Домовой

   
   
      «Охо-хо-хонюшки, охо-хо!» — ворчал тихонечко Домовой, заметая клубы серости из углов в серебряный совочек. – «Охо-хо-нечки!» — повторял грустно, — «Что ж ты туман этот тоскливый в дом-то несёшь, Хозяюшка?»
«…Вот возьму метёлочку из Одолень-травы, пойду по углам избы,
На совочек серебряный замету,
да грусть-тоске все дороги в избу перепутаю-переплету!
 А на ветру тот туман-тоску развею,
чтоб и думать о Хозяюшке моей она боле не смела!»
— читал-шептал-заговаривал Домовой, выметая только ему видимое ненужное из углов квартиры.
      Каждую трещинку в этой квартире уже давным-давно знал домовой Степаша. Каждая пылинка всегда у него была посчитана, каждая тень от пылинки примечена. Потому как жил он тут уже давно. Но «давно» - это если по меркам человеческим судить, а для него-то — вечного Хозяина дома — сущий пустяк, каких-то сорок человеческих лет. Конечно, Хозяева-люди меняются, они вообще как-то быстро век свой проживают. Всё суетятся, бегут-торопятся. Особенно молодые. А невдомёк молодым, что чем больше торопишься, тем быстрее старишься. А они потом, жизнь скоренько пролистав в погоне, да в поисках чего-то вечно недостающего, охают да ахают: «Как же так – вот уже и жизнь пролетела?..» И только он, Домовой, домашний дух, знал, что ничего важнее дома-то, ни у кого и нет.
   Вот и прежней   Хозяйке он тихонечко шептал, чтоб не суетилась, не спешила, а она всё и не слышала… Молодая. А вот старую, которая ещё раньше была, к которой его прислали присматривать и за Хозяйкой, и за домом, он, Домовой, любил. Прям люби-ил!  А она-то скоренько распознала, что не одна она теперь в квартире. Даже баловала его – ласковые прозвища давала, а Домовой тихонько в бороду седую посмеивался, да ложкой по столу водил – мол, нет, не согласен, этого имени не хочу. Когда, вдруг, однажды Хозяйка замерла на мгновенье, словно прислушивалась к чему, да и говорит: «Хороший ты у меня, хозяин-батюшка,  хоро-оший…  А будь-ка ты Степашей!» — произнесла тихонечко, да с душой. И уж так понравилось Домовому это имя — словно ветерок листву на дереве колышет: «Степа-аш-шаа» — поднял он ложку над столом, да над кружкой чая, что пила Хозяйка, да и положил аккуратно на место, мол, вот — имечко это я принимаю, с ним и жить буду и тебе отзываться, Хозяюшка.
   Так и жили себе тихонечко — тихий да незаметный Домовой, да Хозяюшка его — бабушка четверых внуков. 
Ох, шумные они, внуки эти! То сахар просыпят — Домовой из щёлочек в полу повыбирает, да сверчкам раздаст. То конфеты под комод забросят, пока делят кому сколько. А Домовой поворчит для виду, а конфеткой и сам угостится да Хозяюшке под подушку припрячет. А она-то как радовалась, когда перед сном подушку себе взбивала да конфетку-то и находила! Уж как благодарила она его, Степашу! Тёплым мёдом слова эти грели Домового, да ромашковым духом нос щекотали. А он за то ей тёплые, солнечные сны нашёптывал, да серые тени по ночам отгонял…
  А время всё шло и шло. Сменилась Хозяюшка в доме. Степаша сам её однажды проводил в её светлые сны. И она попрощалась с ним. Знала, что во сне, знала и что навсегда уходит, а Степашу благодарила, да за будущих хозяев просила — чтоб не очень строжился он с ними. Тихонечко заговорённую веточку одолень-травы вложил ей Степаша в руку, чтоб помогала Хозяюшке на Той Стороне Сна…
  И остался он ждать. Уйти просто так Домовому нельзя, не для того он в дом приставлен. Вот и ожидал он новых хозяев с нетерпением.
