Вера Звягинцева. Переводы армянской поэзии

«Моя любовь к Армении похожа
На вечную любовь к своей земле.
Не разберу, которая дороже,
Не гаснет жар в нестынущей золе.
Равно я добрым жаром сердце грею,
Уж такова загадка бытия:
Не будь Россия родиной моею,
Армению не полюбила б я!»

Вера Звягинцева


I. О Вере Звягинцевой

Вера Клавдиевна Звягинцева (1894–1972) – поэтесса и переводчик, Заслуженный деятель культуры Армении.
Вера Звягинцева родилась в Москве 12 ноября 1894 года. Её детство прошло в селе Кунчерово Саратовской губернии (сейчас это Неверкинский район Пензенской области). Вера училась в гимназиях Пензы и Кузнецка.
В 1917 году Вера Звягинцева окончила курсы сценического искусства и стала профессиональной актрисой. В 1917—1922 годах она служила в театре Комедии, затем в театре Всеволода Мейерхольда, во Втором Советском передвижном театре, в театре РСФСР.
В 1922 году Вера Звягинцева покидает сцену и посвящает себя поэзии. В том же году выходит в свет её дебютный сборник стихов «На мосту». В 1926 году поэтесса вступает в товарищество под названием «Узел», в котором состояли Борис Пастернак, Павел Антокольский, Владимир Луговской, Михаил Зенкевич, Илья Сельвинский, София Парнок и другие поэты. В 1926 году издаётся её сборник «Московский ветер».
Поэтесса переводила произведения украинских, татарских, армянских, грузинских, белорусских, кабардинских, балкарских и других поэтов СССР. Обращалась она и к персидской поэзии. Публиковались также её переводы литовских поэтов.
Среди близких друзей Веры Звягинцевой были Максимилиан Волошин, Марина Цветаева, Арсений Тарковский, Павел Антокольский, Сергей Дурылин, а также ряд театральных деятелей [1].
Были частично опубликованы воспоминания Звягинцевой о Екатерине Рощиной-Инсаровой, Валерии Брюсове, Борисе Пастернаке и других.
В 1926 году Вера Звягинцева побывала в Коктебеле у М. Волошина, куда потом возвращалась многократно и после смерти поэта, дружила с его супругой Марией Степановной Заболоцкой.
После смерти мужа в 1949 году Вера Клавдиевна охотно занималась с молодыми поэтами. Евгений Евтушенко писал, что Звягинцева «была знаменита тем, что, будучи одинокой и обладая добрейшим сердцем, раздавала все свои гонорары взаймы молодым поэтам».
Книги произведений Веры Звягинцевой: «На мосту» (1922), «Московский ветер» (1926), «По русским дорогам» (1946), «Зимняя звезда» (1958),  «Саратовская земля» (1959), «Вечерний день» (1963),  «Моя Армения» (1964), «Исповедь» (1967) и другие.
Вера Звягинцева была похоронена в 1972 году на кладбище посёлка Переделкино.


