, конечно.

— Это хорошо. Ланс просит, чтобы мы никому не рассказывали...

— Ясное дело, просит он...

— ...и я пообещала.

Они оба вытаращились на неё.

— Ты что, совсем?

— Вы бы его видели, — воскликнула она, чувствуя себя несчастной. — Он ужасно напуган и... не в себе.

— Так мы ОБЯЗАНЫ сказать кому-нибудь! Это же очень серьёзно!

— А вам не приходит в голову, что если они узнают, что он проговорился, то... сделают что-нибудь?

— Им ещё добраться до него надо, — возразил было Ярви, но Эва перебила его:

— Они и так уже добрались. Знают всё, что хотят.

Финли выглядел уже не так уверенно, но Ярви сделал решительный жест.

— Как хочешь, Эва, но я считаю, мы должны поговорить с О’Фэймуром.

— Я пообещала! — воскликнула она с жаром. — А если после этого Ланс совсем нам доверять перестанет? Мы же тогда ничего от него не добьёмся!

— Тоже верно, — без большой твёрдости поддержал её Финли, но Ярви стоял на своём:

— Райту мы должны сказать.

— Мы не можем! Я же пообещала!

— И очень глупо. Лансу может грозить опасность!

— Вот именно! А если он не сможет нам доверять...

— Да причём тут доверие, — рявкнул Ярви, — если они могут убить его!

Произнесённые вслух, эти слова сразу охладили их пыл. Все трое умолкли и, переводя дыхание, какое-то время следили за вознёй малышей. Настольная игра была отложена в сторону. Пара девчонок теперь с неподдельным энтузиазмом лупила друг друга мягкими мечами, а в дальнем углу гостиной группа первокурсников по очереди училась управлять монопедом.

Монопед был случайным и не вполне серьёзным изобретением Эрика. Какая-то горькая ирония была в том, что именно эта бесполезная штуковина пережила нападение и морозы с оттепелью, и теперь малявки просто обожали её, и никто из них не знал ничего об Эрике.

Можно подумать, МЫ что-то знали об Эрике, против воли пришло Эве в голову. Ей хотелось плакать, и вся её решимость иссякла.

Ярви, судя по его виду, думал о том же.

— Ладно, — сказал он, скрепя сердце, и убрал волосы со лба. — Не будем никому говорить пока... Но за Лансом следим в оба. И как только объявится Райт, я всё ему расскажу.


*  *  *
На этот раз их ждал богатый на спортивные события учебный год. В первых числах октября должен был открыться волейбольный сезон, к которому Мэл, как капитан команды, готовилась как одержимая; в ноябре намечался первый поединок турнира по фехтованию среди старших и средних школ Центра и Периферии; а на первой же в семестре тренировке инструктор Сиат, с видом небывало серьёзным, сообщил им, что в декабре состоятся соревнования по борьбе, и их противником, по жребию, стал лицей Учёного городка Университета ФОЛИ. Сиат заявил, что для победы потребуются старания от каждого из них, и, увы, с тех пор тренировки по борьбе стали для Эвы сущей пыткой. А бросить борьбу она не могла — во-первых, потому что это был лишний повод быть рядом с Лансом, а во-вторых, потому что команда у них, хотя и пополнилась Виктором Энвери, Келли Ричардс, Вилли Ньюмайером и тройкой первокурсников, которые пока ничего не умели, была всё равно крошечная. Таким образом, два вечера в неделю — вторничный и пятничный — проходили у Эвы в тренировках до полного изнеможения, не оставляя лишнего времени даже на уроки.

С уроками же, как вежливо, но без прикрас напомнил ей в первую пятницу сентября ментор Вейсманн, дела у Эвы обстояли неважно. От дополнительных по компьютерным технологиям было не отвертеться, а вечерняя защита сознания и ОРС сожрали ещё один свободный вечер. В итоге, хоть она и пообещала заниматься усерднее, из этого мало что выходило.

Прошёл в невыносимой усталости и вечер пятницы пятнадцатого сентября, и, явившись наутро впервые за очень долгое время на «Навигатор», Эва позорно провалилась.

Этот разгромный результат привёл её в настоящее отчаяние. Она, конечно, знала, что подрастеряла навыки без тренировок, но не ожидала, что ТАК сильно. Линда, Митч и Руди пытались утешить её, говоря, что это естественно и что стоит только возобновить регулярные тренировки, и она скоро вернётся в форму и всё наработает. Эва была благодарна им за поддержку, но не могла побороть страшное, сокрушительное, пронзительное чувство, что всё испортила, всё разрушила собственными руками. Что толку стараться, если потом опять случится что-нибудь непредвиденное, и всё, ради чего она борется, рухнет снова? Сколько бы она ни старалась наверстать упущенное время, она только и будет что вечно топтаться на месте, и ей никогда не догнать ребят, которые упорно идут вперёд.

А больнее всего было думать о том, как сильно Вэслек в ней ошибся.

Скорее из чувства долга Эва не желала забрасывать гонки, но теперь они совсем не приносили удовольствия. Тем не менее Линда взяла с неё слово на воскресной тренировке лиги быть, и она пообещала, хоть и с тяжёлым сердцем, потому что домашние задания на понедельник пришлось бы в этом случае делать всю ночь.


*  *  *
Конечно же, наутро она проспала.

Проклиная свою рассеянность, Эва в спешном порядке натянула одежду и выскочила из комнаты, даже не причесавшись. В коридоре она столкнулась с Мэл.

— Ты куда, Эва? — спросила та со смехом.

— На стадион! — крикнула Эва, не останавливаясь. — Я опаздываю!

— Не задерживайся там допоздна! — крикнула в ответ Мэл. — У нас после обеда гости!

Но на расспросы не было времени.

Эва кое-как умылась, забрызгав водой всю футболку, а в столовую влетела, когда там уже было совсем пусто, только Ланс — дежурный — собирал со стола грязные тарелки. Он был не менее растрёпанный, чем она, и ещё бледен, как привидение, однако выдавил улыбку и сказал:

— Доброе утро.

— Доброе.

Эву охватил краткий, но болезненный приступ жалости и вины. За всеми этими тренировками, заданиями, треволнениями с того дня в библиотеке они с Лансом и не говорили толком.

— Вид невесёлый, — отважилась заметить она. — Как дела?

Ланс хмыкнул.

— Спроси у О’Фэймура. Куда-то спешишь?

— Уже почти опоздала! Обещала к ребятам съездить на «Навигатор». Совсем забыла трассу... Слушай, из еды ничего не осталось?

— Я тебе заверну с собой бутербродов, — кивнул Ланс и понёс тарелки на кухню, а Эва прихватила ещё четыре кружки и двинулась следом.

— Спасибо! Ты настоящий друг. А что за гостей сегодня ждут, ты не в курсе?

— Неа.

Ланс поставил тарелки в мойку, сложил в бумажный пакет четыре бутерброда и добавил к ним коробочку сока.

— Держи. Ты ведь из тех извращенцев, которые любят томатный?

Эва хихикнула.

— Кто бы говорил!

— Это хитрый план. Выхлебаем все запасы на троих с Лиддсом.

На самом деле, это было недалеко от истины: кроме Лиддса их страсти к томатному соку никто не разделял.

— А можно мне посмотреть, как ты гоняешься? — спросил Ланс неожиданно.

Эва, которая рассовывала по карманам сок и бутерброды, даже растерялась на секунду.

— Конечно! Но... ты уверен, что тебе не опасно в Городок?

— А я знаю хорошие тропинки. Я приду, только прибираться закончу...

Эва махнула ему и помчалась к гаражу. В два прыжка миновала крыльцо, на ходу потрепала Лаки, который увязался за ней с радостным лаем.

— Прости, некогда. Потом поиграем.

Она вскочила на глайдер, нацепила шлем и выжала на полную, пожалев мимоходом, что надела джинсовку, а не гоночную куртку. Сентябрьское солнышко она явно переоценила.

К тому времени, как мимо замелькали окраины Городка, Эва опаздывала так, что решила срезать через бывший транспортный туннель, что делать не любила. Он стоял закрытый уже много лет, ветшая и становясь всё опаснее, и им мало кто пользовался. Редкие лампы давали тусклый свет, а по сторонам там и сям зияли обвалы или громоздились кучи мусора и обломков, так что надо было смотреть в оба.

Вот тогда-то она и заметила глайдеры. Их было четыре, и они стояли у стены.

Эва затормозила прежде, чем поняла, что именно её насторожило. Это были не брошенные ржавые вёдра с гайками, а хорошие машины. Один из них она узнала безошибочно: это был «Скаут» Этана.

Эва машинально заглушила мотор, чувствуя, как сжимается сердце. Да, Этан был той ещё тварью, но о своём глайдере он всегда заботился. Пылинки с него сдувал. Но теперь языки огня со «Скаута» пооблезли, на корпусе пестрели грязные брызги, а на одном боку красовалась царапина. Брошенный здесь, между грудой бетонных обломков и большой лужей, он выглядел жалко.

Этан в жизни не бросил бы свой «Скаут» с такой небрежностью. А вдруг он влип в неприятности?

Справедливости ради стоит сказать, что Эва колебалась. Неприятности? Ну и отлично. Уж он-то их заслужил. Но потом она поставила Вишенку у противоположной стены и осторожно двинулась вперёд по гулкому туннелю.

Она не сделала и десяти шагов, как вздрогнула, услышав впереди грубый хохот и улюлюканье.

Следуя на звук, Эва свернула и оказалась в боковом проходе, который заканчивался завалом. Мрак разгоняли две мигающие промышленные лампы в решётках, а ещё огоньки спичек и зажигалки. Она увидела компанию из пятерых парней и девчонки, и в одном из них по гнусному глумливому смеху узнала Этана.

Этот же смех подсказывал, что если кто-то здесь и угодил в неприятности, то точно не эти шестеро. И правда — у стены скорчился какой-то бродяга. Он был одет, насколько Эва могла разглядеть, во что-то вроде очень грязного серого спортивного костюма, и у него были такие длинные и спутанные волосы, что лица совершенно не видно.

С первого взгляда было ясно, что он или пьян, или не в себе. Он не говорил, а только рычал и скулил, как пёс, и что было сил вжимался в стену. Кто-то из шестерых чиркнул спичкой и ткнул ей в бродягу. Тот издал невнятный, но полный не нуждавшегося в словах вопль ужаса и шарахнулся прочь, заслоняясь руками от огонька. Подростки заржали как ненормальные, будто в жизни не видели ничего смешнее.

Эва почувствовала, как кровь бросается в голову и как руки сжимаются в кулаки.

— Отстаньте от него, — сказала она не очень громко, но её голос усилился эхом.

Гнусное ржание оборвалось, и подростки оглянулись на неё. Не знакомые ей парни расплылись в ухмылках, а тот, со спичечным коробком, похабно присвистнул. Но Этан и девчонка — ей оказалась Сью — выглядели скорее раздосадованными.

— Кой хрен тебя принёс, — процедил Этан, буравя её полным злобы взглядом. — Достала соваться в наши дела, вали отсюда.

— Сам вали.

— Может, она поучаствовать хочет, а, Этан? — гоготнул парень с зализанными назад волосами и ткнул в бродягу зажигалкой. Тот заскрипел зубами, пытаясь отодвинуться от пламени как можно дальше. Эва различила за чёрными космами блеск глаз.

— Эй, отстань от него, я сказала!

— А то что ты сделаешь? — на один бок ухмыльнулся Этан. — Где сегодня твой большой братик?

— На стадионе ждёт, — ледяным тоном солгала Эва, глядя Этану прямо в лицо и с удовлетворением наблюдая, как ухмылка сползает с него.

— Мы тебя не трогаем, ясно? — кисло сказала Сью. — Что ты к нам привязалась?

— ХВАТИТ его мучить, говорю! Что он вам сделал?

— Да он больной на голову, — хохотнул парень с зажигалкой. — Ты посмотри на него — здоровый бугай, а тупой, ну полный придурок! И огня боится...

— Типа пещерный человек, круто, да?

— Или что? — хмыкнул Этан. — Он тебе дружков ненормальных напоминает?

Но прежде, чем она успела придумать достойную колкость в ответ, один из парней с гиенским взвизгиванием чиркнул последней спичкой, поджёг пустой коробок и бросил в бродягу. Бедняга заметался и с коротким вскриком страха и ярости выпрямился во весь рост, прижавшись к стене.

Эве сделалось не по себе, потому что оказалось, что он очень высокий. На голову выше Вэслека, не меньше. Только вот остальных, похоже, это не слишком беспокоило. Неугомонный отморозок с зализанными волосами, стоящий к Эве ближе всего, снова щёлкнул зажигалкой и замахал ей у бродяги перед лицом, цокая языком и улюлюкая, будто с животным. Эва в четыре широких шага преодолела разделяющее их расстояние и схватила его за руку.

— Хватит, не зли его, дебил!.. — а потом она увидела в свете зажигалки два горящих глаза и оскаленные зубы и успела прошептать только: — Ох, твою мать...

В следующий миг на них двоих обрушился мощнейший удар. Эва грохнулась на бетон с такой силой, что сбила дыхание. Перед глазами поплыли зелёные круги, а все звуки вокруг — визг, топот, вопли, многократно усиленные эхом — смешались.

— Дэн! Дэн! — визжал один голос.

— Он мне руку сломал! — истерически скулил второй. — Господи, у меня рука сломана, ох нет, моя рука!..

— Заткнись, понял! Поднимайте его, чего встали!

— А с этой девчонкой что?

— Мне кажется, у неё судороги или что... — проговорил самый близкий из голосов, дрожащий от паники. — Чё-ёрт! Этот бомжара её убил! Он её убил, Этан! Смотри, сколько крови!..

— Этан, что нам делать?

— Валим... быстро, я сказал!

Зелёные круги перед глазами прошли не скоро. К тому времени, как Эва отдышалась, рядом уже никого не было. Она упала прямо в лужу, и вся спина промокла насквозь. Она с тоской подумала о Лансовых бутербродах, которые сунула в задние карманы джинсов и которые теперь наверняка превратились в несъедобную кашу, и кое-как встала. Ощупала голову и руки. Вроде бы целы. Вокруг было тихо и пусто, только лампы трещали.

— Псих чёртов, — сердито проворчала Эва в пустоту и заковыляла к Вишенке. — Да чтоб тебя... чтобы ты... вот не было печали...

По крайней мере Вишенка была на месте, и на пути к «Навигатору» больше никаких препятствий не встретилось.

Когда она приехала на стадион, тренировка была уже в самом разгаре, и расспросы ребятам пришлось отложить на потом. Однако когда спустя полтора часа они свернули с трека и заглушили моторы, первым, что сказала Линда, едва сняла шлем, было:

— Мы тебя за час до тренировки ждали! Обещала же не опаздывать!

Эва замялась с ответом. Как ни начни, история с Этаном и бродягой звучала нелепо до дикости. К тому же, ей было бы неприятно, если бы ребятам показалось, что она оправдывается.

К счастью, Руди первым заподозрил неладное:

— Что-нибудь случилось? У тебя такое лицо...

Линда вдруг ойкнула.

— Это что? Это же не... ведь не... кровь?

Эва, проследив за её взглядом, посмотрела на свою джинсовку и обнаружила, что из-под неё расплывается по футболке красное пятно.

На мгновение она даже испугалась, но потом распахнула джинсовку и вытащила из внутреннего кармана сплющенную коробочку из-под томатного сока. На мгновение все четверо уставились на неё, а потом покатились со смеху.

Когда веселье поутихло, они отправились в туалет, где Эва оккупировала раковину, пытаясь привести себя в порядок с помощью воды и бумажных полотенец (толку, впрочем, от этого было мало). Попутно она выложила ребятам всю историю целиком.

— Ни про какого особенного психа у нас не слышно, — сказал, болтая в воздухе ногами, взгромоздившийся на подоконник Митч. — Может, правда просто бродяга. Их тут знаешь сколько? Это из-за Рухляди. И из-за войны.

— Из-за войны?

— Ну да. Большинство из них ведь беженцы. Их потому и не ловят.

— Видимо, Этан правда во все тяжкие пустился, если цепляется к таким, — тихо сказала Линда, теребя конец косы.

— Во все тяжкие?

— Ну да. Он бросил гоняться, ты не знала? — Руди печально вздохнул. — Всё лето его на стадионе не видели.

— Он, конечно, та ещё свинья, — подхватил Митч. — Но раньше... раньше у него хоть какие-то границы были, понимаешь? Мы, когда таскались с ним, много творили всякой ерунды, которой нечего гордиться. Он любил задираться, но чтобы драться всерьёз или калечить кого-нибудь... А теперь связался с этим сбродом.

К обеду Эва вернулась в Институт. Застыла, уставившись на три мотоцикла и глайдер, очутившиеся в гараже как по волшебству. Байк Кэт она узнала с первого взгляда, а вот второй, рядом с ним — тоже узнала, только... не может ведь быть?..

Она повесила шлем на руль и со всех ног помчалась к жилому корпусу. Уже с улицы было слышно, что в гостиной полно вопящего и смеющегося народу.

На пороге она столкнулась с Вирдж.

— Ну наконец-то! Мы тебя ждём-ждём... А Ланс разве не с тобой?

— Нет, а должен быть?

— Он всем сказал, что поехал на «Навигатор». Вот подлюга...

У Эвы похолодело в животе от дурного предчувствия — но тут поверх плеча Вирдж она увидела Нэша. И все тревоги тут же вылетели у неё из головы. Она завопила и бросилась его обнимать, и даже не сразу заметила, что помимо Нэша в гостиной сидят Джесси, Мэтт, Мириам, Кэт, Трой и Алан.

Всем хотелось так о многом рассказать и так о многом расспросить, что два часа пролетели в мгновение ока, а потом Алан поднял глаза на каминные часы и со вздохом отставил кофейную чашку в сторону.

— Ой нет, — сразу расстроилась Люси, — только не говорите, что вам уже пора.

— Что поделаешь, Кудряшка, — сказал Нэш, взлохматив ей волосы. — Мы тут и так гостеприимством злоупотребляем.

— Да мы... — раздулась от негодования Люси, но Алан объяснил:

— Нэш имеет в виду, Эллиэрт не слишком доволен, что мы здесь, и у него есть на то причины, учитывая... ваше нынешнее положение.

— А какое у нас положение? — полюбопытствовала Клэр Стоддард.

Крис закатил глаза.

— Ну как же, мы ведь теперь элитная школа, а не притон для фриков...

— Началось, — в голос проворчали близнецы, и все рассмеялись.

Гостей провожали до портала у Покосившейся Вышки большой и весьма шумной толпой. Люси в конце концов отвоевала всё внимание Нэша, и Эва, отстав на несколько шагов, пошла между Мэттом и Джесси.

— Что это с твоей одеждой? — спросила Джесси обеспокоенным тоном, и Эва заулыбалась.

— Томатный сок. Да нет, правда! И ещё я упала в лужу... Где, кстати, Райт с Джуди? У нас тут столько дурацких историй накопилось — они оценили бы.

Джесси и Мэтт обменялись взглядами, и Мэтт ответил, с осторожностью выбирая слова:

— Они, по-моему, не настроены на семейные визиты. Как только узнали, куда мы едем, сразу изобрели себе по пачке неотложных дел.

— Случилось что-нибудь? — обеспокоилась Эва.

— Нет, — ответил Мэтт и поправил очки. — Кажется.

— Надеюсь, — печально добавила Джесси.

— Они не особо разговаривают об этом.

— Вообще почти не разговаривают. Только орут друг на друга, а потом дуются.

— Это же Джуди! — рассмеялась Эва. — Она всегда такая.

— Это не Джуди, а Райт. Мы думаем, что у него... проблемы.

На этот раз отмахнуться от тревоги не получилось.

— Какие?

Ребята обменялись ещё одним долгим взглядом.

— Он не говорит, — покачала головой Джесси. — Только злится, если расспрашивать.

— Жалко, что он не пришёл. Может, они с Лансом поговорили бы...

— С Лансом? — насторожился Мэтт.

— У него та же история. Может... — но тут Эва заметила, что Мэтт выглядит встревоженным не на шутку, и, запоздало осознав, что чуть было не проболталась, дала задний ход: — Может, в учёбе просто завал.

Но её беспечный тон никого не обманул. Мэтт медленно кивнул в ответ и не стал допытываться, но до самого портала хмурился.

— Эй, Эва, — окликнул её Крис на обратном пути. — Ты ведь с нами?

— Куда?

— На «Ночь призыва» в кино. Школа, мертвяки, тупые подростки — что может быть лучше вечером в воскресенье?

— Точно, — с энтузиазмом подхватил Финли. — Не испугаемся, так хоть поржём.

— Дайте мне пять минут переодеться, идёт?

— Зачем? Кровавая футболка в тему...

Эва переоделась в сухие джинсы и свитер, по пути забросила скомканную грязную одежду в прачечную и догнала остальных у стадиона. С ним пошли Крис, Стэфен, близнецы, Финли, Мэл и Джеймс Брест. А на станции в Городке, выходя из вагона, они столкнулись с Лансом. Ланс побледнел, потупился и принялся бормотать извинения, но Эва не стала слушать, а просто взяла его за руку и потащила вместе со всеми. Нэт ехидно ухмыльнулся, а Ланс упёрся было, но потом сдался и покорно поплёлся за Эвой. Пальцы у него были ледяные.

Отстояв коротенькую очередь за билетами, они пробрались на один из верхних рядов. Ланс уселся с краю, Эва рядом с ним, а по другую сторону Вирдж и Нэт. Скептик Финли оказался прав: фильм был не особенно страшным, но в паре моментов Эва даже вздрогнула. Что касается Ланса, то после первого же внезапно возникшего на экране призрака он потихоньку поднялся с сиденья.

— Эй! Ты чего? — прошипела Эва.

Ланс наклонился к ней с виноватой улыбкой.

— Ненавижу ужастики. Я схожу за попкорном, ладно? Он меня успокаивает. Тебе какой, сырный или карамельный?

— Какой хочешь. У нас же вкусы совпадают.

Ланс беззвучно рассмеялся и выскользнул за дверь. Вирдж ткнула Эву локтем и издевательски сложила губы трубочкой. Эва в ответ стукнула её флаером по голове.

Через десять минут она начала волноваться, через двадцать перестала обращать внимание на экран, а через полчаса, убедившись, что Вирдж самозабвенно визжит от испуга и веселья, уткнувшись брату в плечо, Эва отправилась искать Ланса.

Дверь закрылась у неё за спиной, и потусторонние звуки, рёв и вопли сразу отдалились. После тёмного зрительного зала коридор казался ярким и нереальным. Эва будто сама очутилась в фильме среди всех этих мягко гудящих ламп и афиш на стенах.

В коридоре не было ни души. В пустом кафетерии лишь официантка в бейсболке сидела, закинув ноги на стойку, и листала журнал, периодически надувая пузыри из розовой жвачки. Эва свернула к туалетам и швырнула свой скомканный флаер в урну.

В этот миг ей послышался всхлип.

У Эвы застучало сердце. Она оглянулась по сторонам и мягко толкнула дверь в мужской туалет.

Лампа здесь мигала и щёлкала. Ланс сидел на полу в углу у раковины, обхватив себя за плечи. Он неудержимо всхлипывал и дрожал, но не плакал, и Эва поняла, что он до смерти напуган. И, очевидно, не на пустом месте: по его лицу была размазана кровь, губы разбиты, нос распух.

— Ланс! Ты что? Что случилось? — воскликнула Эва, приседая рядом на корточки.

Глаза у Ланса забегали.

— Я их не знаю... правда... ни разу его не видел... н-наркоман, точно, я знаю, как их отличить...

— Ланс, — перебила Эва его бессвязный лепет, — хорош чушь нести, а?

— ...просил у меня денег, а потом... съездил по носу... я ничего не успел...

— Я знаю, что ты врёшь, — тихо сказала Эва, поймав его взгляд. — Кто это был? Опять те, которые в прошлый раз?

Ланс бешено замотал головой.

— Пожалуйста, не рассказывай никому...

Тут хлопнула дверь в женском туалете, и они оба вздрогнули.

— Ладно, — быстро согласилась Эва, — тогда давай смоем всю эту кровищу, а то вопросов будет...

Она твёрдой рукой усадила Ланса на крышку ближайшего унитаза, оторвала ворох бумажных полотенец и принялась вытирать кровь. Ей почти удалось привести Ланса в приличный вид, как вдруг они услышали в коридоре приближающиеся шаги, а миг спустя — скрип медленно открывающейся двери.

Не успев задуматься, Эва заперла дверцу кабинки, и они с Лансом проворно взобрались на скользкий унитаз. Эва похолодела, заметив на полу окровавленные полотенца, потянулась поднять их — и, конечно, свалилась бы, если бы Ланс не держал её за талию.

Они стояли на унитазе, не дыша, — Ланс держал Эву, Эва полотенца, и оба с ужасом прислушивались к тяжёлым медленным шагам. Вот, скрипнув, открылась дверца первой кабинки, потом ещё шаг — и вторая... Перед глазами у Эвы стоял тот сумасшедший очумелый бродяга, и бритоголовые мучители Ланса, и все киношные маньяки разом, и сердце у неё ушло в пятки.

Шаги замерли за тонкой дверцей, за этим последовала пауза, затем мягкий толчок и не менее мягкий стук. Может, получится удрать через перегородку между кабинками, лихорадочно подумала Эва, но стоило ей пошевелиться, как кеды заскользили по фаянсу, и скомканные полотенца посыпались на пол.

Хрупкая дверца сотряслась от такого удара, что они оба обмерли, а потом загробный голос протянул:

— Я зна-аю, что вы здесь.

— Вирдж! — выдохнули они хором, и она разразилась диким хохотом.

— Я ТАК И ЗНАЛА!!

И умчалась с торжествующими воплями.

Ланс и Эва посмотрели друг на друга и принялись хохотать как сумасшедшие.

— Господи, — сказал Ланс, спрыгивая с унитаза. — Я из-за неё чуть не поседел!

— А ты представляешь, что она подумала? — отозвалась Эва, выкидывая окровавленные полотенца в мусорную корзину.

— Ты бы сама что подумала на её месте?

Эва представила и пришла в настоящий ужас.

— Мы должны её остановить, пока она всем не разболтала.

Ланс, рассмеявшись, сложил пальцы пистолетом.

— Как — выстрелом в лоб?

Это был хороший вопрос. Заставить близнецов замолчать было нереально.

— Ну и ладно тогда, — отрезала Эва с напускным безразличием и открыла воду в кране. — Пусть их думают что хотят. Мы-то знаем...

Но она не то чтобы знала, поэтому не стала продолжать. Они не смотрели друг на друга, пока не умылись, а когда наконец пересеклись взглядами в зеркале, лицо у Ланса было пунцовое.

— Ты покраснел.

— Ты тоже!

Почему-то это показалось им ужасно смешным, да и всё вокруг предстало в ином свете. Они купили огромное ведро попкорна и невозмутимо хрустели им оставшиеся двадцать минут фильма, не делясь с Вирдж. А Вирдж в отместку всё это время прошушукалась с Нэтом, и по пути обратно близнецы то и дело с ухмылкой косились на Эву и Ланса, очевидно, распираемые новостями.



Глава 2. Шантаж

Следующие несколько ночей Эву преследовали кошмары про сумасшедшего бродягу, от которого она пряталась то в кладовке, то в шкафу, а он каждый раз находил её. Дни в каком-то смысле были не менее утомительны из-за непрекращающегося хихиканья и хитрых взглядов. Вирдж, конечно, истолковала туалетную сцену, как ей больше нравилось, и разболтала об этом всему Институту, а теперь ходила с невинным видом и была с Эвой страшно вежлива. Люси при встрече начинала неудержимо хихикать, Крис многозначительно поводил бровями, а романтичная Черри Ханаки вздыхала.

Лансу было не легче. В среду за завтраком он пожаловался Эве, что Мэл и Кэрол Ньюмайер дважды ловили его по углам и допрашивали, встречаются они с Эвой теперь или как.

К сожалению, как бы вся эта шумиха их ни раздражала, спорить значило усугублять ситуацию, а потому Эва стоически молчала.

Однако к четвергу её терпение истощилось, и близнецы допекли её так, что после ОРС она умчалась по лестнице наверх в библиотеку, взяла с полки первую попавшуюся книгу и засела с ней на самом дальнем подоконнике. Книга оказалась унылым сборником статей по трансплантологии. Эва как раз листала, изнывая от скуки, страницы, посвящённые отторжению тканей и иммуноподавляющей терапии, как вдруг некто, подкравшийся из-за книжного стеллажа, набросился на неё с оглушительным воплем:

— УГАДАЙ, КТО!!

— Джуди?! — едва пропыхтела Эва, потому что приветственные объятия Джуди больше походили на удушающий захват.

Та захохотала и умостилась на подоконник рядом.

— Что читаешь? Ох ты, только глянь! Они этому парню что, палец с ноги на руку пересадили? Интересно — жуть! — и она без особого почтения отложила книгу в сторону, вместо этого уставившись на Эву искрящимися от смеха глазами. — Что, прячешься от поклонников? Бесполезно, я всё о тебе знаю! — она заговорщицки толкнула Эву плечом. — Какая страсть, какая драма! Неужели всё правда — схватка со сворой бомжей, томатный сок вместо крови, поцелуйчики в мужском туалете? Неужели моя крошка стала совсем взрослой, и теперь её интересуют парни, драки и спасение мира?

Прежде чем возмущённая Эва успела вставить хоть слово, Джуди снова стиснула её в объятиях.

— Так держать, я тобой горжусь, дорогуша! Я всегда говорила, что ты далеко пойдёшь!

У неё и в самом деле был такой отеческий тон, что Эва не выдержала и засмеялась. Было так здорово снова оказаться под влиянием беспечного, неугомонного, жаждущего действия духа Джуди. Пожалуй, это стоило того, чтобы снова и снова нарываться вместе с ней на неприятности. Эва была совершенно счастлива, когда они прокрались на кухню, выудили из холодильника коробку эклеров с заварным кремом и, давясь от смеха, набили им рты. Совсем как в старые добрые, когда самой большой трудностью было получить хорошую отметку на экзамене, а самым страшным наказанием — двухдневная отсидка в комнате.

— О ДА! — вопила Джуди, пускаясь с коробкой эклеров в дикий пляс по кухне. — Я всегда говорю, детка: когда твоя жизнь начала терять вкус — обожрись конфетами!

Но Эва очень скоро заметила, что её веселье было каким-то лихорадочным. На осторожные вопросы о Райте она не реагировала, а причину своего визита объяснять не пожелала. А Эва, боясь утратить это опьяняющее чувство безрассудности и неуязвимости, не стала давить, и они, прихватив по банке имбирного лимонада, отправились в спортивный зал, где была в разгаре тренировка по волейболу. Взобравшись на огромную стопу матов и устроившись там, они какое-то время молчали, пили лимонад и следили за мячом и за тем, как Мэл муштрует младшекурсников. Эва покосилась на Джуди и увидела, что теперь, когда её нервная энергия истощилась, она выглядит печальной и усталой. Но Джуди заметила этот взгляд и тут же ухмыльнулась.

— Ну так что насчёт вас с Лансом — это правда?

Эва закатила глаза, но Джуди только вздохнула.

— Я так и думала. Эх, зря — хорошая бы получилась парочка. Тем более что мы с Райтом с самого начала заметили, что Ланс к тебе неровно дышит.

Эва от души рассмеялась.

— Перестань! Надо мной и так все издеваются, ещё и ты туда же.

— С чего ты взяла, что они издеваются? — Джуди внезапно стала очень серьёзной и со вздохом потрепала Эву по голове. — Маленькие вы и глупые.

Она и правда сейчас выглядела не на семнадцать, а гораздо старше.

— Слушай, Джуди, что случилось? — спросила Эва напрямик.

Но Джуди предпочла её не услышать. Она залпом допила остатки лимонада, лихо спрыгнула с горы матов, запустила пустой банкой точно в мусорную корзину и, свистнув по-пиратски, завопила на весь зал:

— А ну-ка дайте я покажу, как это делается, салаги!

И хотя Мэл всё ещё дулась на неё, к игре присоединиться разрешила, и уже через полчаса все младшекурсники были сражены наповал харизмой Джуди. А после тренировки она сделала Эве ручкой и испарилась, счастливо избежав вопросов.


*  *  *
Зато на следующее утро, усиливая Эвины подозрения, в Институт заявился Райт. Эва застала его болтающим с Ярви на лестничной площадке, когда шла на историю забросить вещи перед обедом.

— Привет! — завопила она издалека, сбегая по ступенькам. — Рада тебя видеть!

— Я тоже, — ответил Райт, но вид у него был смертельно мрачный.

— А Джуди не с тобой? — спросила Эва с опаской.

— Вы же с ней вчера болтали, так? — сказал Райт вместо ответа. — Какая она была?

Эва озадаченно почесала в затылке.

— Да обычная. Весёлая даже. Ну... немного слишком весёлая. А что?

— Она ничего странного не делала?

— Да нет. Мы просто эклеров поели, а потом ходили тренировку смотреть... А что?

— И она тебе не говорила, куда уходит? О каких-нибудь там планах грандиозных?

— Нет, не говорила, — отрезала Эва с нетерпением. — Да что случилось?

Но Райт только повёл плечом и принялся хрустеть пальцами, угрюмо уставившись в окно на жёлто-красные деревья. Эва ощутила непреодолимое желание разбить ему нос, ну или хотя бы плюнуть и уйти, но любопытство вынудило её остаться.

Ярви, очевидно знавший о происходящем чуть больше, попытался зайти с другой стороны:

— Ты же знаешь, что я меченый, я рассказывал тебе про Лу, и ты до сих пор не гоняешься за мной с факелом и верёвкой, ну? Мы что-нибудь придумаем, только объясни уже наконец, в чём дело?

Райт тяжело покачал головой. Он выглядел смертельно уставшим.

— Да ни в чём. Это всё из-за моего прошлого, тут уже ничего не поделаешь.

— Ты тоже меченый? — спросила Эва без обиняков.

Она думала, что Райт просто пошлёт её куда подальше, но он долго смотрел на неё, а потом перевёл взгляд на Ярви.

— Нет. Но это просто потому, что они меня не поймали. А я столько наделал дерьма...

— Убил кого-нибудь? — спросила Эва грубо, уверенная в отрицательном ответе.

— Всё равно что убил. Я их подставлял. Добывал информацию и продавал кому надо. За деньги.

— Профессор знает? — вмешался Ярви.

— Да. И Эллиэрт.

— А больше?

— Алан знал. Ну и... Джуди теперь... узнала кое-что, — Райт снова захрустел пальцами. — Уж они позаботились... И она, по-моему... испугалась.

— Ну нет, — хмыкнул Ярви, — Джуди не из пугливых.

Эва же думала о другом.

— А Ланс знает? — спросила она и тут же пожалела об этом, потому что Райт внезапно вышел из своего унылого созерцания и отрезал с бешенством:

— Нет! Ланс НИЧЕГО об этом не знает, и НИКОГДА не узнает, ясно? Его это не касается, он НИКАК с этим не связан, и не упоминай это при нём!

Правда, остыл он очень быстро, пробормотал невнятные извинения и ушёл.

— Конечно, и Ланс с этим связан, — вздохнул Ярви, провожая Райта взглядом. — Хотел бы я знать, как. Не зря же он ходит как в воду опущенный.

— И оценки у него ужасные, — согласилась Эва, а потом заметила, что Ярви пристально смотрит на неё. — Ну ведь ты-то знаешь, что всё это ерунда? Насчёт нас с ним?

Ярви не без неловкости пожал плечами.

— Мало ли...

— Мы ДРУЗЬЯ, — повторила Эва в тысячный раз за эти дни. — И я за него беспокоюсь.

— Да уж стоило бы, — лицо Ярви отразило ожесточённую внутреннюю борьбу, и наконец он спросил: — Как думаешь, надо было сказать Райту?

— Нет, — твёрдо ответила Эва. — Я пообещала, и хватит уже об этом. Пошли лучше на обед.

Хотя ногти у Ланса в последнее время были обкусаны в кровь, а вид такой затравленный, что у Эвы сердце сжималось, она достаточно хорошо знала его, чтобы понять: сейчас он ничего не расскажет, и чем сильней давить, тем сильней замкнётся в себе.


*  *  *
После этой утомительной недели со всеми её треволнениями Эва еле дождалась субботы, и свободный вечер была намерена провести на Вишенке. Однако тут её ждала неудача: над озером Вишенку вдруг начало безумно трясти от каждого оборота сердечника. Эва попыталась сбросить скорость и обнаружила с лёгким ужасом, что глайдер при этом дёргается, а на поворотах так кренится вбок, что она с трудом удерживается в седле. К тому времени, как она добралась до Института, её страшно тошнило.

Пока Эва ставила Вишенку в гараж и пыталась выровнять дыхание и побороть тошноту, туда заглянул Финли.

— Ого, какая ты зелёная, — сказал он с восхищением. — Что случилось? Я тебя видел из гостиной, сперва подумал — кто-то из мелких Вишенку увёл без спроса.

— Стабилизаторы, — выдавила Эва.

Вдвоём с Финли они сняли боковые щитки, и изнутри засочился едкий дымок. Вишенкины потроха были залиты зеленоватой липкой дрянью. На стержнях стабилизаторов она вспенилась и запеклась дырчатой коркой. Финли легонько стукнул ключом по центральному стержню, и он переломился.

Эва застонала.

— Капсула лопнула, что ли? Ну вот. У меня же тренировка завтра!

— Значит, к Жестянщику поедешь вместо тренировки, — здравомысляще сказал Финли. — Электричкой. Давай, помогу их снять.


*  *  *
Вот как вышло, что утром в воскресенье Эва, в самом жалком расположении духа и пешком, оказалась в Рухляди. С собой в чёрном армадовском рюкзаке она несла завёрнутые в газету стабилизаторы, и они здорово оттягивали ей плечи.

Но это была не единственная причина, по которой путь казался ей вдвое длиннее обычного. Сегодня ей было не по себе — так, словно вокруг не до боли знакомая Рухлядь, а вражеская территория. По спине у неё стадами мигрировали мурашки. У неё было пренеприятное чувство, что за ней следят.

И когда она оглянулась раз в двухсотый, не меньше, чувство это переросло в уверенность. Она как раз шла между мусорных курганов высотой с дом, и на вершине одной такой кучи заметила невнятный силуэт. Прежде чем она успела разглядеть его, он припал к мусору и скрылся из вида.

С минуту Эва просто стояла, не решаясь сдвинуться с места, беспомощно сжимая лямки рюкзака. Ей было страшно по-настоящему. Она знала, кто был её преследователь — тот жуткий бродяга из туннелей. Ей очень живо вспоминался тот удар, который отшвырнул её, будто соломенное пугало. Кто его знает, что ему взбредёт в голову?

У неё было ужасное желание повернуться и бежать без оглядки. Но это было, во-первых, стыдно, а во-вторых — неразумно: она знала, что со стабилизаторами выдохнется очень скоро. К тому же, до дома Жестянщика оставалось всего ничего. Надо было взять себя в руки и идти.

Нечего тут бояться, сказала она себе сердито. Он сам боится. А то зачем бы стал прятаться? Может, он и не в себе немного, ну и что с того? Он ведь никого не покалечил всерьёз? «Моя рука, он мне руку сломал!» — вспомнился ей отчаянный вопль того отморозка с зажигалкой, и волосы на затылке у неё слегка зашевелились.

Но те придурки сами были виноваты. И получили по заслугам. А он молодец, что дал сдачи. И ещё он до сих пор в этом своём дурацком спортивном костюме. А уже конец сентября, вообще-то. А он, наверное, на улице ночует. Вдруг он и правда беженец, как Митч предположил? Может, он после войны такой?

И страх слегка отступил, потеснённый состраданием.

— Эй, — позвала Эва очень негромко. — Это ты?

Ответом ей было безмолвие, только вороны на соседней мусорной куче ссорились из-за объедков или неудачливой мыши.

— Не прячься! Я тебя видела.

Но никто не отозвался, и Эва медленно пошла вперёд, косясь влево. И шагов через двести заметила черноволосую голову над грудами металлолома. На этот раз бродяга не спрятался, почувствовав её взгляд. На какое-то время они замерли без движения, одинаково настороженные.

— Это был ты в тот раз, правда же?

Ни ответа, ни движения, только лицо смутно белеет из-под волос.

— Ты меня помнишь? — Эва слегка махнула рукой, и бродяга в мгновение ока отпрянул назад и исчез.

— Эй, постой! Не бойся!

Эва уже взобралась на холодильник, всерьёз намеренная лезть следом, но потом вспомнила туннель, рык, оскал, удар. Это слегка охладило её пыл. Она спрыгнула с холодильника и заторопилась к Жестянщику.

Жестянщик был ей рад — на свой особый, ворчливый манер. Пока он возился у верстака с её спёкшимися стабилизаторами, Колин, сияя от гордости, показывал ей усовершенствованную Софи. Мочальный парик и руки из пылесосных шлангов остались в прошлом, и теперь железная дама гораздо сильнее походила на человека.

— Мы с дедом думаем, заменить ей глаза на стекляшки или так оставить. Как думаешь?

— Мне так нравится, — сказала Эва. Сейчас глаза у Софи были круглые, жёлтые и светились. — Как у совы.

— Ага, я специально так сделал, — обрадовался Колин. — Мы хотим, чтобы она у входа стояла и принимала посетителей. Не то чтобы у нас тут конкуренция была большая... просто для интереса. Я давно хотел тебя попросить, — он вдруг страшно смутился. — Может... ну, ты не против надиктовать пару фраз? Совсем коротеньких. Вроде «Добро пожаловать»...

— Конечно, давай попробуем.

Записывать эти приветственные фразочки оказалось и веселее, чем она думала, и утомительнее, и через полтора часа голос у неё сел, так что чай, без которого ни один её визит к Жестянщику не обходился, сегодня был как нельзя кстати.

За чаем она постаралась как можно более безразличным тоном спросить об одичалом бродяге.

— Угу, — без удивления промычал Жестянщик, педантично накладывая в блюдечко арбузное варенье.

Колин закивал.

— Дылда, и бегает на четвереньках? Ага, он здесь шарится. Недавно, с месяц, что ли. Он ненормальный.

— В каком смысле? — спросила Эва с неприятным холодком в животе.

— В смысле, вообще на всю голову повёрнутый, — невозмутимо отозвался Колин. — Да ты не бойся, он сам всех боится. Близко никогда не подходит и не разговаривает. Может, не умеет. А мы ему еду оставляем. Здесь много было психов после войны, мы привыкли.

— А ты где его встретила? — спросил Жестянщик, скосив на неё льдисто-голубой глаз.

— Да случайно, — улыбнулась, стараясь побороть неловкость, Эва. — В заброшенном туннеле. Путь срезать хотела, ну и... столкнулась с ним. Не в том смысле, что сбила его на Вишенке или... Ну, просто увидела его, короче.

