Ходили мы походами

К читателю
Когда звучит слово  «путешественник», почему-то невольно возникает образ человека – путника с котомкой за плечами и посохом в руке. Это восприятие привито нам с детства из волшебного мира сказок. Потом, по мере накопления знаний, круг путешественников расширяется реальными людьми: Марко Поло, Колумб, Лазарев и Беллинсгаузен, Семёнов-Тян-Шанский и многие-многие другие. А цели путешествий самые разнообразные: здесь и стремление открыть новые земли, и знакомство с окружающим миром, и утверждение человеческих возможностей в преодолении расстояний, естественных препятствий. Так целая плеяда кругосветных мореплавателей-одиночек, начиная с Джошуа Слокама, утверждающих своё личное  «я могу», уже целый век пополняется новыми именами. Какой бы целью ни руководствовался человек-путешественник – научной, хозяйственной, познавательной или спортивной, у него внутри, помимо прочих призваний, заложена страсть передвижения. Увидеть для себя что-то новое, пообщаться с людьми, образ жизни которых отличается от привычного окружения – это тоже цель, характерная особенно для литераторов. Примеров можно привести множество. По большей части, цели путешествий носят универсальный характер, не ограничиваются узкими, конкретными намерениями.
 Автор - не профессионал-путешественник, как известный нам соотечественник Фёдор Конюхов, но этой страсти отдал много времени, и в этой книге (по жанру изложения являющейся автобиографическими зарисовками), рассказывает о своём увлечении, делится с читателем тем, что он видел сам, что пережил вместе с попутчиками, приводя их настоящие, не ускользнувшие из памяти имена. Естественно, в той или иной мере отражены личные качества или некоторые черты тех людей, с которыми был в походах или контактировал с ними во время   путешествий.
Книга рассчитана на широкий круг читателей – от школьников, примеряющих себя к жизни, до ветеранов, с теплом вспоминающих свою юность и зрелые годы. Итак, семь футов под килем, дорогие читатели!

Масляный рейс
Брат мой, Валентин, всю жизнь отдавший профессии шофёра-дальнобойщика, жил, если так можно выразиться, в Москве, но большую часть жизни провёл за баранкой в беспрерывных поездках по территории Союза. Вот и тогда, в канун октябрьских праздников, он привёз  какой-то груз в Донецк (по тому времени – Сталино) и предложил мне «прокатиться» с ним в Москву, погостить у него, а назад к началу второй учебной четверти он отправит меня поездом домой. Родители дали добро, полчаса на сборы и в путь.
Москва… Почему-то её облик мне, школьнику, ученику седьмого класса, казался недостижимой мечтой и вот тебе – подарок к празднику! Грузовик МАЗ-200г едет медленно, я неотрывно смотрю по сторонам: впервые так далеко от дома. Проехали Горловку и по каким-то, только Валентину известным дорогам, едем в сторону Харькова.
 – А дальше, – говорит Валентин, – автотрасса Симферополь – Москва и завтра к вечеру будем дома.
Поверьте, с тех пор я, находясь в пути, никогда не загадываю, что буду делать по приезду после его окончания. У каждого свои недостатки и эту неафишируемую черту своего суеверия я соблюдаю до сих пор.
Под самым Артёмовском застучал мотор, машина остановилась. Открываем капот и – о, ужас! Под крышкой распредвала валяются две пружины и часть клапана. Другая его часть упала в цилиндр и насквозь пробила поршень. Для знакомых с автоделом этой информации достаточно, а для несведущих можно коротко – приехали… Из четырёх цилиндров целыми остались три, но горючее (солярка) при каждом такте повреждённого цилиндра попадала в масляный картер, разжижая смазочное масло, и двигатель мог полностью выйти из строя в считанные минуты. Доступ горючего в неисправный цилиндр смогли перекрыть, но давление масла в двигателе резко уменьшилось, и через пробитый поршень оно поступало в выхлопную трубу. Поехали, а за нами чёрный шлейф выхлопных газов вперемешку с моторным маслом. Из-под капота тоже дым, и в кабине масляный туман. Проехали немного – масло в двигателе закончилось.
 – Лёня, я пойду, тут недалеко строительство, роют канал из Донца в Донбасс, раздобуду масла.
    Откуда у Валентина были такие сведения – я и не догадывался. Дело к вечеру, прохладно, всё-таки начало ноября, а я легонько одет и чувствую себя не комфортно. Собрал в посадке сухих веток, развёл костёр, греюсь.
Часа через два подъезжает грузовик, Валентин с водителем сгрузили столитровый бочонок масла, подняли его нам на кузов. Мы тут же залили масло в мотор и в канистру, чтобы легче было доливать его в прожорливое нутро нашего МАЗа.
Дальнейший путь, до самого Мценска, что за Орлом, был похож на езду в паровозе, только там беспрерывно надо бросать уголь в топку, а мы, в отличие от кочегара, доливали в мотор масло. Остановка, поднимаемся на кузов, наполняем канистру, заливаем масло в двигатель и дальше, дальше… На редких спусках Валентин выключал мотор, выжимал сцепление и до начала подъёма, без стартера, на ходу запускал двигатель. Аккумулятор уже не мог завести наше чудо.
Возле Мценска, на спуске, остановились. Масло закончилось, а время уже к ночи. Прикинули – сто литров масла на тысячу километров… Осталось ещё около двухсот километров, а масла нет… И третьи сутки без сна. Валентин ушёл без слов в надежде на удачу. С низины поднимается туман, мы хоть и на обочине, но габаритные огни (фонари) выключены. Посадим аккумулятор- и тогда «крышка». Машин на трассе в те годы было мало, а если и приближалась какая, я включал фонари и тут же их выключал, как только она проезжала мимо. На удивление, Валентин пришёл через пару часов, неся на себе такой же бочонок с маслом. Я кинулся к нему помогать, а он отстраняет меня рукой:
 – Спокойно, братик, в бочонке только тридцать литров…
К Москве подъехали рано утром, залили под завязку в двигатель масло и удивились, глядя друг на друга. До этого я только в кино видел негров, а тут передо мной стоял негр, правда с европеоидными чертами лица и почему-то чёрными зубами. Одежда и на мне, и на брате тоже была чёрной и немножко скользкой.
 – А теперь, самое сложное: нам ехать на противоположный край Москвы, в Тушино. Ничем меня не отвлекай, сиди спокойно.
Но, как же усидишь спокойно, когда только в одну сторону шестирядное движение и в наш адрес сплошные гудки. Тогда в Москве ещё не было запрета подавать без крайней нужды автомобильный сигнал. Два или три раза, уже на подъезде к Тушино, проезжали постовых регулировщиков в круглых будках, но нас никто не остановил.
То первое свидание с Москвой произвело на меня впечатление, как будто я бегу через лесную чащу с грузом за спиной, а за мной гонится стая волков. И всё творится как будто бы во сне, а я пытаюсь проснуться и никак не могу.
Я много раз бывал в Москве, но первое свидание осталось незабываемым, как и первая любовь… И к женщине, и к нашему великому городу…


Аю-Даг
Отнести к разряду путешествий наше с сыном пребывание на южном берегу Крыма сомнительно, но оно включило в себя многие элементы, присущие путешествию. Пусть не спортивный поход с преодолением энного количества километров, но всё же длительное пребывание вдали от цивилизации на первозданной природе. Где же можно было найти такое место в обжитом Крыму, особенно на курортном побережье, чтобы оно соответствовало определению: «вдали от цивилизации на первозданной природе»? Было такое место! Это самая южная, скалистая оконечность горы Аю-Даг (Медведь-Гора).
Не буду описывать, как нас провожала и наставляла наша мама Таня, как мы за ночь  к утру следующего дня на поезде доехали до Симферополя, а потом троллейбусом до посёлка Фрунзенское, что уже на побережье, ограничусь кратким описанием недлинного пути через вершину Аю-Дага к морю. На вершину-то тропинка натоптанная, а вот потом, по крутопадающему, каменистому ущелью, рассекающему нос «медведя», пьющего из моря воду, было трудно. Оно и понятно: у меня за спиной тяжёлый рюкзак, но главное – пятилетний сын ещё не овладел техникой скалолазания… Перед самым опасным участком спуска, составляющим его третью часть, я выбрал безопасное место и оставил на нём Серёжу. Тяжёлый мой рюкзак сковывал мои движения и не давал возможности безопасного спуска вдвоём без риска. Сам-то я добрался донизу быстро, выбрал подходящее место для нашей стоянки, и чёрт дёрнул меня распаковать рюкзак и выложить наши съестные припасы на огромный, столообразный валун. Несколько сырков, хлеб, колбасу и ещё что-то по мелочам разложил, чтобы прогрелись на солнце. Вверх, уже без груза, выкарабкался тоже быстро. Спускаемся, и, как только открылся вид на будущее наше местообитание, замер, проклиная свою хозяйственность. Наши продукты расклёвывали и разносили крупные морские чайки. Попробовал отогнать их криком, может, испугаются, да куда там! Когда мы добрались до моей поклажи, «стол»  имел первозданную чистоту… Сколько же надо путешествовать, сколько жить, чтобы исключить нелепые случайности, преследующие обыкновенного человека?!
Когда поставили палатку и обустроили приемлемые удобства для проживания, принялись считать потери… На два дня пропитания хватит… А пресной воды, без всякой потери, тоже на два дня.
Готовясь к поездке на две недели, мы не могли набрать с собою нужное количество продовольствия и решили пополнять его  в магазинах посёлка Фрунзенское. До него было всего пять километров… по воде. Можно и по суше тем же путём, что мы сюда добрались, но это трудный, долгий и продолжительный путь. Ещё дома по карте я просчитал расстояние до Фрунзенского по воде и купил маленькую надувную детскую лодочку. И, конечно же, в комплекте к ней прихватил ласты, маску, трубку и ружьё для подводной охоты. Не забыли взять перемёт – длинную прочную леску с крючками на коротких поводках.
Управившись с размещением на стоянке, пошли осматривать находящийся в двадцати метрах от палатки берег. Сплошные скалы, но в центре между ними двухметровый галечный пляжик. А справа, под скалой, если смотреть на море – такой же галечный, но пошире, метров семь, ещё один пляж, тоже между скал.
А как хотелось в воду после всех наших пешеходных мытарств! Серёжа-то плавать не умеет, ходит по бережку по щиколотки в воде, а я присматриваю за ним. Август месяц, солнце старается во всю, а от моря прохлада… Я с маской и ластами обследовал подводную часть возле «наших» пляжиков. Под водой сплошные, причудливых форм скалы. Одна вообще поразила меня: в её средине сквозная дыра больше метра в диаметре, на глубине около четырёх метров. Я не удержался, пронырнул через это отверстие, будто сделал «мёртвую петлю» под водой, только в отличие от воздушной, подвластной лётчикам, вершины петли были не вверху, а внизу у дна. Мне так понравилось хоть что-то иметь общее с лётчиками, что каждый день, принимая морские ванны, выполнял эту фигуру «высшего пилотажа». В тот первый день возбуждению не было конца… К ночи, уложив сына спать, решил понырять с фонариком, посмотреть поведение рыб и крабов в подводной темноте. Первое же погружение, с ещё не включенным фонариком, ошеломило меня. От движения рук море светилось ярким, холодным светом! Вынырнул, подплываю к берегу, стал на ноги, вожу руками по воде – движения возбуждают свечение! Как-то стало не по себе. Вышел на берег и озадаченный пошёл спать. Потом уже понял, что свет излучают какие-то растревоженные водные микроорганизмы, бактерии, что ли.
В следующие два дня в основном занимался подводной охотой. Особенного успеха не добился. Кефаль близко не подпускала, а рыбы, похожие на азовских бычков (местные называют их морскими собаками), были опасны. Не дай бог уколоться его спинным плавником – повышенной температурой на сутки обеспечен. Для интереса добыл их несколько штук, ножницами отрезал плавники и только тогда продолжил готовить рыбное блюдо. Другое дело кефаль. За ночь на перемёт их цеплялось по пять – семь штук. Так что с утра у меня всегда была страшно нелюбимая мною работа – чистить и жарить рыбу. На какие только «подвиги» не пойдёшь ради своего малыша!
Однако кончается пресная вода, и надо плыть во Фрунзенское. Даю сыну строгий наказ: не подходить к морю! Выдаю наряд: сложить камешки возле палатки, чтобы не мешали ходить босиком, другими словами, чтобы он не скучал. А сам собрался, зашёл в воду и вперёд… Руки на лодочке, ногами в ластах даю ход, а через маску смотрю на подводный мир. По прибытию в посёлок подвожу промежуточный итог: на моих водонепроницаемых часах прошло только два часа. Набрасываю какую-то одежонку, быстро пробегаю по магазинам, набираю из крана (тут же на пляже) воды, упаковываю всё в гермомешок – прошёл еще час. Назад плыл дольше – лодочка-то гружённая, да и усталость даёт о себе знать. Хорошо, что был в маске: вскочил в колонию медуз, и пришлось постоянно корректировать курс, чтобы избежать прямого контакта с медузами. Когда эти «зонтики» трутся о твоё тело, возникают неприятные ощущения. Забегая вперёд, отмечу, что таких заплывов за две недели я совершил три, и третий был самым волнительным. Но о нём расскажу чуть позже.
Две недели отдыха в этом райском  безлюдном месте Крыма были приятными и занимательными. Мы находили удовольствие во всём: купание в море, рыбалка и даже хозяйственные заботы такие, как собирание дров для костра или приготовление пищи. За костром следил Серёжа. Эта обязанность ему нравилась. Костровым я был отчасти: моя функция – вначале разжечь огонь,  а в конце потушить, поливая морской водой. Дрова мы собирали в ущелье, там этого добра было много. А разжигали костёр только в светлое время суток. И место кострища выбирали так, чтобы его не было видно с моря. И на это была особая причина. В те годы на побережье был строгий пограничный режим: отдыхающие на берегу могли находиться только в светлое время суток. Вдоль берега проходили, правда, изредка, пограничные катера, и мы старались не попадаться бдительным пограничникам на глаза, а тем более обозначить своё место обитания огнём или дымом костра. Это было единственным неприятным ограничением нашей безмятежной жизни.
Для меня, взрослого, основное развлечение было в море. Я собирал крупных ропанов, вылавливал крабов, охотился, на изредка попадавшихся крупных кефалей. Однажды обнаружил в подводных скалах грот и решил осмотреть его. Взял фонарик, ныряю ко входу грота, чтобы обследовать свою находку. На полкорпуса я уже в гроте, и вдруг на меня из него прёт что-то большое, тёмное. Впритирку проскользнуло над головой и даже зацепило дыхательную трубку ныряльщика. Что за наваждение! Оказывается, я посягнул на место обитания огромного, до метра шириной, морского ската. Дальше осматривать грот мне перехотелось.
Погода за всё время нашего отшельничества была располагающей к отдыху и только к концу нашей идиллии начала портиться. Подул южный ветер, поднимая небольшую волну, облака стали закрывать солнце. Но настало время плыть за пресной водой и продуктами. Серёжа остаётся на хозяйстве, а я в путь. Конечно, при поднявшемся морском волнении уже привычный маршрут оказался труднее, но до Фрунзенского я добрался без происшествий. Пробежка по магазинам. Набор воды, упаковка закупок в нашу лодочку-выручалочку- и в обратный путь. Волнение стало ещё сильнее, держусь подальше от берега: там волна не такая крутая. Полпути за плечами, а если в шутку – за ластами, и… меня догоняет спасательный катерок. Никакие отговорки не помогли. Меня с моей лодочкой забрали на катер и отвезли обратно во Фрунзенское. Объяснили, что в море, даже пляжным купальщикам и по щиколотки заходить нельзя, а тут такое безрассудство. Да, порядок есть порядок.
Дело было к вечеру, уже сумерки, а сын там, на берегу, один. Наверное, отдыхает в палатке. А непутёвый папа куда-то уплыл. Идти ночью на вершину Аю-Дага, а потом спускаться по ущелью вниз – бессмысленно, тем более, что тащить все покупки без рюкзака невозможно. Но не бывает безвыходных положений! Жду на берегу полной темноты и надеюсь, что ветер к ночи утихнет. Дождался. Уже одиннадцать ночи и я, чтобы никому не попадаться на глаза, надуваю свою «грузовую баржу» и украдкой, вдоль скалы – левой «щеки» Медведь-Горы, делаю вторую попытку воссоединиться с сыном.
Попытка оказалась успешной, правда, пришлось отплыть подальше в море – уж больно мощные волны били в скалы, образуя какой-то кошмарный ночной хаос. Сын не спал, держался мужчиной…
А через пару дней утром нас разбудили пограничники – вычислили ведь нарушителей! Никакого времени на сборы не дали, палатку со всем нашим имуществом отнесли на катер и нас, как пассажиров, повезли на погранзаставу, что на мысе Утёс. Взяли с меня расписку, что в будущем не допущу подобных нарушений пограничного режима и указали, где у них выход из погранзаставы.
Ещё два дня отдыха на огороженном решёткой общественном пляже в посёлке Солнечногорское, который отдыхающие приезжие окрестили «резервацией». Сутолока невообразимая. К морю, что и за сто метров от берега всего по колено, надо перешагивать через тела загорающих почитателей крымских прелестей. О костре даже и мысль была бы неуместной.
Но нет худа без добра. Соседи по палатке, молодожёны из Ленинграда, сдружились с нами. В Крым они приехали, совершая своё свадебное путешествие. Бывает же так – только два дня мы были вместе, а расставались, как старые друзья. С Валерой и Олей Скорописцевыми (так они мне представились) установилась долгая и прочная связь. Валера несколько лет работал в Антарктиде на научном судне. Он присылал нам много снимков из той, в вечных льдах части света. И я решил поместить пару снимков в этой книге. Интересные снимки как знак незабываемой встречи с хорошими людьми.

 
Морской котик.
Колония королевских пингвинов.

Буревестник.

А через пару дней мы, два непутёвых мужчины, обнимали уже в Донецке нашу маму…
Через несколько лет мы с женой и маленькой дочкой на прогулочном катере проплывали из Алушты в Ялту, чтобы посетить Ласточкино гнездо. Огибая Аю-Даг, я хотел показать Тане место, где мы отдыхали с Серёжей. Удивлению и, признаюсь, сожалению, не было конца: на «нашем» месте высился трёхэтажный особняк и ещё какие-то постройки. Последнее, хоть как-то доступное для обитания, нецивилизованное место в Крыму ушло в небытие.

Крымское притяжение
Ранняя весна 1970 года выдалась тёплой уже с средины марта. Горожан после их однообразного зимнего образа жизни-дом-работа-дом и снова, и снова, тянуло на оживающую природу. У кого-то были дачи, на них всегда есть работа, так те с нетерпением ждали, когда подсохнет земля, готовили всё для посадки, обрезали лишние ветки на фруктовых деревьях. Дача, в основном, для пожилых, а молодёжь тянуло на природу.
У себя на работе мы с Юрой Ткаченко решили организовать туристскую секцию. У нас было общение с ребятами из туристского клуба «Рассвет», что был в ДК имени Кирова Макеевского металлургического завода. Наш завод шахтной автоматики по сравнению с гигантом металлургии – крошка, но не такой уж и маленький: только рабочих было около четырёх сотен, и третья часть из них – молодёжь.
Всё просто: кинули кличь, собрались желающие отдыхать, как многим представлялось, на природе вместе с хорошо знакомыми людьми. Руководство завода одобрило наше начинание и не возражало, если мы на территории предприятия учились ставить палатки, наводить верёвочную переправу. А через профсоюз мы закупили несколько палаток, спальные мешки и другое туристское снаряжение. И никаких бумаг, кроме чеков о стоимости приобретённого!
Первый поход выходного дня совершили уже в начале мая. В Славяногорье есть красивые, так называемые, Голубые озёра. Вот туда, двадцать новоиспечённых туристов и направили свои стопы. Я когда-то был на тех красивых озёрах, знал, как доехать до пешеходного участка пути общественным транспортом. Дальше надо было пройти по лесу километров пять до этих самых озёр и… любуйтесь красотой, вкушайте прелести природы!
Но этот последний участок пути мы шли по ночному лесу и заблудились. Решили стать на ночлег, а утром определиться с нашим местоположением. Утром оказалось, что нашу ночную стоянку мы сделали всего в полусотне метров от берега самого большого из Голубых озёр, представлявших собою старицы на месте протекавшего в древности Донца.
Высмотрели на противоположном берегу чистого, с прозрачной водой озера обширную поляну среди девственного леса и решили перебраться туда. Но как, каким образом? Помощь оказал лесник. Домик-сторожка его был невдалеке, на берегу озера. Он предоставил нам свою лодку, и мы благополучно добавили в своё развлечение еще и прогулку на вёслах.
Два дня прошли как в сказке. Мы обследовали ради интереса окрестности озера до самого Донца, ловили руками, оставшуюся в лужах после наводнения рыбу. В озере не купались – вода ещё была холодной. Пополнили свои развлечения игрой с перепасовкой волейбольного мяча. И уже когда начали собираться домой, обнаружилось, что у одной из девушек исчезло с руки подвенечное золотое кольцо. В палатке его нет, значит, потеряла на поляне во время игры с мячом… Все кинулись на поиски знакового сокровища. Безрезультатно. Что мог дать хаотичный осмотр нашей гостеприимной поляны? И тогда пришло решение предать нашим усилиям системный характер. А девушка плачет: потеря подвенечного кольца – дурной знак…
Метровыми полосками раскроили всю территорию поляны. Благо для этого дела у кого-то нашёлся шпагат. И на четвереньках каждый передвигался по своей полоске, ощупывая руками все кустики травы, все подозрительны места. Интересно, что бы подумал посторонний человек, глядя, как двадцать особ на карачках, с черепашьей скоростью, каждый по своей дорожке, движутся по поляне. Новый вид спорта или загадочный обряд членов какой-нибудь экзотической секты? Второй проход «золотоискателей» по новым полоскам увенчался успехом: новоиспечённая супружеская пара торжественно продемонстрировала наличие обоих колец на своих пальцах. Только размер кольца у молодой был великоват – кольцо свободно перемещалось по пальцу. Наверное, приобреталось с учётом «навырост»…
Уже на работе после восторженных рассказов  в секцию записалось еще несколько человек, и следующий поход выходного дня мы провели в близлежащем Великоанадольском лесу – искусственной посадки ещё 19 века. Ничем примечательным этот поход не запомнился. Его целью были тренировки к летнему, уже в период отпусков, «настоящему» категорийному походу в Крым.
Это уже было регламентированное по всем правилам мероприятие: точно указан маршрут пешеходной части пути, оговорены даты путешествия и пункты, откуда мы должны были присылать телеграфную весточку – у нас, мол, всё в порядке. А по возвращению ещё и составить письменный отчёт с фотографиями, подтверждающими, что мы были там-то и там-то, а не загорали всё время на пляжах Крыма. Всё в соответствии с «Правилами проведения спортивных туристских походов», имевших для нас силу закона.
Итак, десять человек. Кроме меня, «старика», и более молодого Юры Ткаченко (буду называть остальных только по именам), были ещё Раиса, Валентина и две Тани. Сильный пол представляли Евгений и Николай. А так  как наша пара влюблённых молодожёнов всегда была неразлучна, то их и представим вместе: Александра и Анатолий. И всё-таки одну из Тань назовём по фамилии – Таня Дрозд. Что-то было у неё от одноимённой птички то ли в облике, то ли в поведении. В походе она вела дневник. Он и сейчас хранится у меня.
В Симферополе со всей своей поклажей пересели в троллейбус, ходивший по самому длинному маршруту в Союзе - от Симферополя до Ялты. Вышли у самого подножья массива Чатыр-Дага, не доезжая до известного всем Ангарского перевала. От него к Алуште и Ялте крутые, извилистые спуски, а наш путь лежал в гору. И первый, непривычный для нас, жителей равнины, подъём в гору с тяжёлыми рюкзаками за спиной был уморительным. Вдобавок солнышко подогревало и без того разгорячённые наши тела. Первая гора по местной топонимике называлась Любкой. Поднялись с несколькими перерывами для отдыха на её плоскую вершину и остановились на первый, более длинный, привал. Там и решили заночевать. Поставили палатки и уже налегке те, у которых были ещё силы, пошли разыскивать первую достопримечательность на нашем маршруте. Дежурные соорудили костёр и начали готовить самый настоящий «домашний» обед. А достопримечательность носила уже официальное название – пещера Снежная. Её особенность была в том, что на дне обширного глубокого колодца круглый год был снег. Он не успевал таять даже за всё время тёплого крымского лета. Прямые лучи солнца туда не попадают, и снег на дне пещеры, а это круг диаметром метров в пять, тает незначительно, а зимой снова пополняется. Бывают же и в Крыму снегопады!
Нашли мы это чудо. С предосторожностями заглянули в колодец. Там был снег! Август месяц! Определили на глаз глубину колодца, чтобы в лагере сделать верёвочную лестницу. Каждому ведь захочется летом подержать в руках снег! Во время поиска пещеры и возвращения в лагерь проявилась одна особенность горного крымского грунта. Даже от удара по нему ногой под землёй разносилось эхо. Там, предположили мы, карстовые пустоты. Вот почему горная часть Крыма- раздолье для спелеологов: на каждом шагу пещеры.

 
В  Снежной пещере.
Приходим в лагерь с радостной весточкой о наших открытиях, а у дежурных виноватый, удручённый вид: костёр без присмотра разгорелся,  перегорела одна стойка
для перекладины, на которой был котелок с борщом, и наш обед вылился в костёр, загасив его до приемлемых размеров. Благо,  каша почти не пострадала: ложечкой её, правда с потерями, возвратили обратно в котелок. Обед, вместо обильного, получился урезанным…
Пока мы были в поисках, к нашему лагерю подошли три человека – парень и две девушки. Представились ребятам – они одесситы. У них была просто прогулка по Крыму. Узнав, кто мы, расспросив о наших планах, они выразили желание путешествовать с нами, а мы и не препятствовали такому общению. Главное – по духу они были едины с нами.
На следующий день по верёвочной лестнице спустились все в снежную пещеру. Естественно, двое дежурных оставались на верху, потом их сменили. Игра слов: люди опустились вниз, а настроение их приподнялось. Снег белый, чистый, хоть в снежки играй. Но обошлись без дополнительной экзотики. Зато на дне колодца спели хором какую-то (теперь уже не вспомнить) туристскую песню.
 
У костра.
К слову сказать, под самой стенкой колодца был едва заметный ход вниз. Рядом с ним в камень вбит стальной крюк. Эта работа спелеологов для спуска по верёвке в глубины пещеры. Но мы себя к их числу даже мысленно не причисляли: каждому своё…
А на завтра уже намечен «штурм» высочайшей вершины Крыма – аж 1527 метров над уровнем моря – горы Чатыр-Даг.
Восхождение предприняли по северному, густо поросшему травой склону. Взошли, потратив на подъём ровно два часа. Знай наших! На самой вершине – знак триангуляции, а на бетонном пьедестале бюст Ленина. Решили сфотографироваться с Владимиром Ильичом. Подхожу к памятнику и с ужасом читаю выцарапанную надпись на бетонном основании: «здесь были…» и перечисление всех наших фамилий. Начиная с моей… Оказывается, вечером двое наших молодцов Женя и Толя пошли прогуляться, «сбегали» на Чатыр-Даг и увековечили такой надписью имена очередных восходителей на вершину. Пришлось целый час любоваться видами на море и на окрестные горы, пока наши «первовосходители» опять-таки камнем стирали свои художества.

 
На вершине Чатыр-Дага.

В тот же день мы побывали в другой пещере, носящей название Тысячеголовая. Такое название она получила у спелеологов за множество ответвлений от основного кольцеобразного хода-туннеля. Вход в пещеру снаружи был едва заметен и приводил к кольцу, по которому можно было идти в полный рост узеньким, извилистым ходом. Дневной свет вовнутрь пещеры не пробивался, и отличить основной ход от других боковых ответвлений было проблематично. Мы включили свои фонарики, немного прошли и остановились. Практики хождения в подземных лабиринтах у нас не было, зато был здравый рассудок. Мы оставили возле выхода из пещеры два заметных носовых платочка-ориентира, убедились, что при свете фонаря они видны, и пошли осматривать подземелье. В боковые ответвления не заглядывали, опасаясь наткнуться на незаметный колодец, такой отвесный ход вниз, как и тот, что мы видели в Снежной. Бережёного бог бережёт…
И всё-таки после непродолжительной прогулки по подземной галерее, уже на самом выходе, забрав свои платочки-ориентиры, мы решили осмотреть ближнее к выходу  боковое ответвление. Посещение одной из «голов» Тысячеголовой пещеры оставило нам приятные впечатления и воспоминания. Едва заметный ход, на высоте груди, вёл в обширный грот с куполообразным потолком, а пол грота был двухуровневый: половина его была значительно выше и чем-то напоминала лежанку на грубе в старых сельских домах. Вот туда мы и забрались ради символического привала под землёй. Что ещё сказать? Романтики…
Мы и не предполагали, что в пещеру раньше нас зашла группа самодеятельных экскурсантов, а то, что с ними не встретились, объяснить просто: и мы, и они двигались на противоположных концах диаметра пещерного круга. Когда мы уже отдыхали в «нашем» гроте, мы слышали их голоса, потом всё умолкло. Через некоторое время опять раздались голоса, но уже с оттенком отчаяния:
 – Ну, где же этот проклятый выход, сколько можно здесь блудить!?
Пришлось прекратить свой отдых, спуститься к заблудившимся и показать им, где выход. В этой группе большинство составляли девушки. Как они радовались, выйдя из подземного плена на свет божий!..
А наш путь дальше лежал на восток через Демержи-Яйлу, в село Генеральское. Там, по рассказам, на одной из речушек, впадающей в море возле берегового посёлка Солнечногорское, есть водопад с колоритным названием Джур-Джур. Посетить это место нам советовали макеевские друзья. Путь мы выбрали без препятствий и немного потом пожалели: мы обошли так называемую Долину привидений – причудливое нагромождение столбообразных скал, в котором якобы  встречаются эти самые привидения. Правда, говорят, что это бывает только ночью. Мы так и не стали свидетелями человеческой фантазии, но сожалели, что прошли мимо необычной геологической картинки природы.
На переход до водопада Джур-джур ушло два дня спокойного, с одной ночёвкой перемещения по Демержи-Яйле, и вот она цель нашего любопытства. Чуть выше водопада остановились отдохнуть на берегу речушки, которая ниже по течению низвергается с пятиметровой высоты. По привычке, когда другие отдыхают, я отправился осматривать окружающую местность и обнаружил вход в пещеру, что был началом прямой, гладкой дорожки входящей вглубь невысокой гряды. С другой стороны этой гряды, как потом оказалось, был другой ручей, точнее сказать, речушка. Обе они сливались вместе перед самым водопадом. О, и у нас уже началась зарождаться практика и желание подземных путешествий! Вдвоём с Колей решили разведать неожиданную находку, а все остальные расселись возле входа в подземелье в ожидании нашего возвращения. Ничего примечательного в этом сквозном подземном проходе между двумя речушками мы не обнаружили и, возвращаясь к своим, решили перейти гряду через ее хребет. Спускаемся вниз к месту нашего бивака, и возникла идея:
 – Коля, давай незаметно, в кустах, подойдём к ребятам, они нас ждут у входа, и удивим их нашим появлением с места, где они нас совсем не ждут!
Так и сделали. Приблизившись к ожидавшим и до неузнаваемости изменив голос, я крикнул:
 – Что вы здесь делаете в заповеднике?!
Все взоры в сторону, заставшего врасплох ребят, голоса. И тут являемся мы…
Ниже водопада, а если серьезно – водопадика, справа по течению речки – прекрасная, ровная поляна, где мы расставили свои палатки. Это изумительное место, где рядом по зеленым водорослям на каменное дно падала вода, издавая вот это самое – « джур-джур», и яркая, зелёная природа вокруг, стало для нас местом испытания нашего мужества, нашего шахтёрского характера…
Остаток длительного летнего дня мы отдыхали. Самые отчаянные на короткое время становились под леденящие струи водопада, изображая ах какой восторг и с не меньшим, теперь уже непоказным, удовольствием  выскакивали на берег отогреться на солнышке.
Вовремя поужинали, сидим за разговорами у костра. Откуда не возьмись, подходят к нам трое крепких парней из местных, как мы думали. Сначала мягко, а потом уже и всерьёз начали провоцировать нас на скандал. Я деликатно попросил пришедших прекратить их нехорошие намерения:
 – Ребята, мы никому не мешаем, никого не обидели. Для сведения: мы из Донбасса, если вам это что-то  говорит. Идите своей дорогой.
Молча встали и ушли. Ненадолго. Через полчаса нас окружила толпа парней. Выдвинули ультиматум:
– Деньги, водку – сюда. Это плата за посещение Крыма. Да и девочки у вас красавицы!
Нас шесть мужиков, их человек двадцать. Дело принимает серьезный оборот. У нас у каждого на поясе туристский нож, дополнительно успели взять в руки три топорика. Девчата в середине, а мы, вооружённые подручными средствами, вокруг них. А неприятельское кольцо сжимается с выкриками и оскорблениями в наш адрес. Довожу до наседавшей и, похоже, подвыпившей публики:
 – Если не отойдёте, будут порубленные трупы, потом поздно будет разбираться. И знайте: мы шахтеры, обушками и топорами работать умеем!
Подействовало. Чуть отошли, но осада продолжалась больше двух часов. Одному из наших, Коле, стало плохо. Он отдал топор Юре и пошел, шатаясь, сквозь оцепление в палатку. На удивление, его молча пропустили. Очевидно, у местных была надежда взять нас на измор. Тогда я предложил той стороне традиционный на Руси вариант:
– Пусть старший из вас отойдёт со мною в сторону, и мы между собой определимся, как быть дальше.
Предложение принято, один из тех, что приходили к нам первыми, оказался вожаком местных разбойников. Без обиняков заявляю:
– Ничего из ваших требований вы не получите. Мы же будем стоять до конца!
И пригрозил:
 – А завтра сюда приедет милиция, и вам не поздоровится. Мы такое насилие не простим.
Смягчился оппонент- разбойник:
– Подари мне свои часы, и разойдёмся с миром.
Такого оборота я не ожидал.
 – Часы подарили мне. Подарки не дарят.
– Ну, подари фонарик.
На то время это был замечательный китайский фонарик. Народ ещё так же высоко ценил качественные китайские термосы. Жалко было, но что поделать:
– Давай команду на снятие блокады и возьмёшь в руки эту замечательную вещь.
Такими словами я придавал значимость моей уступке.
Ушли хулиганы, а я на рынке, уже в Донецке, купил себе такой же фонарик и пользуюсь им уже много лет. Он мне о многом напоминает…
А к нашему костру возвратился один из той братвы и долго-долго просил нас не думать о крымчанах плохо, мол, морочили голову вам вовсе не местные, а приезжие… Слушали его молча, пока не ушёл и он. Мы же до утра не прекращали нести дежурство по лагерю – мало ли что можно было ожидать…
Ещё один момент в этой истории поразил меня: ушедший в палатку наш Коля в то время, когда мы стояли «не на жизнь, а на смерть», спокойно досматривал седьмой сон. Такая у него была нестандартная нервная система…
Мы не стали ожидать второго нашествия «местно-приезжих» и после обеда, спустившись на побережье, нашли подходящее место для лагеря с видом на море. Не ставя палатки ( и так тепло!) переночевали под открытым небом. А уже к обеду на автобусе приехали в Ялту. Нас ждал Большой крымский каньон – одно из достопримечательных мест Крыма.
В Ялте на два часа окунулись в шумную городскую жизнь, потом час езды по извилистому серпантину, и мы на Ай-Петринской яйле (плоскогорье). Так понравилось многим спать не в душной палатке, а на открытом воздухе, что когда мы нашли удобное место на обрывистом краю плоскогорья, то палатки не ставили. Была еще одна причина не обзаводиться брезентовым домиком: с вершин Ай - Петринской яйлы открывается широкая панорама центральной части южного берега Крыма. А главное, отсюда хорошо наблюдать восход солнца. Сколько эпитетов по этому поводу мы слыхали! Как же проспать такое явление! Чуть начало светать, а публика вся на ногах. Все ждут несказанного чуда! И опять разочарование: облака закрыли восход солнца, и чуда не состоялось… Да и Бог с ним, в Крыму и без того много чудес…
Мы же подошли к началу, вернее, концу Большого каньона, сдали на хранение наши походные вещи леснику и налегке все тринадцать человек (макеевчане и одесситы) отправились обозревать каньон. Он представлял собою глубокую, иногда до 200 метров промоину в каменистом грунте, которая кое-где сужается до 3-5 метров, а местами расширяется и там, глубоко от поверхности плоскогорья, растут мощные деревья. Воды им в избытке и солнца, наверное, хватает. После дождей по каньону несётся бурный поток, а в жаркое, не дождевое время по каменистому дну течёт прозрачная холодная вода. Так себе – речушка с расходом воды до 1-го – 2-х кубометров в секунду. В такое время без проблем можно пройти по каньону до самого его начала, что мы и сделали. Путь не длинный, по времени прохождения мы оценили его в десять километров.
На обратном пути остановились на отдых у так называемой «ванны молодости». Небольшой водопадик, высотой около двух метров, вымыл на месте падения воды углубление, действительно, напоминающее ванну внушительных размеров. Где-то десять метров в длину и чуть больше трёх в ширину. Длинными концами « ванна» упирается в скальные берега с одной особенностью: правый берег нависает над водой и омывается ею снизу. Этот выступ скалы занимает третью часть ванны.
Все разделись до купальников и с восторгом принимают купание в такой огромной ванне. Глубина её, надо отметить, больше человеческого роста. Одна Валя, скромная, немногословная девушка, сидит на камне и с завистью смотрит вниз на купающихся. Одессит подкрался к ней сзади и столкнул Валю в купель. Но он-то не знал, что Валя совершенно не умеет плавать! Без остановки Валя пошла ко дну. Тревога!!! Наши ребята и прыгнувший в воду одессит нашли под водой Валентину, сами на плаву и её поднимают вверх. Но над головой у неё скальный выступ! Воздуха там нет, даже ребята сами захлёбываются, припечатывая Валю снизу к нависшей скале. Наконец до кого-то дошло, вытолкали Валентину из-под скалы, а потом и вытащили на сушу. Нахлебалась бедняга воды, но сознание не потеряла. Одессит кинулся извиняться, просит прощения, а Валя вообще не понимает, что с нею произошло. В тот день у неё было две знаменательные даты: день рождения и день спасения… Бог миловал.
А к вечеру прогулочного дня мы спустились к морю. Возле Симеиза есть, если не изменяет мне память, так называемая, Голубая бухта, и мы недалеко от неё обустроили наш лагерь. В тот же вечер отметили Валин день «двойного» рождения, позволив себе выпить по кружке дешёвого крымского вина. Мы расслабились, считая, что активная часть нашего маршрута закончилась, и последующие два дня посвятили осмотру ялтинских достопримечательностей. Домик Чехова, поляна сказок, водопад Учансу и прочее, прочее… На третий день отдыха возвращаемся к своему лагерю и удивлению нет предела: наши палатки завалены, колышки оттяжек выдернуты. Рядом с нашими были ещё палатки отдыхающих «дикарей» – так называли людей, приехавших отдыхать в Крым без путёвок. У них то же самое. Пошли выяснять у местных – чьё это безобразие, и слышим на всех углах одно слово – холера. Велено из Крыма никого не выпускать, отменить все массовые мероприятия. Как быть?! Ведь нам через три дня выходить на работу! Тут же принимаем решение: не откладывая, любым способом добраться до Симферополя. Одесситам проще: до Севастополя всего ничего, а там теплоходом и до дома.
Распрощались, обменялись адресами и в путь. На душе тревожно: никто такую ситуацию даже придумать не мог. На чём мы ехали, сколько сменили попуток уже не вспомнить. Но поезд-то в Донецк ходил! Билеты взяли без проблем и к ним бесплатное наставление.
 – Не шатайтесь в районе вокзала! За пять минут до отправления зайти в вагон и сидеть тихо, как мышки.
Так и сделали. Никому из нас не приходилось ещё ехать в пустом пассажирском поезде! Только после Джанкоя в поезд начали подсаживаться новые пассажиры. Домой и на работу прибыли вовремя. А одесситам выпала другая участь. В Севастополе, в карантинном лагере, они пробыли ровно месяц. По спортивно-туристской квалификации наш поход имел первую, самую низкую категорию сложности. А по оставшимся в памяти впечатлениям и переживаниям, пожалуй, претендует не меньше, чем на высшую – пятую…