  …Молодость шумна да горяча, да неспокойна. Тихонечко наблюдал Домовой за молодой парой, что пришла на смену прежней Хозяюшке. Ой, горяча молодость! Иногда и красноватые искорки кружили над молодыми, тянулись из неведома, стараясь в большой огонёк слиться, да запалить ниточки золотистые, что от сердца к сердцу их тянулись. А тут-то Степаша и поспевал: — водичкой наговорённой окропит их обоих, да искорки сбрызнет, как глядь — а уж и нет огоньков тех недобрых, а молодые за руки держатся. Тут и руки их Домовой настоем сбрызнет, а они и не заметят даже. Настой тот, семикрепкий-семисильный, ещё бабушка Степаше завещала всегда  иметь да при себе держать. С семи озёр да на семь лун собирались травы для того настоя. Людям их не найти, а для Домового — святая обязанность суметь собрать вовремя все части, да приготовить.  У Домовых-то времени много для обучения, чай не по одной сотне лет живут, а люди-то… Люди…  Вот и приставили лесные боги Домовых на догляд да охрану, когда люди из лесу вышли в домах жить. С тех пор Домовые Домовыми и стали зваться. И людям — не всякому являться. А то ведь и напугают ненароком.
  Вот именно, что, хоть и ненароком, а вот напугал Степаша молодую Хозяюшку. Однажды ложечку из чашки с чаем вынимал, пока она за книжкой ушла — страсть, как книжки читать любила за чаем! — да неаккуратно и обронил. Зазвенел металл об блюдечко звонко. Напугалась она, выскочила из комнаты, а подойти боится, стоит в дверном проёме, да глазищами испуганными хлопает. Вздохнул Степаша, на себя ругаясь, а она ещё сильнее напугалась, будто услышала вздох тот. Делать нечего, пришлось Домовому  дунуть на неё тихим вздохом, чтоб успокоилась. Помогло. Пошла чай пить. А второй раз испугалась молодая Хозяйка, когда он ботиночки расставлял ровно, да уронил один. Она, когда увидела обувь на полу – в слёзы ударилась да к мужу пристала – боюсь и всё!
   
   Домовые не удерживают своих хозяев, но с благодарностью идут вслед за ними, если позвать. 
   Эти хозяева были молодые и в Домовых не верили. Ушли, не позвали. Стыдно было Степаше— он не хотел пугать! Да и привык ведь уже почти к ним. Мирил вон сколько раз! Во сне поближе друг к другу подталкивал – чтоб «роднее» спалось! А вон, поди ж ты, глянь, как оно вышло… Корил себя Домовой, что немного неуклюжим становился, да потому и дитё неразумное напугал. Прощения просил, пока они собирались, а она, Хозяюшка, только испуганно вздрагивала, да приговаривала: «Ой, мамочки! Ой, не может быть! Ой, да что же это такое!» Так и расстались… Правда дорожку перед ними Домовой успел «размести» — чтоб гладкой да ровной была.
   А вот нынешняя Хозяюшка не боялась, даром что молодая тоже. Как-то поняла она быстро, кто с ней в квартире соседствует. А уж он осторожничал! Работой занимался, только дождавшись, когда она из дому убегала, наспех позавтракав.  А он и крошечки хлебные со стола соберёт и кровать, наспех заправленную, поправит и свет в ванной выключит… А вот и поняла Хозяюшка, кто у неё в соседях. Улыбнулась однажды, ужиная, отломила кусочек булки сладкой с маком, положила на блюдце, отставила на другой край стола, да и говорит: «Хозяин-батюшка, не побрезгуй угощением — прими, как меня в своём доме принял! — говорит, а сама улыбается, - Ой! – вдруг взволновалась, — а молоко-то я и забыла! Как же ты всухомятку!» — и поставила рядом ещё блюдечко с молоком.  Домовой тихонечко погладил её по руке, которая салфетку теребила, мягонько погладил, как кошка ласковая эта мягкость. И так легко Хозяюшке стало — засмеялась тихонечко да радостно – будто колокольчик серебряный. С тех пор и дружба пошла у них и уважение крепло.