II. Армения в жизни и творчестве Веры Звягинцевой

Многие годы Вера Звягинцева посвятила переводу поэзии народов СССР. Особенно много её переводов с армянского языка. Очарованная армянской поэзией, она переводила на русский язык произведения Ованеса Туманяна, Микаэла Налбандяна, Аветика Исаакяна, Гургена Маари, Егише Чаренца, Геворга Эмина, Сильвы Капутикян, Aмо Сагияна и других армянских поэтов.
Не зная армянского языка, поэтесса переводила стихотворения по подстрочнику, при этом ей удавалось с максимальной точностью передать оригинал.
Вера Звягинцева впервые посетила Армению в 1936 году. Поэтесса писала о своих первых впечатлениях: « ...дикая, ослепительная красота тогдашнего Севана, старинные храмы, маки, колючие растения, насквозь прозрачные, очень холодная вода озера… – всё это …сейчас мне представляется сказочным». Армения стала для поэтессы её второй родиной, она много раз бывала в Армении, изучала её историю, поэзию, культуру. Вера Звягинцева писала об Армении: «…полюбила сперва за трагическое прошлое, а затем за мужественное преодоление этого прошлого, за цветы, прорастающие сквозь камни... цветы науки, искусства, за силу жизнелюбия, за яркую музыкальность каждого армянина… люблю именно эту землю, эту горькую, трудную, древнюю землю...»
Первая встреча Веры Звягинцевой с Сильвой Капутикян произошла в 1939 году. Армянская поэтесса вспоминала как писательница из России полюбила её родину, её землю, её людей. С конца 1940-х годов для Капутикян стал родным дом Звягинцевой в Москве, и не только для нее, но и для других армянских поэтов, которых Звягинцева переводила. «У Звягинцевой мы чувствовали себя, как дома: давно стерлись национальные, возрастные и бытовые условности. Две маленькие комнатки, забитые книжными шкафами, с армянской литературой и сувенирами из Армении, глядящими на нас со стенных полок, с портретами Звягинцевой кисти Мартироса Сарьяна стали для нас родным домом, местом наших сходок. Веру Клавдиевну любили и уважали все поколения армянских писателей, начиная с Аветика Исаакяна».
В 1948 году был юбилей Хачатура Абовяна, и Веру Звягинцеву пригласили в Армению. В своих воспоминаниях Звягинцева писала: «...Меня пригласили и я была уже в «моей Армении». Как всегда, были и в Звартноце, который тогда произвел на меня магическое впечатление. Всё больше у меня накапливалось стихов об Армении, всё острее меня пронзали армянские песни, все неотрывней приковывал взгляд таинственный Арарат, все дороже становилась мастерская Сарьяна, где в 48-м году появился мой портрет...».
В своих воспоминаниях Геворг Эмин отмечал, что Вера Звягинцева была человеком "неустанного, бесконечного трудолюбия", могла не понравившуюся ей строку в стихотворении или переводе бесконечно менять, шлифовать, отделывать и иногда "сама терялась от обилия созданных ею вариантов".
Переводчик Лев Озеров вспоминал, как Вера Звягинцева советовала ему: «Вы не проходите мимо армянской поэзии... Она терпкая, горькая, сладостная, мудрая. В неё много вошло человеческой теплоты, обездоленности, надежды».
Вера Клавдиевна написала об Армении книгу «Моя Армения», в которой она раскрыла свои чувства к этой древней стране [2].


III. Отдельные переводы армянской поэзии


Аветик Исаакян [3]


* * *
Враждует с человеком человек,
Друг против друга точит меч весь век.

Я опускаю меч звенящий мой,
Я не вступлю в несправедливый бой.

Я хлеб у бедняка не отниму,
Заботы не прибавлю никому.

Я опускаю меч звенящий мой,
Я за себя вступать не стану в бой.

1905


Первые слёзы

Целует солнце землю весной,
Весь мир в изумрудный наряд одет,
Синие очи фиалки лесной
С улыбкою детской глядят на свет.

Подул ветерок и ей на ушко
Пошептал о чём-то — и улетел.
Цветной мотылек упорхнул легко —
Остаться с нею не захотел.

Фиалка по ним вздохнула, склонясь,
Но след их пропал — зови не зови…
Скатились с доверчивых синих глаз
Первые слёзы первой любви.

1919


Новогоднее утро

Едва в новогодний день
Проснулся я в ранний час —
Заветные вспомнил дни,
Припомнил, родные, вас.

Услышал мельничный шум,
Увидел наш сельский дом…
О, запах хлеба в печи,
Как сладок он, как знаком!

Отец вернулся домой,
Подарки семье привёз,
Сестренке моей и мне
Обновок цветных привёз.

И, за руки взяв отца
И радостно лепеча,
Вприпрыжку мы шли гулять
Туда, где пел Арпачай.

Ах, вспомнил я грустный день —
Печальней мне не знавать —
Я в край чужой уезжал,
Навек покидая мать.