Операция «Парус»
Для любого человека парус всегда был символом путешествия. Романтика ветра и морских волн, воспетая еще Лермонтовым в его стихотворении «Белеет парус одинокий», и многими другими авторами и художниками, в частности английским писателем Джеймсом Олдриджем в повести «Морской орёл», владела мною в детские и юношеские годы. Азовское море – рядом, пусть даже не большое, но море. А паруса нет, он только в мечтах. Страсть будоражили морские путешествия яхтсменов-одиночек: Френсиса Чичестера на яхте «Джипси Мот-4» или единственного из славян, поляка Леонида Телиги и других кругосветных путешественников. Журнал «Катера и яхты», издаваемый в то время, стал моей настольной книгой. Каждый выпуск я перечитывал от корки до корки. Там были сведения и о путешествиях, и о конструкциях разнообразных парусных судов, и наука, называемая морской практикой.
Итак, решение принято, иду навстречу моей мечте. Целый год строил маленькую одномачтовую яхточку – швертбот. И название ей придумал, если уж и не морское, то речное точно – «Ёрш».
Август 1971-го года. Мы вдвоём, с семилетним сыном Серёжей, начинаем сплав, сначала на вёслах от Миусинска по речке, что дала название городу, до её устья. Дальнейший путь уже планировался под парусом до Таганрога – Серёжиной родины. В первый же день плавания – первое происшествие. Пока я возился у костра, готовя горячий обед, сынок решил самостоятельно искупаться в речке. Съехал по крутому берегу вниз и с головой в воду. Счастье, что я услышал резкий всплеск! Мгновение – нахожу сына под водой, с трудом по илистому крутому берегу вытаскиваю его на твердое место. Серёжа даже не успел захлебнуться, но получил по заслугам под задницу. И для него, и для меня этот случай стал серьёзным уроком. Вода – чуждая, для воздуходышащего человека среда и, чтобы избежать повтора неосторожного поведения, Серёжа снимал спасжилет только тогда, когда ложился спать. К слову , на нашей яхточке было два спальных места и, учитывая, что над кокпитом  на ночь мы ставили штатный тент, отдых наш всегда был комфортным.

 
«Ёрш» с Серёжей на буксире.

Миус – речка быстрая, извилистая. Я на вёслах, спиной по направлению движения. Постоянно приходится вертеть головой, чтобы не врезаться в берег. Ставим на яхточку штатный руль, я гребу, а сынок после непродолжительного обучения становится рулевым и сам выбирает оптимальную линию движения. Нас двое, на судне нет пассажиров, есть только экипаж, команда!
Берега Миуса красочные, особенно крутой правый. Проходим красивое место под названием Голубые скалы. Изредка выходим размяться, взглянуть на окрестности. Большей частью прогулки по правому, холмистому берегу. Везде видны следы прошедшей войны: заросшие травой окопы, ходы сообщений, воронки. Все осыпалось, поросло травой, всё сглажено, кроме людской памяти. Много полегло здесь наших бойцов, прорывая немецкий «Миус-фронт»… Сына не посвящаю в те события, мал он ещё. Все осмысливаю, переживаю сам…
На берегах Миуса много сёл. Оно и понятно –  люди всегда селились возле воды. В некоторых поселениях мы останавливались для пополнения наших пищевых запасов. На остановках нас окружали местные ребятишки. Ещё бы: лодка с мачтой и кормовым рулём. Да и сами путешественники вызывали у детей неподдельный интерес. Нам тоже было приятно общаться с ними, рассказывать, кто мы, откуда и куда держим путь. А в одном селе я и сам был очень удивлён. Все поселения на нашем пути – русскоязычные, а в этом я слышал только чистую украинскую речь. Не донбасский суржик, а настоящую мову. Интересовался историей села, но здесь пересказывать ее не буду. В старое время в России в этих местах не было никаких границ, и люди общинами селились там, где выпал случай, обусловленный всевозможными обстоятельствами.
До самого слияния с рекой Крынкой у нас не было ни затруднений, ни происшествий, не считая случая в первый день пути. Погода тоже благоприятствовала путешествию. Один только раз пришлось вытаскивать яхточку на берег, ставить её на колёса и по суше объезжать загороженный стальной сеткой участок реки – двор утиной птицефермы. Благо, наше судёнышко было легким: корпус из стеклоткани, склеенной эпоксидной смолой, а наши колёса служили ножками сидения – банки, когда мы были на плаву. Гостеприимная хозяйка птицефермы предложила нам остаться и переночевать в её хозяйстве. Она уже почти месяц не имела общения с людьми, а тут такие интересные путешественники.… Но до ночи ещё полдня, терять походное время не желательно, и мы отказались от приглашения. Поблагодарили, объяснили, что спешим…
Утром уже были под Матвеев-Курганом и долго пробивались по закрученной дуге реки вокруг райцентра. Город на виду, гребём, гребём, а он не приближается. Только вид его каждый раз, между просветами в деревьях, показывается под другим ракурсом. Прямо в обрывистых берегах Миуса видели подмытые водой два неразорвавшихся снаряда. Ещё одно напоминание о той боли, которая с нами всегда…
После Матвеев-Кургана долина реки расширяется, посёлки отступили от русла на пригорки, а ближе к Миусскому лиману река разбивается на несколько рукавов. Уже на самом подходе к лиману мы впервые сели на мель. Выскакиваю за борт и толкаю нашего «Ерша» с кормы. Взглянул вниз и оторопел: штанины на моих брюках трепещут сзади, как будто бы я иду против течения. Оказалось, что так и есть. В Таганрогском заливе, соединённом с Миусским лиманом, несколькими протоками, наблюдается интересное явление. Если долго дует «низовка»
 – юго-западный ветер, уровень воды в заливе поднимается, и лиман тоже наполняется водой. Миус на некотором протяжении от лимана течёт вспять! Для нас это стало открытием.
Сейчас я не знаю, будет ли повод в моих записках сказать об обратном явлении, когда ветер непрерывно и долго дует в северо-восточном направлении, обычно осенью или весной. Такой ветер местные называют «верховкой», и тогда глазам открывается не менее удивительное явление: Таганрогский залив, сколько кинет глаз, без воды. Такое, на моей памяти, было в 1969 году. Пешком с товарищем мы бродили по песчаному дну и собирали не ушедших с водой бычков. До берега два или три километра, вокруг чёрные, заиленные круги – следствие взрывов авиабомб и снарядов во время той же войны. Товарищ необдуманно пошёл через чёрный круг и … мгновенно оказался по шею в жидком иле. Сколько труда стоило мне, да и ему тоже выбраться на песчаное дно залива! А ровно через полвека картина повторилась. Только теперь из воронок вытаскивали не людей, а автомобили любителей прокатиться на шикарных авто по дну залива.
Но вернёмся в те далёкие дни. Лиман – это уже солидный водоём! Ставим парус. Для начала только грот. И вперёд! За километр до устья через лиман перекинут большой автодорожный мост, а перед ним, параллельно, линия высоковольтной передачи.
Дальнейшая часть нашего путешествия изобиловала непрерывными экстремальными ситуациями. Чтобы не зацепиться за высоковольтные провода, убираю парус, но мачта-то остаётся! Как же пройти под линией, не подвергнув себя опасности?! Принимаю решение: стать на якорь и завалить мачту. Якорь за борт, но провода линии почему-то приближаются. Якорь не держит! К несчастью, резко начался отлив воды из лимана в залив. А нас всё несёт… Кричу сыну:
 – Серёжа, крепко держись, сейчас лодку будем ложить на борт, пока не проскочим провода!
Наша яхточка изнутри оклеена толстыми пенопластовыми пластинами – при любой ситуации не утонет. Другого выхода  избежать опасности  я не видел. Спокойно проплыли под проводами. Серёжа молодец: держался крепко. Ставлю «Ерша» на ровный киль, и мы вскакиваем под основной пролёт моста. Мачта топом (верхушкой) скребёт по бетонным перекрытиям моста, яхта снова наклоняется, теперь уже без нашей помощи, и под мостом в таком положении остановилась: якорь на дне за что-то зацепился и стал держать! Течение сильное, вот-вот опрокинет нас. Вынимаю нож, чтобы обрезать якорный конец, но, если смещусь к корме и перестану откренивать яхту, то оверкиль обеспечен. Я и так весь за бортом, не дотянусь до якорного конца. Безвыходное положение! Но у нас команда! Призываю рулевого:
– Возьми нож, другой рукой крепко держись и режь вон ту верёвку!
Всё исполнено в точности! Из-под моста вынесло, учитывая ситуацию, лучше сказать: нас выплюнуло мгновенно…
Ставим парус, до выхода в залив ещё сто метров, но сердце колотится, на раздумывания, оценку ситуации нет времени. Да и опыта-то у «мореходов» нет…
Уже в заливе при первом порыве ветра нас чуть не положило на борт, а если парус очутится в воде, то будут новые, сложные проблемы. При втором порыве ветра парус лёг на воду, а Серёжа чуть ли не вывалился за борт. Убираю мокрый парус, сажусь на вёсла и к берегу… Откуда ни возьмись, опять вездесущие мальчишки. Теперь это уже в помощь – помогли вытащить швертбот на берег.
Всё, хватит. Надо прийти в себя, успокоиться, всё взвесить. До Таганрога по морю каких-то пятьдесят километров, ветер попутный, но сильный. Морской практики у меня нет. Имею ли я право подвергать сына опасности? Ни в коем случае! Решение пришло само собой. Местных ребят прошу присмотреть за яхтой, быстро собираемся и на попутке едем в Таганрог. Там живёт брат моей жены Татьяны, то есть Серёжин дядя. Сына оставлю там, а сам возвращусь назад, а там как Бог даст…
Так и сделали. Но в Таганроге нас ждал жестокий удар. Родственников дома не оказалось. Все уехали к нам в Макеевку. Там неожиданно и безвременно умерла моя тёща… Любимая Серёжина бабушка… Сергея оставляю соседям, а сам без задержки еду за яхтой.
В море вышел, когда уже начинало темнеть. Теперь я уже сам, вся надежда на осмотрительность и осторожность. Первый раз под парусом на незнакомом маршруте, да ещё и ночью. Ветер попутный, сильный. Убираю основной парус – грот, ставлю вспомогательный, вполовину меньший, стаксель. Ориентируясь по береговым огням, держу курс норд-ост. Фонариком подсвечиваю компас, и тревожит одна мысль: не уйти бы далеко в море. Но все остальные мысли там, в Макеевке…
Вдруг невообразимый шум, вокруг  творится что-то непонятное. Через секунды прояснилось: вскочил в огромную стаю чаек, ночующих на плаву. Массовый и одновременный их взлёт и породил тот шум… Успокоился. Берег, как будто удаляется, но я знаю, что надо обойти Должанскую косу, выдающуюся далеко в море, а потом уж брать курс на север.
Вижу вдали огни Таганрога, прикидываю, что наиболее подходящее место для швартовки на городском пляже. Внимательно всматриваюсь, анализирую. Вот огни авиационного завода имени Димитрова, а правее тусклая цепочка огоньков у самого берега – это и есть пляж. При подходе к нему убрал шверт, поднял руль, а ещё раньше убрал стаксель и на вёслах на догнавшей меня волне выскакиваю на безлюдный пляж. Три часа ночи, но пляж не оказался безлюдным. Ко мне быстро подходит молодой человек и заваливает меня кучей вопросов. Представился потом: корреспондент «Таганрогской правды». Всё стало понятным – таких мы знаем…
– Завтра же дам очерк в газету о вашем путешествии. Такой интересный материал!
 – Помогите лучше мне поставить на колёса яхточку. Вот за это буду вам очень благодарен.
Утром мы уехали уже с Серёжей в электричке и к обеду прибыли домой. В тот день наше с Серёжей первое путешествие закончилось. А любимая бабушка Лена в тот же день ушла в свой последний, печальный путь…


По бурному Черемошу
или
сплошные случайности
Деятельные натуры всегда подвержены случайностям, непредвиденным явлениям в их жизни, а то и вовсе нелепым проявлениям и, если выразить высоким слогом, теории вероятности. И всё же, случайности редко постигают людей, ведущих пассивный образ жизни, никуда не спешащих, ничем особо не увлекающихся. Таких мало, но они есть. Их не застанет шторм в море, не сорвётся на их головы снежная лавина в горах, не наедет лошадиная упряжка, как это случилось с незабвенным Остапом Бендером. Они после размеренной, однообразной работы возвращаются домой, смотрят телевизор, кушают гарантированно здоровую пищу, отдыхают в своей постели. Их посещают приятные сны, утром будит мелодичный звонок и снова всё по кругу…
Я отношусь к тем натурам,  стремящимся взять от жизни,  дарованной Богом, как можно больше. Конечно же, сообразно своим возможностям. Что поделать, как поётся: «Не всем дано летать…» или приговаривается: «Нельзя объять необъятное!», Но стремиться объять как можно больше нужно, надо жить, а не существовать.
После такого вступления к рассказу читатель вправе ожидать повествования о чём-то необычном, чуть ли не о космическом полёте или о спуске в Мариинскую океанскую впадину. Нет, всё гораздо проще, обыденно.
Встречает меня мой приятель Юра Ткаченко, мы с ним организовывали туристско-спортивную секцию на Макеевском заводе шахтной автоматики. Потом вместе с другими заводчанами путешествовали по Крыму. Юра уже имел авторитет у макеевских туристов-водников, у него на счету были походы на байдарках по Кальмиусу и Южному Бугу. И вот он предлагает мне в одной байдарке с ним «прокатиться» по горной речке, конечно же, в составе группы.
У меня был небольшой опыт хождения на брезентовой «перевертайке», как окрестила байдарку моя жена. Мы с нею в мае 1968 года, совместно с семьёй Александра Вертлиба, совершили двухдневную прогулку по Северскому Донцу от Балаклеи до Славяногорска (теперь это Святогорск). Эта прогулка крепко запомнилась Татьяне. Пока мы собирали байдарки, её ноги обкусала мошка. Да так, что два месяца летом она ходила только в брюках. Мужчинам то что – они всегда в брюках. Но речь не об этом. Чему можно научиться в управлении байдаркой на ровной глади спокойного Донца? Вот об этом я и сказал Юре. Но он чуть ли не с мольбой уговорил меня ехать с ним, а в качестве тренировки пригласил поупражняться с веслом на пруду, который был не далеко от его дома. Я уже сам себя видел в спасжилете и в хоккейном шлеме – обязательными предметами снаряжения туриста-водника, но высказал Юре последнее, неоспоримое сомнение:
– Черемош – речка 5-й, высшей категории сложности, как на это будет смотреть маршрутно-квалификационная комиссия, выпустят ли вас на маршрут, если в команде один участник - сущий дилетант?
На что Юра даже начал упрекать меня, зная о моей парусной практике:
– Да через полчаса сплава ты ничем не будешь отличаться от остальных, хотя у них в активе уже есть сложные походы.
Уговорил. Более того, его слова оказались пророческими, но об этом чуть позже. Юра невольно оказался причастным к моим дальнейшим странствиям. В душе он был путешественник и немного поэт. Вот его слова, которые можно отнести к вступлению к этому рассказу:

И мы уходим, дело нам какое,
Что скажет домосед вдогонку нам.
А вы в Макеевке смотрите телевизор
И делайте зарядку по утрам.

Добрались до села Буркут, в верховьях Чёрного Черемоша, пообщались с пограничниками. Документы у нас в порядке. Но лекцию старшего на КПП пришлось выслушать. К моему удовольствию, с первых дней пребывания в Карпатах, я оказался востребованным в части общения с местным населением. Наши ребята, а нас было шесть человек, все были русскоязычными. Я же учился в школе с украинским языком обучения, но главное, моя срочная воинская служба прошла в тех местах, куда снова забросила меня судьба. А общаются там люди не на русском и даже не на украинском, а на местном – галичанском наречии. Так что я был в некоторой роли переводчиком и контактировал с местными без проблем.
Итак, собрали байдарки, упаковали походное снаряжение в водонепроницаемые мешки, всё надёжно увязали внутри байдарок и к старту готовы.
Готовы, так сказать, технически, а душа волнуется, как вода в бурном Черемоше. Как-то оно будет, что меня ждёт? На море всё просто: какая бы ни была волна, гребец знает, что сейчас она тебя поднимет и сразу же опустит, потом снова и снова. А ход твоему судёнышку даёт только ветер. Убрать паруса, стать на вёсла, поставить плавсредство носом на ветер и ты хозяин положения. И ещё: остойчивость (непереворачиваемость) даже лёгкой морской шлюпки и байдарки несравнимы. И если добавить, что на море под днищем вода, а в бурной горной реке видимые и невидимые камни, на которые байдарку может занести бурлящий поток, то можно понять, какие чувства владели мною.
Первыми стартовали наиболее опытные, у которых не один маршрут по горным рекам – руководитель похода Артур Мигдалёнок и Виктор Бутыльский. Об Артуре можно и нужно рассказывать очень много, что я и сделаю при первой возможности, но сейчас, когда я пишу, опять наступает волнение, сродни тем минутам перед стартом. Впереди, на место матроса у них сел Виктор, мы придерживаем байдарку, и на капитанское место (сзади) садится Артур, закрывает кокпит фартуком и вперёд. Байдарка как птичка, вырвавшаяся из клетки на волю, подхватывается потоком и через секунды скрывается за поворотом реки. Мы с Юрой помогаем экипажу второй байдарки принять старт. В ней Николай Сальков и Палделин (к сожалению его имя я запамятовал) – тоже не новички, их действия отражают немалый опыт, а само поведение – уверенность.
А кто же нас, дилетантов, благословит на безумный «подвиг»? Расчёт только на себя. Байдарку ставим так, чтобы корма была на берегу, я усаживаюсь, Юра вскакивает на капитанское место, даже не успев закрыть его от брызг фартуком. Что-то неведомое подхватило наше брезентовое судёнышко, несёт в самые буруны и пытается, непредсказуемыми толчками перевернуть его. Не знаю, как Юра, а я только и думал, только и старался, как мог, чтобы не перевернуться. Поток взял нас в свои объятья, о выборе безопасного пути не было и мысли. Юра даёт какие-то команды, которые я воспринимаю, как пустой звук и стараюсь не подставить борт напору воды, иначе оверкиль неизбежен. Минут через десять мы начали приходить в себя и даже смогли обойти несколько торчащих над водой камней. У водников они имеют своё название – «зуб». Ещё двадцать минут хода, мы мокрые с головы до ног, уже чувствуем, что на борту не две куклы, а подающие надежду гребцы. Русло извилистое, поток бьёт то в один берег, то в другой. Надо уходить от таких «прижимов», чтобы иметь надежду дальнейшего продвижения.
Очередной поворот, взгляд вперёд для выбора безопасного пути- и перед глазами незабываемая картина. Чью-то байдарку обвило вокруг выступающего из воды «зуба». Два человека стоят в водной «тени» за зубом, пытаются вызволить обломки байдарки из-под напора водного потока. Проскакиваем мимо, я успеваю узнать Артура и Виктора…. Юра даёт команду  чалиться! Находим более-менее спокойное, без бурунов, течение, разворачиваемся на сто восемьдесят градусов и против течения, напрягаясь, добираемся до берега. По штатному расписанию я с причальным концом в руке выпрыгиваю в воду, пару раз падаю, споткнувшись о скользкие камни и уже стоя на берегу, подтягиваю к себе байдарку. Потом за нос вытаскиваю её на берег, а дальше уж и Юра на суше. Спасательные концы в руки и к месту аварии по булыжникам левого берега.
Через час жалкие, искорёженные останки трубчатого каркаса и разорванная вдоль и поперёк обшивка байдарки были на берегу. Кое-что унесло с собою течение, но непромокаемые мешки с личными вещами ребята реке не отдали. Двухлопастные байдарочные вёсла тоже уплыли.
Я же, помимо техники спасработ, получил ещё один урок. Артур и Виктор не выясняли, кто виноват в случившемся, молча перенесли своё фиаско. В походе не должно быть раздражающих, угнетающих факторов, обусловленных внутренними эмоциями. Трудностей, порождённых природой, хватает и без так называемого, человеческого фактора. Ну, случилось – так случилось, с кем не бывает…
Мы с Юрой пошли дальше и через пару километров увидели на берегу Салькова и Палделина. У них, оказывается, тоже были проблемы с причаливанием, потому и проскочили мимо Артура с Виктором так далеко.
За ужином Артур распорядился, что сложные пороги первыми на нашей байдарке проходят они с Виктором, а потом уже и мы.  Но для этого надо нести байдарку по берегу назад до начала порога. Распоряжение руководителя в походе – закон. Оно исключает обсуждения и возражения.
Два дня в таком порядке мы и продолжали свой поход. На третий день с экипажем Салькова случилось то же, что и с флагманским судном. С одной разницей: речка забрала себе всю общую посуду. Сальков и Палделин в этот день были дежурными, и общая посуда была у них.
Из серьёзных препятствий осталось пройти всего один порог, носящий у местных жителей образное название – Гук. Ночевали перед самым порогом, а утром сначала Артур с Виктором, а потом Сальков с Палделиным прошли Гук, а нам с Юрой Артур запретил проходить его. Причину такого решения я объяснить не мог, да и у немногословного Артура она не прозвучала. Расстроился я сильно. Юра без эмоций согласился с Артуром, а я, чтобы успокоиться,  пошёл бродить по лесу. Хожу в душе обиженный, а ко мне спешит Юра:
– Лёня, Артур разрешил нам  пройти этот Гук, быстро пошли, пока он не передумал.
«Да что он представляет собою этот Гук?» – говорил я себе в последствии, когда уже из памяти выветрились более сложные и опасные пороги, числом побольше сотни – мощный слив и только. Запомнилось только одно: я что-то кричал, то ли от радости, то ли от злорадства, а волна ударила мне в лицо. Маленько захлебнулся, и это тоже наука: не раскрывай без крайней нужды рот… и не только в походе. Другую науку, что демонстрировал мне Юра, я  не принял и другим не советую. Каждый раз, когда в байдарку попадала вода и Юрины кеды промокали, следовала команда «К берегу!» Мы чалились, Юра доставал фляжку, делал два-три глотка и наставлял:
– Это стопроцентный рецепт против простуды. Запомни.
Запомнить- то я запомнил. Но никогда, никому на воде не позволял употреблять спиртное.
До Вижницы, а это треть пути, порогов нет. Черемош быстро течёт по широкой долине, и мы с Юрой добросовестно прошли окончание маршрута на байдарке. Ребята преодолели этот участок пешком и на попутках.
Вот таким было моё первое знакомство с горной рекой. Потом многократно был и Чёрный, и Белый Черемош, но это уже  как маршруты для соревнований. Общее одно – время года. Весна, майские праздники…

Испытание штормом
Из материальной личной собственности, не считая предметов обихода, у меня был велосипед. И вот своими руками я построил средство передвижения по воде – яхту. Миниатюрную, чуть ли не игрушечную, но всё же яхту. Предоставил в соответствующий орган все счета на покупные материалы для её строительства, как подтверждения, что я ничего не украл, не нарушил закон о личной социалистической собственности. Теперь есть бортовой номер на моём судёнышке, есть все необходимые документы для выхода в открытое море. Конечно, выход в Чёрное море был только в мечтах, но для приобретения опыта, краткосрочных морских прогулок по нашему Азовскому морю, предостаточно. При любой возможности вся наша семья – целых четыре человека, на выходные отправлялась в Таганрог к родственникам и наслаждалась непродолжительными морскими прогулками, совмещая их с ловлей рыбы на удочку.

 
«Ёрш» под парусами.