Ей вовсе не хотелось, чтобы Колин или Жестянщик догадались об её слабости и сочли трусихой, поэтому и про Этана, и про сегодняшнее преследование она промолчала. А они, в свою очередь, не стали выспрашивать; однако когда Эва собралась уходить, Колин тоже поднялся из-за стола и сказал, задвигая стул:

— Я тебя провожу. А то целый день сегодня не выходил, хоть разомнусь.

Жестянщик одобрительно хмыкнул. А у Эвы не хватило духу возразить, и она со стыдливым облегчением согласилась.

Колин проводил её до границы терриконов и ушёл, а Эва, притворившись, что регулирует лямки у рюкзака, задержалась, а сама обшаривала взглядом вершины мусорных груд. Бродяга наблюдал за ней с отдаления. Эва неуверенно махнула ему на прощание, и на этот раз он не стал прятаться.


*  *  *
Двадцать девятого, в пятницу, отмечалось Осеннее Сумасшествие. За последнее время — за долгое время, полное волнений, безысходности, опасностей — это был первый праздник, который наконец-то ничто не омрачало. По крайней мере, Эва думала так, пока не наступил вечер.

Солнце село, на дворе перед жилым корпусом разожгли костры, отовсюду слышались голоса, смех и гитары; малявки с разрисованными лицами, визжа, проносились мимо, и даже менторы, которые должны были за ними приглядывать, по большей части благодушествовали.

Эва пошла на звук гитарных струн и обнаружила большую часть старшекурсников рассевшимися вокруг костра. Одна гитара была у Дэмиена Андерса, а вторая у Кэрол Ньюмайер, и они безуспешно пытались играть в унисон, но общего настроения это ничуть не портило.

— О, Эва, вот ты где, — сказал, появляясь из сумерек, Финли. Обе руки у него были заняты большущими картонными стаканами. — Держи.

— Спасибочки.

— А Ланс где? Ла-а-а-анс! — завопил Финли во всю силу лёгких, но ответа, конечно, не получил. — Ну где он опять? Я на него коктейль прихватил.

— Давай мне, — с ухмылкой вмешалась сидящая поблизости Вирдж и бесцеремонно потянулась за стаканом. — Его всё равно целый день нет.

Целый день нет, повторила про себя Эва и вдруг ощутила во рту гнусный привкус. Она сделала большой глоток коктейля, но всё удовольствие от праздника испарилось в мгновение ока. Эва дождалась, пока Финли отберёт у Кэрол гитару, и попыталась улизнуть под шумок, но Джеймс Брест многозначительно хмыкнул, а Вирдж захихикала ей вслед.

— Что, вы опять решили в туалете уединиться?

Эва в ответ запустила в неё пустым стаканчиком и убежала. Она и сама не знала, это тревога за Ланса гонит её, вызывая тошноту и злость, или искреннее раздражение. Но на крыльцо она взлетела, страшно взвинченная, и захлопнула дверь с такой силой, что в переплёте задребезжали стёкла.

Так не пойдёт, сказала она себе, стискивая кулаки. Нечего мне злиться из-за слов Вирдж, это её только сильнее раззадорит. Она сделала глубокий вдох и зашагала к комнате Ланса.

Жилой корпус, тёмный и почти пустой, словно существовал в другой вселенной. Тут было ужасно тихо, только откуда-то с верхних этажей доносилась скрипка ментора Лиддса.

Эва стучалась в комнату Ланса довольно долго, но ответа не было, и она медленно пошла назад. Заглянула в гостиную, но там было пусто. За окном виднелись костры и скачущие возле них фигурки малявок, и Эва, глядя на них с этой стороны стекла, почувствовала себя неприкаянным призраком.

Положившись на интуицию, она пошла в учебный корпус, намеренная обойти его сверху донизу в поисках идиота Ланса. В переходе ей встретилась Тивис-Йорин с шахматной доской под мышкой и блюдцем с горой зефиринок в руке, и больше, кажется, тут не было ни души. Эва заглянула в спортзал, в столовую, на кухню, в туалет, и чем дальше, тем жутче ей становилось от всех этих тёмных пустых помещений.

Интуиция не подвела: Ланс нашёлся в кабинете литературы, и его выдали тихие всхлипы. Эва обнаружила его забившимся в угол и сжавшимся в комок. Когда она, не слишком решительно, прошла мимо пустых столов и села рядом с ним на пол, Ланса будто прорвало, и следующие несколько минут он плакал, сотрясаясь от рыданий и обхватив её что было сил.

Честно говоря, Эва не представляла, что ей делать, поэтому просто хлопала Ланса по спине, пока его истерика не пошла на убыль.

— Ладно тебе, — пробормотала она наконец. — Хорошо, что Вирдж нас не видит...

У Ланса вырвался дрожащий смешок, но прошло ещё немало времени, прежде чем он перестал дрожать и выпустил Эву из объятий.

— Всё хорошо, — сказала Эва, глядя в сгущающейся полутьме ему в глаза. — Слышишь? Что случилось? Расскажи мне, пожалуйста. Я хочу тебе помочь.

Ланс покачал головой.

— Ты не сможешь, — ответил он с таким отчаянием в голосе, что у Эвы защемило сердце. — Мне никто не поможет. Райт не сможет. Он думал, что у нас получится, он говорил, что теперь всё кончено, что мы можем жить дальше... Но ничего не получилось. Они его нашли, они меня нашли... они никогда не оставят нас в покое, никогда, НИКОГДА!

— Ты про... них? про тех? Я же знаю, что да.

На этот раз Ланс не стал отнекиваться.

— Мы думали, что хорошо спрятались, — прошептал он, стискивая голову руками. — Профессор говорил, что им теперь нас нипочём не найти. Но он ошибся. И мы с Райтом тоже. Мы запутывали следы, такие хитрые... а они всё время за нами следили. Они могли... в любой момент... они могут...

Эва взяла его за тощие плечи и встряхнула.

— Ничего они не могут, пока ты здесь. Слышишь? Ты в безопасности. Они тебе ничего не сделают. Они до тебя здесь не доберутся.

— Они уже добрались, — Ланс указал на что-то, валяющееся под окном. Эва пригляделась и поняла, что это ноутбук, развалившийся на две половины, должно быть, от удара. — Эллиэрт, Институт... им всё равно! Они взломали мой аккаунт, понимаешь? Это же невозможно... у нас же сеть автономная...

— Значит, недостаточно автономная, — отрезала Эва со всей возможной твёрдостью, но сама почувствовала, как фальшиво это звучит. — Ну слушай, я не разбираюсь в этом, но Мэтт ведь у нас гений. Мы спросим у него. Завтра же. Попросим его покопаться в твоём ноуте. Идёт?

Ланс не возразил, но и обнадёженным не выглядел.

— Они никогда не оставят нас в покое. Им всё равно... мы или... кто-то другой...

Он уткнулся лбом в колени и снова заплакал, но на этот раз беззвучно и обессиленно.

— Кто они? Чего они хотят? Я всё равно уже по уши завязла в этом, хватит отпираться!

Ланс промолчал, но Эва больше не собиралась отступать так легко.

— Это связано... с вашим прошлым? Райт упоминал об этом...

Ланс в ужасе поднял голову.

— Райт? Рас... что он сказал?

— Ничего конкретного, — не без раздражения признала Эва. — Что он... работал на бандюков каких-то, продавал им информацию, чтобы они шантажировали людей... что-то вроде этого. Но Райт кричит, что ты с этим не связан.

Ланс со слабым смешком уронил голову на руки.

— Он всегда такой был. Выгораживал меня. Я ведь младший... — он молчал так долго, что Эва уже решила, что он опять плачет, но затем услышала его шелестящий голос: — Я так хорошо помню. У отца был такой... ремень с тяжёлой пряжкой. Армейский. Он ведь служил, пока... Он там и сдвинулся, наверное. Насмотрелся на всякое и... подсел... на это. И связался... с ними.

Он вздрогнул, будто от холода, но Эва сидела рядом очень тихо и не решилась перебить его.

— Он сидел на... тяжёлых веществах. А без них сразу... съезжал с катушек. Спать не мог и... видел всякое. Я прятался. А Райт... — он прерывисто вздохнул, но всё-таки продолжал: — А они привозили ему порошок. Только... требовали платить, а у него денег не было. И он вроде... сделку заключил... с ними. Что мы будем на них работать. Райт ни в какую. А я... а мне было так страшно... Я ведь трус последний, ты заметила, да?

Он опять безрадостно рассмеялся, а Эва никак не могла придумать подходящих слов. Она думала о том, как часто все смеялись над Лансом и подкалывали его, дразнили его трусом, мямлей, нытиком, даже не задумываясь, как сильно его, должно быть, задевают эти слова. Никто из них и не представлял, сколько страшного он пережил. Она вот считала себя его другом, а сама искренне полагала, что самый большой его страх — обнаружение тетрадки со стихами.

И ещё она думала, что, пожалуй, не так уж плохо было иметь амнезию и ничего не помнить. Конечно, грустно, зато можешь сочинить себе какое угодно прошлое. Прошлое Ланса, Райта, Ярви, Люси, Мэл, Алана, да большинства ребят в Институте — оно не походило на фантазию. Оно было как огромное безжалостное чудовище, из пасти которого им удалось вырваться. Оно оставило на них следы своих челюстей, которые никогда не заживут, и осознание того, что оно никогда не отстанет, всю жизнь будет тащиться по их следу медленной, тяжкой, неотвратимой поступью.

Может, поэтому я и не хочу, чтобы Дэверел восстановил мою память. Потому что... вдруг окажется, что я убийца? Что мои родители — наркоманы-садисты? Что... И что же я буду делать со всем этим?

— Все ведь знают, что я тоже... сидел на игле, да? — проговорил Ланс совсем уже шёпотом. — Я правда сперва не хотел, потом... потом опять... Райт бы ни за что не ввязался, это из-за меня. Мы... много всякого делали. Мы были маленькие, незаметные, и нас никто не подозревал. Забирались в дома... на шухере стояли, отвлекали патрули... взламывали компьютеры, торговали... И Райт всегда меня защищал... даже когда я очнулся с пистолетом, а он лежит там... я никогда столько крови не видел. Я ведь тебе уже говорил, да? Когда Данте... — он всхлипнул и сказал безнадёжно: — Мне нельзя было сюда приходить! Профессор сказал, чтобы я обо всём забыл, что у нас теперь новая жизнь, что он поможет нам сбежать... Но они меня нашли. Они всё про меня знают. Я всех подставил. Я тебя подставил. Лучше бы я сразу тогда умер.

— Дурак, — сказала Эва и обняла его, лихорадочно соображая. — Ну вот что, слушай. Рано панику пороть. Нам надо связаться с Профессором.

— Мы не можем, — простонал Ланс. — Эллиэрт нас ни за что не пустит.

— Ярви пойдёт, — сказала Эва с уверенностью, которой на самом деле не испытывала. — Не волнуйся. Мы прямо сейчас свяжемся с Профессором и с Мэттом. Он ведь сам кодировал мой коммуникатор, никто не засечёт. Договорились? Успокойся, Ланс. Мы со всем разберёмся.

— Спасибо, — услышала она в ответ.

Она сбегала за коммуникатором, не откладывая в долгий ящик. Профессор не отвечал, зато Мэтт соединился с ней сразу и, выслушав всю историю с ноутбуком, согласился помочь без раздумий.

— Только, пожалуйста, не говори ничего Райту, — взмолился Ланс.

Мэтт нахмурил брови. Он ненавидел врать, но, очевидно, переступил через себя.

— Пока никому ничего не скажу. Но если выяснится, что дело серьёзное, не думайте, что я буду молчать.

— Идёт, — поспешно согласилась Эва.

Ланс посмотрел на неё с несчастным видом, но промолчал.

— Встречаемся завтра в Колокольной Башне. Во сколько тебя ждать, Эва?

— С утра, — ответила она без колебаний. — Только не спорь, пожалуйста, Мэтт. Это важнее учёбы.

Он вздохнул.

— Много есть всякого, что важнее учёбы. Можно на целый год оправданий придумать. Приезжай на рассвете к Покосившейся Вышке, я предупрежу Рута.

На этом они расстались. Эва взяла с собой разбитый ноутбук Ланса, проводила его до лестницы, а там пожелала спокойной ночи.

Сама она, впрочем, до самого утра не сомкнула глаз.


*  *  *
Было ещё темно, когда они с Лансом встретились в гараже. Ланс был бледен и сер, как тень, но вид сохранял решительный, и Эва даже обрадовалась: видимо, её заверения всё-таки его успокоили. У неё самой, честно говоря, настрой был довольно мрачный. Она отлично знала, что целый день прогулов, да ещё несанкционированная отлучка не пройдут незамеченными, и вечерние объяснения с Вейсманном предстоят не из приятных. Но ради Ланса она бодрилась.

— Ну, — сказала она, надевая рюкзак с его сломанным ноутбуком, — я поехала.

— Ну да.

Ланс замялся, но потом шагнул вперёд и крепко обнял Эву на прощание. Она почувствовала намёк на поцелуй в щёку и очень удивилась.

— Да ладно тебе. Я к обеду вернусь. Максимум, что мне светит, — это выговор за прогулы.

Ланс кивнул и отступил в сторону, а Эва оседлала Вишенку и без дальнейшего промедления рванула к Покосившейся Вышке.

На наблюдательной площадке за милю были видны алые волосы Рута. На фоне бледного рассветного неба они пламенели, как вымпел, и одно это вызвало у Эвы улыбку. Она лихо затормозила и вскарабкалась по шаткой лесенке.

— Рад тебя видеть, — сказал Рут мягко и протянул руку, помогая ей взобраться на площадку.

— Я тоже, — от души ответила она.

— Жаль только, что мы видимся по таким невесёлым поводам, — добавил Рут, вздохнув, и встал на перила.

Они были ненадёжны даже на вид, а ветер такой силы, что потёртый кожаный плащ хлопнул у Рута за спиной, как раскрывающиеся крылья. Однако он сохранял равновесие с лёгкостью.

— Надеюсь, ты не боишься высоты, — заметил он предупредительно. — За неимением зеркал прыгать легче всего.

— Ничего, — сказала Эва, сглотнув и пытаясь игнорировать сосущее чувство в животе. Ей до смерти не хотелось признаваться в своей слабости, но и геройствовать было не время. Поэтому она крепко ухватилась за протянутую ей руку и влезла на перила.

Ветер тотчас рванул её волосы. Казалось, вся вышка ходит ходуном.

— Не беспокойся, пожалуйста, — сказал ей Рут. — Попробуй сделать глубокий вдох.

Она попробовала, но в следующий миг Рут прыгнул, и она полетела следом.

На самом деле падение было коротким, но сердце успело замереть, а желудок — перекрутиться узлом. А когда Эва пришла в себя, то обнаружила, что стоит, лихорадочно цепляясь за Рута и хватая ртом воздух, как рыба, посреди комнаты со сводчатым потолком, под прицелом трёх пар глаз поверх трёх пар очков.

— Хм, — сухо сказал один из троицы и стряхнул пепел с сигареты. — Не ожидал такой пунктуальности. Редкое качество для подростка.

Эва поспешно пригладила волосы и попыталась принять полный достоинства вид.

— Спасибо, Рут, — поблагодарил Мэтт, кивая.

— Не стоит. Я был рад помочь. Удачи, Эва, — Рут лучезарно улыбнулся и исчез в серебристом коконе.

— Принесла? — нетерпеливо спросил Мэтт.

Эва сбросила с плеч рюкзак и достала оттуда ноутбук Ланса. Мэтт, Стайн и Кэйан Морвэ копались в нём не меньше часа, переговариваясь на языке, Эве совершенно непонятном, предоставив ей изнывать от скуки и неизвестности. Мэтт, как всегда, выглядел чрезвычайно сосредоточенным; Стайн, как всегда, поминутно взлохмачивал волосы; Кэйан Морвэ, как всегда, сохранял непроницаемый вид и дымил.

Откровенно говоря, в комнате, хоть и просторной, так воняло табаком, что Эву, желудок которой был совершенно пуст, начинало тошнить. Она как раз мучительно размышляла, большой ли невежливостью будет открыть окно, когда Мэтт издал возглас мрачного удовлетворения.

— Получилось? — встрепенулась Эва.

— Не у нас одних получилось, — проворчал Стайн.

— Да, но как они... я имею в виду, у Института же автономная сеть, — пробормотала Эва, теряя уверенность с каждой секундой. — Так?

Кэйан Морвэ громко фыркнул и закурил новую сигарету, откинувшись на спинку инвалидного кресла.

— Автономная — не значит совсем отдельная, — с усмешкой объяснил Мэтт. — А иначе как бы работала связь, новостные каналы, поисковики? Но чтобы взломать институтский аккаунт... Эти ребята и правда МНОГО знают. Очень... много, — добавил он напряжённым голосом.

Они трое смотрели в монитор так мрачно, что Эва слегка испугалась.

— Что там?

— Угрозы. Не очень содержательно. И ещё кое-что... лучше сама посмотри.

Мэтт отъехал в сторону вместе со стулом, и Эва подошла к монитору. Она сразу узнала кадры из туалетной сцены: вот она вытирает Лансу лицо, а вот они стоят, вцепившись друг в друга, на унитазе, на лицах ужас, у Ланса кровь на губах. Как и зачем они умудрились там камеру поставить, подумала Эва с гнусным чувством. Но по сравнению с тем ужасом, что чувствовал, должно быть, Ланс, это было ничто.

— Они его шантажировали, да?

— Похоже на то.

Ланс рыдает у неё на плече. Ланс, раздавленный бессилием. «Мне никто не поможет. Они никогда не оставят нас в покое. В любой момент они могут...»

Эва резко отвернулась от монитора, поднимая с пола рюкзак.

— Нам надо вернуться, скорее, Мэтт.

— Ты что-нибудь знаешь? — спросил взволнованный Стайн.

— Знаю, что Ланс напуган и с катушек съезжает. Мне сегодня утром его лицо не понравилось.

— Мы должны связаться с Профессором, — нахмурился Мэтт, но Кэйан Морвэ возразил, повернув к нему голову:

— Вам лучше вообще ни с кем не связываться по этой сети, — он потушил окурок о подлокотник кресла. — Мы с ребятами покумекаем, как лучше сделать. Продублируем каналы, так, что они и не заметят. И пусть себе следят. Но на это нужно время.

— Спасибо! — горячо сказала Эва, а он ухмыльнулся.

— За тобой должок.


*  *  *
К тому времени, как они с Мэттом доехали на Вишенке от вышки, на которую их забросил Рут, до Института, уже кончился второй урок, и студенты торопились на обед. Пока Эва тянула шею, пытаясь разглядеть в гомонящей толпе Ланса, к ней подошёл Нэт.

— Эй, Эва!.. О, привет, Мэтт. Эва, ты где была? Ты же не надеялась так легко от среза по мироведению откосить? У нас же Гредхерд в этом семестре, он тебе за прогулы голову отвертит.

Эва покосилась на Мэтта, но тот стоял с каменным лицом, явно не считая, что о походе на Колокольную Башню стоит болтать направо и налево.

— Я... э-э, была... у меня живот болел, в общем. Я же просила Ланса вас предупредить.

Нэт ухмыльнулся.

— Да ну, а мы думали, вы вместе прогуливаете. Романтика и всё такое...

У Эвы упало сердце.

— Ланса не было?

— С завтрака его не видел, — Нэт с недоумением посмотрел на Мэтта, потом на Эву, и лицо у него вытянулось. — А что стряслось?

Но Эве было не до расспросов. Чувством, которое поглотило её целиком, была безнадёжность. И ещё паника. Не в силах стоять на месте, она помчалась по коридору к комнате Ланса, заколотила в дверь, но ей, конечно, никто не ответил.

Нет. Нет, нет, нет, не мог же он быть таким идиотом! Но она вспомнила его отчаянное, решительное лицо утром. Выходит, он мне не поверил. Не поверил ни в Мэтта, ни в Профессора. Наверное, эти фотографии так и стояли у него перед глазами, и он думал о тех бритоголовых отморозках.

Хотел защитить меня.

— Эва! — сказал, подходя, Мэтт. Он хмурился, но выглядел скорее смущённым. — Послушай, его здесь нет. Нам надо как можно скорее...

— Я знаю, где он может быть. Он всегда прячется, когда ему плохо.

Она помчалась к лестнице.

— Эва, подожди! — крикнул Мэтт ей в спину, но она не слушала.

Она взлетела на верхний этаж и ворвалась в библиотеку. Оглядела пустые столы и принялась бегать мимо книжных шкафов, заглядывая в проходы.

Но Ланса не было.

Она не желала сдаваться. Сотни мест проносились перед её мысленным взором. Все, где мог спрятаться Ланс, если был очень несчастен. Обежать их все. Я не сдамся, пока не увижу собственными глазами...

Но глубоко внутри пускало корни и разрасталось обжигающее, как яд, чувство вины. Ланса здесь нет. Я не смогла убедить его, что мне можно доверять. И он поддался на их угрозы и... Идиот, идиот несчастный!

Эва прижалась лбом к стене и заколотила в неё кулаками, но легче ей не становилось. Чувство вины всё крепло и крепло. Всеобъемлющее. Парализующее. Невыносимое.

— Эва!

Она отскочила от стены и обернулась на голос. К ней шли по проходу Мэтт и Ярви.

— Мы так его не найдём, — тихо сказал Мэтт. — Я не думаю, что он ещё в Институте, я боюсь, он...

Он осёкся и посмотрел на Ярви, но тот только озадаченно чесал в затылке.

— Да что случилось, вы объясните толком?

— Они взломали аккаунт Ланса, — сглатывая слёзы, проговорила Эва. — Те уроды. Они за ним всё время следили. Избили его в кино на выходных. Он просил никому не рассказывать. Они... он с Райтом работал на них. А потом они сбежали. Профессор Астен пообещал, что в Институте до них не доберутся, но...

— Хорошего мало, — осторожно согласился Ярви. — Но слёзы-то к чему?

Но Эве было плевать настолько, что она даже не попыталась их вытереть.

— Ланс ушёл! Сбежал! Они его запугали... шантажировали, не знаю, чем...

Мэтт прочистил горло, и они посмотрели на него. Он выглядел ужасно нервным.

— Дело в том, — скомканно начал он, снял очки и, зажмурившись, потёр переносицу. — Мы со Стайном отследили сигнал, и, если сигнатурам верить, то... взламывали из тюрьмы Крамера.

На лице Ярви отразилось потрясение.

— Из Ледяных Пещер?

Мэтт подавленно кивнул и принялся протирать очки полой рубашки.

— Когда ты говорила, что они с Райтом работали на… Крамер? — Ярви обеими руками откинул со лба волосы. — Вот чёрт...

— Кто такой Крамер? — спросила Эва. — Что ещё за тюрьма?

Ярви посмотрел на неё, будто из дальней дали.

— Это сильно плохое место. Туда лучше не попадать. Нет времени объяснять сейчас, надо связаться с Профессором.

— Но мы не можем через коммуникаторы. Кэйан сказал...

— Да знаю я. Попробую застать его дома... Если что, я взял Железяку.

После этого Ярви направился к гаражу с самым невинным видом, Мэтт, улыбаясь, сказал, что, пожалуй, останется погостить, и ушёл шаманить над связью, а Эва опоздала на медицину, да и в любом случае была так рассеянна, что заработала штрафное задание. А на перемене, в довершение этого гнусного дня, на плечо ей прыгнул огромный паук. Эва с возгласом отвращения прихлопнула тварь и смахнула с плеча. Паук брякнулся на паркет с нехарактерным стуком.

— Нет! — завопил позади неё тонкий голосок. — Джубили!

Люси бросилась к скорчившемуся пауку, зажимая рот ладонью.

— Ты её убила!

Она метнула на Эву гневный взгляд, будто на браконьера, подстрелившего краснокнижное животное.

— Джубили? — глупо повторила Эва.

— Да! Её так зовут! Она моя! Зачем ты это сделала?!

— Я не специально, — машинально ответила Эва. — Я... я просто испугалась. Она так неожиданно прыгнула...

— Она просто очень любопытная, — со слезами гнева отрезала Люси. — Она даже не кусается!

Эве страшно хотелось огрызнуться, но тут скрюченная лапка дрогнула, потом вторая.

— Смотри, она пошевелилась.

Гнев тут же был забыт. Люси бережно подняла мерзкую тварь с пола, воркуя:

— Джубили, бедняжка, не бойся...

Может, меня тоже пожалеешь, с возмущением подумала Эва. У меня чуть сердце не остановилось! Но вслух она сказала, подходя:

— Прости, Лу, я правда не хотела. Мне очень жаль.

Люси важно кивнула. Огромный паук копошился у неё на ладони. Он был не меньше куриного яйца и выглядел очень пушистым.

Эва повела плечами, отгоняя мурашки.

— Ты же вроде боялась пауков?

— Раньше боялась. А потом Гэри мне рассказал, какие они интересные. И подарил мне Джубили, — Люси помогла пауку перевернуться на лапки и погладила пятнистую спинку. — Сначала я тоже боялась, если по правде, но она такая умная и всё понимает. Вот смотри. Место, Джубили!

Паук резво взбежал по руке ей на плечо и юркнул в капюшон толстовки. Люси выглядела очень гордой и явно ожидала похвалы, и Эва выдавила:

— Круто.

Но сама лихорадочно думала: а что, пауки так умеют?

Люси хихикнула и призналась, понизив голос:

— На самом деле она ненастоящая. Но только это секрет. Её Гэри и Джош специально для меня сделали. А ещё они хомячков делают. Такие забавные! Ни за что не отличишь от настоящих. Только Свисть их не любит.



Глава 3. Площадь

Ярви вернулся только в среду. Он поджидал Эву в коридоре, когда она вышла с ОРС. Она, конечно, сразу помчалась ему навстречу и заметила, что он выглядит очень усталым и невесёлым.

— Где Мэтт? Приходите оба на кухню, а то я голодный как волк.

Когда они с Мэттом вошли на кухню, Ярви уже уписывал за обе щеки курицу с картошкой и сыром, даже не разогрев.

— Виделся с Профессором? — сходу спросила Эва.

Ярви сумрачно покачал головой.

— Сутки ошивался возле его дома, — проговорил он с полным ртом. — Даже в школе Бриммера был, но его и там не видели. Тогда пошёл на «Армаду». Гэри с Рутом помогли. Пошарили по базам данных. Зад в снегу поморозили.

— В каком ещё сне... — опешила Эва, но тут Мэтт охнул и выругался, чего с ним отродясь не бывало.

— Вы что, ненормальные все трое?! Уж Гэри-то!.. Сунуться туда...

— Да чего там бояться с Рутом, — беспечно отмахнулся Ярви и отправил в рот огромную ложку пюре. — Там на окраинах тишь да гладь. Всё по старинке...

— Вы в этой тюрьме были? — дошло до Эвы.

— Я ж сказал — на окраинах.

— И?

Ярви перестал жевать и, хмурясь, посмотрел на неё, потом на Мэтта. Потом со вздохом поставил тарелку на стол.

— Как мы и думали. Ланс у них. Мы видели, где его держат. И, судя по всему, он в этой ловушке только приманка.

Повисла короткая, но очень зловещая пауза, а затем Мэтт стремительно вышел из кухни.

— Куда это он? — слегка испугалась Эва.

— Домой, я думаю. Надо же предупредить Мириам и остальных, чтобы они остановили Райта. А со связью у нас сама знаешь что.

Ярви доел и помыл посуду. Они как раз были на полпути к гостиной, когда увидели, что Мэтт взбегает на крыльцо, ни жив ни мёртв.

— Порталы запечатаны, — сказал он.

Эва мрачно посмотрела на Ярви.

— Эллиэрт знает.

— Догадывается.

Она капельку помедлила, но потом всё же предложила:

— Может, расскажем ему?

— Ага, чтобы он глухую блокаду на месяц выставил, как в прошлый раз? — ядовитейше парировал Ярви. — Если только он пронюхает про Крамера — всё.

— Ну и что нам тогда делать? Как нам связаться с Троем?

— Я могу поколдовать немного, — неуверенно протянул Мэтт. — Но для этого мне нужно попасть в компьютерный зал, а он никогда пустым не бывает.

— Только по ночам, — заметил Ярви вскользь.

— Мы попадёмся, — в сердцах прошипела Эва. — Если Эллиэрт запечатал порталы, он точно настороже.

— У нас нет выбора.

И, поскольку никакого менее обречённого на провал плана Эве в голову не пришло, она вынуждена была согласиться.


*  *  *
Ночью они втроём пробрались в компьютерный зал. В нём не было окон, а потому тьма стояла кромешная, так что за конусами света фонариков всё тонуло во мраке. Потом ещё добавилось мертвенное свечение монитора, которое придавало Мэтту очень потусторонний вид.

Прошло несколько минут, для Эвы показавшихся вечностью, и ему удалось связаться с домом Мириам и ребят. На том конце был Трой.

— Мэтт! — было первое, что он сказал. — Слава Звёздам! Джесси чуть с ума не сошла. Хорошо хоть Стайн предупредил нас насчёт Института, а то мы боялись, что ещё и ты...

Он в неловкости умолк, и Эва почувствовала, как зашевелилось внутри дурное предчувствие.

— «Ещё и я»? — переспросил Мэтт.

Трой нахмурился, потёр подбородок и наконец ответил с большой неохотой:

— Райт пропал. Ещё в воскресенье. И Джуди, похоже, что-то знала, только отказалась говорить...

— Они оба в большой опасности, — встряла Эва.

Трой только кивнул.

— Мы знаем. Джуди... она пыталась пройти через Распределитель. По вентиляции, — он слабо улыбнулся и стал похож на Алана сильнее, чем когда-либо. — Как в кино. Но в Туннеле её, естественно, засекли и отправили в Центральную. И, поскольку они узнали её после всех этих... проникновений... она в секторе С.

Мэтт снял очки и свободной рукой закрыл глаза. Эва и сама почувствовала, как земля уходит из-под ног. Сектор С означал: пожизненное или казнь.

— Это полбеды, — резко сказал Ярви, стоявший у Мэтта за спиной. — Мы узнали, из-за чего сыр-бор. Райт и Ланс работали на Крамера. Он им угрожал, и Ланс попался. Торчит теперь в Ледяных Пещерах, мы с Рутом сами видели. Я боюсь, что Райт отправился туда же.

Трой помрачнел.

— На это мы не рассчитывали...

— Послушай, Трой, мы здесь опять в блокаде, связи нет, я не знаю, где сейчас Профессор — с Джуди разбирается, так? Он должен об этом узнать.

— Алан его найдёт, — рассеянно ответил Трой и потянулся к невидимой клавиатуре за краем экрана. — Эй, Мэтт, ваш сигнал прерывается...

Мэтт поспешно водрузил очки на нос, но успел лишь прошептать:

— Чёрт.

В следующую секунду монитор погас, зато зажёгся свет. Они трое оглянулись и увидели на пороге полную возмущения ментора Мейнард и Эллиэрта.

— Что и требовалось доказать, — сказал он с мрачным удовлетворением.

— О чём вы только думали, Террана! — воскликнула ментор Мейнард. — Я была о вас лучшего мнения.

Эва уже раскрыла рот, чтобы вступиться за Мэтта, но Эллиэрт предостерегающе поднял узкую ладонь.

— Не желаю слушать ни пустых оправданий, ни вранья. А поскольку ничего иного от вас, Тасааре, ждать не приходится, лучше вам молчать. Домашний арест без права пользования средствами связи, две недели, что бы тут ни затевалось.

— Пожалуйста, — взмолился Мэтт, которого Эва ещё никогда не видела таким расстроенным, — позвольте нам связаться с профессором Астеном. Это очень важно, и...

— О, — ледяным тоном прервал его Эллиэрт, — я нисколько не сомневался, что причина в нём. Нет, Террана, я не позволю связаться с профессором Астеном, и причина, я полагаю, вам известна лучше, чем мне.

— Выходит, он знает, что они следили за связью, — сквозь зубы процедила Эва, когда они с Ярви возвращались в жилое крыло. — Почему же он тогда ничего не сделал?

— Не знаю. Может, боялся себя выдать? Или не хотел ничего предпринимать, пока не разберётся, кто они такие.

— Или просто не хотел ничего предпринимать.

— Опять ты начинаешь. Алан же сказал...

— Ничего я не начинаю!

Прежде чем разойтись по комнатам, они обменялись пылающими взглядами. Негодование Эвы было настолько велико, что она отмахнулась ото всех доводов разума, достала из-под стопки футболок коммуникатор и, не давая себе времени передумать, связалась с Профессором.

Он ответил почти сразу, но в первую очередь сказал:

— Нам нельзя говорить. Ланс, Райт, Джуди — я всё знаю.

— Это коммуникатор Мэтта, — попробовала возразить ему Эва. — Он сам шифровал каналы.

— И поэтому я тебе ответил. Но опасность всё равно велика.

— Но Профе...

— Послушай меня, Эва. Я придумаю, что делать. Когда будет нужно, я с вами свяжусь. Ничего не бойтесь, сидите тихо, не злите Томаса попусту. Не пытайтесь больше связаться со мной. Вообще как можно реже используй свой коммуникатор, — Профессор сделал паузу и продолжал уже мягче: — Всё будет хорошо. Я обещаю.

И Эва поверила.


*  *  *
Домашний арест закончился только девятнадцатого октября. Тем же вечером Ярви и Эва вместо ужина засели в тёмной и пустой сушилке, полной висящего на верёвках белья, свежих запахов стирального порошка и жужжания тепловых пушек. Через коммуникатор они связались со Стайном и попросили перенаправить их сигнал в Дом. Стайн, конечно, ворчал и возводил глаза к потолку, но в итоге уступил. Мучительных сорок секунд они наблюдали, как пульсирует на экране голубой огонёк, и наконец на вызов ответили.

У пульта Дома был Алан.

— Смотрю, веселитесь вовсю, — усмехнулся он, глядя на стиральную машину за спиной у Эвы.

— Ещё бы, — отозвался Ярви, но Эва ткнула его локтем.

— Не тяни, какие новости?

Алан слегка нахмурился.

— Они назначили день казни...

— ЧЕГО день?!

— ...в это воскресенье, на рассвете на Площади. У Профессора есть...

Но в этот момент связь оборвалась. Эфир наполнился ватной тишиной с потрескиванием помех, и экран погас. Эва с отчаянием потрясла рукой и уже коснулась пальцем кнопки перезагрузки, как вдруг экран мигнул, и на нём возникло лицо ментора Вейсманна.

Эва от неожиданности вжалась спиной в стиральную машину, а Ярви рядом пробормотал, сглотнув:

— Э-э... здравствуйте, ментор.

Вейсманн был на удивление мрачен, лоб прочертили глубокие морщины, и Эва подумала, что он, должно быть, страшно сердит на неё. А если уж Вейсманн рассердился...

— Тасааре и Кивела. Очевидно, у вас напрочь отсутствует дар учиться на своих ошибках, — они услышали его тяжкий вздох, и Эва подумала с робкой надеждой: может быть, он всё же не так зол на меня. — Вам очень повезло, что на этот раз ваш сигнал перехватил я, а не кто-нибудь другой. Если вы этого ещё не поняли, вы под наблюдением. Вам следует быть осторожнее.

Эва вдруг ощутила горячее раскаяние. Всё-таки несправедливо и глупо было считать его бессердечным уродом только потому, что он улыбается реже Профессора.

— Простите, ментор, — выдавила она, — но у нас нет выбора. Джуди, Ланс и Райт попали в беду.

— Вы мало чем им поможете, если сами попадёте в беду, — сухо возразил Вейсманн. — Я надеюсь, вы не считаете себя единственными, кого заботит судьба Джуди?

— Конечно, нет, но...

— А потому я был бы признателен, если бы вы позволили нам заняться этой проблемой вместо того, чтобы следить за тем, как вы творите глупости.

Повисло выжидающее молчание, но Эва только закусила губу и ничего не сказала. В конце концов, Вейсманн только что их выручил, и скверно было бы в ответ бросаться пустыми обещаниями.

Он снова вздохнул.

— Я вас предупредил. Я сделаю что смогу, чтобы затереть сигнал, но мне не удастся прикрывать вас всегда.

— Мы понимаем, — быстро заверил его Ярви. — Спасибо, ментор.

— Пожалуйста. И... думаю, мы все понимаем, что... руководству... — проговорил Вейсманн с нажимом, — незачем знать об этом разговоре?

— Да, ментор, — сказал Ярви, а Эва добавила снова:

— Спасибо.

Вейсманн скептически приподнял брови и отключился. Сушилка погрузилась в темноту, и ещё какое-то время Эва и Ярви сидели рядом в понуром молчании.

Незаконные дуэли в Вертящемся Замке, которые для Джуди всегда были просто развлечением. Просто способом пощекотать нервишки и доказать всем собственную крутость. Джуди была такая везучая! Неудивительно, что она привыкла, что всё сходит ей с рук. Она просто не видела, сколько усилий в это её «везение» вкладывают другие люди. Профессор, Эллиэрт, Райт. Если бы мы только заставили её это увидеть, она бы не стала такой беспечной дурой. Она бы не попалась. Они бы не упекли её в Центральную.

Центральная. Сектор С. Чёрная башня, площадь с эшафотом. В это воскресенье, на рассвете.

— Как думаешь, они её допрашивали, когда поймали?

— Конечно, допрашивали, — ответил Ярви из темноты.

Эве стало зябко, несмотря на тепловые пушки.

— Но она же не сказала про Институт?

— Конечно, нет. А то нас бы отсюда всех уже вышвырнули... или бы тоже...

— Но они же не могут каз... казнить её за какую-то глупую драку в Замке?

— Это была не просто драка. Она серьёзно покалечила того парня. Если бы Эллиэрт не вмешался... И я не думаю, что тут дело в одной дуэли.

— А в чём тогда?

— В Хранилище. В ИХО, — неохотно ответил Ярви. — Джош видел вас троих — Джуди, Ланса и тебя. Никаких других доказательств им не надо. Проникновение в ИХО — это государственное преступление, а похищение симбионтов... Они, должно быть, все себя от страха, что правда выплывет. Что государство сотрудничает с ОНИ. Что делают такое с живыми... из живых людей.

— Но у Профессора есть план, — перебила его Эва, которой делалось тошно от одной мысли о Площади и эшафоте. — Алан ведь это имел в виду? Профессор этого не допустит.

— Конечно, — сказал Ярви, но в его голосе уверенности не было ни на йоту. — Конечно, он не допустит.


*  *  *
Пятница и суббота тянулись мучительно. Эве казалось, что и в шуме столовой, и на уроках, и в тишине своей комнаты она слышит тиканье башенных часов. Размеренное, незамолкающее, неумолимое. Она надеялась, что совсем скоро Алан свяжется с ними и скажет, что план Профессора сработал и Джуди в безопасности... Но день сменялся ночью, а новостей всё не было, и от усиливающегося отчаяния голова у Эвы горела, как в лихорадке.

Ранним утром в воскресенье она почувствовала, что больше не может терпеть, и вышла в коридор. Тихонько постучалась в комнату Ярви, более чем уверенная, что сна у него тоже ни в одном глазу. И действительно, дверь открылась почти сразу же. Ярви вышел в коридор, они сели на ковёр у стены и какое-то время молчали в медленно редеющей тьме. Эве казалось, что сердце у неё стучит на весь коридор. В унисон с далёкими башенными часами.

Она в сотый раз засветила экран коммуникатора, который без остановки крутила в руках.

— Уже пять, — прошептала она.

— Угу, — отозвался Ярви, и снова повисло молчание.

05:01. 05:02. 05:03 — показывал коммуникатор.

05:04.

— У нас какая разница с Центром? Час, по-моему?

— Вроде бы. И два в полнолуние.

— У них ещё темно, да?

— Наверное. Надеюсь.

И Ярви опять замолк.

05:06. 05:07. 05:08.

Удар. Удар. Удар.

— Нам надо связаться с Профессором.

Она потянулась к кнопке, но Ярви крепко схватил её за руку и прошептал:

— Не вздумай. Эллиэрт отследит вмиг.

Эва видела в полумраке, как блестят его глаза.

— Но мы должны узнать...

— Профессор сам нам запретил!

— Он тогда ещё не знал...

— Не будь дурой...

Эва попыталась высвободиться из его хватки.

— Мы должны узнать, где он!

— Тише ты!

Но ей было всё равно.

— Мы должны узнать... что происходит!

Ярви стиснул её запястье ещё сильнее.

— Эва, говорю тебе, не вздумай! Это опасно...

— Совершенно верно.

Они торопливо вскочили. Они увлеклись спором настолько, что не заметили тёмного силуэта в нескольких шагах.

Он щёлкнул пальцами, над головами у них мягко зажглась лампа, и они узнали Эллиэрта. У него было осунувшееся лицо человека, не спавшего несколько дней. Под глазами залегла глубокая синева, губы были каменно сжаты, брови сошлись на переносице.

— В кои-то веки я поспел к началу представления, — сказал он со свирепой иронией. — Итак, во что ещё вы ввязались с лёгкой руки Астена?

Эва знала, что ложь он распознает.

— Это... у... — начала она, запинаясь. — У Джуди сегодня...

— Тяжёлый день, — подхватил Ярви.

К их удивлению, Эллиэрт рассмеялся.

— О да, если уж Астен ставит пьесу, то непременно с самим собой в главной роли, и чтобы в сюжете было спасение государственных преступников с плахи, пара перестрелок и героический побег. Ох уж это старческое дурновкусие.

Он выглядел насколько безумным, что Эва и Ярви, не удержавшись, покосились друг на друга. От Эллиэрта это не укрылось.

— Вы что же, всерьёз считали, что о происходящем я ничего не знаю? По-вашему, я настолько глуп?

Эва поспешно замотала головой, и Эллиэрт впился в неё воспалёнными глазами.

— Да знаешь ли ты, — сказал он сдавленно, — сколько усилий я прилагаю, чтобы Институт — и вы все! — был в безопасности?

Но Эва не считала, что блокада, раздача домашних арестов и игнорирование чужих бед — это такие большие усилия.

— Мы тоже... прилагаем...

— Чтобы подставить его под удар! — рявкнул Эллиэрт, не заботясь, что его может услышать пол-этажа. — Обитель, Каратели, ОНИ, Крамер, Палаты Правосудия — стоит им прознать, кого мы укрываем здесь и какие проворачиваем делишки, нас сравняют с землёй! Вы этого добиваетесь? Да ещё и хотите, чтобы я на это дал добро?

Эва задохнулась от обиды. Ловко у него выходит, будто все вокруг виноваты, кроме него!

— Институт — наш дом, — тихо, но твёрдо сказал Ярви.

— Вот как? — сверкая глазами, свирепо процедил Эллиэрт. — Ты поэтому месяца не можешь прожить без авантюры? Думаете, я не помню, сколько раз мы оказывались в опасности из-за вас? И из-за Астена, конечно же! — он истерически расхохотался и продолжал с самой ядовитой издёвкой, на какую был способен: — Почему бы нам не укрывать осуждённых преступников, беглых, неблагонадёжных, полукровок-моуни! Почему бы не поощрять студентов разгуливать по Замку на спор, ввязываться там в драки, воровать антикварные клинки, якшаться с повстанцами! Почему бы нам не подразнить Крамера, укрывая его подручных, и не проникнуть на государственный объект, и не присвоить проклятого симбионта с клеймом Обители на лбу! И за всё это время, что бы вы ни творили, я никого из вас не отчислил! Я позволяю вам подвергать опасности МОЙ ДОМ!

