Год стриженного барана

В тот год по Восточному гороскопу выдался Овен. Ну, по – нашему, по – простонародному самый что ни на есть баран бараном. Оттого у этих самых баранов и стали вдруг появляться пред светлые очи новые ворота. То один Овен отстроит скрипучий дом, а к нему забор и в нём двухстворчатые ворота с калиткой. То другой кто. Вот и Клим Чурилкин сподобился. Или Клим Янович Чурилкин. Теперь по прошествии большого куска времени и не определишь сразу. Тем более родом он был из самой Прибалтики, из упорного старинного рода прожившего многие поколения на дальней мызе. Говорили, что даже однажды швед побывал в их предках. Ну да говорить теперь тихонечко можно всё, что угодно. Язык он ведь филейная часть. В смысле – филе. В смысле – без костей.
Нет, и у других всяких там Драконов и упаси бог Тигров, тоже появлялись дома как грибы в тёплую и дождливую летнюю погоду. Только вот у кучерявых Овнов как – то чаще других. И определённо красивее. Жить только особенно в том доме некому. Прежняя жена от него по – вечеру как - то ушла в сторонку, а новая ещё не пришла, так как её пока не было совсем. Скучно было Климу одному в новом строении. Отовсюду, по – ночам особенно, вкусно пахло свежей древесной стружкой, строительным бетоном и импортными гвоздями. Спикер Совета Федерации однажды так и спросила по телевизору на весь мир: «Это что у нас своих, доморощенных гвоздей нет?». Чурилкин ей на это ничего не ответил и срочно купил, завезённых из – за соседнего бугра, половину тонны. Что бы спать спокойно.
Вот значит живёт Клим Чурилкин в безлюдной тишине, грустно ему до того стало, что пристрастился ходить на танцы в местный Дом культуры. Сто граммов примет за ужином и пойдёт. Крюк немалый, километра два с гаком, но ведь неутомимой собаке семь километров не крюк. И однажды приглянулась ему на тех танцах – извивашках Настя Чурина. По гороскопу – Дева. Да – да, он как есть Чурилкин, а у неё значит девичья фамилия Чурина.
Клим свою фамилию не оправдывал, так как с самого рождения мужиком был красивым, но и Настю не в зелёной капусте родители нашли по ранней осени. Соответствовала.

- Белый вальс! – громко объявили со сцены.

И случилось так, закружились в танце пламенные пары. И Клим Чурилкин соответственно с Чуриной. И невооружённому глазу не видно, а быстро – быстро пробегала между ними сиреневая искорка. Ох и пробегала. Танцуют, значит, они уже медленный танец, всё глубже прижимает её к себе потомок прибалтийского шведа. А Настя она же Дева от такой любезности только розовеет кожей как раз на месте пышущих здоровьем ланит. Ничего против мужской агрессии не имеет и своего собственного мнения не выказывает прилюдно. Танцуют они танцуют себе и вдруг как гром средь ясного неба гаснет над танцующими свет. Темно стало. А темнота, скажу я вам, друг просвещённой молодёжи. Раз  везде в округе нет электрического тока, значит и музыка затихла. Слышно как у бабки Лукерьи в соседнем с Домом культуры капитальном сарае капает в трёхлитровую банку ещё тёпленький первачок.

- Прошу не беспокоиться, сейчас пробки посмотрим – снова донеслось со сцены. – Пока можно перекурить.

Но яснее ясного никто курить сигарету не пошёл. Во – первых темно, можно споткнуться. Темно и во – вторых, где потом своих искать? А доносилось со ступеней некоторые падали - покряхтят, почертыхаются и встанут. Прошло несколько минут, может половина часа, свет поискрил немного и загорелся, к вящей радости окружающего люда. А тут и Люда Ромашкина, заведующая Домом культуры явилась пред светлые очи односельчан и доложила, словно отрезала ломоть:

- На этом сегодня танцы закончились, прошу освободить зал.

Народ заволновался, заворчал, почти закипел, как медный самовар. Не натанцевались досыта ещё. До рассвета ведь ого го сколько времени. А так только темп какой – никакой набрали и на тебе. Слазьте. Тоже мне, мы тебя на эту должность выдвигали, мы тебя и обратно задвинем. В общем не согласен народ. А когда наш народ недоволен, то в обществе созревает революционная ситуация. Ещё какая! Вот на волне этой самой ситуации и осмелился вконец Клим Чурилкин.