О моём досуге знали товарищи на работе и однажды, а дело было в августе месяце 73-го года, ко мне обратился мой приятель Анатолий Гацюк с просьбой взять его матросом в плавание по Таганрогскому заливу. Он обещал слушаться во всём и выполнять все команды капитана. Удивительный и своеобразный человек был Анатолий. Во всех производственных и общественных делах на работе он был сверхактивным участником. Я не помню ни одного рабочего собрания, а в то время они у нас были довольно частыми, чтобы Гацюк не выступал с резкой критикой руководства предприятия или отдельных руководителей. Грубо говоря, Анатолий лез во все дыры и приобрёл себе славу правдоискателя. За свою прямоту он заслужил уважение сотрудников. И ещё одна особенность. Свою речь он обильно пересыпал всевозможными присказками, в основном уличного характера. И даже мне пришлось за него краснеть, когда он допустил такую вольность за обедом, на который нас пригласили родственники моей жены. За столом были преклонного возраста старушки, воспитанные ещё в приличном мещанском обществе чеховских времён. А Толик решил блеснуть оригинальным уличным жаргоном…
Обещание Анатолию я дал, мы оформили очередные отпуска и прибыли в Таганрог. Полдня на сборы- и вот наш «Ёрш» уже на воде. Вышли в море на вёслах, обогнули Должанскую косу и только потом поставили паруса. О, это уже совсем другое плавание! Паруса туго набиты, от носа яхты расходится клинообразная волна и даже за кормой образуется пенный след. Но время к вечеру, присматриваем подходящее место для ночёвки, подальше от населённых пунктов. Палатку не ставили. Намучились с новеньким, только перед выездом купленным примусом «Шмель» и долго, расположившись в яхточке, обменивались впечатлениями стартового дня.
Наверное, надо бы сразу было обмолвиться о планируемом нами маршруте. Если коротко, то Таганрог – Бердянск и обратно, не уходя далеко в море от северного побережья Азовского моря.
В следующий день мы дошли до Миусского лимана и остановились ещё завидно. Спешить-то некуда, у нас просто морская прогулка. Приготовили горячий обедо-ужин, опять-таки намучившись с примусом, но финальная стадия приготовления ухи была уже на костре. Примус за весь поход мы уже не вынимали. В любом месте на берегу есть достаточное количество плавника (ветки и прочая древесина), чтобы разжечь костёр и приготовить пищу. Даже в шутку изобрели себе присказку: дров нет только на Луне.
На этой же стоянке с нами приключился смешной случай. Толик с собою взял в плавание бутылку креплёного вина и предложил «обмыть» начало путешествия. Пока готовилась пища, он решил охладить вино в воде и положил бутылку под одну из кочек на мелководье. Не буду описывать, как мы долго потом искали бутылку, но её во всех мыслимых местах возле кочек не было. Представьте, два мужика ходят по кочковатому берегу выше щиколоток в воде выписывают замысловатые круги. И так час, второй… Наконец, я не выдержал издевательства над самим собой, распорядился:
– Толик, пошли к костру, надо разогреть уху, а вино оставим Нептуну.
Бредём на берег и вдруг босой ногой ударяю в бутылку. Поднимаю – она!  Я раньше никогда не видел и, надеюсь, не увижу такого восторга, такой радости, что содержимое бутылки, стоимостью около рубля, теперь в наших руках. В тот же вечер оно исчезло в наших желудках, но память о нём, как видите, живёт до сих пор.
Утром, хорошо выспавшись, не спеша двинулись в сторону посёлка Седово. Ветер встречный, но не сильный. Идём в лавировку, то есть линия движения  зигзагообразная. Наше судёнышко, вопреки ожиданиям, остро против ветра не шло. Оценка на глаз – не более сорока пяти градусов. Пройдём в море километров пять, меняем курс к берегу, потом снова в море и опять к берегу. По береговым ориентирам отмечаем, что перемещение по курсу очень медленное. Но, опять же, мы не спешим. Поход-то и был задуман как учебный и, естественно, просто отдых. Я обучал Анатолия морским терминам и понятиям, он внимательно слушал, но всё переиначивал на сухопутный лад. Пересекает нам курс под самым носом рыбацкий катер. Он обязан был уступить дорогу парусному судну, но что мы для него! Толик орёт, перекрывая звук его дизельного мотора:
– Куда тебя несёт, тракторист проклятый!
И каждое слово сопровождается отборным шахтёрским матом. Яхтенный бегучий такелаж он до конца похода называл верёвками. Только якорь и паруса – строго по названию.
Высадились мы на Кривой косе, что за посёлком Седово. Там отличный песчаный берег с маяком. А на самой косе, среди камышей, нерукотворные, чистые и прозрачные, небольших размеров водоёмы. Мы были поражены: в них спокойно плавали большие осетровые рыбины. Рыбачить мы не стали, так как нам объяснили вскоре – это дикое, как мы думали, место – питомник для разведения осетровых. И ещё, на косе, где в то время не было ни одной постройки, мы наткнулись на древнее казацкое кладбище. Надгробные камни хранили имена наших предков – фамилия, имя и звание. Есаул Войска Донского такой-то, хорунжий такой-то…. Сохранился ли этот погост до нашего времени – не знаю. Пляж и море на Кривой косе – превосходное место для отдыха, но комары донимали. И ещё, что выделялось из живой природы: обилие ползучих тварей, а в траве вдоль тропки я обнаружил клещей. Насобирали мы топлива на костёр и дальше за песчаную прибрежную полоску не выходили.
Утром, с восходом солнца, поднялся ветерок с моря. А это достаточно удобное условие для парусного судна идти в галфинд, то есть когда ветер дует в борт. А ветер всё крепчал, ход мы имели хороший, но приходилось всё время  брать мористей (идти дольше от берега в море), так как дрейф к берегу был заметным. Пришлось даже изменить галс, немного возвратиться назад, чтобы потом пройти траверз Мариуполя как можно дальше от береговой линии.
Ах, знать бы, что будет через пару часов, мы бы на всех парусах шли бы к берегу, чтобы не испытывать судьбу. Когда до береговой линии было уже около десяти километров, мы снова пошли курсом галфинд левого галса. Но как неожиданно и резко изменились условия плавания! Тот же ветер, что прижимал нас к берегу, поднялся до невероятной силы, а с ним пришли и крутые, мощные волны с моря. На Азовском море я не видел волны больше трёх метров, конечно оценка визуальная и чисто субъективная, но какой была грозной эта волна в купе с сумасшедшим ветром для нашего судёнышка!  Находясь между двух волн, мы теряли из виду очертания береговой линии вместе с многоэтажными постройками на высоком берегу, и лишь заводские трубы «Азовстали» частоколом впивались в небо. Волна раскачивала нашу яхточку с борта на борт, но ход, даже только под одним гротом, мы имели приличный. Чтобы не допустить оплошность в управлении нашим плавсредством, пришлось самому управляться с парусом и вертеть рулём. Толик сидел на самом дне нашей яхточки, судорожно уцепившись руками за фальшборт кокпита. Мне-то что, а он впервые оказался в такой переделке. На лице страх и ни одного слова из уст!
Но и мне пришлось испытать несколько напряжённых минут, нагрянувших совершенно неожиданно. Наш курс пересекал громадный рудовоз, следующий из Керчи в Мариуполь. В то время поставка железной руды на «Азовсталь» или завод имени Ильича была регулярной. Рудовоз размером в два хрущёвских пятиэтажных дома идёт строго по каналу (углублённое морское дно), ни свернуть, ни приостановить ход он уже не сможет. А нас несёт нечистая  сила прямо к каналу, под нос рудовозу.
Срочно убираем грот, становимся носом к ветру. Теперь мы полностью во власти волн и ветра. Они несут яхточку вдоль судоходного канала не приближаясь, казалось, к нему. Вся надежда на Бога, что не затянет под рудовоз. И вот она громадина, в десяти метрах от нас. Сначала нас от неё отшвырнула его носовая волна, а потом началось притяжение к борту рудовоза. Зная, последствия такого «контакта», пришлось поволноваться. Во всей этой ситуации, случившейся внезапно, у меня не хватило сообразительности стать на вёсла и уйти от опасности. А может, не хватало и секунд. Но пронесло… За кормой гиганта необычайно гладкая поверхность воды, хотя вокруг сильное волнение. Нервы на пределе. Командую:
– Толик, ставь стаксель, потом грот, идём по ветру к берегу. Хватит, натерпелись!
Никакой реакции. У Анатолия руки прикипели к фальшборту,  оторваться, изменить своё положение не может. Пришлось и мне употребить несколько крутых слов, чтобы избавить его от оцепенения. О, теперь у нас полный ход, скорость  сравнима со скоростью волн! Удовольствие, размагниченность… По памяти в карту смотреть нет возможности, наметили место чалки восточней от небольшого села Рыбацкое. При подходе к берегу убрали паруса, подняли шверт и руль, я сел на вёсла, а Толика отправил на нос, но прежде проинструктировал:
– Я буду стараться выскочить с волной, как можно дальше на берег, а ты тут же выскакивай и удерживай яхту, чтобы её отбойной волной не унесло снова в море.
– Есть, товарищ капитан!
Кажется, Анатолий начал приходить в себя. Настолько удачной получилась наша швартовка, что мы потом не раз вспоминали её детали. Поджидаю волну, которая побольше,- пресловутый «девятый вал», и, набирая ход, гребу что  есть сил к берегу. Только коснулись днищем песчаного берега – бросаю вёсла, вскакиваю в воду и, теперь уже мы вдвоём, навстречу отбойной волне тащим нашу красавицу на сухой берег. Остановки в движении  яхты при швартовке не было!
К нам подошли несколько отдыхающих на берегу мужчин и женщин, но помощь при швартовке нам никто не оказывал, да и зачем она нужна такому слаженному экипажу мореходов в тельняшках?! Вот такое от них мы и услышали.
Но через полчаса на наших глазах произошло менее благополучное происшествие. Вдоль берега, в сторону Мариуполя, шёл шестивесельный ял. Кроме гребцов на нём было ещё человек десять, все – молодёжь. Ял, очевидно, выполнял прогулочный или учебный рейс и возвращался в яхт-клуб. Но волны, да ещё прибрежные, очень крутые, неистово били его в правый борт. И вот одна  у нас на виду сделала своё дело. И пассажиры, и гребцы из переворачивающегося яла высыпались в воду, как дрова с кузова самосвала. Благо, что глубина на месте аварии была всего около полутора метров ( это мы определили потом) и все, кто был на борту яла, выбрались благополучно на берег. Даже легко травмированных не было. Мы принимали посильное участие в спас работах, выводя некоторых перепуганных участников морской прогулки на берег и поддерживали их моральное состояние. А они,  мокрые с ног до головы, дружно отправились на рядом проходящую автотрассу.
Всю ночь перевёрнутый ял толкало к берегу, где он, наконец, благодаря утихшему шторму, приобрёл себе временное место прописки. На следующий день, к обеду, прибыла команда спасателей. Они поставили ял на ровный киль, собрали часть имущества, выброшенного морем на берег, и отправились восвояси. Нам оставили только воспоминания и то, что осталось на дне. Потом уже Анатолий в маске с трубкой и ластами извлекал со дна предметы «кораблекрушения», складывал их на берегу, но за ними никто не явился. Себе на память мы взяли только алюминиевую армейскую флягу. В ней было вино. Не дали ему пролежать на дне сто лет, его цена тогда бы выросла неизмеримо. Мы не стали ждать такого случая...
Перед нами стала дилемма: идти дальше до Бердянска или ждать попутного ветра, чтобы возвращаться в Таганрог. До Бердянска оставалось около пятидесяти километров, при благоприятном ветре это дневной переход, но потом добираться до Таганрога, не дай Бог в лавировку, не хватило бы и недели. Решение однозначное: отдыхаем здесь в этом гостеприимном для нас месте, ждём, приемлемые для обратного пути, погодные условия.
Купаемся, загораем. Я съездил в Мариуполь (если не сказал раньше, он тогда назывался – город Жданов), отправил весточку домой, что мы живы, здоровы. В городе, там, где начинался крутой берег к морю, увидел несколько поваленных, вырванных с корнями деревьев – результат того памятного шторма. Будем считать, что нам повезло.
Путь назад, в Таганрог, приукрасила смешная для нас и хлопотная для других история. До финиша оставалось километров пятнадцать. Обогнуть Должанскую косу и через час отдать якорь. Но дело к вечеру, прикинули: пока швартовка, пока транспортировка своим ходом нашей яхточки на место стоянки, да ещё надо бы и привести себя в порядок, будет уже ночь. Не хорошо напрягать гостеприимных родственников, сбивать их с привычного ритма жизни.
Слева, по ходу, заприметили высокий обрывистый берег, а между ним и морем ровная, гладкая полоска суши, как оказалось, местный необорудованный «дикий» пляж. Надо отметить, что северное побережье Таганрогского залива, большей частью имеет такой характерный ландшафт: крутой, зачастую отвесный, размытый штормами берег и глинисто- песчаный промежуток между ним и береговой кромкой.
Остановились на этом пляже, выбрали безопасное место для стоянки, чтобы сверху ничего не упало на голову. Яхточку оттащили подальше от берега. Собрали, как всегда, горючий  древесный материал для костра, приготовили ужин и уже в темноте я намечал планы на завтра. Вдруг справа, если смотреть на море, показались огни фар легкового автомобиля, который мчался мимо нас вдоль самой береговой кромки. И надо же: на пути авто лежала, приличных размеров, пустая консервная банка. Из-под колеса она ударилась по днищу кузова, несколько раз издав характерный тарахтящий звук. Водитель явно не видел банку, иначе и не остановился бы. Затормозил резко, остановился, вышел из машины и начал заглядывать под днище «москвича», приговаривая:
– Не уж-то глушитель? Этого мне не хватало!
Потом увидел злосчастную банку, выругался и снова за руль. Но не тут-то было! Колёса вошли в прибрежную смесь песка и мокрой глины наполовину, а днище уже было на грунте. Наша помощь сдвинуть «Москвича» с места ничего не дала. Водитель, лет пятидесяти мужчина, правильно решил, что без буксировки другой машиной тут не обойтись и отправился в близлежащее село за помощью. И вскоре прибыл на грузовом автосамосвале ЗиЛ-585. Зацепили короткий трос, водитель самосвала осторожно попытался вытянуть «Москвича», но тот ни с места. Потом водитель грузовика сменил тактику: даёт полный газ и рывком надеется вытянуть незадачливого автолюбителя. Задние колёса ЗиЛа бешено крутятся, но результат тот же. А ЗиЛ просел тоже ведущими колёсами в прибрежный грунт. Попытка уже без буксира выскочить из коварного капкана ещё более усугубила положение: задние колёса легко выгребли себе «лежбище», да и передние сами по себе тоже ушли в грунт.
– Без трактора не обойдёмся! – таково было обоюдное решение, и горе-водители отправились пешком за трактором.
В салоне «москвича» безучастно сидела молодая женщина. В отсутствие водителей словоохотливый Анатолий завязал с нею разговор. Сказать, что женщина была встревожена происходящим, нельзя. Но она живо интересовалась, кто мы и откуда и как мы провели время на море. Тут уж Толика понесло…Всё у нас было в превосходной степени. Всё со знаком плюс! Я оставил их вдвоём, а когда через некоторое время подошёл к «москвичу», был поражён увиденным. Мой подопечный и незнакомка крепко целовались, при этом  женщина проявляла изрядную активность.
Загудел мотор трактора, Толик выскочил из салона и докладывает:
 – Она просто любовница этого олуха, а он начальник смены на заводе. К 12-ти часам ему надо быть там, провести наряд для ночной смены. А сейчас, – Толик взглянул на часы, – половина двенадцатого. Ситуация! А с нею ( он назвал имя) договорились завтра встретиться. И называет адрес в Таганроге.
Подкатывает колёсный трактор «Беларусь». На «облучке» стоят два наших водителя. К «Москвичу» подъехать нельзя – мешает увязший ЗиЛ. С него и начали.  Всё было очень быстро: «Беларусь» развернулся, сдал назад. Цепляют всё тот же короткий трос, тракторист даёт полный газ и... мгновенно зарывается огромными задними колёсами по самое днище в «гостеприимный» пляжный грунт. Попытка выскочить «на волю» уже без троса только усугубила ситуацию: передние колёса трактора, как и у ЗиЛа, тоже начали погружаться в песчано-глинистую смесь. Тихий ночной пляж оживляют громкие сетования водителей и тракториста. Мы не вмешиваемся в процесс, наблюдаем за происходящим со стороны. Когда не можешь помочь делом, досужие советы вредны!
На этот раз совещание неудачников продлилось дольше, чем в первый раз у водителей. Наверное, сразу не смогли прийти к консенсусу. Тогда это иностранное слово простому народу ещё не было известно, оно вошло в лексикон верхушки, благодаря Горбачёву, а я привожу его здесь в угоду любителям засорять русский язык. И к слову «лексикон» это тоже относится.
Итак, горемычная тройка повелителей моторов и колёс, наконец, достигла взаимного согласия. Двое отправились искать (среди ночи!) гусеничный трактор, ведь только с такой техникой можно было разрулить сложившуюся ситуацию. Оставшийся «пленник» зыбучего грунта, водитель ЗиЛа, подошёл к нашему костерку. Ведь надо кому-то излить свою горесть! Он сказал, что неподалёку прокладывают в сторону Таганрога мощный газопровод, там есть гусеничный трубоукладчик, был бы хозяин этой мощи на месте...
Им повезло. Часа через два в ночной тиши, нарушаемой ласковым морским прибоем, сначала тихо вдали, а потом всё громче и громче раздавался звук мощного дизельного мотора, и на пляж с черепашьей скоростью въехал огромный гусеничный трубоукладчик. Справа на его корпусе метров на пять выдавалась сложная конструкция, предназначенная для укладки труб большого диаметра в траншею. Час ушёл на вызволение пленников, и снова наступила убаюкивающая тишина. А всё началось из-за пустой консервной банки...
На востоке уже было светло, редкие облачка, подсвечиваемые восходящим солнцем, постоянно меняли свою радужную окраску, а мы провалились в крепкий безмятежный сон.
При умеренном попутном ветре, под обоими парусами, при желанном для яхтсменов курсе по отношению к ветру – фордевинд, мы отдали якорь. А вечером у   родственников, мы уже пили чай. Анатолию я запретил высказываться, чтобы не смущать слушателей его суржиком и присказками. Но он всё ж таки рассказал, как мы пару раз запутались в браконьерских сетях на обратном пути. Правда, под моим пристальным взглядом, ничего в адрес местных рыбаков не высказал.
Зато дома, уже на работе, наша прогулка была выдана как самое настоящее трансатлантическое плавание! Нет, нет ничего лишнего, только эмоции, а их Анатолию не занимать...

По Южному Бугу (краткий отчёт)
Всю зиму с 1972 го на 1973 год у себя на работе мы делали одноместные, разборные пластмассовые байдарки. Уж больно хотелось освоить технику управления вёрткой, послушной байдаркой-каяком, не беспокоясь, что порвётся матерчатая обшивка, как у серийных байдарок от удара о камень. И у каждого была потаённая мысль: на таком судне можно освоить эскимосский переворот, а это чуть ли не вершина мастерства каждого спортсмена-слаломиста.
Приобрели в достаточном количестве стеклоткань и эпоксидную смолу. По моему проекту изготовили из досок и довели до нужной кондиции шаблон для оклейки его стеклотканью со смолой. В смолу добавляли краситель. Благо, на Донецком химзаводе был магазин химреактивов. Анатолий Гацюк выбрал для своей байдарки синий цвет, Василий Натарин – зелёный, Константин Кузин, мой приятель по макеевскому турклубу, отдал предпочтение ярко-жёлтому цвету, а я, как и похожие на меня, был рад красному. Затвердевшие корпуса разрезали на три части и на местах прорези вставляли фланцевые, из дюралюминия, соединения. В разобранном состоянии в центральную часть байдарки входила кормовая часть, а в неё – носовая. В таком положении конструкция помещалась в специально сшитый рюкзак, а в свободное пространство носовой части помещались личные вещи и снаряжение. Невольно приходит сравнение: матрёшка размером метр двадцать на шестьдесят. Всё в сборе удобно держится на плечах за спиной и весит всего 35 килограммов (вместе с прочим снаряжением).
Я рискую отбить у читателя охоту продолжить чтение, так подробно описывая изготовление универсального плавсредста (никто и никогда наши «подвиги» не повторит), но, когда в начале апреля  в цехе стояли рядышком четыре разноцветные байдарки-близнецы, нас, если не преувеличивать, обуяло чувство гордости за себя. На работу умельцев пришли посмотреть руководители нашей Изотопной лаборатории, похвалили нас и выделили машину для поездки на испытания непривычного нам средства сплава. Испытания прошли успешно,  все были довольны, даже я – искупавшийся в воде только что освободившейся ото льда. Это было боевое крещение, если учесть, что в походах по горным рекам туристы-водники имеют дело с водой такой же температуры.
К 27 апреля мы были готовы идти в поход. Доехали львовским поездом до города Ладыжин, там собрали наши байдарки и несмело, испытывая остойчивость (поперечная устойчивость – морской термин) наших судёнышек, пошли по течению Южного Буга. Взрослые мужики, двое из нас уже отцы семейств, а радовались, словно дети. По пути была и рыбалка, и общение с жителями прибрежных сёл. К туристам местные привыкли, отношение всегда было дружелюбным. Продукты покупали в сельских магазинах, а однажды, когда мы остановились у мельницы, мельник пригласил нас к себе, отсыпал нам какой-то крупы, а главное – показал своё хозяйство. Нечто подобное я видел в своём детстве и юности на нашем кирпичном заводе. Там один-единственный, мощный электродвигатель приводил в движение, с помощью ременных трансмиссий все механизмы процесса изготовления кирпича-сырца- от перемешивания песка с глиной до выхода полуфабриката. На мельнице была такая же путаница ремней одетых на шкивы, только двигателем была вода, вращавшая огромное водяное колесо. И ещё одна особенность: всё было белым, всё в муке.
А в одном селе доброжелательная хозяйка угостила нас молоком. А заодно научила одной народной премудрости. Когда кто-то из нас стал благодарить хозяйку за угощение и расхваливать молоко, она сказала:
– Хвалить можно только воду из колодца, всё остальное – нельзя, всякие люди бывают, смотришь, и сглазят.
Мы запомнили этот совет.
Но в другом месте свою продукцию как угощение хвалил сам дарящий. Мы остановились на ночёвку перед Мигейскими порогами. На левом берегу село Мигея, а мы расположились на правом берегу, рядом с небольшим селом Грушовкой. Ужин готов, мы усаживаемся поудобней для приёма пищи к костру, чтобы не пронести ложку мимо рта. К нам, немного навеселе, подходит молодой мужчина и после нескольких фраз просит нас подождать с ужином:
– Успеете, я вам сейчас принесу такое, что вы никогда не пробовали и нигде не попробуете!
Загадочное угощение он принёс через несколько минут.
– Давайте кружки, это фирменный грушевский самогон, он славится во всей округе и за её пределами!
По большому счёту – ничего особенного, но голова не болела даже утром. А ведь правда, что каждый кулик своё болото хвалит…
Мигейские пороги – гряда небольших, чистых, без камней, сливов. Все прошли хорошо, а я зазевался и перевернулся. Сам выбрался на берег, и дружная наша четвёрка спокойно пошла дальше.
У нас была подробная карта – километровка, составленная нашим наставником Мигдалёнком Артуром Фёдоровичем. Многие из нас, туристов-водников и я в том числе, считали его своим учителем. Умный, добрейший человек! На все руки мастер, надёжный, обязательный товарищ. Вместе с ним я участвовал во многих республиканских соревнованиях. Только я сплавлялся на плоту, а он на байдарке-двойке с неизменным матросом – женой Диной. Ко всем прочим достоинствам, Артур – прекрасный фотограф-художник, а с кистью в руках и замечательный художник-пейзажист. А как организатор он много лет возглавлял макеевский турклуб «Рассвет».
Карта порогов Южного Буга была настолько точной, а рекомендованная линия движения безупречной, что проходить пороги на наших маневренных байдарках было одно удовольствие. И это с учётом того, мы были «зелёными», новичками в туризме.
На Мигейских порогах,  на участках «Красные ворота» и «Дедова балка», линия движения не сложная. А вот на следующей череде порогов – «Константиновских» нужен глаз да глаз. На протяжении пяти километров русло загромождено россыпью крупных камней. Но линия движения у нас в руках перед глазами. Спасибо, Артур Фёдорович!
Южный Буг имеет одну особенность. В его верховьях есть несколько небольших водохранилищ, для заполнения которых шлюзами перекрывают естественный сток реки. Бывало такое: идём по нормальной реке, становимся на ночёвку, просыпаемся утром – реки нет! Течёт маленькая речушка, и везде камни, камни…. А вчера они были глубоко под водой.
А к сезонным, весенним особенностям следует отнести противное явление: ветер всегда в лицо! Если не грести, байдарку ветром отгоняет против течения. И ещё одна рекомендация новичкам. Лучи весеннего солнца, отражаясь от воды, обжигают отвыкшую от загара за зиму кожу шеи и подбородка. Невероятно, но к концу похода эти места обожжены были значительно. В дальнейших весенних походах эти участки тела мы смазывали обыкновенным подсолнечным маслом. Действенный способ избежать неприятностей, но смазка должна быть до того, а не после…
Слава Богу, Константиновские пороги мы проходили при полной воде, не опасаясь столкновения с обливными камнями.  На выходе этой гряды порогов расположен самый сложный и опасный порог Гард. Его надо проходить, максимально прижимаясь к крутой излучине левого берега, что само по себе тоже составляет опасность. По одному, с взаимной страховкой прошли и этот, последний порог – заключительный аккорд в непрерывном шуме пятикилометрового участка реки. Дальше, до Вознесенска вода ровная, спокойная. А потом всё просто: медленно-идущим пассажирским поездом  Одесса-Ворошиловград до Ясиноватой, а там уже и дома.
На следующий год, в то же весеннее время, теперь уже шесть человек быстро растущей секции водного туризма на нашей работе  повторили тот же маршрут. Только теперь уже на байдарках-двойках «Салют». Кроме меня и Василия Натарина, водный путь преодолели Филиппенко Александр, Кунченко Николай, Григоров Игорь и ещё один наш сотрудник, работавший в нашей лаборатории совсем немного. Увы, имя и фамилия его не сохранились в памяти. Не буду занимать время читателя ни на описание процесса прохождения порогов, ни эпизодами быта путешественников. Всё прошло, как говорится, в штатном режиме, кроме происшествия на последнем пороге Гард.
Я шёл в замыкающей двойке с Игорем. Раньше речь об особенности прохождения Гарда  уже была, а теперь я её дополню. Подход к нему возможен только по основной, текущей посередине реки струе. Но эта бурная струя бьёт прямо в каменную стенку острова, стоящего на пути потока.  Не доходя до каменной скалы, необходимо сделать резкий поворот к левому берегу, выйти из струи, а дальше вдоль излучины левого берега, буквально в метре от её каменной стены, выходить на спокойную воду. Григоров, сам мотоциклист, и при резком повороте перед скалой сделал естественный для него резкий наклон влево, во внутрь поворота. У байдарочников всё наоборот: поворачиваясь влево в потоке, делай наклон вправо, чтобы струе подставить округлое днище. В противном случае быстрая вода, попадая уже через борт на палубу, довершает уже неизбежный переворот. У нас так и произошло. Но у Григорова был ещё один феномен, не совместимый  с водной стихией – он не умел плавать и панически боялся, когда под ногами не чувствовал дна. Он мигом покинул байдарку, отталкиваясь от неё, уже наполовину затопленной, ногами и по- вратарски прыгнул на скалу. А дальше быстрее любого скалолаза выбрался на неё и исчез за нею. Давать оценку необычного поведения моего матроса не было возможности: байдарку и меня с нею быстро накрыла вода. Я удерживал одной рукой за короткий кормовой конец байдарку, а в другой руке было весло. Уже и дышать будто бы нечем, но страха нет, а в голове несуразная мысль: байдарку взял напрокат, стоимость её сто двадцать шесть рублей… сто двадцать шесть… сто двадцать шесть…. Вынырнул, байдарка где-то в воде, но связь с нею не теряю, в буквальном смысле. Минут десять обходил (обносило меня!) вдоль скалы, а тут и ребята пришли на помощь.
– Ищите Игоря, он где-то на острове!
Нашли. Сидит в кустах, переживает свой страх и, можно надеяться, своё слабодушие.
Игорь и в дальнейшем ходил в водные, несложные походы, тщетно пытаясь перебороть свою водобоязнь. Я его однажды даже брал на Черемош, но уже не на байдарке, а рядом со мною на устойчивом плоту…
Секция водного туризма Базовой изотопной лаборатории Министерства угольной промышленности была одной из ведущих в области. Третья часть состава донецкой команды на республиканских соревнованиях состояла из наших воспитанников. Почти рекорд – из двухсот сорока сотрудников лаборатории, шестьдесят человек выезжали  на своё, лабораторное первенство по водному слалому. Да, были такие годы…

Гидрографическое открытие
Какое может быть открытие, если вся Земля обследована давным-давно вдоль и поперёк? Тем более на земле Донбасса, где известно всё от верхушек терриконов до глубин земли. Всё нанесено на подробные карты, всё детальнейшим образом описано.
Но бывают открытия уже давно открытого, но не востребованного человеком. К примеру, с развитием цивилизационных потребностей возникла необходимость устроить трассу для горнолыжного слалома. А подходящей горы для её оборудования нет. То очень крутые склоны, то, наоборот, малый перепад высот или неподходящий рельеф или     скальные    россыпи.   И    вдруг       оказывается,     что не привлекающий внимание объект, много раз попадавший на глаза, соответствует всем требованиям задуманного дела: и трасса на уровне олимпийской, и место размещения для болельщиков есть, и подъезды не длинные. Открытие! Конечно, можно сказать – находка, но какая там разница…
Что-то похожее испытали мы, туристы-водники, впервые увидев Ново-Петровский порог на притоке Миуса, реке Крынке. Шёл 1980 год. К тому времени мой образ жизни, не считая основную работу и домашние заботы, приобрёл неугомонный туристский характер. Я всецело отдавался общественной туристской работе, сначала в качестве председателя комиссии водного туризма, а потом, на много лет, и председателя Федерации туризма в Донецкой области. Спортивными походами подкреплял моё право занимать такие высокие общественные должности, а иначе быть и не должно. Руководитель в любом деле, должен быть мастером этого дела…. И здесь не забота о своей личной репутации. Спортивный туризм – командный вид спорта. А в команде все должны быть достойны друг друга, иметь соответствующее мастерство. Как его приобрести, как его поднять на должную высоту? Только тренировками, участием в коллективных мероприятиях – туристских походах. И начальный этап таких тренировок – донецкие реки. Для туристов-водников речки Донбасса – настоящий учебный полигон. Вот и было принято решение: пройти и описать подходящие для этой цели маршруты путешествий по нашим малым речкам.
 
Кальмиус в среднем течении.

Итак, каждый туристский городской клуб получил соответствующее задание согласно нашим устремлениям. Лично у меня была ещё одна цель: приобщить к своему увлечению младшего брата Юру. У него желание есть, байдарка у нас есть, и речка есть – Крынка.
Прибыли вдвоём в Зугрэс, собрали байдарки, и целый день я обучал Юру технике управления байдаркой на гладкой воде. Не все элементы управления изучены и закреплены, но уверенность в движениях Юра приобрёл. Сложностей в сплаве не было. Пару раз обносили низкие, не дававшие проплыть под ними мостики. Иногда путь преграждали самодельные, из природного камня плотины. Очевидно, людям был нужен подпор воды, чтобы откачивать её на хозяйственные нужды – для полива сельхозугодий. Местность живописная: правый берег высокий, холмистый с частыми лесочками. Был даже один большой хвойный массив. Всё – искусственные посадки. Исключение составляет природный заказник ниже села Степано-Крынка. Там, на излучине реки, на протяжении нескольких километров находится урочище Бердянка с высоким скалистым берегом. Эти скалы мы взяли на заметку и в последствии рекомендовали их нашим туристам-горникам, как место учебного полигона. Они, конечно, уступают «скалодрому» в Зуевке, но горники со временем их облюбовали. И не только дончане, а и таганрожцы летом проводили там тренировки.

 
Затор на Крынке.

    А левый берег, да и вся долина речки напротив скал густо поросла естественным, высокоствольным лесом. Местами есть плавни, подпитываемые весенними разливами речки. В плавнях разнообразный мир пернатых. Мы случайно обнаружили даже гнездо болотного луня – крупной и редкой для наших мест птицы. В нём были ещё не совсем оперившиеся птенцы. А уж если зашла речь о пернатых, то скажу коротко, как крики филина в тихом ночном лесу вызвали у нас, мужчин, «мороз по коже». Мы уже собирались спать, расположившись в палатке, и вдруг над нами раздался громкий крик. Сравнений для его описания я не нахожу, но когда в такой ситуации слышишь громкое, резкое и необъяснимое, невольно берёт оторопь. Да, это был филин, ночной хозяин леса.

 
Птенец болотного луня.

А на следующий день, уже при ясном солнышке, мне пришлось ещё раз поволноваться. На кольцеобразной излучине реки, уже на выходе из урочища – сплошные заторы из упавших в воду деревьев. Перед одним из заторов Юра перевернулся, лодка днищем вверх воткнулась в затор, а Юры не видно. Подплываю, стараюсь оттащить от затора Юрину лодку, а Юры в ней нет. Зацепился он за ветки под водой и с трудом освободился от коварного плена. Пару минут всё событие, а волнения длились долго...
К вечеру третьего дня неторопливого пути, преодолев естественные завалы, подплываем к селу Новопетровка. Течение медленное, чувствуется, что впереди подпор воды. На правом берегу местная ребятня купается, прыгает в речку с «тарзанки». Таких как мы путешественников они увидели, наверное, впервые. Стоят молча, смотрят. А мы, гордые собою «первопроходцы», отвечаем на приветствия и даже вперёд не смотрим. Да и что увидишь из зелёного, сомкнувшегося над водой, тоннеля. Деревья правого и левого берегов переплелись ветками, даже солнца не видно. А русло реки упирается в скалу и круто поворачивает влево. Мы всё-таки смогли отделить гвалт ребятни от шума воды впереди. И после первого гладкого слива резко выскакиваем на отмель правого берега.
Вот так неожиданность! На крутом левом повороте речка разделяется маленьким островком на два рукава, и на них между двух крупных камней два или три порожистых слива. Дальше вода бьёт в отвесную скалу правого берега и устремляется под рукотворное препятствие – автомобильный мост. Под мостом опять крутой слив, резкий поток выделяется ещё метров на тридцать и упирается в скальный левый берег, а потом плавно переходит в широкий, через всю реку, перекат.
Дело к вечеру, делаю несколько фотоснимков будущего «подарка» туристам-водникам и решаюсь совершить первопрохождение порога. Дальше пишу без кавычек об этом пороге. О его пригодности для соревнований по водному слалому никто из туристов-водников не знал. Вот это и есть открытие, о котором речь шла в начале рассказа.
Обнесли вокруг порога Юрину байдарку – ему ещё рано испытывать судьбу, а я возвратился к своей байдарке. Сразу скажу – я не придал значения, не оценил мощь прижима к правому берегу и вошёл в порог правой, более полноводной протокой. В мгновение она «припечатала» меня к скале. Переворота я избежал, но пришлось приложить усилия, чтобы свободно работать веслом. Метров пять отталкивался от скалы рукой, стараясь подставлять днище под поток. Под мост вскочил под углом к потоку, успел выровнять курс до встречи со скалами левого берега и вышел с быстротока на спокойную воду.
И много лет подряд Новопетровский порог служит излюбленным местом соревнований по водному слалому. Кроме дончан, приезжают сюда луганчане, у них такой «жемчужины» нет. А однажды на новопетровском пороге мы провели зональные республиканские соревнования по водному слалому.
Дальнейшее наше путешествие с Юрой до Матвеев-Кургана позволило описать весь маршрут по Крынке и дальше по Миусу. Кроме того, что сказано, выдающихся мест на реке в общем-то нет. Разве что памятники погибшим воинам при штурме «Миус-фронта». Но об этой теме вскользь говорить грешно...
И, всё ж таки, как не вспомнить одну топонимическую (связанную с названием) историю, о которой может больше никто и не услышит. Мы причалили к левому берегу невдалеке от небольшого хуторка, стоящего на пригорке. Мимо нас проходит молодая женщина. Спрашиваю, держа в руках карту-топооснову:
– Скажите, пожалуйста, как называется этот хуторок?
Редкое явление: на лице у женщины одновременно и улыбка, и сожаление, и стеснение. Молчит. Объясняю ей:
– Нам надо сориентироваться, где мы находимся.
Видит она, что мы порядочные люди:
– Ледащі.
– Назва? Офіційна?!
На наших лицах она заметила, наверное, неподдельное удивление.
– Тільки не смійтесь. Таку назву цей хутір має ще з дореволюційних часів.  Всі мої родичі живуть тут з самого початку. А назву придумали сусіди. Їм було видніше...
Мы высказали своё несогласие, что хутор лодырей не смог бы прожить столетие... Она улыбнулась и пошла...

Кавказ - учебный полигон
Так в живом мире сложилось, что в любой общности есть вожак или лидер. Остальные гласно или негласно идут за лидером, доверяя ему, признавая его право быть старшим среди них. Речь не идёт о стаде (отаре) баранов, идущих за своим поводырём. А если уж и касаться живой природы, то можно выделить полёт птиц, летящих за своим лидером в поднебесном клину, да и других, не менее наглядных примеров среди животного мира предостаточно. Так и в человеческом обществе: будь-то целая страна или небольшая группа людей – обязательно должен быть лидер: этот человек берёт на себя ответственность за судьбы соплеменников или попутчиков в дороге. В спортивном туризме это правило было закреплено специальным положением. В группе должен быть лидер, а точнее руководитель. Очень желательно, чтобы лидерство включало в себя опыт, знания, авторитет и другие, характерные для руководителя качества.
Федерация туризма, помимо всех других задач, готовила руководителей походов – туристов, проявляющих соответствующие организаторские способности. Вот и весенний поход 1982-го года по кавказской реке Куре проводился, в основном, с этой целью. Красов Леонид, Матросова Татьяна, Рабинов Пётр, Беркета Олег и Лосев Василий отвечали перечисленным выше требованиям и проявили желание совершенствовать своё мастерство. Да и новый район похода тоже привлекал: по Грузии никто из нас не путешествовал. В нашей группе были ещё жена Пети Рабинова – Ольга и Соболев Юрий. Он примкнул к нам  в самый последний момент перед отъездом.
Поездом добрались до станции Хашури, а дальше автобусом через Боржоми в верховья Куры до посёлка Ацкури. Там соорудили два катамарана и без задержки  вниз по быстрой Куре начали своё путешествие. Серьёзных порогов на Куре нет. Обнесли пару небольших плотин и в конце первого дня пути были в Боржоми. На источники не ходили, попили целебной водички из бутылок, купленных в магазине. Да простят меня почитатели кавказского гостеприимства, но лично я ничего подобного на всём протяжении сплава не ощутил. Особенно в столице Грузии Тбилиси. И в магазинах, и в винных лавках, куда мы в своей походной экипировке заходили попробовать знаменитые сорта грузинских вин, на нас смотрели, как на оборванцев, во всём выдавая своё пренебрежение к нам! К гостям-то! Я невольно вспоминал (и об этом ещё расскажу), как нас, путешественников, принимали в Таджикистане. Даже сравнения были бессмысленны...
В спортивном отношении Кура, особенно когда у тебя за плечами серьёзные походы, сложностей не представляла. Но в учебном смысле для руководителей походов третьей категории сложности, вполне подходила. Досаждали каменистые перекаты. Иногда приходилось соскакивать с катамарана и проводить его через перекат за «уздечку». Скорее всего, мы шли по Куре в малую воду, ведь снег в горах в апреле только начинает таять.
Из объектов культуры запомнились каменные строения древней столицы Грузии. Ни одного человека на территории такой исторической ценности мы не встретили…. Музей И.В.Сталина в Гори не работал. Постояли немного у массивного памятника вождю всех народов и отправились, уже по полноводной Куре дальше. Возле самой столицы Грузии, там, где воды Куры принимают воды своей сестры Арагви, поход и закончили. Целый день потом подозрительная группа людей в штормовках и брезентовых брюках без экскурсовода осматривала достопримечательности Тбилиси, а вечером отправилась поездом в родной Донбасс. Задача была выполнена.
В последующие годы для учебных целей мы облюбовали речку Урух – левый приток Терека. Несколько групп обычно в конце апреля так, чтобы использовать время майских праздников, доезжали до ставшего печально известным в чеченскую войну города Беслана, а оттуда автотранспортом поднимались в верховья Уруха. Для учебных целей эта река подходила как нельзя лучше. И препятствия, близкие по сложности к 4-5-й категории, и достаточная населёнка, где можно было пополнить запас продуктов, и транспортные возможности района – всё соответствовало задачам учебных мероприятий. Описывать походные дни, где вереницей одна за другой шли донецкие группы, нет смысла. Выискивать в памяти забавные, смешные случаи – тоже. Хотя… буду жалеть, если не расскажу один маленький, забавный случай, совершенно не относящийся к туризму. К какому разряду впечатлений его отнести – не знаю. Судите сами.
В одном из учебных походов я пошёл в аул отправить в Донецк телеграмму. Со мной был наш курсант, молодой парень, грузин по национальности. Будто бы переводчик при мне.
 – Где находится почта, телеграф? Спрашиваю у местных ребятишек, что играли на улице. Прекратили игру, что-то лопочут между собой на своём языке, умолкли и смотрят на меня. Дальше я приведу ту фразу, что сказал сопровождавший меня турист, соблюдая фонетическое звучание этой фразы, обращённой к одному из малышей:
 – Ти па руски бичишь?
Мальчик посмотрел на него с достоинством и гордо сказал:
– Бычу!
А потом, после паузы, на чисто русском языке ответил на мой вопрос. А мой попутчик больше не проронил и одного слова…. А я с удовольствием сообщу: Донецкий спортивный туризм занимал одно из ведущих мест в Украине. А наша школа туризма для всех была примером. В этом деле мы тоже бычили…

 
Курсанты, будущие чемпионы А. Вертлиб и В.Колесник.

Заканчивая рассказ об этой, учебной стороне нашей деятельности, так и хочется рассказать об одном, не совсем учебном походе по верховьям Кубани, который мы провели с моим учеником и другом Сашей Вертлибом уже в постсоветский период. Южнее Донецка есть шахтёрский городок Угледар. Там были три действующих шахты и при одной из них, была организована турсекция, исключительно водно-туристской направленности. Как обычно, были в ней свои лидеры. Коллектив один, а лидеров – двое. Почти  по всем организационным вопросам у каждого из них было своё мнение. Антагонизм полный. И вот они, имеющие минимальный походный опыт, попросили областной турклуб сводить их в поход, обучить, привить походные навыки. Мы с Сашей провели с ними два учебных мероприятия на Кальмиусе и дали добро на сборы. Маршрут выбрали не сложный и в то же время интересный – по верховьям Кубани. Доехали, лагерь разбили в 10-15-ти километрах от подножья Эльбруса, построили три катамарана (наш с Сашей не в счёт) и начали сплав. Два первых дня прошли без осложнений, а на третий случилось. Мы с Вертлибом шли замыкающими. Речка раздваивается на два рукава, впереди  идущих не видно. Конечно, мы вошли в более полноводную правую протоку. Взгляд влево, а вдали, на повороте левого рукава, по берегу бегают наши туристы. Перетаскиваем наш катамаран в левую протоку и… нарочно не придумаешь: между прутьями железобетонной, осыпавшейся плиты находится человек. Быстро причаливаем, Саша берёт спасконец, я привязываю один его конец к себе, а второй Саша попускает, чтобы я приблизился к пострадавшему. Со всей предосторожностью, в струе напирающей воды, я вытащил страдальца из объятий металлических прутьев, а Саша нас двоих подтащил к берегу. Трудно сказать, повезло спасённому или нет. На бёдрах рваные раны, но какое счастье: ни вены, ни артерии не задеты. Что надо отметить – пострадавший был профессиональным медиком, сотрудником шахтной медслужбы. Два дня мы лечили его раны, и я должен сказать – он вёл себя мужественно, как настоящий мужчина и как шахтёр тем более.  По приезду домой, через месяц, мы встретились. Он с улыбкой сказал, что всё в порядке…

 
Цыганка-гадалка сказала всю правду…

А шедшие параллельно с нами москвичи на такой безобидной речке в последствии не досчитались двух человек… У них был из ряда вон выходящий случай. Они идут, под ярким солнцем по Кубани, в которой горная ледяная вода. Девушки в плавках и без спасжилетов. Подходим к ним, обращаем их внимание на синие ноги впередисидящей девушки, кричим:
– У неё переохлаждение! Это очень опасно!
А в ответ только улыбки…
Хочу сказать будущим путешественникам: «…к беде неопытность ведёт» и наплевательское отношение к соблюдению правил безопасности! К нарушителям походной техники безопасности в Донецкой федерации туризма применялись драконовские меры. На снимке в отчёте турист на судне без спасжилета или без каски – поход не засчитывался… Кое-кто, впоследствии, обижался на меня за такую суровость, на что я  отвечал:
– С 1970-го по 1991-й год донецкие туристы-водники потеряли на маршруте только одного человека, и не на воде. Он скрывал свой сахарный диабет и не выдержал физической нагрузки на пешеходной части перед началом сплава. А статистика знает всё: ежегодно в Союзе гибло от пятидесяти до сотни туристов  суммарно во всех видах туризма…
И когда я вспоминаю о своих походах и о работе на общественных должностях, я считаю, что не только прожил интересную походную жизнь, но и всемерно способствовал в том же окружавшим меня людям. И всегда, когда речь шла об учёбе в школе туризма, для новичков повторял слова Суворова: «Трудно в учении – легко в бою!..»

