12. Роман. Толтек Аэромир. Портсобэ

ТОЛТЕК. АЭРОМИР.
ОДА ДВЕНАДЦАТАЯ.
«ПОРТСОБЭ»

12-1.

Отель со странным, ничего не обозначающим названием, — «ПОРТСОБЭ» — подчёркнуто фешенебельный, весь золотой внутри, служил ему любимым местом уединения.

Василий облюбовал здесь королевский люкс на верхнем этаже с широкой круговой террасой — дворцовый павильон на кровле.

Василий здесь не потому, что любит роскошь, а из-за приближенности к сверкающему небу!

К мерцающим золотым чертогам неравнодушен он стал с тех пор, как сблизился с Ней — с Небесной Девой.

Дочь короля Эритов не помнила в нём змееногого луана. Тот эпизод остался в глубинах памяти её тела — меж чресел.

Образ Василия нынешний с тем не совместился, запрятанный глубоко в низинах подсознания её так, что голова на горделиво-длинной шее, не смела иметь доступ к давно забытым файлам памяти телесной….

12-2.

О чём помнит матка высокоорганизованной царицы не может быть доступно приёмнику суетливых мыслей! Мозг — не всё!

Там — снизу живота её царит чертог, хранящий в себе цельность и истоки…

Она несёт гармонию изначальной силы всегда в себе. Но не владеет ключом!

Логин, под куполом сосуда внутреннего помещённый, быть должен совмещён с паролем, извне! Лишь миг слияния отпирает памяти яйцо, сокрытое в чертогах чрева.

Таинственный мир другого измерения в айане кристаллизован. Отомкнута память может быть лишь ключом, хранимым в теле её безобразной но необходимой половины. Муж — вот ему имя!

И без него — нет цельности в её прозрачной сути.

Только у аэритов крылатые самки — айаны так ярко светятся. Подобные экранам мониторов, они притягательны и зовущи, а, дополняющие их мужесущности — рураны, — тусклы и в сравнении с ними, и небом. Мужи, скорее, мглаподобны и темны! Но, — нет! Василий — оборотень в мире аэритов — не был таковым. В нём творческая суть играла.

Айаны хрупкие — словно кристаллы. В потоках мерцающих корпускулярных цифр их животов хранится общая память обо всём, но им не ведома она без строгости системной, — ни полноты, ни ясности в них нет!

И лишь только водружённые на тёмный шлейф рурана они — айаны — в миг структурируются в текучие системы биокристаллов. Открытые ключом, пронизанные связями их внутренние сути, вдруг, образуют, доступные для собственного разума смысловые монограммы!

И кто их — айан — поймёт?! Они — их смыслы — всегда разнятся. Из хаоса самобытия, соитием структурированные в систему, составленную из одних и тех же, казалось бы, постоянных по набору компонентов они по-новому видят мир!

А стоит заменить рурана, и изменяются взаимосвязи сутей, выстраиваются новые цепочки смыслов.

Да, разве может такое быть? — Вы спросите!
В том логика и абсурд природы — кристаллы из жидкостей произрастают!

Каков запрос, таков и ответ!

Каков в айану корень помещён, таков и будет сок, текущий по телесным разветвлениям!

Магические сути различных соответствий: инь - ян, ночь - день, огонь - вода рождают множество неизведанных откровений! В том творчество Небес и Жизни и всех их осознавших ся творений.

…Однако, наш Василий остался не распознанным Царевной. И в этом его собственная тайна…

12-3.

Средь золота узорных стен, за ритмом женственных каннелированных столбонад, вверх утончённых, увенчанных завитками ионических грудеподобных капителей, танцующих рядами под струнные аккомпанементы изящных профилей лепнофигурных, озвученных торопливым бегом сухариков-молоточков, меж чинными, ритмичными ударами триглифов, под мелодийную ткань картин-метоп, с акцентами аккордов капуст-акантов, реверберирующих в раструбах кессонов под вылетами подсвеченных карнизов.

Здесь, под безмолвное звучание классических симфоний, и в созерцании хороводов любовных выпуклотелых кариатид и атлантов мускулистых…

Здесь, в осенении под дугами венков, среди узоров и гирлянд, на плоскостях и выпуклостях, блистающих рефлексами золотых инверсий, Василию по-особому видится Мир.

В кружениях золотого антуража, спокоен и восхищён, во глубь себя весь обращённый, он замышляет и вылепливает мыслью иное, — именно своё искусство.

В сознания зазеркальях Василий перемещает, ворочает кубы магических пропорций.

Он представляет себе всё таким же, — в золоте, — но вне классической системы ритмов…

Он наблюдает, будто формы одна из другой перерастают и громоздятся, и вздымаются, и выпирают …

Он в восхищении сдерживает ся, чтобы не схватиться тотчас же за стилус…

Нет! Рисовать нельзя! Ещё не время!
Нет! Надо подпустить поближе. Все рассмотреть детали.
Нет! Надлежит дождаться, покуда неоформленное громадьё фигур, плоскостей и линий собьётся в правильный контент концептуальный и ясности откровением озарит сознание.

И только проявившийся до предельной чёткости приём, сам структурируется в будущее формоочертание. Пространство станет пропорционально верным.

Вот обозначен образный ряд и настоялся. Василий проверяет совпадает ли звучание увиденной им формы с внутренним чувством.

Сейчас, сейчас, ещё немного, и беспорядочность громодья оформит свою внутреннюю сущность.

И, тотчас же, тогда он ухватит образ, и мысленно дожмёт до идеала.

И станет вещь!

Её он и зарисует!