Прижавши меня к груди,
Рыдала она в тоске.
О, сердца щемящий плач,
Слеза на моей щеке!..

Понуро шагал мой конь,
Раздумью всадника в лад.
Далёко меня он вёз
От милых душе услад.

Вот мельницы сладкий шум,
Всё тише… за шагом шаг…
А матери скорбный плач
Звенит и звенит в ушах.

Увы, в новогодний день,
Очнувшись от забытья,
Я вспомнил, родные, вас,
И тихо заплакал я.

1 января 1940


Ованес Туманян [4]

Конец зла

Стояла гора.
Как время, стара.
Росло деревцо,
И трое птенцов
Гнездились в дупле,
В уюте, в тепле.
Кукушка пела на суку:
«Ку-ку, кукушечки, ку-ку.
Растите вы!
Летите вы!»
Так пела мать, и дни неслись.
И вдруг приходит страшный Лис:
«Хозяин здесь — я, Гора тут моя.
Моё и дупло,
Гнездо и тепло.
И кто мог посметь
Моим завладеть?
Кукушка, глупая, скорей
Скажи мне, сколько там детей?» —
«Их трое, сударь Лис, втроём
Птенцы сидят в гнезде своём». —
«Ах, значит, нет в тебе стыда!
Дай в слуги мне скорей сюда
Хоть одного! Напрасен спор.
Не то пойду возьму топор
И ствол срублю,
И всех сгублю!»
— «Ой, не руби,
Ой, не губи!
Птенца отдам.
Но только нам
Оставь наш дом:
Дупло с гнездом»,—
просила мать-кукушка и сбросила вниз одного из птенцов.
Лис — хвать, взял и ушёл.
«Ку-ку! Ай-ай!
Дитя, прощай!
Где — на горе
Или в норе,
Там, где кусты,
Погибло ты?
Дитя, прощай!
Ку-ку… Ай-ай!» —
плакала мать-кукушка, но вот Лис вернулся.
«Хозяин здесь — я,
Гора тут моя.
А в дереве том
Дупло есть с гнездом.
И кто мог посметь
Моим завладеть?!
Кукушка, глупая, скорей
Скажи мне, сколько там детей?»
— «Их двое, сударь Лис, вдвоём
Птенцы сидят в гнезде своём».
— «Ах ты, разбойница, ах, ах!
И так от них рябит в глазах;
Гляди, всю местность, все кусты
Кукушками заселишь ты!
Брось одного! Напрасен спор.
Не то пойду возьму топор,
И ствол срублю,
И всех сгублю». —
«Ой, не руби,
Ой, не губи!
Бери птенца,
Но до конца
Не разоряй,
Не убивай,
И жить нам дай!» —
просила кукушка-мать и сбросила вниз второго птенца.
Лис — хвать и ушёл.
«Ай-ай, ку-ку!
Сиди — тоскуй.
Глупа была —
Сюда пришла,
В недобрый час
Вскормила вас.
И Лис пришёл,
Птенцов увёл.
Куда, ку-ку!
Девать тоску?» —
плакала мать-кукушка.
В это время — кра-кра-кра! — пролетала по тем местам ворона.
Услышала плач кукушки.
«Ой, как ты плачешь! Кра-кра-кра!
О чем ты плачешь так, сестра?»
— «Кума, послушай, подивись.
Пришел жестокий сударь Лис,
Наговорил мне страшных слов,
Унёс и съел моих птенцов».
— «Ну, горе мне, как ты глупа,
Кукушка, или ты слепа!
Ведь этот Лис бесстыдно врёт,
Коль гору он своей зовёт.
И кем ему здесь всё дано?
Гора для всех стоит равно.
И кто позволит, чтобы он
Установил здесь свой закон?
Всем угрожает топором
И разгоняет всех кругом.
Вчера — птенца, сегодня двух
Он съел. А ты лишь плачешь, друг…
Откуда взять ему топор?
Ну вот, не бойся с этих пор
И, если он придёт опять,
Скорей спеши его прогнать»,—
так сказала ворона и улетела.
Вот опять пришёл Лис.
«Хозяин здесь — я, Гора здесь моя…»
Едва успел промолвить он, — кукушка высунула голову из гнезда:
«Не верю я тебе теперь,
Проклятый, ненасытный зверь!
И кем тебе гора дана?
Для всех равно стоит она.
Зачем так врал ты мне, злодей?
Я лжи поверила твоей,
Я отдала тебе птенцов.
С меня довольно лживых слов!
И сколько ты теперь ни злись,
Меня не испугаешь, Лис.
И про топор ты мне солгал….»
— «А кто сказал?»
— «Ворона… Кто ж?»
— «Отмщу за ложь!»
Сердитый Лис убрался восвояси.
В поле он прикинулся мертвым, а ворона подумала,
что Лис подох, прилетела, чтобы выклевать ему глаза.
Лис — хвать и поймал её.
— «Кра-кра! Ой-ой!
Ой, сударь мой..»
— «Так, ябедница злая, так!..
Ты наплела кукушке врак,
Что нет у Лиса топора.
Ну, кончилась твоя пора!» —
— «Ой, сударь, ой,
Перед тобой
Грешна, грешна! Винюсь во всем.
Терзай меня, глотай живьем.
Карай как хочешь, но сперва
Услышь последние слова:
На той вон горке, против нас,
Я клад зарыла про запас;
Хоть все насесты обойдёшь,
Нигде такого не найдёшь.
Обидно зря ему пропасть, —
Ведь ты бы мог покушать всласть.
Пойдем, достанем этот клад
Из-под земли. Сам будешь рад.
А если я тебе совру, —
Что ж, я в зубах твоих умру!»
«Пойдём, — сказал Лис. —
Будет клад — хорошо, не будет — я тебя съем».
Пошли.
Пролетая, ворона заметила лежащую в кустах собаку крестьянина.
Вела-вела она Лиса и прямёхонько привела к этим кустам.
«Вот, — сказала, — в этих кустах мой клад».
Лис с жадностью бросился в кусты.
Собака вскочила, схватила Лиса за горло и подмяла.
Лис, задыхаясь, захрипел:
«Ах, с давних пор
Я был хитёр!
И вдруг, дурак,
Попал впросак.
Будь проклята Ворона та!..»
— «Да, сударь Лис, ты злой хитрец,
Но должен быть и злу конец,
Таков закон. Судьба мудра.
Кра-кра… Кра-кра!..» —
ответила ворона и улетела.