Всё, что он сказал, звучало так искренне, но при этом так несправедливо, что Эву трясло с головы до ног.

— Мы не хотим вредить Институту! — крикнула она. — Но Профессор тоже отсюда, и Джуди, они из Института, это их дом тоже, ясно? Мы не можем отмахнуться так прост...

— Дай мне это, — холодно произнёс Эллиэрт и протянул руку за коммуникатором. — Я вижу, что ты не желаешь меня слышать, поэтому дай мне это.

— Это вы не слушаете! Думаете, только вы один и правы, только вы и знать не знаете...

— Я не собираюсь спорить с подростком, кто из нас прав. И тем более оправдываться. Дай мне свой коммуникатор.

— Он мой собственный, — выдавила Эва, и это прозвучало по-настоящему жалко. — Это подарок!

— Уж не от Астена ли?

— Нет!

— Чудесно. Дай. Его. Мне.

Эве проще было бы расстаться с собственной рукой, чем с коммуникатором, но Ярви сказал угрюмо:

— Эва, не делай ещё хуже, пожалуйста.

Она просто возненавидела его за эти разумные-взрослые слова. Но всё же сделала шаг вперёд и отдала коммуникатор Эллиэрту.

— Пообещайте, что его вернёте.

— Чтобы вы уверились в мысли, будто я поощряю нарушение собственных правил? — сказал Эллиэрт с весьма неприятной улыбкой, больше похожей на судорогу. — Боюсь, что нет, я его не верну, и вы это знаете.

— Вы не сможете нас навечно посадить под замок, — с яростью бросила Эва.

— Я и не подумаю, — с не меньшей яростью ответил Эллиэрт и ушёл к лестнице, сжимая коммуникатор в кулаке с такой силой, что от экрана сыпались искры.

Эве казалось, что точно такая же безжалостная рука сжимает её сердце, сильнее и сильнее, пока весь страх не исчез, и ничего не осталось, кроме злости, обжигающей, точно лёд.

— Довольна? — с досадой проворчал Ярви. — Я же тебе говорил... Никогда его таким злым не видел... Ну и что нам теперь делать?

— Ясно, что, — отрезала Эва, поворачиваясь к нему. — Переодевайся, и быстро. А потом бежим в Центр, к Профессору.

Ярви уставился на неё, как на круглую дуру.

— А ты думаешь, Эллиэрт тебе порталы разблокирует, если вежливо попросишь?

— Плевать на порталы. Если через минуту не будешь готов — иди к чёрту, оставайся и сиди, а я пойду без тебя.

Она не стала слушать возражений, а хлопнула дверью в свою комнату и без промедления натянула джинсы, ботинки и куртку. Она не ожидала, что Ярви ей подчинится, однако он поджидал её в коридоре, одетый и чрезвычайно насупленный.

Они ехали через утренние сумерки до самой Покосившейся Вышки, не обменявшись ни словом. Спрыгнув с седла, Эва взлетела по шаткой лесенке на смотровую площадку. Сердце страшно колотилось у неё в груди, а розовеющее на востоке небо казалось зловещим, словно больной орган. Эва набрала полную грудь воздуха и заорала так громко, как только могла:

— РУ-У-У-УТ!!!

— Ты с ума сошла? — пропыхтел Ярви, поднявшийся следом и всё ещё недовольный. — Он же за тысячу мембран отсюда!

— Да, но здесь остался... остался след после того, как мы с Рутом прыгали в прошлый раз... вроде... дыры, понимаешь? — но непохоже было, чтобы он понимал. — Я не могу объяснить, но я её чувствую, она ещё не затянулась. Он нас услышит!

— А если нет?

— Тогда я сяду на пол и заплачу!

И она принялась выкрикивать имя Рута во всё горло, снова и снова, стараясь не обращать внимания на Ярви, стоявшего рядом с видом скептическим и раздражённым.

Она как раз окончательно сорвала голос, как вдруг пространство вокруг на краткий миг заколебалось, выворачиваясь наизнанку, а мгновение спустя посередине смотровой площадки возник Рут, в своём вечном кожаном плаще, страшно удивлённый.

— Как у тебя получилось? — спросил он, поднимая ко лбу бледную, скелетозно-тощую руку. — Я едва не оглох, даже в глазах двоится...

Эва пожала плечами, не в силах опять подбирать слова.

— Эва Наделённая, — за неё объяснил Ярви. — Сенсорик. Она всегда знает, куда идти, и чувствует порталы... и всё такое.

— О, я этого не знал, — отозвался Рут радостно. — Полезное свойство для человечка. Так зачем ты меня звала? В следующий раз лучше используй зеркало. Мириам или Джесси тебя научат...

— Ты можешь перенести нас отсюда в Центр? — просипела Эва.

— В дом Профессора, — уточнил Ярви.

Рут кивнул, будто это было самое обычное дело.

— По счастью, да. В его дом есть хороший, надёжный путь. И он мне обычно рад — приятное разнообразие, знаете ли... Вам лучше взять меня за руки.

Они сделали, как он велел, и спустя миг пронзительного, тошнотворного падения сквозь ледяную пустоту обнаружили себя стоящими в доме Профессора, посреди гостиной. Сам Профессор был тут же, удобно расположившись в своём любимом кресле с высокой спинкой, а напротив него, на диване, притопывая от нетерпения, сидел Нэш. Выглядели они оба так, словно собрались на какой-нибудь исторический фестиваль: на Нэше были крайне средневекового вида рубашка и штаны, а на Профессоре — коричневый плащ с капюшоном, который делал его похожим на старого алхимика с книжной картинки.

— Ну вот наконец и вы, — сказал он безмятежно.

— Ну да, — проворчал Нэш, наливая себе кофе в чашку, — и года не прошло. Где вас черти носят? Уже пять.

Учитывая, что в последний раз они виделись невесть как давно, это был, мягко говоря, неласковый приём. Эва почти уже заклокотала от возмущения, но Рут её опередил:

— О, это моя вина, — сказал он приятным тоном. — Призыв был несколько... нетипичным, и я не сразу пришёл в себя.

— Узнаю малявку Тасааре, — буркнул Нэш, косясь на неё ехидно сощуренным глазом. — Всё через одно место...

Профессор выразительно откашлялся.

— Нэш имеет в виду твою склонность прибегать к более трудоёмким способам решения задач, игнорируя более простые, — деликатно пояснил он Эве и с хлопком соединил ладони. — Ну что, готовы присоединиться к костюмированной вечеринке?

Эва и Ярви обменялись недоумёнными взглядами, но на самом деле их согласия никто не ждал. Нэш взял с дивана два свёртка и швырнул один из них Ярви, а другой — Эве. Это было нечто грубое, колючее, невнятных тёмных цветов, и пахло козьей шерстью и — довольно ощутимо — сырым овощным погребом.

— Это что, ОДЕЖДА? — спросил Ярви с отвращением.

Их вытянувшиеся лица изрядно развеселили Нэша.

— Что, твоё эстетическое чувство противится? — хохотнул он. — Надевайте живее. Будем сегодня сливаться с толпой, понятно?

— В ЭТОМ — сливаться?..

— Шевелитесь вы.

Ярви пошёл переодеваться на кухню, а Эва — в библиотеку. В свёртке оказалась пара чулок, довольно уродливые башмаки, нечто вроде очень куцего платьица, широкая юбка и большой платок. Эва вздохнула поглубже, скинула джинсы и, морщась от отвращения, принялась натягивать чулки.

— Не останешься на чашечку кофе, Рут? — тем временем говорил в гостиной Профессор.

— Я бы с удовольствием, — раздался в ответ голос Рута, чистый, звонкий и мягкий, как у застенчивого оперного певца или юного поэта. — Но мне нельзя отлучаться надолго. У нас в разгаре починка большой паутины, и если я вскоре не вернусь, может схлопнуться пара городов.

— Конечно-конечно, — ответил Профессор, пока Эва, пыхтя, надевала куцее платье. — Прости, что оторвали от работы. Был рад тебя повидать. Обязательно заглядывай, когда у тебя выдастся свободная минутка.

— Непременно, и почту за большое удовольствие. Прошу меня простить...

Когда Эва и Ярви вернулись в гостиную, поводя плечами под непривычной одеждой, Рута там уже не было, а Нэш, переполняемый энергией, расхаживал от окна к окну с чашкой кофе в руках.

— Да на голову же, Эва, — сказал он со смехом. — Они платки на голову повязывают. А ты надень ремень поверх безрукавки.

Ворча, они подчинились указаниям. Нэш скептически обошёл их со всех сторон.

— Чёрт знает что, — сморщившись, вынес он вердикт. — Эх... может, и сойдёт, только если не приглядываться.

— А никто и не будет приглядываться, — весело сказал Профессор.

Нэш, видимо, слегка успокоенный, снова рухнул на диван, а Ярви и Эва с унынием разглядывали друг друга.

— Я в этих чулках бегать не смогу, — пожаловалась Эва. — В жизни не носила чулки! И они УЖАСНО колючие...

— Бегать! — угрюмо отозвался Ярви. — Ты посмотри на эти подковы! Да я не смогу ходить...

— Конечно, ты сможешь, — успокоил его Профессор. — А бегать вам не понадобится. Не беспокойтесь, всё пройдёт как задумано... Ну, сверим часы. Мне кажется, как раз... да.

Они услышали потусторонний, могучий гул. Эва против воли поёжилась, хотя и знала, что это всего-навсего бьют башенные часы.

Профессор удовлетворённо кивнул.

— Что ж, начинаем. Ты первый, Нэш.

— Наконец-то! — воскликнул тот с ликованием, залпом допил свой кофе и выскочил из гостиной.

— И не забудь запереть заднюю дверь! — крикнул Профессор ему вслед, но опоздал и только вздохнул. — Ох, никак он не повзрослеет... Ну, теперь наш выход, друзья.

В отличие от Нэша, они трое покинули дом через переднюю дверь, не скрываясь. Уже взявшись за ручку, Профессор снова обернулся к ним.

— И помните: что бы ни происходило, что бы вы ни увидели, не бегите и не раскрывайте рта. Всё идёт, как задумано. Хорошо? Хорошо, Эва?

— Что сразу я? — надулась она, и Профессор слегка улыбнулся.

— Поверь мне, зрелище нам предстоит не из приятных.

Профессор и Ярви надели капюшоны, Эва надвинула свой дурацкий платок на самые брови, и они вышли на улицу.

Утро было прохладное и бледное. На брусчатке блестели лужи — видимо, ночью прошёл дождь. По улице тянулись без охоты понурые, заспанные люди. Они держались скованно и, хотя обменивались друг с другом скупыми приветствиями, глаз на соседей не поднимали. Кивали и Профессору, и тот отвечал тем же.

На углу Каратель в чёрной форме колотил в дверь какого-то дома.

— На выход! — рявкнул он. — Опоздаете — пеняйте на себя!

С соседней улицы доносились похожие крики. В ответ надрывались собаки.

Эва, Ярви и Профессор вместе с людским потоком наконец ступили на Площадь. Над головами плыли в сыром воздухе тяжёлые удары, но среди людей никто не повышал голоса, Эва слышала только мрачное бормотание. Чёрный столб Тюремной Башни делался всё ближе, и Эва с обрывающимся сердцем думала, где сейчас Джуди и что она чувствует. Уверена ли она, что её вытащат, или потеряла последнюю надежду и окончательно отчаялась?

Толпа обступала их со всех сторон всё теснее, и в конце концов Эва взяла Профессора под руку. Поскольку большим желанием быть в первых рядах никто не горел, им троим без особенных усилий удалось встать поближе к эшафоту. Эве было его отлично видно — деревянный помост, весь чёрно-серый после дождя, и столб перед ним, торчащий из груды веток, словно свеча из именинного пирога. С эшафота как раз спускался, сворачивая в трубочку большой лист бумаги, какой-то человек в плаще сливового цвета. На груди у него была серебристая вышивка — Эве не было нужды приглядываться, и так ясно, что это символ Палат Правосудия. Значит, судья или палач зачитывал приговор.

Вокруг костра стояли, невидяще глядя в пространство, безмолвные Каратели, и двойной строй их чёрных фигур тянулся к самой стене исполинской Башни, образуя коридор. Эва знала, что по этому коридору выведут Джуди, и, честно говоря, её тошнило от страха. Она высматривала в толпе Нэша, не представляя, что теперь можно сделать, когда Карателей так много, а вокруг толпа. А точно ли сработает план Профессора? Не слишком ли далеко всё уже зашло? Может, Эллиэрт и прав: всё это похоже на плохую пьесу...

Ропот, всколыхнувшись, пробежал по толпе, как круги по воде, и сменился тягучим молчанием, и Эва, привстав на цыпочки, увидела, как выводят Джуди. Она выглядела так странно и так жалко без яркого макияжа и побрякушек, с грязными волосами, которые не позаботилась расчесать. Она брела через двойной строй Карателей, спотыкаясь, как оглушённая, озябшая в тонкой рубашке, и поначалу будто не понимала, где оказалась.

Но перед самым костром она вздрогнула и остановилась как вкопанная, и Карателю-конвоиру пришлось подтолкнуть её. От этого толчка Джуди пришла в себя и принялась орать во всё горло, ругаться, лягаться и кусаться, как сумасшедшая.

У Эвы чуть сердце не разорвалось при этих криках. Она в отчаянии заглянула в лицо Профессору: разве не пора ему приводить в действие свой гениальный план? Разве остался ещё «последний момент» после этого? Но Профессор не смотрел на неё. Он стоял, опираясь на трость и закрыв глаза, с видом строгим и отрешённым, будто решал сложную задачу. И Эва заставила себя не двигаться с места.

Каратель схватил Джуди в охапку и тащил так до самого столба, а она извивалась и визжала, как бешеная кошка, и вообще издавала звуки такие страшные, каких Эва от людей не слышала.

— Отпустите! — орала она. — Отпустите!

Ещё секунду, и что-то случится, твердила себе Эва. Вот сейчас... прямо сейчас... Но Джуди привязывали к столбу, а ничего не происходило.

Эва не выдержала и рванулась вперёд, но Ярви вцепился ей в руку повыше локтя с такой силой, что она зашипела сквозь зубы.

— Стой, — пробормотал он угрожающе.

Но Эве было плевать, что она может их выдать — да таких, кто порывался уйти и кого удерживали соседи и семья, вокруг было немало.

— Сволочи и трусы! — орала Джуди, перемежая членораздельные слова потоком очень цветистой брани, над которой, не будь Эва в таком ужасе, она наверняка посмеялась бы. — Трусы вы все! Чего вылупились? Думаете, с вами по-другому будет? Думаете, вас закон защитит? Любуйтесь на свой закон!
Эва не знала, узнаёт ли Джуди их в толпе и видит ли вообще что-то. Её бешеный взгляд из-за всклокоченных волос впивался в море угрюмых или горестных лиц, она извивалась с утроенной силой и пыталась доплюнуть до толпы — а ничего по-прежнему не происходило.

Когда Эва увидела Карателя с факелом, она рванулась прочь так яростно, что Ярви насилу удержал её.

— Пусти! — шипела Эва, а Ярви цедил в ответ:

— Стой тихо!

На их счастье, в нескольких шагах заливалась неудержимым плачем девочка-подросток, и стоявшие рядом торопливо старались успокоить её, со страхом оглядываясь на Карателей.

В конце концов Эва врезала Ярви в нос, но, даже обливаясь кровью, он её не выпустил. Левая рука уже онемела и болезненно пульсировала выше его пальцев.

— Дура, — сказал Ярви невнятно, зажимая нос. — Смотри!

Эва посмотрела, но ничего не увидела из-за слёз. Поморгала и посмотрела снова — и ничего не увидела, кроме дыма. Чёрный, непроглядный дым валил от костра, будто они подожгли не дрова, а резину. А потом в толпе на Площади что-то грохнуло, в одном месте, в двух, в трёх, и Эва увидела поверх голов, как вспухают и расползаются фонтаны такого же дыма.

Всё вокруг пришло в движение.

— Сепаратисты! — отчаянно крикнул кто-то, а с противоположной стороны отозвался другой голос, вроде бы даже радостный:

— Повстанцы!

— Восстание!

— Тюрьму штурмуют!

После этого ни одного слова в воплях разобрать стало нельзя, и вокруг началось хаотическое мельтешение.

Эве наконец удалось вырваться, и она потянула Профессора за рукав.

— Идёмте скорее, пока никто не смотрит, пока Джуди...

Но Профессор оборвал её голосом твёрдым и холодным, как железо:

— Оставайтесь на месте. Встаньте ближе.

Они послушались, не задумываясь, и встали с обеих сторон, плечом к плечу. Вокруг всё обратилось в чёрный дым и хаос тел, мелькающих и наталкивающихся друг на друга, и в страшную какофонию голосов, не похожих на человеческие. Профессор словно не замечал ничего этого. Его глаза, огненно-рыжие, были устремлены в сторону костра, и губы что-то беззвучно бормотали в тени капюшона, как заклинание или молитву.

Эва съёжилась, ожидая против воли, что вот-вот толпа нахлынет на них и сомнёт, что Каратели обязательно натолкнутся на них — но хаос обтекал их троих, расступаясь, как водяной поток перед препятствием.

Спустя несколько мучительных минут Профессор прерывисто вздохнул и сказал очень спокойно:

— Ну вот, теперь твоя очередь пустить свой дар в дело, Эва. Помоги-ка нам выбраться отсюда.

«А как же Джуди?» — хотела спросить она, но не посмела — таким чужим и уверенным в себе был сейчас Профессор, и лицо у него было по-прежнему строгим от напряжения... и, как тысячу раз до этого, Эва поверила ему. Она взяла Профессора за руку, повернулась спиной к костру, и эшафоту, и Башне, помедлила одно мгновение и шагнула в дым.

Она почти ничего не видела и полагалась, как всегда, на чутьё. Только вот чутьё не спасало от дыма, который набивался в горло и нос, душил, щипал глаза, и к тому времени, как они выбрались с кошмарной Площади на узкую улочку, все трое сипели и обливались слезами. Сколько Эва видела, у стен, скорчившись, переводили дыхание люди; совсем близко от них, согнувшись в три погибели, кашлял Каратель. Пока что ему дела ни до кого не было, но Эва испугалась заранее.

Профессор вдруг охнул и привалился к стене, держась за сердце. Всё его тощее тело сотрясалось от кашля, и Эва с Ярви подступили к нему с двух сторон.

— Ох, — просипел он, — вздохнуть... не могу. Отвели бы вы меня... домой...

Это был отличный предлог миновать Карателя, и Эва поначалу обрадовалась. Но когда она подставила Профессору плечо и почувствовала, как судорожно и неровно колотится у него сердце, то испугалась. Каратели, взбесившаяся толпа, казнь, неумолимо сползающий чулок — всё это вдруг потеряло всякое значение, потому что каждый шаг Профессора был так неверен, а каждый вздох обрывался так надсадно, что Эва думала только: лишь бы он не умер.

К счастью, к тому моменту, как они втащили его в дом и Нэш выскочил в коридор встречать их, Профессор уже оправился настолько, что выпустил плечо Ярви и попытался улыбнуться.

— Говорил ведь, — проворчал Нэш с укоризной, подхватывая его под руку.

— Что поделать, — покорно ответил Профессор. — Староват я уже для таких фокусов...

— Я пойду чай заварю, — прогнусавил Ярви и скрылся на кухне.

Эва и Нэш отвели Профессора в гостиную и усадили в его любимое кресло. Эва подложила ему под спину подушку, забрала у него трость, укрыла его пледом и, только убедившись, что он в порядке, наконец огляделась.

Джуди лежала на диване, без сознания, теперь — вблизи — ещё более жалкая и измученная. Растрёпанная, без макияжа, в застиранной рубашке с чужого плеча поверх своей футболки — посмотри она сейчас в зеркало, пришла бы в полный ужас.

Эве страшно хотелось сделать что-нибудь, но она не представляла, что. Нэш, судя по всему, пребывал в не меньшей лихорадочной растерянности, но тут подоспел Ярви с чаем и уже без крови на лице.

Они как раз допивали по чашке — без большого желания, просто чтобы занять себя чем-нибудь привычным, — когда Джуди пошевелилась, замычала, будто сквозь сон, и наконец открыла глаза. Нэш вскочил, едва не опрокинув столик со всем, что на нём было, и бросился к дивану. Джуди посмотрела на него с сонным недоумением, села, морщась, обвела глазами гостиную Профессора и начала было:

— Где...

А потом вспомнила. Внезапно и сразу — это было ясно по тому, как потрясённо вытянулось её лицо.

— Где Райт? Вы его нашли?

Правда была в том, что никто из них — за исключением Профессора, может быть, — об этом не думал. Все так переживали за Джуди, что к этим неловким объяснениям не подготовились.

— Где, — повторил Нэш с яростью. — А ты угадай с трёх раз! Подумала бы о нём, когда сбегала! Ведёшь себя, как малолетка тупая...

— Нэш, — цепко сказал Профессор, но Нэш поднял на него злые глаза и упрямо выпятил подбородок.

— А вы ещё скажите, что это неправда! Ещё похвалите её! Скажите, чтобы и дальше так делала... Совсем пустоголовая, что ли? Всё для тебя игрушки, да?

Но Эва впервые видела Джуди настолько серьёзной и настолько поглощённой кем-то помимо себя. Она выслушала орущего Нэша безропотно, а когда он умолк, чтобы перевести дыхание, повторила:

— Вы Райта нашли?

Нэш помрачнел, сел на диван рядом с ней и признался:

— Не нашли мы его.

Ворчливым тоном, но очень тихо, и смотрел он на чайник.

От этих слов Джуди сразу вся сникла, будто даже выцвела целиком, вместе с одеждой. Прижала руку ко лбу, потом вторую, и прошептала:

— Я хотела его предупредить. Что Крамер всё подстроил. Что он ничего Лансу не сделает, пока тот в Институте.

Эва почувствовала себя так, словно только что получила удар под дых. Попыталась открыть рот — и не смогла. Так и сидела в кресле, сгорбившись, как Нэш, и тоже смотрела на чайник.

— Ланс больше не в Институте, — с неловкостью сказал Ярви, покосившись на неё неодобрительно. — Он тоже попался на эти угрозы. Он в Пещерах, Крамер его держит там как приманку. Мы с Гэри сами видели.

Эва не могла заставить себя поднять глаза на Джуди и слышала только, как та судорожно вздыхает.

— Значит, Райт тоже там!

— Да нет, — повторил Ярви с досадой. — Пока что нет.

— Он же не такой придурок, как некоторые, — проворчал Нэш. — Он все уловки Крамера наизусть знает, не подставится, как ты.

— Всё это терпит, — подал голос Профессор. После чая он немного ожил и больше не выглядел умирающим. Но старым, хрупким и больным — выглядел. — Сейчас мы должны доставить Эву и Ярви домой. Я не хочу испытывать терпение Томаса... дольше, чем это необходимо. Нэш, не мог бы ты...

Нэш вскинулся, потому что прозвучало это скорее как приказ, чем просьба, но под пристальным взглядом Профессора промолчал.

— Не беспокойся, — продолжал он с мягкой улыбкой, — я уже вполне в состоянии присмотреть за Джуди. В любом случае, что нам с ней сейчас больше всего необходимо, так это тишина и покой.

Нэш, хоть и с очевидной неохотой, подчинился и провёл Эву и Ярви Коридором на институтскую лужайку. Коридор этот, по Эвиным ощущениям, был совсем как те, какие открывал Алан, только начинался в зеркале.

Был уже поздний вечер. Небо совсем лиловое, длинные тени разбегаются от фонарей. Эва и Ярви долго стояли, сунув руки в карманы и с тоской глядя на силуэты в освещённых окнах. Институт был их домом (в случае Эвы — единственным домом), и сердце сжималось при мысли, что они могут его лишиться... И всё же они стояли, чувствуя, как коченеют ноги, без малейшего желания входить.

— Давай лучше разделимся, — предложил наконец Ярви. — Может, хоть меньше будет суммарного ора.

— Что-то у тебя не то с вычислениями, — хмыкнула Эва, но согласилась.

Ярви скрылся внутри, а она послонялась по парку ещё немного, прежде чем войти.

Первым, что она увидела в полутёмном холле, был строгий силуэт и мерцающий огонёк импланта ментора Вейсманна.

У Эвы засосало под ложечкой.

— Здравствуйте, — осторожно сказала она, не зная, чего ждать.

— А, Тасааре. Добрый вечер, — ответил Вейсманн очень спокойно, не меняя непроницаемого выражения лица. — Удачно, что я вас встретил. У меня с собой книга, которую я вам обещал.

Эва, слегка ошарашенная, подошла ближе, и Вейсманн действительно протянул ей книгу. В середину было вложено нечто, торчащее с обоих концов.

— Я ожидаю, что к пятнице вы будете готовы её обсудить.

— Э-э... спасибо, ментор.

Вейсманн сухо кивнул.

— А сейчас, я полагаю, вам стоит вернуться к себе, — добавил он, глядя ей в глаза.

Это был жёсткий взгляд, но не гневный, из чего Эва заключила, что речь идёт не о домашнем аресте. Она взлетела по лестнице пулей и, только переступив порог комнаты, в недоумении раскрыла книгу.

В неё был вложен коммуникатор.

Это было так неожиданно, что Эва вытаращилась на него и стояла столбом добрых две минуты, пока экран не ожил, сообщая о новом вызове.

— Я его перепрограммировал, — сказал Вейсманн без предисловий, едва она нажала кнопку связи, — и теперь им можно пользоваться в стенах Института. Я надеюсь, — прибавил он, посуровев, — что вы не заставите меня пожалеть об этом поступке.

— Нет, что вы, ментор! — выпалила Эва. — Спасибо!

— И, разумеется, директор не обрадуется, если увидит его у вас.

— Я понимаю.

— Очень хорошо. Доброй ночи. И, Тасааре! Насчёт книги я не шутил.



Глава 4. Сортировочная


Книгу Эва прочла уже к среде, и вообще всю неделю делала уроки с удвоенной старательностью и вела себя очень-преочень хорошо. Она избегала встречаться с Эллиэртом взглядом, ожидая страшного возмездия за самоволку, но его так и не последовало. Никакого домашнего ареста, никаких блокад. Эллиэрт ходил, скованный коркой ледяного гнева, будто доспехами, но делал вид, будто ничего не случилось.

Так что к субботе Эва успокоилась настолько, что пересилила угрызения совести и отправилась вместе со всеми на футбольный матч в Городок. Откровенно говоря, ей было не до футбола, и поэтому она была страшно рада, когда Линда заметила её в толпе и оттащила в сторону.

— А ты за кого болеть пришла? — спросила, повысив голос, Эва, потому что кругом стоял невообразимый гвалт и толкотня.

— Да ни за кого, — махнула рукой Линда. — Мы с Руди в кино пойти хотели, а он взял и свалился с ангиной... вот я и пошла на футбол.

— А может, ну его тогда? — с надеждой предложила Эва. — Скука же одна. Каждый год одно и то же.

— Точно, — живо согласилась Линда. — А ты на Вишенке? Может, поехали лучше по Рухляди покатаемся?

Учитывая, какая вокруг была радостная суматоха, Эва легко ускользнула незамеченной, а несколько минут спустя она уже оседлала Вишенку и мчалась прочь с рёвом и шлейфом пыли и коричневых сухих листьев.

— Давай на развалины! — прокричала, поравнявшись с ней, Линда, чья растрёпанная коса вилась из-под шлема по воздуху, как живая.

И они свернули к развалинам.

Какое-то время Эва ни о чём не думала, кроме подъёмов и поворотов, с наслаждением чувствуя, как встречный ветер выдувает все глупости, все страхи и сожаления, все терзания и неприятные мысли у неё из головы. Больше ничего на свете она не любила так сильно, как это — полёт, скорость, гул двигателя, ветер в лицо, — больше никогда не чувствовала такого освобождения. Будто ты совсем другой человек, и миллион старых ошибок не висит на тебе, как каторжные кандалы. Ей было так здорово, что она хохотала и вопила и старалась на каждом повороте поднять в воздух как можно больше листьев.

Линда отстала; Эва выжала газ на полную, чтобы вылететь из ветшающего с каждым годом туннеля на солнце и заложить безупречный вираж на крутом повороте — но внезапно она заметила прямо над земляным валом гриву чёрных волос и блестящие, как у маньяка, глаза.

Она потеряла всего мгновение — всего лишь растерялась, но этого хватило, чтобы не вписаться в поворот. Спёкшаяся от жара моторов земляная стена вдруг понеслась прямо на неё, Эва запаниковала, как новичок, вывернула руль как могла. Вишенка, взревев, развернулась на сто восемьдесят градусов, шаркнув боком по земле, напоследок брыкнулась — и Эва, не успев даже вскрикнуть, полетела кувырком на землю. Руки оторвались от сенсоров с таким трудом, будто в них вросли, и боль пронзила их до самых лопаток, ослепительно-яркая. Но валяться и жалеть себя было некогда, и Эва поспешно вскочила на ноги, сдёргивая шлем. Напрасно: её психованный бродяга уже исчез.

Линда затормозила рядом и тотчас же подбежала к ней, бледная от испуга.

— Ты в порядке? Ты что, это же был простой вираж!..

Не тратя времени на ответ, Эва нахлобучила шлем обратно, подняла Вишенку и сходу взлетела на вал под надсадный вой мотора. Инстинкт не подвёл: ей отлично было видно психа, бегущего прочь со всех ног — и, надо заметить, на приличной скорости. На бегу он пригибался так низко, что казалось, вот-вот встанет на четвереньки, и оглядывался через плечо.

— Вот он! — ткнула Эва пальцем, притормозив для Линды.

— Мамочки, — сказала Линда со смесью брезгливости и страха, — ЧТО ЭТО?

— Мы его догоним, — воодушевлённо сказала Эва и рванула с места. — Эй! Эй, постой! Не убегай! Мы хотим поговорить!

Но псих либо не расслышал, либо не понял, либо не был расположен к разговорам. Обнаружив за собой погоню, он припустил во весь дух и успел укрыться в густом камыше на краю болота. Эва затормозила, круто развернувшись, и спрыгнула в жадно чавкнувшую грязь.

— Эй, не бойся! — крикнула она качающимся камышам. — Мы просто хотим поговорить!

Но как бы она ни прислушивалась, в ответ не долетело ни звука, кроме шагов Линды за спиной. Она подбежала к Эве и, охнув, уставилась под ноги.

— Ты что, подружилась с йети?!

Эва бросила взгляд на отпечатки босых ног в грязи. Ей показалось, что в один такой след уместились бы оба её кеда.

— Эй! — позвала она, стараясь побороть холодок боязни. — Ты же меня помнишь? Не бойся, выходи!

Ответом ей по-прежнему была тишина.

— Он затаился, — сказала Эва Линде. — Мы его легко найдём по следам.

И она решительно раздвинула камыши, но Линда успела поймать её за руку.

— Стой, Эва, ты что! Не ходи туда!

Ни у кого язык бы не повернулся назвать Линду трусихой, но сейчас она выглядела по-настоящему испуганной.

— Не бойся, — попыталась успокоить её Эва. — Он в Рухляди живёт. Колин говорит, он безобидный.

— Да он же ненормальный! Кто там его знает, вдруг он... он ведь за тобой следит? По-моему, это жутко и... — Линда затопталась на месте, обхватив руками локти, будто от холода, и наконец отрезала: — Я туда не пойду.

Эва перевела взгляд на камыш, а потом на следы в грязи. Откровенно говоря, она пыталась казаться бодрее, чем была на самом деле. Ей не слишком хотелось пробираться через заросли, утопая в грязи, и ждать столкновения или...

Эва сдвинула брови и отпечатала свой кед рядом. Видишь, сказала она себе твёрдо, не такой уж он и гигантский. Она вздохнула.

— Ладно. Лучше поедем отсюда.

Она оглядывалась через плечо всё время, пока камыши не скрылись из глаз. И никого не увидела, но могла бы поклясться: он там.


*  *  *
Наверное, это было странно, но мысль о сумасшедшем, который её преследует, вызывала у неё не страх, а любопытство. Эве страшно хотелось рассмотреть бродягу получше, узнать, что ему нужно, понять, правда ли он совсем сумасшедший. Поэтому когда Финли спросил, не подкинет ли его Эва в воскресенье к Лудильщице Эмме, Эва согласилась с такой горячностью, что это выглядело очень подозрительно. Финли ухмыльнулся — так же, как в те дни, когда все дразнили Эву и Ланса голубками.

— Смотри — пешком пойдёшь, — предупредила Эва, и он тотчас состроил самую постную мину.

Воскресное утро выдалось довольно холодное, и в воздухе пахло листьями и морозом, а лужи покрылись хрустально чистыми корочками. По пути они заехали в магазин за пирожными, а потом оставили Вишенку под навесом у крыльца и пошли к Эмме.

Эмма была им рада, и они пили чай, а потом помогали Финли перебирать усилитель для гитары. Эмма, точнее сказать, помогала, а Эва больше мешалась, и в конце концов от верстака её оттеснили, и она просто бродила, разглядывая всяческое диковинное старьё, и механическое, и нет. Тут были обогреватели, похожие на радиотарелки, и старинные неуклюжие магнитолы с ножками, тяжёлый комод, разномастные стулья, вышитые вручную подушки, целые коробки с потускневшими ёлочными игрушками; жестяная карусель, приводящаяся в движение жаром свечи; шкатулки с потайными отделениями; электроточилки в виде зубастых белок, и повсюду — роботы, по большей части сломанные, бракованные или просто бесполезные. Эва обожала лавку Эммы с её пыльным полумраком. Бродить здесь можно было часами, как в музее, но порой она думала не без тревоги: а много ли людей ПОКУПАЕТ весь этот бесценный хлам? Как только Эмма ещё не разорилась?

Уже прошёл обед, когда они наконец покинули лавку. И первым, что Эва увидела, был её преследователь. Он сидел на корточках возле Вишенки и как заворожённый рассматривал начищенные до блеска хромированные детали.

К сожалению, Финли тоже его заметил и сразу набычился.

— Эй ты! — зарычал он. — А ну...

— Заткнись! — прошипела Эва, впиваясь ему в локоть. — Ты его испугаешь!

Бродяга замер, припав к земле, как насторожившийся зверь. Лицо смутно белело за завесой волос. Эва попыталась поймать его взгляд.

— Не бойся... — сказала она мягко, но едва сделала полшага, как бродяга кинулся прочь и в мгновение ока исчез в переулке.

— Ну вот, пожалуйста, — сердито сказала Эва и повернулась к Финли, скрестив на груди руки. — Он ещё никогда так близко не подходил!

— А тебе бы хотелось? — завопил Финли.

На этот вопрос Эва не собиралась отвечать.

— Он ничего плохого не делает, — отрезала она. — Он всё понимает, когда с ним говоришь...

— Понимает? — Финли вытаращился на неё, будто на полоумную. — Да по нему же видно, что он полный дебил! Маньяк какой-то...

— Что сразу маньяк? Просто... бродяга.

— И что ему от тебя надо, если он не маньяк? — Финли нахмурился и покачал головой. — Слушай, Эва, держалась бы ты подальше от... пустырей и закоулков. Не нравится мне это.

Эва промолчала, рассудив, что лучше не усугублять ситуацию, и с этого дня о бродяге больше ни с кем не говорила. Не хватало только, чтобы они разволновались и пустились её опекать.


*  *  *
К счастью, у всех было полно других дел — в понедельник праздновали Единение.

На каникулах Эва тратила любую удобную минуту, чтобы улизнуть от ребят и пройтись в одиночку по Городку в надежде подстеречь своего бродягу. Но после встречи с Финли он стал очень осторожен и не показывался. Дважды Эва с Ярви отпрашивались в гости к Профессору, рассчитывая услышать новости о том, как идут поиски Рай та, но новостей не было никаких, и Джуди (которая всё ещё жила у Профессора) уже на стену лезла от мучительной неизвестности.

Очевидно, чтобы дать её разрушительной энергии выход, в начале ноября Профессор разрешил ей отправиться на поиски с Нэшем. Нэш, судя по его раздражённому лицу, пользы в этом не видел, но — как всегда — Профессору подчинился. А Эва и Ярви напросились с ними.

Эва лично начала жалеть об этом прежде, чем они переступили порог, потому что Джуди и Нэш вместо приветствия принялись собачиться друг с другом.

— Чего ради я её тащить должен? — свирепо спросил Нэш у Профессора. — Чтобы она лишний раз патрулям подставлялась без причины?

— Я, между прочим, прямо здесь стою, Нэш, — ядовито отозвалась Джуди, испепеляя его взглядом. Почему-то сейчас, без макияжа, с запавшими от бессонницы глазами, убийственные взгляды удавались ей как никогда. — Мог бы и ко мне обратиться.

— Да ну! А я что-нибудь новое услышу, кроме капризов и нытья? Ты же не затыкаясь причитаешь, как мы с тобой ужасно поступаем. Спасли, а теперь ещё и не даём хрень безумную творить. Несправедливо — жуть!

— Райт — мой друг, ясно? — проговорила Джуди, всеми силами стараясь сохранять самообладание, но голос у неё дрожал от ярости. — Мой лучший друг. Вы о нём ничего не знаете, а хотите, чтобы я тут сидела, блаженненькая, пока вы его ищете! Да какое вы имеете право...

— Да какое ты право имеешь истерики Профессору закатывать? — заорал Нэш, побагровев. — Да ты хоть знаешь, чего ему стоило...

— Достаточно, — прервал их Профессор голосом безмерно усталым, но твёрдым. — Джуди отправится с вами. Это решено. Никто из нас так не знает Райта. Что до патрулей, то, учитывая, каким путём вы пойдёте, опасность минимальна.

— Конечно, — сказал Нэш, криво ухмыльнувшись, с такой горечью, что Эве стало не по себе. — Пусть себе рискует сколько влезет. Лишь бы нежные чувства не ранить. Класс, Профессор. Только не надейтесь, что она оценит.

Теперь пришла очередь Джуди краснеть.

— Достаточно, — повторил Профессор резко. — И ты, Нэш, и ты, Джуди. Хватит. Вам сейчас следует думать о Райте, а не позволять эмоциям затуманить разум. Время для эмоций придёт позже, а сейчас возьмите себя в руки. Будьте бдительны и осторожны и возвращайтесь с хорошими новостями.

— Я с вами не согласен, Профессор, — сказал Нэш с твёрдостью, которая восхитила Эву и уязвила одновременно. Ей ещё не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь кроме Эллиэрта ставил под сомнение авторитет Профессора.

А тот и бровью не повёл.

— Прости меня, Нэш, но в данный момент безопасность Райта беспокоит меня куда больше, чем твоё согласие или несогласие, — произнёс он ровно. — Прошу, не тратьте попусту время и сделайте свою часть работы.

Джуди торжествующе вздёрнула подбородок. Нэш какое-то время смотрел на Профессора исподлобья, и лицо у него белело пятнами, а желваки ходили туда-сюда. И, хотя наблюдать за этой сценой удовольствие было невеликое, Эву развеселило, до чего Нэш и Джуди сейчас похожи в своей непримиримости.

И ещё она спросила себя, как долго все ученики Профессора будут подчиняться его решениям.

На этот раз переодеваться они не стали, только Джуди пониже надвинула на лоб капюшон. Первые несколько минут они шагали по булыжной мостовой в молчании, наэлектризованном взаимным неудовольствием. Какое-то время Эва терпела, но потом спросила:

— А куда мы идём?

— На станцию «Сортировочную», — ответил Нэш с кривой ухмылкой, и он всё ещё был так взвинчен, что непонятно было, шутка это или нет.

Эва вопросительно посмотрела на Ярви, но тот сказал хмурясь:

— Сама увидишь. Тут так просто не объяснишь.

В общем, они нагнали такой таинственности, что Эва успела навоображать себе много чего. А за прячущимся в смердящем проулке порталом их встретили мрачные холмы. Вблизи они были довольно пёстрыми, но издали сливались в однотонное серое, с металлическим блеском, бесконечное уныние.

Нэш зашагал по тропе между ними, и Эва разглядела, что это мусорные терриконы, почти как Рухлядь или Свалка, где жили Крысята, только здесь мусор был преимущественно железный и электронный, и ни одного живого существа нигде не шевелилось. И, хотя старые машины, бочки, радиовышки, штабеля ржавых шпал, стиральные машинки (а на вершине одного террикона торчало, вне всяких сомнений, самолётное крыло) выглядели совершенно обыденно, над этим местом висела такая плотная, мёртвая тишина, что сердце у Эвы колотилось вдвое быстрее обычного.

А потом из этой тишины вдруг рухнул тяжкий, страшный, гулкий удар, на который груды железа, разом ожив, отозвались стоном. Эва вздрогнула всем телом, готовая пуститься бежать, но Ярви сказал ей:

— Это просто пресс, не бойся.

— Какой пресс?

Ярви поднял брови.

— Большой. Металл прессует.

Но от каждого удара, стона и скрежета Эва втягивала голову в плечи и никак не могла отогнать ужасное чувство, что это шаги кого-то огромного и чудовищного.

Так что поначалу, когда они только вышли к огромному унылому зданию, Эва вздохнула с облегчением. Здание было серое, грубое и снаружи напоминало завод. Внутри — тоже завод. И ещё морг.

Сперва Эва разглядела только высокие потолки с подъёмными кранами, облицованные гнусным серым кафелем стены и голый бетонный пол с нанесённой чёрно-жёлтой разметкой и желобами, назначение которых было ей непонятно. По желобам текла какая-то жидкость с неприятными ошмётками и металлическим запахом. Эва проследила жёлоб взглядом до большого железного стола.

У стола, целиком поглощённые своей работой, орудовали люди в белых халатах и клеёнчатых фартуках. Их лица скрывали респираторы. А на столе лежал мертвец.

Эва замерла, не в силах отвести глаз. Не может же он быть настоящим? Он так похож на Данте... Не могут же они ВСЕ быть настоящими? Потому что железные столы были здесь повсюду. И везде эти люди в фартуках.

— Проход не загораживайте, — раздался сердитый голос, и Ярви поспешно оттащил Эву в сторону, бормоча извинения.

Очередной тип в респираторе, ворча, прокатил мимо них каталку с накрытым простынёй телом.

— Шевелитесь, вы двое, — окликнул их Нэш.

Ярви потянул Эву за руку, и она заковыляла следом на ватных ногах.

— Что это за место? — прошептала она, и Нэш бросил, не оборачиваясь:

— Станция «Сортировочная». Говорил ведь.

— Сюда свозят все невостребованные тела, — вполголоса объяснил Ярви. — Всех неопознанных мертвецов. И всех казнённых.

— Но... что они делают?

— Утилизируют тела. Кремируют, по большей части. Если личность установлена — готовят тело по обычаям его родины.