Только однажды заметил Домовой клочок серости в уголке под кроватью. Вытащил его из дальнего угла, понюхал, на зуб попробовал. Попахивает вроде, да только так слабо, что и Домовому не под силу разобрать. Обошёл он все углы, внимательно присмотрелся, да принюхался – больше нет нигде ничего похожего. Вот и ладно. Вымел, да и забыл. А как-то заметил, что Хозяюшка его, так и не позавтракав, долго молча и тихо стояла у зеркала. И что-то такое грустное показалось Домовому в её образе… Ушла, оставив ему на блюдечке блин, да молочка плеснула в другое. А её завтрак так и остался на столе нетронутым. Почесала бороду домовой Степаша после её ухода, подошёл ближе – понюхать из её тарелки. Блинчики тоненько пахли сливочным маслом, а варенье из крыжовника спокойно пахло летом. Ничего необычного не учуял Домовой. Ещё раз поскрёб бороду, да принялся спокойно за угощение свое. А потом уж и делами занялся.

   Однажды она вернулась домой вымокшая под дождём – бранила прогноз, что опять врёт, плохую осень и себя. А на следующий день встретился Домовой с несколькими клочками серого тумана по углам дома. Отщипнул от самого большого, понюхал и всё понял. Тоской веяло, слезами пахли эти клочки. Душа заболела у Хозяюшки. Надо лечить!  Срочно лечить!  Туман, он ведь хитрый, его вовремя заметить надо, а не уследишь – так и затянет, и усыпит и обманом окружит!  Домовой аккуратно да тщательно собрал клочки, растёр в сиреневых лепесточках, пошептал словечки нужные да в горшочке с кактусом и закопал.
Повеселела, как будто, Хозяюшка. Цветы однажды принесла в дом. Большой букет. Красивые, да пахнут ласково. Она над ними ворковала, всё поправляла, да улыбалась. А перед сном тихонько сказала: «Спасибо тебе, ДомОвушка!  Степаша подул ей на лоб – чтоб заснула быстрее, да и сам задремал.
 День за ночью приходит, да снова они друг друга сменяют. Вернулась однажды домой Хозяюшка – как тень вошла, сама не своя.  Чаю себе налила, а сахар не насыпала. А ложечкой всё мешала да мешала, глядя в окно. А Домовому только что конфетку бросила в блюдечко, да и ушла из-за стола вовсе. Не обиделся Домовой на скромное угощение – до того ли, когда в доме беда!
 Стал уж сильнее к ней присматриваться Степаша, а она мрачнее тучи – того и гляди слезами изойдётся, потому как на глазах то и дело видел Степаша слёзы навернувшиеся. Однако она, словно спохватится – заморгает часто-часто, да вздохнёт глубо;ко, глядь, а слёзы-то уже и высохли. Прилегла она на неразобранную кровать, да затихла. А Домовой рядышком на стул взобрался, чтоб в глаза взглянуть-почитать. А она прикрыла глаза, вздохнув тяжелёхонько.
«Не дело это!» – подумал Домовой, да перебрался со стула на кровать к Хозяюшке. Руку тихонечко положил ей на голову, да зашептал своё.  И скоро понял, почему грустит. Зашептал-успокоил, да она и заснула. А Степаша слез с кровати, подошёл к своему уголку потаённому, достал совочек серебряный, да метёлочку из одолень-травы – мести принялся, приговаривая: «Охо-хо-нюшки, охо-хо! Охо-хо-нечки! Что ж ты туман этот тоскливый в дом-то несёшь, Хозяюшка?
