Буйный

   - Он буйный! – Надо назначить ему усыпительные уколы! – почти прокричала куда-то в пространство старшая санитарка, когда я просто спросил:

   -Почему вы не выпускаете меня на улицу погулять?

   Это было в психоневрологическом интернате, куда меня отправили потому, что я «заторможенный» - все делаю медленно и обстоятельно, спрашивая, как мне лучше выполнить то, что поручили...

  Флегматик я просто. И почти всегда размышляю, пытаясь каждое доверенное мне дело и шире – все происходящее с каждой, если хотите, грани или стороны рассмотреть...

  Так вам будет понятней!



   В детском доме нас каждые выходные возили на разные мероприятия: в театры, музеи, цирки, выставки...

   Было интересно!

   И никто нашу свободу передвижения почти ничем не стеснял!

   Можно было и вечером, и после уроков, отпросившись только у воспитателя, сходить за небольшими покупками за личные, положенные каждому деньги, в расположенный рядом большой магазин.

   А в этом, психоневрологическом...

   На отделении, где я находился, были только одни тяжелые больные, многие лежачие, после инсульта; и почти никто из проживающих там даже не говорил!

   
   И меня постоянно использовали для перестилания постелей болящим.

  - Зачем вам этот мающийся умственно отсталый тормоз? – спросили Христину Никифоровну, пришедшую меня из этого интерната насовсем к себе домой забирать.

  - Намучаетесь только с таким заторможенным. – И больше ничего!

  Его и в город-то нечего выпускать... неполноценные это же создания, существа... так, наверное, какие-то просто отбросы...

   Покормили немного чем-то и по территории каких-нибудь полчаса за ручку с ним походили... а чтобы не буянил он, чтобы чего, не дай Бог, ничего плохого не вышло, чтобы он, когда никто его о этом не просит, не "вякал", не возникал, мы ему назначим специальные психотропные вещества: уколы и таблетки... язык у него тогда будет ворочался еле-еле... совсем...

  Или лучше и вовсе не навещайте его, а положенную ему пенсию мы будем делить между собой... Если хотите, вы тоже будете в доле...

   Нечего жалеть просто так, без толку, - это только себе дороже!..

  Этих буйных, опасных для общества:  ошибок природы, умственно отсталых, - в нашем интернате, так и зарубите это себе на носу, никаких здоровых нет, у всех подтвержденный диагноз!

  Внимательно читайте, в его истории черным по белому ясно написано, хотя и не было на нашей памяти у него пока что еще никаких припадков, что он, еще ко всему прочему, и припадочный... эпилептик...




   Христина Никифоровна впервые увидела меня в детско-подростковом лагере.

   Я тогда был там в прекрасно сидящем на мне новеньком, "с иголки" костюме: идеально отутюженных серого цвета подтянутых брюках, жилетке и даже хрустящим еще при каждом резком движении, пахнущим текстильной фабричной краской модном совсем пиджаке. Белой рубашке.

   А дополнял всю эту привлекательную картину черный галстук бабочка и до блеска начищенные щегольские ботинки!

  - Настоящий ты музыкант. Только скрипки не хватает! – всплеснула она руками.

   - Кто же так вас здесь одевает?

   Впервые вижу детдомовцев, сирот. - и  не в растянутых спортивных штанах, а одетых, так, как птенчики из хорошей, самой настоящей интеллигентной семьи...

   Подающий большие надежды денди!

   - Это Иван Куликовский! Он подбирает всем желающим очень достойный, нарядный  костюм!

   Не портой он,а занимается давно уже очень удачно - вся стена в грамотах возле его спального места - балетом, а много разнообразной, очень хорошей одежды передают ему всевозможные многочисленные, имеющиеся у него... спонсоры!

   «Вы должны для будущей самостоятельной жизни, чтобы добиться в ней всяческого настоящего успеха, чтобы вас в ней заметили, - уметь одеваться изысканно и со вкусом, как самые настоящие богатые английские джентльмены!

  Не спорьте со мной! Я лучше знаю!

  Потому что общаюсь с большими людьми, двигающими меня!.. Только так!!!




   Спокойный очень я. Пытаюсь осмыслить все в мире происходящее, из-за этого, по этой самой причине очень долго всегда размышляю!