Вдоль Чуйского тракта
Так уж получилось, что начинал я свою спортивную карьеру на байдарках, а продолжил её на плотах. Между собой оба средства сплава и по конструкции, и по способу управления, и по обитаемости общего имеют мало. Одно общее – под ним вода – бурный горный поток или спокойная таёжная река. Категорийность спортивного похода тоже зависит от используемого средства сплава. Если для байдарки маршрут определён высшей 5-ой или 5-й «У» категорией сложности, то для плотов или катамаранов на надувных поплавках, как правило, это «четвёрка». Но бывают и исключения. Так сплав  по алтайским рекам Чуе и Катуни для всех видов средств  сплава один – «пятёрка».
1975-й год. Я уже имел опыт хождения на плотах, участвовал в нескольких республиканских соревнованиях на Чёрном и Белом Черемоше, а также на реке Прут. Киевское руководство, наверное, приметило меня, и я получил приглашение быть участником учебного похода по упомянутым выше алтайским рекам. Сразу же хочу отметить, что из многомиллионного Донбасса на плановое республиканское мероприятие нашлось только одно вакантное место. Киев, Одесса, Львов, Винница и Днепропетровск делегировали по несколько человек от каждого города. Нет, нет! Я не связываю то время с нынешним беспределом, но и тогда «донецких» покровительством Киев не баловал…. Лично за себя скажу, что без всяких протекций у меня на долгие годы сложились хорошие, тёплые отношения с людьми –  зачинателями украинского спортивного туризма: Славой Кострубой, Жорой Воспитанниковым, Поремскими Эльвирой и Феликсом и многими другими.
Первоначальный пункт сбора на этот учебный поход был в Киеве. Там уже были закуплены билеты на авиарейс Киев-Красноярск  для всех участников похода, кроме меня. А так, как обо мне вспомнили в последний момент, мне предстояла задача самому добираться до Горно-Алтайска, и оттуда уже до места старта, в посёлок Чибит, что на Чуйском тракте. Навожу справки в кассах аэрофлота –  билетов нет.
Дальше я обязан сделать отступление в своём рассказе, не связанное с самим походом, зато показывающее с какими замечательными людьми мне довелось  общаться в процессе моей дороги «туда», к месту сбора группы. Общению с людьми в моих рассказах я отдаю приоритет, даже выше чем каким-то захватывающим, необычным случаям в походной практике. Но если кто-то ждёт от рассказчика чего-то, ну очень «такого», я предлагаю пропустить несколько абзацев и найти место начинающееся словами: «Я стал у передней греби слева…»
Что делать? Опоздать к началу похода – значит вычеркнуть себя из состава участников, да и где их искать на маршруте? У меня на работе был приятель Саркисьянц Сурен Оганович.  Без всякой мысли делюсь с ним своими невзгодами – надо же кому-то высказать их, поделиться, что ли. Легче будет на душе…
Удивительный человек Сурен Оганович! Темперамент у него кавказский, всё воспринимает быстро, выслушивает внимательно. Он занимал должность руководителя участка внедрения средств автоматизации на шахтах Донбасса. В его характере была особенная черта: хвалил он подчинённых или вычитывал за промахи – всё разделял  и принимал, как относящееся к себе лично. Послушав мои сетования, Сурен тут же предложил помощь:
 – Леонид Викторович, у меня есть человек, он мне даже больше, чем родной брат. Наши родители в оккупацию вместе с нами, детьми, жили одной семьёй и благодаря этому мы выжили. Он постарше меня, работает в аэропорту главным бухгалтером. Когда ещё не поздно лететь?
– Завтра, Сурен!
Он набирает номер телефона и одновременно говорит:
 – Бывает так, что кто-то отказывается лететь, будь завтра с утра в аэропорту, авось повезёт.
Да, мне показалось, что повезло. Объявили посадку на рейс Донецк-Красноярск, а одного-таки пассажира нет. Раньше с билетами выдавали такие пластмассовые жетоны, подтверждающие право пассажира зайти в самолёт. У трапа бортпроводница брала жетон и, не заглядывая в билет, любезно приглашала подняться, зайти в самолёт и занять своё место. Уже все в самолёте, я покупаю «счастливый» билет и с огромным рюкзаком бегу на посадку. Даже груз свой в багаж не сдавал: бортпроводники определили ему место где-то в служебной части салона. А я сижу уже на своём месте, перевожу дыхание. Подъехал тягач, и лайнер тихо покатился за ним на площадку у начала взлётной полосы. Тягач уехал, а двигатели не запускают. В салон заходит бортпроводница и громко называет мою фамилию. Отстёгиваюсь, подхожу.
– Прибыл пассажир, у которого билет на наш рейс, мы не можем ему отказать. Ваш рюкзак возле трапа.
Признаюсь, я почувствовал себя, как будто что-то украл и меня поймали с поличным. Сочувственных взглядов пассажиров я не заметил, да и мог ли что-либо осмыслить, увидеть? Кроме своего рюкзака…
А дальше всё было как в сказке со счастливым концом. Взваливаю рюкзак на плечи и направляюсь к зданию аэровокзала. В то время оно располагалось на самом въезде из города в аэропорт. Надо пройти в сторонке от взлётно-посадочной полосы, вдоль неё, больше, чем километр. Меряю глазами расстояние, а навстречу мне бежит (!) пожилой мужчина. Подбегает – ни слова, ни полслова – снимает с моей спины рюкзак, цепляет его одной лямкой себе на плечо (и всё это на ходу!) и указывает на стоянку самолётов:
– Беги вон к тому борту, он летит в Свердловск, рюкзак я сам дотащу. Надо успеть! Да, я от Сурена!
Бортпроводница уже другого самолёта (первый уже взлетел) машет мне рукой. Примостили меня где-то в начале салона, и сидел я на своём собственном рюкзаке. Но к нему не пристёгивался…
Мне успел сказать главный бухгалтер аэропорта, а это он тащил мой рюкзак, чтобы в Свердловске я подошёл к кассе и назвал свою фамилию. Необычно, но так я и сделал.
В Свердловске, в аэропорту Кольцово, девушка-кассир посмотрела на меня, улыбнулась, как будто знала всё о моих приключениях и выдала какое-то дополнение к моим проездным документам:
– Рейс на Красноярск (назвала номер) будет через шесть часов. Не опаздывайте.
И что редко я слышал от работников Аэрофлота:
– Мягкой посадки!
Куда деть целых шесть часов, когда сам уже заведён, как те часы, и они сами по себе-то не остановятся и не замедлят бег?! Вспомнил, что в Свердловске живёт мой сослуживец Славик Наумов. Достаю записную книжку. Есть адрес и даже телефон! Навожу справки, как доехать до жилья моего сослуживца. Таксисты знают всё. Полчаса езды, и я обнимаю своего армейского друга! Какой подарок за мои никчемные переживания! Не буду описывать подробности нашей неожиданной встречи, но если бы мне сейчас же  пришлось ехать домой, я всё равно благодарил бы судьбу за подаренный мне такой памятный день!
Но и это было не всё. В те же сутки в Красноярске я встретил всех своих будущих попутчиков, так что дальнейший путь до начала нашего сплава освободил меня от любых инициатив. На  «есть и слушаюсь»  мозги напрягать не надо…
 
Чуйский тракт и река Чуя.

Река Чуя… Не было бы автомобильного сообщения с дружественной Монголией вдоль этой реки – Чуйского тракта, кто бы знал название этой алтайской реки? Конечно же, исключая жителей региона, знающих названия сотен рек и речушек, ведь это их малая родина. Мы проехали на двух грузовиках по Чуйскому тракту до посёлка Чибит и расположились на левом берегу реки, не доезжая до посёлка, в пяти километрах ниже по течению. Там, через реку, в самом узком месте, между скал левого и правого берега, есть подвесной мост. По нему все перебрались на левый берег, там было удобное место для лагеря. О состоянии подвесной переправы я скажу немного позже. А сам Чуйский тракт – это хорошо ухоженная грейдерная дорога, она идёт по правому берегу Чуи до самого слияния с рекой Катунь, между двумя горными хребтами. Местами есть участки, когда дорога протискивается между высокой каменной стеной и стометровым обрывом к реке. Дух захватывает! Тот подвесной мост на левый берег был на стальных, толстых канатах. Настил, если уместно так назвать то, что было под нашими ногами, когда мы переносили на левый берег свои пожитки, мягко говоря, не внушал доверия. Шатающиеся брёвна, уложенные поперёк на четырёх тросах, местами были не закреплены, а некоторые прогнили от времени. Перил, как таковых, не было. На высоте человеческого роста по краям моста с берега на берег протянуты два троса. Моральное, но ограждение! А внизу, на многометровом расстоянии, беснуясь, текут мутные воды Чуи…
На следующий день несколько человек, и я в их числе, пошли в Чибит на лесопилку закупить доски-горбыли для настила палубы на плотах. Договорились быстро, даже машину нам выделили – трёхосный ЗиЛ-157. Загрузили её, и пока наши руководители решали какие-то другие вопросы, мы налегке отправились обратно в лагерь. Дошли до прозрачного, чистого ручья, текущего через посёлок, остановились отдохнуть. Некоторые из нас решили испить из ручья водицы. Меня жажда не мучила, да и желание летом пить очень холодную воду не возникало. Но пятеро из нашей «бригады» пригубили первозданной горной водички. И вскоре поплатились за безрассудство. Но об этом потом, когда будут спокойные участки, без порогов, уже на реке Катунь…
Мы дошли до нашего подвесного моста и нас догнал наш груз на местном вездеходе. ЗиЛ подъехал к мосту и остановился. Сейчас мы его разгрузим и всем скопом перетащим горбыли в лагерь.
Но что это?! ЗиЛ трогается, въезжает на эти «верёвки» и, раскачиваясь, двинулся по мосту! Мы замерли на месте. Не укладывалось это в наших головах! Но машина едет по стучащим друг в дружку брёвнам. Вот она уже на средине моста. С этого момента ей надо подниматься в гору: под многотонным грузом профиль моста, до этого дугообразный, превратился в подобие  двух сторон треугольника с тупым углом посредине. Всё окончилось благополучно. Машина подъехала к лагерю и остановилась. Что было дальше, мы не видели. Ведь всё внимание – под ноги на мосту. А те, кто разгружали машину, рассказали: машина остановилась, открывается водительская дверца, из кабины, нет, не выходит! Из кабины вываливается водитель. Кто-то подбежал к нему и… остановился – водитель вдрызг пьяный. Решили не трогать его, пусть, мол, отоспится.
Полчаса ушло на разгрузку, ещё немного на перенос горбылей к месту постройки плотов. Все заняты. Река шумит так, что рядом идущего слышишь с трудом. Но случайный взгляд на мост ошеломил всех – по мосту на правый берег ехал тот же грузовик. За рулём был всё тот же водитель… Протрезвел, наверное, за один час…
Мы три дня строили плоты с утра до вечера. В перерыве после обеда туристы-медики проводили с нами практические занятия по оказанию первой медицинской помощи. Сложнее всего было накладывать повязку на голову. Нам только показывали, как это делать, но практические зачёты мы не сдавали.

 
Занятия по оказанию первой медицинской помощи.

Может быть, так совпало, но в чуйском межгорье я заметил интересную особенность: почти минута в минуту, в четыре часа пополудни начинался дождь. И так каждый день, пока мы не дошли до Катуни. Чудеса какие-то, но я в чудеса не верю.
О, наши средства сплава имели внушительные размеры. Девять метров от носа до кормы и около трёх метров шириной. Греби, лежащие на подгребицах удлиняли всё сооружение до 20 метров! А под рамой-настилом были крепко привязаны и полностью надутые четырнадцать камер от большегрузного автомобиля. Палуба гладкая, посредине горкой увязаны все наши пожитки. На обвязках – петли. Те, кто не работает на гребях, держатся за эти петли, чтобы не быть снесённым за борт. На передней и задней греби по два человека. А страховка у них одна – крепче держись за это тяжёлое, с лопастью на конце, бревно. Но не зевай и чётко выполняй команды опытного капитана. А они очень просты:  «нос влево; нос вправо» и такие же команды для кормы. Иногда была и другая команда: «Нос! Отпусти!» Она давалась тогда, когда поток нёс корму на камень и кормовые были не в силах побороть течение. Тогда работающие на передней греби ставили плот так, чтобы течение само отнесло корму от камня. А там уже и кормчие включались в работу.
 
Команда нашего плота на Чуе.

Итак, по штатному расписанию моё место было слева на передней греби. Чуя-речка бурная, с крутыми, водопадного типа порогами. На таких посудинах, как наши плоты, самой главной задачей было войти правильно в порог. А для этого, помимо всего прочего, надо знать, как несутся струи воды в самом пороге. Другими словами – произвести визуальную и натурную разведку. Перед порогом обычно причаливали к берегу, бросали  в струю попавшееся бревно или крупную ветку, наблюдали за их движением, делали выводы, а потом уж сами отдавались в объятия стихии. Нет смысла описывать прохождение каждого порога, но об одном, заставившем поволноваться, надо рассказать.
 
Проход опасного порога на Чуе. Команда С. Кострубы.

    После мощного слива вода била в отвесную каменную стенку и круто уходила влево. Нельзя сказать, что мы допустили где-то ошибку, но громадные размеры плота не позволили нам пройти мимо стенки, не касаясь её, и нас «припечатало» днищем плота к скале.  Плот стал на миг в вертикальное положение! И тут передняя гребь вываливается из уключины, сбивает меня и тянет за собой моего напарника. Наше пребывание во вспененном потоке было достаточно долгим. В пенной воде даже спасжилет не выталкивал на поверхность. Наконец, вижу свет, впереди, в пяти метрах, появляется напарник. Пытается кричать, но захлёбывается. Я-то смог крикнуть:
 – Закрой рот!
Послушался. А я увидел впереди нашу гребь, догнал её и долго-долго подтягивал на плаву к берегу. Когда мы рядом с гребью, измождённые, уже лежали на берегу, подплыли наши и причалили. Меня удивило отношение капитана ко всему произошедшему. Ни о возможных травмах, ни о самочувствии – ни слова. И даже то, что спасли гребь, а на изготовление новой ушло бы много времени (местность уже была безлесной) тоже – молчок. Да, люди все разные…
Коль зашла уж речь о людях, то я с теплотой вспоминаю о нашей дружной команде. Кроме меня, на плоту были двое мужчин из Винницы. Два киевлянина – капитан Курбатов Алексей и наш медик, преподаватель Киевского медицинского института, хирург с короткой, но многозначащей фамилией – Шторм. Из Днепропетровска были три «профессиональных» путешественника – мой напарник на передней греби Каковский Виталий и супружеская пара Александр и Тамара Коротковы. С Томой и Сашей у меня сложились дружеские отношения, продолжавшиеся много лет.
О руководителях этого учебного похода-сбора я ещё расскажу в дальнейшем, но Георгий Воспитанников и Слава Коструба во всех отношениях всегда были примером для общавшихся с ними. И не только как практики-организаторы спортивного туризма, побывавшие во многих местах нашей необъятной Родины, а и как душевные, отзывчивые люди.
До слияния Чуи с Катунью было несколько порогов, рядовых по характеру прохождения для наших внушительных средств сплава. Маршрут, в общем-то, многократно и подробно описан в туристских отчётах, так что мы проводили разведку не всех порогов, а уделяли  внимание только некоторым, вызывавшим сомнения или неуверенность. На флагманском плоту капитаном был Коструба, а мы только повторяли его действия и шли себе в своё удовольствие по быстрой Чуе.
Её мутные воды вливаются, в светлую Катунь у посёлка Иня и ещё долго чистая Катунь, как будто бы не желает принимать в своё лоно мутную Чую. Так и текут в одном русле – слева прозрачная, а справа жёлто-белая вода, до самого порога Тык-Дыл-Пень, что в двух километрах ниже слияния. Что означает название этого порога, которое привожу здесь так, как слышал от туристов, – сказать не могу. Да и не порог он в классическом определении, а сжатое каменистыми стенками, извилистое русло. Течение, однако, быстрое, а ширина мощной реки сужается местами до десяти метров. Какие глубины внизу, какое там каменистое дно – можно только догадываться по мощным вертикальным выбросам воды, возникающими, как вулканы, на совершенно гладкой поверхности реки. Идём по ущелью, сложностей никаких, но вдруг нашу махину вместе с нами что-то снизу поднимает над водой. От неожиданности даже у бывалых плотовиков перехватывало дух! Так у нас плот, а что будет с утлой байдаркой, попади она на такое извержение?!

 
Река Катунь, порог Тык-Дыл-Пень.

Вода после порога уже одного цвета, добавка чуйской расцветки для такой мощной реки, как Катунь, уже не ощущается. За этой скальной щелью все причалили и делились впечатлениями о необычном характере реки. Пока готовили обед, я, не изменяя своей привычке, вышел прогуляться и был вознаграждён за свою любознательность. Левый пологий берег до самого тракта, а он после Ини шёл уже слева от реки, был сплошь в зарослях эдельвейса. В горах на перевалах я встречал этот благородный цветок, но тут долина реки, пусть и горной, а под ногами ковёр из эдельвейсов!
Я прекращаю писать эти строки, встаю и подхожу к секретеру, что в зале, и любуюсь, немного увядшими эдельвейсами. Не верится, но они радуют мои глаза и возбуждают воспоминания уже сорок пять лет!

 
Мой напарник В. Каковский с местными детишками.

Катунь дальше течёт по довольно широкой долине, так что есть возможность любоваться красивыми алтайскими пейзажами. Порогов, достойных описания, на финальном отрезке нашего пути не было. Несколько перекатов через каменистые гряды  не останавливали наш ход. Другое заставляло постоянно причаливать к берегу. Те ребята, что пили воду из прозрачного ручья в Чибите в самом начале нашего путешествия, заболели. Болезнь не смертельная, но неприятная – дизентерия. Бедные хлопцы! На них посмотреть и то было жалко! Уже отмечено, что в составе группы были медики-профессионалы. Они-то всё воспринимали спокойно, а каково было нам, особенно женщинам, когда с плота, только что прикоснувшегося к берегу, двое здоровых выносили третьего – больного, помогали ему раздеться и придерживали, чтобы он не упал на «пятую» точку опоры! На третий день всех пятерых больных в сопровождении двух здоровых, отправили (если можно так выразиться) в Киев. Потом уже в киевской больнице, удивлению врачей не было предела. (И определили же лабораторно возбудителя болезни!).
– Откуда у вас алтайская дизентерия?!
С не меньшим удивлением больные признались:
– Да путешествовали мы там... Попили водички из ручья...
Что поделать, в путешествии возможны всякие приключения - и приятные, и не очень. Они, как правило, неожиданные, и путник перед дорогой должен готовиться к ним заблаговременно, не переступая ещё порог своего дома. Признаюсь, мне редко не везло: большинство неожиданностей для меня были приятными, познавательными. А если и были с негативными оттенками, то всё равно шли на пользу: за ними следовали определённые выводы. Находку цветов – эдельвейсов я считаю приятной неожиданностью, а общение с жителями алтайской глубинки оставили у меня не только приятные впечатления, а благодаря их непосредственности и доброте, остались в памяти.
Мы причалили к пологому перед скалами берегу с тем, чтобы подобрать удобное для ночёвки место. Местность живописная, особенно, если подняться чуть выше от берега. Неожиданно открылся вид на широкий луг, обрамлённый высокоствольным лесом, выше которого вдали вырисовывались вершины скалистых гор. По краю луга в Катунь вливался ручей, а рядом с ним были постройки – хозяйство лесничего. Нам оказали сдержанное, непоказное, характерное для коренных сибиряков, гостеприимство. После первого общения с лесничим наши руководители решили на завтра провести на этом красивом и удобном месте днёвку, которая, забегая вперёд, стала двухдневным отдыхом.
У лесничего было обширное  личное хозяйство: добротный дом, несколько хозяйственных построек, даже летняя кухня. И не удивительно: вместе с ним, кроме жены, был сын двадцатилетнего возраста, две его сестры годами постарше, ещё какая-то тётка и молодая невеста единственного сына лесничего. Молодые жили отдельно в пристройке. Невеста красивая, неглупая девушка подчинялась всем и незамедлительно выполняла любые пожелания членов семейства. Свадьбы с будущим мужем ещё не было, юридически брак не оформляли и, похоже, с этим делом не спешили. На вопрос Славы Кострубы, как же так – молодые живут как настоящие муж и жена, а брак не регистрируют, лесничий ответил:
– У нас так принято. Невеста должна показать себя со всех житейских сторон, пройти испытательный срок. Тогда мы примем решение, брать её в нашу семью или не стоит.
Я присутствовал при этом разговоре, и ответ лесничего поразил меня. И отметил я себе: а про любовь между будущим мужем и женой и речи не было. Как будто бы невеста поступала куда-то на работу...
И ещё одно удивило меня: все члены семьи, кроме не вошедшей ещё в неё невесты, густо пересыпали, общаясь между собой, незлобными матерными выражениями. Так, для связи слов... В общении с нами у них такого не было.
Узнав, что мы не спешим, лесничий пригласил нас на завтра к себе на обед и пообещал, что он нас чем-то удивит. И попросил оказать ему помощь – поймать его коня, пасшегося ещё с весны на поляне. Тот и близко никого к себе не подпускал, наверное, знал, что в узде у него уж воли не будет. Надо сказать, что гостили у лесничего не все люди из нашего похода. Три плота остановились на днёвку ниже пас, а наш и флагманский плот Кострубы – у хозяйства лесничего. За вычетом уехавших лечиться в Киев, на двух наших плотах осталось двенадцать человек.
Вот и вышли мы почти все на поляну, окружили сивого мерина. Он долго не желал отдать свою свободу, пока сын лесничего не набросил ему на шею аркан. Удивительное дело: конь сразу присмирел, позволили надеть на себя узду и послушно пошёл за хозяином. А у хозяина были ещё две низкорослые монгольские лошадки. Лошадиная семья соединилась.
А на поляне у нас ещё была работа. Надо было собрать и перенести скошенную лесничим траву поближе к конюшне и уложить в копны. Мне выпала другая работа – накосить свежей  травы лошадям, что я с большущим удовольствием и проделал. А обед, приготовленный заботливыми женщинами, действительно был необычным. Кроме всего прочего, нам предложили несколько незамысловатых по приготовлению блюд из мяса. Каждый брал по куску мяса из разных кастрюль, расправлялся с ним и должен был сказать, чьё оно,  какого зверя. Хозяйки секрет не выдавали, пока каждый гость не произвёл полную дегустацию загадочного угощения. Само действо было похоже на викторину знатоков вкусовых ощущений. О, как смеялись, в общем-то, суровые жители тайги при каждом неверном ответе!  А кто из нас мог отождествить вкус с названиями продукта, если мы в жизни не пробовали лосятины, оленины, медвежатины, а тем более и не знали, что мясо барсука тоже съедобно!
Мы, в свою очередь, угощали лесных людей  консервированной продукцией с яркими этикетками и чаем. Помнят ли они о наших жалких угощениях – не знаю, но память об их угощении живёт во мне до сих пор.
Наши ребята «размагнитились» и в следующий день решили не отчаливать, а отдохнуть на берегу, не причиняя беспокойства таёжникам. А мне лесничий, увидев, наверное, во мне сельского жителя, предложил проехать с ним на его лошадке вниз вдоль реки. Там есть лодочная переправа, ему надо перебраться на левый берег и пройти в райцентр, посёлок Онгудай. У него там какое-то дело. А я на правом берегу у переправы побуду с его монгольскими лошадками. Разрешение у своих я получил и после завтрака мы отправились.
Верховая езда имеет общую с ездой на велосипеде сторону: если ты с детства приучен к ней, то и до конца своих дней она проблем не представляет. Главное – установить хороший контакт с лошадью: умное животное понимает, с кем оно в паре. Перед тем, как сесть в седло, мы с монголкой поразумелись. Лесничий впереди, я за ним. Всю дорогу и туда, и обратно хозяин лошади молчал и только когда мы подъехали к скалам, сделал мне наставление:
– Сейчас мы будем проезжать по узкой тропинке между скалой и обрывом к берегу. Ты не бойся, лошадка хорошо знает это место и прижимается плотно к скале. Вынь правую ногу из стремени, перекинь её на левую сторону, иначе её можно ободрать, если она будет между крупом и скалой.
Бояться-то я не боялся, но и уверенности особой не чувствовал. Всё обошлось благополучно, только стремя позванивало, когда лошадь шла, вплотную прижимаясь к скале. На обратном пути пришлось произвести ту же манипуляцию: только теперь из стремени надо было вынимать левую ногу. А лошадка перед скалой сама остановилась и ждала, когда я выполню предписанное мне наставление! Мы возвратились к жилищу уже после обеденного времени, и мне с хозяином выпало отобедать и в этот день. Теперь он был словоохотлив, много рассказывал о таёжной жизни. А я, городской житель, что мог ему рассказать? Слава Богу, была и у меня одна необычная тема. Я рассказывал ему, как шахтёры работают под землёй…
На следующий день мы распрощались с гостеприимными таёжниками и отправились до конечного пункта нашего путешествия. Ещё два дня пути по воде…
В последний день  путешествия, вечером, был прощальный ужин. И, может быть, не стоит рассказывать о таком, в общем-то, обычном деле, если бы не одно обстоятельство. К тому же, из песни слов не выкинешь…
В то время  из Монголии в Горно-Алтайск возили и гнали своим ходом (целый месяц пути!) на убой домашний скот, в основном овец. Некоторые четвероногие отбивались от стада и, как правило, становились добычей волков. Мы с Каковским увидели на берегу двух барашек и не смогли унять свой охотничий азарт. Капитан разрешил нам поохотиться. Охота удалась, а вот с транспортировкой пленника мы замучились. Путь наш был по крутому косогору, поросшему мелколесьем. Одному идти и то трудно, а тут ещё с сопротивляющимся грузом. Пришли охотнички, отдали барашка хирургам. Они-то знают, как и что резать… Прощальный ужин был с бараниной.
Посёлок Усть-Сема стоит на пересечении Чуйского тракта с Катунью. Это селение запомнилось мне по двум незначительным моментам. Во -первых, там продавали пиво в ларьке, и по причине отсутствия кружек и стаканов его наливали в полиэтиленовые кульки. Азия-с! Самые стойкие любители пива выпили не больше чем по одному глотку. По нашим понятиям это было что угодно, но только не пиво... А посёлок знаменит тем, что в годы оные его посетил Всесоюзный староста – сам Михаил Иванович Калинин! Вот так-то!
Дальше автобусами мы прибыли в Горно-Алтайск, и наши пути разошлись. Все через Красноярск улетели на Украину, а я, располагая достаточным количеством свободного времени (отпуск у меня, работника с радиоактивным излучением, был 36 рабочих дней), с экскурсией поехал полюбоваться Телецким озером. Из него вытекает река Бия и, сливаясь за городом Бийском с Катунью обе реки, отбросив свои названия, дают начало великой сибирской реке Оби. По местной топонимике две реки – Обе – дают название – Обь.
Почти двести километров пути до Телецкого озера с экскурсоводом пролетели незаметно. В одном месте, среди высоких, красных гранитных скал, автобус остановился. Нам дали время размяться, а экскурсовод, милая приветливая женщина, попросила нас обратить внимание вон на ту скалу. На её отвесной боковине, обращённой на дорогу, ниже вершины в 20 метрах был высечен барельеф Ленина.  Очертания его повторяли портрет Ильича на пятидесяти рублёвой купюре 1961-го года выпуска. Неизвестный мне художник-скульптор опускался каждый день к месту работы по верёвочной лестнице. В одиночку, целое лето ваял из красного гранита профиль вождя. Будете в тех местах, остановитесь, отдайте должное вождю-основателю великого Советского Союза, а заодно и безвестному художнику-скульптору...
Телецкое озеро имеет местное название: Алтын-Коль – Золотое озеро. Оно глубокое, до 325 метров, вытянуто вдоль двух хребтов, площадь его 223 квадратных километра  – Байкал в миниатюре. В него вливаются до 70-ти речек, а вытекает одна – река Бия. Красота неописуемая! В программу экскурсии включена прогулка  к началу озера на катере – около 50-ти километров, ночёвка там, в палаточном лагере, а на следующий день обратный путь на том же катере. Первое, что меня поразило, как только я ступил на палубу катера, стоящего у пирса, была огромная рыба, проплывавшая мимо борта. Не ошибусь, если скажу, что размером она была больше полутора метров. Член экипажа, стоявший рядом со мною, на что уж местный, но и он удивился: такого  громадного тайменя (так он назвал вид рыбы) он увидел впервые. Значит, мне повезло! Из других ощущений, не считая красот, запомнилось одно: ночью в своей походной палаточке я прилично промёрз. И не удивительно: влажный воздух, да и температура там, в конце августа идёт к нулю. Всё вместе не давало забыть, где я нахожусь.
Путь домой прошёл без приключений, хотя и занял три дня. Тот месяц странствий 1975-го года оставил  воспоминаний на долгое время...

 По истокам Амура
  Последнее белое пятно на геодезической карте Советского Союза было заполнено в пятидесятых годах прошлого столетия. Находилось оно в Амурской области в верховьях реки Зен. Эта работа выполнена под руководством известного учёного, впоследствии не менее известного писателя Григория Анисимовича Федосеева. Многие читатели знают его произведения: «Тропою испытаний», «Смерть меня подождёт», «Злой дух Ямбуя», «Последний костёр»... Все они носят автобиографический характер учёного-первопроходца дальневосточной тайги.
Вот и мы направили свои стопы в края, так красочно, колоритно и достоверно описанные Федосеевым. В своём завещании писатель-учёный просил похоронить его на одном из горных перевалов в приамурской тайге. Его могила и захоронение его постоянного спутника и проводника, эвенка Улукиткана находятся на одной земле, навечно ставшей их последним пристанищем...
По характеру нашего путешествия его можно квалифицировать как экспедицию. Район экспедиции туристам к тому времени был неизвестен. Трудно сказать, как повлияло на освоение любителями странствий этого края начатое строительство Байкало-Амурской Магистрали. Тогда «стройка века» только начиналась.
Итак, верховья большой, с множеством крупных притоков реки Зен. Сама же она впадает в Амур в городе Благовещенске. А в её верховьях есть большой, образующий приток – река Ток. Вот туда, в самую глухомань и были направлены наши взгляды. Мы – это сборная группа, в основном киевляне. Имена некоторых выветрились из моей памяти и не удивительно: ни до, ни после экспедиции я их не видел и о них не слышал. Экспедиция полностью оплачивалась Республиканским Советом по туризму и не удивительно, что руководство совета пристроило туда «своих». Эти «свои», будто бы не новички в походной практике, а руководителям экспедиции временами портили настроение.
Но прежде, чем начать рассказ о самой экспедиции, необходимо некоторое отступление о характере её подготовки. И тут на первый план, как говорят нынче, выходит человеческий фактор. В киевском медицинском институте была мощная спортивная секция водного туризма. Её члены, в основном профессиональные врачи, имели хорошие связи с авиаторами-дальневосточниками. Можно предположить, что лётчики пользовались помощью киевских медиков, может быть и в единичных случаях, но авиаторы отвечали взаимностью, как и подобает порядочным людям. Добраться по тайге с походным грузом в верховья Тока на своих двоих было немыслимо. Заброска к началу маршрута, а это около двухсот километров, была осуществлена единственно возможным способом – вертолётом. И в других походах, в которых участвовали киевские медики, я тоже  пользовался солидарностью авиаторов.
В составе экспедиции было пятнадцать человек. Все киевляне, за исключением одного туриста из Запорожья и меня, дончанина. Руководителем экспедиции был Славик Коструба – председатель комиссии водного туризма Республиканской федерации туризма. Славик был в этом походе вместе с женой Леной, такой же заядлой туристкой, как и он сам. Помощником у Кострубы был Жора Воспитанников – самый высший начальник в туристской иерархии Украины. Неразлучная семейная пара Поремских, Эльвира и Феликс, тоже занимали высокие должности в Республиканской федерации туризма. Эльвира была председателем маршрутно-квалификационной комиссии, а Феликс на всех соревнованиях и слётах неизменно был начальником дистанции соревнований. Оба они мастера спорта по гребле на байдарках и каноэ, плюс мастера спорта по водному туризму. Во всех походах, в которых я участвовал с ними, они сплавлялись на своей разборной байдарке-двойке. И обносы порогов, какими бы сложными и опасными они не были, семейная пара не делала, и проходила их блестяще.
И Славик Коструба, и Поремские, а особенно Жора Воспитанников, если высказывали своё мнение по какому-то поводу, то преподносили его так, что оно не вызывало сомнений или возражений. И деловая репутация, и жизненный опыт, да и ответственность за свои слова давали им такое право. За Жорой среди нас, с лёгкой руки киевских медиков, закрепилось прозвище: наш Мао. Конечно, при нём оно не произносилось. Он был всегда прав, если даже это было не совсем так. Но поход не место отстаивания, утверждения своих концепций. Наиболее точное сравнение – армейская дисциплина. Там: пункт первый – начальник всегда прав. Пункт второй – если начальник не прав – смотри пункт первый... Природа, да и люди иногда преподносили такие неожиданные проблемы, что и будь ты семи пядей во лбу, точный способ их решения не был очевиден. Слава Богу, упрямством мои друзья не страдали, но за ними всегда было последнее слово. Слово человека, взявшего на себя ответственность...
Скажу откровенно: мне повезло, что в моей жизни встретились такие люди. А ещё большей удачей считаю их дружеское расположение ко мне. Со всеми оно сохранилось, я уже говорил об этом, на долгие годы.
С одним из медиков, Юрой Ткачуком, я тоже подружился. Вместе мы были в трёх серьёзных походах, но в обыденной жизни не общались. В общественной туристской работе он не участвовал. А в походах был душа-человек...
Итак, самолётом до города Зеи. Оттуда, как порядочные пассажиры, за личные деньги до посёлка Бомнак на вертолёте. По прямой – около двухсот километров. А потом уже двумя вертолётами МИ-4 нас забросили в верховья Тока. Как наши руководители отблагодарили авиаторов, я не знаю. Но в Бомнак прилетел с нами ящик превосходной украинской перцовки... Высадили нас на левом берегу Тока в обширном таёжном межгорье. По всей вероятности тут была когда-то база геодезистов или охотников. Во всяком случае, мы увидели домик охотников, поднятый между деревьев на канатах на пятиметровую высоту. Так охотники предохраняются от не прошеных гостей – агрессивных медведей. Но в домике уже давно никто не обитал.

 
Подвесной охотничий домик. Река Ток.


Феликс и Эльвира собирают байдарку, неизвестная мне троица – муж, его жена с подругой готовят к выходу свою надувную лодку, а остальные заготавливают лесины и строят два плота. Экипаж каждого плота – пять человек. Наверное, стоит сказать, что капитаном на лодке был мужчина, но «главнокомандующим» –  его жена. Этого  достаточно для объяснения некоторых неприятных эксцессов возникавших между троицей и остальными туристами в последующие дни.
На месте старта мы простояли четыре дня. Постройка плотов дело трудоёмкое и, хотя они были меньших размеров, чем те, что мы строили на Чуе, плотничали мы целых три дня. А в перерывах между изготовлением средств сплава и в процессе заготовки стройматериалов я, придерживаясь своей привычки, осматривал близлежащую местность. И самое главное открытие сделал для себя: в речке полно рыбы. В основном,  хариус и ленок – сибирская форель. Вкуснейшие рыбы! Заядлых рыболовов у нас было два – Жора и я. И набор снастей у нас был соответствующий местным условиям, а у Жоры было ещё и ружьё – замечательная бельгийская двустволка. Как-то получилось, что дежурные дни по лагерю (приготовление пищи) мы с Жорой отбывали вместе. А в свободные от дежурства дни два заядлых рыболова обеспечивали стол солидной рыбной добавкой. И ещё одно совпадение наших с Жорой наклонностей: ни я, ни он не любили чистить эту самую рыбу. Поэтому накануне своего дежурства, как бы ни мучил рыболовный зуд, мы не рыбачили, чтобы не мучиться потом с приготовлением рыбного стола. Такой был у нас секрет, такая маленькая хитрость.
 
Река Ток. Проход сложного порога.