…Вот возьму метёлочку из одолень-травы, пойду по углам избы, на совочек серебряный замету, да грусть-тоске все дороги в избу перепутаю-переплету! А на ветру тот туман-тоску развею, чтоб и думать об Хозяюшке моей она боле не смела!» – приговаривал-пришёптывал Домовой. Понял он, что за туман в углах стал появляться, да только люди о нём и не подозревают, вот для того Домовые в помощь им и были приставлены – чтоб помогали беды, да горести душевные сгладить, да сердце сном ласковым успокоить.
Собрал весь туман Домовушка в мешочек из паутины, с лунным светом сплетённый, завязал узелок хитрый, да словом заветным закрепил – что не развязался до времени.
Стуком условным в дальнем уголочке постучал.  И скоро услышал шёпоток знакомый:
— Ты ли меня зовёшь, Степаша?
— Я зову, соседушка-Добрянушка! – отозвался Домовой. – Помощь мне твоя ой, как нужна!
— Ну, говори, будем вместе думать. – шептала Добряна.
И стал Домовой ей всю суть да дело рассказывать, стараясь не упустить ничего.
— Дааа… – молвила Добрянушка, – Туман серый это неправильно! А как до сердца доберётся, так и вовсе беда! Дааа…  Что сам-то придумала, Степаша?
— Хочу я к Кикиморе на Серебряное болото отправиться, а ты бы приглядела тут за Хозяюшкой моей. Дом я почистил, до возвращения моего должно хватить, а коли ты чего заметишь – так и сама справишься, чай не маленькая, уж и сама мудрая.
Добряна поправила сухой василёк в белой косе и ответила важно:
— Справлюсь, будь уверен! Отправляйся к Кикиморе!
 Домовой подпрыгнул к открытой форточке, выбрался наружу, сел в проёме с той стороны и дважды ухнул, трижды проурчал грудным голосом, да языком, будто клювом пощёлкал. Очень скоро на ближнем дереве почти бесшумно присел огромный филин.
— Куда летим? – спросил.
— К Кикиморе на Серебряное болото! – ответил Домовой.
— Прыгай! – ухнул филин, снимаясь с ветки. Домовой прыгнул, и большая птица мягко приняла его в полёте на спину. До болота добрались к рассвету.  Избушка Кикиморы стояла посреди непроходимой топи. Для людей непроходимой.  Всему же братству лесному проход всегда был, коли дело важнейшее.  Филин высадил Домового на крышу, а тот в трубу, да и здравствуй, Хозяюшка болотная!
— А, ну, кто? Что за гости пожаловали? – услышала Кикимора шуршание в печи.
 — А я это, – ответил Домовой, отряхиваясь от паутины да сажи. – Здравствуй, Кикимора! – приветствовала Домовой Хозяйку болот, протягивая на ладони конфетку шоколадную, коими Хозяюшка его угощала порой.
— А! – сказала Кикимора, взяв конфетку. – Вкусная?
— Ой, вкусная, Кикиморушка! Ой, уж какая вкусная! – нараспев произнёс Степаша. Старался ласковее, да искренней, зная капризный нрав Кикиморы – чуть слово не понравится так и помогать не станет. А коли и станет, так такую мзду запросит!  Не жалко Домовому ничего, кроме времени – ведь может и опоздать помощь. Потому и слова мёдом вымазал, чтоб задобрить Кикимору.
— Ну, ладно, чего тебе? Не на чай же ты ко мне прилетел? – усмехнулась по-доброму.
— Точно, матушка, не на чай, – закивал Домовой, – Просьба у меня к тебе – хочу о подарочке просить!
— О каком? – удивилась Кикимора, – у меня ж кроме лягушек да лилий водяных и нет ничего.
Лукавила Кикимора. И Домовой знал, что лукавила, а вот такой уж у неё характер.
Стал тогда домовой Степаша рассказывать о Хозяюшке своей. Всё рассказал, ничего не утаил. И о тумане, и о слезах, и о печали в сердце её. И о том, какая она хорошая, Хозяюшка его.
— Давно таких не встречал, редкой стала такая душа добрейшая! – вздохнул Домовой. — И вот хочу я попросить у тебя одну гнилушку с твоего болота в полнолуние наговорённую, знаю, что поможет она Хозяюшке моей!
