Похорони меня, брат!

 ПОХОРОНИ МЕНЯ, БРАТ!

   Эту странную эсэмэску он получил в субботу под вечер. В ней было всего три слова: "Похорони меня, брат!" Поскольку кроме шалопая Славки братьев у Ивана не

было, то он вполне резонно решил, что сообщение именно от него и ни от кого больше, тем более, что и номер мобильника тоже Славкин. Хм, похорони, брат... Ну,

хохмач, блин! Дал прочесть жёнке Оленьке. Та, наморщив лобик, долго вглядывалась в голубенький экран "сотика" и наконец выдохнула: "Ваня, надо ехать! Слышишь?"
   - Куда ехать? Зачем ехать? - Взорвался Ваня.
   - Как зачем - Славку похоронить, брата твоего, - пролепетала Оленька.
   ...Славка, он же Ольховский Вячеслав Матвеевич, человече сорока пяти лет от роду, жил-проживал в давно оставленной жизнью деревеньке Н, в родительской хате

жил. Один. Перебивался случайными заработками, а когда и тех не стало, затосковал, запил, крепко запил; а за что пил, за какие шиши -- бог весть.
   - Ну, что молчишь? - наступала супруга.
   Иван нервно заходил по комнате.
   - Так, Оль, не пыли, давай разберёмся: сообщение отправил кто? Правильно - Славик; и, судя по тексту, набирал его уже мёртвым. Не удивляйся - именно так: с нами

пообщался покойник. Ну, как тебе? Мне - смешно и я смеюсь - на: Ха-ха-ха! Он разыграл нас, комедиант
долбаный; он просто решил поглумиться над нами... О-о, он ещё и не такой фортель выкинуть может...
   - Иван, за что ты его так ненавидишь?
   - Я его ненавижу?! - деланно изумился супруг. - Милая, как можно ненавидеть то, чего в природе нет; он для меня - ноль!
   - А ты злопамятен... милый.
   - Так, довольно, хватит о нём! Нам что, поговорить больше не о чем?
   - Ванюша, надо ехать; вдруг и в самом деле...
   - Дурочка! Он насмехается над нами, а ты...
   - Ваня, ты меня слышишь?
     Супруг не слышал.
 Но, поскольку Оленька двоевластия в их семье и на дух не принимала, то её дражайший после недолгих препирательств таки сдался и уже через пару часов тряски по

дурной дороге они продирались сквозь буйные заросли крапивы к Славкиной "фазенде".
   А вот и она: приземистая, под замшелым шифером, с давно некрашенными, ещё батькой сработанными, резными наличниками.
   Со двора доносился приглушенный стук; там то-ли поленом о полено колотили, то-ли гвозди вбивали. Гомона слышно не было...
   Иван ухмыльнулся:
   - Кажется наш покойник решил поработать.
   - Не ёрничай! - шикнула Оленька. - Может там ему гроб делают...
   - Ага, саркофаг -- как фараону.
   Во дворе закашлялись; глухо, надсадно.
   - Однако и покойнички покашливают, может они вопреки утверждению ещё и потеют? Это сейчас мы и выясним. - Съязвил Иван.
   Через расхлябанную дверь калитки вошли во двор. У угла покосившегося сарая, на корточках, к ним спиной, сидел высокий, худой, в замасленной фуражке с

выбивавшимися из-под неё давно не стриженными седыми космами человек. Человек что-то мастерил.
   - Бог в помощь! - Наигранно весело окликнул его гость.
   Мастер вздрогнул, обернулся...
   - В...вы? Вы приехали?! - вымолвил заикаясь. Согбенный, небритый, он был невозможно жалок. - А я вот тут дровишки того...
   - На похороны мы - на твои похороны - как просил.
   - Кажется, я огорчил вас моей дурацкой эсэмэской...
   - Напротив - обрадовал. Я даже в танец пустился; лезгинку с бубном... Ответь, Славик, ты зачем спектакль этот устроил, с какой такой высокой целью?
   - Сказать честно?
   - Да уж постарайся.
   Славик глубоко вздохнул, перевёл взор на полуистлевший плетень, над которым плескался на ветру старый черёмуховый куст с уже набравшими силу тугими

чёрными гроздьями ягод, молвил:
   - Плохо мне, брат, муторно мне. Картоха, вот, закончилась, а взять не у кого... Нехорошие мысли одолевают - словом не с кем перекинуться... Вам не докричишься...

Решил таким вот способом: будь, что будет! И написал... Ты уж не больно серчай, брат... - грязной ладонью вытер выскочившую из-под века слезу. - Мне бы это...

тысчонку-другую не одолжишь? Я верну, я обязательно верну, отдам при первой же возможности...
   Словно укушенный, Иван резко отшатнулся.
   - Что? Ты просишь тысчонку-другую? Зачем -- на пропой? Вот тебе!
   Туго скрученный кукиш едва не коснулся Славкиного носа.
   - Алкаш! - продолжал бушевать гость. - Ты и мать своей пьянкой в могилу вогнал, ты добил её, Славик-Славонька, ты, милок!
   - А отчего же вы к не взяли её к себе, в город; там и тёплышко и больничка рядом?.. - Оборонялся несчастный. - Ах, да, от неё  ведь нехорошо пахло; вы боялись

запачкаться. А я её по осени - в район к доктору, за десять километров, на повозке, в хлябь... Не довёз - в дороге она померла...
   - Довольно, хватит! Наслушались твоих песен; во как наслушались! - Иван ребром ладони провёл себе по горлу. - Оленька, идём отсюда! Я больше не намерен

выслушивать бред моего полоумного братца. Идём, милая, идём скорее!
                *   *   *
   Участковый, капитан полиции к ним пожаловал на второй день по их возвращении из деревни. После недолгих распросов о родстве-кумовстве с жителем деревни Н.

Вячеславом Ольховским, сообщил, что через некоторое время после их визита тот лишил себя жизни - повесился в собственном сарае. Никакой записки не оставил. И

ещё полицейский сказал, что подле сарая возлежала дубовая колода с воткнутым в неё топором, а рядом свеженаколотая поленица дров; видно, покойный собирался

протопить печь, поскольку в тот день неожиданно задул сиверко и заметно похолодало.

                Владимир ХОТИН, 25.05.2017