— А потом?

— Ведут учёт и хранят, пока не перевезут останки в Долину Плит.

— И нам можно здесь ходить просто так?

— Да им не до того.

— Да уж, — хмыкнул Нэш. — Правосудие-то работает, сестричка. Так что ребята тут без продыху вкалывают.

Действительно, кроме того человека с каталкой, никто не обращал на них внимания. Они пересекли несколько одинаковых залов, переступая через кровавые желоба, и наконец-то вышли наружу.

Однако Эва не успела даже вздохнуть с облегчением, как внутренности у неё скрутились в один тугой комок ужаса. Они оказались снова на тропе, ведущей мимо мусорных холмов. Только на этот раз состояли они не из бесполезного металлолома, а из сломанных киберов.

Самое страшное, что почти все они выглядели как люди, а половина была, к тому же, ещё жива. И все эти груды человеческих тел и конечностей с торчащими проводами без остановки шевелились и издавали звуки. Ярви снова потянул Эву, и она с трудом сдвинулась с места. Она смотрела на обгоревшие до почернелых стальных каркасов конечности, на валяющийся, точно смятая человечья кожа, синтэпителий, на испещрённые дырами от пуль, искорёженные от ударов механические тела. Она прошла мимо обезглавленного торса, выводящего арию надтреснутым оперным голосом. Мимо торчащих из груды обломков рук, скребущих по железу скрюченными пальцами, на которых стёршийся синтэпителий торчал лохмотьями, обнажая металл и пластик. Мимо скорчившегося, смятого тела, повторяющего самым радушным тоном: «Добро пожаловать». Мимо кибера с неподвижным лицом, ноги у которого дёргались, как в конвульсиях.

Кладбище киберов. «Я только на кладбище для киберов буду среди своих».

— О господи, — пробормотала, борясь с тошнотой, Эва. — Теперь-то я понимаю, почему Джош так боится этого места.

— Не переживай, — отозвался, нахмурив густые брови, Нэш. — Джош здесь никогда не окажется. Дэверел этого не допустит.

Джуди не сказала ничего и даже шага не замедлила. Она была вся онемевшая, окаменелая. Не более живая, чем бедные киберы. Она первой вошла в Хранилище Казнённых.

После всего, что они уже видели, Хранилище выглядело самым обыденным и нестрашным образом. Оно походило на громоздкий ангар с полками в несколько рядов. Полки делились на пронумерованные ячейки — одни из них были заняты, другие пусты. На занятых помещались ярлычки с непонятной кодировкой, датами и именами. Много где вместо имён и дат стояли вопросительные знаки.

— Давайте поищем в журналах, — сказал Нэш, но Джуди, не обращая на него внимания, пошла вдоль полок.

Нэш, очевидно, собирался сказать ей нечто неласковое, но сдержался и только головой покачал. Он подошёл к ютящейся под окном конторке, раскрыл верхнюю из кипы тяжёлых книг и начал её листать. Эва и Ярви переминались с ноги на ногу рядом.

— Почему мы сразу в Вихревую Башню искать не пошли? — нервно спросила Эва, но Ярви только фыркнул.

— Потому. Вспомни сама, оттуда так просто не выберешься. Даже ты дорогу почувствовать не можешь...

— Да никто и не думает найти его тут, — негромко сказал Нэш, бросив на них сардонический взгляд поверх книги. — Профессор это исключительно для нашей страдающей дамы делает.

— Она здорово переживает, Нэш, — заметила Эва, и тот хмыкнул.

— Ох, ну ещё бы.

Прошло ещё несколько довольно тоскливых минут, прежде чем Нэш со скучающим видом захлопнул книгу.

— Его здесь нет. Что, сменой обстановки насладились?

— На неделю вперёд, — горячо подтвердила Эва. — Давайте Джуди скажем и пойдём отсюда.

Джуди стояла в дальнем конце ангара, там, где ярлычки на ячейках кончались. Даты здесь были свежие. Джуди стояла без движения и смотрела на одну такую ячейку. Там была только простая жестяная коробка — с прахом, наверное, не без дрожи подумала Эва. На ярлыке стояла дата — двадцать второе октября — и имя — Фредрик ван Дейк. Эве оно ни о чём не говорило.

— Его здесь нет, — повторил Нэш бодро. — Хорошая новость, а?

Джуди только скользнула по нему невыразительным взглядом и снова уставилась на табличку.

— Я хочу его забрать, — сказала она неожиданно громко и резко. — Похоронить его нормально.

Нэш прочитал надпись на ярлыке и удивился.

— Да надо же. Это с чего вдруг такая забота? Где ты с этим трусом поганым познакомиться успела?

— В Тюрьме, — отрезала Джуди и скрестила на груди руки. — Мы в соседних камерах были. И не смей называть его трусом.

— Что заслужил — так и называю, — отозвался Нэш, испепеляя ярлык взглядом. — Мало того что трус, так ещё и перебежчик. По заслугам получил.

— Да что ты о нём вообще знаешь, — процедила Джуди, задетая за живое. — Я бы на тебя посмотрела, какой бы ты был смелый, если бы казни ждал. А он всю оставшуюся ночь травил байки и песни пел — чтобы меня поддержать, когда я расклеилась, понял?

— Ну помереть не встать теперь, до чего мило с его стороны, — ядовито хохотнул Нэш. — Он бы так же о ребятах заботился, которых подставлял. Совесть у него проснулась, надо же... а не поздновато? Сколько людей хороших угробил... сколько усилий насмарку... Про них, небось, ни одна сволочь не вспоминает, а по Ван Дейку вон ты убиваешься...

— Зато он был рядом. Был в Тюрьме всё это время, понятно? А ты... ты знать не знаешь, каково там!

— Да где уж мне!

— Не будь свиньёй, Джуди, — хмурясь, вмешался Ярви. — Нэш и Профессор ради тебя жизнью рисковали.

— А я их просила? — взвилась Джуди, круто разворачиваясь к ним. — Толку-то что? Лучше бы вы Ланса с Райтом защитили! Вытащили меня с площади, как... как циркачи какие-нибудь — и довольны, да? А Фреда повесили в тот же день! И там полно ещё людей, и они их всех убьют, а вам плевать, да? Вы... вы и сами как Каратели!

Нэш выслушал её с напряжённым видом. Он побледнел, и над бровью у него пульсировала, выдавая волнение, жилка, но он сдержался и спросил только:

— С истерикой закончила? Можем уже идти?

— А что? Сказать больше нечего? А то вы же с Профессором только и знаете что говорить. Слова такие правильные, красивые. Сидите, чаёк пьёте и про гражданские свободы рассуждаете... А там столько людей умирает ни за что ни про что, умирает, понимаешь ты! Только вам-то какое дело? Вы и пальцем не пошевелите...

— А по-твоему, всё так легко выходит, — вне себя от ярости заорал Нэш. — По-твоему, надо Профессору в одиночку Тюрьму штурмом брать! Героически погибнуть на баррикадах! Получше ничего не придумала? Да мало этого, чтобы знаменем помахать и толкнуть с трибуны речь, поняла?

— Лучше умереть, чем притворяться, как трусам, и налоги платить, и сидеть смирно, пока творится такое!

— Да какая от нас будет польза, если мы просто бросимся на амбразуру и помрём?

— А сейчас от вас много пользы, да? — Джуди ткнула пальцем в ярлык с именем Фредрика ван Дейка. — Вытащили меня и довольны, герои такие, а на всех остальных наплевать, и на Райта с Лансом...

— ХВАТИТ! — рявкнула вдруг Эва голосом настолько пронзительным, что весь ангар зазвенел, как колокол, и все вздрогнули. — Заткнитесь вы оба! Только время теряете!

После этого весь обратный путь никто не говорил ни слова. Нэш и Джуди установили между собой холодную вежливость, в прочность которой верилось слабо, а Ярви был очень мрачен и явно не раз пожалел, что вообще ввязался в это.

И все гнусные вещи, что наговорила Джуди, и повешенный Фредрик ван Дейк, и кладбище киберов, и фабрика по утилизации трупов, и удесятерившийся страх за Ланса и Райта — всё это достигло такого предела, что Эва не испытала облегчения даже в доме Профессора, и когда она взяла в руки свою чашку, чай в ней ходил ходуном.

— Его там нет, — сообщил Нэш невыразительно, и Профессор не удивился.

— Я так и думал.

— Это значит, ловушка сработала! — выпалила Джуди, которая сидела на самом краешке дивана и никак не могла оставить в покое кожаные браслеты на запястье. — Они его держат у Крамера. Мы должны его вытащить!..

— Нет, — отрезал Профессор с необычной для него сухостью. — Если бы Райт попал в руки Крамера, мы бы об этом знали.

Джуди презрительно фыркнула.

— Откуда?

— Скажем так: у меня есть пара хороших друзей в стенах тюрьмы. Так что о любых новостях мы узнаем тотчас же. Можешь поверить, — проговорил Профессор с нажимом, поймав сердитый взгляд Джуди, — Райт на свободе. И сунуться сейчас в тюрьму — значит устроить для него настоящую ловушку.

— Но Ланс у них! — завопила Джуди, отчаянно указывая рукой куда-то в сторону книжного шкафа. — Неизвестно, что они там с ним творят!

Эва взяла чашку обеими руками, но чай всё равно плескался, как море в шторм, и желание вылить его Джуди на голову было почти непреодолимым.

— Ланс вне опасности, — с неистощимым терпением ответил Профессор. — Если бы...

— Но пока он у них, в опасности Райт!

Профессор слегка вздохнул.

— Бессмысленно лезть на рожон, когда они этого ждут, и, безусловно, Райт прекрасно это понимает. Крамер умный человек и опасный противник. Действуя поспешно и необдуманно, мы только навредим делу...

— И что, по-вашему, — захлебнулась от возмущения Джуди, — нам НИЧЕГО не делать?! Сидеть и ждать?! И плевать вам на Райта с Лансом? Вы и не почешетесь, потому что ОПАСНО, да?

— Заткнись ты уже, — сквозь стиснутые зубы процедил Нэш. На Джуди он не смотрел. Сидел на противоположном конце дивана и то багровел от сдерживаемой злости, то белел. — Хоть здесь бы за языком следила...

Но Профессор твёрдо остановил его:

— Не надо, Нэш. Всё в порядке, — и продолжал прежним спокойным, взвешенным, серьёзным тоном, будто объяснял Джуди сложную логическую задачку и надеялся достучаться до её здравого смысла. — Джуди, я понимаю, что бездействие совсем не в твоих привычках, но иногда, чтобы добиться своего, нужно уметь ждать. У меня есть кое-какие соображения — и, как я уже говорил, поддержка изнутри. Но на это понадобится время. Так что нам всем придётся набраться терпения.

И неожиданно это подействовало. Джуди вдруг как-то разом обмякла и понурилась, и вся её яростная бунтующая энергия испарилась без следа. Она тяжело вздохнула и с силой потёрла ладонями лицо.

— Да, я... извините, Профессор. Я на взводе из-за всего, что...

— Ты просто очень устала, — подсказал ей Профессор.

— Точно, — покладисто согласилась Джуди, и Эва подозрительно сощурилась в её сторону.

— И тебе нужно отдохнуть.

— Да. Было бы здорово. Наверное, мне лучше вернуться домой. Спасибо за чай, Профессор.

Джуди встала и прошаркала в коридор, и Эва, не очень-то убеждённая в её искренности, проводила её сердитым взглядом.

Нэш тоже поднялся, но Профессор значительно посмотрел на него.

— Нам с тобой предстоит многое сделать, друг мой.

Нэш ответил ему долгим и сумрачным взглядом — так, словно хотел, по примеру Джуди, послать весь мир к чертям. Но только усмехнулся.

— Доставлю её домой, чтобы наверняка уже. А там за ней Мэтт присмотрит.


*  *  *
Однако Эву не оставляли смутные сомнения, и, как выяснилось во вторник, не зря.

Был последний день каникул, и Эва с Ярви проводили его у Профессора за чаем и шахматами. Эва как раз проиграла вчистую две партии подряд и была на середине третьей, вынашивая неплохую стратегию, когда большое зеркало в углу гостиной сморщилось, содрогнулось, и через него шагнул Нэш. Какое-то время он просто стоял, обводя их тоскливым взглядом, такой взъерошенный и белый, что блестящая стратегия вылетела у Эвы из головы. Профессор указал ему на кресло. Нэш рухнул в него и с минуту сидел, сгорбившись, и беспомощно молчал, и в тишине только маятник ходил на напольных часах.

— Сказала, что без Райта не вернётся, — наконец просипел Нэш. — Мэтт с ней оставался. Она просто... подпиталась от него. Он только полчаса назад в себя пришёл. Я думал...

Голос у него прервался. Он покачал головой и умолк, запустив пальцы в волосы.

— Не вини себя, — мрачно сказал Профессор. — Если кто и должен был это предвидеть, так это я. Можно было догадаться, что Джуди не станет сидеть сложа руки...

И, сам не в силах усидеть, Профессор поднялся с кресла и принялся мерить гостиную шагами, в напряжённом раздумье сплетя пальцы.

— Напасть на её след вы, конечно, не сумели?

Нэш покачал головой.

— Но Алан говорит, и без того ясно, что она задумала. Он же прав, нет?

— О, вне всяких сомнений! Однако жизнь не так проста, как представляется Джуди... Прошу прощения, ребята, — сказал Профессор, поворачиваясь к Эве и Ярви, — но я думаю, вам лучше вернуться в Институт. Сомневаюсь, что нам удастся закончить партию — мне необходимо связаться с Греем.

Кто это — Грей, хотела было спросить Эва, но Ярви живо ответил, вскакивая:

— Конечно, Профессор.

Эва с неохотой отставила шахматную ладью и тоже встала.

— Но всё же будет в порядке? — спросила она жалобно, и это значило: Джуди же не умрёт? Мы же успеем её спасти — опять?

— В конце концов — несомненно, — улыбнулся Профессор. — Но каждая новая глупость делает наш путь всё более тернистым... Удачи, ребята. И... — Профессор неожиданно запнулся, и вид у него стал неуверенный и слегка смущённый. — Могу ли я рассчитывать на вашу помощь?

— Конечно, Профессор! — выпалили они в голос, и все засмеялись.

Нэш вышел проводить их к глайдерам. Эва обняла его, Ярви пожал ему руку, и они постояли в безмолвной тревоге.

— Не тряситесь. Профессор знает что делает, — сказал на прощание Нэш.

— Хотел бы я тоже знать, что он делает, — проворчал Ярви.

— Размечтался. Привыкай, дружище. Каждый план Профессора для нас — как прыжок веры, — сказал Нэш с горечью.

— Что такое «прыжок веры»? — спросила Эва осторожно, когда он ушёл.

— Такой, после которого выжить можно только чудом, — ответил Ярви рассеянно, явно думая о чём-то другом.

Очень похоже на правду, подумала она, заводя Вишенку, с холодком под ложечкой. Именно этого Профессор и требует. И Нэш, и Айрен, и Рей, и Джош, и Вэслек — всем им пришлось сделать свой прыжок веры, и никто из них не промедлил и не усомнился в гениальности Профессора и его феноменальной удаче.

Когда, интересно, подумала Эва затем, наступит мой черёд?


*  *  *
— В воскресенье, — сказал Нэш, связавшись с ней вечером по коммуникатору. — Будешь нашим связным. В субботу получишь подробный инструктаж.

— Но... — пролепетала Эва, охваченная ужасным ощущением собственной никчёмности. — В субботу? Но в субботу же футбол...

— Вот именно, — невозмутимо подтвердил Нэш. — Будь на трибуне и жди дальнейших инструкций.

И когда в субботу все орали до хрипоты, болея за своих, Эва сидела на трибуне, крепко прижав ладони к коленям, обливаясь потом под курткой, и ждала непонятно чего.

Инструкции прибыли к ней в лице Кусаки. Она страшно вытянулась, стала ещё лохматее, чем обычно, и обзавелась помимо нескольких новых серёжек в ухе чудовищными ботинками.

— Кто ведёт? — спросила она с живым интересом, проталкиваясь через толпу и втискиваясь на скамью рядом с Эвой. Прошла пара минут, прежде чем она отвлеклась от игры и посмотрела в Эвино страдающее лицо.

— А, точно! Тен же велел план тебе рассказать. План класс, — добавила она, сияя. — Ты точно заценишь. В общем, помнишь Заки? Он теперь праведную жизнь ведёт. Посыльным работает. В гостинице. Улавливаешь? Завтра ТЫ будешь Заки.

Эва вытаращилась на неё, лишившись дара речи, но Кусака истолковала её ужас по-своему:

— Правда же, класс? Я ж сказала, ты заценишь!


*  *  *
Вот как вышло, что ранним утром в воскресенье Эва села на электричку и сошла в пяти станциях от Городка. От ужаса колени у неё были ватные и хотелось плакать, и она была решительно не способна притворяться кем бы то ни было, в том числе и собой.

В домике станционного смотрителя её встретили совершенно незнакомые люди. Но Профессор велел доверять им, а потому она подавила желание сбежать и позволила втащить себя в крошечную комнату и осмотреть со всех сторон.

— И точно, одно лицо, — сказал один из людей весело. — Куда бы только мешки под глазами деть. Ты что, неделю не спала?

Эва в ответ надулась.

После этого её усадили в кресло, накрасили ей глаза и губы, напялили на голову парик и отправили на кухоньку переодеваться. Снова в чулки и платье, только на этот раз не из прошлого века.

Эва была уверена, что выглядит наиглупейшим образом, но когда она вернулась в комнату и посмотрелась в зеркало, то, к удивлению, обнаружила там миловидную наряженную девицу со светлыми кудряшками, непохожую на Эву настолько, что никому бы в голову не пришло искать между ними сходства.

Пока она примеряла довольно вычурное пальто и осваивалась с перемещением на каблуках, один из весёлых незнакомцев путём переодеваний и макияжа превратился в пышную, неприступного вида старуху. Он мягко колыхался при ходьбе, благоухал духами и опирался на изящную лакированную тросточку.

— Весьма недурно, не правда ли, милочка? — величаво спросила старуха, и Эва поразилась тому, как естественно прозвучал этот голос.

Остальные трое загоготали, а старуха затянутой в перчатку рукой потрепала Эву по щеке и сказала с лёгкой укоризной:

— Ну-ну, разве в этих частных школах не учат, что глазеть с раскрытым ртом невежливо?

— Простите, — выдавила Эва под новую порцию гоготания.

Старуха строго покачала головой.

— Безусловно, путешествие пойдёт тебе на пользу, Розалинда. Ну, будь умницей, порадуй бабушку Шарлотту...

И Эва, стараясь согнать с лица дурацкую растерянность, взяла старуху под локоть, а свободной рукой поволокла за собой огромный лимонно-жёлтый чемодан на колёсиках. Старуха же повесила на локоть лакированную сумочку размером чуть не в половину чемодана и зашагала вперёд с достоинством королевы.



Глава 5. Прыжок веры


Они доехали электричкой до станции Городка, а оттуда — на такси до гостиницы. Старуха всё это время так много жаловалась и так громогласно выдавала поучения и указания, а чемодан был таким тяжёлым, а туфли — такими неудобными, что на страхи и сомнения Эве просто не оставалось сил. Она периодически говорила с покорным унынием: «Да, бабушка Шарлотта» и «Конечно, бабушка Шарлотта», а сама думала только о том, как бы не оступиться на брусчатке. И о том, как Профессор просчитался и какой ужасный выйдет из неё шпион.

Ещё из окна такси она окинула улицу взглядом, но абсолютно всё казалось ей подозрительным, включая таксиста. Бедный парень едва не надорвался, выгружая из багажника их чемодан, и был явно рад наконец от них отвязаться.

Не успела старуха во весь голос посетовать на неудобные сиденья и душный салон, как навстречу им уже примчался Заки в своей форме посыльного. Эва испытала престранное чувство, увидев своё лицо отдельно от себя.

— Добрый день, госпожа! — воскликнул Заки, сияя улыбкой. — Вы остановитесь у нас? Взять ваш багаж?

— Да, будьте так любезны, — милостиво прожурчала старуха и подмигнула Эве. — Какой славный молодой человек, не правда ли, дорогая?

— Да, бабушка Шарлотта, — покладисто ответила та.

Заки проводил их к стойке, а потом в номер, едва не переламываясь под тяжестью чемодана, колёсики которого взяли в густом ковре, и болтал не умолкая, но Эва его не слушала.

Едва дверь за ними закрылась, как он стащил с головы фуражку и начал расстёгивать пуговицы, держась подальше от окна.

— Видели того типа на углу? Он за нами следил.

— Знаем, знаем без тебя. Пошевеливайтесь давайте.

Они поспешно обменялись одеждой. Эве пришлось завязать галстук, Заки — напялить чулки; он надел парик, она убрала волосы под фуражку и уже шагнула к порогу, когда старуха хрипло прошептала:

— А краску кто будет стирать?

Ещё пару минут Эва яростно тёрла лицо средством для снятия макияжа, и только затем, с колотящимся как в припадке сердцем, скатилась по лестнице.

— Заки! — рявкнул, едва заметив её, сердитый усатый управляющий, и Эва, вспомнив полученные от Кусаки инструкции, тотчас вытянулась по струнке.

— Сколько я тебе раз говорил, Заки, — с укором сказал управляющий, выпятив внушительный живот под старомодным вышитым жилетом. — Гостям своей болтовнёй не надоедать.

— Они спрашивали про город, господин, я им просто объяснил. Старая леди дала мне чаевые.

Управляющий возвёл глаза к потолку.

— Можно подумать, тебя волнует СТАРАЯ леди. Смотри, будешь бегать за каждой юбкой — так и останешься олухом. Ну, что ты встал столбом? Брысь на свой пост!

И Эва с великой радостью выскочила на крыльцо.

Правда состояла в том, что гостиница была довольно убогой, а учитывая, что приезжих в Городке по пальцам можно было пересчитать, прибыли она почти не приносила. Но помимо прочего она была единственной на весь Городок, со своей скромной историей, и управляющий ревностно пёкся о её репутации. А посыльному чаще приходилось скучать, чем сбиваться с ног.

Эва, страшно нервничая, проторчала у входа минут десять, ожидая связного или нового постояльца, но никто пока не объявлялся.

— Эй, малец.

Она слегка вздрогнула. Её подзывал тот самый тип, околачивающийся на углу. Тот, про которого Заки сказал: «Он за нами следил».

Эва натянула на лицо улыбку, с готовностью подскочила к нему и спросила, пытаясь скопировать манеру Заки:

— Чем могу помочь, господин?

У него было простоватое, незапоминающееся лицо с трёхдневной щетиной, и в углу рта — сигарета.

— Я вижу, ты смышлёный парень, — сказал он дружелюбно. — Всё тут знаешь, а?

— Точно, господин, — отозвалась Эва, изображая энтузиазм. — Я тут вырос, могу рассказать про что хотите!

— Не сомневаюсь. Понимаешь, какое дело, я тут ищу кое-кого. До меня дошёл слух, — продолжал он, понизив голос, — что этот человек поселился у вас в гостинице... А ты знаешь обо всём, что тут творится, а?

Незнакомец выдерживал доверительный тон, но глаза у него были по-рыбьи холодные. Эва почувствовала, как сползает с лица улыбка, но решила, что так будет естественней.

— Э-э, простите, господин, — виновато сказала она, — но я не могу обсуждать постояльцев с посторонними. Если мой управляющий узнает, я как пить дать вылечу с этой работы.

— Ты же не думаешь, что я стану болтать об этом, а, малец? К тому же... ты ведь не за просто так мне поможешь, а?

И он как бы невзначай достал монету и несколько раз подбросил на ладони. Эва сделала вид, что монета очень её заинтересовала, но потом решительно помотала головой.

— Простите, господин. Если что отнести или с багажом помочь, я бы с радостью...

Незнакомец бросил по сторонам быстрый взгляд и заговорил очень серьёзно:

— Послушай, парень, я тут на задании, и ты мне очень поможешь. Этот человек, которого я ищу, очень опасен... ты спасёшь кому-нибудь жизнь...

И он достал из внутреннего кармана своего потрёпанного пиджака десятку. Эва поспешно оглянулась на гостиницу, как бы проверяя, не видит ли их управляющий, но на всей улице кроме них двоих были только ребята в форме грузчиков, которые суетились вокруг большого грузовика, припаркованного у соседнего дома. Эва снова посмотрела на десятку и облизнула губы.

— Вы полицейский, да?

— Частный детектив. Ну так что, по рукам?

Эва кивнула и проворно спрятала хрустящую бумажку в карман форменных брюк.

— Только я ведь мало что знаю, я же просто посыльный.

— Не волнуйся, мне просто нужно знать, не видел ли ты чего-нибудь... подозрительного в последние дни? Странных постояльцев?

— Ну-у, — протянула Эва, лихорадочно соображая, что лучше ответить. — В выходные было много народу — мы каждый год первенство по футболу принимаем... но теперь уже почти все разъехались.

— А кроме них? — спросил «частный детектив», которого явно не интересовал футбол. — Например, эта старуха с девчонкой, которые сегодня приехали?

Эва тотчас расплылась в улыбке, страшно надеясь, что испуг и растерянность не видны сейчас у неё на лице.

— А, эта старая леди очень милая! Расспрашивала меня, где здесь приличный ресторан и какие магазины есть, но у нас ведь город не очень большой... Она мне дала четвертак, за то что отнёс их чемодан. Они здесь проездом, у них поезд завтра с утра. А наша станция — пересадочная...

— А что в чемодане, ты видел?

— Ага. Полный всяких тряпок, — пренебрежительно пожала плечами Эва.

Похоже, что пока это звучало убедительно, и самозванец заметно поскучнел.

— Ну ладно... а ещё что-нибудь интересное видел?

— Да нет, — протянула Эва, притворяясь, что напрягает память.

На самом деле она думала о Грее. На фоне остальных постояльцев он наверняка выглядел подозрительно, и странно было бы не упомянуть о нём. Тем более что, если самозванец на самом деле из людей Крамера, должен знать Грея в лицо.

— О-о, знаю! — выпалила Эва, округляя глаза. — Тот старик! Он у нас уже который день, а чемодан у него был такой лёгкий, будто совсем пустой, я сразу это заметил. Наверняка это он и есть, которого вы ищете!

— Нет, это не он, — поморщился самозванец рассеянно, обегая взглядом гостиничные окна.

— Но он точно преступник! Он совсем не разговаривает. То торчит в своём номере, то пропадает где-то... Хотите, я за ним прослежу?

— Нет, спасибо, — ответил самозванец с плохо скрываемым раздражением, но потом спохватился: — Ты и так очень помог... Последи-ка лучше за этой парочкой — старухой и девчонкой, а?

— Э-э... ладно, как скажете, — протянула Эва.

После этого самозванец бросил в урну окурок и скрылся за углом. Эва подождала ещё несколько секунд, и выбросила десятку туда же, а потом вернулась на крыльцо. Струйки пота текли у неё по вискам, и рубашка Заки прилипла к спине, и ей приходилось крепко стискивать челюсти, чтобы не лязгали зубы. К чему я тут вообще, с яростью думала она. Что, Заки не мог это сделать? Безо всяких переодеваний дурацких, без сложностей, без лишнего риска... О чём только Профессор думал!

Прыжок веры, вспомнила она слова Нэша. Может, Профессор просто считает, что настал и мой черёд. Я должна быть польщена, правильно?

— Эй, парень!

Эва вздрогнула, потому что голос на секунду показался ей очень знакомым. Но это один из парней в форме грузчиков окликнул её, а второй помахал рукой.

— Эй, не хочешь подзаработать? Нам бы лишние руки не помешали, а то всё равно без дела стоишь.

Чего Эва хотела — так это оказаться в своей спальне в Институте, забраться под одеяло, зажмуриться и представить, что всё это просто нелепый сон. Но пока у неё была роль, и Эва, изображая готовность, подбежала к грузовику.

— Ага, здорово! Что надо делать?

На лицах у парней были повязки от пыли. Один из них был повыше, с тёмными лохматыми волосами, а другой рыжий. У рыжего глаза были серо-зелёные, а у второго — чёрные, как смородинины. Но Эва постаралась не слишком их разглядывать, а смерила взглядом забитый под завязку грузовик.

— О, переезжает кто-то?

— Ага. Надо всё это барахло перетаскать на пятый этаж, а этот олух спину сорвал, — парень махнул рукой в сторону рыжего, и тот заворчал в ответ. — Поможешь нам — получишь десятку. Идёт?

— Идёт!

— Ну и славно. Давай, взяли.

Эва взяла коробку, парень — другую, вдвое больше, и они вошли в подъезд. В коробке что-то зловеще позвякивало, и Эва изо всех сил старалась не оступиться, что было нелегко, учитывая, что ступенек ей было не видно.

— Слушай, — тихо сказал парень-грузчик у неё за спиной, едва они поднялись на один пролёт, — Грей знает, что я здесь, — мы с ним виделись, он мне ситуацию обрисовал. Чином я не вышел, но у Крамера на хорошем счету... Шагай ты, шагай, — с досадой сказал он, потому что Эва от потрясения встала столбом прямо посреди лестницы. — Да, девчонка в тюрьме, и оба парня с ней. Они пока в Ледяных, в камеры их не перевели — сперва морально сломить хотят, понимаешь? В Ледяных для этого обстановка самая подходящая... но зато у нас есть шанс. Многого не обещаю, но сделаю, что смогу. С Профессором связываться слишком опасно. И что меня с Греем что-то связывает, никто не должен заподозрить — потому и маскарад. Пока Крамер ему доверяет, мы можем действовать... Да осторожнее ты! Не видишь, написано же: «Бьющееся»...

Они как раз добрались до площадки пятого этажа, и Эва здорово споткнулась. Парень сердито отобрал у неё коробку и поставил к двери. А Эва только таращилась на него, онемев, и сердце у неё билось через раз.

— Да шевелись, — прошипел парень и подтолкнул её к ступенькам. — Это, — продолжал он, на ходу сунув что-то маленькое ей в карман, — данные для Грея. Передашь их ему... Спускайся же ты!

Эва спотыкалась, будто ноги ей больше не принадлежали. Ступенек она не видела, потому что смотрела во все глаза, как он сбегает вниз, чуть-чуть сутулясь, в дурацкой серой форме.

Рыжий встретил их у машины. Он не терял времени даром, и на тротуаре уже громоздилось несколько коробок и два пухлых стула.

— Что, тяжело, братец? — ухмыльнулся он, дружески ткнув Эву кулаком в плечо.

Они снова потащились с коробками в подъезд.

— Пока что я вне опасности, — вполголоса продолжал парень, когда за ними закрылась дверь. — Но вытащить этих троих... ну, нелегко это будет, в общем. Я знаю, что Профессор на это и не рассчитывает, но попытаюсь.

Они поднялись ещё на четыре пролёта, поставили коробки на пол и, выпрямившись, посмотрели друг на друга, и Эва выдавила, чувствуя, что горло будто ошейником стиснуто:

— Вэслек?..

Он бросил взгляд через плечо и стянул с лица маску.

— Не узнала, что ли? А я-то уж решил, ты мне не рада.

Но Эва была рада. Так рада, что разревелась и бросилась обнимать его, по пути перевернув жалобно звякнувшую коробку и лишившись фуражки.

— Ты что, совсем рехнулась? — засмеялся Вэслек и, с лёгкостью оторвав её от пола, поцеловал в макушку. — Хоть бы выросла ты немного, что ли... Ладно, хватит. Ну же, мы и так тут дольше торчим, чем надо!.. Что с тобой делать...

И он наступил ей на ногу.

— Ау!! — возмутилась Эва сквозь слёзы. — Ты что?!

— У тебя же рожа вся зарёванная. Хромай теперь для полноты картины... Шевелись давай!

Он натянул маску, сунул Эве фуражку, и она, всхлипывая и размазывая по щекам слёзы, бесконечно счастливая, захромала следом.

— Ты работаешь у Крамера в тюрьме?

— Ага. Поэтому связи никакой, с Профессором и то через раз.

— Но это же очень опасно!

— А где сейчас безопасно?

Когда они вышли из подъезда, рыжий в удивлении взметнул брови.

— Что стряслось?

— Коробку на ногу уронил, — шмыгнула Эва.

— Этот олух ничем тебя не лучше, — проворчал Вэслек, подхватывая оба стула.

— Ничего, — захохотал рыжий и помог Эве взвалить на плечо огромную и неудобную сумку. — Ещё приноровишься.

— Это Айрен? — выпалила Эва, едва они вошли в подъезд.

— Неужто дошло, — хмыкнул Вэслек.

— Ох! — Эва с трудом удержала равновесие, зацепившись сумкой за перила, и, возможно, поэтому сказала вслух то, что не собиралась: — Я так давно вас обоих не видела, не слышала ничего, живы вы или нет...

Прозвучало это как обвинение, и Вэслек мягко сказал, оглянувшись на неё через плечо:

— Прости, Эва.

— Да понимаю, — буркнула она и с сопением потащила сумку дальше. — Айрен тоже с тобой в тюрьме?

— Нет. Шпионит за ОНИ.

— Чёрт! — только и проговорила она, и Вэслек сумрачно кивнул:

— И не говори.

Перед обратной дорогой Эва обняла его ещё раз. Будь её воля, она бы просто отказалась разжимать руки, сделала бы так, чтобы Вэслек никогда не смог от неё избавиться.

— Мы очень скучали, — сказала она невнятно, и Вэслек ответил:

— Я тоже.

— Без тебя совсем паршиво.

— Да брось.

Вэслек тоже не спешил разжимать руки, но Эва знала, что ещё несколько секунд — и он опять превратится в воспоминание, слишком хорошее, чтобы быть правдой. А настоящего, живого Вэслека она не увидит ещё бесконечно долго. Да и увидит ли?

— Когда ты вернёшься? — спросила Эва, и он ответил с усмешкой:

— Как только, так сразу.

— В следующем году?

— Если повезёт.

— Пожалуйста?

Но это «пожалуйста» прозвучало с таким отчаянием, что Эва отступила на шаг и добавила:

— Ты мне знаешь сколько задолжал на Возрождение подарков?

Они рассмеялись и пошли вниз.

— Как там Свисть? — спросил Вэслек, и Эва почувствовала угрызения совести.

— Она у Гэри живёт. Там безопасно, и они друг другу понравились... Ты не сердишься?

Он фыркнул.

— Вот ещё! Хоть кто-то из вас в безопасности.

На этот раз они тащили наверх, взяв за противоположные концы, длинный и очень тяжёлый ковёр, перевязанный верёвками, будто гигантская колбаса. Вэслек поднимался спиной вперёд.

— В какой ты уже лиге?

— Всё в той же. Я много пропустила из-за Института.

— Эй!

— Знаю, знаю... мне стыдно.

— Хоть за Вишенкой присматриваешь?

— Конечно! И за Железякой тоже.

При упоминании Железяки Вэслек тяжко вздохнул.

— Это сколько же я за руль не садился...

— Говорю тебе, бросай свою работу... Кем ты там работаешь, кстати?

— Гончим псом. Это не очень интересно.

Они прислонили ковёр к стене рядом с грудой коробок и посмотрели друг на друга. У Эвы было ужасное щемящее чувство, будто они стоят на перроне, и поезд вот-вот отправится.

— Мы теперь долго не увидимся, да?

— Как карта ляжет, — ответил Вэслек без улыбки.

Эва неуверенно взяла его за руку.

— Береги себя, ладно?

— Постараюсь.

— Дай слово!

Вэслек ухмыльнулся.

— Даю слово, что постараюсь.

— Возвращайся скорее.

— Ладно.

— Мы будем ждать.

— Да уж надеюсь.

Когда они вышли из подъезда, в грузовике оставалась только большая и тяжёлая мебель.

— Тут уж мы сами как-нибудь, — сказал Айрен, морщась и потирая поясницу. — А то ещё загребут за эксплуатацию несовершеннолетних.

Он горячо потряс Эве руку, Вэслек вручил ей десятку, и она бегом вернулась в гостиницу.

— Заки! — рявкнул управляющий, не успела она переступить порог. — Где тебя черти носят! Ты что, думаешь, я за тебя буду всю работу делать?

Эва помотала головой. Она знала, что если сейчас раскроет рот, то непременно разревётся снова.

Управляющий подозрительно сощурил глаза на её заплаканную физиономию, но тратить время на расспросы не стал.

— Живее, отнеси постояльцу из номера двести двенадцать его книги!

Номер двести двенадцать был номером Грея, и плаксивое настроение мигом прошло. Эва схватила завёрнутую в почтовую бумагу маленькую стопку книг и помчалась по лестнице.

Она представляла себе связного Профессора каким-нибудь необычным, загадочным, очень крутым. Но дверь ей открыл худощавый, болезненно бледный старик. У него были руки скрипача и узкое, замкнутое лицо, по которому Эва с первого взгляда заподозрила неразговорчивость, строгость и острый ум. Если бы этот человек был её ментором в Институте, на его уроках все бы сидели очень тихо и регулярно делали домашние задания.

Что такой человек может делать в тюрьме?

Что такой человек, как Вэслек, может делать в тюрьме?

— Ваши книги, господин, — сказала Эва звонким голосом Заки и протянула ему стопку книг, сверху на которой лежала маленькая карта памяти.

Грей при виде карты слегка улыбнулся — невесело и скупо, совсем как Алан — и забрал у неё книги.

— Благодарю. Ах да, чаевые...

Эве пришлось проходить в шкуре Заки до конца смены, а когда она, пожелав управляющему доброй ночи, выскочила на залитую светом фонарей улицу, там её поджидала Кусака с объёмистым рюкзаком.

Кусака сразу разулыбалась.

— Ну, как прошло? Как день? Круто? Я ж им говорила, всё гладенько прокатит!.. А чего ты грустная такая?

— Устала немного, — пробормотала Эва, отводя глаза от того места, где днём был припаркован грузовик с мебелью.

Кусака, у которой было очень болтливое настроение, вздыхала всю дорогу до станции, и потом всё время, пока они ждали электричку. В электричке Эва отправилась в туалет, прихватив с собой рюкзак Кусаки, и сменила осточертевшую за день форму на драные джинсы, майку не по размеру и утыканную заклёпками джинсовую куртку.

В таком виде она и вернулась в Институт, страшно подавленная и промёрзшая до костей, и ушла прямо к себе в комнату, ни с кем не здороваясь.


*  *  *
В понедельник за завтраком Ярви сел рядом с ней и спросил вполголоса:

— Ну, и как прыжок веры?

Он пытался держать себя в руках, но вопрос прозвучал ревниво.

Эва ответила не сразу, раздумывая, как бы объяснить, почему Профессор попросил о помощи её одну, не упоминая при этом Вэслека.

— Нормально, — ответила она наконец, не поднимая взгляда от овсянки.

— Хм, — отозвался Ярви с сомнением.

— Ну, было жутко... и глупо. Пришлось понервничать. Я тебе потом расскажу.

Ярви поджал губы, совсем как Люси, и до конца завтрака от него веяло холодом. За весь день они не обменялись ни словом, но Эва то и дело чувствовала на себе его горящий взгляд, и безумно жалела, что рядом нет Ланса, в чьей комнате можно было бы спрятаться ото всех.


*  *  *
Из-за всего этого уснула она только под утро, а едва успела разлепить глаза под побудку, как запищал коммуникатор. Эва схватила его со стола, путаясь ногами в одеяле, и увидела лицо Профессора.

Благодарность разлилась у неё внутри нестерпимым теплом, но прежде, чем она сумела найти подходящие слова, Профессор быстро сказал:

— Вы ведь всё ещё празднуете четырнадцатого День Подмен?

Эва опешила.

— Ну... да, только...

Но Профессор не дослушал.

— Нам нужна твоя Вишенка. И Ярви тоже может помочь. Пусть возьмёт Железяку.

— Но нас же... — начала Эва, но Профессор сделал нетерпеливый жест рукой.

— Я предупрежу Шандора. Считайте это официальным разрешением. Следующее: ты хорошо помнишь тот участок Автострады-19, где вы с Эми разбили глайдер на первом курсе?

— Ещё бы! — ответила Эва. То место до сих пор стояло у неё перед глазами. И раскуроченная Железяка, и Эми, валяющаяся на асфальте, будто мёртвая. И лицо Вэслека. Разочарованное.

— Будьте там как можно скорее и ждите.

И Профессор отключился.

Эва почувствовала сильнейший укол обиды. Вот так просто, да? Без вопросов и «доброго утра», не дожидаясь её ответа? Будто это приказ, и Профессор не сомневается, что приказ будет исполнен. Будто они не люди, не его ученики и тем более не друзья, а рядовые, подчиняющиеся генералу. Пешки на шахматной доске.

Наверное, я должна быть польщена, думала Эва с мрачной усмешкой, торопливо натягивая одежду. Значит, прыжок веры заслужил мне право присоединиться к его шахматной партии. А я ведь ему благодарна и только рада вернуть долг, так? Вот как оно работает, а? Как тогда Вэслек говорил: «Профессор посылает, и ты идёшь, не задавая вопросов»? Только... кому бы стало хуже, если бы он не держал всё в тайне, если бы мы знали, что именно нам придётся делать и зачем? К чему эти проверки на слепое доверие, если не чтобы потешить гордость Профессора?

И тем не менее спустя несколько минут она уже стучала в дверь Ярви.

— Что ещё? — проворчал тот угрюмо, отпирая и стоя босиком на холодном паркете.

Он был такой озябший, такой обиженный и лохматый спросонья, что Эва смягчилась.

— Собирайся. Живее давай.

— Разбежался.

— Что, свой прыжок веры хочешь пропустить?

Глаза у Ярви округлились.

— С тобой Профессор связывался?

— Ага. Собирайся, по дороге расспросишь.

Минут через сорок они затормозили посреди Автострады-19, в том месте, где был злополучный съезд, на котором Эми не справилась с управлением. Он вёл к развалинам заправочной станции, и на многие километры вокруг это было единственное (не считая заброшенного мотеля), что разнообразило ландшафт. В ночной темноте, украшенная, словно гирляндами, огоньками фонарей, автострада выглядела куда занимательней. Нынешним холодным утром это была всего лишь лента серого асфальта, покрытые жалкой травой пустоши по обе стороны, седые от изморози, и череда одинаковых фонарных столбов.

— Смотри! — сказал Ярви, указывая на рухнувшую колонну заправки. Там темнели чьи-то фигуры.

Но Эва уже мчалась туда.

Она остановила Вишенку рядом с покрытым пылью мотоциклом и спрыгнула на хрустящую траву, стаскивая шлем. Вэслек поднялся ей навстречу, загасив сигарету о бетонную колонну. Он был без куртки, в свитере на пронизывающем ветру. Ланс остался сидеть, сгорбившись под наброшенным на плечи плащом. На Эву и Ярви он не смотрел.

— Ты его вытащил! — завопила Эва во всё горло, набрасываясь на Вэслека. — Ты цел? А ты, Ланс?

— Мы целы, оба, — успокоил её Вэслек с короткой улыбкой, которая тут же погасла. — Но остальных двоих не удалось достать. У меня на хвосте висели серьёзные ребята... мне ещё предстоит их стряхнуть... Скажи Профессору: я сделал всё, что мог.