1908


Геворг Эмин [5]

Они хотят убить наш день грядущий

Они хотят убить наш день грядущий
И подчинить своей жестокой цели,
Сжечь всё, чем жив наш дух, от века сущий,
Они б и солнце потушить хотели.

Они хотят в своей безумной спеси,
Чтоб край мой не был вольным и крылатым.
Земля моя! Я прерываю песни:
Отныне становлюсь твоим солдатом.

июль 1941


Гурген Борян [6]

Звёзды
(И. Сельвинскому)

Ночью январскою в стынущей мгле
Резало воздух дыханьем морозным.
Плыл наш корабль к разъярённой земле,
Море шумело и пенилось грозно.

С недругом гневный ведя разговор,
На берегу грохотали снаряды,
К небу безбрежному поднял я взор
Под несмолкаемый гул канонады.

Сердце мое защемило тоской:
Небо сверкало — всё в блещущих звёздах.
Как чаровал этот дальний покой,
Буйство сердец усмирял этот воздух.

Много припомнил я звёздных ночей,
Но никогда ещё так не сияла
Звёздная россыпь мильоном лучей,
Столько их на небе и не бывало!

Мне показалось: в бессонной тоске
Чьи-то глаза меня в путь провожали,
Будто родные мои вдалеке
Сына на подвиг благословляли,

Будто меня окружали друзья,
В жажде победы исполнены силы…
И посмотрел на товарищей я:
Молча глядели они на светила.