Посмотрела долго-долго на него Кикимора, принюхалась, глазами зелёными сверкнула:
— Ты же ко мне по воздуху добирался, Домовой, видел, что на небе. Далеко ещё до полнолуния. Не одна и не две ночи пройти должно. А как же без тебя дома?
— А я там Добрянку оставил присмотреть. Дом почистил, запоры поставил, да и соседушка моя, чай не юница безграмотная – а и сама уж давно взрослая Домо;вушка, справится, если что! – горячо и уверенно ответствовал Домовой. Задумчиво повертела зелёную прядь в пальцах Кикимора, пару раз причмокнула, да и согласилась:
— Хорошо, – говорит, – так и быть, будет тебе гнилушка с Серебряного болота!
Поклонился низко Домовой, да в печь обратно полез. Выбрался обратно, филина дозвался и в лес отправился. Кой-какие травки уже пришла пора пособрать, семянушек каких тоже, да и сеточку из лунного света успеет сплести.
   А Кикимора тем временем место на болоте выбрала, словами охранными обставила, чтоб не влез никто, да домой вернулась, полнолуния ждать. А как наступило время положенное – вернулась.  В руке посох волшебный искусным узором увитый, а верхушка серебром, да зелёными каменьями украшена. Подняла Кикиимора голову к небу, да застыла, ожидая подхода луны к нужной точке на небе. А как дождалась – засветилась сама вся лунным светом, да зашептала-запела над охранным местом в причудливых танцах кружась:
 «Ночь-сестра глубокая, красавица темноокая,
 Есть в тебе сила добрая да неизмеримая!
 Покой и Добро в тебе укутаны, да дороги к ним перепутаны!
 Ты ж как День и Солнце права, ты послушай мои слова!
 Мои слова да просьбу чистую на помощь истинную!
 Для сердца чистого, души искренней –
 Дай капельку силы твоей да мудрости, 
 Чтобы радость в сердце могла цвести-расти!
 Дай искорку огня охранного
 От слова худого-да-бранного!»
– кружила Кикимора над местом напевая просьбу-заклинание да приглядывалась пристально. Семь кругов избороздила Кикимора, пока увидела наконец свечение серебряное в середине круга. Осторожно вынула, от тины да ряски очистила и залюбовалась: славно потрудилась нынче – гнилушка крепенькая века;ми закалённая, искорками серебряными вспыхивала. Аккуратно в сумку её Кикимора положила, забор охранный разобрала. Ночь да луну поблагодарив, домой вернулась.
   А там уже и Домовой поджидает. Замер на месте, а глаза горят – спросить хочет. Ухмыльнулась Кикимора и достала молча ему подарочек долгожданный из сумки своей древней. В подставленные ладони Домовому и положила. Ахнул Домовой – какая же красотища в руках лежит! Поднял, наконец, глаза на Кикимору да и говорит:
— Вот спасибо тебе, матушка! Век тебя не забуду! Коли помощь моя какая, когда понадобится – сразу кличь!
— Помню-помню! – отмахнулась Кикимора, – иди, устала я.
Знал Домовой, что все остальные слова будут лишними, поэтому молча в печку юркнул, подарочек драгоценный в нагрудный мешочек спрятав. Улетел.
До дому добрался незамеченным, как и обычно. Разве что коты на дереве осторожно проводили его взглядом, когда он со спины филина в открытую форточку прыгал. Помахал всем рукой Степаша, да в квартиру спустился. А тут уж и Добряна шепчет-тараторит из уголка:
— Ну, как добрался? Как справился? Что Кикимора?
 — Тише ты, неугомонная! Охолонись! – смеётся Домовой, – Всё хорошо, Добрянушка, всё хорошо, соседушка! Спасибо тебе за помощь! – поклонился он.
 — Ну-ну-ну! – не терпелось Добряне, – Добыл? Ну, покажь!