Наконец-то всё готово к отплытию. Вода в речке как слеза, течение быстрое. Что нас ждёт впереди – не знаем. В непосредственной близости река резко поворачивает влево, но весь её напор необычно приложен тоже к левому берегу и омывает выступающую там скалу. Ничего особенного – держись правого берега и прокатишься как на карусели. Жора со своим плотом отчаливают первыми, потом и наша со Славиком очередь.
Но что за крики впереди, нарушившие таёжную тишь?! Мчимся по берегу за скалу и видим картину: перевёрнутый плот застрял ниже скалы, зацепившись подгребицей за берег, а команда плота поодиночке выбирается из воды. Фатальная ошибка: плот ударился в скалу, что на левом повороте, накренился, и сумасшедший напор воды сделал своё дело. В двухстах метрах от старта...
Поставили плот на «ровный киль», выловили ниже по течению  уплывшие греби и «тогда считать мы стали раны...». Кое-что из общего снаряжения уплыло, но главная потеря – Жора остался без ружья... Правда, патроны, упакованные в водонепроницаемый мешок, надёжно привязанный за палубу, остались хозяину на память. Жалко было смотреть на Жору, но скажу – он держался молодцом. Об охоте речь не заводил, неудачу притушил ещё более активной рыбалкой.
Речка вскоре вошла в узкое каменистое ложе с множеством труднопроходимых порогов, следовавших один за другим. Руководители устали наносить их на карту-километровку, делать схемы и присваивать порогам порядковые номера, а некоторым и названия. Так, первый порог, прохождение которого закончилось переворотом, с лёгкой руки наших медиков получил название из их лексикона – Меконий. Это слово означает первородный кал младенца. Название удачное, соответствовало обстоятельствам... Уже потом и я проявил инициативу в туристской топонимике: один из порогов по моему предложению назвали Сфинкс, уж больно похожа была скала, выдающаяся над порогом на древнюю египетскую скульптуру.
 
Река Ток. Обычные препятствия.

На плотах идти в верховьях Тока очень трудно. Камни по руслу расположены так, что даже теоретически плот не мог пройти между ними. Бывали случаи, что команда покидала борт и в ледяной воде (когда позволяла глубина) на руках заносили наше средство сплава через камни. Добавилась ещё одна угроза нашему плаванию: об острые камни рвались надувные автомобильные камеры под плотом. Грузоподъёмность плота уменьшилась настолько, что на палубе, даже на лёгкой зыби, гуляли волны. Идти на плоту было просто мучительно. Вдобавок начались лёгкие ночные морозы. Обувь утром не оденешь – вся в ледяной корке.

 
Весь путь в напряжении. Река Ток.

И на байдарке Феликсу с Элей, и на лодке киевской троице идти проблем не было: маломерные их суда проходили сливы между камнями свободно. И если Поремские, как могли, делили с нами наши трудности, то троица на лодке уходила вперёд и общалась с нами уже на месте ночёвки. При этом пищу готовили только для себя. Команда раскололась... Вот тогда я оценил командирские способности Кострубы. Он приказал троице сдать все продукты и определил их место в прохождении замыкающими. Мы поддержали Славика. Но что это за команда, если в ней нет единодушия! Были громкие возмущения женской половины семейной пары на лодке, а бесхребетный муж-капитан молчал... Из этой истории для себя я сделал ещё один вывод: в походе без единоначалия нельзя.

 
Ещё усилие…

Днём ловить рыбу у нас с Жорой не было возможности, и мы перешли,  освоили ночной лов на «мышку». Вместо блесны на спиннинг цепляли пенопластовый кругляш обшитый шерстью. Такая себе мышка, но вместо хвостика у неё крючок-тройник. Ленки –  рыбы хищные, а переплывавшие речку мышки для них желанная добыча. Увидит мышку, бьёт её хвостом, чтобы она погрузилась в воду и заглатывает. Ненасытная рыба. Бывало, мы вылавливали особи, у которых желудок и даже пищевод был забит мышами, а им всё было мало. Мы выбирали тихое, без волнений место, себя тоже ведём тихо, забрасывали спиннингом «мышку» и медленно подтягиваем к себе. Всплеск – и леска натянулась. Подтягиваем сопротивляющегося обжору к берегу, подхват наготове и... иди сюда. К утру дежурным всегда была работа.
Прошли больше половины пути и не встретили ни одного человека. И вот однажды заходим в ущелье, а впереди, в полукилометре, у самой воды... вертолёт. Самый маленький – МИ-1. Возле него человеческая фигура. Человек заметил нас и зашёл за вертолёт. Надо сказать, что все мы были одеты в ярко-оранжевые костюмы, представлявшие собою глубокий комбинезон и куртку с капюшоном. Всё из водонепроницаемой ткани. Киевская фабрика одежды дала нам это обмундирование для испытания. Зелёная, суровая тайга, и вдруг появляются какие-то инопланетяне. Такое ощущение, как мы узнали потом, возникло у человека, что был возле вертолёта.
Славик приказал чалиться, никуда не отлучаться, а  сам пошёл к вертолёту. Смотрим, наблюдаем. Славик остановился метрах в пяти от того человека, видно, что общается с ним, потом подошёл, подал руку и приказал жестом подойти и нам. Мы, сгорая от любопытства, подходим.
Очень молодой человек в лётной форме оказался пилотом МИ-1. Он с лесничим облетал по графику  определённый участок тайги и вдруг отказал мотор. Молодой пилот посадил безмолвный вертолёт на узкий берег реки, проявив мужество и мастерство. Есть такое понятие в вертолётной авиации – авторотация. При непроизвольном падении вертолёта пилот разъединяет несущий винт и двигатель, и свободно вращающиеся лопасти винта тормозят скорость падения.  Присмотритесь, как семена клёна долго кружатся, медленно приближаясь к земле, пока не упадут на неё. Что-то подобное происходит и с вертолётом при авторотации, но с одним отличием: вертолёт, хоть в меньшей степени, но остаётся управляемым. К слову сказать, у молодого лётчика это был второй случай такой посадки. Трудно сказать: везло ему или не везло. Остался жив – значит везло...

 
У аварийного вертолёта. Река Ток.

Он уже четвёртый день, как остался один. Лесничий пешком через болотистую тайгу отправился к ближайшей гидрометеостанции, вызывать помощь. По вертолётной радиостанции из ущелья связи не было, а визуально, с пролетевшего на поиски другого вертолёта, потерпевшего аварию не заметили... У парня закончились продукты, и мы первым делом его накормили, а потом вся наша братия принялась переставлять  вертолёт подальше от берега, к самой скале. Дело в том, что вода в речке из-за дождей в верховьях начала заметно прибывать, и надо было спасать машину уже от другой, не характерной для воздухоплавателей стихии – водной. Я не оговорился, когда сказал, что переставлять вертолёт. Мужики разделились на три группы: двое висят на хвосте, чтобы переднее колесо шасси вертолёта оторвалось от земли, другие поочерёдно перекатывают то левое, то правое колесо через булыганы. Мне выпало висеть на хвосте. После скатывания бокового колеса с очередного булыгана хвост резко отбрасывало в сторону. А висели мы на хвосте,  обхватив его руками, так что голова была прислонена к металлу хвоста. При каждом скачке в ухо был ощутимый удар, и оно долго болело у меня даже после похода.
Не теряя времени, Славик отправил Эльвиру и Феликса на их быстроходной байдарке к гидрометеостанции. До неё всего восемьдесят километров по спокойной воде. Это расстояние наши корифеи преодолели к вечеру того же дня и пришли на метеостанцию за полчаса до прихода лесничего, который по болотистой тайге преодолел это же расстояние за трое суток...
 
Поремские Феликс и Эльвира. Ввпереди 80 километров безостановочного пути.

Утром к нам прилетел другой вертолёт и уже другой модели – МИ-4. С ним прилетели авиамеханики, устранять неполадки в аварийном вертолёте. Командир МИ-4 собрался улетать уже на базу, но посмотрев на наши потрёпанные плоты, предложил забрать с собою часть нашей команды. Очень даже кстати. Мы тут же камеры с плота Воспитанникова перевязали на наш. О, теперь палуба плота поднималась над водой сантиметров на двадцать. Плыть можно! Но мне плыть по реке Ток  уже было  не суждено. Славик выбрал улетавших и в то число попал и я. Кроме  меня, улетел турист из Запорожья и доктор Юра Ткачук. С нашей компанией отправился на реабилитацию и пилот-счастливчик аварийного МИ-1.
Через час после прощания с группой мы уже были на вертолётной базе в Бомнаке. Не знаю, как для всех оставшихся закончился поход, а для нас его окончание было, как в сказке. Мы сходили на скромную могилу эвенка Улукиткана, в одиночестве стоящую в тайге. На всех четырёх гранях обелиска написаны человеколюбивые слова этого человека, друга и проводника Федосеева. Судьба Улукиткана, а главное его человеческие, высокие черты характера во многом перекликаются с судьбой другого литературного героя, а точнее, с судьбой человека. Его имя- Дерсу Узала. Замечательный русский учёный и писатель Владимир Клавдиевич Арсеньев в своих повестях «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала» предоставил нам возможность познакомиться с мудрым, добрым и отважным человеком, связанным с писателем крепкой дружбой. Я же многократно испытав  дружеские отношения в путешествиях, зная их цену, настоятельно рекомендую читателю прочесть повести Г.А.Федосеева и В.К Арсеньева. В них не только увлекательные сюжеты, в них души замечательных русских людей.
По поводу чудесного спасения своего коллеги, лётчика вертолётной базы, в посёлке Бомнак решили устроить праздничный ужин! И мы, как будто бы, были причастны к такому событию. Кухня работала напряжённо. И вдруг выяснилось, что к столу мало свежей рыбы. Лётчики переговорили между собою, куда лететь – на Щучье озеро или на Хариусовое. Решили, что быстрее дело будет со щукой.
Знаете, как вертолёт начинает свой полёт? Или по-самолётному с пробежкой по земле или по-вертолётному – подъём на пару десятков метров вверх, а потом уже становится на курс. Но такого взлёта, как я видел в Бомнаке, мне не приходилось видеть ни до этого, ни после. Двигатель взревел, вертолёт клонится на бок, вот-вот винтами коснётся земли, но отрывается от стояночной площадки и с крутым виражом взлетает. А я стою, потрясённый увиденным, слова вымолвить не могу... Ровно через  час лётчики возвратились  и понесли на кухню два мешка рыбы, С тех пор я не считаю себя таким уж удачливым рыболовом...
В наш адрес за столом мы слышали похвальные слова. И скромно молчали. А уже дома передали те слова благодарности за помощь тем, кто их заслужил. В первую очередь Эльвире и Феликсу Поремским. На следующее утро вертолётчики доставили нас в город Зею и пожелали нам мягкой посадки... Через три дня я опустился в подземное царство (тут нет мистики!) – на своё рабочее место в шахте...

Путешествие с приключениями
Такая уж была природа спортивного туризма, что в группу, обычно заранее начинающую подготовку к будущему походу, подбирались люди, знающие друг друга не по общению, на так называемой «брехаловке», а по участию в предыдущих походах. Но не было и такого, что одни и те же люди  каждый  последующий поход  совершали вместе. Кого-то не приглашали из-за особенностей характера, нежелательных к проявлению в экстремальных ситуациях. Других – из-за слабой физической подготовки. Ну что можно ожидать от немощного, хрупкого создания, особенно женского пола, когда впереди его ждали тяжёлые физические испытания? Да и владение техникой спортивного туризма тоже было критерием при подборе группы. И ещё немаловажный фактор: свободное от работы время, то есть очередной тарифный отпуск. Хорошо было мне: в моей бригаде на работе было шесть человек и с апреля по сентябрь все могли сходить в отпуск. Я же, как бригадир, пользовался привилегией – отпуск много лет подряд брал или в августе или в сентябре. В августе был поход на таёжных маршрутах, а в сентябре – на среднеазиатских. У других такой возможности не было. Но был ещё один фактор, шедший в противоположность приведённым выше. В туризм шла молодёжь, а молодым необходимо общение со сверстниками... Естественное желание – надо присмотреться, дай Бог выбрать себе пару на дальнейшую совместную жизнь. И таких состоявшихся пар благодаря туризму  я знаю несколько. Крепкие пары... Отказать парню-спортсмену, если он просит за свою будущую половинку, было бы неразумно. Всё что сказано, касается походов высоких категорий сложности, а в походах начальной подготовки никаких ограничений (субъективного характера!) не было. Идеальный вариант для подборки группы в поход высокой категории сложности сформулирован давно: «Я бы пошёл с этим парнем в разведку»! Этим принципом руководствовались и мы с Женей Баженовым, опытным туристом, когда подбирали состав своих групп для похода третьей категории сложности в Саяны, на реку Китой – левый приток Ангары. Женя – сибиряк, у него уже солидный опыт сплава на плотах по сибирским рекам, а руководство только второй категорией сложности. Он-то меня и сагитировал продолжить спортивную карьеру на плотах. Я, не задумываясь, согласился: не всё ли равно, что отделяет тебя от воды – палуба плота, днище байдарки или надувной лодки. Катамараны тогда ещё не вошли в моду.
В этот раз подбор состава групп обошёлся без нашего участия. У нас были хорошие, деловые связи с туристами из Славянска (мы их всегда называли «славянами»), конкретнее – членами турклуба института «ВНИИМЕТМАШ». Этот турклуб организовали, руководили им, вдохновляли туристов на активную деятельность два энтузиаста: Подгайный Александр и Скляров Юрий. С другими людьми мы  общались мало, только при встречах с ними на многочисленных соревнованиях или приезжая к ним на организованные ими встречи с бардами. К слову сказать, на одной из таких встреч я близко познакомился с Юрием Кукиным, бывшим тогда на вершине своей песенной славы.
Итак, два дончанина в руководителях и десять славян-участников. Две группы на плотах и приравненных к ним, надувных лодках. В каждой группе по шесть человек. Идеальный вариант! Всё снаряжение, благодаря Подгайному, было закуплено и подготовлено славянами. Особо надо отметить участие в подготовке Елены Ермушовой – врача санэпидстанции. В то время заготовка нескоропортящихся продуктов для похода была проблемой. По своим связям с работниками торговли Лена выполнила эту работу превосходно. И в дальнейшем близкие ей люди (конечно же, туристы!), пользовались её помощью. Ко всему прочему, как медик-практик, она была бесценной находкой для нашего брата. Остальные тоже не бездельничали, готовили к походу снаряжение, пошили из закупленных Подгайным материалов в военторге лёгкие палатки из парашютного шёлка. А наша роль с Баженовым сводилась к разработке маршрута, оформлению документов и общим техническим руководством на маршруте. Все остальные вопросы решал председатель турклуба Александр Подгайный.
 
Отправной пункт многих горно-таёжных походов.

Кроме Лены Ермушовой, в моей группе были: Сорока Александр, Скляров Юрий, Ходунов Владимир, Некраш Эдуард и Смагина Александра. С Некрашем, Смагиной и Леной Ермушевой впоследствии я был и в других походах. Если в целом говорить о затеянном нами мероприятии, то самым трудным, с приключениями, был подход к началу сплава. До Иркутска без проблем летели самолётом, потом до станции Слюдянка электричкой, а потом рейсовым автобусом до посёлка Монды, что на границе с Монголией.  Дальше начинались трудности. Долго искали грузовую машину, чтобы доехать до начала пешеходной части маршрута – предгорного посёлка Хойтогол. Наконец нашли желающих помочь, выдали им аванс по их требованию – бутылку спирта. И напрасно. Пока они её со своими друзьями не прикончили, мы сидели на чемоданах. И проехать-то надо было всего около пятидесяти километров, по равнинной, сносной по качеству, дороге. Машина ЗиЛ-151, в кабине два водителя и я. Остальные разместились в деревянном кузове. Проехали больше полпути и остановились. Кузов автомобиля вплотную лежит на правом заднем колесе. Делаем осмотр. Правой рессоры нет. Ни одной пластины! Водители пошли искать, определить хотя бы, где она рассыпалась. Хмель у них ещё не прошёл, просят с горя дать выпить ещё. Я резко отказал. А они сидят, приуныли.
Был на моей памяти подобный случай ещё в моей юности. В похожей ситуации мужчины, бывшие фронтовики, вместо отвалившегося переднего колеса приспособили бревно и, правда, задним ходом, доехали до места, где можно было произвести необходимый ремонт. Их находчивость воодушевила меня и сейчас. Подыскали подходящую берёзку (пришлось её, к сожалению, срубить), изготовили по размеру рессоры бревно и установили деревяшку вместо стальной рессоры. Водители поражены нашей находчивостью! Потихоньку доехали до места, рассчитались, как и договорились, «свободно-конвертируемой валютой» (спирт) и смотрим на хребет, куда нам предстоит идти. Когда горы впереди и до них ещё надо дойти, а потом карабкаться вверх на перевал – особого воодушевления не испытываешь. К нам подошли местные мужчины-буряты, узнали о наших намерениях и предложили помощь. Мол, завтра утром подвезут нас к самому перевалу и пригласили старших, то есть меня с Женей к себе в гости, якобы договориться об оплате.
В гостях у бурятов я ещё не бывал, да и Женя тоже. Конечно, был ужин и что уж мы не ожидали – с выпивкой. Наши попытки отказаться от такого угощения вызвали у бурятов-мужчин обиду: не уважают, мол, украинцы бурятов. Пришлось уважить. И не один раз. В свой лагерь с Женей мы шли далеко за полночь, но не шатаясь... Главное договорились: утром будет машина.
Утром машины не было. Не было её и к обеду. Мало того, ни один житель посёлка к  нам не подошёл. Но вот подъезжает к нам мощный трёхосный «Урал», и водитель спрашивает, кого, мол, ждём. Рассказали подробно о наших ожиданиях. Водитель и его напарник – русские, выслушав нас, узнав, у кого мы были в гостях, рассмеялись и сказали:
 – Ждать вы будете их до Нового года и то можно сомневаться. Грузите свои рюкзаки, садитесь сами, по пути договоримся. Два чувства были в моей душе вместе: обида на обманщиков и благодарность порядочным, отзывчивым людям.
Ни до, ни после не доводилось мне участвовать в такой немыслимой поездке. «Урал» преодолевал крутые подъёмы, поваленные деревья, словно танк. А когда путь преградил стремительный ручей с огромными, в полколеса булыганами на каменистом дне, машина медленно пошла вверх по ручью. Вот он уже хребет, машина – чудо советской техники взбирается всё выше и выше. Угол подъёма в гору уже точно больше тридцати градусов, лес закончился, остался внизу, впереди только гольцы и скалистые вершины хребта.
 – Дальше нельзя, снесёт нас водой к чёртовой матери. И никто нас умными не назовёт. Так что извини, брат.
Я уж и не ждал, что за такой подвиг водитель ещё и извиняться будет.
Разгрузились и расплатились с ребятами достойно, пожелали доброго пути им, а они нам. Ещё долго наши ребята восторгались мастерством и мужеством в общем-то случайно встретившихся нам людей. И их добротой тоже...
Но нам расслабляться нельзя. Никто из участников в горах ещё не был, тем более на такой высоте. А она составляла 2762 метра над уровнем моря, не так уж и много, но, когда рядом ещё не растаявший снег, как-то непривычно. Можно было опуститься и стать на ночёвку на границе леса, а завтра утром штурмовать перевал. Для новичков это определение подходит без натяжек. Но у нас ещё шесть часов светлого времени и мы, не теряя ни минуты, двинулись вверх.

 
В пути на перевел Шумак.

Сколько раз мы делали краткосрочные привалы, я не помню. Но на перевале Шумак (так он называется) мы были ещё засветло. Но сил, признаться, уже не было. Разгрузили полностью девчат, оставив на перевале часть груза и, не мешкая, уже без остановок, вниз, вниз... Как только добрались до границы леса с северной стороны хребта, стали на ночёвку. Приготовили ужин, подкрепились и потом у самых сумасбродных возникло желание сходить забрать оставшийся на перевале груз. Таких оказалось трое: Эдик Некраш, Володя Ходунов и я. Ночь лунная, дорогу ещё помним и за час добрались на перевал. Назад с грузом времени ушло больше. Отметил в себе одну особенность: ночью я различал дорогу не хуже чем днём. Во всяком случае, мы не допустили ни единой ошибки при спуске. У костра нас ждали двое. Остальные уже крепко спали.

 
Славяне на перевале Шумак

Мы знали, что на спуске с перевала находятся целебные источники, пользующиеся популярностью у местных бурятов. Но точное местоположение этой достопримечательности нам не было известно. И когда на следующий день мы подошли к источникам и осмотрели их, было принято решение стать на днёвку. И очень кстати: начало накрапывать, а когда у нас над головой уже была крыша (дом для посетителей источников) хлынул дождь. Путникам в дороге он здорово бы помешал, вот и подождал, дал даже возможность приготовить на костре ужин... Дождь шёл всю ночь, но уже затяжной и мелкий, как у нас осенью.
На подходе к источникам мы видели символические ворота с плакатом, приглашавшим путников воспользоваться подземными дарами природы. На обширной площади из-под камней вытекают, и возле каждого из них на дереве прибита табличка с надписью от руки, – от каких недугов избавляет тот или иной ручей. Какие только болезни, недомогания и дефекты человеческого организма можно было здесь вылечить! В метре друг от друга источники были разными по воздействию. К примеру, один от мужского бессилия, а соседний от выпадения волос. Или от боли в суставах и от бесплодия. Возле каждого ручейка на дощечке рецепт. Даже потусторонние силы можно было взять в союзники, если пить из ручья воду, отгоняющую супружескую неверность. Вода изо всех источников сливалась в один ручей и текла дальше в речку (название речки тоже Шумак). Чуть подальше от выхода на свет Божий чудодейственных средств исцеления стоял красиво срубленный  домик. В нём  стояла  самая  настоящая ванна  (и как её сюда притащили?!), а в ванну приличной струёй по трубке лилась тёплая вода. В этом домике-бане тоже была инструкция уже без признаков знахарства: источник - радоновый, температура 50 градусов, принимать ванну не более 10 минут. Воду не пить! Наши  прочитали не всю инструкцию, некоторые бултыхались в ванне, пока не надоест. Да, мылом пользоваться было запрещено.
 
Днёвка на источниках. С котелком Александр Сорока.

Целый день мы отдыхали, привели себя после перевала в порядок. Даже скромно отметили чей-то день рождения и снова в дорогу. Дальнейший путь до самого Китоя был по берегу Шумака. Эта речушка, точнее ручей, была занесена в нашу заявку как сплавная. Мы бы это не сказали. Трудный путь по высокому скалистому берегу с множеством крутых спусков и таких же подъёмов дал о себе знать. К слиянию мы пришли никакие...
 
Днёвка на источниках. Развлечение интеллектуалов.

В месте впадения Шумака в Китой надули одну из лодок и переправились поочерёдно на левый, пологий берег Китоя. Обустройство лагеря, постройка плота, осмотр-экскурсия труднопроходимого каньона Моткины щёки, что выше начала нашего сплава, заняли два дня. Любители занялись рыбалкой, но на Китое рыбы было мало. На уху  всё же  улова хватило.

 
День рождения.

И первое смешное недоразумение: дежурные вместо соли в уху насыпали борную кислоту. Зачем её брали с собой в поход – я не знаю.  Наверное, извлекли её из медицинских запасов у нашей медсестры Елены. Уха уже в мисках, горе-повар приглашает публику к «столу»... Обедали без ухи и без упрёков и поучений в адрес повара. Дежурным в тот день был самый авторитетный наставник славянских туристов Саша Подгайный. Но и это ещё не всё: весь сахар остался почему-то в холодильнике, в турклубе. Поход был не сладким... в прямом смысле слова.
 
 Ремонтировать? Всё могём. Лишь бы топором можно было подлезть.Подгайный ремонтирует фотоаппарат.

А следующий смешной случай, задержавший наш выход на маршрут на несколько часов, произошёл на следующий день после неудачной ухи. При упаковке продуктов в водонепроницаемые мешки не досчитались большого пакета со сливочным маслом. Целых пять килограммов. Дежурный сказал, что на ночь он положил масло на берегу в воду и надёжно, чтобы оно не уплыло придавил его булыжниками. Где точно – не помнит. Берег на изгибе реки весь, на значительном расстоянии, состоит из россыпи булыжников и песка и плавно опускается в воду. Поднимали в воде каждый булыжник. Масла нет. Полное отчаяние. И тогда рассудительный и толковый парень Александр Сорока высказал предположение:
– А уровень воды вчера был заметно выше, и пропажу надо искать на суше.
Нашли... метрах в десяти от воды.
С кем же мне предстояло идти на плоту? Подгайный, державший своих одноклубников в строгом повиновении, если нуждается в дополнительной характеристике, то только в одном: он воплощал в себе черты заботливого отца большой семьи славянских туристов. И его поучения, и требования, и все его действия носили все признаки тёплой, родительской заботы о своих чадах. Авторитет его в туристском обществе Славянска был непререкаемым. Его уважали, ему содействовали во всех его начинаниях руководители института и его базового производственного предприятия «Славтяжмаш». Стоит добавить, что фото и киносъёмка были его страстью. И талант в этом его увлечении явно просматривался. Отмечу такую деталь: в общей комнате славянского турклуба, по всему периметру стен оригинальным образом были вывешены фотоснимки, отражающие жизнь туристского коллектива. Снимки были размещены в большой и широкой ленте, имитирующей киноплёнку. Подобного дизайнерского решения я больше нигде не видел.
А скромный Александр Сорока сочетал в себе черты интеллектуала и специалиста-практика, заботливого, отзывчивого товарища и бескомпромиссного  оппонента. Его характер и воспитание позволяли проявлять эти качества, не ущемляя личные достоинства людей, общавшихся с ним. Любому из нас во всех жизненных вопросах он был примером. Но никогда не выпячивал, даже не подчёркивал своё «я». Редко встречаются такие люди...
У Склярова Юрия не меньше положительных качеств, чем у Александра Сороки. Ему дополнительно присуща рассудительность и предприимчивость. Он поддерживал и развивал каждую стоящую инициативу, генерировал новые, реальные идеи. В общении с товарищами был очень скромен, умел внимательно слушать и убедительно, без напора, отстаивать свою точку зрения. На мой взгляд, и у Александра Сороки, и у Юрия Склярова, не проявлялись черты, присущие лидерам коллектива, а, может быть, и тот и другой в силу своей воспитанности отдавали приоритет в этом вопросе другим...
Эдуард Некраш, как я думаю, нашёл своё место в туризме, как отдушину в житейских заботах. Его активность в любом вопросе так и вырывалась наружу, а иногда граничила с необъяснимым авантюризмом. В целом, он был надёжным товарищем, на него можно было положиться...
А вот Ходунов Владимир, тоже человек с высшим образованием, при всех положительных качествах – от теоритических рассуждений до чистки картофеля на дежурстве, отличался от всех остальных одной особенностью, доступной очень немногим: его речь на любую тему включала в себя канву тонкого, изысканного юмора, не унижающего самолюбие слушателей.
В то время на солидных предприятиях пошла мода строить собственные (для сотрудников) сауны. Директор института созвал умельцев обсудить проект бани-сауны. На столе у него лежала рекламная картинка этого сооружения, на которой досужий художник рядом с сауной нарисовал пальму. Директор распределяет обязанности по строительству среди приглашённых умельцев и, когда очередь дошла до Ходунова, он с готовностью озвучил сам свою роль в строительстве престижного объекта:
– А я поеду в Африку за пальмой!
Директор тут же исключил его из общества любителей попариться в финской бане-сауне.
И мне выпала доля оценить Володину отзывчивость. Когда я ночью предложил сходить на перевал за оставленным нами грузом, он без раздумий вместе с Некрашем пошёл со мной.
О Лене Ермушовой много говорить не надо. У славян за нею закрепилась кличка – Наша матерь. Таковой я её знаю уже много лет. Тогда она была девушкой, а теперь настоящая, такая же заботливая, мать.
Александра Смагина  ничем не выделялась. Не мне давать подобную характеристику, но своей обаятельностью и симпатией она украшала нашу команду.
Вот с такими интеллектуалами пришлось мне на нашем плоту наслаждаться таёжными видами, сплавляясь по спокойным водам Китоя. Километры и километры без особых препятствий.
Уже начало сентября, заморосили холодные осенние дожди, а мы сидим неприкаянные на привязанных к плоту рюкзаках, изредка подправляя курс судна. Ни одного населённого пункта на всём протяжении маршрута. Единственное место, где обитали люди – гидрометеостанция Дабады. Три или четыре домика, расположенные по соседству с объектами метеостанции. Мы причалили, кто-то пошёл нанести визит вежливости. Возвращается, а за ним через некоторое время идут к нам две девушки. Мы были крайне удивлены их наряду. Ничего особенного в их наряде не было, если бы мы их увидели в городе. Но среди тайги, где комары ни на секунду не оставляли нас в покое, увидеть девушек в нарядных белых кофтах и в юбках, да ещё и в туфельках на босу ногу! Лично я был в шоке... Девушки с ранней весны проходили практику на станции как будущие гидрометеорологи. А мы за всё лето были первыми людьми из того привычного для них далёкого цивилизованного общества.
По приезду домой я уже мысленно пообщался с теми девушками ещё раз. Сижу в кресле парикмахера, который приводит мою (и была же!) шевелюру в порядок и бесплатно слушаю трансляцию концерта по заявкам. И вдруг слышу комментарий ведущей:
 – Метеостанция Дабады, что на реке Китой в Бурятии...
И дальше имена этих девушек с последующей краткой информацией о них, заказавших этот номер передачи. Я попросил женщину-парикмахера прекратить стрижку. Она в недоумении смотрит на необычного клиента... А я вместе с девушками прослушал песню Пахмутовой о сибирских девчатах, а потом объяснил свою выходку мастеру-парикмахеру. Попросил прощения, а так как очереди на стрижку не было, мне пришлось рассказать женщине эпизод нашей таёжной встречи. Рассказ слушала и её напарница с неподдельным интересом.
А дальше у путешественников было всё, что известно каждому человеку. Приведу только название городов, что выстроились в последовательную цепочку: Братск-Иркутск-Москва-Донецк-Славянск. Названия говорят: жизнь продолжается...

В золотоносном краю

Бывают походы, оставляющие после себя крохи воспоминаний и не потому, что по мере их осуществления не произошло ярких, запоминающихся событий, и даже не потому, что они были около полувека назад. Просто по мере их подготовки, а потом и проведении,  на них не возлагалось особых надежд  ни в спортивном, ни в познавательном смысле. Особенно в тех случаях, когда от меня, рядового участника, не требовалось организаторских усилий. И только потом, в процессе переноса воспоминаний на бумагу, всплывают в памяти некоторые обыденные эпизоды, о которых всё-таки стоит рассказать.
Пригласили меня поучаствовать, время свободное есть – почему бы и не развлечься. Особенно, если организаторы мероприятия (как правило, профсоюзные органы) брали на себя  финансовые расходы под статью развития самодеятельного спортивного туризма.
Конечно, приглашение получали люди, имеющие заслуги в этом деле, как знак признательности за их роль в общественной жизни. Как дополнение к ним, приглашали фото-документалистов, умеющих показать публике – знайте, мол, наших первопроходцев! Но стержень группы составляли опытные спортсмены. Иначе кого показывать?!
В этом рассказе я не буду классифицировать, высказывать своё личное мнение о каждом, исходя из приведённых рассуждений, а себя (даже не из-за скромности) с определённой  натяжкой причисляю к стоящим на второстепенных ролях участникам мероприятия.
Поход-экспедиция был запланирован на реку Хонда, она вливается справа в Алдан, который отдаёт свои воды великой Лене севернее, в двухстах километрах от Якутска. Но уже в Якутске выяснилось, что забросить нас в верховья Хонды у наших друзей-авиаторов (сколько их сибиряков-авиаторов у киевских медиков!) нет возможности. Рядом (по сибирским масштабам) есть река с причудливым названием: Аллах-Юнь. Вот туда можно...
В состав экспедиции в этот раз вошли представители из нескольких городов Украины: два человека из Полтавы, по одному  из Херсона, Запорожья, Черновцов и Винницы; десять киевлян и нас двое – я и Виктор Куликов из Жданова. Те, с кем я уже делил походные будни – все киевляне: Коструба Славик, Жора Воспитанников, Варягин Саша, Беников Юра и доктор Юра Ткачук. Вдобавок в группе были две женщины – киевлянки – жена Славы Кострубы Лена и ещё одна. Увы, имени не помню. Были ещё три киевлянина: один - резкий в суждениях ювелир по профессии, ещё один - очень пожилой мужчина, страстный рыболов, а последний – Анатолий Крайний, родной брат Лены. Особенности некоторых участников по ходу рассказа я опишу, но надо учитывать: что можно сказать о человеке, если ты рядом с ним всего один месяц!

 
Река Аллах-Юнь. Участники экспедиции.

Чтобы не нарушать хронологию, отмечу, что до Иркутска вся группа добралась благодаря Аэрофлоту, без приключений и без задержки. В Иркутске с реактивного ТУ-134 пересели в турбовинтовой Ил-18, самый большой  на то время пассажирский самолёт. В Якутск вылетели ночью. В самолёте три салона. Последний салон – у хвоста, на 18 мест, полностью отдали нашей команде. Пять часов лёта каждый заполнял по-разному. Иные уснули, другие оказались любителями-шахматистами и заполняли полётное время шахматными баталиями. И играли бы до самой посадки, если бы не потерялась одна из шахматных фигур. Её безрезультатные поиски поставили весь салон на ноги. Я дремал, изредка поглядывая в иллюминатор. Под нами были чёрные просторы тайги, ни одного огонька на земле не видно. И только аэронавигационные огни на конце левой плоскости сначала тревожили меня, когда под действием турбулентных, восходящих и нисходящих потоков воздуха они раскачивались вместе с оконечностью плоскости вверх-вниз с амплитудой (на глаз) до одного метра! А потом успокоился – значит так должно быть.
В Якутск прибыли чуть свет. Расположились в аэропорту под открытым небом, наблюдали красочный восход солнца. Я таких восходов в Донбассе не видел. Здесь же, ещё до восхода солнца начинают подсвечиваться редкие на небе облачка, цвет их меняется поминутно, повторяя окраску бледной радуги. Непривычно и красиво! Там же утром я услышал фразу нашей попутчицы, с юмором охарактеризовавшей быструю смену часовых поясов:
– Сейчас мне хочется спать, как будто бы я в Киеве, а кушать хочется, как обычно – с восходом солнца!
Непроизвольное подтверждение учения Павлова об условных и безусловных рефлексах...
Только к вечеру мы вылетели в Эльдикан на АН-24-м. Этот посёлок находится на Юго-востоке Якутии на реке Алдан. Не обошлось без неприятного ощущения. Груз-то у нас был приличный, но, естественно, мы его не взвешивали: гости как-никак у авиаторов. Когда экипаж подошёл к своему самолёту, командир, глядя на придавленные к земле почти до дисков колёса. Покачал головой. Перегруз очевидный. Нас не трогали, а часть пассажиров-якутов попросили пересесть на другой борт и перевзвесить свой багаж. Мы-то знали причину перегрузки самолёта, да и лётчики знали без сомнения, а неприятности достались невинным. Не хорошо...
В Эльдикане мы провели два дня в ожидании вертолёта. Первую ночь жили в какой-то гостинице барачного типа. К нам в собеседники навязался какой-то мужчина. Он всё расспрашивал, кто  мы, как там жизнь в нашем Киеве. А потом представился – сотрудник КГБ. И стал он нас учить уму-разуму:
 – Увидите где-либо впадающий в речку мутный ручей, знайте – там промышляют нелегальные золотодобытчики. Надо их задержать, сообщить нам.
Как это сделать, он не сообщил. Но ещё кое-что добавил:
 – А если найдёте где-либо золотой самородок, отметьте это место на карте, а самородок отдайте в местное отделение милиции.
Я уже отметил, что в нашей команде был мужчина по профессии ювелир, а конкретно – золотых дел мастер. Вот он-то нас и просветил, как нам быть при всех подобных случаях:
 – Если уж мы и наткнёмся на золотодобытчиков, надо немедленно уходить прочь, иначе пуля в лоб гарантирована. Здешние стреляют метко. А если мне, для которого работа с золотом – хлеб насущный, попадётся под ноги огромный самородок золота, я его пну ногой и пойду дальше. Иначе мы потом надолго останемся здесь, пока не выбьют у нас признания, где остальные самородки.
Его слова нашли подтверждение по ходу нашего путешествия. Коротко расскажу об этом чуть позже, чтобы не нарушать хронологию рассказа и чтобы не сложилось ощущение, что автор помешан на золоте.
В следующий день после прилёта в Эльдикан мы разбили лагерь у вертолётной площадки на крутом, обрывистом берегу Алдан-реки и ждали, когда нас осчастливят вертолётчики.