- Темно на улице – промолвил он, робко потрогав Настю за локоть. – Можно я тебя провожу потихоньку до дома?

- Проводи – выдохнула та. – Только у нас собака злая, а цепь на неё надета китайская. «Чекист» кличка. Он намедни так лаял, так лаял, что бабы даже побоялись в магазин за хлебом по нашему проулку пройти. Это ему в тот день направление ветра не понравилось скорее всего. С самого востока, через речку, в сторону Туркменского кордона дуло. А на том востоке районная заготовительная контора.

- Ну с собакой мы договоримся – улыбнулся довольный Чурилкин.

Вот, значит, с тех самых пор и стал каждый вечер «Чекист» зреть у своего забора Клима вместе с хозяйкой. Всё замечала собака и запоминала накрепко, как вначале они разъединенные телесно приходили, как потом под ручку, как позднее чуть – чуть в облипочку даже. И уже через недели две, страшно подумать, поцеловались. Страстный соратник железного Феликса даже дар речи от такой неожиданности потерял. Только зарычал от безысходности. И скупая собачья слеза тихо – тихо капнула с его морды в пыльную траву. Самое страшное для него было в том, что  процедура  эта  стала  повторяться всё чаще и чаще. Ускоряясь в геометрической прогрессии. Но пёс геометрии в рамках средней школы на дух не знал и оттого сподобился потихоньку привыкать к неуставным отношениям. Уже более – менее спустя рукава начал относиться он к своим прямым обязанностям. Уже отворачивался. Но…когда в осеннюю пору, уже чуть подмораживало, явились они не запылились и по шатко - скрипучей приставной лестнице поднялись друг за другом на сеновал. Собака не человеческой своей душой всё – всё враз поняла. И стоило им скрыться в темени душистого сена, четырёхлапый не выдержал. Посмотрел на луну, подняв вверх голову, покачал боевым хвостом и тявкнул для начала. И только потом по близлежайшим окрестностям полилась такая собакоподобная матерщина, что в домах чуть не выключились телевизоры.

- «Чекист» замолчи! – шикнула на него сверху Настасья. – Зачем всем – то рассказывать?

- Уймись – добавил вслед Клим.

Лучше пере бдеть, чем не до бдеть понуро решила собака и рыча, чертыхаясь и почти членораздельно выговаривая человеческие слова пришла в состояние близкое к истеричному. Вот тогда наливает она кровью глаза, пятится к забору, что бы сократить угол возмущения. Косит глаз и видит вышедшую на крыльцо мать Насти. А что видит мать - Чурина Валентина Евлампиевна? А мать видит несоответствие поведения дочери к прививаемому воспитанию.

- И что ты теперь делаешь на сеновале? – строго выспросила она, даже не заикнувшись, у отпрыска. – Ночь – полночь на дворе и все скромные девушки, как одна, спят по домам в родных постельках.

- У меня тут сапожки осенние остались – не моргнув глазом ответила та. – Ты меня в чём – то подозреваешь? Повода нет.

- «Чекист» она одна там?

Собака, надо сказать, проявив недюжинную верность, кособоко отвернулась, будто не слыша вопроса. Мать, сделав вид, что почти поверила, повздыхала и ретировалась в темноту сеней. Клим, подавив трепыхающееся дыхание, присел на хрустнувшее сено. Настя улыбнулась.
Следующим утром была суббота. Праздношатающийся народ подвигал ноги кто куда. Да мало ли. Магазин, библиотека, другой магазин с импортными шмотками, аптечный пункт, просто так – променад. Клим Чурилкин по раннему морозцу сгонял на мотоцикле в город, где гудели паровозы и даже ходил трамвай по единственному маршруту. И теперь шёл чуть – чуть побаиваясь, прикрыв нижнюю часть тела огромным букетом, припасённым как раз в городе, в сторону дома Чуриных. Вместе с ним шёл празднично одетый друг его – Иван Макаронников. Тот  ещё до  конца не понимал цели, но было сказано идти и он в
такт шёл. Он, конечно, примерно знал задачу, где – то в глубине души даже не поощрял поступка (был друг и женился), но шёл, приминая под себя лёгкий лёд на лужах.
Постучали. А чего теперь не постучать раз пришли? Сонная собака не удивилась. Открыли не сразу. Штора изнутри на окошке пошевелилась два – три раза и успокоенная кем – то затихла. Тогда в действие была приведена дверь, которая вызывающе заскрипела и выпустила на свет Божий Валентину Евлампиевну.