Пока Творец во внешней неподвижности пребывает и пристально вглядывается в сна глубины. Картины одна сменяет другую. Он ждёт усталости вариативного мышления. Отпустит ли его процесс немедля или продлится денно и нощно — не важно. Василий боготворит часы заваривания зелья красоты. Крупицы новизны бесценны, и потому он предан ритуалу безраздельно. Пока не утихнут волны образных флюидов, он будет пристально вглядываться в сон!

Бескрайние вереницы миражей в его мозгу.... Разум не терпит управления извне. Лишь надлежит нам неотступно транслировать один единственный запрос Вселенной! Глаза его ищут правильный ответ повсюду, — в каждой точке, и линии, и форме, и завитке, — во всём, что возникает перед взором, ум увидит пищу — намёк, знак Мира. А интуиция откроет направление, видя вехи.

И он найдёт!
 
Услада образных перемен, непрестанно, бубенчиками томными отдаётся в теле. В загадочности инверсивного блеска золотого, — здесь — на недосягаемой вышине пентхауса отеля со странным призрачным названием «ПОРТСОБЭ».

Престанище себя!
В звучании классики — запретная трепещет тема заоблачных Райских Кущ! Недостижимые поляны абстракций, воплощены наяву классическим языком, доступным каждому ….

Задумайтесь, ведь, кажется, каждый зодчий себя испытывал хоть раз классицизмом. То — изначальный, азбучный язык в Архитектуре. Но, ведомо, опять же, что не всякий способен проникнуть в пропорционирование и изыски стиля так же, как создатели исходного языка. Греки и римляне… Но он — Василий Силин — смог обуздать истоки! Он — понимает так Классику, как сам маэстро Палладио* или кавалер Кваренги*, мастер Жильярди* или мэтр Жолтовский*. Он в ней свободен! И волен распоряжаться вольно!
 
А ответвления?! Как они прекрасны! Когда в барочном чувственном экстазе музицирует формой Растрелли Бартоломео, достигнув в фасадных ракурсах перспективных, живой эротики телесной, тайной дрожи в мифологемной пластике колоннад дворцовых!

Живые шевеления форм, изогнутость энтазисов пленяют, словно лишь для тебя одного, едва заметный, игривый жест бедром творят опоры стиля, — и вот — парад наяд танцует обнажённых в эскорте сказочном многоликих, потусторонних монстров, осклабленных картушами капустно-акантовых рож!

А золото что ж?! — Всегда блеск золотой привносит в классический язык таинственность зазеркалья. Поверхности ордерных конструкторов в золотой трактовке — бездонны в своих полутенях и отсветах, и рефлексах, в глубинных перспективах геометрий и выпуклостях изогнутых эроформ.

Ах, как же хочется в своих ладонях стиснуть кариатидных грудЕй выпуклую маяту!

И кажется всегда, что остаётся на пальцах трепетность пыльцы златой с дрожащих крыл-грудей игривых нимф классичных, когда ожившие и вздрогнувшие выпуклой розовостью, в ваятеля ладонях они алеют и рдеются бусинами ротиков-сосцов, застигнутой в объятиях любовной неги, юной нимфы!

Как счастлив Пигмалион*, соучаствуя в трепете, вот только что вылепленной и ожившей Доротеи, держа её грудей благословенных в углубиях горстей своих горячих.

О! Самость земного прикосновения к чуду!

О, плотская любовь! Ты — суть формолюбие! Ты — есть Ваяние и Архитектура!

Из мира грёз в материю преобразуются стены! Чрез любовь — во плоть!
 
12-4.

Василий оглядывал обводы горизонта с надеждою увидеть отблески зеркальных граней крыльев.

Но в небе ночнеющем лишь золотые перемигивались звёзды многоглазо и россыпи их плавились, и как ртуть перетекали, заполняя невидимые мысленные углубления в пустотах кристалла черноты ночного неба. Вот золоте проявляются абрисы строгих анфилад, карнизов и фронтонов, и аттиков, увенчанных скульптурой.

Выпуклоформые прообразы греческих богинь, мерцают женственными гладями изгибов, тотчас в тенеты золотые таинственных инверсий погружаясь, лишь стоит только точку зрения передвинуть.

И чудятся Василию вновь мёбиусообразные булыги небесных мыслеобразов, — из капле-пиксел собравшиеся формы, похожие на выращенные из зёрен граната золотого диковинные фрукты...

Вот продолговатые глазообразные веретёна натянуты вдоль горизонта и остриями длинными — от сих и до сих, спешат продвинуться одна быстрей другой, похожие на длинноклювых птиц — колибри …

Золотой парад парящих, переменяющихся силуэтов…
То — словно задника сцены антураж и предтеча действа!

Вот, вот! Наконец, блеснула долгожданная грань!

Потом, — ещё и ещё!

О! Неспроста он здесь её сегодня ждал!

Снизошла в расплавленном золоте звёзд Принцесса Неба!

Здесь, в роскоши блистающего отеля «ПОРТСОБЭ», она в одной из выпуклогрудых статуй воплотилась!

О материализация мысленного Рая — ты прекрасна!

***

Коллеги читатели!
Коллеги писатели!

Провожу социологический опрос.

Понимая, что на написание рецензий часто нет сил, я создал шаблоны.

Копируйте эти оценочные фразы и вставляйте их вместо текста рецензии.

Можно ничего не выдумывать сверх того, если не хочется.

Однако, ваш отклик придаст живость происходящему.

1.1 Прочитал. Понравилось. Интересно.

1.2 Прочитал с трудом. Сложно.

1.3 Прочитал. Плохо.

2.1 Не смог дочитать. Занятно.
Но сейчас нет времени и сил. Потом, потом.

2.2 Не смог дочитать. Не зацепило.

2.3 Не смог дочитать. Бессмысленно.

Спасибо за внимание!