 
Река Алдан.

Алдан... Было время, когда на протяжении трёх лет моей армейской службы я по много раз на день повторял название этой реки как радиооператор посадочного радиолокатора в авиационной истребительной дивизии. Мой позывной был «Алдан»... И вот я на берегу этой многоводной реки. В её русле уместилось бы три Днепра, если не больше.
Наша публика  от нечего делать сражалась за шахматной доской, а я из своей палаточки, перебирая фотопринадлежности, любовался проплывающими по реке судами. Да, забыл сказать, что пропавшая в самолёте шахматная фигура нашлась: она находилась в складке манжета брюк одного из шахматистов. Здесь же на берегу я стал участником одного, необъяснимого до сих пор происшествия. Все знают, что есть такие птицы – стрижи. Часть лета они от зари до зари заполняют просторы неба над нашими городами. Признаюсь, я никогда не видел сидящего на земле стрижа и даже ни на домах, ни на деревьях. Там, в Южной Якутии, летом тоже обитают эти птицы – выводят своё потомство. Подвид их немного крупнее, чем у наших городских стрижей, но по своему поведению они одинаковы. Палатка моя приоткрыта, я перебираю, как уже сказал, фотопринадлежности. И вдруг ко мне в гости влетает стриж. Без труда ловлю его, держу, как голубя в руке (в юности я был заядлым голубятником) и выскакиваю наружу, в надежде увидеть хищника, загнавшего стрижа в палатку. Местность открытая, обзор великолепный, стрижи в небе летают, и других птиц нет. Опять захожу в палатку, произвожу осмотр птицы. Крылья целые, лапки в порядке. Ну, никаких изъянов. И ведёт себя стриж спокойно, как желанный гость у приветливого хозяина. Выхожу, раскрываю ладонь – стриж свободно пускается в полёт и смешивается с родственниками, выделывающими в небе фигуры высшего пилотажа. Я далёк от мистики, но придумать объяснение случившемуся не смог. Наверное, что-то есть недоступное человеческому разуму. А так, чтобы никто не слышал, сказал себе, что, наверное, это хорошее знамение...
К началу сплава мы летели на большом вертолёте МИ-8. Высадились и начали строить плоты. Речка Аллах-Юнь вытекает из небольшого озера Ырчаг, но мы к истоку не ходили. Меня до сих пор занимает название речки, а именно первая часть названия. Почему «Аллах»? Ведь исламом в тех краях среди якутов и не пахнет. Может, это слово и не относится к исламскому Богу? Кто его знает... О сплаве по этой речке могу сказать только одно: никаких препятствий. Только в одном месте русло завалено деревьями. Течение слабое, спокойно причалили перед завалом и обнесли его.
Если нас, спортсменов-туристов, река и не порадовала бурным, порожистым течением, то одного из нашей команды она просто огорчила. Пожилой человек, наслушавшись в Киеве рассказов о чудесной рыбалке на сибирских реках, ради чего, но неизвестно по каким предпосылкам, он и был включён в состав экспедиции. Ни одной рыбки никто в том походе не поймал. Рыбы не было. Причину мы узнали позже: речка у самого впадения в Алдан перегорожена плотиной и для рыбы Аллах-Юнь вычеркнута.
Я-то находил при случае себе развлечение: брал ружьишко (для самообороны) и ходил по близлежащим скалам. А вдруг что-нибудь увижу интересное! И увидел однажды. На самой вершине одной из сопок разглядел округлённые, обкатанные водой камешки, такие, как на речном или морском берегу. Когда-то там была вода... В каком же миллионнолетии?..

Обнажение вечной мерзлоты. Якутия.

На нашем пути было только два населённых пункта. Перед одним из них, носящем название речки, мы остановились на ночёвку. Очевидно, был какой-то праздник, потому что из посёлка доносились песни. Исключительно наши, украинские народные песни. Аллах-Юнь – шахтёрский посёлок. Там в штольнях добывают чёрную золотоносную руду. А жители посёлка, в основном, выходцы из Украины. Распросам, разговорам не было конца...
Второй населённый пункт, в корне названия которого якутская топонимика, а дальше русское окончание – Ынычанский. Это селение является районным центром, там живут в большинстве якуты. Стоит подробно рассказать о наших впечатлениях после посещения этого населённого пункта. Первое, что бросается в глаза – по улицам (если такое название уместно) проезжей части нет. Посёлок построен на вечной мерзлоте. Даже по берегам она выступает размытая вешними водами, и мы пробовали её на ощупь руками. В посёлке все дома деревянные. И проходы по улицам тоже из дерева: дощатые тротуары выше грунта не менее полуметра. На этих тротуарах греются на солнышке в разнообразных лежачих позах местные собаки-лайки. Переступаем через них – никакой реакции... Тут свои, утвердившиеся привычки у четвероногих, а у двуногих – людей свои обычаи. Наши медики из профессионального интереса решили посетить районную больницу, пообщаться с коллегами. На вопрос, с какими болезнями обращаются в больницу местные пациенты, ответ был с улыбкой:
– Исключительно два диагноза: язва желудка и огнестрельные или ножевые ранения. В первом случае виноват  алкоголь, да и во втором тоже. И рассказали о недавнем случае, произошедшем у них:
– Один якут после ссоры со своим соседом застрелил последнего в тайге. Подстерёг жертву, когда тот возвращался с охоты домой. Выстрелил из малокалиберной винтовки, а сосед едет себе на своём олешке, как ни в чём не бывало. Тогда убийца берёт карабин и со словами «Однако, малопулька Тимошку не берёт» – и отсылает Тимошке пулю в голову. Мы потом часто вспоминали это изречение, когда наше действие (конечно же, не преступное!) не приносило успеха.
И там же мы услышали рассказ о золотодобытчиках. Артель старателей разрабатывала вскрышу арендованного участка для последующих технологических этапов добычи золота. При вскрыше бульдозерист обнаружил случайно обрезанный ножом-отвалом крупный самородок золота. Конечно же, он сдал его представителям КГБ. Эта служба присутствовала, как мы убедились потом, на всех объектах, где добывалось золото. И не зависимо от того, какая организация проводила золотодобычные работы. На участке всё остановилось, долго искали вторую часть самородка, но не нашли. А бульдозерист после всех долгих мытарств общения с органами КГБ чуть не сошёл с ума и вынужден был уехать с семьёй на другое местожительство. Да, наш золотых дел мастер был прав, когда наставлял нас...
На этом можно было бы закончить рассказ о нашей экспедиции, но было бы не справедливо обойти молчанием один-единственный эпизод на пути домой, в котором наша группа проявила себя. Из Эльдикана в Якутск наш путь на быстроходном судне с подводными крыльями – «Ракете» продолжался по течению Алдана до слияния с Леной, а потом уже против течения до Якутска. Всего около четырёхсот километров. Возле самого устья Лены в подводную часть «Ракеты» вонзился ствол дерева-плывуна. Часть ствола вошла в машинное отделение, а другая, большая часть, уперлась в дно реки. Вокруг пробоины просачивалась вода, и её откачивали ручным насосом. Но если каким-либо способом вытолкать бревно в воду, то насос уже не поможет. Экипаж судна всего три человека, включая буфетчицу. Не скажу, что капитан был в растерянности, но озадачен был сильно. Мы предложили спилить наружную часть ствола ёлки-лиственницы как можно ближе к днищу и тогда, поднявшись на подводных крыльях, дойдём до Якутска. Капитан смотрит на нас с недоумением:
– Чем пилить? Кто спилит под водой?!
Славик его успокоил:
 – Есть у нас,  чем пилить. Есть у нас и хлопцы, умеющие это сделать.
По очереди в холодной воде, не раздеваясь, за час спилили проклятое бревно, стали на крылья и через четыре часа, уже затемно, пришвартовались в Якутском речном порту. По пути отогревались за столом в каюте капитана. Как он нас благодарил! А мы были горды: хоть один раз за весь поход показали, на что мы способны...

 
У института мерзлотоведения г. Якутск.

Весь следующий день до отлёта мы посвятили знакомству, пусть и поверхностному, с Якутском. Слово «поверхностный» означает  «беглый, не детальный». А вот  экскурсия в подземный Якутск  прошла, особенно для меня, шахтёра, и увлекательно, и познавательно. В городе есть научно-исследовательский институт мерзлотоведения, а при нём подземная часть его музея. Мы спустились туда на несколько десятков метров вниз и с интересом смотрели на стены выработки и слушали внимательно рассказ экскурсовода. И на маршруте мы видели вечную мерзлоту, но тут всё было необычным. Температура в подземелье ниже нуля, не так, как в наших шахтах – чем глубже, тем теплее. На выработках везде иней покрывает выходящие из грунта стволы деревьев. Сколько им лет?! Я не удержался и незаметно для экскурсовода отковырнул из грунта пару маленьких кусочков доисторических ветвей. Привёз их потом домой, но они не сохранились: при очередном ремонте квартиры их не стало. Печально...
Вот так и закончился не примечательный для спортсмена-путешественника поход...

В гостеприимном Таджикистане
Если в предыдущем рассказе хоть как-то упоминалось о презренном металле – золоте, то в следующем такую вольность я позволю себе только один раз. Зеравшан-река в Средней Азии с узбекского языка переводится на русский как «Золотоносная река». В верховьях, на территории Таджикистана, её название – «Матча». Без всяких притоков, те же воды у другого народа называются иначе. Следующий рассказ будет о походе по верхнему участку реки – Матче, а если, в общем, то о нашем пребывании в Средней Азии.
Походы, как и дни жизни, оставляют после себя разную память. Надолго  запоминаются дни, когда человеку грозила опасность и дни, когда неприятности сыпались, как из рога изобилия. И наоборот, бывают яркие, светлые дни, богатые на встречи, на приятные сюрпризы. И те и другие долго держатся в памяти. А обыденные, ничем не запоминающиеся дни проходят мимо, и только листок календаря подсказывает, что они уже прошли. Короче об этом сказал русский писатель Пётр Павленко: «Жизнь- не те дни, что прошли, а те, что запомнились».
Бывает же так, что перебирая стопку справок о совершённых походах, с недоумением смотришь на запись о районе путешествия и нитке маршрута. Фамилия обладателя бумажки моя, год указан, а в памяти стоит непреодолимый заслон, не позволяющий перекинуться в то далёкое время.
А были же и другие события-походы, которые живыми картинками возникают в памяти даже без официальных бумажек. И среди прочих всегда с теплотой вспоминается спортивный поход по реке Матче. Нас шесть человек- пятеро молодых, неженатых (незамужних) ребят из Славянска и я – сорокалетний, одержимый семьянин- макеевчанин. Трое девчат: Александра Смагина, Татьяна Вовк и Елена Ермушова. Два года назад я был с ними в Саянах, на реке Китой. Девчата показали себя там с лучшей стороны, как туристы. Но нынешний поход с  технической стороны был несравненно сложнее и гораздо опасней. Но в женской половине нашей группы я был уверен – не подведут! Ребята – Игорь Якобсон и Борис Кашин, как и девчата, тоже сотрудники института «ВНИИМЕТМАШ», активисты турклуба. Но их деловые качества мне были неизвестны. К концу похода все точки над «і» были расставлены, и с уверенностью скажу к своему удовольствию – не вызывали чувств неудовлетворительности.
Я позволю себе описать не только наши действия во время сплава, но и во время, предшествующее ему, а также послепоходные дни, проведённые в Средней Азии. С моей точки зрения, надеюсь, они будут интересны читателю.
Учитывая малочисленный состав группы, сложность заброски к началу сплава, насыщенность маршрута препятствиями, требующих манёвренного средства сплава, мы пришли к следующему решению: идти на плоту с поперечно-расположенными четырьмя поплавками. Такая конструкция намного легче плота на автомобильных камерах, а по манёвренности несоизмеримо превосходит последний. В учёт бралось и то обстоятельство, что на прекрасную половину группы – наших девчат, больше 25-ти килограммов груза (по правилам) сваливать нельзя. Не ясен был вопрос с возможностью пополнения продуктами на маршруте.  Из единственного отчёта об этом маршруте ждановской туристки Майи Кошевой, что был в нашем распоряжении, мы таких сведений не нашли. Остальное, будто бы, предусмотрели всё. Особенно воодушевляло то, что в автономном походе с нами был медик – Елена Ермушова.
До Ташкента летели самолётом, потом ехали поездом до Самарканда. Дальше до Пенджикента – таджикского города, что на самой границе с Узбекистаном, проехали рейсовым автобусом. Первая ночёвка в полевых условиях была на правом берегу Зеравшана за Пенджикентом. Выбрали более-менее ровное место на пологом, поросшем густой травой берегу, поужинали и провалились в сон. Но ненадолго. Ночью обнаружили, что палатку подмывает вода. Откуда?! Речка далеко внизу, небо чистое, звёздное, а вокруг нас, со стороны горы, льётся вода. Долго, подозревая, что это диверсия, выбирали сухое место. До утра кое-как дотянули и потом выяснили причину наших волнений. Выше нашей ночёвки был арык, и местные жители в нескольких местах из него спускали воду, таким образом поливая пастбище для домашнего скота. И для нас водички не пожалели...
В следующий населённый пункт, носящий имя почитаемого в Таджикистане великого персидского поэта Айни, полусонные туристы доехали рейсовым автобусом. Зарегистрировались у местных властей (так положено), отправили домой телеграммы- и прощай, цивилизация. Почти до самого  истока, теперь уже Матчи, есть сносная, по правому берегу реки автомобильная дорога. Нашли водителя, желающего подработать деньжат, и с Богом... Дорога проходит несколько участков, заставляющих поволноваться: вверху над нами скала, а глубоко внизу течёт речка. И двум машинам в этом месте не разминуться. И волнений бы не было, мы народ не из робкого десятка, но водители, а их оказалось двое, регулярно прикасались к горлышку бутылки. Мусульмане, однако, правда, городские... Ничего подобного в дальнейшем, в горных кишлаках мы не наблюдали. Но и это, вызвавшее тревогу действие водителей, было не всё. На полпути до финиша остановились на ночёвку. Мы в палатке, таджики в кабине. За ужином подогретые водители начали нагло приставать к нашим девчатам. Пришлось остановить их домогания, но ночь была испорчена. В отместку водители на следующий день провезли нас немного, остановились, побеседовали со встречным человеком о чём-то, а нам сказали, чтобы мы выгружались, дальше, мол, пути нет. И уехали восвояси. Это был единственный инцидент за всё время нашего пребывания в Средней Азии. Да, в семье не без урода...
Что делать? До начала сплава ещё семьдесят километров. Не скажу, что мы были удручены произошедшим, но неприятный осадок остался. Прикидываем по карте, примеряем свои возможности. За два дня доберёмся. Что нам, молодым, горные дороги! Правда один тревожный момент: у Татьяны, нашего завхоза, разболелся зуб и с левой стороны приличный флюс. Лена уж старается, помогает Тане, как может. Но не дантист же она с набором инструментов! Упаковались и спокойно, не спеша начали отсчитывать вёрсты.
Где-то после полудня встречаем человека, сидящего на коврике в стороне от дороги. Мы подошли, поздоровались на русском языке, он ответил тем же и пригласил присесть. Деталей разговора сейчас уже не вспомню, но общение было дружелюбным. Он – ёкуб или ходжа, то есть путешественник. Узнав, что мы, в своём роде, тоже путешественники, проговорил на таджикском несколько фраз, как мы потом выяснили, попросил у Аллаха нам доброго пути и встреч с хорошими людьми.
Бывают же чудеса в этом мире! После его заклинания сначала послышался звук мотора, а потом подъехал и остановился возле нас маленький бортовой грузовик (на моей памяти были подобные автомобили ГАЗ-51). Примечательно, что он ехал в нужную нам сторону. Таджики разговорились (в машине был только водитель) и вновь прибывший, хорошо владеющий русским языком, подключил к разговору и нас. Узнав цель нашего путешествия и без просьбы с нашей стороны, сказал, что он едет туда же и пригласил садиться в его машину. Бывают люди, к которым после первых фраз общения, появляется полное доверие. Я представился Назарову Сафару (так звали водителя), заикнулся об оплате, но он махнул рукой и так посмотрел на меня, что мне стало стыдно. Ребята грузят наши рюкзаки в кузов, а я сказал (перед поездкой выучил пару десятков слов на таджикском):
 – Рой сафед!
То есть пожелал счастливого пути старику. Поворачиваюсь и направляюсь к машине. А старик-ходжа зовёт меня, достаёт из своей котомки пару лепёшек и протягивает мне. Я говорю ему, что у нас продукты есть, спасибо дорогой бобо (дедушка). А Сафар стоит рядом со мною, толкает меня незаметно в бок и говорит:
 – Бери, сейчас же бери!
Взял, поблагодарил («рахмат»), сказал «хай» (до свидания) и с лепёшками сажусь в кабину к Сафару. С этого момента и до нашего отплытия Сафар был рядом с нами. Для нас он был гидом, переводчиком, а по большому счёту – другом. Он тут же мне объяснил, что угощать путника двумя лепёшками у них даже не обычай, а закон. И его должны выполнять обе стороны и дающий, и берущий.
Сафар родом с самого верхнего по течению кишлака, если так можно назвать два строения и живущие там две родственные семьи.
 – А родился я на склоне вон той горы. Видите, там тоже есть домик,  и в нём прошло моё детство.
Так рассказывал он нам по приезду на место нашего будущего лагеря.
 – У родителей были барашки, а отец промышлял ещё и охотой. Тем и жили. А теперь со старенькими родителями я живу вон за тем хребтом, в Ленинабадской области.
Он показал рукой на север.
Действительно, на крутом зелёном склоне горы видна была постройка, похожая на домик, но как там можно было жить – уму непостижимо! Сафар каждый день, пока мы строили, точнее, вязали из веток раму плота, рассказывал нам всякие истории, похожие на небылицы. А был он с нами потому, что ждал, когда с горных пастбищ прибудут своими ножками барашки, чтобы ехать на его машине  на бойню… Сафар был настолько словоохотлив, столько нам понарассказывал, что тем его рассказов хватило бы на целую повесть.
А мы столкнулись с проблемой сооружения рамы (о палубе даже разговора нет!) для плота. Местность высокогорная, безлесная. На наше счастье, мы обнаружили на одном изгибе реки заросли ивняка. Нарубили прутьев, потом их посвязывали, а вместо палубы привязали прочную капроновую сетку (предвидели же ещё дома!). Алюминиевые лопасти на греби тоже привезли с собою, а вот на полноценные греби ивняк не годился. В итоге получились не греби, а два весла в уключинах – на носу и на корме. Но и с ними плот был достаточно управляемым. Мы были довольны его конструкцией.
Накануне отплытия приняли решение для желающих сходить к самому истоку реки. Девчата желания не изъявили, и мы втроём, мужики, отправились в верховья Матчи. Дорога проходит через рядом стоящий миниатюрный кишлак. Один из его жителей подозвал нас к себе и, узнав о наших намерениях, рассказал, как нам лучше идти. Потом попросил подождать его минутку, зашёл в дом и вынес... не две традиционные лепёшки, а две больших круглых буханки хлеба. Пришлось с благодарностью принять, не нарушая законы гостеприимства.
Прошли километров пять, вышли на пригорок, и Игорь Якобсон сказал, что ему не хочется дальше идти  и он подождёт нас здесь, на пригорке, у большого камня рядом с тропой.
Солнышко вышло из-за хребта, и с его лучами сразу стало заметно теплее. За несколько дней пребывания в узкой, горной речной долине я заметил эту погодную особенность воздействия прямых лучей солнца. Особенно вечером после захода дневного светила за хребет. Казалось, что кто-то взял и выключил свет. Без сумерек день переходил в ночь, и холодный воздух с вершин заполнял ущелье.

 
Река Матча. И. Якобсон, Е. Ермушова, Б. Кашин, Т. Вовк,
А. Смагина, Л. Хирный.

Игорь разлёгся рядом с камнем, напоминавшим обелиск без вершины, а мы с Борей, влекомые жаждой увидеть всё своими глазами, потопали дальше к истоку. И получили ожидаемое вознаграждение за свою целеустремлённость. Из круто обрезанного ледника, зажатого скалами, вырывалась речка. И не просто из-под него, а из природного ледяного тоннеля. И в дальнейшем я видел начала горных рек, но такую картину не наблюдал никогда... Налюбовавшись картиной «...потоков рожденья...», мы пошли в обратный путь. Доходим до назначенного места встречи с Якобсоном, а Игоря там нет. На камне, рядом с которым отдыхал наш Игорь, стоит подпёртая камешками булка хлеба, и на её корке пальцем выцарапано: «Я ушёл в лагерь». Странное решение нашего попутчика встревожило меня. Но и в лагере его не было! До поздней ночи продолжались поиски ушедшего. Нашли всё-таки. Прошёл мимо лагеря и сидел на берегу беснующейся речки. Забегая вперёд, скажу, что это был только первый звоночек от непредсказуемого поведения нашего попутчика. Во всяком случае, в туризме такое считается происшествием.
 
Обнос первого порога.


Первый порог, находящийся в двухстах метрах ниже лагеря, мы обнесли. Для исхоженного экипажа он особой трудности не представляет: главное выскочить из бьющей в каменный остров струи влево, а потом свободный слив по узкому каменистому коридору, правда, с беснующимися метровыми валами. Риск начать поход и тут же его закончить был очень велик. А какие могут быть последствия?! Рисковать я не имел права. Не полная уверенность в экипаже после первых километров пути усилилась. Команды, мягко говоря, выполнялись не совсем точно и главное – неуверенно. Начинаю разбираться в причинах. Девчата, отведя меня в сторону, жалуются:
– Леонид Викторович, если Игорь Якобсон держится за гребь, считайте, что плот неуправляем. Вырвать гребь у Игоря нет никакой возможности, а сам он переходит в какое-то оцепенение. Чем обусловлено такое его состояние – можно только догадываться!
 
Таких ущелий на Матче («щёк») несколько.

Для себя из этой информации я сделал вывод: Игоря на серьёзных порогах обязал заниматься фотосъёмкой, объяснив при этом, что лучше него это никто не сделает. И представьте себе – он был доволен!  Приключались с ним и другие, в основном забавные случаи, но на общую безопасность сплава они уже не влияли.

 На тихой воде. Река Матча.

Совсем из другого теста сделан Боря Кашин. Если очень краткая характеристика подходящая ему – мастер на все руки. Да и в вопросах походного или бытового характера у нас с ним были сходные позиции. Но главное, когда после краткого обучения он с кем-то из девчат управлял кормовой гребью – ошибок в управлении не было. Бывает так: у некоторых людей талант проявляется во всём. Дополнительно ко всему, у Бори весёлый характер, проявляющийся даже в оценке неприятных происшествий. Я очень благодарен случаю, что у меня, как у руководителя, был такой полезный человек.
 
Поплавками вдоль течения. Река Матча.
 
С не меньшей благодарностью я вспоминаю и наших девчат: при всей их женственности они настоящие бойцы! Если и чувствую перед кем-то из них вину, то только перед Леной Ермушовой. Особенность нашего похода заключалась ещё и в том, что мы шли по реке на одном-единственном судне. Обычно в таких походах, сложных по прохождению, должно быть не менее двух судов. Правило диктуется требованием безопасности: один экипаж проходит – второй стоит на страховке. Потом меняются ролями. В сложные моменты на страховке у нас стояла Лена – сильная, умелая девушка, умеющая точно бросить спасконец, способная за него удержать даже плот. Но главное, если понадобится, незамедлительно оказать первую медицинскую помощь. Выбирать ей замену было не из кого...
 
Елена Ермушова.

Каким образом о нас знали жители всех немногочисленных кишлаков, расположенных вблизи реки – нам неведомо. На двухстах километрах по нашему маршруту было 5 или 6 селений. И где бы мы ни чалились, нас окружала толпа ребятишек, а старшие из них по поручению родителей приглашали в кишлак на обед или ужин. Неудобно, но не ответить на приглашение было бы непорядочно с нашей стороны. Обеды за дастарханом превращались в двух-трёхчасовые беседы. Наша обязанность была двоякой: кушать, расхваливая и угощения, и хозяев, а главное – рассказывать и рассказывать... Нас снабжали продуктами в дорогу (баранина, хлеб), а мы, что мы могли предложить взамен? Только одно – делали фотоснимки. Записывали адреса, прощались и дальше в дорогу, пока не попадали в объятия другим гостеприимным жителям речной долины.
 
Таджикские дети с учительницей.

Вынужден сделать отступление от хронологии: к концу похода в наших рюкзаках остались почти нетронутые запасы продовольствия, купленные в Славянске. И ещё один момент: уже дома я отпечатал массу фотоснимков и отослал их по записанным адресам. А если сказать о более позднем времени после нашего путешествия, а конкретно – через десять лет, по нашему маршруту прошла донецкая группа под руководством Виктора Максимова. В некоторой мере он мой ученик, участвовал со мною в других походах. Путешествием по Матче он завершал требования условий на присвоение звания «Мастер спорта СССР». В начале 1991 года ему присвоили это звание, и мне выпала честь получить в Москве его удостоверение и значок. Мне было приятно вручить Виктору свидетельство его мастерства. А он сделал и мне приятное, сообщив, что жители кишлаков на Матче помнят о нашей группе и вспоминают нас с теплотой. Вот была такая последняя весточка с гостеприимного края от последнего, к сожалению, мастера спорта СССР... Больше это звание никому не присваивалось – СССР развалили...
Возвращаясь к тем дням, вспоминая те тёплые отношения к нам, задаю себе вопрос: чем же мы заслужили такую честь у местных жителей? И должен ответить – причина не в нас, она в душе этого замечательного народа.
И как не рассказать ещё о нескольких встречах на пути, характерных для жителей долины Матчи. Только о некоторых...
Причалили вдали от кишлаков на обеденный перерыв. Разожгли костёр, готовим еду. Подходит пастух, его отара невдалеке, молча смотрит на наши действия и уходит. Мы ещё не приступали к приёму пищи (как прижилось во мне армейское название обеда, ужина, завтрака!), а пастух возвращается, несёт на плечах тушу освежёванного барана и, опять-таки, молча кладёт её нам на плот. Что сказать! Мы уже почти привыкли к таким приношениям, знаем, как себя вести при этом, но чем существенным, кроме дежурного щелчка фотоаппарата, ответить? Делаю одно-единственное за всю мою походную практику исключение: достаю запасную сорокаметровую капроновую верёвку – репшнур и дарю её молчуну. Кто из нас больше рад подаркам – не знаю, но пастух явно был рад и даже разговорился. Я, конечно, взял его адрес, а впоследствии и ему выслал наше групповое с ним фото.
Ещё был один случай, не менее приятный и не менее неожиданный,  со встречей на пути. Перед тем, как войти в очередное ущелье, даю команду чалиться и подкачать уже заметно приспущенные поплавки нашего плота. Причаливаем, а к нам бегут... взрослые мужики. Они из бригады строителей, что возводит новый мост через реку на самом узком, около десяти метров, месте ущелья. Прежний мост, стоящий в низине, летом снесло водой. Строители приготовились обедать, у них уже готов плов и тут неожиданные гости...  Мы отнекивались, но безуспешно. За разговорами их плов перекочевал в наши желудки, а они себе уже начали готовить новый. Фото на память, обмен адресами и рой сафед! (счастливого пути!) Старшему из них, потом уже, я прислал фотографии, сопроводив их тёплым письмом. А через некоторое время Одинаев Гафур, бригадир строителей моста, прислал ответ. По случаю ввода моста в эксплуатацию, единственно-возможного пути связи для кишлака, расположенного на левом берегу Матчи, в селении был праздник. Гафур читал всему кишлаку моё письмо. Я не коллекционирую отзывы о моей персоне, а если и жалею, то о том, что не был на их празднике.
Последний случай неожиданных, приятных встреч был уже почти в самом конце маршрута. В большом кишлаке Лангар мы остановились на обед, и девчата решили пройти по торговым точкам кишлака. Мало  ли им было чего надо прикупить, но книжные магазины мы стороной никогда не обходили. В Средней Азии можно было купить русскоязычные книги, которых у нас днём с огнём не разыщешь. Подходит к нам молодой мужчина и на чисто русском языке представляется:
 – Я учитель местной школы, приглашаю вас к себе домой на обед.
Сговорились ли все проявлять  о нас заботу?! Думаю сейчас, что нет. Считаю, что это национальная таджикская черта этого гостеприимного народа.
Теперь уже не вспомню, кто остался дежурить у плота, но по приходу девчат, ходивших за покупками, пятеро из нашей команды пошли к Мирзо Шафарову – так зовут учителя родного языка и литературы (так я записал в свой блокнот). Впервые за дастарханом, не считая наших девчат, была женщина – жена Мирзо, тоже учительница. В других гостеприимных домах женщины никогда рядом с нами не сидели. Опускаю всевозможные предположения по этому поводу, но учительская пара во всём отвечала нормам цивилизованных людей. Отмечу сразу: оба педагога были умными с хорошим воспитанием людьми. Беседа с ними мало походила на предыдущие общения, и вопросы были совсем не житейского характера. На всю стену в их гостиной на полках была библиотека. Только по корешкам книг, находящихся в библиотеке явно не для красоты, как у некоторых наших земляков, можно было сделать вывод – мы в гостях у интеллектуалов.
Я заметил несколько книг Омара Хайама, взял в руки одну, посмотреть кто переводчик. Рубаи Омара Хайама на русский язык переведены несколькими переводчиками, и у каждого из них бессмертные четверостишия звучат по-разному. Переводчиком в этой книге значился некто Владимир Державин. В пушкинские времена ещё об Омаре Хайаме у нас и не знали. Были в нашей литературе ещё два Державина – отец и сын – Николай и Константин. Но они к переводам из перси отношения не имели. Я поставил книжечку на место.
Отблагодарили гостеприимных хозяев, выходим в направлении  своего ковчега, а Мирзо протягивает мне ту самую книжечку. Я расчувствовался, поблагодарил...
И вот уже мы впятером на плоту, а шестой удерживает плот, готовится впрыгнуть на сетчатую нашу палубу. А вдали, сверху доносится какой-то крик. Мы оторопели. Бежит по склону вниз к нам Мирзо и что-то выкрикивает. Тут и я не на шутку разволновался. А запыхавшийся учитель подбегает к нам, просит прощения и протягивает... две лепёшки. Я обнял его и готов был расплакаться...
Рассказывая эти истории, ловлю себя на мысли: а не отнимаю ли я время у читателя, рассказывая о незнакомых ему людях? И утешаю себя тем, что к человеческой доброте должны стремиться все, а я показываю примеры этого прекрасного чувства. Учитесь, люди...
И уже по приезду домой я раскрыл подаренного мне Омара Хайама, и отметил себе, что нет дарственной надписи в начале книги. Не с первого раза прочёл всю подборку переводов, и только перечитав всё, заметил на внутренней стороне задней обложки четверостишие, написанное рукой Мирзо. И уже потом, на литературных встречах я иногда цитировал это четверостишие. И уже простите меня те, для кого слово «поэзия» звучит, как пустой звук, остальным привожу эти строчки в назидание:

Стихи ни к чему недотёпам и нудным,
Сердец им не вылечит рифма сквозная,
Поэзию любят красивые люди.
Я это по личному опыту знаю...

Где ты сейчас, Мирзо Шарафов – один из тех красивых людей, с которыми мне выпало счастье общаться...
У нас было достаточно много времени, чтобы увидеть историческую и природную экзотику восточной части Узбекистана. На многое мы не рассчитывали, но Самарканд и Бухару включили в наш список мест наиболее привлекательных для посещения. Первая причина такого выбора понятна и без объяснений: оба города являются историческими центрами Среднеазиатского региона. Сразу скажу: этой стороне в моих воспоминаниях отдано мало места. Повторять то, что известно каждому школьнику, считаю излишним, а вот своими глазами посмотреть на все достопримечательности я бы рекомендовал каждому. И мы охотно принимали участие в предлагаемых экскурсиях и в Самарканде, и в Бухаре.
А вторая причина посещения Бухары, кроме вышесказанного, заключалась в том, что там жили мои хорошие знакомые: неутомимая туристская активистка Мурнова Галина Михайловна и её муж Панин Валерий Леонидович. Валера, спокойный, уравновешенный человек, не был, как его жена, фанатиком туризма. Он работал учителем русского языка и литературы в единственном на то время в Советском Союзе медресе. Об этой замечательной семье я расскажу в другом очерке, описывающем посещение Средней Азии, которое мы провели через несколько лет. И тогда, правда с другим составом, мы были гостями в Бухаре, и тогда замечательно провели время, благодаря Валере и Галине. А в этот раз Валера был у нас прекрасным гидом по Бухаре и её близлежащим окрестностям, представлявшим исторический интерес. Мы осмотрели ханский дворец, где была внутренняя  тюрьма – зигдан; недействующие тогда мечети, в частности уникальную мечеть Чор-Минор; загородную резиденцию бухарского хана, да и многие другие объекты исламской религии. Почти все они бездействовали, находились в запустении. Кроме как в Медресе, никакого персонала не наблюдалось. Правда в ханском дворце работали два или три экскурсовода. Во дворце до смешного всё было просто: на ханское тронное место уселся я, чуть ниже слева и справа уселись мои верные «визири» - Лена и Таня. Вот до какой степени дошла эмансипация! В ханские времена женщинам даже близко нельзя было подойти к трону. А теперь вот сидят рядом с «ханом»!
 
На ханском троне. Бухара.

Особое место в наших похождениях занимали среднеазиатские базары... Мы получали удовольствие походить по бесконечным рядам с разнообразными товарами. Но на покупки особо деньжат-то у нас и не было. Развлекались арбузами и дынями. В Самарканде, например, купили огромный арбуз и, поверьте (!), шесть человек не смогли его съесть! Цены,  по тем временам, были намного ниже наших. Особенно к концу  торгового дня, когда продавцы спешили избавиться от даров природы и собирались к себе домой в колхоз.
Сидим мы в какой-то харчевне под открытым небом, а Якобсон задержался где-то на рынке. Идёт, несёт огромную дыню и с видом сверхуспешного покупателя предлагает всем определить, сколько она стоит. Ребята называют цифры, а Игорь  от счастья на седьмом небе. Я-то знал уже тонкости вечерней торговли и с видом знатока сказал:
  – Судя по размерам, Игорь, (я сделал паузу) цена ей... ровно один рубль.
Надо было видеть перемену выражения лица у Якобсона!
Мы распрощались с гостеприимными бухарцами и без происшествий добрались домой. Перечитывая этот рассказ, отметил, что для обычного путешествия он длинноват, а сколько, всё-таки не сказано! Опять же, нельзя объять необъятное!..

Безводное путешествие
Восьмидесятый год у меня был богат на события туристско-экскурсионного характера. В июле я получил приглашение Центрального комитета ВЛКСМ принять участие в юбилейном, 25-м рейде по Ленинским местам в Польше. Я уже давно не комсомолец, но учитывая, что моя активная общественная работа была как раз с молодёжью комсомольского возраста, меня причислили к молодым, и проблем возрастного характера у меня не было. Глядя с высоты моих теперешних лет, анализируя прошедшие годы, отмечаю, что в подавляющем количестве коллективов, с которыми делил производственную и общественную работу я был старшим по возрасту, но, слава Богу, не в душе. Конечно, рядом были и старше меня, но это в основном руководители на производстве и командиры во время службы в Советской Армии. Вот такая, необъяснимая для меня особенность.
Моя забота о загранпаспорте для поездки в Польшу сводилась к одному: две минуты позировать перед фотографом, да поехать в обком за «краснокожей книжицей». Много позже мне самому понадобилось оформлять документы на загранпаспорт. О, несравнимые заботы ни по затраченному времени, ни по всем другим аспектам этого дела...
В Москве собралась разномастная по характеру общественной работы отъезжающая публика. Туристских организаторов было трое, и все с Украины. Двое одесситов и я. Двадцать пять человек – все мужчины. В основном работники по комсомольской линии. Экскурсионная поездка – не туристский поход. Ты на всём готовом: и питание, и проживание, и передвижение – всё оплачено, всё организовано, всё спланировано государством. Смотри и слушай – других забот нет. Смотрели... Многое непривычно отличалось от нашего уклада жизни. Первое, что поразило, в магазинах можно было торговаться о цене, как на базаре. И если продавец увидел, что тебе вещь понравилась, он от тебя не отступит. Что-то похоже, как у нас на среднеазиатских базарах. Непривычно было видеть, как в ресторанах, где мы питались, молодые женщины почти открыто предлагали пойти развлечься с ними. А я, бывший железнодорожник, был удивлён на варшавском вокзале. У нас уже давно забыли о семафорах, а там они исправно поднимали и опускали свои «руки». Но поражало и частично удручало наши души даже не то, чем следовало бы восторгаться: везде чистота, все клочки земли в полях ухожены. Нам ещё долго расти до такого порядка.
То было время, когда ещё радикальные русофобы были в тени. Сейчас там другие веяния. С прискорбием секретарь райкома правящей тогда в Польше партии сказал, что наш рейд по Ленинским местам, наверное, последний. Как в воду глядел. А простой народ дружелюбно относился к нам. И общались мы, не задевая политику, с открытыми сердцами. Русский язык, в пределах обиходного знали почти все поляки. А с нашими гидами Барбарой Бжозовской (если по-русски Березовской) и Барбарой Люкс у меня установились дружеские отношения. Даже переписывались некоторое время. Экскурсионные объекты, где жил Ленин (в Закопане) ухожены, видна была забота о сохранении памяти нашего вождя. Помимо ленинских мест мы посетили много чисто польских достопримечательностей в Варшаве и в Кракове. Смотрели что-то в драмтеатре, даже спускались в соляную шахту, оборудованную под музей.