- Куда молодцы путь – дороженьку держите? – внятно сказала она зачем – то в сторону. – Иль по той стороне улице пройти не удобно? А может вам угодно быть потрёпанными собакой? Ты, Клим, зачем ночью мою девку на сеновал водил?

Клим Янович Чурилкин густо покраснел. Оглянулся, выбирая достойный путь отступления, но там, на этом пути уже подёргивая холкой, встал готовый на всё верный пёс. Далеко, за оврагом вскрикнула не своим голосом кем – вспугнутая птица. За непокорным солнцем надрывался всеми турбинами дюралевый самолёт.

- Собственно я Вам купца привёл – взял тогда бразды правления в свои руки Макаронников. А что ему кроме собственных цепей в этой ситуации терять нечего. – Внутри же дома находится товар, который значит, ему и приглянулся, да будет Вам известно.

- Это кто купец, вот тот с цветами что ли? – не думала сдаваться будущая тёща, этого самого покупателя.

- Он самый, выноси мать товар, рассмотрим его на солнышке – не уступал и Иван.

- Прошу, значит руки этого самого…товара… что ли – заикнулся было Клим, но заметив выходившую на крылец Настю благоразумно продолжать не стал, краем глаза определив как набычился всем телом «Чекист».

Мы же знаем что влюблённый Овен не будет ходить вокруг да около и проявляя настойчивость от предмета обожания не отступится. Но и собственно Дева не желает причинять неприятностей избраннику. Это мы запоминаем как аксиому, которая лежит на поверхности и доказывать которую не надо. И ныне, и присно, и во веки веков.
Между тем за калиткой, позвякивая полным алюминиевым бидончиком, прошла бабка Лукерья. Для неё это привычное дело, так как с некоторой поры увлеклась она значит, благотворительностью. И по утреннему времечку, ближе к обеду, обходит дворы занемогших с самой рани. Там бойцу рюмку плеснёт, там две, но не более. Эти самые бойцы, по пьяному делу даже решили ей бюст около ейного дома поставить. Что бы значит поклоняться и гудевшим медным лбом бить земные поклоны и славить.

- Ребята, что вы клоунаду устроили? В дом заходите – лукаво и как – то по – домашнему засмеялась девушка.

И от этих самых слов поняла бабка Лукерья, что вскорости придётся ей в одно прекрасное время ох много мужиков поутру после свадьбы спасать. Тем паче дело – то откровенно к зиме. Зимой же, сами понимаете, не летом. Когда хоть в овраге усни, хоть в кустарнике. Бабка эти все лежбища распознала в частных беседах с особо отличившимися, запомнила и нанесла на скудную уже карту памяти.
Через месяц значит, ровно за ночь до бракосочетания, народ мужского сословия начал, не таясь подгребать ближе к этой самой ночи, к дому Клима, на мальчишник. Первым, как и полагается в местных краях явился, не запылился Иван Макаронников. Ему завтра день предстоял тяжёлый. Он же объявлен свидетелем. Хлопотливое дело. Одна радость – свидетельствовать со стороны невесты назначена Варвара Самотёсова. Красавица ещё та. Но строгая. Уж он и так, уж и эдак и с другого бока. Чушь. Завтра последний шанс. Чем чёрт не шутит?
Следом, ну минут через пять – семь, солидно и неподкупно прошагал Степан Трудовиков, в пыжиковой шапке же, оттого и солидно. Фамилия – то у него исконно Русская – Иванов. Но. В средней школе ведёт он габаритные уроки труда у ребятишек. Остальное додумывайте сами.
Через минуту, пританцовывая, засветился в лучах фонаря на высоченном столбе Санька Нестеров, собственной персоной. Под рукой у него нетерпеливо подрагивала гармошка.
Ещё следом, законно в ногу, сено – солома, сено – солома, присоединились к прибывшим ранее предпоследние четверо.
Последним пришёл Вован Петин.
Бабка Лукерья в это же самое время, в сиреневой тишине сарая разливала по двум бидонам лекарство на завтра.
На столе, внутри дома стояло: две трёхлитровые банки солёных огурцов, коробка шампанского, ящик «Посольской» и всякие там рюмки – вилки. Да, чуть не забыл, ещё примерно дюжина минералки. Стульев в новом доме было мало и оттого всё реально смахивало на фуршет.