Домовой аккуратно достал драгоценный подарок от Кикиморы и Добряна ахнула, да и застыла с открытым ртом:
— Ишь тыы! – восхищённо протянула. – Это ж надо! – поцокала языком. – Ай, да Кикимора! Ну, значит теперь всё наладится! Вот и хорошо, вот и славно. А я теперь пойду уже!
 Домовой убрал подарочек обратно в мешок и к Добряне обратился:
— А ты не торопись, я тебе тут гостинчиков принёс! Вот тебе ягодки голубики, вот, – доставал он из мешка гостинцы для Добряны, – за помощь твою, да на радость. Вот тебе ромашки в чай, а вот васильки – в косы.
Знал Домовой, как любит Добрянушка васильки – уж очень ярко смотрелись они в её белых косах. Светились вроде, на глаза её похожие. – А вот малины горсточка! – всё выложил Домовой. А Добряна аж зарделась – ой, как по душе пришлись подарки! Собрала она дары, поклонилась да пропала.
   А Домовой срочно делом занялся. По углам пробежался – с настроением в доме ознакомился. Чисто да тихо, лишь в одном уголочке малююсенький клочок тумана отыскался.  Быстро с ним разобрался Степаша. А потом руки помыл, бороду почистил, да достал подарок драгоценный. Аккуратно на подушку Хозяюшке положил, полюбовался ещё немного, да принялся ждать её возвращения. Вернулась Хозяюшка – услышал, как ключ в замке зашевелился. Поближе к двери подобрался Домовой – встречать приготовился. Очень нужно в глаза посмотреть – что там, в душе-то, нынче творится у Хозяюшки его. Дверь открылась, она вошла, хлюпая носом – у Домового аж иголки по спине побежали – что такое?! Да разглядел вовремя – несла под курткой у груди маленького котёночка. Тот слабо мяукал, а она слёзы пускала, да всё приговаривала: «Сейчас, маленький, потерпи немножко! Сейчас я тебе молочка тёпленького сделаю!» У Домового у самого губы затряслись, да в носу защипало – выбросили ведь душу живую! «Э-Э-эх!» – грустил и злился он одновременно. А Хозяюшка бегала-суетилась – шапку вязанную достала, кроху туда аккуратно запихнула. В аптечке пошебуршала – «Ура! – пипетку нашла!» – кричит то ли себе, то ли котёнку. К холодильнику кинулась, молоко достала, в печке этой жужжащей грела. На язык попробовала – чтоб не горячо. Взяла шапку с сироткой на руки и кормить его принялась. Котёнок пищал, пытался всё время выкарабкаться из тёплых рук, пипетку понимал плохо, но она терпеливо и аккуратно пихала ему молоко снова и снова. Понял наконец. И стал с жадностью кушать. А она всё всхлипывала да улыбалась, приговаривая: «Ну, вот и молодец! Вот и вырастешь большим и добрым котом!». Котёнок, наевшись, уснул. А она всё сидела, держа его на руках, смотрела и молчала. Потом вдруг сказала: «Домо;вушка-хозяин, поможешь нам с этой крохой? – улыбнулась тихонечко, поглаживая пальчиками котёночка. – Видишь, кому-то он не нужен, просто выбросили… А он глазки недавно открыл… Как же так? Как же так?» – всё недоумевала она. И снова, уже тише, попросила: «Помоги, пожалуйста, Домо;вушка!»
Домовой подошёл ближе, погладил по руке мягонько она и поняла всё. Улыбнулась да головой кивнула. Потом соорудила новому члену семьи роскошный дом из обувной коробки, уложила его туда и занялась, наконец, собой. Когда добралась до спальни, Домовой был начеку. Она увидела подарок на подушке и обомлела. Аккуратно взяла его в руки – необычной формы деревянная фигурка светилась мягким светом, вспыхивала искорками серебряными. «Вот это даа! – восхищённо прошептала она, – Красота-то какая! Спасибо!» – поблагодарила, зная, что её услышали. Уже в постели, аккуратно положила подарок на тумбочку и закрыв глаза, засопела, засыпая.