О, эти звёзды на тверди ночной
Были глазами отчизны любимой,
В час испытания ею одной
Были обласканы мы и хранимы.

1942


Сильва Капутикян [7]


ПО НАРОДНЫМ МОТИВАМ

2
Зелёные дороги, неровные, неверные,
Всех вяжут ваши путы, любовные, неверные,
Лишь я на бездорожье грущу одна, без милого,
Видать, судьбой пути мне дарованы неверные.
Мой милый за горами, за их грядой печалится,
Ах, добрые дороги, во мгле седой печалится…
Ко мне его ведите, цветы кидая под ноги.
Не рано ли, дороги, мне, молодой, печалиться?

1940


7
На краю скалы крутой
Мак трепещет. Это ты.
Лишь любуюсь красотой
Высоко растут цветы.
Вниз, в ущелье, я гляжу:
Родничок там. Это ты.
Не напившись, ухожу
С одинокой высоты.
Прячет моря глубина
Редкий жемчуг. Это ты.
Не достать его со дна,
Из холодной немоты.
Вечно близок и далёк
Арарат наш. Это ты.
Твой снежок меня обжёг
Недоступностью мечты…

1945


* * *
Ты в сердце моём, в дыханье моём,
В печали моей, в ликованье моём.
Горишь в моей песне, как пламя, ты,
Гляжу на других — пред глазами ты.
В чей дом ни войду я — там ты гостишь.
Ты — воздух, и свет, и ветер, и тишь.
Куда же, куда бежать от тебя!..

1945


* * *
Когда ты меня провожаешь домой,
Дорога пыльная наша
Мне кажется устланной тканью цветной,
Весеннего луга краше.

Длинны расстоянья на шаре земном,
Дорог бесконечных много...
Зачем же, зачем же так близок мой дом
И так коротка дорога?..

1946


* * *
Наверное, меня поймет лишь мать:
У материнских душ один язык.
Ступая тихо, чтоб не расплескать,
Стакан воды принес мне Араик.

Благословен труд материнский мой!
Всю жажду долгих лет в короткий миг
Я утолила этою водой,
Которую принес мне Араик…

1946


* * *
Я столько раз твоё письмо читала,
Почти что заучила наизусть.
Сегодня ж перечесть его сначала
Мне захотелось, чтоб развеять грусть.

Ищу в тетрадях, в записях летучих...
Его я в книгах Фучика нашла.
Я улыбнулась... Улыбнулся Фучик,
Улыбка на портрете так светла.

В его глазах светящихся любовью
Я вижу радость, словно зов: «живи!»
Он рад, что в книге, писанной им кровью,
Лежит письмо любви...


В севанских горах

Купаясь в струях света, одиноко
Стояла я в тиши Севанских круч.
Стояла я высоко, так высоко,
Что плеч моих орёл крылом касался,
А ноги обвивало дымом туч.
Каким огромным, гордым мир казался!..

Но вдруг, забыв о вековом просторе,
Я посмотрела вниз, ища жилья,
Ища тропинки на кремнистом взгорье.
По человеку стосковалась я!..

1948


* * *
Снег падает. Пушистый, невесомый.
О чём, о ком я вспомнила — не знаю.
Чей шёпот мне почудился знакомый,
Чей взгляд мелькнул сквозь хлопьев снежных стаю…
Ни говорить, ни думать нет охоты,
Да и не нужно. Снег кружит, летает…
И мысли, словно хлопья в миг полёта, —
Едва захочешь их поймать — растают…