- Во первых строках моего прощального тоста могу сообщить! – начал заглавно будущий свидетель, не показушно грустный и оттого сгорбившийся от немилых его душе мыслей. – Рок вынуждает завтра нашего общего друга, Клима Яновича Чурилкина, прервать свою честную и разнообразную жизнь, что бы её, уже прерванную, связать с особой женского пола. Вилы ещё никто не отменял.

Под этот тост выпили, похрустели огурцами, закурили. Тихая благодать взялась медленно  наплывать  на  присутствующих,  Мирно  околдовывать, рвать пелену усталости накопившейся за день в каждом из них.

- Во вторых строках этого званного вечера спешу прибавить, что особа эта
внедрилась в его жизнь не мудрствуя лукаво и тяжёлой поступью бронзового командора – вступил в дело Трудовиков. – И одному Богу теперь известно как она его вышколит.

- Она его дрессировать будет! – добавил Санька, поглаживая гармошку.

И пошлО. И пошлО. И поехало. Часам к двум ночи в тумане сигаретного дыма не было видно ни зги. У местного фикуса скрутились в трубочку некогда пышные листья. Залихватски и томно страдала в руках умелого музыканта гармонь, а пустая посуда соскладированная тут же мелко позвякивала в такт.

- Пошли прогуляемся – невменяемо провозгласил тогда Вован. – Ато так мы станем к утру бесформенны.

- Непременно прогуляемся! – воззвали другие.

Одеться времени много не надо. Кто и не пожелал сделать этого. Вывалились вон. На толчке в туалете в полной амуниции остался мирно посапывать и видеть сон под номером три Иван Макаронников. Ночь была бесформенно тёплая. Огромные холодновато – колючие звёзды мирно покачивались в высоком небе. Где – то потявкивала собака и игривый ветерок кучерявил волосы на головах наших героев.

- А кто – то хотя бы догадался взять с собой в дорогу запасы животворящей влаги? – под громкое икание явилось к кому – то минутное просветление.

- В магазин надо!

- Тогда держи левее – скомандовал Нестеров. – А где моя гармонь?

Проснулся Клим рано, в незнакомом месте, так – как никогда тут не бывал. Деревянный топчан, обшарпанные стены, под потолком пыльная лампочка. Напротив, сразу за барьером, что – то близоруко писал сержант – полицейский. Где – то далеко – далеко позванивал на пешеходов трамвай. Взлохмаченная голова не желая хоть чуточки шевелиться угрожающе потрескивала. Во рту пересохшем видимо ещё в прошлом веке маялся от безысходности огромный, но пока живой язык.

- Ну что молодожён, проснулся? – взглянул на него страж порядка. – Сейчас мы тебя острижём совсем наголо и можешь быть свободен. К бракосочетанию ещё успеешь. И не благодари, не благодари, так положено. Закон может быть плохим, но это закон. Беззаконие творишь  ты, со  своими  дружками. Ишь! Авто хотели угнать в своей деревне, к нам в райцентр за вином ехать. Но бдительные граждане сообщили. Будь спокоен. Жалко остальные разбежались. Ну ничего и их час настанет. Штраф не забудь заплатить. И на работу сообщим. А ты как думал?

- За одно нарушение должно быть и одно наказание – попробовал вставить слово Клим, но язык, готовый покинуть полость рта более этого не осилил. Мало того в нахохлившейся голове предательски щёлкнуло и зазвенели бирюзовые колокольчики.

На ступенях, возле двери районного отделения органов внутренних дел, откуда минут через сорок вышел на простор улицы Клим Чурилкин, стояла мудрая бабка Лукерья и страдальчески улыбалась. Был он лыс, как весеннее солнышко, похмелен до изнеможения и угрюм. Немилая его жизнь стараясь быть незамеченной со стороны прошмыгнула из двери следом. Куда теперь? Но бабка Лукерья поболтала в воздухе бидончиком и кивнула куда – то за угол. А там, за углом, стояли уже крепко принявшие на грудь эликсира Макаронников, Трудовиков, Нестеров и Петин. Особняком, чуть в сторонке находилась поставленная на землю гармошка. Когда, ещё минут через десять, неожиданно на злачное место налетело вороньё, настроение Клима заметно повысилось. На лице явно порозовевшем гулял румянец.