   Работаю охранником в большом детском садике уже второй год.

   - Он умеет убеждать! Интеллигентный такой, всегда вежливый!

   Скажи ему, пусть этим, распивающим спиртные напитки на детской площадке алкашам доходчиво объяснит, что детское учреждение – не место для пьянок! – заведующая отделения старшей воспитательнице говорит.

   - Пусть идет. Это как раз входит в круг его непосредственных обязанностей...

   Но добрый слишком он. Боюсь, как бы его невзначай негодяи эти пьяные не побили!

   - Ничего, ничего! Крупного телосложения и высокий он… - Поэтому, думаю, справится!


  Не знают они, а я это никогда и не афиширую, потому что, ко всему прочему, еще и неприятно мне даже это и вспоминать, но были в жизни моей, действительно, два случая, когда я был, наверное, совсем, по-настоящему буйный!

  Один из них произошел, когда я поздно вечером идущую с тяжелыми сумками с поезда Христину Никифоровну, благодетельницу свою как-то раз встречал.

  Тогда сзади за нами увязались, наверное, какие-то бандиты: идущие почти уже совсем по пятам, нагоняющие нас пять человек.

   - Давай эту бабульку с идущим рядом лохом... по-бырому враз гробанем! Пускай отдаст (нецензурная брань) хотя бы свой, наверное, полненький  у нее кошелек...

   И слышу после этого какой-то их отвратительный хохот...

   «Это мой единственный... самый дорогой для меня сейчас человек... Бандиты... Какие-то... бандиты...»  - заполнил все пространство моего головного мозга какой-то жгучий, попаляющий все остальные чувства огонь...

   И дальше, схватив какую-то первую попавшуюся лежащую на обочине доску, я видя все происходящее как бы со стороны, с сокрушающей силой лупил ей ближайшего из них почем попадя, а потом остаток разлетевшейся в щепки уже доски с размаху вонзив ему прямо в живот!

   И видя, как он, согнувшись в три погибели и держась одной дрожащей дрожью паралитика рукой за залитую кровавыми пятнами голову, как побитая собака, воя и скуля уже прочь от меня отползал.

   - Не убегайте! Подождите! – свистел, а как-то даже не вопил он уже драпавшим со всех ног остальным.


   И в нашем детском доме, когда в него перевели из недавно расформированного интерната возомнившего слишком много о себе новенького, и он пришел в группу к совсем еще малышам, где я тогда уже помогал воспитателям, чтобы заставлять их клянчить на улице для себя деньги, да еще, к тому же, и развращать!

   - Повадился блатняк в огород! – слышал я, как за спиной иногда про него говорили...

   Застав на месте преступления и схватив его, уже уходящего, со спины с силой за рубашку, машинально, без всяких мыслей я ударил его несколько раз головой о щиток с пожарным гидрантом, и рванув затем так, что отлетели все, посыпавшиеся вниз, на другие этажи пуговицы, хрястнул животом о перила лестницы и резко, одним движением развернув, одним рывком швырнул его вниз, на нижнюю площадку, пролетев почти полностью лестничный пролет, на которую он, звонко шлепнувшись, и приземлился!

   Вскочив и припадая на ушибленную при этом резком, нежданном им падении ногу, он ретировался за дверь, он, высунув по направлению ко мне из щели между ней и стеной, половину своей со взлохмаченными волосами головы, закричал каким-то слабеньким, дающим уже отвратительного предательского «петуха» писклявым голосом:

   - Флегматик!.. – Буйный отморозок он... беспредельщик! Так и знайте все! – Убьет и даже и не заметит! С таким лучше вовсе во веки не связываться! Будет только самому себе... Очень дороже!!!

   - А ты больше в нашу младшую группу и не ходи!.. - Знаем же все, зачем таскаешься...

   А не то, я если еще раз увижу, тебе еще крепче добавлю! - ответил ему на это поднимающийся по лестнице воспитатель Михаил Васильевич.


  И хотя и неприятно мне эти два случая, да и незачем вспоминать, а тем более кому-то постороннему о них распространяться, считаю, что, как и Христина Никифоровна о этих неприглядных в общем-то происшествиях говорит, наверное, в каких-то исключительных случаях, тем более защищая других, добро должно быть, в том числе, даже и с кулаками!