Вэслек смотрел ей в лицо с такой тоской, что Эва про себя разозлилась на Профессора. Она прекрасно понимала, о чём Вэслек сейчас думает — думает с болью и ужасом, совсем как она сама в ту ночь, когда Эми разбила Железяку. Думает о Профессоре и о том, как он будет разочарован.

— Он знает, — сказала она твёрдо. — Мы все знаем. Ты лучше всех.

Вэслек криво усмехнулся и сказал ехидно:

— Да ну, — но сразу же сменил тон. — Позаботьтесь о парне, ладно? Мне надо спешить.

— Удачи.

— Спасибо. Вот уж что мне пригодится...

Вэслек потрепал её по плечу, пожал Ярви руку и уехал на своём потрёпанном мотоцикле, а они остались посреди автострады. Рёв мотора затих вдали, и единственным звуком было теперь гудение ветра в провисающих проводах.

Ланс не двигался с места, но Эва была так счастлива увидеть их с Вэслеком живыми и невредимыми, что сказала себе: это пройдёт.

— Эй, Ланс? Всё хорошо? — осторожно позвал Ярви, но ответа не получил.

— Всё закончилось, — сказала Эва. — Пошли, вставай.

Ланс встал, свесив голову. Плащ Вэслека болтался на его костлявых плечах, как на вешалке, и Эва не смогла сдержать улыбку. Но потом забеспокоилась. Они ведь понятия не имели, что там произошло в тюрьме Крамера.

— Ты в порядке? — спросила она несмело. — Они... тебя не тронули?

— Нет, — резко ответил Ланс, и его голос звучал, как готовая лопнуть струна. — А Джуди они выбили зубы. Передние. У неё всё лицо было в крови.

Эва не представляла, что можно на это ответить. Она попробовала похлопать Ланса по плечу, но он съёжился, будто боялся удара, и сел не на Вишенку, а позади Ярви.

Эва ехала к Профессору со смутной, но отчаянной надеждой, что тот сотворит магию и всё исправит. Но Профессор повёл себя так, словно ничего особенного не случилось, а они просто решили заглянуть к нему в гости на выходных. Он поприветствовал их, отрываясь от книги, угостил какао и придвинул к Эве шахматную доску.

— В прошлый раз нам пришлось прерваться на самом интересном месте.

Но сегодня Эве не было интересно. Она едва замечала, куда ходит и какие теряет фигуры, да ей было и всё равно. Её глаза снова и снова возвращались к съёжившемуся в кресле Лансу. Она перебирала в уме все фразы, какие могла бы сказать ему, но все они казались жалкими, пустыми словами. Она уже открыла рот, но тут Профессор сказал:

— Что-то быстро кончается наше какао... Ланс, не мог бы ты...

Ланс вскочил, не дослушав, схватил опустевший кофейник и смылся на кухню, откуда донёсся стук дверец шкафа и бульканье наливаемого в кастрюлю молока.

— Шах и мат, Эва, — услышала она голос Профессора. Сфокусировала взгляд на доске и увидела, что нелепейшим образом подставила чёрного короля под удар вражеской ладьи.

— Боюсь, ты сегодня слегка рассеяна. А жаль, у тебя были все шансы.

Эва посмотрела на Профессора в немом возмущении: и как он может в такой момент думать о каких-то шахматах!

Профессор истолковал её взгляд правильно.

— Он многое пережил, — проговорил он негромко. — Мы должны дать ему время прийти в себя. Ему сейчас очень непросто, и будет лучше, если мы не станем на него давить. Не правда ли?

— Конечно, Профессор, — отозвался Ярви очень серьёзно.

Эва упрямо насупилась, но потом опустила голову. Приходилось признать, что собственная её идея, пожалуй, не из лучших.

— И, вы двое, — прибавил Профессор неожиданно строгим тоном, — пообещайте мне, что больше не станете вмешиваться.

— Конечно, Профессор, — тотчас сказал Ярви.

Эва плотно сжала губы и уставилась на своего обречённого короля.

— Эва? — тоном предупреждения позвал её Профессор, и она поняла, что отмолчаться не удастся.

— Но как же Джуди и Райт? — выпалила она с горечью то, что так и вертелось на языке. — Сколько они там пробудут? Неужели ничего нельзя сделать!

— То, что должно быть сделано, — с полным самообладанием ответил Профессор, — будет сделано. В своё время.

И опять это прозвучало как абстрактное красивое обещание. Как пустые слова, в которые она должна безоговорочно, слепо поверить только потому, что Профессор — это Профессор.

— А Вэслек? — продолжала Эва, дрожа. — Он в бегах... они за ним охотятся! Вы ему поможете?

— Эва, — вместо ответа повторил Профессор с нажимом, — пообещай мне.

Бессилие навалилось на неё неподъёмной тяжестью.

— Ладно, — сказала она бесцветно. — Обещаю.

В конце концов, это её обещание мало что значило. Что они с Ярви могли поделать?

Всю обратную дорогу в Институт они молчали. Ланс был поникший и тихий, а Эва не могла отделаться от непрошеных мыслей: Джуди, Райт, Вэслек. «Они выбили ей зубы». «Я сделал всё, что мог». «Обещайте, что больше не станете вмешиваться».

Когда они ставили в гараж глайдеры, Эва быстро сказала:

— Знаешь... не ходи никуда. Я приведу профессора О’Фэймура. Ни к чему тебе шататься у всех на виду в этом дурацком плаще... Вирдж тебя засмеёт.

— Спасибо.

Это было первое, что он произнёс с самой автострады, и Эва обрадовалась было, но Ланс не смотрел на неё. Она усилием воли отогнала уныние и побежала в жилой корпус.

Искать профессора О’Фэймура не пришлось — он сидел в гостиной, погружённый в глубокие раздумья, с видом человека, прислушивающегося к чему-то далёкому. При виде Эвы он не стал задавать вопросов, благодарно кивнул и тотчас вышел в коридор. И тогда, стоя посреди шумной гостиной, Эва вдруг почувствовала, что больше не может сопротивляться, что притворно-бодрый вид истощил её силы, и усталость навалилась на неё вместе с непомерным одиночеством. Не желая никого видеть, Эва поднялась к себе в комнату, не прощаясь с Ярви, и заперла дверь. Скинула у порога ботинки, стряхнула на пол куртку и джинсы и рухнула на кровать.

Что толку притворяться? Себя-то ведь всё равно не обманешь. «Всё будет хорошо»... как же! Да что тут хорошего? Вэслек в смертельной опасности, один на один с целой кучей головорезов, Джуди и Райт в плену, и неизвестно, что им приходится там терпеть, а Ланс не хочет меня видеть. Ничего не хорошо!

На неуверенный стук в дверь она не вышла, только отвернулась к стене. А когда младшекурсники затеяли в коридоре весёлую возню с беготнёй и смехом, она накрыла голову подушкой и скрипела зубами от злости, пока все звуки не смолкли и комната не погрузилась во мрак.


*  *  *
Но утром взошло солнце, а с ним воспрянула и Эвина надежда. Всё-таки ничего непоправимого не произошло, решила она, выпрыгивая из постели, полная радостного ожидания. И должны же мы хоть немного доверять Профессору? Если бы он считал, что Вэслек, Джуди или Райт в серьёзной опасности, уж он бы не стал сидеть сложа руки. А если они в безопасности, то нечего и страдать. Нечего попусту изводить себя из-за того, с чем ничего не можешь поделать. Лучше сосредоточиться на том, что можешь. Например, разговорить Ланса, поддержать его...

Но когда она, преисполненная решимости, прибежала на биологию, парта Ланса стояла пустая. Не объявился он и на мироведении, и Эву охватило настоящее отчаяние.

Она как раз уныло складывала в рюкзак тетрадь и учебник, когда Вирдж воскликнула:

— Слышали новость? Ланс вернулся!

И все, забыв про обед и перемену, столпились вокруг неё.

— На биологии его не было, — с сомнением протянул Джеймс Брест. — А это правда вообще?

— Да, — кивнула Мэл. — Я его видела утром после завтрака, в коридоре.

— Что с ним? — в волнении стиснула кулачки Люси.

— Ты с ним говорила? — оживилась Вирдж.

— Где он был? — встрял Нэт.

Но Мэл только пожала плечами. Нэт разочарованно поник было, но тут заметил Эву.

— Эй, Эва! Ланс же твой кадр, ты-то точно всё об этом знаешь!

Вирдж шикнула на него.

— Да что? Правда же! Правда же, Эва?

Но она не ответила. Встала, забросила рюкзак на плечо и ушла, ни на кого не глядя.


*  *  *
Она твердила себе, что всё наладится, но с каждым днём её оптимизм таял, как октябрьский снег. Когда Ланс не объявился на занятиях и в четверг, Эва выскочила из кабинета медицины со звонком, прежде чем кто-нибудь успел привязаться, и направилась в соседний кабинет литературы. Посторонилась в дверях, пропуская щебечущую стайку младшекурсников, и без уверенности переступила порог.

— Здравствуйте, профессор.

О’Фэймур, убиравший книги в стенной шкаф, улыбнулся ей через плечо.

— А, здравствуй, Эва. Что-нибудь случилось?

— Нет. Я просто... Я хотела узнать... спросить, как там Ланс. Просто его нет на занятиях, и все волнуются, — добавила она поспешно и возненавидела себя за эти трусливые слова.

— Не беспокойтесь, с Лансом всё в порядке. Я посоветовал ему отдохнуть несколько дней. Он скоро придёт в себя и вернётся к учёбе.

Только вот Эве не казалось, что бросить Ланса в одиночестве, наедине с кошмарными воспоминаниями и угрызениями совести, — это хорошая мысль.

— Ну и что, по-твоему, мы должны делать? — фыркнул Ярви, когда она, не выдержав, поделилась с ним своими сомнениями.

— Поговорить с ним, конечно! Поддержать его. Только представь, как ему сейчас плохо!

— А ты уверена, что не сделаешь хуже?

Нет, Эва не была уверена, но в субботу всё же не выдержала и, пропустив медицину, спустилась в коридор первого этажа. Коридор был пуст, и она слышала музыку из комнаты Клэр Стоддард и оживлённый спор из комнаты Саймона.

Из-за двери Ланса не доносилось ни звука, и какое-то время Эва переминалась у порога с ноги на ногу, раздираемая сомнениями. Но потом разозлилась на собственную тошнотворную нерешительность, постучала в дверь и громко позвала:

— Ланс? Слышишь? Это Эва. Открой, пожалуйста, — но в ответ не раздалось ни звука. — Я просто хочу поговорить. Серьёзно, открой.

Тишина. Эва представила, как Ланс сидит, скорчившись, в углу, как он делал обычно, если ему было плохо, будто хотел спрятаться от целого света.

— Ну ладно, как хочешь, — продолжала она громко и бодро. — Давай поговорим так. Я просто... — на этом месте бодрый голос дрогнул и пресёкся, и ей пришлось приложить усилие, чтобы заговорить. — Все про тебя спрашивают, знаешь. Мы за тебя волнуемся. О’Фэймур мне сказал, что ты в порядке, но уже ведь два дня прошло...

Никакого ответа. Если бы дверь не была заперта, ей бы не пришлось ломать комедию, корчить из себя переговорщика-миротворца и подбирать слова. Можно было бы просто обнять его, и этого бы хватило. Но нет, он, видите ли, не желает никого видеть — и торчи тут, как беспомощная идиотка.

Эва яростно постучала в дверь.

— Сколько ты будешь сидеть взаперти? Просто... поговори со мной. Пожалуйста. Вот увидишь, тебе станет легче.

МНЕ станет легче, подумала она, но вслух этого произнести не смогла.

— Ланс?

Тишина. Никаких гениальных мыслей. Если бы только она была достаточно смелой, как Джуди, ей бы ничего не стоило забраться к Лансу, разбив ему окно и просто наплевав на последствия. Если бы она была достаточно умной, как Кэт, она бы нашла правильные слова, чтобы достучаться до него. Если бы, в конце концов, она Лансу действительно нравилась, он бы точно не смог так он неё отмахнуться.

Но, к сожалению, Эва была всего лишь собой, и этого, как всегда, было недостаточно.

— Ладно, — сказала она, разводя руками, хотя Ланс и не мог её видеть. — Не буду... надоедать. Просто... помни, что мы друзья, хорошо? Мы всегда тебя поддержим. Что бы ни случилось.

У неё была отчаянная надежда, что Ланс поддастся. Откроет дверь, заговорит с ней, и всё опять станет хорошо. Но ничего не случилось.

— Ну ладно, — сказала Эва. — Я пойду.



Глава 6. Засада


Она просидела на подоконнике в гостиной до самой перемены, кусая ноготь, страшно злая и глубоко несчастная. А когда студенты разбежались по этажам, шумные, беспечные, весёлые, радующиеся выходным, Эва сходила за курткой и направилась в гараж, с яростью впечатывая подошвы ботинок в стылую землю. От одной мысли о том, чтобы болтать с кем-нибудь, смеяться над шутками Финли и делать вид, будто всё в порядке, а Ланса не существует, её тошнило.

Она как раз собиралась завести Вишенку, когда в гараже появился Нэт. Прошёлся, поднял с седла Железяки шлем Ярви, подбросил его в воздух одной рукой и вернул на место.

— Едешь в Городок? — сказал он непринуждённо.

— Да, — в тон ему ответила Эва. — Что-то... покататься захотелось.

— Ну ясно... — кивнул Нэт и продолжал спустя неловкую паузу: — Ты без обеда?

— Не хочется.

— Зато потом захочется, — он протянул ей бумажный пакет. — На, держи мой.

— Не надо, спасибо.

— Ладно уж, я соврал, — проворчал Нэт смущённо. — Взял специально для тебя. Ну правда, я выбрал какие повкуснее... даже ни разу не откусил!

— Надо же, — хмыкнула Эва, но пакет взяла, не потому, что действительно хотела есть, а просто потому, что была признательна Нэту за этот жест. — Ладно, спасибо.

Судя по всему, в пакете были бутерброды. Эва запихнула их во внутренний карман, застегнула куртку и уже оседлала Вишенку, когда Нэт наконец выдавил:

— Эй, Эва... Без обид, ага?

Он выглядел виноватым. Даже не так — он выглядел, будто сделал что-то, о чём жалеет, и теперь мучается.

— О чём ты? — спросила Эва с опаской.

— Я знаю, что веду себя иногда как полный кретин. Но я же ничего такого не имею в виду. Просто шучу, понимаешь? — он глубоко вздохнул и добавил, понурившись: — Извини. Что я был... резковат... с Лансом.

— Забыли, — сказала Эва вполне искренне. — Всё в прошлом.

Может, месяц назад угрызения Нэта и имели бы какое-то значение, но теперь у Ланса были проблемы посерьёзнее, чем дурацкие шутки. Да Нэт и сам понимал это, судя по его виноватому виду.

— Он теперь не разговаривает? — спросил он несмело.

Эва растянула губы в самой бодрой из своих улыбок.

— У него были трудные дни, но ничего, он очухается.

— Да, — уныло согласился Нэт. — Ну, удачи на «Навигаторе».

— Спасибо, — поблагодарила Эва и стояла молча, руки на руле, с той же вежливой улыбкой, пока Нэт не ушёл. А потом надела шлем и завела мотор.

На стадионе было шумно, а знакомых почти никого, ни Линды, ни Руди, ни Митча, да Эва и не была уверена, что хочет их видеть. До тренировки оставалось ещё три часа с лишним, а её мучило страстное желание куда-нибудь идти и делать что-нибудь. Она оставила Вишенку на стадионе и отправилась бродить по улицам. Поглазела на гитары в музыкальном магазине, купила мороженое и съела его, сидя на бортике фонтана на площади. Но это было то самое место, где она впервые встретила Этана на первом курсе; а потом здесь же подралась с ним, когда он оскорбил Эрика, а Вэслек вмешался, и...

А теперь Эрик оказался предателем, а Вэслек рисковал жизнью ради гениальных планов Профессора, и шансы никогда больше не увидеть их живыми были очень велики, и от этих мыслей Эве стало ещё тяжелее и гаже, чем было. Она выкинула недоеденное мороженое в урну, увидела в витрине своё отражение, настолько злобное и жалкое, что хотелось разбить ему лицо, и свернула, сунув руки поглубже в карманы, в квартал Лудильщиков. Пойду в Рухлядь с Колином и Жестянщиком повидаюсь, с силой сказала она себе. Всё лучше, чем попусту исходить ядом. Но у неё теплилась смутная надежда увидеть своего сумасшедшего бродягу. Может, на этот раз он не станет прятаться. Может, удастся рассмотреть его или даже поговорить...

Ей было так погано, что она совсем утратила бдительность и пришла в себя, только когда в конце глухого переулка двое парней заступили ей дорогу. Один из них был ей незнаком, а в другом она узнала того выглядящего наркоманом типа, которого звали Дэн. Она оглянулась через плечо и обнаружила без удивления, что путь к отступлению отрезан. Сью, Этан и ещё двое парней.

Ну ещё бы. Если уж всё катится к чертям, как же тут обойтись без этих идиотов.

— Ой-ой, — пропела Сью. — Кажется, кто-то попался.

Один из парней глумливо хмыкнул. Остальные дымили сигаретами и недобро усмехались, но у Эвы в груди теснилось столько страхов — за Вэслека, Джуди, Райта и Ланса, что на новые места уже не осталось.

— Что на этот раз? — спросила она с искренним равнодушием. — Иду по своим делам. Что не так?

— Меньше надо было соваться НЕ в свои дела, — прошипел Этан и вдруг заговорщицки хихикнул. — Ты везучая дрянь. Везде друзей куча, да? Такая крутая, да? Думаешь, можешь мне мешать как хочешь, и тебе ничего не будет, да?

— В чём это я тебе помешала? Ты что-то путаешь.

— Нет, это ТЫ путаешь. Это НАШИ улицы. И если кто перейдёт нам дорогу, ПОПЛАТИТСЯ, ясно?

И Этан двинулся к ней, нагнув голову, точно бык, и остальные двинулись за ним, очень неспешно. Эва отступила к стене, переводя взгляд с одного на другого.

— И что вы собрались делать? — хмыкнула она. — Шестеро на одного, так, что ли?

— Ага, — радостно подтвердил Этан. — Мы тебя так отделаем, что надолго запомнишь.

Он всё хихикал, а Сью рядом с ним облизывалась в предвкушении. У неё были жирно подведённые глаза и яркая помада. Тонкая прядка волос прилипла к губам, но она этого не замечала.

— Я тебе ничего не сделала, — сказала Эва спокойно. — Давай просто разойдёмся, и всё.

Но они только засмеялись, затявкали, будто гиены.

— Ну уж нет. Сегодня-то некому тебя спасать. Никаких братиков, ни других вонючих фриков. И ори сколько влезет — здесь всем плевать.

И он, задрав голову, испустил радостный звериный вопль, и все его подпевалы, будто стая следом за вожаком, завыли тоже.

— Тебе это просто так не сойдёт, — заметила Эва, когда уродливое эхо, скачущее мячиком от стены к стене, стихло.

— Что, побежишь в полицию, да? — трагически вздёрнув бровки, просюсюкала Сью. — Ой, а если мы тебе случайно колено сломаем, ты уже не победишь, правда же? Когда тебя ещё хватятся в этом вонючем Институте... никто ничего не докажет...

Дэн пришёл в такой восторг от этой идеи, что запрыгал на месте, захлёбываясь смехом. И до Эвы вдруг дошло, что всё это кудахтанье, и перекошенные ухмылки, и стеклянно блестящие глаза с самого начала красноречиво говорили, что вся эта свора под веществами. Так вот что Митч и Линда имели в виду, говоря, что Этан «пустился во все тяжкие».

— Ты больной, — тихо сказала Эва. — Ты тупой ненормальный придурок.

Сью набросилась на неё первой, но с ней справиться было несложно: Эва просто поймала её за руку и швырнула через колено, как отрабатывали на самообороне. Остальная часть драки была короткой и, в общем-то, безнадёжной. Эва успела один раз увернуться, пнуть Дэна в живот и разбить Этану нос, но в следующий миг удар в лицо заставил её задохнуться от боли. Её повалили на землю, и какое-то время Эва ничего не помнила, кроме сыплющихся со всех сторон ударов. Она старалась подтянуть колени к груди и прикрывать руками голову, но не была уверена даже, целы ли её рёбра и пальцы. Потом её вздёрнули на ноги и толкнули к стене. Кто-то держал её руки за спиной, а ещё кто-то шарил по карманам. Все они что-то орали разом, истерически ржали и улюлюкали, Сью пыталась ударить её в лицо, но била так по-девчачьи, что на фоне всего остального это было не больнее комариного укуса. Потом Дэн, радостно кудахча, щёлкнул зажигалкой, и только теперь, увидев пламя прямо перед лицом, Эва ощутила толчок страха. Она мотнула головой, к великому удовольствию всей своры. Поплыл тошнотворный запах палёных волос, и Этан приказал с ликованием:

— Ну-ка, давай сюда... Подпали ей башку, Дэн, посмотрим, какая она крутая.

Он впечатал Эву щекой в кирпичи так, что у неё слёзы брызнули из глаз. Она пыталась лягнуть его наугад, пыталась высвободить руки из липких пальцев, но жар от огня лизнул её брови, она зажмурилась, почти ослеплённая...

И услышала рычание. Это был низкий, тихий, страшный звук. А вдвое страшнее он был оттого, что доносился, все всяких сомнений, из человеческой глотки.

Сью завизжала, и все отморозки вдруг отпрянули в сторону, кроме того, который держал Эвины руки.

— О чёрт, чёрт, — в панике проскулил чей-то голос, — это же тот бомжара! Валим отсюда, Этан!..

— Спокойно, ты, — процедил Этан с яростью, продолжая вжимать Эву в кирпичную стену. — Он же огня боится, вон, смотри! Он к нам и близко не подойдёт... отличная парочка, а? Шкуры палёные...

Эва с трудом разлепила ослеплённые глаза — как раз вовремя, чтобы увидеть, как бродяга, в своём невероятном наряде, босой, нечёсаный лет сто, делает прыжок, и как Дэн отлетает в сторону и грохается на асфальт с таким стуком, будто он деревянный.

После этого всё вокруг превратилось в хаос мечущихся, бегущих, падающих тел; визг и вопли, отражённые многократным эхом, слились в одну адскую какофонию; единственными связными словами, которые Эва разобрала, были рыдания Дэна:

— Моя рука! Моя рука!

А потом всё стихло, и в переулке остались только Эва с бродягой.

Она медленно поднялась на ноги и привалилась к стене. Её трясло, всю, с головы до ног. У неё подгибались колени, и руки ходили ходуном, и зубы лязгали, и всё болело. Она чувствовала, что нос разбит и всё лицо залито кровью, даже во рту её гнусный привкус. Вытерла губы трясущейся рукой.

Бродяга стоял шагах в десяти, настороженно выпрямившись и нагнув голову. Он был очень высокий. Волосы у него были длиннее лопаток, такие спутанные, что почти закрывали лицо и плечи, будто вуаль. Он совсем не шевелился, просто стоял и смотрел на неё.

Эва выдавила жалкое подобие улыбки и попробовала заговорить:

— Я... — но тут горло у неё страшно сдавило, и слёзы хлынули из глаз.

Она сделала огромное усилие, но смогла выдавить только:

— Похоже, я... по-хоже, я н-не в форме... прости, — а дальше только всхлипывала.

Бродяга сосредоточенно слушал, но неизвестно, понял ли он хоть слово. Наконец Эва немного успокоилась. Сглотнула, вытерла сперва слёзы, потом кровь, но ни то, ни другое не останавливалось.

— Похоже, ты... меня спас. Мне пришлось бы... очень круто, если бы ты не... Спасибо. Большое. Я у тебя в долгу.

Она громко шмыгнула. Её всё ещё трясло, и она не чувствовала себя такой жалкой ни разу в жизни, но всё же заставила голос — прерывающийся и гнусавый — звучать бодро:

— Пора, наверно, нам уже познакомиться, да? Я Эва. А ты?

Бродяга не ответил. В переулке и без того было не слишком много света, а из-за волос Эва вовсе не видела его лица — только одни поблёскивающие глаза.

— Ты... не можешь говорить, да? — спросила она, шмыгая. — Или не хочешь? Но ты ведь меня понимаешь, да? Ты ведь меня помнишь? Тогда, возле «Навигатора»... Я Эва. Эва. Понимаешь? — она ткнула себе пальцем в середину груди. — Меня зовут Эва. Это моё имя. Эва. А ты? Как тебя зовут? У тебя имя есть? — она повторила жест. — Я — Эва, а ты...

Но стоило ей протянуть палец в его сторону, как бродяга отшатнулся к стене. Эва поспешно вскинула руки.

— Нет, нет, прости, не бойся, только не убегай!.. пожалуйста. Я тебе ничего не сделаю. Я просто хочу узнать, кто ты, и что здесь делаешь... и почему следишь за мной... Ты мне нравишься. Ты меня спас. Колин говорит, ты безобидный... а Финли говорит, ты маньяк, но что его слушать...

Похоже, что её довольно жалкая и бессвязная болтовня подействовала на бродягу успокаивающе. Он сделал шаг в тень и, не сводя с Эвы глаз, присел на корточки.

— Хорошая мысль, — сказала она с облегчением и сползла по стене на пол.

Теперь, когда не нужно было прилагать усилий, чтобы стоять прямо, сотрясающая её дрожь стала понемногу утихать, а боль — наоборот разрастаться. Всё её лицо пульсировало болью, щека горела, нос распух, отказывались сгибаться два пальца на правой руке, волосы на затылке слиплись от крови, рёбра не давали дышать. Кровь текла по щеке, капала с подбородка, попадала в рот, и Эву тошнило. Она зашарила по карманам в поисках платка или салфетки, но нашла только фонарик, упаковку жвачки, ключи от Вишенки, а во внутреннем кармане — помятый пакет. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить: Нэт, обед, угрызения совести.

— О! Хочешь есть? У меня тут отличные бутерброды. Как раз два. Спасибо Нэту. Будешь? Ты голодный?

Она разлепила сплющенные бутерброды и, чтобы было доходчивей, сделала вид, что жуёт.

— Вкусные, м-м... Хочешь один? Тебе с тунцом или с курицей? Ненавижу тунец, так что невежливо, наверное, угощать такой гадостью... Курицу любишь?

Но бродяга не подавал виду, что понимает намёк, и только наблюдал за ней. Эве пришлось встать, кряхтя и хрустя суставами; но едва она сделала пару нетвёрдых шагов, протягивая бродяге бутерброд, как тот весь напрягся, явно готовый к бегству. Или к драке.

— Ладно, ладно, спокойно. Я положу его здесь, вот так...

Она положила бутерброд на землю, на бумажный пакет, доковыляла обратно до своей стены, уселась, вытянув пострадавшую ногу, и откусила бутерброд с тунцом. Откровенно говоря, он не лез ей в горло, но по крайней мере, подумала она с надеждой, может быть, тунец перебьёт этот тошнотный кровавый привкус... а может, меня вернее стошнит.

— Ну, чего ты? Правда вкусно, хоть и тунец... Давай же, попробуй.

На этот раз до бродяги дошло. Он подобрался к бутерброду на четвереньках, осторожно взял его, поглядывая на Эву, обнюхал, лизнул с одного краю.

— Вот видишь, — похвалила его Эва, — вкусно же? Нравится?

Бродяга довольно замычал и умял бутерброд в три гигантских глотка, почти не жуя. Теперь он сидел ближе, и Эве наконец-то удалось немного его рассмотреть. То, что она увидела, впрочем, спокойствия ей не прибавило. Зубы, очень белые и крепкие для человека, который живёт в коллекторах. Густые брови, чёрные, как и волосы. Огромные глаза, запавшие, как после тяжёлой болезни. Губы такие тонкие, а нос такой костистый, что на ум приходят мумии. На одежде и коже — слой грязи, босые ноги от неё сплошь серые.

Эва протянула ему остатки своего бутерброда. Бродяга помедлил, будто ещё не решил, стоит ли ей доверять, но потом выхватил бутерброд у неё из пальцев с такой внезапностью, что Эва похолодела.

— Прости, но ты... довольно жуткий, — робко заметила она, обнимая себя за локти. — Не подумай, я тебя не боюсь. Я и не должна тебя бояться, правда же? Ты... хороший. Ты меня спас. Мы же теперь друзья, да? Я знаю, в тот раз ты не со зла меня ударил, а случайно. Ты испугался, да? Как я, когда сломала Джубили... Ты боишься огня, да? А сегодня ты не побоялся... это было очень круто, знаешь?

Бродяга самозабвенно облизал пальцы и теперь смотрел на неё с ожиданием.

— Прости, у меня больше ничего нет, — сказала Эва, выворачивая для понятности карман куртки. — Видишь? Пусто.

Бродяга слегка склонил голову набок. Больше всего он походил на средней сообразительности щенка, но Эва не желала сдаваться так быстро.

— Как тебя зовут? — спросила она, глядя в глаза, скрывающиеся за завесой волос. — Сколько тебе лет? Где ты раньше жил? У тебя был дом? А родители? Вообще... семья? Как так вышло, что ты здесь оказался? Почему ты так одет? Уже холодно... ты разве не мёрзнешь?

Но ответа не было, и бессилие сомкнулось вокруг неё, как гроб, совсем как перед запертой дверью в комнате Ланса, совсем как перед Профессором, которого невозможно ни переубедить, ни переспорить, совсем как перед невозмутимым Вейсманном, до которого не достучишься, не узнаешь, есть ли там внутри душа; совсем как тогда, в пыльном подъезде: вот он, Вэслек, рядом, только вот что бы ты ни сделала, ты не сможешь удержать его, и кому какая разница, как сильно ты его любишь.

— Ох... у меня всё болит, — пожаловалась она, теряя всякую надежду. — Хочу домой...

Бродяга, похоже, истолковал это на свой лад. Он встал, отошёл в сторону и посмотрел на Эву выжидающе.

— Ого... приглашаешь? — бледно улыбнулась она.

Но всё же шевельнувшееся любопытство было лучше стылой безнадёжности. Эва не без труда поднялась на ватных ногах и поплелась следом за бродягой. Они прошли узкими, грязными, безлюдными улочками, куда Эва прежде никогда не забиралась, и в конце концов очутились на заброшенной стройке. Тут ржавели строительные вагончики, громоздилась гора щебня, щетинилось арматурой и голыми бетонными перекрытиями недостроенное здание. С ним соседствовали расселённые ветхие двухэтажки с забитыми окнами. Уже темнело, и раззявленные дверные проёмы наливались тьмой. Тут было пусто, как на кладбище, и настолько неприветливо, что мурашки ползли по спине; но бродяга, очевидно, чувствовал себя здесь уверенно. Он подвёл Эву к бетонному колодцу, полному воды, шумно напился, опустив в воду лицо, и оглянулся на Эву, чтобы убедиться, что до неё дошло.

— А ты не жадный, — сказала она, криво усмехнувшись.

Пить она не рискнула, но по крайней мере смыла грязь, слёзы и кровь с лица и волос, вымыла как следует руки и отряхнула куртку и джинсы. И почувствовала себя чуть лучше.

Бродяга тем временем вошёл в один из домов и вопросительно посмотрел на неё из тёмного проёма. Это явно было приглашение, но, честно говоря, сидеть всю ночь в нежилом доме наедине с полоумным немым типом Эве не очень хотелось.

— Здесь ты живёшь, да? — сказала она, окидывая взглядом унылые облезлые стены. — Извини, но в гости я, пожалуй, не пойду. Давай в другой раз, ладно? Мне надо возвращаться. Не обижайся, ага? Ох, я надеюсь, ты не обидишься...

Бродяга следовал за ней на расстоянии, пока она не вышла на людные улицы, и Эву переполняла благодарность. Голова у неё гудела и трещала по швам, и одна мысль о том, чтобы возвращаться домой на Вишенке, чуть не заставила Эву плакать. К тому же, до стадиона было вдвое дальше, так что она потащилась на станцию, игнорируя укоризненные, любопытные и сочувственные взгляды встречных прохожих. Да уж, надо думать, видок у неё тот ещё.

К счастью, электричка была полупустой. Эва рухнула на сиденье в углу и уставилась в заоконную мглу, прореженную пятнами фонарей на станциях. Свет в вагоне казался слепяще ярким, голова горела, боль во всём теле пульсировала толчками в такт стуку колёс. Эва прижалась лбом к холодному стеклу и позволила путающимся мыслям течь как им вздумается. Она думала о том, как избежать в Институте расспросов (никак, конечно), и об Этане (достаточно ли он напуган, чтобы оставить её в покое? а если не под кайфом, он бы всё равно попытался убить её?), и о сумасшедшем бродяге. Эва думала, что скоро ляжет снег, и бедолага попросту отморозит ноги, и что ему нужна тёплая одежда, а у неё ведь есть немного отложенных карманных денег, и что еды ему надо принести, и что, может быть, лучше рассказать о нём Профессору? Только Профессор навряд ли станет вмешиваться... а если станет — так его забота сродни строгому ошейнику...

Потом целую вечность она тащилась между тёмных деревьев по хрусткой траве, выдыхая пар. Было холодно, особенно из-за непросохших волос, и из носа опять засочилась кровь;
Эва вытирала её рукой. Так она и столкнулась в холле с Ярви. Он явно проторчал там бог знает сколько времени и был настроен на нравоучения, но едва увидел её распухшую физиономию и кровь, как вся сердитость с него слетела.

— Что случилось? — воскликнул он испуганно, бросаясь к Эве. — На стадионе? Управление потеряла?.. Ладно, потом. Пошли в лазарет, я позову Тивис-Йорин, и...

— Ох нет, — простонала Эва, — только не Тивис-Йорин!

— Ты себя видела? — возразил Ярви безапелляционно. — Конечно, она должна тебя осмотреть, вдруг у тебя перелом или...

— Нет у меня переломов. Слушай, я схожу к ней завтра, но только не сейчас. У меня просто сил нет на её расспросы.

Очевидно, вид у неё был настолько жалкий, что Ярви уступил.

— Ладно, тогда пойдём на кухню. Там есть аптечка и лёд, и пусто должно быть... Но чтобы завтра с утра...

— Да поняла я.

Эва доковыляла до кухни на пределе сил, взгромоздилась на разделочный стол и подумала, что уж теперь-то её не сдвинет с места даже пожарная тревога. Боль, словно заглушённая холодом, теперь усиливалась с каждой минутой. Все её ушибы горели огнём, а голова раскалывалась на куски, поэтому Эва просто закрыла глаза и позволила Ярви суетиться вокруг. Он ворчал себе под нос, силясь скрыть испуг и растерянность, и носился от стола к холодильнику, а от холодильника к раковине с компрессами и льдом. Он распотрошил аптечку, и вскоре все кровоточащие порезы Эвы были присыпаны бактерицидным порошком и заклеены пластырем, а ко всем ссадинам и шишкам приложен холод.

— Держи, — сказал Ярви в конце концов, вручая ей завёрнутую в вафельное полотенце замороженную курицу. — Ну что ты так смотришь? Льда-то было всего ничего.

Эва безропотно приложила курицу к щеке, которая опухла так, что заплыл глаз и не открывалась челюсть. Пара минут прошла для неё в блаженном облегчении. Потом Ярви тихо сказал:

— Это ведь не из-за Вишенки.

Эва нехотя открыла глаза и обнаружила, что он стоит, скрестив на груди руки, ужасно мрачный, и сверлит её взглядом.

— Кто это был? Не можешь же ты молчать о таком, если это были те уроды, которые следили за Лансом...

— Да нет, — поморщилась Эва. — Это вообще с тем никак не связано. Это Этан. Но ничего страшного, не бойся, он ко мне больше не полезет.

Ярви фыркнул со всем сарказмом, на какой был способен.

— Ну конечно! Ты же такая грозная!

— Меня там есть кому защитить, — пробормотала Эва, снова закрывая глаза.

Но Ярви это не успокоило, совсем наоборот.

— Правда, что ли? — рявкнул он. — Не сходи с ума! Колин сопляк, а у твоих тамошних друзей своих проблем навалом. Не могут же они всегда таскаться за тобой, как почётная стража!..

И, поскольку Эва не ответила, а он не был согласен закончить разговор на такой ноте, Ярви отрезал:

— Как хочешь, но я против того, чтобы ты ходила туда одна.

На этом месте терпение у Эвы дало трещину.

— Ну вот ещё, — свирепо сказала она из-за курицы. — Обойдусь как-нибудь без нянек, ясно?

— Я же о тебе беспокоюсь! — заорал в ответ Ярви. — Ведёшь себя как Джуди — и посмотри, где она теперь!..

В любой другой день Эве было бы что ответить, но сегодня у неё не хватало сил ещё и злиться. Да у неё и без того был нелепый вид с этой курицей в руке. И почему только в последнее время какой с Ярви разговор ни начни, кончается он ссорой и нравоучениями, подумала она тоскливо. С каких это пор вообще он взялся меня опекать?

Но вслух она сказала устало и без искренности:

— Ладно. Я знаю, ты прав. Извини.

— Ты тоже, — поколебавшись, пробормотал Ярви и водворил многострадальную курицу обратно в морозилку. — Ладно, пошли, провожу тебя.

Эва дотащилась до своей комнаты совершенно вымотанная, сбросила ботинки, рухнула ничком на кровать, не включая света, и мгновенно заснула.


*  *  *
Она знала, что идти утром в лазарет всё равно придётся, но когда прозвенела побудка, всё её тело было таким свинцово-тяжёлым, что она не пошевельнулась. Поэтому Тивис-Йорин пришла к ней сама. Она была, как всегда, спокойна и деловита и принесла с собой большой лазаретский поднос, на котором тарелка с овсянкой и йогурт соседствовали с бинтами и бактерицидкой.

— Доброе утро, Эва, — сказала Тивис-Йорин, уместив поднос на столе. — Ну, как ты себя чувствуешь?

Эва разлепила опухшие веки. Тивис-Йорин возвышалась над ней, огромная и яркая, окружённая мерцающим ореолом. Эве меньше всего хотелось выглядеть слабачкой и ныть из-за пары синяков, поэтому она сказала:

— Хорошо, — но собственный голос прозвучал слабо и гнусаво.

На самом деле она чувствовала себя ужасно. У неё болело всё, что только может болеть, а голова будто была набита мягкой, горячей ватой.

Тивис-Йорин, конечно, не обманулась.

— Вот и молодец, — сказала она с улыбкой. — А теперь давай я помогу тебе переодеться и осмотрю эти боевые раны. Где твоя домашняя одежда? В шкафу?

— На второй полке, — выдавила Эва и закрыла глаза.

У неё была такая ужасная слабость и головокружение, что без помощи она действительно навряд ли справилась бы. Тивис-Йорин помогла ей переодеться в футболку и шорты и расправить постель, а затем осмотрела все пострадавшие места, сменила наложенные Ярви повязки и добавила к ним новые.

— Больно? — спрашивала она, и Эва, у которой от легчайшего прикосновения слёзы подступали к глазам, выдавливала:

— Да.

— Можешь согнуть пальцы?

— Да.

— Голова кружится?

— Немного.

— Что ж, — сказала Тивис-Йорин наконец. — Когда тебе станет лучше, на всякий случай сделаем рентген, однако, насколько я могу судить, переломов нет. Жар, озноб и слабость — обычные последствия стресса. Будет лучше, если сегодня ты останешься в постели. Я попрошу, чтобы ребята тебя не беспокоили.

— Спасибо.

— Если у тебя появится аппетит, обязательно поешь. Договорились?

— Ага.

— Отлично. А теперь прими таблетку и отдыхай.

Эва подчинилась, Тивис-Йорин укрыла её одеялом и ушла, оставив завтрак на столе.

Аппетит у Эвы так и не появился. Большую часть дня она проспала, как убитая, а всё остальное время лежала с закрытыми глазами, подхватываемая волнами то наплывающей, то затихающей боли, и слушала голоса и шаги, доносящиеся из коридора и соседних комнат. Пару раз ей слышались приглушённые голоса за порогом, но она не уверена была даже, что это не лихорадочный бред. После обеда Люси робко постучала ей в стену, но Эве было слишком плохо, чтобы вставать и стучать в ответ.

И только ближе к ночи в голове у неё немного прояснилось, так что она даже сходила в душ и — одновременно с любопытством и ужасом — наконец-то рассмотрела себя в зеркало.

Зрелище было, мягко говоря, не из приятных. Под всклокоченными чёрными волосами, которые Эва ещё опознала как свои, теперь помещалось нечто бугристое и асимметричное, мало похожее на лицо. Оно было настолько опухшим и так густо расцвеченным чёрными и вишнёвыми пятнами, что даже куча пластыря не могла исправить дело.

Честно говоря, сердце у Эвы рухнуло в пятки, стоило ей представить, как она в таком виде пойдёт на уроки. Боже, неудивительно, что Ярви так испугался!

Она несмело подняла к бесформенному лицу руку и дотронулась до чёрной щеки.

Больно.


*  *  *
Всё утро понедельника она просидела на кровати, стараясь не расплакаться, твёрдо решив, что не переступит порога. Так что Тивис-Йорин пришлось нанести ей новый визит, опять с подносом.

— Ты уже встала? Отлично. Ну, давай посмотрим, как у нас дела…

— Это же пройдёт? — спросила Эва дрожащим, тоненьким голоском, когда Тивис-Йорин отклеила с её лица пластыри и наносила покалывающую мазь.

После того, что она увидела в зеркале, представить, что лицо вернёт нормальный вид, было невозможно.

— О, конечно, — ответила Тивис-Йорин невозмутимо. — Разумеется, понадобится пара недель, но наша новая мазь с регенерином поможет ускорить процесс.

— И мне, наверное… мне придётся…

— Думаю, несколько дней тебе лучше не ходить на занятия. Я предупрежу менторов, что ты на больничном. Однако это не значит, что ты можешь отлынивать. Кто-нибудь из ребят принесёт тебе задания.

— Спасибо, профессор, — выдохнула Эва с благодарностью.

— Выздоравливай. И выпей, пожалуйста, хотя бы чай.

Эва не только выпила чай, но и кашу съела. И вообще она немного воспрянула духом, так что даже рада была видеть Ярви, который заявился вскоре после завтрака. Очевидно, выглядела она теперь ещё живописнее, чем позапрошлым вечером, потому что Ярви застрял у порога и только смотрел на неё с неподдельной болью на лице.

— Тивис-Йорин говорит, через пару недель пройдёт, — ехидно сказала Эва, помахав ему рукой из-под одеяла. — Жаль, что сейчас не Ночь Охоты на Призраков, да? Даже грим не пришлось бы делать.

— Ха-ха, — отозвался Ярви мрачно. — Обалдеть как смешно.

Эва вздохнула. Вот уж чего ей этим дивным утром меньше всего хотелось, так это собачиться с Ярви.

— Тивис-Йорин уже заходила, — сказала она в надежде сменить тему и кивнула на бинты и баночки, которые Ярви держал в руках.