  Домовой дождался, пока сон станет чуть крепче, забрался на подушку, гладил по голове, шептал, заходя в её сон – учил, что нужно бы цепочку серебряную справить для подарочка и носить на груди не снимая. Сил и уверенности прибавится, а глаз да слово дурное отведёт. Под утро запищал котёнок, она подпрыгнула с кровати, как на пружинах, бросилась греть молоко маленькому домочадцу. Накормила, укутала, выдохнула. Села на кровать, что-то вспоминая. Вспомнила, лицом просветлела. И тихо сказала в пустоту: «Я сделаю серебряную цепочку к твоему подарку, Домо;вушка! И буду носить, как ты сказал!» – и забралась под одеяло досыпать. Домовой тихонечко пошептал котёнку, вздрагивающему во сне, гладил бороду и улыбался.
    Прошло две недели. Котёнок окреп. Дух молодой Хозяюшки тоже. И Степаша тихонько про себя благодарил Кикимору за подарок её бесценный. Наблюдал за Хозяюшкой да радовался. Видел, что изменилась, что лучше ей стало. Голубыми волнами от неё уверенность исходила. Попадая в них иногда, Домовой понимал, что чувствуют простые люди рядом с ней – каждая душа на капельку чище и добрее становилась. Хоть на маленькую капельку, да и то победа. И душой теплой и отзывчивой крепнув, с каждым днём Хозяюшка чувствовала всё сильнее, что жизнь её радует всё больше.
          
   Однажды зимой, в тот самый день, когда до боя курантов остаются считанные часы, Хозяюшка в хлопотах что-то мурлыкала под нос, телевизор вещал праздничное настроение, кошка Бусинка, которая выросла невероятной егозой, носилась по дому, как заведённая, не слушая Домового, который пришёптывал, чтоб она не вертелась у Хозяюшки под ногами, а то ненароком получит тапкой. Кошка резко тормозила, смотрела на Домового огромным голубыми глазами, дёргала хвостом, фыркала и мчалась в другую сторону. Так вот в этот самый день, за несколько часов до курантов, в дверь позвонили.
— Тихо всем! – с улыбкой скомандовала Хозяюшка и пошла открывать дверь. У них сегодня гости. Вернулась она с огромным букетом, тортом и совершенно смущённым, но таким счастливым лицом, что Домовой видел, как сияет её душа. И лицо гостя было смущённым, но абсолютно искренним. С такой теплотой и любовью смотрел он на девушку, что Домовой умилился до слёз. Торопливо смахнул слезинку, словно испугался, что кто-то увидит. Уже сели за стол, откупорили шампанское – оно тихонечко пускало пузыри в тонких бокалах, как вдруг Хозяюшка встрепенулась. Встала из-за стола, взяла чайную чашку, плеснула туда игристого напитка, на блюдце положила кусок пирога и поставила это всё на подоконник. Гость молча и удивлённо наблюдал за ней. Она, закончив, взяла бокал, подмигнула молодому человеку и сказала:
— С Новым годом!
— С Новым годом! – подхватил он.
— С Новым годом! С Новым счастьем! – сдвинули они бокалы.
 Спокойствие воцарилось в доме. Как река полноводная, спокойно и уверенно текли дни.

   А летом молодая пара засобиралась уезжать. Сначала Домовой не понял, насторожился, но Хозяюшка шепнула ему тихонечко, что обязательно позовёт его с собой. То-то радости было! И через месяц они всей семьёй – видимой и не видимой, уехали. Уехали в деревню. Большой и светлый дом у реки. Вот где было раздолье и кошке Бусинке и, уж что и говорить – домовому Степаше! Ведь гораздо веселее Домовому жить в деревянном доме, ближе к природе. Потому как из природы они все родом и чем ближе к ней, тем они сильнее. Но, главное – огромный дом принял всех с теплом. И особенной радостью встретил Домового – своего нового Хозяина…
                Конец.
  2021г. Санкт-Петербург.