Русскому другу

Мне попросту хочется снова сегодня
С тобою, сестра моя, поговорить.
Как быть, чтоб слова зазвучали свободней,
Чтоб с праздником их не посмели сравнить?!
В Звартноце мы встретились… Что-то большое
Светилось во влажных глазах, в глубине.
Ты — тоненькая — мне казалась свечою,
Сгорающей на своём же огне.
И мы подружились. И стала ты другом
Заветной, как памятка, древней страны,
Коснулась ты с благоговейным испугом
Души её, словно письмён старины.
И ты увидала, как в глуби колодца,
Бездонное горе — наш давний удел,
И то, как, поднявшись из праха Звартноца,
Орёл на колонны из туфа взлетел.
Как я, ты гордишься красой наших песен,
Без скидки осудишь любой наш порок,
И не покровителем — другом без спеси
Ты переступила наш новый порог.
Сестрой ты бываешь мне в грусти и горе,
Защитником-братом в опасности час,
Когда ошибаюсь, взволнованно споря,
Меня исправляешь, любя, горячась.

1957-1959


Ованес Шираз [8]

Мать

Маленькая, кроткая моя.
Просто — мать, каких не счесть на свете.
Не сравню родную с солнцем я, —
Тихим огоньком она мне светит.

Но когда внезапно на лету
Горе тучей солнце заслоняет —
Наступающую темноту
Огонёк чуть видный разгоняет.

Маленькая, кроткая моя.
Просто — мать, каких не счесть на свете,
С горстку солнца вся-то жизнь твоя,
А душе и днём и ночью светит.

1948


Егише Чаренц [9]

Моей музе

Вот снова, Муза, ты со мной,
Соратник, друг мой неизменный.
Я слушаю тебя с тоской
И радостью одновременно.

Как задушевна, как проста
Теперь беседа наша стала,
Как удивительно чиста
Печаль, что в песне зазвучала.

Ты знаешь, я люблю ее,
Печаль, похожую на радость,
Не ноет сердце от нее, —
В ней возвышающая сладость.

Так путник с высоты глядит
На пройденные им просторы.
Он утомлен, но мирен вид,
И слезы не туманят взора.

Как много он успел пройти, —
Когда же полднем утро стало?
Он отирает пот в пути,
Но даль туманом не застлало.

Нам далеко идти…
Но пусть, Соратник мой, товарищ верный,
Прозрачной будет наша грусть,
Любовь — безбрежной и безмерной!

1929


********************************


На почти лишённом эффектных надгробных памятников переделкинском кладбище  можно увидеть мемориальную плиту, изготовленную из армянского туфа. Плита напоминает хачкар – надгробный памятник, который ставят в Армении. Такой памятник установлен на могиле Веры Звягинцевой.
Идея сделать хачкар была отвергнута сразу же из-за недопустимости изображения креста на могиле советского поэта, в итоге была изготовлена стилизация под хакчар. На могиле В.К. Звягинцевой в 1975 году был установлен памятник работы известного армянского скульптора  Самвела Казаряна. Молодого скульптора нашёл профессор Левон Мкртчян и вовлёк в проект изготовления памятника.
 

Источники

1. Душа, открытая людям. Воспоминания, статьи, очерки о Вере Звягинцевой: составление Е.К. Дейч. – Ереван: Советакан грох, 1981.
2. Вера Звягинцева. Моя Армения: Составление, предисловие Левона Мкртчяна. – Ереван: Армгосиздат, 1964.
3. Аветик Исаакян Я уподобил сердце небу: Стихи, поэмы, легенды и баллады. – Ереван: Советакан грох, 1988.
4. Ованес Туманян Избранное. Под редакцией С. Шервинского. – М., 1945.
5. Великая Отечественная. Стихотворения и поэмы в двух томах. Том 2. М.: Художественная литература, 1970, С.489.
6. Гурген Борян Родная земля. Стихотворения. Пер. с арм. – М., 1975.
7. С. Капутикян Избранные произведения в 2-х томах, том 1 Поэзия и проза. Пер. с арм. – М.: Художественная литература, 1989.
8. Шираз Ованес Стихотворения и поэмы. Перевод с армянского. – М.: Художественная литература, 1956.
9. Егише Чаренц  Стихи. – М.: Художественная литература, 1987.