— Знаю. Я это тебе принёс, — ответил он, слегка хмурясь. Подошёл к столу и вывалил на него целую кучу всего.

— Это для поднятия боевого духа, я так понимаю? — спросила Эва осторожно.

— Это для того, чтобы ты положила всё в рюкзак и всегда носила с собой. Всегда, ясно? На всякий случай.

— Да ладно. Если что, ты же всегда здесь, чтобы меня подлатать.

— Я не всегда здесь, — процедил Ярви сквозь зубы. — И ты что-то не горишь желанием принимать мою помощь. По крайней мере, имей при себе аптечку, когда в следующий раз пойдёшь гулять в гордом одиночестве… по подворотням.

Эва почувствовала слабый укус совести. И раздражение. Было бы куда легче принимать твою помощь, если бы ты не читал мне нотаций о моей глупости, безответственности и эгоистичности, подумала она тоскливо, но вслух сказала:

— Я так понимаю, выбора у меня нет?

— Ни малейшего, — сурово сказал Ярви и ушёл.

Эва поворчала, но пришла к заключению, что бинты и бактерицидка не повредят, поэтому запихнула их в рюкзак, швырнула его под стол и принялась маяться от безделья. Сегодня ей было куда лучше, хотя боль и слабость пока что не думали прекращаться. Однако озноб прошёл, она выбралась из-под одеяла и даже застелила кровать.

Шёл второй урок — мироведение, когда раздался робкий стук, дверь приоткрылась, и на пороге показался Ланс собственной персоной. Эва страшно всполошилась, не зная, стоит ли радоваться вслух, сказать ли что-нибудь и что именно, и в итоге только таращилась на него.

— Я услышал от Мэл, что ты попала в неприятности… и тебе плохо, — сказал Ланс шёпотом. — Ты не против, что я пришёл?

— Рада, что ты опять разговариваешь, — от души ответила Эва. — Ради этого стоило слечь.

Ланс слабо улыбнулся и наконец вошёл. Несколько минут они с Эвой сидели на кровати, прислонившись спинами к стене, и ели оставшиеся с завтрака мандарины, и впервые за очень долгое время у Эвы было легко на душе. Какие-то там синяки, несгибающиеся пальцы, ужас и унижение, Этан, крамеровская тюрьма — какое всё это имеет значение, если Ланс жив, и они по-прежнему друзья?

— Ты теперь будешь ходить на учёбу? — спросила Эва, снимая шкурку с последнего мандарина.

Ланс пожал плечами.

— Не знаю. Наверное, да.

— Ты же знаешь, все будут рады тебя видеть, — Эва разделила мандарин на две части и отдала половину Лансу. Он какое-то время держал её на ладони, а потом сказал сдавленно:

— Всё это так глупо.

— Да уж, — согласилась Эва.

Плечи у Ланса вздрогнули, но он сдержался и отправил в рот мандаринную дольку.

— Всё будет хорошо, Ланс, — сказала Эва, и прозвучало это довольно уныло.

— Я знаю.

— Ты ни в чём не виноват.

— Я знаю.

Ланс съел ещё дольку.

— Мы их вытащим.

— Я знаю.

— Мне без тебя паршиво.

Последняя долька задержалась на добрую минуту. А спустя эту минуту, мучительно длинную, Ланс впервые за много дней поднял на Эву глаза.

— Спасибо.



Глава 7. Бродяга


Всю неделю Эва почти не выходила из комнаты. Каждое утро и каждый вечер она с надеждой разглядывала себя в зеркало. Мазь Тивис-Йорин помогала, и к четвергу Эвино лицо почти вернуло себе прежнюю форму. Синяки из чёрных превратились в бордовые, с жёлтой оторочкой. Несколько царапин от ногтей Сью заживали быстро, а вот полукруглая рана на виске оказалась довольно глубокой, и Тивис-Йорин предрекала ей шрам.

Но чем ближе были выходные, тем меньше Эву заботили шрамы и тем сильнее становилось желание наведаться в Городок. Во-первых, у неё не выходил из головы сумасшедший бродяга и его босые ноги. Во-вторых, при мысли о Городке у неё внутри всё съёживалось, и Эва знала: если поддаться, этот унизительный страх только укрепится.

Другое дело, что Ярви взбесился бы от одной мысли о том, что она отправляется в Городок одна. Поэтому Эва прибегла к военной хитрости и напросилась с Крисом, Стэфеном и Виктором Энвери в субботу к Лудильщице Эмме. Крис позаимствовал старый байк Айрена, а Виктор сел позади Эвы на Вишенку. Ярви следил за ними, скрестив на груди руки, мрачный, как туча, и весь его вид говорил: я знаю, что ты задумала. Эва, ухмыляясь, ткнула пальцем в рюкзак (в котором помимо бинтов лежала ещё половина жареной курицы и заварное пирожное, которые она умыкнула на кухне), нахлобучила шлем и завела мотор.

Когда они остановились у крыльца Эмминой лавки, Эва словно бы случайно замешкалась и вместе со всеми внутрь не пошла. Однако манёвр не удался.

— Эва, идёшь? — позвал её Виктор от двери.

— А? — неубедительно удивилась она. — Нет, не хочу перед Эммой красоваться этим боевым раскрасом. Она же меня засмеёт.

Бесхитростный Виктор этим ответом удовлетворился, но остальные двое знали Эву с первого курса и так легко не повелись. Стэфен нахмурился, а Крис кивнул ему и вперился в Эву прищуренными глазами.

— Собралась куда-то, я вижу, — сказал он весело, когда ребята скрылись за дверью, и оттуда раздался механический треск и приветливый голос Эммы.

— Есть одно дельце. Тут рядом, — туманно ответила Эва.

С технической точки зрения, это даже была правда.

Крис громко фыркнул.

— Смерти моей хочешь? Ярви меня четвертует, если узнает, что я тебя отпустил.

— Тогда удачно, что он не узнает, правда?

— О?

— Слушай, я обещаю, это не опасно. Я только туда и обратно. Хочу… поздороваться с одним знакомым, только и всего.

Крис скрестил на груди руки.

— Не с тем знакомым, случайно, который… — и он выразительно посмотрел на её разноцветное лицо.

— Очень смешно, — проворчала Эва.

Она торопливо начесала пальцами волосы на лицо, подняла воротник повыше и свернула в переулок. До заброшенной стройки, где жил её новый друг — бродяга, было не больше десяти минут ходу, но дома в этом месте стояли так беспорядочно, а улочки были такими узкими, извилистыми и захламлёнными и так часто оканчивались тупиками, что Эве пришлось изрядно поблуждать. За всё это время ей не встретилось ни единой живой души (если не считать одного удручённого старого пса и стайки седоголовых галок, копошащихся в мусорном баке), но сердце у неё колотилось так бешено, точно враги преследовали по пятам. От одной мысли о том, что Этану удалось превратить её в абсолютную трусиху, Эву сжигала ненависть.

Заброшенная стройка была тоже тиха и безлюдна, и Эва не решилась позвать вслух. Да и что бы она сказала? «Эй, Сумасшедший Бродяга»? Она прошла мимо бетонного колодца с дождевой водой, помедлила у порога «его» дома, и наконец вошла внутрь, озираясь.

Внутри были одни пустые и грязные комнаты, некоторые — мрачные из-за заколоченных окон, другие — освещённые, и от этого ещё более голые. Однако в одной из них некто, похоже, устроил себе жилище. В углу возле ржавых труб, где через дыру в полу сочилось призрачное тепло из подвала, лежала деревянная дверь без ручки и громоздился разномастный хлам: сиденье от стула с торчащим наружу поролоном, разбитая микроволновка, несколько расплющенных коробок и целая гора коробочек поменьше (с логотипом любимого Эвиного кафе — в таких продавали еду навынос), кусок зелёного брезента, бывший в прошлой жизни палаткой, и коллекция ярких обёрток от шоколадок, косметики и сигарет, судя по виду, извлечённых из мусорных куч и тщательно разглаженных.

При виде этого мусора, разложенного здесь с таким тщанием, у Эвы сжалось сердце. Она даже почувствовала боль — слабенькую, как от шиповниковой иголки. Оставила на микроволновке курицу и пирожное, потопталась в мучительных сомнениях и пошла к выходу, повторяя про себя: у него даже одеяла нет.

После полумрака солнечный свет, довольно бледный из-за обилия облаков, показался ей слепящим. Она постояла посередине этого стылого безмолвия, обводя глазами заброшенные и недостроенные дома, ржавые вагончики, гору щебня, и двинулась в обратный путь. Проходя мимо бетонного колодца, она заметила на поверхности воды протаявшую с утра каёмку льда.

Шиповниковая иголка кольнула снова. Лёд, а у него даже одеяла нет.

Когда ребята вышли из лавочки Эммы, Эва уже ждала их, сидя на Вишенке.

— Не заскучала ждать? — спросил её Крис со своей сияющей улыбкой, но взгляд у него был испытующий.

— Неа. Есть о чём подумать, — сказала Эва.

И это была правда.


*  *  *
Наутро она с невинным видом присоединилась к обычному воскресному паломничеству в Городок. Их собралось человек тридцать, и она рассчитывала, что легко затеряется в толпе, а потом улизнёт под шумок.

На то, что Ярви пойдёт с ними и будет следить за ней, как сторожевой пёс, Эва не рассчитывала. К счастью, Ярви помимо прочего должен был присматривать за младшекурсниками, а им хотелось и в кино, и в игровые автоматы, и в кондитерскую сразу.

— Да не переживай, дружище, — сказал ему Крис, видя внутреннюю борьбу. — Мы за ней присмотрим.

И он галантно подал Эве руку. Эва закатила глаза. Ярви посмотрел на них со страданием на лице, но тут младшекурсники потеряли терпение и, облепив его со всех сторон, потащили к кинотеатру.

Эва ощутила робкую надежду.

— О, я знаю, о чём ты думаешь, — сказал Крис и повёл её в противоположную сторону. — Не жди, что это будет так легко. Правда же, Стэф?

Стэфен смущённо улыбнулся.

— Крис, ну ПОЖАЛУЙСТА, — взмолилась Эва. — Это дело жизни и смерти.

— Все вы так говорите, — ухмыльнулся он, сворачивая с центральной улицы.

— Да я серьёзно же, идиот! Человек обморожение может получить!

— О? И что, собираешься согреть его страстным поцелуем? Бедняга Ланс, он будет так страдать, когда узнает…

Эва почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. Судя по тому, что Стэфен тоже мучительно покраснел и споткнулся на ровном месте, шутка не показалась ему уместной.

На самом деле Эва запихнула в рюкзак своё одеяло (и блинчики), но в её интересах было, чтобы никто не узнал об этом. Поэтому она выдавила только:

— Ну и свинья же ты, Крис Волверстайн.

— Мадам, ваша несправедливость ранит меня в самое сердце, — сказал Крис со смехом.

Эва хотела ответить что-нибудь колкое — и тут заметила, что они направляются в квартал Лудильщиков.

— Право же, вы слишком плохо обо мне думаете, — и Крик с горечью покачал головой, но излучал при этом ликующее самодовольство.

Сегодня Эва мчалась по улочкам, не вспоминая ни о каких страхах. Каждый кустик травы, побелевший от изморози, и каждая застывшая лужа на её пути отзывались крохотным укольчиком в сердце.

На пороге сумрачного дома она остановилась, переводя дыхание.

— Эй! Ты здесь? — позвала она шёпотом. — То-только не набрасывайся на меня, ладно? Это я, Эва…

Откровенно говоря, у неё была предательская надежда, что бродяги здесь нет. Но в ответ на её слова раздался слабый шорох, и в коридоре возникла долговязая, сутулая фигура.

Эве пришлось приложить немало сил, чтобы подавить желание убежать, истошно вопя.

— Привет, — сказала она, сглотнув, и её голос прозвучал как мышиный писк. — Ты вчера нашёл курицу?

Бродяга просто стоял и смотрел на неё из полумрака. Может, убежать — не такая уж плохая идея. Оставлю одеяло прямо тут, на пороге, и…

Эва ещё раз сглотнула.

— Я… вроде как пришла в гости. Приглашаешь?

И она сделала шаг вперёд. Бродяга чуть-чуть отступил. Он выглядел настороженным, но не агрессивным, и Эва слегка приободрилась. Так, шаг за шагом, они добрались до его обиталища. Здесь бродяга ушёл в свой угол и присел на корточки в гнезде из двери, коробок и брезента. Эва посмотрела на его босые ноги, ступающие по ледяному бетону, и вся передёрнулась.

— Ты ведь насмерть замёрзнешь, если будешь так ходить, — сказала она горько. Сбросила с плеч рюкзак, расстегнула молнию и не без труда вытащила наружу своё пухлое одеяло. — Вот, смотри, я тут… принесла тебе одеяло. Дарю. Оно теперь твоё.

Бродяга не сделал никакого движения, хотя следил за ней с любопытством.

— Ну… одеяло, понимаешь? — озадаченная, сказала Эва. — Оно очень тёплое и мягкое…

Она завернулась в одеяло, чтобы показать, как в нём уютно и тепло. Потом протянула его бродяге и сделала два осторожных шага. Тот продолжал следить за ней из-за завесы волос, но заметно напрягся.

Эва заставила себя сделать ещё один шажочек. Выдавила улыбку. Постаралась сказать как можно мягче:

— Бери. Оно твоё.

Возможно, успокаивающий тон подействовал, но бродяга подпустил её ещё на пару шагов, взял из её рук одеяло, с большой осторожностью ощупал, обнюхал и посмотрел на неё озадаченно.

— Завернись в него. Ну, как я, — Эва показала жестами, уверенная, что выглядит как полная идиотка. — Будет теплее.

Не с первого раза, но пантомима наконец была понята. Бродяга неуклюже завернулся в одеяло, чистое и особенно яркое на фоне окружающего мусора и убожества, и издал странный горловой звук.

Эва истолковала это как одобрение и очень обрадовалась.

— Что, здорово? Оно тебе подходит. Ты в нём совсем как индеец… Только воняешь ты хуже Лаки, — добавила она от души, морща нос, потому что от бродяги несло, будто от цепного пса, у которого в будке не прибирались лет десять.

— О, кстати, ты голодный? Смотри, я взяла тебе блинчиков.

Блинчики явно пришлись ему по вкусу: бродяга в один присест проглотил все четыре и ещё облизнулся, радостно улыбаясь. Эва предпочла бы, чтобы он этого не делал: это была весьма зубастая улыбка, больше похожая на оскал.

— Ты что, совсем не говоришь? — спросила Эва грустно, когда с блинчиками было покончено, и они просто сидели на корточках и таращились друг на друга. — Вообще не умеешь? И ничего не понимаешь, да?

Бродяга кутался в одеяло, очень довольный. Одно плечо у него торчало наружу, но Эва не решилась протянуть руку.

— По-моему, ты очень даже прекрасно всё понимаешь. Ну, как тебя зовут? Меня зовут Эва. Эва. Я — Эва, а ты? Смотри на мои губы. Э-ва. Понимаешь?

Бродяга слегка нахмурился и пошевелил губами в ответ, но это было всё. Эва сокрушённо вздохнула.

— Ладно, мне надо идти, а то меня хватятся. Я приду через неделю. Понимаешь?

Навряд ли он понимал, поэтому Эва растопырила пальцы и продолжала очень медленно, загибая по одному:

— Видишь? Понедельник — завтра, вторник — послезавтра, потом среда, четверг, пятница и суббота. В субботу я приду. Запомнил? В субботу.

Бродяга следил за её манипуляциями с большим вниманием. Видя, что от него чего-то ждут, он вытащил из-под одеяла очень грязные руки, казалось, целиком состоявшие из костей и вен, и сложил так же, как Эва.

— Да, вроде того, — сказала она, умиляясь. — Суббота. Я раздобуду для тебя что-нибудь из одежды. Через неделю уже снег ляжет, наверное… Ну, пока.

Когда она добежала до магазинчика Эммы, Крис со Стэфеном ждали её там. Крис сразу заметил её сдувшийся рюкзак, но вопросов задавать не стал, только сказал драматически:

— Мадам, вы бессердечны. Я считаю своим долгом известить юного Вебера о ваших тайных интрижках.

— Он шутит, — поспешно вставил Стэфен, и Эва с сомнением подняла брови.

— Да уж надеюсь.

— Я, чёрт возьми, предельно серьёзен, — отрезал Крис с горячностью, которая делала его похожим на юного шевалье, и Эва подумала, что, не будь они друзьями, она, наверное, втрескалась бы в него по уши. — Я ещё понимаю, почему ты не хочешь Ярви говорить — он та ещё наседка с гиперответственностью. Но Лансу-то ты можешь доверять.

Последняя фраза прозвучала как вызов, и Эва смутилась, не в силах просто так от него отмахнуться.

— Могу, конечно, но…

— Единственное «но» тут — твоя глупость, — прорычал Крис.

Прежде чем Эва успела огрызнуться в ответ, Стэфен вдруг сказал:

— Я согласен с Крисом.

Он говорил так редко, что Крис и Эва оба мгновенно умолкли. Стэфен был мучительно застенчив, но когда раскрывал рот, его слова, произнесённые тихим голосом, действовали лучше всяких риторических выкрутасов.

— Не хочу тебя задеть, Эва, — сказал он сейчас, — но, по-моему, Ярви прав, и тебе не стоит сейчас ходить одной по Городку, после того, что случилось. Мы с Крисом тоже так считаем. И Лансу тоже сейчас лучше не оставаться одному, я… я уверен, что ты и сама понимаешь, — к этому моменту лицо у Стэфена горело до корней волос, однако он договорил с той же прямотой: — Для него очень важно, что ты ему доверяешь. Возможно, гораздо больше, чем для тебя самой. И… и мне кажется, так было бы лучше для вас обоих…

На этом запас его смелости иссяк, и Стэфен умолк, потупившись, с таким видом, словно больше всего мечтал провалиться сквозь землю. Крис, выслушавший его с написанной на лице отеческой гордостью, горячо похлопал его по плечу.

— Готов подписаться под каждым словом.

Услышь Эва это от кого-нибудь другого, она бы только фыркнула, но сейчас не возразила ничего. И вообще молчала до самого фонтана.

— Спасибо, что прикрыли меня, ребята.

Крис подмигнул.

— Нет проблем. Только постарайся больше ни во что не влипнуть, ладно?

Эва беспомощно развела руками.

— Я стараюсь, честно. Но ты же знаешь, как это бывает.


*  *  *
Следующая неделя не принесла ничего нового. Эва с горем пополам справлялась с домашними заданиями, мёрзла по ночам под тоненьким пледом, с удовлетворением наблюдала, как выцветают синяки, и была очень вежлива с Ярви.

К субботе её лицо было уже не пугающе-малиновым, а сизо-жёлтым, весь пластырь с него исчез, открывая царапины (которые благополучно заживали и Эву не беспокоили) и шрам на виске (который её немного печалил). После занятий она собиралась в Городок.

— С Вишенкой. Кататься, — объяснила она ревниво хмурящемуся Ярви.

Но Лансу, остановившись у окна в коридоре второго этажа, она рассказала правду.

Отреагировал он именно так, как она и опасалась.

— Это может быть очень опасно.

— Ты прям как Ярви, — сказала Эва с укором, но Ланс не отступил.

— Ты его не знаешь, и он ненормальный. Мало ли, взбредёт ему в голову что-нибудь…

— Он меня спас, ясно? — отрезала Эва, которой хватало предостережений внутреннего голоса. — Он ко мне пальцем не притронулся, он вообще к себе никого не подпускает, он как… как щенок! И у него нет одежды нормальной. Да скоро будет все минус двадцать!

Ланс нахмурился. Эва ожидала ещё потока возражений, но он сказал как о решённом деле:

— Я пойду с тобой.

Эва опешила.

— Нет! А Крамер?

Он опустил голову и приложил палец к заиндевевшему уголку окна.

— Я ему больше не нужен. Теперь, когда Райт у него.

— Райт ни за что не согласится на него снова работать.

— Знаю. Я тоже… Да им теперь на меня плевать.

Он выглядел таким сломленным, что Эва не решилась спорить.

— Он тебя всё равно к себе не подпустит. Мы его только напугаем, если явимся вдвоём.

— В Городок я пойду с тобой.

— Ладно, — сдалась Эва с тщательно скрываемым облегчением.

Что бы она ни говорила Ярви и другим, в Городке ей делалось неуютно даже на главной улице, а уж в квартале Лудильщиков в каждой тёмной фигуре, идущей навстречу, ей чудился Этан, и в ушах у неё звучало: «Ой-ой, кажется, кто-то попался». Она подозревала, что у Ланса есть свои призраки в переулках, и поэтому его готовность помочь ценила втройне.

— Тогда собирайся, а я подъеду ко крыльцу.

Вечер был морозный, но безветренный, и на лужайке у крыльца кучка ребят носилась туда-сюда наперегонки с Лаки и швыряла ему палку. Эва притормозила у крыльца и подождала, пока Ланс — в пухлой куртке и гигантском шарфе вязки ментора Конолли — сбежит по ступеням и сядет позади неё.

Конечно, это не осталось незамеченным. Финли присвистнул, а Вирдж, поднимая повыше палку, чтобы пёс её не достал, радостно проорала:

— Эй, у Вебера и Тасааре свидание!

Она, возможно, прибавила бы что-то ещё, но тут Лаки потерял терпение и одним могучим прыжком повалил её на хрусткую траву. Ланс рассмеялся, Эва показала всей честной компании язык из-под шлема и круто развернула Вишенку.

Они доехали до площади Городка без происшествий. Эва, как всегда после хорошей поездки, чувствовала себя чудесно.

— Надо купить ему ботинки, — сказала она, обматывая Вишенкин руль цепью.

— Отлично, — с готовностью подхватил Ланс. — Откуда начнём?

Однако из магазина они вышли с вытянувшимися лицами. Эва остановилась под фонарём и выгребла из карманов все свои деньги — несколько бумажек и пригоршню мелочи.

— Какого чёрта! Этого мне хватит только на шнурки. Эх, знала бы заранее, не стала бы тратиться на новый плеер…

Ланс тоже зашарил по карманам и высыпал ей в ладони ещё монеток и одну мятую десятку.

— Держи. Больше нет.

Эва ужасно смутилась.

— Ты не должен…

— Знаю. Но у меня самого ноги мёрзнут.

Эва пересчитала деньги самым тщательным образом, раз и второй, и сердце у неё упало.

— Без толку. Можно было бы у Ярви попросить… но если я ему расскажу, что ездила сюда одна, он взорвётся…

Ланс кивнул, но вдруг его лицо озарилось догадкой.

— Я знаю! — воскликнул он, схватив Эву за руку. — Идём к Лудильщице Эмме! У неё столько барахла, наверняка найдётся что-нибудь.

В магазинчике Эммы на этот раз было сумрачно и почему-то пусто. Большая часть удивительных механизмов, обычно загромождавших полки и встречавших покупателей жужжанием, щёлканьем и пиканьем, исчезла, а разноцветные лампочки под потолком не горели. Сама Эмма, вздрогнув от звона дверного колокольчика, замерла в полумраке. Она вытирала пыль с витрин, но сейчас словно забыла об этом и смотрела на посетителей — с ужасом?

— Привет, Эмма, — неуверенно поздоровалась Эва, обескураженная и зловещими переменами, и холодным приёмом. — Это я, Эва.

— А, Эва… я тебя сразу не разглядела, извини, — торопливо проговорила Эмма и выдавила улыбку. Но она была совсем не похожа на ту Эмму, которую институтские знали и любили — за её невозмутимость, шутки, вечный прищур, готовность помочь. — Здравствуй, Ланс. Как дела? Я слышала, в Институте жизнь наладилась?

Эва покосилась на Ланса, но тот сделал вид, что ничего не замечает, и отправился разглядывать полупустые полки.

— Да, наладилась, — сказала Эва дипломатично, — точно. А у тебя как дела? Пустовато здесь как-то…

Эмма снова вымученно улыбнулась. Она так и стояла, стискивая в руках тряпку для пыли.

— Аренда подорожала. Растеряли всех клиентов… но ещё держимся, как видишь. В этом месяце нас точно никто не…

Она сглотнула, и «не» повисло в воздухе, как висельная петля.

— А что, Сивилла не работает? — спросил из дальнего угла Ланс, и Эмма встрепенулась.

— Приходится экономить на электричестве. Ну так… чем я могу помочь?

— У нас тут такое дело… Ты ведь продаёшь одежду тоже, да? Мы бы хотели купить ботинки. Хорошо бы тёплые… и самые большие, какие есть.

Эмма с удивлённым видом отложила тряпку и вытащила из-под стойки один за другим несколько ящиков. В них лежала весьма неряшливо свёрнутая одежда и разномастные ботинки и туфли, связанные между собой жёлтыми ленточками с ценой. Эва, одновременно с любопытством и брезгливостью, запустила в первый ящик руку.

— Позволь узнать, это кого же ждёт такой подарок? — спросила Эмма с тенью своей былой насмешливости и указала глазами на Ланса, который как раз подошёл помочь: — Это ведь не для твоего парня, правда?

Ланс вспыхнул так, что это было видно даже в скудном освещении магазинчика, но Эва постаралась сделать вид, будто ничего не заметила.

— Подарок, да. На… Возрождение. Для одного… друга.

— Как насчёт этих? — Ланс выудил из ящика кожаные ботинки со следами былого лоска.

— Нет, эти маленькие, — вздохнула Эва, прикинув в уме.

— Ничего себе маленькие!

Они перешли к следующему ящику, но там были почти одни туфли.

— Это ведь подержанная обувь, — заметила Эмма. — Не самое лучшее для подарка.

— На лучшее у нас денег не хватит. Да наш друг не привередливый. О! — возликовала Эва, поднимая за шнурки пару стоптанных ботинок. — Похоже, вот эти самые большие.

Коричневая замша пошла пятнами, а возле шнурков облысела до блеска, но внутри был плотный слой шерсти, и Эва не обнаружила ни одной дыры.

— Этот ваш друг не из Рухляди, случайно? — спросила Эмма странным тоном.

— Точно, — Эва оторвала взгляд от драгоценных ботинок и удивилась тому, какой вымученной и безрадостной выглядит Эммина улыбка. — Ты должна его знать — Колин знает. Он немного не в себе. Наверное, из беженцев. Он не говорит, но…

Но тут Ланс потянул её за рукав.

— Нам бы поторопиться, да?

Эва открыла рот, чтобы возмутиться, но Ланс уже отвернулся от неё и сказал с неуместной твёрдостью:

— Спасибо, Эмма. Сколько с нас? Две сотни?

Эва выгребла из кармана из жалкий капитал, но Лудильщица Эмма посмотрела на эти деньги так, словно ей предлагали яд.

— Знаете что… не надо. Беженцы из Рухляди… не думаю, что я когда-нибудь делала им добро. Просто… поздравь его от меня тоже, хорошо, Эва?

— Эмма, это же неудобно…

— Ничего подобного, — отрезала Эмма и энергично убрала ящики обратно под прилавок. — Эти ботинки ничего не стоят, уж поверь мне. Купи ему лучше немного еды.

— Хорошая мысль, — воодушевилась Эва. — Спасибо огромное!

Ланс практически выволок её за дверь, не дав даже времени убрать ботинки в рюкзак, и она подумала с растущим раздражением, что он, пожалуй, будет ещё докучливей Ярви.

— Да в чём дело?

— Она мне не нравится, — Ланс оглянулся на безжизненную, без единой лампочки, витрину магазинчика. Лицо у него было мрачное и упрямое. — Я ей не доверяю.

Эва уставилась на него.

— Ты что, совсем того? Это же Эмма. Она нам всегда помогала! Она даже денег с нас не взяла!

— Она чего-то боится. И когда услышала про этого ненормального, ещё больше испугалась.

Для Эвы это прозвучало как совершенный бред.

— Ланс, — сказала она многозначительно, подняв брови.

— Слушай, ты можешь мне не верить, — отозвался он с горячностью, которую проявлял нечасто и которая была довольно тревожным признаком. — Может, я… просто слишком подозрительный. Но здесь дело нечисто.

Эва хотела ответить, что это чистая паранойя, вот что это такое, но сдержалась. После всех ужасов, которые пережил Ланс, паранойя была бы логичным следствием.

Они последовали совету Эммы и потратили все деньги на еду. Большая её часть предназначалась бродяге, а себе они купили по большому горячему сырному шарику.

— Встретимся здесь, — сказал Ланс, когда они вышли из продуктового, и указал сырным шариком на скамейку. — Не засиживайся там до темноты, ладно?

— Так уже темнеет. Ладно, ладно — уж поверь, дольше, чем надо, не засижусь.

И Эва бодро зашагала к переулкам с подпрыгивающим за плечами тяжеленным рюкзаком. С сырным шариком она расправилась в три укуса. Не успела она прожевать последний кусок, как Ланс догнал её, поймал за руку и выпалил единым духом:

— Не злись, ладно? Я бываю не лучше Ярви, но я просто за тебя волнуюсь.

После этого он стремительно обнял её и ретировался, а Эва, откашлявшись, пошла дальше.

До стройки она добралась без помех, но на пороге заброшенного дома, как всегда, затормозила.

— Эй, ты здесь?

Ей ответило слабое эхо, и больше ничего. Она осторожно переступила порог и сделала несколько шагов по коридору.

— Э-эй! Это я, Эва. Ты дома?

Ей почудилось движение за спиной. Она торопливо обернулась и едва не умерла от страха, потому что бродяга спрыгнул с обрушившегося перекрытия прямо у неё перед носом. Он улыбался во весь рот, мычал и был, очевидно, рад гостям.

— Не делай так больше! — простонала Эва, прижимая руку к груди. — У меня чуть сердце не остановилось… Ну, ты ждал? Сегодня суббота, и я пришла.

Бродяга проворно показал ей растопыренные пальцы и поочерёдно загнул пять на одной руке и один на другой. Эва против воли рассмеялась.

— Точно! Ты запомнил, да? Ладно, пошли. Я принесла тебе подарок.

В обжитом бродягой углу явно прибавилось расплющенных коробок и тряпья. Сам он уселся на дверь, закутавшись в одеяло, и недвусмысленно замычал в сторону уложенных на коробки сидений от стула (теперь их было два). Эве совсем не улыбалась перспектива сидеть на этих грязнущих сиденьях, да ещё гораздо ближе к бродяге, чем ей бы хотелось. Но он явно приложил столько стараний, что пренебречь ими было бы бессердечно. Так что Эва пересилила себя, устроилась на приготовленном для неё почётном месте и бодро достала из рюкзака хлеб, сыр, сосиски, печенье и большую копчёную курицу.

Курица и хлеб были встречены с огромным энтузиазмом. Упаковку с печеньем бродяга осторожно обсмотрел со всех сторон и обнюхал, словно не был уверен, что это еда.

— Ты рад? Несколько дней будешь сытый… и не придётся ходить по помойкам…

Бродяга издал горловой звук, если не радостный, то, по крайней мере, дружелюбный, извлёк из-под куска брезента нечто, припрятанное там, и протянул Эве. При ближайшем рассмотрении это оказался изюмный кекс.

— Э-э-э… ты это для меня оставил? — протянула Эва, силясь изобразить радость. — Ух ты… спасибо…

У него были невероятно грязные руки и нестриженные, обломанные ногти с траурной каймой, будто он работал на полях у Шаймаса Сарагдаса всё лето и ни разу не умылся. Но Эва оценила проявленную щедрость. Она взяла кекс скрепя сердце, и её затошнило.

Бродяга смотрел на неё выжидательно. Потом, не выдержав её непонятливости, сделал такой жест, будто откусил что-то, и указал на кекс.

Очевидно, выбора у неё не было. Эва мужественно улыбнулась и отгрызла кусочек.

— Вкусно! Спасибо. Лучше бы ты, конечно, сам его съел, пока он ещё не был каменным… Я надеюсь, меня не стошнит… И что он не валялся совсем уж в грязи…

Бродяга тем временем принялся за курицу, дипломатично положив её на пол между ними. Сам он уплетал за обе щеки и явно ожидал от Эвы того же. Она, давясь, проглотила крошащийся кекс, сморгнула слёзы и попыталась заесть его куриной ножкой, чтобы хоть как-то протолкнуть по пищеводу.

Ей страстно хотелось исчезнуть отсюда (тем более что становилось всё темнее, а фонари в этом районе не горели), но сперва нужно было разделаться с главным.

— Ты поел? Я пока уберу её, ладно? — сказала она, откладывая курицу на микроволновку, и подтянула к себе рюкзак. — А теперь смотри, что у меня есть. Та-да-ам!

Она жестом фокусника вытащила из рюкзака ботинки.

— Это тебе. Ты рад?

Бродяга принял подарок довольно неуверенно. Ощупал ботинок, взглянул на Эву, принюхался, и на лице у него обозначилось: не еда.

— Это ботинки, — рассмеялась Эва и для показательности стянула свой собственный ботинок. — Смотри, берёшь его… и надеваешь на ногу… вот так!

Бродяга неуклюже повторил её манипуляции.

— Молодец! — похвалила Эва. — Теперь надевай второй. Тебе будет гораздо теплее, и ты не отморозишь ноги.

Бродяга надел второй ботинок и теперь смотрел на них озадаченно.

— Ты же серьёзно всё понимаешь, да? — воскликнула Эва в полном восторге. — А теперь давай покажу, как завязывать шнурки. Смотри. Берёшь их вот так… теперь сворачиваешь… и завязываешь. Это легко! Попробуй. Давай, бери.

Бродяга попытался повторить все её движения, но шнурки упорно выскальзывали из его неуклюжих пальцев.

— Нет, — сказала Эва решительно. — Смотри ещё раз. Вот так… теперь вот так… У тебя получится!

Он попробовал ещё раз. Он сопел, гримасничал, скалил зубы и был настолько сосредоточен, что Эва чуть не умерла от жалости. Она не помнила, чтобы ради неё кто-нибудь так старался.

— Нет же, — она снова взялась за шнурки и повторила всё с самого начала, как можно медленнее. — Вот… так!

Становилось слишком темно для подобных упражнений, но Эва представила себе, как он спотыкается о шнурки, падает и ломает шею, и не отступила.

— Нет! Вот так. Ну, давай.

И у него получилось. Не со второго раза и даже не с третьего, но в конце концов он зашнуровал оба ботинка.

— Правильно! — возликовала Эва. — Отлично! Вот видишь, я же говорила!

Бродяга, очевидно, был очень доволен. Он с увлечением распускал шнурки и завязывал снова, каждый раз взглядывая на Эву в ожидании похвалы.

И она тоже была страшно рада. Не так ли? Только чувство у неё было какое-то странное. Сперва она подумала, что это кекс застрял в горле комом, но нет — ей просто хотелось плакать.

Эва ничего не успела сделать, как слёзы покатились у неё по щекам.

— Прости, — быстро проговорила она, потому что бродяга беспокойно пошевелился. — Прости-прости. Я не специально. Ты не при чём! Просто всё… так… всё так… неправильно!

Она изо всех сил зажмурилась, стараясь не разрыдаться, но у неё ничего не вышло. Бродяга промычал нечто нечленораздельное.

— Извини, — выдавила Эва, которой совсем не хотелось его пугать и всё портить. — Я сейчас успокоюсь. Просто… так много всего случилось… Вэслек… и Айрен… и Ланс… Райт с Джуди…

— Эа, нет.

Она распахнула глаза на полувсхлипе. Послышалось? Ей же послышалось?

Бродяга смотрел на неё, хмурясь.

— Ты… разговариваешь? Ты… только что… сказал…

— Эа, НЕТ.

Бродяга протянул к ней руку, и Эва едва удержалась, чтобы не отшатнуться, вопя. Она старалась сидеть очень смирно, пока он с большой осторожностью вытирал рукавом её заплаканные щёки. Он выглядел огорчённым.

— НЕТ.

— Ладно, я успокоилась, — сказала Эва, ошалело улыбаясь, и это была правда. — Не любишь, когда плачут? Я тоже. Почему ты раньше не говорил, если умеешь? У тебя ведь получается!

У него получалось плохо. Неповоротливый язык будто цеплялся за зубы, и голос у него был не из самых приятных, хриплый и гулкий. Но Эва была безмерно воодушевлена.

— Скажи ещё раз! Скажи: Эва!

Он улыбнулся от уха до уха.

— Эа.

— Это моё имя. Понимаешь? Эва — это я. Я — Эва, — повторила она медленно, приложив руку к груди. — Я Эва, а ты?

Бродяга сдвинул брови, силясь понять, чего от неё хотят, и повторил её жест.

— Ты?..

— Нет же, это вопрос! Как тебя зовут? Эх, слишком сложно, да?

Темнота тем временем сгустилась настолько, что цветочки на одеяле сделались почти неразличимы, и Эва вдруг почувствовала, что страшно вымоталась.

— Ладно, мне пора. Но я приду завтра. Помнишь? — она выставила перед собой руки, семь пальцев загнуты, три — оттопырены. — Сегодня суббота, завтра — воскресенье. Завтра я приду.

Бродяга повторил её жест.

— Точно. Вос-кре-сенье.

— Ва-кре-се.

Эва засмеялась.

— Да, тебе нужно тренироваться. Я придумаю, как тебе помочь.

Когда она бегом вернулась к продуктовому магазинчику, Ланс ждал её на скамейке, нахохлившись и спрятав руки в рукава.

— Прости, что я долго, — пропыхтела Эва и добавила в восторге: — Он может говорить, понимаешь? Он запомнил моё имя!

— Отлично, — мрачно отозвался Ланс, поднимаясь. — Пошли отсюда. Я знаю, ты скажешь, что я параноик, но Эмме нельзя доверять.

— С чего ты взял? — спросила Эва с растущим раздражением, потому что именно так он и выглядел сейчас — параноиком.

— Она хотела пойти за тобой, но заметила меня. Сразу сделала вид, что идёт в продуктовый, — Ланс махнул рукой в сторону крылечка с вывеской. — Точно тебе говорю, она неспроста заинтересовалась этим твоим пещерным человеком. Тебе надо быть очень осторожной.

— Как вы все мне надоели со своей осторожностью! — взорвалась Эва. — Хватит, хватит уже, ХВАТИТ меня поучать, и опекать, и ходить за мной! Тоже мне нашёлся телохранитель!

Ланс опустил голову, будто она его ударила. Он выглядел таким тощим, озябшим, неловким, подавленным, что Эва мгновенно раскаялась в своей резкости. Лучше бы он спорил, орал, ругался с ней в ответ, а не выслушивал всё с такой покорностью, будто это правда.

— Я хочу тебя защитить, — сказал он очень тихо, но отчётливо. — Если с тобой что-то случится…

— Ну брось, — с неуклюжим смешком перебила Эва. — Это же я. Со мной никогда ничего не случается.

Она специально говорила с преувеличенной бодростью, но всё равно успела услышать:

— …потому что тогда мне незачем жить.

У Эвы защемило в груди.

— Ланс, — сказала она испуганно и потрясла его за плечо. — Не говори ерунды, пожалуйста, а?

Он покорно вздохнул и посмотрел на неё так, будто он втрое старше, но неприятную тему дальше развивать не стал, а спросил вместо этого:

— Что у тебя с лицом? Оно всё грязное.

Они стояли прямо под фонарём, и Эва живо вообразила себе, как чудно её заживающие синяки сочетаются с разводами грязи.

— Совсем забыла, — всполошилась она. — Это… это…

Но объяснить это Лансу оказалось не так уж легко.

— Наверное, задела… грязной рукой. Там столько грязи, в этих заброшках…

Ланс слегка улыбнулся.

— Ботинки подошли?

— Налезли точно. Надеюсь, он догадается их на улицу надевать.

Они вернулись в Институт в глубокой темноте. Из-за всего произошедшего голова у Эвы трещала от мыслей так сильно, что она не спала пол-ночи, ёжась под своим покрывалом.



Глава 8. Воскресенье


Поэтому и в воскресенье она встала довольно поздно, и еженедельную уборку в комнате делала весьма лениво, и когда запищал видеофон, с готовностью отшвырнула тряпку.

— Привет! — сказала она возникшему на экране Руди и сразу заметила, что лицо у него жутко обеспокоенное. — Что случилось?

— Да я не знаю даже, стоит тебе говорить или нет, — начал он нервно. — Но тут творится какая-то ерунда. Рано утром явились какие-то типы в форме, целый отряд. Похоже, они кого-то искали, потому что все лавки Лудильщиков перевернули вверх дном, и всю Рухлядь… там была стрельба.

По спине у Эвы пополз холодок.

— Как ты узнал?

— Мы с Митчем глайдер обкатывали пораньше, пока нет никого. Мы их сами видели. Митч спросил у своего па, и тот сказал, что не знает такой формы, — Руди принялся кусать ноготь на большом пальце. — Они допрашивали Сью. Её всю трясло. Мы решили тебе позвонить, потому что ходят слухи, что они кого-то подстрелили из Рухляди… у тебя же там друзья.

— Спасибо, Руди, — машинально ответила Эва.

Она даже не отключилась, просто не подумала об этом. Она совершенно ни о чём не думала, натягивая толстовку, куртку и ботинки, бегом спускаясь по лестнице мимо вооружённых швабрами и полиролью ребят. Она ворвалась в гараж, запрыгнула на Вишенку и выжала такую скорость, на которую до этого дня решалась только на гонках. Ей казалось, что каждый миг промедления делает смутные страхи (лавки перевернули вверх дном; подстрелили кого-то из Рухляди) всё телеснее, реальнее и неотвратимее. Она забыла шлем, и встречный ветер с редкими снежинками за минуту превратил её лицо в бесчувственную онемелую маску, но ей было не до того.

Центральные улицы Городка были полны по-праздничному весёлого гуляющего народа, украшенные к Возрождению витрины подмигивали гирляндами, а из кондитерской умопомрачительно пахло свежими миндальными круассанами. У Эвы даже затеплилась надежда, что Руди просто преувеличивает; но стоило ей свернуть ко кварталу Лудильщиков — и надежда рассыпалась в прах. Улочки словно вымерли, все окна были завешены шторами, и рёв Вишенкиного мотора казался в этой тишине оглушительным.

Эва старалась смотреть прямо перед собой, но её взгляд непроизвольно цеплялся за проносящиеся мимо красноречивые свидетельства того, что погром был настоящим: сорванную с петель дверь ателье, сваленные грудой книги в витрине букинистического, разбитое цветное окошечко в двери продуктового — того самого, где они с Лансом вчера покупали курицу и сырные шарики.

У крыльца Эмминой лавочки она затормозила на полном ходу и ворвалась внутрь, игнорируя вывеску «ЗАКРЫТО» на двери. Она видела, что витрина обувной мастерской через дорогу была вся в трещинах, и успела навоображать себе всяких ужасов — но у Эммы всё было в полном порядке, будто со вчерашнего дня ничего и не изменилось. Эмма при звоне дверного колокольчика окаменела от страха, но потом узнала Эву и рухнула на круглый табурет за стойкой.

— Эмма! — крикнула Эва с порога. — Что случилось? Кто это был? Кого они искали? Правда, что кого-то ранили? Это не Колин и не Жестянщик, правда?

