О святой русской классической литературе

Мои размышления о святой русской классической литературе после прочтения статьи Ивана Ильина «Россия в русской поэзии»

В этой статье меня больше всего поразила мысль Ивана Ильина, русского философа, глубоко верующего человека, о русском народе. Иван Ильин считал, что вера в Бога давала русскому народу живую совесть, мудрое терпение, тихое трудолюбие, умение прощать и повиноваться, храбрость, преданность, любовь к родине и способность освещать и освящать лучами этой веры весь свой жизненный уклад – и быт, и труд, и природу, и самую смерть. Именно на этот источник нашей духовной силы указывали русские писатели и поэты XIX и XX веков.

В поэме А. Твардовского «Василий Тёркин» русский национальный характер раскрыт в естественных поступках героя точно и многогранно: вера в победу, мужество, юмор, патриотизм, способность принести себя в жертву ради великого дела и мудрое терпение.
Мир слыхал сквозь грозный гром,
Повторял Василий Тёркин:
– Перетерпим. Перетрём…
Нипочём труды и муки,
Горечь бедствий и потерь.
Александр Суворов говорил, что без терпения нет победы.
Читая статью И. Ильина, я вспомнила высказывание писателя Томаса Манна, немецкого писателя, который называл русскую литературу «святой русской классической литературой».

«А в чём он видел святость русской литературы»? – подумала я и начала размышлять. Статья И. Ильина помогла мне.
Я думаю, во-первых, в том, что русская литература стремится показать идеал. У Пушкина – это Татьяна, её образ воплотил в себе все лучшие стороны женской души: искренность, доброту, благородство, верность, богатый духовный мир; у Лермонтова – это любовь к народной России; Толстой показал идеальную семью Ростовых. В основе общения между членами этой семьи лежит любовь, взаимопонимание, бережное отношение друг к другу. У Лескова в «Соборянах» – это священник Туберозов, человек с чувством собственного достоинства, деятельная натура. Он видит смысл жизни «в жертвенном служении церкви, пастве». У Достоевского – это Алёша Карамазов, юноша, чистый сердцем, воплощение христианского смирения, который любит людей.

В западной литературе, из прочитанных мной книг, я могу вспомнить, пожалуй, только одно произведение, где автор стремился показать идеал. Это семья Стемперов, отец и старший сын, из романа Кен Кизи «Порою блажь великая». Тяжёлый труд лесорубов Кизи изображает как деяние, соотносит их жизнь с библейским сказанием. Сцены, когда валят лес, написаны, как гимн труду, а жизнь семьи – как естественное состояние мира, который дорог этой семье. Этот мир дорог и автору. Изображение их жизни приближено автором к идеальному.

Во-вторых, в русской литературе порок не может торжествовать, остаться безнаказанным. Возмездие должно быть обязательно, как в Библии. Афера Чичикова разоблачена, и он бежит из города, Германн у Пушкина сходит с ума. Онегину Пушкин выносит безжалостный приговор: «Дожив без цели, без трудов до двадцати шести годов, томясь в бездействии рассудка без службы, без жены, без дел, ничем заняться не умел». Раскольников – на каторге. Наполеон у Толстого – низвержен, он ничтожен, марионетка, которой кажется, что она правит миром.

А вот в западной литературе всё не так. В романе Кен Кизи «Порою блажь великая» Ли, младший брат Хенка, завидуя старшему брату, ведёт себя подло, пытается ему мстить. И в конце романа, когда Хенк покидает родовое гнездо (дом-мавзолей), потеряв всё – своё дело, жену, уважение соседей, – Ли устремляется за ним, желая продолжить месть. В русской литературе не может быть такого конца. Зло должно быть наказано.
То же, что у Кизи, есть и у Дюрренматта в пьесе «Визит старой дамы». После мести своему бывшему любовнику, которого убивают горожане, чтобы получить от старой дамы обещанные деньги, она спокойно уезжает из этого города. Это немилосердно, безнравственно, не по-божески. Невозможный конец произведения для русского писателя.

Роман Мопассана «Милый друг» тоже заканчивается торжеством порока. Герой в начале романа – совершенное ничтожество – становится впоследствии успешным в обществе, используя влиятельных любовниц. На его свадьбе (герой женится на богатой девушке) один из персонажей подводит итог: «Будущее принадлежит пройдохам». А сам Жорж на свадьбе смотрит на Клотильду и вспоминает, какой замечательной она была любовницей. И его взгляд даёт ей понять, что у них всё по-прежнему.

В русской литературе есть великая христианская задача – помогать воспитанию нравственного человека. И из русских писателей только Набоков отрицал это.

Третье качество святости русской литературы, я думаю, это душа, тоскующая по родине. Хорошо об этом сказал Иван Ильин: «Тоска по родине – это своеобразное духовное ощущение, которое приходит само, овладевает душой и, подобно голоду или любви, неотступно требует утоления, пока не получит его».
Тоска по родине звучит в поэзии В. Набокова, хотя кажется, он вполне вписался в западную цивилизацию. Но он чувствует духовную причастность к родине:
Наш дом на чужбине случайной,
где мирен изгнанника сон,
как ветром, как морем, как тайной,
Россией всегда окружён.

А в его повести «Подвиг» главный герой, эмигрировавший из России, после долгих, мучительных переживаний всё-таки переходит тайно границу и возвращается на родину. Что ждёт его там? Финал открытый…
У Есенина: «Но более всего любовь к родному краю меня томила, мучила и жгла». У А. Ахматовой родная земля – это своя земля, где прожита вся жизнь, и с ней героиня чувствует духовное родство. У Рубцова:
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь. («Тихая моя родина»)

Я читала стихи Райнер Мария Рильке, Шарля Бодлера, Хорхе Луиса Борхеса, но в рассудочной цивилизации Запада я не встречала ни разу стихов, в которых звучала бы тоска по родине. Для этих авторов неважно, где происходит действие, в городе или деревне, есть пейзаж, нет его. В их стихах не встретишь картин быта народной жизни, сочувствия жизни простым людям. (Это вовсе не принижает талант этих поэтов).
У Ш. Бодлера в поэзии читатель находит уход от мук жизни в небытие, презрение к жизни тленной. А главное – божественное назначение поэта, близость к Богу.  Кстати, наши поэты Серебряного века полностью перенесли философию символизма Бодлера на русскую почву. У Бальмонта: «Я ненавижу человечество и от него бегу спеша, моё единое отечество – моя пустынная душа».   Индивидуализм и рассудочность западного художника– качества, совершенно несовместимые с русской душой.
Святость русской литературы проявляется и в изображении русской природы. «Русская природа не плывёт мимо души», – писал И. Ильин. Тютчев писал о природе:
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык.
Стихи Лермонтова о природе «Кода волнуется желтеющая нива» – мои любимые. Лермонтов изображает единение человека с природой: «Из-под куста мне ландыш серебристый приветливо качает головой. Ручей «лепечет мне таинственную сагу», «Волнуется желтеющая нива, «свежий лес шумит». Природа пробуждает духовные и физические силы в человеке и несёт нам божественное откровение:
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе,
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога.
(Когда читаю эти сточки, испытываю сильные эмоции, и непроизвольно наворачиваются слёзы).
У Есенина та же мысль, что и у Лермонтова: «Несказанное, синее, нежное,/ Тих мой край после бурь, после гроз/ И душа моя, поле безбрежное,/ Дышит запахом мёда и роз".
Возможно, что изображение идеала, наказание порока, любовь к родине и любовь к природе, воспетые в русской литературе, и дали основание Томасу Манну назвать русскую классическую литературу святой.