 
Варшава. У памятника Шопену.



В конце нашего пребывания в Польше нам устроили прощальный ужин в большом ресторане. Кроме нас, там была болгарская делегация – ветераны войны и с ними три женщины в качестве сопровождающих. Мы с ними познакомились в самом начале нашего пребывания в Польше и путешествовали параллельными группами. И среди них у меня появились добрые знакомые. Так на том прощальном ужине мы сидели рядом и слушали пламенные речи о дружбе славянских народов, о благодарности советским воинам, освободившим Польшу от фашистов. Потом, после официальной части и после незначительного возлияния, пели песни. Наверное, алкоголь всё-таки взял своё – мне пришлось стать запевалой. Пели украинские о рушничке, потом про червону руту; что-то из русского репертуара, а в конце я раззадорил всех песней про Дорошенко и Сагайдачного – «Ой, у полі, тай жнеці жнуть...». На удивление, многие подпевали и из нашей братии, и поляки, и болгары. Единственный раз в жизни мне сказали, что я хорошо пою. Наверное, алкоголь ударил в голову не только мне... Но расставались мы всё-таки с грустью.
Уже по пути домой, в Варшаве, мы посетили мемориальный комплекс «Освенцим». Впечатление угнетающее... Теперь в Польше этот конвейер смерти пытаются переименовать на немецкий лад – «Аушвиц». Похоже, поляки и не знали о существовании концлагеря в Освенциме, как и о другом лагере в Треблинке. Там превратили изуверы в пепел не меньше людей, чем в Освенциме.
Заканчивая рассказ о моей первой зарубежной поездке, значительно повлиявшей на моё мировоззрение, хочу сказать, что самый волнительный, самый приятный момент был у нас, когда мы, по возращению домой, пересекали границу СССР в Бресте. Непередаваемое чувство гордости за нашу великую Родину обуяло всю делегацию. Вот она наша Родина-мать, может быть где-то и непричёсанная, но наша, родная...
Последний экскурсионный объект уже там, где слышна была только русская речь. Пока на наших вагонах меняли колёсные пары под русский стандарт, мы пришли в Брестскую крепость. Тиканье часов, отсчитывающих секунды до начала Великой Отечественной Войны, что звучит в Брестской крепости, я слышу и сейчас...
Моя жена, зная о моих литературных терзаниях, упрекает меня:
 – Ты же пишешь о походах, а поездка в Польшу не была походом!
 –Нет, Татьяна, я пишу о событиях и о людях. А поездку в Польшу, пусть даже условно, считаю походом. Походом за истиной...

... И на сотне лошадей
Так уж устроена жизнь в обществе – живёшь тихо-мирно, ничем не выделяешься, знают о тебе только близкие да сотрудники по работе. Чем-то проявил себя (речь не о плохом!)- и о тебе нет-нет  да и заговорят. Проявил ещё в большей степени – берут на заметку. А дальше высветился – о тебе уже говорят, с тобою считаются. Что-то подобное было со мной. Общественная работа, её положительные результаты расширили круг знающих меня людей. А среди них были и влиятельные персоны. Появляется перспектива сделать карьеру на общественном поприще, но, слава Богу, карьеризм мне чужд. Востребована людьми моя работа – я полностью отдаюсь ей. Но о своём росте, как специалист, никогда не забывал. Больше знаешь, больше умеешь – больше можешь отдать. Есть такая порода людей – альтруисты. Это когда делаешь больше добра для других, чем для себя. Чем-то я похож на приверженца альтруизма. Вот такой гимн себе любимому...
Но и другие заботились о моём росте на ниве спортивного туризма. Приезжаю домой из зарубежья, а меня ждёт приглашение Центрального Совета по туризму и экскурсиям пройти курс теоретических и практических занятий по подготовке старших инструкторов водного туризма. Наличие старшего инструктора по виду туризма давало право и возможность качественного роста активу соответствующего вида. Другими словами, я был обязан принять участие  в предлагаемом Москвой мероприятии ради общей потребности.
Прочитав эту «аргументацию», у кого-то может сложиться впечатление: ну какой страдалец автор этих строк: идёт на жертвы ради общественного дела! Берёт бесплатный отпуск и едет за тридевять земель, оставив семью, слушать лекции о развитии спортивного туризма. И будет прав... на 1 процент. К тому времени туризм прочно вошёл в нашу семью. Жена, учитель по профессии, работала старшим инструктором в Донецком гортурклубе, да и повзрослевшие дети часто бывали с нами «на природе». Да и что скрывать, курс обучения предусматривал и практическую часть – учебный поход по реке Зун-Мурин, притоку реки Иркут. Он, с учётом государственного финансирования мероприятия, как раз и составлял те 99 процентов моего желания податься в новые бега от обыденной суеты. Осталось согласовать время дополнительного отпуска на работе, и я пошёл на приём к нашему директору.
Удивительный человек был Морусан Роберт Станиславович! Сын латышского стрелка воевавшего за советскую власть, грамотный, образованный человек, талантливый, требовательный руководитель. Вместе с этим у него была добрая душа. Сотрудники Базовой изотопной лаборатории боготворили его. Я рассказал ему о своих впечатлениях от поездки в Польшу, а потом изложил свою просьбу. Собственно мне и надо было отлучиться от работы всего на две недели, так как мой отпуск ещё не закончился. К слову сказать, календарный отпуск у нас, работающих с ионизирующим излучением, длился 36 рабочих дней, а с выходными днями почти полтора месяца. Роберт Станиславович пожелал мне счастливого пути...
Пункт сбора был назначен на восточном берегу Байкала в посёлке Кабанск, что у устья воспетой в народе речки Селенги. Целую неделю нам читали лекции, учили уму-разуму. Свободное время курсанты заполняли общением между собой, обменивались опытом работы. Больше ста слушателей из разных районов Союза от Читы до Калининграда! Руководил сбором москвич Дубровский Леонид Николаевич, в высшей степени интеллигентный, доброжелательный человек с мягким отзывчивым характером. Пока другие заполняли свой досуг делами далёкими от туризма – кино, посещение местного музея и т.п., я ходил на берег Байкала любоваться этой самой большой в мире пресноводной жемчужиной. Мне повезло: я познакомился с местным рыбаком, и он несколько раз брал меня с собою порыбачить с лодки вдали от берега. По моим понятиям рыбалка была очень скромной. Так, с десяток маленьких омулей и всё. Но вода в Байкале!.. Холодная, чистая и прозрачная. На десятиметровой глубине на дне видны камешки. Я несколько раз бывал на Байкале и в южной, и в северной его части и никогда не переставал восторгаться его суровой красотой.
После окончания теоретической части все слушатели продолжили занятия, закрепляя теорию практическими премудростями организационной работы. Именно на то был сделан упор, старший инструктор – это, прежде всего, организатор. Автобусами доехали через Слюдянку до посёлка Орто-Шибр, что рядом с городком Кырен, почти у границы с Монголией. Дальше шли пешком через два небольших перевала (1800 и 2400 метров) до реки Зун-Мурин. Это монгольское название в переводе означает «Сто лошадей». Ещё до выхода на маршрут участники сбора были разбиты на походные группы. В нашей группе было четыре человека из Омска, трое из Марийской АССР, из их столицы города Йошкар-Олы, двое из Иркутска и ещё двое россиян из центральных областей европейской части России. Ни фамилий, ни их местожительства уже не помню. Была в нашей группе одна женщина, лучше сказать, девушка из Литвы – Штарайте Гражина Данелевна, милая, симпатичная и очень доверчивая особа. О последней её черте расскажу позже. И в нашей же группе был начальник семинара (сбора) Дубровский Леонид Николаевич.
На пешеходной части маршрута мы замыкали небывалое шествие. Было интересно смотреть вперёд, особенно при подъёмах на перевалы, на длинную цепочку людей, ради своего удовольствия согбенных под тяжеленными рюкзаками. Хорошо, что наш путь лежал по ненаселённой местности, иначе бы люди со стороны задавались вопросом: всё ли в порядке в головах у этих пилигримов и  какому богу они поклоняются? Нам-то ответы на такие вопросы были ясны, а посторонние всё равно не поймут, какой бы ни был ответ. Пешеходная часть заняла один день, шли с раннего утра до вечера. Даже обед был всухомятку. На пешеходке мне пришлось немного помучиться: неразношенные вибрамы давили на большой палец левой ноги, а на следующий день, уже на стоянке, палец распух. Был у нас доктор – молодой весёлый парень. Я обратился к нему за помощью. Краткий осмотр и не менее короткая рекомендация:
– Намочи в солёной воде бинт, обвяжи палец и через пару дней пройдёт.
Как в воду глядел...
Итак, в нашей группе три катамарана-четвёрки    и одна двухместная байдарка. На ней шли Дубровский и парень из Йошкар-Олы. Фамилия у него была украинская с русским окончанием – Загайнов. Послушный, несмелый парень. За чтобы ни брался – всё у него получалось не так. Его земляк, занимавший в Йошкар-Оле пост председателя федерации туризма, весёлый и неунывающий человек, постоянно и насмешливо опекал младшего коллегу. Но по-доброму, не унижая Володю Загайнова. При этом обращался к исполнительному земляку только по фамилии. Все участники в лагере общались друг с другом нормальным тоном, вполголоса. Но очень громко и постоянно звучала фамилия бедолаги:
– Загайнов, принеси! Загайнов, держи! Загайнов, подтяни!
А Володя безропотно, как подмастерье, выполнял все просьбы-команды старшего земляка. Но ни одной жалобы, ни от кого на Володю я не слышал. 
На первой (условно) четвёрке были омичи. О, это была амбициозная единица. Омск после Москвы, как мне кажется, в водном туризме занимал второе место по значимости в Союзе. За омичами числилось много первопрохождений, ими освоены многие престижные маршруты. Они оставили для туристов, по праву первопроходцев, названия сложных порогов. Что интересно, большинство названий имеют юмористичный характер. Некоторые из них довелось пройти и мне. Судите сами: порог Зубная щётка, порог Сто тысяч долларов, порог Тау-Теке (горный козёл) и много других в этом ключе. По многим вопросам со столичным руководством у амбициозных омичей были разногласия. Дело доходило до прямого неподчинения. Об этом мне рассказал сам Дубровский. Не знаю почему, но он как-то выделял меня в нашей команде. Может быть, у него не было других, кому можно было бы излить душу...
Верховодил у омичей Прокопенко Саша, а «серым кардиналом» у него был турист – капитан КГБ. При всех положительных качествах у Прокопенко был один большой минус – алкоголизм. При любой возможности он находил повод приложиться к рюмке, пожалуй, лучше сказать, к горлышку.
На другом катамаране были россияне, а капитаном у них был неутомимый наставник Загайнова. Чтобы дополнить его портрет, скажу, что марийский капитан был неутомимым и весёлым рассказчиком, к тому же понимал шутки и сам мог шутить. В некоторых ситуациях это очень полезное качество.
На моём катамаране (и по принадлежности, и по штатному расписанию) были иркутяне и Гражина Штарайте. У нас был наименее схоженый экипаж, даже иркутяне на одном судне вместе не ходили. И, тем не менее, весь маршрут мы прошли без единой ошибки, и по технике туризма в итоговой справке каждому был поставлен высший балл. Я обещал в начале рассказа раскрыть одну сторону характера Гражины, а именно, доверчивость. О чём бы ни был разговор, она делала вид (знаю я женщин), что о таком впервые слышит. Конечно, речь идёт только о туристской тематике. И как выполнять определённые манёвры, и как чалиться, и как держать весло, от неё во всём веяло детской наивностью. Не укладывалась мысль: Гражина без пяти минут старший инструктор по туризму?! О, а как я обрадовался, когда по жребию на весь поход в напарницы по дежурству выпала она! Сам-то я не очень силён ни в поварской практике, ни в кулинарии, да и не люблю это дело. Костёр разжечь – пожалуйста. Но готовить пищу – это прерогатива моей жены, да и мастер Татьяна в этом деле. У Гражины отец большой начальник в Литве, а дома у них всегда была домработница. Приготовление пищи её обязанность, а Гражина должна была уметь красиво кушать. И пришлось мне, мужику, брать на себя обязанности по приготовлению пищи для двенадцати человек. Гражина просто всегда была рядом... Надо оговориться, что двое россиян питались не с нами, у них была отдельная кухня вместе с земляками.
Однажды на завтрак нам с Гражиной надо было приготовить картофельное пюре. Исходный продукт – мелкозернистая сушёная картофельная крупа. Встречался я с таким продуктом на службе в армии. С вечера залил водой, а утром начали её варить. Варим, варим, а она не разваривается. Как дробь на зубах при каждой пробе. Принимаю решение – варить картофельное пюре с этим зерном. Всыпал сухую картофельную муку. Сварилась быстро.  Растолок, вбросил масла. Уже весь большой лагерь ушёл на маршрут, а мы ещё не завтракали. Пробую толчёнку, а картофельная крупа не разварилась! Волнуюсь. Поделился неприятностью с воспитателем нашего Загайнова. Он успокаивает:
 – Я буду рядом с вами, если кто будет спрашивать, что это за еда, скажу им – национальное марийское блюдо. Никто не спрашивал. Только вечером, после ужина, подошёл ко мне Дубровский и с улыбкой спросил:
– Тёзка, а чем это вы утром нас кормили?
Пришлось рассказать. Картофельную крупу из просроченных армейских запасов выбросили...
При любых неприятностях, связанных с Гражиной- неумейкой, у меня не возникало к ней никаких недружелюбных чувств, у нас даже возникла взаимная привязанность, а если точнее, я опекал её, как маленького ребёнка. Вызывать такие чувства тоже надо умение. Ему не надо учиться, оно от природы... Впоследствии с Гражиной мы долго переписывались, но как всегда при отсутствии общих интересов такие контакты рвутся...
И, всё-таки, как же мы проходили маршрут? Учебный сбор – это не просто поход, где встретилось препятствие, прошли или обнесли его и дальше вперёд. Отдать должное организаторам: перед каждым серьёзным препятствием все вместе проводили разведку, все вместе намечали линию движения, организовывали страховку и только потом каждый экипаж брался за вёсла. А вечером, у общего костра проводился краткий «разбор полётов». После этого – вечерние посиделки у того же костра и песни под гитару. Пели любимые туристские песни. Там же, туристки из Москвы, подарили нам новую, ещё нигде не звучавшую песню Визбора  «Солнышко лесное». («Милая моя, солнышко лесное, где в каких краях встретишься со мною...»).
На маршруте в 230 километров были две днёвки. Я как всегда отправлялся в тайгу побродить, полюбоваться природой. На второй днёвке я нашёл в тайге большие, хорошо сохранившиеся оленьи рога и принёс их в лагерь. Цель у меня была только одна – показать находку нашим ребятам. Когда об этом узнал Загайнов, он начал меня уговаривать, чтобы я подарил рога ему. У меня нет причин считать себя «рогоносцем», но домой эту экзотику я никогда не возил. Хлопот с перевозкой очень много.
– Да бери, Володя, пожалуйста, только у нас впереди ещё полпути, а потом длинная дорога домой, замаешься.
А у Володи горят глаза: 
– Довезу! Такой трофей!
Скромный он и воспитанный парень. Секунду помолчал и добавил:
– Подарок! Спасибо!
Путешествовали рога с нами по воде, привязанные на корме Володиной байдарки почти до конца Зун-Мурина. И на не очень серьёзном препятствии Загайнов и Дубровский потерпели аварию – их байдарку разнесло в щепки. Стоят по пояс в воде на подводном камне, к берегу пройти невозможно, а в холодной, омывающей тело воде можно погибнуть через 15 минут от переохлаждения. С трудом втащили их на катамаран, а Володя держится за оленьи рога, привязанные теперь уже к останкам байдарки.
Домой он поехал без байдарки, но с подаренными мною поплавками для катамарана и ...с рогами. А у меня, в общем-то, впечатление от похода – праздник удался! Оседлали мы эту «Сотню коней» – реку Зун-Мурин...

Критерий мастерства
Определить, кто лучший, наиболее умелый и сильный, выявить спортсменов с наиболее устремлённой волей к победе... Да разве только эти цели преследуют любые соревнования, в том числе и в спортивном туризме! Надо отдать долг тому времени, почти полувековому всплеску небывалой, массовой страсти путешествовать по земле.

«Ничего на свете лучше нету,
Чем пешком бродить по белу свету,
Тем, кто дружен, не страшны тревоги,
Нам любые дороги дороги!» -

пел незабвенный Олег Ануфриев. В четырёх строчках кредо путешественника. Недаром в то время говорили, что туризм не увлечение, а образ жизни. А соревнования – это показательный экзамен туриста. И этих экзаменов в то время было предостаточно. По два раза в году проводились соревнования по видам туризма в областном масштабе, ранней весной и осенью. Летом, как правило, одержимый народ шёл в походы. После возвращения, уже на родной земле, был обмен впечатлениями о своих походах и первые намётки на будущие путешествия по всевозможным маршрутам родной, самой большой в мире стране.
    Технология проведения соревнований по спортивному туризму совершенствовалась из года в год, вводились какие-то новшества, но, в общем-то, всё было просто: отправляется заявка в проводящую организацию; по вызову команды туристов съезжаются в заранее оговорённое место; проводится жеребьёвка и... внимание! Старт!

 
Соревнования на Новопетровском пороге. Река Крынка.

Не стоит описывать от начала до конца каждое соревнование, но хочется отметить наиболее интересные, захватывающие моменты в их проведении. Читателю должно быть интересно! Поэтому ограничимся краткими рассказами о ситуациях, особо не уточняя, где и когда они были, а если и отступим от такого решения, то это значит, что без исключения нельзя.

 
Открытие областных соревнований по ТВТ. Река Кальмиус.

Начнём с первых областных соревнований на реке Кальмиус. Они включали в себя длинную трассу от посёлка городского типа Комсомольское до порогов ниже села Староласпа. Я был участником соревнований от команды Базовой изотопной лаборатории. С Костей Кузиным мы шли на двухместной, за день до соревнования изготовленной нами пластмассовой байдарке.  Её мы делали наспех, успели наклеить только два слоя стеклоткани, а смола, склеивающая их, полностью не застыла даже к моменту старта. Этот полуфабрикат на ходу был лёгким, манёвренным. До финиша оставалось всего пара километров, мы так увлеклись обгонами, что наскочили на подводный камень, как будто-бы поджидавший нас. В борту дыра, байдарка наполняется водой. Выскочили на берег устранять повреждение. В это время мимо проходит экипаж Володи Кармазина из Краматорска. Они потеряли одно весло и просят нас отдать им наше. Но у нас-то есть надежда дойти до финиша! Естественно, мы отказались разоружаться. Финишировали, но не последними! А Володя Кармазин ходил по лагерю и всем рассказывал, что ему до первого места не хватило всего десять секунд. Когда нам передавали его сетования другие участники, не знающие его по имени, они говорили:
– А тот, что «десять секунд»...
Эта кличка пристала к Володе на долгие годы.

Трасса с воротами.

Во второй день соревнований была короткая слаломная трасса с воротами. Опять-таки, впервые в донецкой практике. Надо пройти около двух десятков этих искусственных препятствий не касаясь вешек, обозначающих створ ворот. За касание или не прохождение к общему времени прохождения дистанции добавлялись секунды штрафа. И вот, при подведении итогов в судейскую коллегию от одного экипажа поступает протест:
– Ворота номер семь мы прошли с касанием вешки, а штрафного времени получили на них больше, чем прохождение всей дистанции. Как это?!
Вызывают судью с седьмых ворот, она ответствует:
– Да, они прошли ворота, но с касанием вешки по одному борту. Я точно подсчитала: вешка ударилась в борт байдарки пятнадцать раз! Множим на штраф, получаем...
Что поделать, когда всё впервые... А другой экипаж рассмешил всю многочисленную публику болельщиков на берегу. Их байдарка прочно села на плоский подводный камень и замерла на месте. Гребцы работают, гребут изо всех сил, но ни с места... А гребли они каждый в противоположную друг другу сторону. Зная, что некоторые ворота надо проходить кормой вперёд они и расположились в байдарке спина к спине. Невиданный рационализм!..
Не менее забавный случай произошёл уже на речке Крынке. Но тут надо отдать должное команде катамарана, в частности её капитану, знавшему, как свои пять пальцев, обстановку на маршруте длинной дистанции.  Кто был капитаном, я скажу после описания окончания соревнований.
От села Новопетровка надо было подняться вверх против течения на десяток километров, там судьи фиксировали прохождение поворота, а дальше в обратный путь к той ленточке, что обозначала старт. Старт раздельный, через три минуты после каждого предыдущего. На маршруте речка, упираясь в крутой левый берег, описывает почти полное, идеальное кольцо, и этот участок изобилует сплошными завалами русла из упавших с берега деревьев. Не разбирать же каждый завал! Проще и быстрее обнести лёгкий катамаран по берегу. Зная это, капитан, а он возглавлял команду донецкой Базовой изотопной лаборатории, на предстартовом совещании представителей команд и судейской коллегии, специально, делая ударение на суть вопроса, осведомился:
 – Разрешается ли производить обнос препятствий, так как делаем это мы в походной практике?
Ну, кто будет отрицать походную практику!
– Конечно же, на ваше усмотрение.
Предвидя возможные впоследствии недоразумения, капитан, чтобы его услышали и другие участники, повторил несколько раз:
– Обносить препятствия, если они опасные, и занимают много времени, мы научились в походах, эту науку на плечах не носить, она же не катамаран...
Стартуют изотопщики шестыми или седьмыми, доходят до конца (по течению) кольцеобразной излучины, берут катамаран на плечи и бегом по гладкому полю к началу излучины, обнося, таким образом, все завалы разом. Дальше, как ни в чём не бывало, но уже по гладкой воде, разудало проходят поворотный пункт, отмечаются, не снижая скорости, и в обратный путь. Но теперь уже по речке через завалы, преодолевая их наиболее подходящим способом. В средине излучины, на встречных курсах, они приветствуют экипаж стартовавший первым. Удивлению соперников не было конца... Потом были ещё встречи с другими экипажами, упорно пробивавшими путь через завалы для себя, да и для изотопщиков, кстати.
 
Активисты туризма Базовой изотопной лаборатории
.А.Филиппенко, В. Натарин, Н. Кунченко, И. Григоров,
Л. Хирный.
Вечером судейская коллегия принимала протесты добросовестных спортсменов, негодовавших, что их так обставили. Но все протесты были отклонены, так как продолжительность обносов не была оговорена на совещании перед стартом. Этот случай многим стал наукой: трассу соревнований, как и дорогу путешествий, надо изучать заранее всеми доступными способами. Нам вручили кубок и грамоты за первое место. Говорю «нам», так как капитаном команды Базовой изотопной лаборатории был я.

Так  встречали нас после соревнований.

Кроме местных, областных соревнований по видам туризма проводились и более масштабные, в рамках республиканских и Союзных слётов. О, это были грандиозные события в жизни туристов! Как правило, на них съезжались спортсмены всех видов спортивного туризма: пешеходного, горного, водного, велосипедного и автомототуризма. Исключение составляли спелеотуристы и любители путешествий на лыжах. Первые потому, что спелеотуризм  не утвердился как спортивный вид, да и пещер под рукой не было. А сезон лыжников не совпадал со временем проведения слётов в летнюю тёплую пору.
Республиканских слётов я помню несколько, и донецкие представители спортивного туризма в общем зачёте всегда занимали почётное место в тройке лидеров. Всесоюзных слётов успели провести только три: один из них по всем видам туризма в Северной Осетии, в посёлке Дзинага. Стоит отметить, что кроме донецких туристов в Осетии были днепропетровчане и одесситы. Программа слёта была обширная. Кроме соревнований по видам туризма проводились конкурсы лагерей делегаций и бардовской туристской самодеятельности. Во всесоюзном масштабе трудно было рассчитывать на лидерство и, всё-таки, наши автомототуристы показали класс – заняли первое место в своём виде, а в конкурсе лагерных стоянок мы были вторыми. На входе в наш лагерь стоял огромный конусообразный шатёр из чёрной ткани, символизирующий террикон, и рядом с ним башня угольного подъёма. К нам приходило множество гостей. Ещё бы: возле подъёма лежали три огромных куска угля-антрацита и шахтёрский обушок. Почётным гостям предоставлялась возможность отколоть обушком кусочек антрацита, а наш художник рисовал на его плоской грани розу – один из символов нашего Донецка. Непременным условием обладать красивым и экзотичным призом – куском плотного, блестящего антрацита с красной розой, было то, что желающий иметь его, должен был сам, теперь уже ушедшим в небытие, шахтёрским обушком отколоть этот заветный кусочек. Мы с сочувствием и придавленным смехом смотрели на тщетные попытки высоких гостей произвести это действие. Женщинам, естественно, мы помогали в этом действе, мужчины долго мучились сами.
Приз и грамоты за один из  лучших лагерей нам вручал на общем построении при закрытии слёта легендарный покоритель высочайших вершин Советского Союза Виталий Абалаков. Мне выпала честь ощутить его крепкое рукопожатие и обменяться несколькими фразами уже потом, после закрытия слёта. 1981 год. Как это было давно...
Увы, Всесоюзный слёт спортивных туристов в приветливой Северной Осетии был первым и, к сожалению, последним в истории спортивного туризма. По видам туризма, насколько мне известно, был слёт туристов-горников в Алма-Ате, и такое же счастье выпало нам – водникам.
В Алма-Ате руководителем  нашей делегации была моя жена Татьяна, к тому времени работавшая директором донецкого гортурклуба. Наши были в лидерах – привезли домой несколько кубков и кучу грамот.
А я, опять-таки с Татьяной, участвовал на первом Всесоюзном слёте туристов-водников в Узбекистане. Все мероприятия по нашему слёту проводились на речке Ахангаран, возле шахтёрского городка Ангрен, что недалеко от Ташкента. Увы, и этот слёт был первым и последним в Союзе. Одно радует, заставляет гордиться: в то время донецкие туристы-водники были сильнейшими на Украине и нам доверили бороться за спортивную честь республики.
Трасса соревнований представляла собою сплав по, в общем-то, спокойной реке. Ни одного опасного для прохождения порога. Всего несколько полноводных перекатов. Сами соревнования проводились как эстафета: сначала шли плоты, потом эстафетную палочку подхватывали ребята на катамаранах и в заключительной части включались в борьбу байдарочники – два экипажа. Были искусственные препятствия: на перекатах навешенные ворота, а точнее – вешки. Их надо было обойти или справа, или слева в зависимости от цвета вешки.
Часть донецкой команды, плотовики и байдарочники, прибыли на место сбора за двое суток до открытия слёта. Обстановка для такого знакового события была необычайно будничной. Никакой, присущей предыдущим слётам помпезности, никаких мероприятий около-спортивного характера. Прибывают команды из союзных республик, получают участок для лагеря, отдают заявочные документы и никому вы не нужны. Команда нашего катамарана заранее выехала тренироваться на реку Матчу, что в Таджикистане. Проходят сутки, их нет. До старта меньше суток – являются... без катамарана. Все металлические конструкции и два весла остались на дне бурной Матчи. Но гондолы-то есть, то есть поплавки привезли... Надо срочно делать раму катамарана, делать хоть какие-то два весла. Из чего?! На наше счастье, вдоль берега речки была посадка. На низкорослых деревьях корявые короткие ветки. Они то и стали хоть каким-то стройматериалом. К веткам прибавляли длинные ивовые прутья, которые мы увязывали туго репшнуром. В дело пошли даже «лишние» оттяжки с палаток. Каждая четырёхметровая связка шла на продолины рамы. Поперечные связи делали из веток. Черенки для вёсел с трудом выбрали из самых прямых веток. Смешно, но они были всего полтора метра длиной. Но где для вёсел взять лопасти? В посадке они не растут. Зато на безлюдной дороге, идущей вдоль речки в Ташкент, я увидел приличный щит, на котором была информация: до столицы Узбекистана столько-то километров. Представьте себе – щит был из алюминиевой пластины, а деревянная рамка на нём была прибита настоящими гвоздями! Взяли на себя грех, сняли указатель, отсоединили рамку, тщательно извлекли все гвозди и так же тщательно соскребли ножом краску со щита со всем буквами. Операцию «лопасти» проводили в полной темноте, вдали от лагеря. Мало ли чего... Потом стуком немножко    нарушали  сон соседям по лагерю. К утру катамаран был готов к бою, чего не скажешь о команде, проведшей ночь без сна...
Я был  капитаном на плоту, так как единственный имел опыт плавания на этой, плывущей со скоростью воды, посудине. Но у нас уже был опыт Матчи, а дома было время подготовить плот для движения по реке со скоростью значительно превышающей скорость течения воды.
А что собой представляет туристский спортивный плот? Первые ассоциации подсказывают, что это брёвна соединённые в одной плоскости.  Видевшие снимки туристских плотов тех лет добавят, что на этих брёвнах стоит палатка. Внимательные и любознательные добавят, что для управления плотом служат носовая и кормовая греби. И всё. Туристский спортивный плот, сохранив все очертания классического плота, популярного среди туристов в пятидесятые годы, приобрёл новые качества. Под жёстким настилом – палубой, размещены надувные поплавки, размещённые концами от борта к борту. Сместиться на таком плоту влево или вправо легко: движение по воде в таком случае идёт вдоль поплавков, как у катамарана. А если развернуть плот так, чтобы поплавки шли вдоль течения и работать гребями, как распашными вёслами, то за кормой остаётся пенистый след! Скорость плота сравнима со скоростью катамарана. Надо резко сместиться влево или вправо – разворот на 90 градусов и смещайся куда хочешь. Как уже отмечено, на Матче у нас плот был точно такой конструкции, и проблем с его управлением, даже у неопытной команды, не было. Отдаю себе отчёт, что читателю, далёкому от нашего увлечения, не просто будет уяснить динамику движения по воде на судне такой замысловатой конструкции. Но, возможно, эти строчки прочитает человек знакомый с речной водной стихией, ему будет всё ясно и без макета описанного мною плота.
Стартовали мы во второй десятке, почти через час после первого старта. Только отчалили, разворачиваем плот поплавками вдоль течения и синхронно налегаем на греби. Обгоняем одну, за ней вторую команду. На тихоходных конструкциях, где вместо поплавков автомобильные камеры, невероятное удивление. Для демонстрации поворотливости, важнейшего качества судна, на виду у изумлённых конкурентов (конечно же, сначала обогнав их!) выделываем несколько эволюций и машем ручкой... До самого финиша мы обогнали девять «тихоходов». Но на финишной прямой наши гребцы потеряли от радости контроль над собой. Надо было обойти справа или слева висящие над водой вешки, а ребята, впервые стоящие на плоту, даже не обратили на них внимание. И команды перестали выполнять, орут, приветствуя болельщиков на берегу.
Причалили, ищем наших бойцов на катамаране. А они, предполагая, что мы ещё не стартовали, все дружно пошли в магазин. Пришлось бежать за ними. Мы много выиграли на своём участке маршрута, и вдруг такая непредвиденность... Да, наши ребята виновато приняли у нас эстафету, и в общем зачёте Донецк был только третьим. А и не плохо, учитывая масштаб соревнований. Всё-таки все союзные республики, да и у москвичей были три команды.
За всю свою спортивную карьеру, участвуя в спортивно - туристских соревнованиях, я видел много поучительных, порой смешных, а порою и досадных историй, но рассказал только о некоторых, чтобы не утомлять читателя. А читателя, как и пешехода, по меткому афоризму Ильфа и Петрова, надо любить...
Рыбный поход
В августе 1982 года киевляне, а именно Поремские Эльвира и Феликс пригласили меня... нет, не участвовать, а руководить походом четвёртой категории сложности в Западном Саяне, на речках Кижи-Хем и Хамсара. Поремские имели ко мне доброе расположение, а Эльвира постоянно меня упрекала: почему я не оформляю спортивные звания, ведь и участий во всевозможных походах, да и неплохих результатов в соревнованиях у меня было предостаточно. Они позволяли мне подняться вверх не на одну ступеньку по спортивной иерархической лестнице. Походом четвёртой категории сложности я уже руководил, но средством сплава был плот. А надо, если хочешь расти, поменять специфику и переходить на катамаран. Меня лично не мучили честолюбивые устремления, но общественная должность председателя Донецкой федерации спортивного туризма, как подчёркивала Эльвира, обязывала иметь соответствующий статус-кво в спорте. Плоты как спортивное средство сплава отжили своё, и туристы пересели на катамараны... Я не стал исключением.
Руководитель должен быть примером во всём. Нечто подобное я наблюдал во время срочной службы в Советской Армии. Должность начальника политотдела в авиационной дивизии не включалась в её лётный состав. Лётчики снисходительно относились к высокому начальству, далёкому от стихии пятого, воздушного океана. И политруки любого ранга чувствовали свою ущербность. Изредка, но и меня посещали такие чувства.
Конечно, я с благодарностью принял приглашение и в назначенное время был у Поремских. Само - собой понятно, что никаких командных функций на меня не возлагалось, а кроме функций рядового участника мне предстояло снять короткую кинозарисовку о походе. Где-то, полагаю, я высветил свой «талант» в этом деле. Я добросовестно выполнял эту обязанность. Но другую нагрузку, возложенную на нас с Жорой Воспитанниковым, мы приняли с восторгом. Публика ждала от нас рыбы... Бывают же приятные обязанности!
По-моему, без пересадок, прямо из Киева мы добрались самолётом до столицы Тувинской АССР города Кызыл. Этот город стоит в самом центре Азиатского материка. Дальнейший путь уже вертолётом в верховья Большого Енисея (Бий-Хем), на  речку Хамсару, к её притоку  Кижи-Хему. Эти речки туристами уже были освоены, и они отвечали устремлениям путешественников: они были быстрыми, порожистыми и, что особенно привлекало, рыбными. В вертолётной заброске опять были использованы связи киевлян с авиаторами. В Кызыле нас уже ждали, и в тот же день к вечеру мы были на месте старта, в четырёхстах километрах северо-восточнее Кызыла на речке Кижи-Хем.

 Группа любителей приключений. Река Кижи-Хем.

Участников похода было 12 человек -  максимально возможное количество для бесконфликтного проведения такого мероприятия. Большее число, как показала практика, ведёт к образованию негласных подгрупп близких по интеллекту или неоднозначно оценивающих походную ситуацию. Сколько было таких примеров! Особенно в начале массового туристского движения в нашей стране, то есть в пятидесятых годах. А если в большой группе было два или даже три лидера, дело доходило до того, что группа делилась надвое, и обе продолжали путь самостоятельно, иногда с тяжёлыми последствиями. Такое было с моими земляками – макеевскими туристами. В нашем случае ничего подобного не было. Семейная пара Поремских крепко держала узды правления. И даже Жора Воспитанников – несомненный лидер украинского туризма, не выпячивал своё мнение, даже если оно отличалось от командирского. Признаюсь: для меня, по натуре лидера, действия Поремских, Воспитанникова, да и Кострубы, были настоящей школой управленчества.

 
Воспитанников Георгий.