— Что ты! — воскликнула Эмма, прижимая к груди стиснутые кулаки. — Нет, о господи, нет, конечно! Они целы… их бы не тронули… Они не имеют к этому никакого отношения, я так и…

Её взгляд ускользнул в пустоту. Она, кажется, продолжала говорить что-то, но уже беззвучно.

Первый пароксизм страха схлынул, и Эва только теперь почувствовала, что лицо в тепле горит так страшно, будто с него содрали кожу. Она потёрла перчатками слезящиеся глаза и ледяные уши и спросила уже спокойнее:

— Что случилось? Руди сказал, у вас здесь были погромы. К тебе тоже вломились? — но брошенный по сторонам взгляд говорил об обратном, и Эва наконец присмотрелась к съёжившейся на табурете Эмме. — Они тебе ничего не сделали?

Эмма покачала головой, закусив губу, но не сдержалась и заплакала, спрятав лицо в ладони. Эва перегнулась через стойку, чтобы погладить её по плечу.

— Не бойся. Всё уже кончилось. Ты их знаешь? Они были в форме Карателей? Может, они меченых искали?

При слове «Каратели» Эмма содрогнулась всем телом.

— Я не знаю, я ничего не знаю, я не при чём, я не хочу вмешиваться! — лихорадочно проговорила она, вскакивая.

Эва опешила, и какое-то время они стояли в ужасной, зловещей тишине. Эмма хваталась одной рукой за стойку, а второй за горло, и пыталась сдержать рыдания, а Эва не знала, что ещё сказать или сделать.

— Тебе лучше уйти, Эва. Возвращайся в Институт.

— Не могу. Мне надо убедиться, что всё в порядке.

У недостроенных домов было сегодня тихо, как в склепе, даже местные вороны не подавали признаков жизни, но Эва не была испугала всерьёз. Её бродяга людям не доверял, а уж если здесь был погром, ему бы точно хватило ума держаться подальше. Если только…

— Эй, — тихонько позвала она, переступая порог заброшенного дома. — Это я, Эва. Ты здесь?

Она навострила уши, но ответа не было. Только в глубине заиндевелых бетонных клетушек ей послышался смутный звук. Она двинулась на него, осторожно ступая.

Бродяга оказался в своём углу. Он скорчился на груде коробок, натянув на себя одеяло, и дрожал. По бетону к коробкам тянулась цепочка тёмных пятен.

— Чёрт, — вырвалось у Эвы прежде, чем она успела зажать рот ладонью. — Они тебя ранили!

Она стояла, не в силах решить, куда броситься, охваченная настоящей паникой. Мы должны быть к такому готовы, лихорадочно думала она. Мы два года учим медицину. Тивис-Йорин учила нас первой помощи.

Но мысли у неё в голове продолжали лихорадочно плясать.

Не паниковать, приказала Эва себе, извлекая из взбаламученной памяти отрывочные фразы с уроков. Убедиться, что пострадавший в сознании.

Она рухнула на колени рядом с бродягой.

— Ты меня слышишь? Куда тебя ранили?

Трясущимися руками она отвела волосы с его лица. Оно было невероятно грязным и худым настолько, что ещё чуть-чуть — и можно будет все зубы сосчитать прямо сквозь кожу. В грязи остались две светлые дорожки от слёз. Но тем не менее он следил за Эвой взглядом и даже сказал:

— Эа.

— Всё хорошо, — сказала она тоненьким голосом. — Всё в порядке. Я здесь. Не бойся.

Но ничего не было хорошо. Лицо у него горело.

Убедись, что не задеты жизненно важные органы, сказала себе Эва и без лишних церемоний отобрала у него одеяло. Она обнаружила только одну кровоточащую рану — в левом бедре, повыше колена, но облегчение было невеликое. Единственное, что она разглядела, — что пуля прошла навылет. Задета ли кость? безжалостно спросила она себя и с отчаянием подумала: откуда же мне знать! Задеты ли крупные кровеносные сосуды? ну, наверное, нет, иначе кровь шла бы гораздо сильнее, как на слайдах с уроков, так?

Если жизненно важные органы не задеты, самая большая опасность — кровопотеря, сказала себе Эва, не уверенная даже, что помнит правильно. Обработай рану и останови кровь. Она сбросила с плеч рюкзак, мысленно благодаря Ярви и его паранойю. Что бы она сейчас делала без его лекарств?

— Только сиди спокойно, ладно? — сказала она бродяге. — Я постараюсь тебе помочь… только не набрасывайся на меня… будет больно…

Но он был не в том состоянии, чтобы набрасываться, и почти не двигался всё время, пока Эва разрезала штанину брелоком от Вишенкиных ключей, засыпала пулевое отверстие бактерицидным порошком, накладывала ватные тампоны и перематывала бинтами, стараясь затягивать их потуже.

Что теперь, спросила она себя, когда с перевязкой было покончено и она безуспешно старалась выровнять дыхание. Она чувствовала себя ужасно глупой. И почему рядом нет Джесси, или Нэта, или Мэл? Они все знают наизусть каждое правило Тивис-Йорин! И почему только она не была внимательнее на медицине…

Обеспечить пострадавшему покой, тепло и обильное питьё, выплыло из наполнявшего её голову панического тумана. С покоем было легко, с остальными двумя пунктами — сложнее. Она закутала бродягу в одеяло и ещё прибавила сверху свою куртку, но он всё равно дрожал и выглядел жалко.

Надо развести огонь, подумала Эва. Но как, если он боится огня? Лучше всего было бы сходить за помощью. Как она проклинала себя за то, что, собираясь в спешке, не подумала взять с собой припрятанный коммуникатор! После драки с Этаном она отвыкла брать его с собой в Городок.

Порывшись среди мусорных сокровищ, Эва нашла большую жестянку из-под макарон с сыром, понюхала, скривилась, но особенного выбора не было.

— Я сейчас вернусь, — сказала она бродяге. — Не бойся.

Он не ответил. В сознании ли он ещё, подумала Эва с приступом тошноты и поспешила на улицу. Она без труда нашла кирпич потяжелее, чтобы проломить корку льда на колодце с водой. От удара он выскользнул из неуклюжих пальцев и ухнул в воду, оставив тёмную полынью. Эва набрала в жестянку воды. Заметила, что руки и рукава толстовки в крови, попыталась отмыть их, и в итоге пальцы у неё так закоченели, что отказывались сгибаться. Жар от испуга спал, она замёрзла без куртки и только лучше почувствовала, как дышат холодом стены и пол. Без костра не обойтись.

Она принесла ещё несколько кирпичей и сложила их кружком в соседнем с бродягой углу, стараясь оставаться вне поля его зрения (безуспешно). Разорвала на куски несколько коробок, воткнула шалашиком три одинокие ножки от стула и пристроила с краю жестянку с водой. Постаралась загородить костёр собой и щёлкнула зажигалкой.

Заиндевелый картон занялся не сразу, но бродяга уловил и запах, и весёлые отсветы на бетонных стенах. Он беспокойно зашевелился под одеялом.

— Эва.

— Всё хорошо, — поспешно сказала она, подходя к нему. — Не бойся. Знаю, ты не любишь огонь, но этот безопасный. Вот увидишь, скоро станет теплее…

Но он смотрел на импровизированный очажок с ужасом и старался отодвинуться от него как можно дальше.

Эва дождалась, пока закипит вода, и поставила жестянку остывать на подоконник. Чахлый костёр вскоре прогорел (ножки от стула были не лучшим топливом, а большая часть коробок служила бродяге постелью) и только дымил. Эва натянула на ладони рукава толстовки, чтобы не обжечься, разобрала кирпичное кольцо и обложила бродягу со всех сторон. Сквозь одеяло кирпичи должны были казаться горячими, как грелка. Бродяга следил за Эвой с опаской, но по крайней мере не протестовал.

Среди таблеток, которые Ярви притащил ей вместе с бинтами и пластырями, Эва нашла противовоспалительные. Растворила две в тёплой воде и дала бродяге выпить, что он проделал безропотно. Казалось, он немного успокоился и больше не выглядел так, будто соскальзывает в беспамятство.

— Согрелся немного? — сказала Эва, пытаясь улыбнуться. — Надо вытаскивать тебя отсюда… Возможно, я смогу провести Вишенку по этим подворотням… или нет. Знаешь… вот как мы сделаем. Я сбегаю к Лудильщице Эмме и свяжусь с Институтом. Мы тебя вытащим, понял? Ты больше не будешь жить в заброшках, понял?

Но он понял только, что она встаёт и собирается уходить.

— Эва, нет.

— Тш-ш. Я вернусь, глазом не успеешь моргнуть. Тут бежать пять минут. Я очень скоро вернусь. Обещаю.

И она побежала. Со всех ног, благодарная, что не нужно больше сидеть на месте и имитировать спокойствие.

Она уже собиралась свернуть в квартал Лудильщиков, но прямо за углом налетела на Эмму.

— Эмма! — пропыхтела она, безумно обрадовавшись. — Мне так… так повезло, что ты здесь оказалась!.. Я бежала к те…

Но Эмма её не слушала. Она схватила Эву за руку и оттащила к почерневшему забору, бросая через плечо полные ужаса взгляды.

— Беги, Эва! — прошептала она. — Они знают, где его искать… всё вверх дном перевернут… не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал… Уходи, Эва!

Эва так запыхалась и была так взволнована, что смысл сказанного дошёл до неё не сразу. Поначалу она только удивилась.

— Почему? Я же…

— Пойдём, — пробормотала Эмма, белая как мел, и поволокла её к подворотне. — Я выведу тебя к пожарной станции. Попросишь кого-нибудь из друзей забрать Вишенку… только сама не возвращайся…

— Что? — оторопела Эва и сбросила её руку. — Да что ты делаешь! И как… как ты вообще здесь оказалась?

— Беги, пожалуйста, — взмолилась Эмма.

И вдруг ужасная, гнусная догадка превратила внутренности Эвы в ком льда.

— Ты следила за мной? — медленно проговорила она, поражаясь, как обыденно эти ужасные слова звучат вслух. — Ланс был прав, да? Ты — предательница.

Они одновременно услышали тяжёлые шаги, в узеньком переулке отдающиеся эхом. Эмма прижала ладони к щекам, и вид у неё был такой, будто она сейчас упадёт в обморок. Эва проскользнула мимо неё и сунулась было за угол, но тут же отпрянула: по переулку шли, заглядывая в окна, двое в серой форме. И в руках у них было оружие.

Эмма, вне себя от страха, снова уцепилась за неё.

— Пожалуйста, пожалуйста, уходи! Я попробую задержать их, но… Эва!

Но Эва вырвалась, перемахнула невысокий забор и помчалась в обход. До неё наконец дошло, что могли значить слова «они знают, где его искать».

Она влезла в дом через окно. Первым делом надела куртку и рюкзак, а потом отбросила в сторону одеяло и потянула бродягу за руку.

— Вставай и бежим. Давай, скорее, бежим, иначе они нас найдут!

Поначалу он только моргал спросонья, но послушно поднялся и захромал следом. Эва не знала, надолго ли его хватит с такой дырой в ноге, но боялась, что ненадолго. И подозревала, что в тот миг, как нога ему откажет, их обоих можно считать покойниками. Себя она не переоценивала и знала, что не протащит его и нескольких метров.

Она ничего не знала. Сколько их, какими путями они идут, собираются ли окружать стройку или уже окружили, и в какую сторону теперь бежать. Впрочем, выбор был невелик: отсюда было два пути — в квартал Лудильщиков и в Рухлядь, и первый был отрезан.

Бродяга наконец почувствовал её волнение.

— Эва? — сказал он вопросительно, но Эва зашипела на него:

— Тш-ш! Молчи!

Они шли мимо брошенных недостроенными домов, и у Эвы волосы на голове шевелились, так она боялась преследования за спиной. Она как раз в тысячный раз оглянулась, обегая взглядом щербатые стены, как вдруг прямо впереди, в переулке, раздался крик, и почти сразу — выстрел. Эва одеревенела от ужаса и, скорее всего, так и стояла бы там, пока не превратится в решето, но, к счастью, бродяга оказался сообразительнее. Он просто сгрёб Эву в охапку и потащил прочь, будто куклу, не обращая внимания на простреленную ногу. Они свернули в переулок, где Эва никогда не бывала. Мимо тянулся забор, потом пропал из виду, и они нырнули в темноту. Эва успела понять только, что это один из недостроенных домов; в следующую секунду бродяга без церемоний запихнул её под какие-то толстые трубы.

— Стой! — в ужасе зашептала Эва, цепляясь за его рукав. — Стой, стой, нам надо уходить!..

Но он зажал ей рот рукой, на мгновение прислушался и исчез. Сперва Эва слышала его шаги, потом они стихли, и их сменили другие, медленные и тяжёлые. Эва забилась как можно дальше, в самый угол, и сжалась там в комок, стараясь не дышать. Шаги приближались; она увидела из-под труб форменные сапоги и над ними серые штанины. Они медленно прошли мимо — и всё, вокруг была неподвижность и беззвучие.

Эва не знала, сколько ей пришлось пролежать так, боясь пошевелиться. От бетона сочился холод, всё сильнее затекала рука. Она изо всех сил напрягала слух, страшась услышать выстрел, крики — но ничего не было. Вдруг они его убили, думала она снова и снова, и тогда лежать без движения делалось совсем невыносимо. Но она сглатывала слёзы и приказывала себе, зажмурившись: терпи. Жди. Вдруг они ещё здесь?

К тому времени, как она снова услышала шаги, уже темнело, её трясло от холода, а правая рука ничего не чувствовала. Шаги были мягкими, почти беззвучными, не похожими на форменные сапоги. В следующее мгновение тёмный силуэт опустился на корточки перед её укрытием.

— Эва?

Она разревелась от облегчения. Бродяга выудил её из-под труб, как котёнка. Насколько было видно в сгущающейся темноте, новых ран у него не прибавилось, хотя старая ото всей этой беготни закровоточила опять, и он оставил где-то свои ботинки. Как только Эвина рука вернула чувствительность, она намотала поверх своей неуклюжей повязки ещё несколько слоёв, пока не кончился бинт. Глупо будет, если нас выследят по кровавым следам. Затем она отдала бродяге свои носки (что было наверняка неудобно, потому что они были на несколько размеров меньше, чем нужно), и они наконец осторожно выглянули наружу. Преследователей нигде не было видно.

Они держались в тени и прятались как могли, пока не выбрались к мусорным терриконам Рухляди. Это был медленный, страшный путь, отнимающий много сил. Эва сама была еле жива от усталости, а бродяга выглядел вялым и хромал всё сильнее.

На склоне последнего террикона они лежали долго, дожидаясь, чтобы улочки внизу совсем обезлюдели. На окраинах Рухляди фонарей не было, и темень стояла непроглядная, но у Жестянщика над крыльцом горела лампа. Наконец Эва решила, что дольше ждать бессмысленно, поманила бродягу за собой и, осторожно ступая по убогим предметам мебели и кучам мелкого мусора, спустилась на расчищенную улочку.

В двух шагах от крыльца бродяга остановился как вкопанный.

— Эва, НЕТ.

— Не бойся, — шёпотом ответила Эва. — Здесь живут мои друзья. Они нам помогут, они тебя спрячут… не бойся.

Но он упрямо замотал головой, глядя на засиженную мухами лампу с опаской.

— Слушай, — сказала Эва как можно мягче, и легонько потянула его за руку, — ты же едва стоишь. Тебе нужны лекарства, тебе нужно к врачу… А я не смогу тебя вывезти, пока эти типы здесь и пока Эмма… Пойдём. Пожалуйста.

Она потянула настойчивее, и бродяга с неохотой поддался.

Перед тем, как нажать на кнопку звонка, она колебалась. Что бы там она ни говорила, а ещё неизвестно, согласится ли Жестянщик помочь, учитывая, как это опасно.

Она стиснула зубы, позвонила и отступила на шаг. Сперва за дверью было тихо, потом ворчливый голос спросил:

— Кто там ещё?

— Это Эва. Пожалуйста, открой, Колин.

Щёлкнул замок, дверь приоткрылась, и на пороге возник Колин. В одной руке он держал двустволку.

— Эва?.. — начал он удивлённо и тут изменился в лице. — А это что за хреновина ещё?! Зачем ты его притащила!..

Эва и пикнуть не успела, как бродяга прыгнул вперёд, загораживая её, и оскалился с таким рыком, что Колин вздрогнул и вскинул двустволку.

— Нет, нет-нет-нет! — в ужасе завопила Эва и вцепилась в бродягу со всей силой. — Успокойся! Это мой друг!

К счастью, в этот момент подоспел Жестянщик. Он твёрдой рукой отодвинул внука в сторону, отобрал у него двустволку и поставил за порогом.

— Тихо, парень.

— ТИХО?! — взвился Колин. — Посмотри, кого она привела, деда! Они его по всей Рухляди искали! А она его притащила прямо…

— Я сказал, умолкни.

Жестянщик устремил на них тяжёлый взгляд, и Эва на всякий случай встала между ним и бродягой. Он дрожал от напряжения и явно не ожидал ничего хорошего от незнакомцев. И ещё наверняка до смерти устал и был напуган. И ещё ему было больно.

— Пожалуйста, — сказала Эва, и Жестянщик угрюмо посмотрел ей в глаза. — Нам больше некуда идти. Они его ранили, он долго не выдержит, а они его ищут… Лудильщица Эмма нас выдала.

Её слова упали, как камень в колодец. Колин смотрел на неё в немом негодовании. По лицу Жестянщика можно было понять только, что этот внезапный визит для него — счастье невеликое.

Он перевёл взгляд на бродягу, и тот расценил это по-своему. Он подобрался и зарычал тихонько. Эва поспешно отступила назад, упершись лопатками ему в грудь. Убедить Жестянщика было сейчас важнее.

— Я знаю, что это очень опасно, — выпалила она, — но нам здесь больше никто не поможет. Хотя бы на сегодня… просто промыть ему рану, и чтобы он не замёрз насмерть, и всё.

Жестянщик хмыкнул и сказал без обиняков:

— Он сумасшедший. И дикий, как помойная крыса. Ты можешь поручиться, что он не кинется на нас, если я вас впущу?

— Пока я рядом, он не кинется, — сказала Эва, стараясь выглядеть убедительно. — По крайней мере… пока что я его всегда успокаивала.

Жестянщик хмыкнул ещё раз.

— Ладно. Живей, входите.

— Спасибо! — выдохнула Эва.

Однако спешить сейчас тоже было нельзя. Она повернулась к бродяге и проговорила медленно и ласково:

— Не бойся. Эти люди — друзья. Они нам помогут, — она указала на всех по очереди. — Ты, Эва, Колин, Жестянщик — друзья.

Для пущей убедительности она взяла за руки их обоих — бродягу и Жестянщика. Бродяга слушал с напряжённым вниманием, бросая на них настороженный взгляд, но по крайней мере больше не рычал.

— Да он ни черта не понимает, — пробормотал Колин с глубочайшим отвращением. — Мозги куриные.

— Он всё понимает, — оскорбилась Эва. — Просто не говорит по-нашему.

Колин скривился.

— Как хочешь, а я его впущу только после ванны от вшей. Такую вонючую страхолюдину…

Эва задохнулась от гнева, но Жестянщик не дал им ввязаться в перепалку.

— Придержи язык, Колин, — резко сказал он, а потом кивнул Эве: — Заводи его.

Эва крепко взяла бродягу за руку и затащила внутрь. Честно говоря, она опасалась, что, оказавшись в незнакомой обстановке, он выйдет из себя. А его паника, вне всяких сомнений, была столь же разрушительна, как и гнев.

Но пока что всё было тихо. Бродяга оглядывал стены и предметы широко раскрытыми глазами и принюхивался, раздувая ноздри, но вёл себя смирно.

— Нагрей ему воды, — бросил Жестянщик Колину, обежал пристальны взглядом мусорные кучи и запер дверь на замок и засов. — Сейчас соображу вам что-нибудь поесть.

— Да, было бы здорово, — от души сказала Эва, желудок у которой жалобно урчал уже несколько часов. — Мы оба страшно голодные. Да? Ты же голодный?

Бродяга вместо ответа оскалился и с невнятным воем отшатнулся к стене. Жестянщик, который как раз подкладывал в печку дрова, оглянулся на них через плечо.

— Всё в порядке, — быстро проговорила Эва и погладила бродягу по плечу. — Не бойся, это просто печка. Она не опасная, она для тепла. Тебе больше никто ничего не сделает, понял? Ну, успокойся…

Он жалобно смотрел на Эву, на огонь и снова на Эву, вздрагивая, как испуганный конь, но когда Эва потянула его за руку, подчинился. По стеночке, стараясь держаться от печки как можно дальше, они прошли к столу, за которым Жестянщик разливал по тарелкам суп и резал хлеб большими ломтями. Эву мучил такой голод, что она готова была умять этого супа целую кастрюлю — ну, так ей казалось. На деле уже через несколько ложек она сделалась такой обессилевшей и сонной, что с трудом доела свою порцию. Бродяга сохранял настороженный вид и следил за каждым движением Жестянщика, но от супа не отказался. Правда, ложку он в замешательстве отложил и пил прямо через край. Громко чавкая и облизываясь.

Жестянщик подождал с расспросами и, пока они не наелись, молча пил крепчайший чай из большого стакана. И только когда Эва, вздохнув, откинулась на спинку стула, он отставил стакан в сторону и коротко велел:

— Рассказывай.

Эва рассказала, путаясь и сбиваясь, о бродяге, Этане, Эмме, о людях в странной форме, которые в них стреляли. На середине рассказа к ним присоединился Колин и, взяв со стола кусок хлеба, подпирал стену у порога.

Наконец Эва закончила, и на кухоньке повисло мрачное молчание, в котором хрипло и отчётливо отмерили одиннадцать часы с кукушкой.

— Да, — вздохнул Жестянщик. Его лохматые брови сошлись в одну жёсткую линию. Видно было, что новость об Эмме его неприятно поразила.

— А я всегда говорил, что она продажная старая стерва, — угрюмо заявил Колин и отправил в рот огромный кусок хлеба.

Жестянщик с неудовольствием повернул голову в его сторону.

— Тебе бы поменьше говорить, да побольше делать. Воды набрал?

— Да набрал я, — оскорблённо буркнул Колин.

— Ладно. Тогда займись этим придурком. А я тут поищу для него из вещей.

Он, кряхтя, поднялся и собрал со стола грязные тарелки.

— Я вам не нянька, — огрызнулся Колин, но больше из принципа. Скорчил недовольную мину, отряхнул руки от крошек и махнул бродяге. — Ладно уж, пошли.

Бродяга, который расслабился было от сытости и тепла, мгновенно подобрался и уставился на Колина неотрывным взглядом, как охотящийся кот на мышь.

— Пошли, — со смешком сказала Эва, поднимаясь со стула. — Идём. Делай, как он тебе говорит. Колин — друг. Эва — друг.

Колин возвёл глаза к потолку и исчез за дверью, а Эва повела бродягу следом.

В пристройке, служившей Жестянщику с внуком ванной, баней и прачечной, она прежде никогда не бывала. Это было довольно узкое помещение со скошенным потолком. В дальнем углу пыхал влажным жаром большой нагревательный котёл, а почти всё остальное место занимала чугунная ванна, глубокая, как бочка, и похожая немного на диковинный пыточный инструмент. На оставшееся свободное пространство была втиснута пара скамеек и облезлый стеллаж с большой кадью, рядом стиральных порошков и прочих хозяйственных принадлежностей, а на стенах висели разнокалиберные тазы, ковшики и мочалки. Под потолком торчала тусклая лампочка, и вся ванная была полна пара от горячей воды.

— Ну, вперёд, — сказал Колин, кивая на средневековую ванну. Но бродяга продолжал в великом удивлении осматриваться, и намёка не понял. — Он хоть когда-нибудь в жизни мылся?

— Честно говоря, сомневаюсь, — призналась Эва, сморщив нос.

Бродяга вопросительно посмотрел на неё.

— Ванна. Понимаешь? Вода, ванна, мыться.

Эва подтащила его поближе. Поболтала в божественно горячей воде рукой, испытывая ужасное желание рухнуть туда прямо в одежде. Потянула бродягу, чтобы и он потрогал воду. Он подчинился, явно не ожидая, что она будет такой горячей, вздрогнул от неожиданности и попятился.

Эва наконец заметила, как сильно он хромает, опустила глаза и увидела с ужасом, что её жалкая повязка сползла, промокла насквозь, а на полу чернеют маленькие пятнышки.

— У вас есть бинты и чем рану обработать? У него опять кровь пошла…

— Всё есть, — сухо ответил Колин. — И швы дед накладывать умеет, если что. Её всё равно промыть сперва надо. Держи, пёсик, — сказал он насмешливо и кинул бродяге кусок мыла.

Тот, естественно, увернулся и снёс со стены ковш. Эва успела поймать мыло над водой и отдала бродяге, бросив на Колина уничтожающий взгляд. Бродяга ощупал мыло обеими руками, понюхал, заключил, что запах приятный, и попытался откусить кусок.

— Нет, нет, не ешь его! — завопила Эва, пока Колин захлёбывался от смеха. — Оно не для еды! Это же МЫЛО, оно же… Смотри, делай, как я.

Она отобрала у бродяги мыло, показала, как обмакнуть его в воду и намылить руки.

— Ну? Делай, как я.

Бродяга неуклюже, но старательно повторил все манипуляции. Эва одобрительно кивала и улыбалась, ужасно гордая за него.

— Видишь? — сказала она Колину. — Он с первого раза всё понимает.

Но тот лишь скривился в ответ.

— Ага. Пёсик учёный.

Эва сердито отвернулась от него к бродяге.

— А теперь лицо умой. Смотри, как я делаю…

Бродяга повторил за ней. Когда он поднял голову от воды, на лице у него были такие узоры из размазанной грязи, что Эва фыркнула.

— Ладно, — сказал, ухмыляясь, Колин, — дальше уже без тебя обойдёмся.

Эва была очень рада это услышать.

— Делай всё, как Колин, — сказала она, взяв бродягу за руку и изо всех сил стараясь, чтобы он уловил хотя бы общую мысль. — Понял? Повторяешь за Эвой — повторяешь за Колином. Хорошо? Колин — друг. Как Эва. Давай, скажи: Эва.

Бродяга радостно оскалился.

— Эва.

— Молодец. А теперь скажи: Колин, — она указала на Колина, который выглядел слегка удивлённым и хотя бы сейчас не язвил. — Колин. Давай же: Ко-лин.

— Ко-лин? — повторил бродяга неуверенно, и она горячо закивала.

— Ты просто молодец! А теперь повторяй за Колином… Нет уж, извини, я не останусь. Может, тебе-то и всё равно, но я с тобой не настолько хорошо знакома, — но уходить всё-таки было страшно. Она посмотрела на Колина. — Если что, сразу зови меня, ладно? Если он испугается или…

Или набросится на тебя.

— Без тебя справимся, мамочка, — скривился тот. — Ну, чего встал? Снимай это своё рваньё.

Эва оставила их одних и вернулась на кухню. После влажного жара на неё навалилась такая страшная усталость, что даже в глазах потемнело. Она плюхнулась на стул, уронила голову на руки и сидела так, прислушиваясь к плеску и насмешливому голосу Колина за стеной и то и дело соскальзывая в какую-то зыбкую яму.

На кухню вернулся Жестянщик, неся под мышкой какую-то одежду, а в руках — бинты и склянки.

— Умаялась с ним? — хмыкнул он и со звяканьем поставил склянки на стол. — Вот что, свяжись сейчас с Институтом, скажи, что ты у нас, чтобы они там из штанов не выпрыгивали почём зря. Потом ложитесь оба спать, а утром уж покумекаем, как дальше быть.

— Спасибо, Жестянщик, — промямлила Эва. — Большое.

Она связалась по видеофону с Лансом (он, по крайней мере, не стал читать ей нотации и орать). Ланс заметно расстроился, но пообещал предупредить Вейсманна; раза четыре спросил, точно ли она в порядке, и наконец отключился. А Эва, едва переставляя ноги, поплелась за Жестянщиком на чердак. Потолок здесь был довольно низкий и повсюду груды хлама, но от печной трубы шло тепло, а на клочке свободного пространства, в окружении сложенных стопами пыльных книг, стоял вытершийся диван.

Эва помогла Жестянщику расстелить на полу два матраса. На диван он набросил одеяло, самое мягкое и пушистое из трёх, и это заставило Эву преисполниться горячей благодарности.

— Переночую сегодня с вами, — проворчал Жестянщик, взбивая комковатую подушку. — Если кому приспичит среди ночи заявиться, так Колин внизу.

— Спасибо, — от души поблагодарила Эва.

Она не боялась своего сумасшедшего бродягу, и всё равно спать на этом чердаке в его компании желанием не горела.

Колин привёл бродягу пару минут спустя. Он был в старых штанах Жестянщика и в его линялом, в паре мест прожжённом сигаретой свитере (и рукава, и штанины были ему коротки). Было очень странно видеть его лицо чистым и не завешенным сальными космами. С мокрых волос капала вода, и он выглядел совсем осоловевшим, но при виде Эвы расцвёл своей зубастой улыбкой.

— Эва!

По-моему, ещё никто не был так рад меня видеть, подумала она и рассмеялась.

— Полегчало?

— Ещё бы, — ядовито вставил Колин, взъерошенный и мокрый, как пёс под дождём. — На нём была тонна грязи! Где ты его выкопала, серьёзно? Никогда таких уродов не видел…

Даже несмотря на пелену усталости, Эва ощутила, как растёт раздражение. И непонимание. С чего было Колину так взъесться? Он никогда таким не был.

— Слушай, Колин, — начала она, но тот перебил агрессивно:

— Что? Ты ещё скажи, что я не прав. Мало того, что у него рожа как у покойника… Ты его руки видела? И спина у него кривая… и все позвонки можно пересчитать… и он весь в швах, будто из разных кусков сшили…

— А ты так помереть какой красавец, — сказала Эва хмуро, повернулась к оскорблённому Колину спиной и за руку повела бродягу к матрасам. — Спать. Одеяло. Понял? Помнишь — одеяло?

Насчёт одеяла он очень даже понял. Погладил его, обнюхал с одобрением, но потом вдруг оглянулся.

— Эва?

— Я никуда не ухожу, — сказала она и для наглядности села на диван. — Буду спать здесь. У меня тоже одеяло есть. Ну… спокойной ночи?

Колин ушёл, громко топая, а Жестянщик погасил свет. Эва заснула как убитая в ту же секунду, как закрыла глаза, но раза три за ночь просыпалась, стиснутая страхом, будто клещами, и, не шевелясь, таращилась в темноту. Никаких больше заброшек, никаких погонь, никаких сквозных ран, никто нас не преследует, повторяла она себе раз за разом, пока сердце не переставало трепыхаться. Она слушала, как храпит и бормочет во сне Жестянщик, как воет снаружи ветер, как мыши шуршат по углам и скрипит старый дом. Бродягу она не слышала и не знала, спит ли он.



Глава 9. Адам


Окончательно она проснулась рано утром. Жестянщика уже не было. Сквозь ужасно грязные окна сочился бледный свет, делающий цвета слегка приглушёнными, будто в старом кино. Эва потянулась, перевернулась на бок и принялась рассматривать колченогие столы, отправленный в ссылку комод под простынёй, горы поеденных мышами книг и бродягу. Он спал, свернувшись клубком, а подушка валялась рядом на полу. Эва видела с дивана его спину и волосы.

Сперва она хотела встать и спуститься вниз, но потом передумала. Что, если он запаникует, проснувшись один в незнакомом месте? Ладно хоть вообще заснул. И она осталась лежать, только легла поудобнее и смотрела, как поднимаются и опускаются от дыхания его рёбра.

Снизу доносились голоса Колина и Жестянщика, звяканье посуды, скрип двери. За ночь на чердаке стало холодно, но теперь от трубы расползалось тепло — внизу затопили печь. Эва уткнулась носом в своё пушистое одеяло и стала думать о том, что сказал вчера Колин. Спина кривая, сказал Колин. И он весь в швах. Швов она под одеждой не видела, и беспокойно спрашивала себя: может, Колин преувеличивает? А то и попросту врёт, потому что невзлюбил его. Пусть болтает что хочет, но не такой уж бродяга и страшный. Ну, с непривычки только… Но если про швы правда, тогда — откуда они? Что с ним такое делали? Сможет он рассказать, когда научится говорить?

Эва сонно моргнула и подумала ещё о том, как ужасно у него спутались волосы и можно ли тут справиться без помощи ножниц. Наверняка можно, если проявить терпение и заставить его пару часов сидеть тихо. Не может же это быть сложнее, чем с Люси… Но Эва знала, что не решится.

Они с бродягой окончательно протёрли глаза часам к десяти (Эва подумала мельком, как долго будет отрабатывать сегодняшние прогулы) и спустились на кухню. В кастрюле булькала каша, и над ней священнодействовал Жестянщик в опрятном голубом фартуке. В ответ на «доброе утро» он сурово указал в сторону ванной, и Эва повела бродягу умываться. Вода в баке была холодной, и она пожалела, что не выкупалась вечером. Спать в грязной, вонючей, промёрзшей, а потом оттаявшей одежде было дико мерзко.

— Жестянщик, извини, пожалуйста, — сказала она смущённо, когда они четверо расселись за столом, — но у тебя не найдётся футболки и джинсов? Я верну… А то я так выгляжу, будто… — и она поморщилась.

— Будто на помойке ночевала, — спокойно подтвердил Жестянщик и поставил перед ней тарелку. — Так и надо. И ещё чтобы видать было, как тебе худо. Иначе Эмма-то уж два да два сложит.

Эва уставилась на него, не донеся до рта ложку.

— Что? Зачем? При чём тут Эмма?

— При том, что если она тебя один раз сдала, и второй сдаст, — проворчал Колин, который следил за бродягой, кривясь от неудовольствия. — Да сунь ты ему ложку в руки, что он как дворняга какая-то…

Бродяга и правда примеривался к тарелке с кашей, явно не собираясь использовать ложку.

— Осторожнее! Она же горячая! Ну, давай, делай, как я…

С ложкой вышло сложнее, чем со шнурками, и к концу завтрака каша была повсюду, Колин всячески демонстрировал своё отвращение, а Эва сидела с пылающим от стыда лицом и пыталась оценить масштабы неудобств, которые причинила Жестянщику. Тот, впрочем, к учинённому свинству отнёсся философски и только подал Эве тряпку.

— Спасибо, — сказала она и принялась вытирать стол и бродягу.

— Пойдёшь сейчас к Эмме, — сказал Жестянщик, наливая себе чаю, словно продолжал прерванный разговор. — Пошумишь там маленько. Да институтских своих предупреди, не лишнее будет. Заодно и глайдер сможешь забрать, если он ещё цел.

— Хорошо бы ещё придумать, как его перевезти, — ответила она, поймав бродягу за руку и вытирая кашу с его рукава. — Он глайдеров до смерти боится.

— Нечего его с такой раной по холоду таскать, — сказал Жестянщик твёрдо. — Поживёт твой придурок у нас неделю-другую, ничего с ним не станет.

Эва вытаращилась на него. Колин тоже.

— ЧТО? — сказал он пронзительно и вскочил, скрипнув стулом. — Я вам не нянька!

— Что ж такого? У тебя хорошо выходит, — отозвался старик ровно и развернул конфетку.

— Да надо же! — завопил Колин, весь вытянувшийся в струнку и вибрирующий от злости. — А чего Я хочу, тебе плевать, да? По-твоему, мне заняться больше нечем, да?

— Ну, повыступал, и хватит, — оборвал его Жестянщик, слегка шевельнув бровями, и разрезал конфетку на четыре части. — Переживёшь, поди.

— Не дождёшься! — рявкнул Колин и убежал, грохоча башмаками по половицам.

Бродяга беспокойно пошевелился, не понимая, что происходит. Эва успокаивающе похлопала его по плечу, но она и сама ничего не понимала. Она знала Колина давно, никогда его таким не видела и теперь забеспокоилась.

— Что это он, а, Жестянщик?

— Придурь, — отвечал старик кратко. — Мал он ещё. На вот лучше.

Эва взяла четвертинку конфеты, вторую подала бродяге. Доля Колина осталась лежать на бумажном фантике. И даже когда Эва собралась в дорогу, Колин так и не появился. И какого чёрта у него в голове происходит, думала она сердито, натягивая ботинки поверх одолженных у Жестянщика носков. Ведёт себя как полный кретин. А ведь нормальный был парень…

Когда бродяга понял, что Эва уходит, он страшно разволновался.

— Эва, НЕТ!

— Да, — сказала она как можно мягче и взяла его за руку, чтобы успокоить. — Так надо. Не бойся, со мной ничего не случится. Я приеду в субботу. Ты помнишь? — она принялась по очереди загибать пальцы. — Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота. Я приду. В субботу.

Он повторил её жест, но выглядел расстроенным.

— Сабота?

Да для него все эти названия дней ничего не значат, подумала Эва с грустью.

— Ага. Суббота. А до тех пор делай, что говорит Жестянщик. И Колин. Понял? Эва, Жестянщик, Колин — друзья.

Она уходила с тяжёлым сердцем, и всю дорогу до квартала Лудильщиков ей лезли в голову всякие ужасы. Что, если те ублюдки в форме устроят облаву и всех убьют? Что, если бродяга испугается огня или по-настоящему разозлится на выходки Колина и покалечит его? А если сам покалечится? Он же совсем бестолковый! Что, если его ударит током? Если он опрокинет на себя кастрюлю с кипятком? Если, если, если… Ей хотелось немедленно мчаться назад и больше ни на минуту не спускать с него глаз. Вся её сила воли уходила на то, чтобы сдержаться.

Поэтому до лавочки Эммы она добралась, уже взвинченная до предела. Так что ей не пришлось даже особенно притворяться. Она ворвалась в магазинчик с воплем таким громким, что его наверняка слышали все соседи:

— Где он?!

Эмма вздрогнула и вскочила с табурета. Эве больно было на неё смотреть, такая у неё внутри поднималась горечь и злость.

— Отвечай! — крикнула она, и если слова были постановочные, то эмоции — самые настоящие. — Ты знаешь, это же ты его выдала! Они его поймали, да? Куда они его утащили?

— Я ничего не знаю, — пролепетала Эмма, бледнея на глазах. — Клянусь, Эва, я ничего не знаю…

— Думаешь, я поверю? Предательница! А мы-то считали тебя другом, а ты… и ты, и Жестянщик, все вы тут предатели! Он же безобидный, он никого не трогал, зачем ты его выдала? Что они с ним сделали?

Эмма пыталась сказать что-то, но не смогла. Закрыла лицо руками и заплакала.

Но Эве не было её жаль. Ей и самой сложно было понять, но дело было не в бродяге, не в том, что Эмма выдала его, не в том, что его ранили, а Эве пришлось умирать со страху под трубами. Да плевать на это, это были только временные неприятности — были и прошли. Нет, Эва была так зла потому, что лишилась чего-то куда более важного, неповторимого, бесценного, незаменимого. Будто ей нанесли рану, которая никогда не затянется. Ты всё испортила! хотелось закричать ей. Всё разрушила, всё хорошее, что было! Да ты хоть знаешь, сколько вокруг людей, на которых я могу положиться? Их же по пальцам можно пересчитать! Ты хоть знаешь, как много для меня значила? Каждый раз, как ты нам помогала, поддерживала нас — сколько прекрасных дней я храню в памяти, сколько здесь было смеха и тепла… а теперь ты всё испортила! Ни одного нетронутого воспоминания не оставила, не окрашенного горечью. Уничтожила не только прошлое, будущее тоже! Сколько их ещё могло быть, таких дней? А теперь — как же мне тебе верить?

Но она, конечно, ничего этого не сказала. А потом дверь распахнулась, и на пороге, в вихре снежинок, с растрёпанными волосами, будто рыцарь в сияющих доспехах, появился Ланс.

— Эва! — сказал он, переступая порог. — Я тебя по всему Городку искал, уже всю Рухлядь облазил. Жестянщик говорит, что не видел тебя, и что была стрельба… Где ты была? Весь Институт на ушах стоит!

Его слова тоже были отрепетированной ложью, а волнение, вне всяких сомнений, — настоящим: оно делало его голос ниже чуть не на октаву. Конечно, он тоже это чувствует, подумала Эва, — всю тяжесть предательства, поруганные воспоминания, загубленные возможности.

— Это она! — воскликнула Эва, указывая на обливающуюся слезами Эмму. — Помнишь того бродягу? Она его выдала каким-то уродам! Их была целая толпа, они по нам стреляли… ранили его… столько было крови! Я его не удержала, он испугался… наверное, они его поймали и утащили в… в психушку! Или в приют для бродяг!

Она больше не могла продолжать, так её трясло. Ланс, кажется, заметил это, решительно подошёл ближе и положил руку ей на плечо.

— Ладно, тут ничего не поделаешь. Мы спросим в полиции, что всё это значит… менторов попросим помочь. Пойдём, тебе надо поспать и поесть. Все волнуются… А, вот ещё что.

Ланс вытащил из кармана две сотни, положил их на прилавок и, ничего не прибавив, вывел Эву на улицу. Две сотни за ботинки, подумала она тускло. А они валяются теперь где-нибудь.

— Где ты денег взял? — спросила она через силу.

— Взял взаймы у Финли, — хмуро ответил он. — Где ты Вишенку оставила?

Хоть они и вышли на морозец, и улочка была чистой и свежей, у Эвы было чувство, будто она никак не может выбраться из тесного, душного, гробоподобного ящика, который сдавливает сердце и не даёт дышать. Ей хотелось орать во всю глотку.

По крайней мере, Вишенку никто не тронул.

— Почему она так поступила? — вырвалось у Эвы, когда она натянула капюшон и запрыгнула в седло.

Ланс вздохнул и уселся позади неё.

— Думаю, они её запугали. Их здесь, в Рухляди, некому защитить.

— МЫ могли бы её защитить. Мы бы придумали что-нибудь. Мы бы её не бросили. Не предали бы.

— Ты не знаешь, чем они ей угрожали, верно?

— Магазин разгромить? Но они же его чуть не убили, понимаешь? Оно того стоило?

— Нам-то легко рассуждать, — пробормотал Ланс. — Мы не одни. И у нас есть Институт. А Эмма…

Эва ничего не ответила, только врубила мотор и постаралась выбросить всё из головы. Бродяга жив, она жива, все живы — чего ещё ныть?

В Институте их встретил Ярви. Настроен он был довольно мрачно, но от нравоучений воздержался.

— Пошли, — сказал он в ответ на Эвино приветствие. — Я обещал Вейсманну тебя привести, как только приедешь.

Вейсманн тоже обошёлся без душеспасительных бесед, но расспрашивал Эву добрый час, заставляя вспомнить мельчайшие подробности. Форму тех людей, которые по ним стреляли, и вооружение, все заброшенные здания на пути, бродягу — как они встретились, как он выглядит, как себя ведёт. Под конец этого допроса голова у Эвы сделалась свинцово-тяжёлой, а в горле пересохло. Вейсманн, заметив это, выдал ей домашние задания за пропущенный день и отпустил.