- Берём такси за рога, возвращаемся домой, мгновенно сдаём пустую посуду, отовариваемся и бегом на свадьбу, Настя ведь ещё ждёт – твёрдо и что самое загадочное внятно заговорил Иван. – Будем надеяться.

- Да она уже «Чекиста» отвязала и дала тому крови нюхнуть, так что не советую – пробасил Трудовиков. – Лучше это дело перенести до той поры как волосья отрастут.

- Нет, наше дело правое – рубанул Петин.

Бабка с Нестеровым промолчали.

- В какие края ехать? – остановилось рядом шабашное такси и бравый водитель испытывающе взглянул на стоявших. – Ну пятерых в штабель ещё возьму, бабку придётся в багажник. Там у меня постелено. Как говорится – всё для клиента.

- У меня, сынок, ещё тута дела не доделаны – встрепенулась та и помаленьку так засеменила в сторону рынка.

Ехали быстро, песни пели, прикалывались над таксистом. По сторонам дороги разбегались от машины в разные стороны кучерявые берёзки и чахлые кусточки осенней, уже жухлой травы. С самого востока приплывала на них не то
дождевая, не то снеговая туча.
Настя, увидев их через три часа, уже в ЗАГСе, выходить замуж сразу и наотрез отказалась. Попыталась даже в серьёз истерить, но недолго. Уговоры общественности, чувство долга, и просто любовь сделали своё дело. Сходила в женскую комнату, поправила сбившийся в сторону макияж, с подозрением осмотрела себя в зеркале. Видимо решила, что товарный вид соответствует всем критериям, даже чуточку улыбнулась. Гордо выгнула и без того выгнутую куда надо шейку. Пошла прислушавшись к цокоту каблуков. И тут порядок.
Жених не находил себе места. Стало стыдно, неуютно и маятно. Был бы он офицером и было бы у него именное оружие, вот тогда… Впрочем теперь об этом стоит умолчать и полностью сосредоточиться на последующих событиях. А события эти были стремительны как пуля в этом самом оружии.
Настя потрепала по лысой головушке скорого мужа, напустила на своё лицо загадку, вся внутренне подобралась.

- Ждааать! – почти выкрикнула она. – Варвара, за мной!

И выпорхнули обе – две. Будто не было.
Ждали долго. Может минут сорок пять, может час, а может пятьдесят три минуты. Никто не засекал времени. Изнывала без дела работница ЗАГСа, с тревогой поглядывала на часы. Она сама ещё не замужем и свидание у неё вечером. С такими клиентами можно и опоздать. Гости слонялись из угла в угол. Женщины уже посплетничали все новости, мужики смолили одна за другой сигареты. Один употреблял очень дымные папиросы, один курил трубку. Но все скопом поглядывали косо на поднос с шампанским.
Назревал кризис.
Но они всё – таки вернулись.
Первым их увидел Вован Петин трудолюбиво куривший в подворотне. Сначала ничего не понял и только приглядевшись до него дошло. Под фатой у невесты ничего не было. В смысле голова как подобает была, не было волос. Она (голова) точно была необыкновенно лысая, что твоя коленка у здоровенного такого страуса. Поблескивала под фатой отражающимися с потолка плафонами. Чаровала.

И когда загсовая работница спросила:

- Согласны ли Вы стать женой Чурилкина Клима Яновича?

Ответила честно, не улыбнувшись:

- Куда я теперь с такой причёской – то?

А весной когда, по – правде сказать, было ещё по настоящему прохладно, но уже солнечно, готовились к прилёту коричневые Майские жуки, родился в семье Чурилкиных настоящий, что ни на есть Телец. Упёртый, надо думать, как бычок.
Тоже лысый.
Но это дело наживное.
А потом тихо – мирно сыграли свадьбу и Иван Макаронников с Варварой Самотёсовой. Там у них тоже случилась история, но об этом, надо сказать, пока никто не знает.

Москва – Жирошкино. 2023г.