Эва выспалась только к вечеру. Первым делом она связалась с Жестянщиком по видеофону, но поговорить не удалось: бродяга, как только увидел её, радостно завопил:

— Эва! — и рванулся к экрану. Приёмник с грохотом опрокинулся, изображение исчезло, и Эва только услышала сквозь треск помех, как ругается Колин и как хохочет Жестянщик.

Починить видеофон они смогли только в среду.


*  *  *
В субботу девятого декабря Эва рванула к Жестянщику, едва кончились уроки. Она слегка волновалась и не думала ни об Этане, ни об Эмме — но поехала, однако, длинной дорогой, огибая квартал Лудильщиков.

У Жестянщика было шумно. Они с внуком занимались какой-то домашней вознёй, причём бродяга принимал в ней самое деятельное участие. Однако стоило ему увидеть Эву, как сковорода с грохотом выпала у него из рук в раковину и была позабыта.

— Эва!

Она против воли расплылась в улыбке.

— Привет. Я тоже по тебе скучала. Ну, как ты? Нога заживает? Ты тут не устраивал сцен без меня?

— Эва, суббота.

— Точно.

— Каждый раз психует, когда показываю ему, как печку топить, — презрительно обронил Колин, проходя мимо с охапкой дров и складывая их в ящик в углу.

— Зачем ты его заставляешь? — возмутилась Эва. — Он же боится!

— Боится, идиот потому что…

— Он не идиот!

— Конечно, нет, — сурово сказал, осадив Колина взглядом, Жестянщик. Он педантично подвернул рукава, повязал свой голубой фартук и кивнул на валяющуюся в раковине сковороду: — Кто доделывать будет?

Бродяга спохватился и ринулся к раковине, оглядываясь через плечо на Эву. Она взяла с крючка полотенце и принялась вытирать вымытую посуду.

— Это с Колином у нас неладно, — продолжал Жестянщик, глядя на них двоих с одобрением. — А у Адама мозги варят.

Эва остолбенела с тарелкой в руках.

— Адам?

Бродяга радостно заулыбался и ткнул в себя мыльным пальцем:

— Адам.

— Вы ему имя придумали? — пробормотала Эва.

— Надо же как-нибудь его звать, — ответил Жестянщик твёрдо и принялся чистить морковь.

Но Колин сказал с ядом:

— Это дедова идея. Лично я зову его Недо. Правда же, ему подходит? Недоделка.

Эву охватил такой гнев, какой прежде она чувствовала только к Этану.

— Перестань его оскорблять!

— Да он же всё равно не понимает, — ухмыльнулся Колин. — Правда, Недо?

И это была правда, конечно: бродяга понял только, что обращаются к нему, и разулыбался.

— Он же тупица, — сказал Колин с презрением. — Как трёхлетний. Смотреть противно. Недоразвитый.

— Перестань, — сказала Эва, чувствуя, как пылает лицо. Она чувствовала, что ещё слово — и она сломает Колину нос чистой кастрюлькой.

— Да ты сама-то с ним сюсюкаешь, как со щенком, а не как с настоящим человеком…

— Ну, хватит, — вмешался наконец Жестянщик, и его слова рухнули, как лезвие гильотины. — Вот уж не думал, что на старости лет краснеть за тебя придётся. Чем позориться перед девушкой, пошёл бы лучше делом занялся.

Колин явно был задет, но очень старался этого не показывать. Он пренебрежительно пожал плечами, но развернулся так круто, что не вписался в дверной проём, и умчался с грохотом. Эва принудила себя вздохнуть и разжать побелевшие пальцы, стискивающие полотенце. Они были как чужие.

— Эва, — сказал бродяга с лёгким беспокойством.

Адам, напомнила себе Эва. Теперь у него имя есть. Она взяла себя в руки и изобразила улыбку. Этого было вполне достаточно, чтобы он воспрянул духом.

— Давай я тебе помогу, Жестянщик, — сказала она, желая поскорее заглушить бушующую внутри бурю.

— Вон лук, а в ларе картошка, — отозвался старик, не отвлекаясь от моркови. — Адам рыбу почистит.

К удивлению Эвы, Адам понял, о чём речь, и вытащил из стоявшего возле стола ведра с водой большого карася.

— Рыба, — сказал он со счастливым видом, показывая карася Эве.

Смотреть, как он орудует ножом, было довольно жутко, и Эва косилась на его руки так часто, что чуть не отхватила собственный палец вместе с половиной луковицы.

— Он быстро схватывает, — заметил, посмеиваясь, Жестянщик. — Память что надо.

— А как его нога?

— Заживает.

Перемены, произошедшие за неделю, были разительны. Эва выяснила, что вчерашний сумасшедший бродяга теперь умеет не только чистить рыбу, но и мыть пол, пользоваться вилкой и знает кучу слов. Как только работа закончилась, он принялся водить Эву по дому, радостно тыча пальцем в предметы и называя их вслух. Эва успела услышать: дверь, стол, Жестянщик (очень неразборчиво), метла, календарь, курица, этахреновина (последнее относилось к нескольким предметам сразу, включая пострадавший видеофон).

— Как думаешь, Жестянщик, может, поучить его читать? — спросила Эва, очень впечатлённая.

Но старик её энтузиазма не разделял.

— На что ему? Хоть бы сперва говорить научился.


*  *  *
Теперь учебные дни невыносимо тянулись в ожидании выходных, а все субботы и воскресенья Эва с утра до вечера торчала у Жестянщика. Адам преображался стремительно, и Эва была вне себя от счастья. А если бы ещё Колин не вёл себя как последняя задница, всё и вовсе бы было чудесно.

В воскресенье семнадцатого Эва застала Колина вне себя от ярости, с большими ножницами в руках.

— Что делаешь? — удивилась она.

— Патлы ему хочу обстричь, — рявкнул Колин, тыча ножницами в Адама, который держался в противоположном конце комнаты и глаз с него не сводил. — Они же ему самому мешают! А он на меня рычит!

— Ты его просто напугал. Размахиваешь ими, как маньяк какой-то…

— Да? Тогда сама попробуй, раз такая умная. Давай, покажи класс. Чья это зверюга, в конце концов?

Ещё совсем недавно Эва и представить не могла, что может злиться на Колина так по-чёрному, а теперь это уже стало нормой. Она взяла у него ножницы, не удостоив ни словом, и сосредоточилась на Адаме.

Ей понадобилось несколько минут уговоров, чтобы заставить его сесть на выдвинутый на середину кухни стул. Сидел он очень смирно, боясь даже вздохнуть и напрягаясь каждый раз, едва ножницы появлялись в поле его зрения. Эва, которая ни разу в жизни никого не стригла, взмокла от страха случайно отхватить ему ухо. Но она не позволяла себе разнервничаться и болтала про всякую институтскую ерунду, стараясь сохранять весёлый тон. Так что всё прошло благополучно. Конечно, Эва бы в здравом уме не вышла из дома со стрижкой вроде этой. С другой стороны, Адам внезапно стал настолько нормальнее на вид — кто бы поверил, что месяц назад он бегал на четвереньках?

— Готово, — сказала Эва с облегчением, откладывая ножницы подальше. — Подожди, пока я тут подмету, и пойдём в зеркало посмотрим.

Пока она возилась с совком и метёлкой, Адам покладисто сидел на стуле, без уверенности ощупывая укоротившиеся волосы. В зеркало он уставился недоверчиво.

— Адам, нет.

— Ты тот же самый, честно, — улыбнулась Эва. — Ну, может, покрасивее. Немного.

Колин на это громко фыркнул, но Эва не посмотрела на него.

— Не обращай внимания.

— Швы особенно — до смерти красивые, — не унимался Колин. — Я же тебе говорил, они у него везде.

Эва промолчала. Теперь, когда волосы их не закрывали, швы у Адама на шее, уходящие под воротник, были видны постоянно, и ей приходилось одёргивать себя, чтобы на них не таращиться.


*  *  *
Все следующие выходные Эва тоже проторчала у них. Она отметила не без радости, что Адам освоился с большинством бытовых вещей, но всё равно он немного смахивал на ненормального. Она даже отважилась поделиться этими опасениями с Жестянщиком, но тот фыркнул.

— Да не жил он по-людски раньше, и языка не знает. Пообвыкнет, выучится — увидишь.

— Но… как так вообще получилось?

— Кто ж его знает? Может, он память потерял. Может, военнопленный. А может, его вообще говорить не учили, держали, как собаку на привязи, — всякие ведь сектанты бывают. Но я тебе вот что скажу, Эва: мозги у него что надо. И руки на месте.

Адам и правда учился быстро, и Жестянщик, хоть и в своей обычной немногословной манере, всегда был им доволен.

В отличие от Колина. По какой-то неведомой причине Колин просто терпеть его не мог. Продолжал давать презрительные клички и не пытался скрыть свой скепсис. Особенно он любил устроиться где-нибудь поблизости, когда Эва пыталась учить Адама читать, и отпускал язвительные комментарии, пока Жестянщик не посылал его заниматься работой или пока Эва не выходила из себя (а она ещё никогда не выходила из себя так часто).

С чтением дело у них продвигалось очень медленно.

— Молодец, Адам, — похвалила его Эва вечером в воскресенье, и он, как всегда, заулыбался. — Быстрее бы уже с тобой нормально поговорить, по-человечески.

Колин, который устроился в кресле в углу, перекинув длинные ноги через подлокотник, громко фыркнул. Эва, предвидя очередной выброс яда, стиснула зубы и даже не взглянула в его сторону.

— С чего ты вообще взяла, что он человек? Спорим, он кибер какой-нибудь… или из этих, мутантов ОНИ недоделанных…

— Так, — не повышая голоса, однако с новой, ощутимой тяжестью сказал, поднимая голову от разобранного дрона-репортёра, Жестянщик. — У тебя что, работы нет?

— А что это я всё должен, — огрызнулся Колин из своего угла. — Этому вон придурку поручи — пусть жильё отрабатывает…

— Только на то и хорош, чтоб языком трепать, — ответил Жестянщик равнодушно. — Ну, так и правда Адама попрошу. Он всё равно получше твоего старается.

Эва не без злорадства покосилась на Колина, и точно: эти слова задели его самолюбие.

— Да правда, что ли? — сказал он, силясь поддерживать издевательский тон. — Да что бы ты вообще без меня делал? Ещё спасибо скажи, что я не ушёл к Тенебриусу…

Старик приподнял лохматые брови и снова склонился над дроном.

— А что, тебя кто-то держит?

Колин побелел. Он вскочил с кресла, застыл на секунду со стиснутыми кулаками в поисках достойных слов, но ничего не придумал и убежал, хлопнув дверью.

Адам выглядел таким расстроенным, что Эва взяла его за руку. Её злорадство куда-то улетучилось. Да, хорошо, что Колина осадили, но всё-таки на этот раз вышло совсем скверно.

— Понимаю, что лезу в семейное дело, — неуверенно сказала Эва в повисшей тишине, — но ты бы не давил на него так, Жестянщик. Его что-то гложет, видно же. Не знаю, конечно, в чём причина, но…

— Не знаешь, — подтвердил Жестянщик с усмешкой. — Захочет — сам тебе расскажет.

И он взялся было за паяльник, но потом добавил суховато:

— Не волнуйся, он приглядит за Адамом.

— Ага, — откликнулась Эва с вежливым сомнением. — Только ему это поперёк.

— Ну-ну.


*  *  *
Тридцатого прошло Возрождение — с ёлкой, вечеринкой и кучей подарков, но, как всегда, слишком быстро. Все каникулы Эва безвылазно проторчала у Жестянщика. Пару раз она брала с собой Ярви, но терпения на припадки Колина и чудачества Адама ему не хватало, и в конце концов он даже в дом перестал заходить. Зато Ланс, хотя поначалу стеснялся, в конце концов поладил со всеми троими.

В том же ключе, без происшествий, прошёл январь, а в воскресенье в начале февраля Люси поймала Эву после завтрака и попросила подбросить её на «Армаду».

— Это насчёт Джубили, — сказала она расстроено и вынула из кармана своего механического паука. Тот, в отличие от обычных дней, сидел смирно и пощёлкивал. — Она стала какая-то вялая…

Вейсманн и Гэри со своей стороны дали добро, и Эва с Люси оседлали Вишенку.

На базе мало что изменилось, за исключением новеньких-подростков, Эве не знакомых, и по-прежнему мало что здесь вызывало у неё тёплые чувства. Больше всего она была рада видеть Джоша, и всё время, пока Гэри возился у верстака, меняя Джубили процессор, Эва с Джошем шаталась по хозяйственному этажу, а на плече у неё сидела Свисть.

Когда они заглянули в мастерскую через пару часов, на краю верстака дымились кружки с какао, а Джубили шустро бегала по стенам, к неописуемому счастью Люси.

— Смотри, Эва! — завопила она, едва они переступили порог. — Джубили снова здорова! Она теперь и голосовые команды лучше понимает! Видел, Джош? Хочешь, покажу? Смотри! Место, Джубили!

— Эва, — окликнул её Гэри, — можно тебя на пару слов?

Предоставив Люси щебетать над своим исцелённым пауком, они отошли в сторонку.

— Люси упомянула, что у тебя появился новый… друг, и весьма необычный, — заговорил Гэри негромко. — Я слышал об этом мельком от Шандора, а он слышал от Ярви — в общем, ты представляешь, насколько причудливые слухи до меня дошли. Не сочти, что я пытаюсь выведать секрет — если это секрет, — но не могла бы ты рассказать мне подробнее обо всём, что случилось?

Эва слегка растерялась. До сих пор никто, кроме Ланса и Ярви, не пытался её расспрашивать, и она была этому только рада. Во-первых, ей нелегко было рассказывать о некоторых связанных с Адамом эпизодах, а во-вторых, её всякий раз охватывало свирепое желание защитить его (потому что сам он был на это совершенно не способен) единственным пока доступным способом — держа всё в тайне.

С другой стороны, она знала, что Гэри можно доверять. Вдруг он придумает что-нибудь дельное?

— Если это секрет… — начал он, истолковав её молчание по-своему.

Но Эва быстро сказала:

— Да нет! Я просто не знаю, с чего бы лучше начать.

— Полагаю, с самого начала было бы неплохо. Разрешишь угостить тебя какао?

Поначалу рассказывать было неловко, но Гэри оказался хорошим слушателем, внимательным к деталям — особенно к тем, что касались Адама. Так что когда Эва закончила свой рассказ, то вздохнула с облегчением.

— Очень, очень любопытно, — сказал Гэри задумчивым тоном, сцепив в замок пальцы.

Эва прикончила остывшее какао в два гигантских глотка.

— Ты что-то знаешь об этом, да?

— Наверняка — ничего.

— Но догадываешься?

Гэри сверкнул улыбкой.

— О, миллион догадок! Но мне совершенно необходимо увидеть Адама вживую, чтобы хоть одна подтвердилась. Как ты полагаешь, Эва, это возможно?

Эва отвела взгляд. У неё вдруг ужасно зачесалось ухо.

— Слушай, извини, Гэри, но… Сейчас, по-моему, просто не лучший момент. Понимаешь, он только-только привык, перестал шарахаться от каждого звука. Он же никого не видит, кроме нас троих. Жестянщик понемногу его во двор выпускает, но… Может, чуть позже?

Гэри воспринял её слова без обиды.

— Здесь я целиком полагаюсь на твоё мнение, Эва. Только помни, что это может быть важно и что мы можем помочь ему.

Всю дорогу до Института Эва пребывала в смущённых чувствах. Конечно, то, что она сказала Гэри, было правдой… но и отговорками тоже. Она-то знала, что Колин на самом деле прав: она относится к Адаму не как к настоящему человеку, а как к редкому открытию, удачному изобретению, очень дорогой игрушке, которую ставят на полку и ревниво оберегают от чужих глаз и рук. Но даже когда она пыталась побороть это мерзкое чувство, оставалось другое — страх, что если об Адаме узнают, то заберут навсегда.


*  *  *
А у неё пока что хватало тревог и без Адама. Они ждали и ждали от Профессора гениальных планов по спасению Райта и Джуди, но была уже середина февраля, а новостей никаких.

Ланс воспринимал это тяжело. Он почти ничего не ел, мучился бессонницей, а его нервы приходили в состояние всё более жалкое. В пятницу перед Вечером Историй Ярви по секрету рассказал Эве, что подслушал разговор О’Фэймура и Эллиэрта, и речь шла о Лансе.

— О’Фэймур считает, что его неплохо бы от депрессии полечить в какой-нибудь частной клинике.

Внутренности у Эвы стянулись узлом.

— А Эллиэрт что?

— Слышать об этом не хочет. Огласки боится, я думаю.

Но отрицать очевидное и дальше было уже невозможно: Ланс превратился в тень, и пора было принимать меры. Эва попробовала — с большой осторожностью — заговорить с ним об этом, но при упоминании О’Фэймура Ланс вспыхнул и сказал с горечью:

— Знаю, он считает, что я спятил… все так считают… Но они же не запрут меня в психушке против воли? Правда же?

И Эва, проглотив все свои доводы, с тяжёлым сердцем согласилась:

— Конечно, нет.


*  *  *
В первое воскресенье марта Эва как обычно заявилась к Жестянщику. На стук в дверь никто не отозвался, но она не удивилась: у старика с внуком всегда было полно работы в мастерской. А может, они и на дворе: день выдался такой славный, и над терриконами вовсю голубело небо.

Эва толкнула калитку и обогнула обшарпанный дом, оказавшись на заднем дворе, где под навесом стоял верстак и темнел дверной проём в мастерскую. Здесь Жестянщик с Колином обычно чинили всякие штуки для соседей или на продажу. Но сейчас во дворе был один Адам — возился над чем-то вроде лодочного мотора. Он был чрезвычайно лохматым и очень бледным, но в остальном — человек как человек.

— Адам! — прошипела Эва, оглядываясь. — Какого чёрта ты здесь делаешь?!

Вместо ответа Адам, сияя, бросился её обнимать.

— Эва! Воскресенье — Эва должна приходить. Я рад! Я ждал; заработался. Ох, прости. Грязный! Я тебя испачкал.

Он тщательно вытер чёрные от машинного масла руки о торчащую из кармана тряпку. Протянул тряпку Эве, но та отмахнулась. Ей было не до пары пятен.

— Пустяки, — пробормотала она и подтолкнула Адама по направлению к двери. — Идём скорее в дом! Ты с ума сошёл? Что ты здесь делаешь? Тебя ведь увидеть могут!

— Стало теплее; Жестянщик говорит — теперь работаем на улице, — Адам слегка притих от беспокойства. — Ты злишься?

— Нет, — ответила Эва, сдерживаясь с большим трудом, — я беспокоюсь. Пошли в дом, ладно?

— Ладно, — согласился Адам, снова оживляясь. — Жестянщик будет рад. Мы сегодня тушили мясо. Скоро обед.

Он всегда был такой воодушевлённый — и такой наивный, что у Эвы сердце сжималось. Она бросила за забор последний тревожный взгляд и поспешно вошла следом за Адамом через заднюю дверь.

— Эва пришла! — объявил он громогласно.

— Знаю, знаю, — проворчал Жестянщик с чердачной лестницы и отряхнул руки. Судя по грохоту, там же на чердаке был и Колин. — Слышал, как ты стучала.

— Я всё сделал, — сообщил Адам. — Есть хочется. Скоро будем обедать?

— Давай, накрывай на стол. Хорошо поработал, сынок.

Адам расцвёл от похвалы и унёсся на кухню. Жестянщик усмехнулся в усы, проводив его тёплым взглядом, каким награждал людей редко. Но Эва была не в том настроении, чтобы умиляться.

— Ты что, выпускаешь его?! — шёпотом набросилась она на старика. — Посреди бела дня? Да к вам же постоянно заявляется кто-нибудь, они же его увидят!

Жестянщик поднял лохматые брови.

— А что, мне его взаперти держать?

Эва не могла не признать, что вопрос резонный. Сама-то просилась на одну ночь — а теперь которая неделя идёт? Пора уже признаться себе: кажется, что всё так славно устроилось, что просто не хочется ничего менять.

— Я… я знаю, что доставляю вам кучу проблем, — сказала Эва, с остервенением запустив пальцы в волосы. — Я уже столько голову ломала, как лучше его переправить на базу…

— Куда переправить?

Колин спустился по чердачной лестнице, грязный и злой.

— Что — когда припекло, ты явилась сюда, повесила его нам на шею, чтобы мы его к горшку приучали, а теперь грязная работа кончилась?

Он резким движением вытер потный лоб, оставив на нём грязную полосу. Было слышно, как Адам на кухне энергично звенит посудой.

— Слушайте, — сказала Эва, чувствуя себя очень несчастной, — я знаю, вы спасли наши шкуры, и вы очень рискуете…

Но Жестянщик всё посмеивался, а Колин презрительно кривился, и у Эвы появилось мерзейшее чувство, что её не принимают всерьёз.

— Да ты же сам вечно ноешь, я думала, будешь только рад!

— Ещё подумай, — рявкнул Колин и протопал в сторону ванной, закатывая рукава.

Эва осталась стоять в полнейшем недоумении.

— Но… но… он же не может НАВСЕГДА остаться у вас?

Жестянщик пожал плечами.

— А почему нет? Нам с Колином лишняя пара рук не помешает.

Эва уставилась на него, не веря своим ушам.

— Ты это серьёзно? Но… он ведь не может выходить на улицу! Если его увидят и донесут…

— Здесь так не принято.

— Мы и про Эмму так думали! Если до неё дойдёт хоть один слух…

— А какой слух? Что к Жестянщику очередной внук переехал?

— Но по нему ведь видно, что он…

Но Эва не смогла заставить себя произнести вслух «сумасшедший» или «ненормальный». Ей было стыдно даже так думать.

— Вы идёте, нет? — донёсся с кухни недовольный голос Колина. — Остынет же всё!

Жестянщик несколько секунд смотрел на несчастное Эвино лицо, стоя в полумраке под лестницей, а потом усмехнулся и сказал этим новым мягким тоном:

— Он вне опасности.

— Но Колин его ненавидит.

К её удивлению, Жестянщик только рассмеялся и за плечо направил её к кухне.


*  *  *
Когда Эва пришла в гости через неделю в воскресенье, то почуяла неладное с самого порога: Адам не вышел её встречать. Его вообще было не видно и не слышно.

— А где Адам? — спросила она Жестянщика, который был занят штопкой, но прервался, чтобы открыть ей дверь.

— Бес его знает, — ответил старик невозмутимо, возвращаясь в кресло. Водрузил на нос очки и сразу принял вид разом сосредоточенный и уязвимый. — Глянь на чердаке. Он у нас уж три дня как затих. Да не бойся, — прибавил он, бросив на Эву взгляд поверх очков. — Это бывает.

Но её это не успокоило.

— Ага, — сказала она, чтобы что-то сказать. — Я только с Колином сначала поздороваюсь.

Колин гремел железом в мастерской. На её приветствие он буркнул нечто смутное, а на вопрос об Адаме огрызнулся:

— Я ему не нянька.

— Да тебе самому нянька нужна, — презрительно ответила Эва и ушла на чердак.

— Адам?

Он был здесь, в дальнем углу, в стороне от проникающего в окно света, и переставлял какие-то коробки. Он сделал вид, что её не услышал. Эве это совсем не понравилось.

— Адам? — повторила она. — Привет?

Он быстро взглянул на неё через плечо и тут же отвернулся.

— Привет.

— Что это ты делаешь?

— Жестянщик попросил; он сказал, здесь где-то старые транзисторы, он не помнит, где; надо найти. Я ищу.

— Помочь? — предложила Эва, подходя.

— Нет, спасибо. Я это умею.

— Да ладно, брось, вдвоём будет быстрее… а как они выглядят вообще?

— Я знаю; не могу сказать.

Адам стоял к ней боком и так старательно отворачивал лицо, что игнорировать это и дальше было невозможно.

— Всё в порядке, Адам?

— Да.

— А ты уверен, что ничего не случилось? Ничего плохого? Или… просто важного?

Он медленно покачал головой, не убирая рук с очередной коробки. Но Эва была не в том настроении, чтобы так легко уступать.

— Ну я же вижу. Ты выглядишь очень расстроенным, а я не знаю, почему. Не мог бы ты объяснить мне, пожалуйста?

Адам прерывисто вздохнул, но потом всё же заговорил, с видимым трудом подбирая слова:

— Раньше я не понимал. Почему люди так смотрят? Иногда убегают. Почему они боятся? Я никогда никому не делал ничего плохого. Только еду воровал. Я был очень глупый; теперь мне стыдно. Но меня все боялись. Я помню, одна женщина так кричала; я убежал. Иногда камнем бросали. Потом ты пришла, — продолжал Адам с различимым отчаянием и по инерции посмотрел на Эву, но спохватился и отвернулся опять. — Ты не убегала; говорила со мной. Колин и Жестянщик тоже. Но в дом ещё другие приходят; всё равно боятся. Я спросил у Колина: что я делаю неправильно? А Колин ответил: всё равно, что я делаю. Они боятся из-за моего лица и тела. Оно не такое, как надо. Неправильное. Я уродливый, отвратительный. Я много читаю, смотрю кино; я уже хорошо понимаю, что это значит. Мне самому противно смотреть на уродливое.

Он замолчал. Эва только теперь поняла, что уже минуту не может вздохнуть, так сильно её душит ярость.

— Ну, Колин, засранец, — прошипела она, делая свистящий вдох сквозь стиснутые зубы.

— Нет, — горячо возразил Адам и, забывшись, посмотрел на неё. — Колин хороший друг. Колин всегда отвечает, если я спрашиваю. Колин понятно говорит.

— Колин свинья! — рявкнула Эва, борясь с искушением разнести в клочки всё, что громоздилось вокруг. — Кто в здравом уме назовёт друга уродом?!

— Но ведь это правда, — безнадёжно отозвался Адам. — Ты это видишь; все видят. Ты просто не говоришь, не хочешь меня обидеть. Ты очень добрая. Но тебе не надо так делать. Тебе ведь тоже противно на меня смотреть? Прости, что я раньше не знал.

Эве хотелось рычать по-собачьи. Ей пришлось сделать несколько очень глубоких вдохов, и всё равно голос прыгал и срывался.

— Ты ерунду говоришь, понял? Это Колин, скотина, тебя с толку сбил. Мне не противно, — она потянула Адама за руку, заставляя повернуться к ней, — потому что ты не урод. Ты необычно выглядишь, ну и что? Люди так на тебя таращатся потому, что плохо воспитаны. Они на всё непривычное таращатся. А раньше, когда тебя боялись, это из-за того, что ты вёл себя не как человек. Это всегда страшно. Но теперь это позади. Этого больше никогда не случится.

Но на лице у Адама было сомнение и страдание. Эва видела, что ему хочется высвободить руку и опять спрятаться в угол.

— Ну-ка пошли, — сказала она сурово и подтащила его к трюмо с зеркалом. Сорвала с зеркала простыню, подняв в воздух целое облако мерцающей на свету пыли. Зеркало было старое, тусклое, засиженное мухами, но их обоих было отлично видно, стоящих рядом.

— Ну, скажи мне, что с тобой не так? А? Две руки, две ноги. Пальцев по пять, и все нормальной длины. Глаза два, нос один, рот на месте. У нас волосы одного цвета почти.

Вид у Адама был такой, словно ему очень хочется ей поверить, но что-то ему мешает.

— Что не так? — повторила Эва с силой, поймав в зеркале его нерешительный взгляд.

Адам в ответ закатал до локтя рукав и показал ей длинный тонкий шрам, ровный, будто проведённый по линейке. Он начинался у основания большого пальца и тянулся по всему предплечью, а у локтя делал странный прямоугольный изгиб.

— Про это ты не знаешь; не видно, если я одет. Колин сказал, это швы. Они когда сшивают ткань или кожу после операции. Их у меня очень много; я не все вижу. Колин говорит, я весь в них. Как лоскутное одеяло; будто меня сшили из кусков.

Он говорил с таким стыдом, что Эва чуть не задохнулась от боли и ярости.

— У Колина язык до колен длиной, — прорычала она.

Адам удивился.

— Это… шутка?

— Нет! Сущая правда!.. — Эве пришлось тщательно пригладить волосы и сделать глубокий вдох, чтобы добавить спокойно: — Это выражение такое, когда человек говорит очень много, а о последствиях не думает.

— Колин мне помогает.

— Да-да-да-да-ДА. Верю. Я спущусь к Жестянщику, скажу, что ты ещё ищешь его транзисторы.



Глава 10. Пока хз


Но пошла она прямиком в мастерскую. Её просто распирало от гнева, даже в глазах двоилось.

— Ну ты и трепло, — сказала она сдавленно, едва переступила порог. — У тебя вообще совести нет. Ни совести, ни мозгов.

Видно было, что она застала Колина врасплох. Он так и вытаращился на неё.

— Чего?

— Не притворяйся, что не понимаешь! Ну — что он тебе сделал? Какого чёрта тебе от него надо?

— Он тупица, — ответил Колин, багровея, — очевидного не видит. Должен же кто-то ему положение вещей объяснять, не приукрашивая…

— Да надо же! — Эва в издевательском удивлении всплеснула руками. — Пользуешься тем, что он сдачи не даёт, да? Думаешь, можешь его оскорблять как хочешь? Да ты просто больной урод! Люди к тебе с добром, а ты… а ты им в лицо плюёшь!

— Да прямо! — дрожащим от злости голосом отозвался Колин. — Это кто и когда мне добро сделал? Ты, что ли?

— А ты такой бедненький-несчастненький весь! Все тебя обижают! Плохие, несправедливые! А сам-то? Да ты ещё хуже Этана, готов любого унизить, ханжа паршивый!

Лицо у Колина от этих слов стало страшное. Словно совершенно другой человек скомкал прежнего Колина, как бумажную ширму.

— Да? — прошипел он, весь заострившись в предельном напряжении. — Да что ты вообще про меня знаешь? Да ни хрена! Стоишь тут такая умная, правильная вся, учишь меня, как жить надо! Неблагодарный я, а вы все благодетели такие, да надо же…

— Да надо же! Тенебриус тебя обожает, Жестянщик тебе всё прощает, Адам на тебя чуть не молится — а тебе мало, да? Ясно, почему у тебя ни одного друга нет! Ты вообще не умеешь с людьми рядом жить!

— Я не умею, да?! — заорал Колин, отшвыривая прочь гаечный ключ. — Притащились в наш дом, и никто меня не спросил, надо оно мне, возиться с этим полудурком? Колин то, Колин сё, помоги ему, Колин, покажи ему, Колин, объясни ему, Колин, вытри ему сопли! У меня своя жизнь есть, ясно? Я в сиделки к полудуркам не нанимался!..

— Не смей его так называть! — заорала в ответ Эва.

— Называю как хочу, понятно!

— Ты урод!

— О своём уроде лучше беспокойся!

— Это что ещё за концерт по заявкам?

Сухой и строгий голос Жестянщика прозвучал, будто удар хлыста, и их гневная перепалка захлебнулась. Колин весь трясся, багровый, оскалившийся, с кривящимся по-звериному лицом, и Эва знала, что сама выглядит не лучше. У неё все поджилки дрожали, но она заставила себя посмотреть на Жестянщика и сказать:

— Я забираю Адама. Мы уходим.

Она ожидала возражений и готова была дать отпор — но, хотя взгляд Жестянщика был тяжёлый, он только снял свои очки для штопки и пожал плечами.

Зато неожиданно воспротивился Колин.

— Ты не можешь так просто его забрать, — сказал он, опешив от неожиданности.

— Ещё как могу, — с наслаждением ответила Эва.

Багровая краска, схлынувшая было, снова бросилась Колину в лицо.

— Ты не можешь его забрать! Деда!.. Никто не знает его лучше меня!

— Оно и видно, — бросила Эва с презрением и ушла.

Она была уже на середине кухни, когда в мастерской что-то рухнуло с грохотом и Колин заорал во всё горло:

— И проваливайте! Дались вы мне оба! Чтоб вам сдохнуть!

На чердачной лестнице Эва столкнулась с Адамом.

— Ты кричала? — спросил он взволнованно. — И Колин кричал? Что случилось?

Мой друг оказался бессовестным подлецом, который мучает другого моего друга, вот что случилось, подумала Эва с горечью. Но не время было сейчас раздумывать и охать, и она сказала другое:

— Ничего не случилось. Собирайся. Мы уходим. Сейчас.

Адам растерянно моргнул.

— Эва — идём гулять?

— Нет. Идём… в другой дом. Ты одет тепло? Где твоя куртка? У тебя вещей много?

Он пожал плечами, и Эва поняла, что у неё просто не хватит сил задержаться здесь ещё хоть немного — в месте, которое она так любила, где случилось столько хорошего — и всё это было теперь перечёркнуто, изгажено навсегда. Это просто невозможно было вынести.

— Плевать, — сказала она. — Просто пошли.

И потащила Адама вниз по лестнице.

— Ты злишься? — спросил он робко. — Вы поссорились?

— Нет.

— Мы не ждём Колина и Жестянщика?

— Нет. Мы уходим одни.

На первом этаже Адам замедлил шаг и с ожиданием посмотрел в сторону кухни.

— Мы к ужину вернёмся? Я голодный.

— Мы не вернёмся, — сказала Эва кратко. — Мы уходим насовсем. Ты переезжаешь.

Она потянула Адама к двери, но тот остановился и сдвинул брови.

— Я не хочу переезжать.

Эве хотелось рыдать, орать и ломать предметы, но она вынуждена была нацепить на лицо улыбку.

— Ну брось. Это весело! Тебе понравится. Новое место, новый дом, новые друзья…

— Колин и Жестянщик — тоже друзья. Почему мы уходим без них?

— У них… — начала Эва, не в силах придумать ничего правдоподобного. — Свой дом. Много дел…

— Вы поссорились, — сказал Адам грустно. — И ты злишься.

Отрицать это было и бессмысленно, и бессовестно.

— Это неважно, — с трудом проговорила Эва. — Просто… пошли. Так будет лучше.

И она снова потянула его за руку, но на этот раз Адам не поддался.

— Нет. Это нехорошо, — сказал он с серьёзной убеждённостью. — Нам не надо так делать. Вам надо помириться. Вы друзья. Пойдём. Ты извинишься, он извинится, вы помиритесь.

— Ни в жизнь! — рявкнула Эва, упираясь. — Да если бы… если б ты знал!

— Колин обо мне заботится, — с мягкой укоризной возразил Адам.

И Эва почувствовала, что не может больше притворяться, быть сильной, и разумной, и гордой, не может больше делать вид, что всё это ничего не значит. И уйти без Адама тоже не может.

— Он тебя не любит, — выдавила она сквозь слёзы.

— Это неправда.

— Это правда! Он тебя ненавидит! Унижает тебя, смеётся над тобой!

— Он добрый. Ему от этого самому плохо. Плохо одному. Я знаю. Пойдём, я покажу секрет. Я случайно нашёл.

И, поскольку Адам всё ещё держал её за руку и был, к тому же, раз в двадцать сильнее, Эве ничего не оставалось, кроме как, всхлипывая и шмыгая, вернуться за ним на чердак. Они миновали трюмо с зеркалом и оказались снова в пыльном углу перед баррикадой из коробок, коробищ и коробочек. Адам переставил несколько из них местами и наконец извлёк из горы ещё одну, маленькую. Торжественно водрузил её на трюмо и снял крышку.

— Я нашёл раньше. Случайно. Уронил; они вывалились. Я неуклюжий.

Внутри была небольшая стопка чёрно-белых фотографий в рамках. Эве сразу вспомнились светлые прямоугольные пятна на обоях внизу.

Любопытство пересилило гнев. Она вытерла лицо рукавом и взяла фотографии. Первая была, кажется, самая старая, свадебная. Молодожёны стояли на каком-то мраморном крыльце. Женщина была маленького роста и сияла улыбкой, а мужчина рядом с ней был долговязый, слегка сутулился и выглядел смущённым, но очень гордым. Сперва Эве показалось, что никто из них ей не знаком, но потом она присмотрелась повнимательнее.

— Это Жестянщик молодой, что ли?

Адам кивнул.

— Я спрашивал, Жестянщик сказал — да. А это его жена; она умерла.

Какая она симпатичная, подумала Эва от души. Какая весёлая! Наверняка при ней-то Жестянщик не был таким угрюмым. Может, он и в Рухляди не поселился бы. Может, и Тенебриус с Кусакой не ушли бы из дому…

На следующей фотографии был опять Жестянщик с женой, только на коленях у неё теперь сидел пухлощёкий младенец в оборках. Эва в недоумении отложила несколько снимков, глядя, как младенец превращается в хорошенькую девчушку, Жестянщик становится всё угрюмее, а его жена превращается в иссохшее создание в инвалидном кресле.

— Она заболела? Она поэтому умерла? А это… их дочь? Мама Колина?

Эва никогда не видела маму Колина и не слышала, чтобы кто-нибудь заговаривал о ней, и ей было очень любопытно, выросла ли она похожей на Жестянщика или на его крошку-жену.

Но на последней фотографии в стопке её не было. Жестянщик был (почти такой же, как сейчас, разве что седины поменьше), а рядом с ним Тенебриус и Колин лет в восемь (ужасно недовольный), и Кусака (в платьице в цветочек), и… В первую секунду у Эвы в груди ёкнуло, потому что человек на фотографии показался ей страшно похожим на Адама. Но стоило присмотреться повнимательнее, и тягостное впечатление развеялось. Это был высокий черноволосый подросток с улыбкой от уха до уха. С одной стороны к нему прижималась маленькая Кусака, с другой Тенебриус обнимал его за плечи, и видно было, что даже Колин с Жестянщиком стараются встать к нему поближе. Будто он был магнитом, державшим маленькую семью вместе.

А без него она просто рассыпалась.

— Кто это? — спросила Эва.

— Адам.

По спине у неё проползла холодная змейка.

— Не говори ерунды! Это не ты.

— О, нет, я неправильно сказал. Другой Адам. Не могу объяснить. Жестянщик не хочет рассказывать. Велел их убрать.

Не хочет рассказывать? Почему? Эва всмотрелась в лицо незнакомого подростка. Оно было симпатичное. Открытое. И не от мира сего.

— Эва?

Она ответила не сразу. Внутри у неё второй раз за день всё становилось в новом порядке. Ещё несколько минут назад она была уверена, что ничто и никогда не заставит её почувствовать к Колину ничего, кроме ненависти — и вот пожалуйста.

— Знаешь, — сказала она медленно, — я думаю, ты прав. Надо мне поговорить с Колином.

Колин всё ещё был в мастерской, только он не крушил всё подряд, а сидел на ящике в углу и плакал. Эва вошла, тихонько ступая, и остановилась у него за плечом, не зная точно, что собирается сказать.

Колин оглянулся. Глаза у него были по-прежнему злые, но вид сломленный.

— Что здесь забыла?

— Адам считает, что мы должны помириться.

Колин надтреснуто рассмеялся, отворачиваясь.

— Жди.

— Я ему так же ответила.

У неё было престранное чувство. Ведь после всех тех гнусностей, что они оба наговорили, невозможно оставаться друзьями, так? Людьми-то невозможно оставаться. И тем не менее Эва села рядом с Колином на соседний ящик и молча подала ему снимок. Колин долго разглядывал его, шмыгая и часто моргая, потом вытер глаза рукой.

— Дед, что ли, тебе её достал?

— Нет. Адам случайно нашёл на чердаке.

Колин снова шмыгнул.

— Я хотел их все выбросить. А дед припрятал, значит.

Какое-то время они молчали.

— Кто придумал назвать Адама Адамом?

Колин сердито фыркнул.

— Дед, конечно. Чёрт его знает, зачем.

— Ну… они похожи немного, — заметила Эва, кивая на фотографию, но Колин сразу весь ощетинился.

— Ничего они не похожи! Адам был не урод. У него знаешь какое лицо было? Ты бы ни за что не догадалась, что он… не такой.

Он опять умолк, и Эва занервничала. Она не знала, какой выбрать вопрос, чтобы этот разговор не прервался на середине.

— А где сейчас твоя мама? — спросила она наконец, но Колин ответил с небывало жаркой ненавистью:

— В заднице! В аду горит! Какая мне разница? Плевать я на неё хотел! Никакая она мне не мать… пусть по ней Тен в подушку плачет…

— А с Жестянщиком они тоже не видятся?

Колин посмотрел ей в лицо.

— Ты не понимаешь, да? Она нас всех бросила. Она и деда бросила. Потому что мы не захотели избавляться от Адама. Сволочь она, — он снова отвернулся к фотографии и сдавленно произнёс: — Я бы его никогда не бросил. Я с ним легко справлялся. Он меня всегда слушался, он вообще был послушный. Я его и шнурки завязывать научил, и как на плите готовить, и чтобы дверь не открывал кому попало… Он бы, может, и заговорил даже, если бы его полечить! Да мы с дедом его и так понимали. Мы его любили. И он нас тоже. А она хотела от него избавиться. Чтобы мужиков её не распугивал, наверно.

— Он был старше Тенебриуса?

— На три года. Да это неважно. Он всегда был наш младший.

— Он… умер?

Колин пожал плечами.

— Теперь, наверно, умер. Говорят, они там долго не живут, в этих их психушках…

Он порывисто повернулся к Эве, и она против воли напряглась. Но лицо у Колина больше не было злым, оно было умоляющим и несчастным.

— Я с ним легко справлялся, честно! — жалобно сказал он, будто Эва выразила сомнения. — Он всё делал, что ему говоришь! Никогда никого не трогал, не злился даже… только если испугается иногда… Он был не опасный! Я легко мог бы ходить в дурацкую школу и за ним следить, мне ничего не стоило! Я лучше всех знал, когда ему что нужно… я бы о нём заботился! А они просто взяли и забрали его… и деда слушать не стали…

Он всхлипнул и уткнулся лбом в колени. Эва неуверенно тронула его за плечо, но он не вырвался.

— У тебя правда здорово выходит, — сказала она. — Ты с ним с первого дня общий язык нашёл.

Ещё бы ты не вёл себя как свинья всё это время, добавила она про себя. Но Колин выглядел таким несчастным и маленьким, что вслух она сказала другое:

— Адам к тебе очень привязался. Он считает вас с Жестянщиком семьёй. Так что не бойся. Он никуда не денется. Даже я не смогу его забрать.

Прошло ещё несколько минут, прежде чем Колин успокоился. Он долго шмыгал, тщательно вытирая лицо, а потом проворчал:

— Деду не вздумай сказать.

— Да он и сам догадается.

К Колину вернулся его обычный склочный настрой, и Эва поднялась, чтобы уйти. На пороге она задержалась. Колин всё ещё держал фотографию в руках.

— Ты же её не выкинешь? — уточнила Эва с опаской.

— Нет. Она последняя с Адамом. Его было трудно фотографировать.

Эва кивнула и оставила его одного.

Когда она пришла через неделю, фотография висела в рамке на стене. А рядом с ней ещё одна — новая.