Однако пора перейти к составу группы и, как всегда, извиниться, что не помню всех фамилий участников. Не было бы теперешнего положения, при котором я не могу ни поехать, ни позвонить в Киев, этот пробел был бы заполнен. Буду надеяться, что когда-то представится возможность, и я в библиотеке киевского гортурклуба найду отчёты о походах, в которых я участвовал, и найду способ загладить свою оплошность...
Жора Воспитанников командовал на плоту, Поремские на этот раз были на катамаране, на другом катамаране капитаном был Ярмош Владимир. В его экипаже был и я. Рядом со мной был Геннадий Кузнецов и ещё один киевлянин. Кроме перечисленных, запомнилась супружеская пара: пожилой профессор из киевского мединститута и его молодая жена. Как оказалось, она моя землячка, родом из посёлка Шевченко, что под Красноармейском. У нас с нею оказалось много общих знакомых (я работал на шахте, что рядом с посёлком) и мы иногда вспоминали о них до тех пор, пока пожилой профессор не приревновал жену ко мне. И такое бывает. Общаться с землячкой я перестал. Была у нас ещё и третья семейная пара, но они ничем не выделялись и оставили память только на фото. А, в общем, все бывалые туристы и сложностей с прохождением многочисленных порогов у нас не было. Только один порог, по сути, водопад, Поремские запретили проходить. Что представляло собою это препятствие? Сжатая с берегов река мощным потоком срывалась с четырёхметровой высоты в глубокую, вымытую веками котловину. Даже буруны не образовывались, а потом река текла дальше. Команда нашего катамарана – все опытные спортсмены-водники, взвесив все за и против, решили пройти этот порог-водопад. Поремские нам отказали. Кузнецов Гена так расстроился, что ушёл в тайгу прогуляться, успокоить нервы. Я тоже поплёлся за ним...
Через некоторое время нас разыскал наш капитан Володя Ярмош, и с сияющим лицом сообщил:
 – Разрешили! Пошли готовиться к прохождению!
Нельзя сказать, что наше настроение мигом поднялось. Человек- не электронная машинка, меняющая свои функции нажатием одной клавиши. Мы шли медленно и молча в лагерь, мысленно отбрасывая прошлое и приближая ожидаемое нас будущее. Как-то раньше со мной не было таких случаев или я никогда не обращал на них внимания. Одно было ясно: идти на рискованный шаг без взыгравшего адреналина было нельзя. Отдать должное Поремским и Воспитанникову – их поведение способствовало восстановлению нашей боевой формы.
Я много написал о нашем предстартовом состоянии, а прыжок с водопада длился один миг. Этот миг провёл черту между нашим удручённым и нашим возбуждённым состоянием. Нас поздравляли, а кое-кто даже завидовал.
Потом, уже через пару лет, один из участников нашего похода Варягин Александр опять был на той реке и прислал мне фотографию прохождения их судном того же водопада. На фото видно, что воды в речке при их прохождении было намного больше, водопад выглядел как водяная горка и проходить его, по моему мнению, было легче. Но я отдаю долг мужеству киевских туристов...
Если о спортивной части нашего похода здесь я пишу мало, то лишь потому, что это не отчёт для зачтения путешествия. И людям, не знающим, что такое сплав по горно-таёжной реке, читать об этом, наверное, не интересно. Но о рыбалке, где намного больше знатоков, я расскажу полнее. И Кижи-Хем, и Хамсара – обетованные места для рыболовов. В притоках Енисея, как и в большинстве таёжных рек, водится, в основном три вида рыб: самый мелкий и самый многочисленный – хариус, потом покрупнее – ленок, то есть сибирская форель, и крупный, но редко встречающийся хищник – таймень. Рыбы мы ловили много. Мелкий, до 15-ти сантиметров, хариус шёл на ежедневную пищу. Название всех блюд, что готовила коренная сибирячка Эльвира Поремская, я не смогу воспроизвести, но в каждом из них была особенная изюминка. Мы обожали свежесоленного хариуса, если не ошибаюсь, под названием «хе». Вкус изумительный, еда тает во рту. Более крупную рыбу – ленков солили и сушили, а для обработки больших рыбин соорудили рыбокоптильню.  Да, пришлось остановиться на три дня для этого дела. Коптильня представляла собою костёр со всех сторон обложенный камнем, наподобие обычной печки. Горючий материал – исключительно ольха. Хвойные породы деревьев не годятся: в их дыму при сгорании находится смола. Дым по длинной, поднимающейся полого вверх траншее, накрытой брёвнами, а сверху травой и песком, охлаждается естественным образом и заходит собственно в коптильню. Последняя представляет собою вертикальное сооружение из четырёх брёвен, в сечении около квадратного метра, обтянутое полиэтиленовой плёнкой. В самом верху такой вертикальной трубы есть небольшое отверстие для выхода дыма, обеспечивающее тягу. Внутри трубы сеткой набиты перекладины, в четыре или пять этажей, а к ним прикреплены крючки из жёсткого провода. Вот на них-то и подвешивается очищенная и слегка присоленная рыба. Время от времени её положение надо было менять – цеплять за жабры или за хвост. Но главное – не дать разгореться печке. Иначе горячий воздух расплавит нежную лососевую рыбу
Дежурили, разбившись на бригады по три человека, круглосуточно. Зато каждый привёз домой по несколько копчёных и сухой солки рыбин. Лично со мной такое произошло один-единственный раз за всю  мою туристскую практику. Я уже рассказывал о рыбалке на блесну или на «мышку». Чтобы не утомлять читателя, опишу только один случай, когда рыбацкое счастье широко улыбнулось и мне.
Рано утром, когда ещё лагерь досматривал сны, беру спиннинг и иду к трёхступенчатому порогу на промысел. Первый заброс ниже верхнего слива и блесна за что-то зацепилась. Прошёл влево-вправо в надежде, что блесна где-то попала между камней и так  её смогу отцепить. Сильно тянуть нельзя: леска у меня тонкая, всего 0,4 миллиметра. Но вдруг, что это? Удилище резко изогнулось, и мне пришлось попустить леску, работая катушкой. Первая мысль: на дне было мокрое бревно, блесна зацепилась за него, и рыбалка моя закончилась. Но «бревно» смещается в сторону второго каскада порога, потом, как будто подплыло немного ко мне, а потом резко от меня. Работаю катушкой, чтобы не порвалась леска. «Бревно» переваливает через третью ступень порога, я тоже прыгаю за ним по прибрежным камням. И только после третьей ступени я увидел в заводи всплеск хвоста большой рыбины. Таймень! Осторожно подтягиваю его к берегу, он как будто, не сопротивляется, но упёрся головой в подводный камень. Вода прозрачная, вижу громадину, если её потревожить, то один рывок - и плакала моя леска.
Где-то я читал, что в подобных случаях опытные рыболовы-охотники, держа в одной руке изогнутый леской спиннинг, другой стреляли из малокалиберной винтовки тайменю в голову и довольствовались добычей. Даже название книжки вспомнил: «Ожерелье Джехангира». Винтовки – «малопульки» у меня не было, зато на груди ниже левого плеча, как принято у туристов-водников, в ножнах был охотничий нож. Он-то и завершил эту необычайную рыбалку. Ужин был с обилием вкусного мяса тайменя...
 
После удачной рыбалки. Л. Хирный.

Чтобы завершить рассказ о наших рыбозаготовительных действиях, поделюсь, надеюсь, полезным для таёжных путешественников способом ночного обогрева дежурных по лагерю. Не в палатке, а возле костра с названием «нодья». Мы заготавливали к вечеру шесть толстых стволов елового сухостоя, выбирали ровную, желательно без травы песчаную площадку, укладывали на неё рядышком по два бревна. Между этими парами должно быть расстояние не менее трёх метров, что-то похожее на коридор. Потом по всей длине, на каждой паре брёвен разжигали  длинные костры и ждали, когда разгорятся брёвна. Затем на каждую горящую небольшим пламенем пару, тоже вдоль, клали третье бревно. «Нодья» готова. Даже к утру в «коридоре» под открытым, уже слегка морозным небом, было тепло. Деревья горят медленно, без пламени и без въедливого дыма. Чтобы отдыхать лёжа с комфортом, в «коридоре» стелили мягкую, пахнущую «перину» из елового лапника. Присматривать за огнём не надо. Но вот надёжно залить водой после побудки – обязательно! Костром «нодья» таёжные народы, да и геологи с геодезистами в походных условиях пользовались с незапамятных времён, когда ещё не было палаток и тёплых пуховых спальных мешков. Я же привёл его описание для будущих землепроходцев, открывающих новые земли для своего познания. Знания на плечах не носят...
Поход по Кижи-Хему и Хамсаре прошёл, как говорят, без сучка и задоринки. Но вот окончание его несколько омрачило нас. Мы уже шли по Бий-Хему и причалили к правому берегу возле посёлка Ырбан. Расположились на большой, округлой поляне в сотне метров от пристани речных теплоходов. На следующий день, к вечеру, будет «Ракета» и мы к ночи прибудем в Кызыл.
Палатки наши стоят полукругом вплотную тыльной стороной к лесу, а входами к центру поляны, где уже горит костёр и готовится прощальный ужин. Всё должно быть красиво и запоминающее! Наш лагерь стоит как на параде. Палатка Поремских крайняя слева.
Стемнело, ужин готов, за круглым «столом» у костра прощальное пиршество. По этому поводу непьющие Поремские разрешили нам принять по пятьдесят граммов оставшегося неприкосновенного запаса спирта. Походные воспоминания, забавные истории заполнили наше общение. Поремские присоединились к общему столу позже, когда на нас уже подействовали те капли спирта.
И вдруг, среди окружающей тишины, за палатками хрустнула ветка, потом ещё одна и послышалось шуршание веток на деревьях. Наш бивак мигом притих. Что это? Может медведь? Саша Варягин ныряет в свою палатку, берёт ружьё и делает вверх один устрашающий выстрел. В густой тайге опять шум. Испугался, наверное, медведь! Саша относит ружьё в палатку и возвращается с удручающей новостью: палатка с тыльной стороны, обращённой к лесу, разрезана. В других палатках то же самое. Эльвира и Феликс четверть часа назад присоединившиеся к нам, начали нас упрекать за «пьянку» и потерю бдительности. Ругали нас до тех пор, пока не подошли к своему жилищу. И в их палатке такая же, крест - накрест, прорезь. Начали считать потери. Они были у каждого. Я лишился одной связки копчёной рыбы. Поделился, так сказать, пищей. А вот сумки с фотоматериалами и отснятыми киноплёнками я, к великому сожалению, не обнаружил.
С утра пошли в посёлок к участковому милиционеру, а по пути расспрашивали местных жителей о возможных похитителях. Предположения были, но доказательств-то нет! Одно ясно – воровали подростки, и это был не первый случай в их посёлке (2000 дворов). А времени для выяснения и следствия нет. Теплоход будет через несколько часов. Я, как наиболее морально ущемлённый происшествием, поразмыслив, высказал нашим своё предположение: никто из похитителей сразу домой награбленное не понесёт во избежание вещественных улик. Спрятали до поры до времени свою «добычу» где-то в тайге. И предложил мужикам провести поисковое мероприятие на линии от нашего лагеря до посёлка. Представьте себе – наши надежды оправдались, многое из похищенного мы нашли, но только не мои киноплёнки...
Ребята уже собирали лагерь, а я всё бродил по тайге. Верил, что надежда умирает последней... Проходя мимо давно сломленного, прогнившего ствола дерева, я обратил внимание на притоптанный вокруг этого трёхметрового пенька мох и, главное, сорванный мох на самом пеньке. Забрался с трудом к месту перелома. В прогнившей средине дерева я увидел свои плёнки! Как меня поздравляли мои попутчики! Скажу сразу: фильм получился интересным, я даже продемонстрировал его моим домашним, а потом отвёз в Киев. Феликс высказал сожаление, что в кинозарисовке нет заключительного аккорда, финальной сцены – поиск плёнок в тайге... Юмора ему было не занимать.
Вечером погрузились в теплоход, я выбрал место в нём для хорошего обзора, и мы попрощались с негостеприимным Ырбаном. Ниже этого посёлка на Бий-Хеме находится, официально называемый Большой порог. Вся многоводная река на протяжении пятидесяти метров теряет 15-20 метров высоты и образует мощный плавный слив, с последующим после него крупным волнением. Слева и справа от слива каменные, непроходимые нагромождения. Теплоход плавно, без видимых осложнений, скатился по крутому сливу. Я смотрел и думал: как такая махина взбирается по нему с нижнего на верхней бьеф этой природной плотины?
До самого Кызыла Бий-Хем (Большой Енисей) мощной рекой течёт в узкой долине. Отметил для себя – препятствий никаких нет, только изредка возле берегов попадаются топляки – упавшие в речку деревья. Перед самым Кызылом, слева, в Бий-Хем вливается менее многоводный Ка-Хем (Малый Енисей) и теперь уже  до устья славная сибирская река носит название Енисей. Тут же, в Кызыле, на левом берегу Енисея, высится  величественный обелиск – «Центр Азии». Наш запомнившийся поход окончен.

Разные встречи
В процессе описания воспоминаний о событиях давно минувших дней неизбежно возникают моменты, когда некоторые существенные эпизоды прошедшего оказываются выпавшими из памяти. Но через  некоторое время вспоминаешь: а ведь было же такое! Причина, в основном, заключается в свойствах человеческого мозга, не удерживающего в себе, казалось бы, ненужную информацию. А яркие эпизоды выделяются на фоне обыденных, ничем не примечательных походных дней как величественные дворцы среди однообразных нагромождений построек-хижин, расположенных рядом с дворцами. Но в книге, которая выйдет в свет, должно быть всё отражено с предельной достоверностью и точностью! Строчки, в отличие от клеток мозга, живут долго, оплошности им никто и никогда не простит.
Приходится разыскивать попутчиков в тех давних походах – может быть они, что-то вспомнят. Но... «иных уж нет, а те  далече...». И делаешь для себя вывод, что воспоминания надо писать по ходу событий в форме дневников. С годами их будет интересно читать, а вдруг, как мне, например, придётся взяться за перо, тогда те записи будут бесценны... А так приходится опускать некоторые эпизоды, требующие конкретизации и детализации. Не придумывать же теперь для них радужную оболочку... сидя за письменным столом!
Такое отступление от рассказов о походах следовало бы поместить в начало книги, но лучше позже, чем никогда...
Теперь уже не восстановить, почему в 1983-м году мы выбрали для похода речку Коксу, которая вливает свои воды в реку Каратал, а потом вместе с ним наполняет озеро Балхаш, что в Казахстане. Вероятнее всего этот маршрут предложил мне мой товарищ по работе, такой же заядлый путешественник, как и я – Саша Филиппенко. Впоследствии он, выходец из нашей турсекции, что была в Базовой изотопной лаборатории, сменил меня на посту председателя водной комиссии донецкой федерации туризма. К слову, он второй мастер спорта по туризму в нашей лаборатории.
Коксу – с тюрского – зелёная вода, речка, начинается на пограничном с Китаем горном хребте. Питание снеговое, паводок в самые жаркие летние месяцы. Потом наступает длительный межень, а к средине зимы уровень воды в реке минимальный. Оптимальное время для спортивного сплава в сентябре-октябре. Категория сложности – пятая.
Я расскажу об этом походе и выделю три, отличные друг от друга, части. Путь к началу похода и дорога домой в счёт не идут.
Как бы ни было хорошо и детально продумано путешествие, в нём всегда таятся риски, непредвиденные обстоятельства, неожиданные ситуации. Опыт снижает вероятность с подобными встречами, но не исключает их совсем. Сказанное отражает лишь неприятные проявления. А полезные остановки в пути или даже нарушение графика движения, что бывало редко, изменение маршрута ради ознакомления с чем-то необычным, неповторимым – оставляют  приятные воспоминания, положительно влияют на психику, обогащают познания.
Другое дело, когда путешественник сталкивается с такими вызовами, что не видит приемлемого выхода, разве только что развернуться и возвращаться домой. И не важно, куда лежал его путь: на отдых к тёплым морям, в гости к давно невиданным друзьям или в безлюдные северные края полюбоваться первозданными красотами природы. Что ни говори, а в спортивных туристских походах встречи с неожиданностями не были исключением. Эта часть рассказа об одном из таких случаев, когда препятствия подкидывала нам не природа, к ним опытные путешественники всегда были готовы, а встречи с бездушными людьми, ставшими на нашем пути.
Маршруты сложных путешествий у нас туристов-водников пролегали, как правило, в горных районах, опоясывающих государственную границу СССР. Кавказ, Памир, Тянь-Шань, Алтай, горно-таёжные районы Сибири и Дальнего Востока – везде бывали донецкие туристы. Попасть на заманчивые маршруты было сложно. Везде были пограничные, закрытые для приезжих зоны. Но был порядок: в соответствующие органы отсылался запрос на прохождение определённого маршрута в пограничной зоне, указывались точные сроки и паспортные данные каждого участника похода. Почти всегда к выходу на маршрут мы получали соответствующее разрешение и ... с Богом, в путь...
И в тот раз надо было пройти такую предпоходную процедуру. Погранзастава располагалась в относительно равнинной части течения реки. Горный участок, включённый в наш маршрут, как определяющий категорийность похода, составлял восемьдесят километров и начинался у самой границы с Китаем. Все эти километры находились в пограничной зоне.
Со всеми необходимыми документами-разрешениями мы пришли к начальнику погранзаставы, уведомили его о нашем маршруте, но получили отказ:
 – Мне ничего неизвестно о вашей просьбе, пускать вас в погранзону не разрешаю. Разговор закончен.
В нашей практике такое было впервые. Зная, что погранзастава не конечная инстанция, мы, всё ж таки, продолжили разговор:
– У нас плановое мероприятие. На него затрачены государственные деньги (поход официально числился как заключительный этап подготовки инструкторского состава Донецкой школы туризма). Мы имеем соответствующее разрешение Министерства внутренних дел СССР и не намерены отступать. Завтра же едем в погранотряд, и там будем искать правду-матку.
Начальник призадумался:
– Зачем вам ехать в Панфилов (там было расположение командования погранотряда), ко мне послезавтра приезжает оттуда руководство, я передам начальству вашу просьбу. Оставьте мне свои документы.
Два дня волнительного ожидания... К утру мы с Леонидом Красовым, моим заместителем, уже были у КПП заставы. Надеялись, что начальство пригласит нас на беседу. К одиннадцати, действительно, прибыли четыре легковых машины с пассажирами в погонах. Стоим у КПП, ждём, волнуемся. Через пару часов вся четвёрка, не останавливаясь, показала нам хвост. Просимся у часового к начальнику, а начальник сам идёт к нам навстречу. В его руках наша папка с документами. Ну, говорю Лёне, обошлось без нас.
Начальник заставы протягивает нам папку и с каменным лицом сообщает:
– Начальник отряда даже не стал смотреть. Велено не пущать.
– А почему не пригласили нас? Мы же рядом!
Прозвучал ответ, какого мы не ждали от советского офицера:
 – Я считаю, моих слов достаточно и не морочьте мне голову.
Повернулся и ушёл не прощаясь.
Идём в лагерь молча. Но в голове мысли роем:
– Лёня, до этого городка, где погранотряд, по карте чуть больше двухсот километров. Считаем, что все триста. Дороги есть. Сутки туда, сутки обратно. А там  уж мы не отступим. Едем?
Лёня остановился, посмотрел на меня:
– Едем. Что будет, не знаю, но пусть они знают, что «...Донбасс никто не ставил на колени...!»
Тут уж и я остолбенел. Смотрю на своего заместителя с восторгом.
– Слова нашего поэта относились к врагам, а это будто-бы, наши защитники?
– Всё равно. Пусть знают!

 
Туристы вместе с егерями. Река Коксу.

Собрали группу, объяснили ситуацию, приняли решение. Слабохарактерные люди в сложные и опасные походы не ходят. Все смотрели на нас если и не с восхищением, то уж точно – с одобрением и надеждой. Не теряя времени, отправились в близлежащий посёлок Рудничный, расспросили у местных как добраться до приграничного Панфилова. Получили кучу рекомендаций и узнали главное, что рано утром будет проходящий автобус из Талды-Кургана до Алма-Аты, на полпути надо выйти, а там уж как повезёт...
Переночевали у костра, а утром сели в тот проходящий автобус. Едем. Вокруг пустынный пейзаж. Даже глазу не за что зацепиться. Останавливаемся в первом на пути посёлке. Кое-кто вышел, кто-то зашёл в автобус. В селе все домики из красного кирпича, дорога-улица ровненькая, заборов нет никаких. Спрашиваю у соседа по сидению:
– Как называется село?
Прямого ответа на вопрос не разобрал, но узнал: в селе живут немцы. Те, которых переселили с Поволжья в войну. Стало ясно, откуда такая аккуратность, бросающаяся в глаза.
Следующая остановка в селе, где во внешнем облике были очень знакомые нам очертания. Беленькие хаты, заборы вдоль всей улицы из дикого камня. На остановке входят в салон две молодые женщины и разговаривают между собой на чисто украинском языке. Смотрю внимательно на соседа, а он уже, как гид-экскурсовод, сообщает:
– А здесь живут украинцы, те, которых переселили с Западной Украины сюда.
Моему изумлению нет предела.
Так и доехали по пустынной местности до развилки Панфилов – Алма-Ата. С нами никто не вышел. Прошли немного в нужную сторону, остановились на пригорке. Тут и будем ждать попутку. Осмотрелись. Вокруг пустыня с песчаными дюнами-барханами. И вдруг заметили в полусотне шагов от нас, на обочине, сидящую сгорбленную фигуру. Подходим ближе. Сидит старик-аксакал с жиденькой белой бородкой, как и положено аксакалу. На нас никакого внимания не обращает. Так полдня пробыли рядом с ним и единым словом не обмолвились.
Тогда ещё не было фильма «Белое солнце пустыни» и не приобрёл популярность вопрос из уст Сухова: «Давно сидите старики?»
Но как режиссёр нашего киношедевра точно передал эту особенность среднеазиатских аксакалов!
Лёня мучился от безделья, а я читал только что вышедшую в свет брошюру с новыми сведениями о гибели «Титаника». Жуткий, захватывающий рассказ. У нас тут невыносимая жара, воды во фляге чуть-чуть, а там, в Атлантике, холод, все люди в воде. Это о тех, кому повезло, о не ушедших на дно вместе с «Титаником». Кое-кто выжил... Диссонанс ситуации от жары не спасал.
Наконец, повезло: добрались на грузовике до КПП погранотряда, расположенного в  20-ти километрах от Панфилова. Аксакал остался сидеть на обочине...
Дальше пропускали только местных жителей с местной пропиской в паспортах. Битый час я уговаривал молоденького лейтенанта пропустить и нас. Безрезультатно. Он довёл нас до «красного каления». Пришлось пойти на крайнюю меру: мы расположились прямо перед воротами КПП и сказали, что не уйдём пока не поговорим с начальником погранотряда. Он о нас знает. Сдался лейтенант. Позвонил в отряд и получил приказ:
– Пропустить.
Солнце шло к закату, когда мы встретились с подполковником особого отдела отряда. И это хорошо! Этот начальник пригласил нас в свой кабинет, предложил присесть на мягкий диван и начал специфический для его должности разговор:
– Вы из Донбасса, расскажите как вы там живёте – поживаете.
Потом вопросами прощупывались сведения о нашей работе. Как и чем добывают уголь, а Лёне (коксохимику) задал вопрос:
– Если уголь горит и так, зачем его обжигают в коксовых батареях, а потом жгут в доменных печах?
Когда подполковник убедился, что мы те, за кого себя выдаём, перешёл к нашей просьбе.
– Мы разрешим вам подняться по Коксу вот до этой точки.
Он подошёл к огромной, на всю стену, карте. Мы тут же активно подключились к разговору:
– Начало сплава ещё ниже, указанного Вами пункта.
Подполковник недоверчиво посмотрел на нас и спросил:
– Откуда такая уверенность?
Пришлось объяснить, что район нашего маршрута у нас есть на карте, и мы поэтому очень чётко знаем даже каждый поворот реки. Поверил и к своей карте не пригласил. И тут же перешёл к делу:
– Мы выдадим вам радиостанцию, и вы каждый день будете докладывать о своём местонахождении.
Помолчал и выдал новое:
– А проще, сделаем так: в сторону границы есть телефонная связь. Мы дадим вам трубку, на линии есть места подключения, будете извещать нас по телефону. Долгая пауза, потом неожиданное продолжение:
– Впрочем, ничего не надо, мы и так будем знать, где вы. Фотоаппараты есть?
Отвечаем, уже совсем сбитые с толку подобными рассуждениями:
– Как же, без фото невозможно сделать отчёт!
Я специально заострил его внимание, подчёркивая важность нашего мероприятия. Но последовало ещё одно наставление:
– Делать снимки не поднимая угол фотосьёмки выше тридцати градусов!
Мы не стали выяснять, как нам выдержать эти тридцать градусов, кто потом нас будет проверять и каким образом... Разговор закончился неожиданно:
– Где будете ночевать сегодня?
Мы похлопали по нашим рюкзакам:
– У нас спальники, по пути от автостанции мы присмотрели место в скверике.
Дальше коротко и очень чётко:
– Не годится!
Берёт трубку, звонит, называет женское имя-отчество:
– Сейчас придут два геолога, устройте их на ночь.
А нам пояснил, что в гостинице нас ждут. Геологи... да хоть горшком назови...
Встал, пожелал удачи, пожал руки. Обменялись двумя последними предложениями:
– А как же разрешение для начальника погранзаставы?
– Я позвоню.
Вот так закончилось неприятное для нас общение с тем начальником погранзаставы в посёлке Рудничном, потребовавшее от нас траты времени и нервов. Слава Богу, в поездке мы пообщались и с нормальными, порядочными людьми. Сколько лет прошло, а помнится всё, как будто было только вчера. Да, а на обратном пути, как мы не всматривались, но на обочине дороги аксакала уже не увидели... Много позже я подарил моему другу Лёне Красову свою книгу стихотворений «Откровения» и сделал на ней дарственную надпись. Думаю, что она уместна и здесь, как заключительный аккорд этой части рассказа:

Ты вспомни, в знойном Казахстане
Вдвоём мы шли среди степей.
Знай, вспоминать мы не устанем
Дороги, реки и друзей.
Как далеки теперь те годы,
Как постарели два бойца!..
И разлучаются народы,
Друзья же вместе до конца!

Ребята, встречая нас, по нашим лицам определили, что всё в порядке, разрешение получено. Теперь предстояла задача: найти машину для заброски группы в верховья Коксу. В дополнение к погранзоне территория долины реки считалась природным заказником. Нашли начальника службы охраны заказника. Он был в тесном контакте  с пограничниками и уже знал, что нам разрешили присутствовать в его владениях. С ним же договорились за умеренную плату, что завтра утром к нам подъедет машина. В знак благодарности мы пригласили его на наш ужин и пообещали удивить его. И группа перебралась уже на территорию погранзоны. Было выбрано подходящее место на берегу реки, и мы спешно начали готовить свою походную саун-баню. Если коротко об устройстве бани, то надо сказать, что ещё дома из склеенного полиэтилена был изготовлен шатёр в виде конуса с диаметром у основания пять метров. На ровной площадке между двух деревьев, на высоте около семи-восьми метров, туго натягивается верёвка, к ней через альпинистский карабин пропускается вспомогательный репшнур. Одним концом он привязан к вершине конуса из полиэтилена, другой конец нужен для подъёма и перемещения этого шатра-бани. Пока в стороне разжигается костёр и нагреваются почти до красна камни, принесённые с берега горной реки, на другом костре греется в походных десятилитровых котелках вода. Она нужна, чтобы перед баней-парилкой предварительно вымыть тело с мылом. Пока одни смывают с себя недельной давности грязь, другие перекатывают жародышащие камни-булыжники. Вёслами складываем их в центре будущей бани и несколько человек заводят наверх них полиэтиленовый шатёр. Основание шатра крепится колышками и по окружности присыпается песком. До этого пол вокруг камней выложен еловым лапником и сделана небольшая скамейка-бревно для желающих посидеть в парилке. Баня готова. Вместе с начальником заказника и его водителем нас было одиннадцать человек. Тепла в парилке, если умеренно брызгать на камни водой, хватает на четыре смены любителей попариться. А пар внутри не хуже, чем в классической русской бане.
В каждой смене по четверо мужчин, женщинам привилегия – их у нас   только две. Напарились мужики и, в чём мать родила, прыгают в холодную речную воду. Минут пять холода в воде не ощущаешь! Ещё раз всё повторили, и заступает новая смена. В костре есть ещё горячие камни и по мере остывания первых добавляем новые, горячие.
Потом с гостями, уже в сумерках, был ужин. Не верьте, что туристы-водники народ непьющий. Каждому было разрешено принять «на грудь» по двадцать пять граммов спирта. Мерка – баллончик из-под цветной плёнки «Орвохром». Гостям меру не устанавливали, а руководитель группы вместе с ними отдувался за всю группу. Гости были в восторге от нашей бани и пообещали наш опыт передать пограничникам. Дело в том, что пограничный наряд нёс службу в восьмидесяти километрах от заставы целых две недели до следующей смены. Житейские условия – как у солдата на передовой. Какая уж тут баня?! Мы же, донецкие туристы-водники, никогда не отказывали себе в таком наслаждении.
К обеду следующего дня мы были уже на месте старта. Начальник охраны заказника с водителем принесли нам в подарок попавшего в их капкан маленького кабанчика и дали нашей Тане Матросовой пару раз выстрелить из ружья. Потешно было смотреть на девушку, никогда не державшую в руках оружие. Новые друзья пожелали нам доброго пути и уехали, а мы принялись строить катамараны и через два дня неспешной работы тронулись в путь по бурным водам Коксу.
Поделившись сведениями с читателем об устройстве бани (а вдруг кому-то и пригодится наш опыт!). Я ни разу не назвал, участников похода, кроме Лёни Красова и в двух словах не отметил начинающего стрелка Таню Матросову. Оружие в руках-то она не держала, но была начальником смены на номерном заводе, где делалось оружие, какое нам, мужчинам, и не снилось. О некоторых из состава читатель знает из предыдущих рассказов о нашем увлечении. Особо надо выделить Рабинова Петра. Кроме личной страсти подвергать себя испытаниям походной жизни, он приобщил к туризму свою младшую сестру Елену и её мужа Валеру Червонецкого. Супружеская чета жила в Виннице, но регулярно участвовала во многих мероприятиях донецких туристов.  Пётр по натуре лидер, впоследствии, как и многие из туристских лидеров, стал успешным предпринимателем. Да и туризм не бросал. И только развал нашей страны не позволил ему дотянуться до звания «Мастер спорта СССР». Таким же успешным предпринимателем, а может ещё более успешным, стал Виталий Шейнин. У него тоже туристская семья. Но в поведении на воде Виталий был чересчур осторожным и осмотрительным, не то, что рубака Петя Рабинов. Ещё одна черта характера и поведения отличала Шейнина от всех остальных – крайняя рациональность и взвешенность во всех своих действиях и намерениях. К тому же, Виталий хорошо распознавал характер собеседников, их психологию. Ему для этого не надо было много времени. И если надо было с кем-либо о чём-либо договориться – лучше его это сделать никто бы не смог. Я был в нескольких походах с Виталием и считаю, что его отличительные черты выделил правильно.
Валерий Ищенко... Тоже глава туристской семьи. Прекрасный специалист в области радиоэлектроники. Везде к нему относились с почтением и уважением. А для меня он был ещё и хорошим другом. Никогда не выпирал своё «Я», но его мнение всегда было рациональным, а речь звучала порой с тонким юмором. В сложных ситуациях старался не рисковать, в отличие от меня или того же Пети Рабинова. Да, а у них между собой была крепкая дружба. Был в нашем составе ещё один турист, скромный и немногословный Володя Буковский. Отличительная его черта, если давать ему туристскую характеристику – послушность. Все поручения и команды он выполнял безупречно и почти всегда с едва заметной улыбкой. Может быть, за нею скрывалось его отношение к таким распоряжениям, но не залезешь же к человеку в душу. Кроме всех прочих, общих задач Володя обеспечивал нас фотосъёмкой. А сам в кадр попадал только иногда...
 
 Вся четвёрка ушла под воду. Река Коксу.

Мы построили три катамарана – две четвёрки и двойку. На одной четвёрке в начале сплава было три человека, а потом, после выхода из погранзоны, к ним подсел мой младший брат Юра. Такова была договорённость – вылетать с нами из Донецка он не мог по ряду причин. Если не расписывать подробно все препятствия верхней Коксу (что теперь уже и невозможно), то общая оценка их сложности – пятёрка. Пороги встречаются один за другим, но очень сложных, где пришлось бы задумываться – проходить или обносить, не было. С взаимной страховкой всё было пройдено без происшествий. Только в одном, уж больно рискованном месте, я запретил проход, но после детального изучения течения и должной страховки меня уговорили. Волнения, конечно, были, но всё, к всеобщей удовлетворённости, закончилось благополучно.
 
Рядовой порог. Река Коксу.

Мы снова поставили лагерь, на том же месте, где стояли в начале, добиваясь разрешения выхода на маршрут. Ребята, а особенно Петя Рабинов, завязали знакомство с местным старателем по добыче лекарственного мумиё и запаслись этим природным средством, как говорят, от всех болезней.
На дальнейшем пути выделить из опасных препятствий можно только два. Первое – забравшее жизни не одного туриста-водника носит символическое название: Кровавая Мери. Река при резком падении уровня высот, да ещё и на крутом повороте вправо, разбросала в своём русле хаотическое нагромождение крупных, выходящих наружу и подводных камней. Безопасную линию движения с воды выбрать невозможно, а при осмотре с берега её и запомнить затруднительно. Поэтому, кроме страховки за порогом, на берегу стояли «регулировщики», условными знаками корректирующие курс судна. Порог благополучно прошли все три судна. Река после Кровавой Мери пересекает невысокий и не скалистый на вершинах хребет. Прошли ещё пару незначительных порогов и остановились на ночёвку. Может быть, прошли бы ещё, в поисках подходящего для лагеря места, но с берега нас зазывал причалить удивительный (как потом оказалось) мужчина. Он пригласил нас расположиться на ночь во дворе его приличного домика – единственном ровном месте, пригодном для стоянки. Во дворе был большой, длинный стационарный стол, человек на двадцать и у стола две, такой же длинны, лавки. Хозяин сказал, что в его дворе гостила почти каждая группа путешественников. И о себе, после того как мы представились, рассказал необычные сведения. Он в прошлом городской житель, строитель с высшим образованием. Что его заставило разочароваться в окружающем его обществе, он не рассказал. Однажды он принял решение уединиться и вести отшельнический образ жизни. У русского народа в прежние времена по дошедшим до нас сведениям были такие примеры. Немассовые, но даже название за ними закрепилось – отшельники. Основное занятие мужчины состояло в том, чтобы со средины лета собирать в горах молодые побеги особого кустарника – эфедры хвощевой. Из неё изготавливали известное тогда лекарство – эфедрин. Осенью к отшельнику прилетал вертолёт, в него загружали эту лозу, а с заготовителем расплачивались обычной валютой. Её хватало до следующего сезона. К людям он не ходил, продуктами его снабжали казахи-пастухи. А гостям – путешественникам он был всегда рад, находя у них что-то общее со своим образом жизни. Не помню точно, но мы оставили ему какой-то подарок, а он угостил нас чем-то со своего миниатюрного огородика. Мы уже прощались с этим необычным человеком, когда к нам подошёл казах, мужчина средних лет. Узнав, что мы будем проплывать мимо его усадьбы на берегу реки, попросил нас подвезти его к своему дому.
Место есть, спасжилет ему одели, речка гладкая, без порогов. Как он крепко держался за обвязку наших вещей! И был безмерно рад, когда живым вышел на берег. Отдышался, показал свои обширные владения, то есть ферму и жилой дом, и познакомил со своими дочерями, двумя девушками. А потом сполна проявил свою натуру. Подходит ко мне, смотрит на мой охотничий нож в чехле, и выдаёт:
– Это надо подарить!
После объяснения и отказа, увидев на катамаране длинный капроновый причальный конец, опять зарядил своё:
– Это надо подарить!
Мы сказали, что причальный конец – это, как уздечка у его коня, он же не подарит уздечку. Что такое конь без уздечки?! Чтобы он больше не убеждался в нашей скупости, пришлось срочно отчаливать, а то попросит подарить ему и женихов для его дочерей. А полутребовательное выражение: «Это надо подарить!» мы забрали с собой без разрешения автора и ещё долго потом применяли его, только уже в ироническом смысле.
Сразу же за казахской скотоводческой фермой речка срывается во внушительный двухступенчатый водопад. Общий перепад высот больше пятнадцати метров. Конечно же, мы обнесли его. Горный хребет остался позади и до самого финиша мы шли по спокойной воде. В средине 150-ти километрового равнинного участка стали на днёвку. Почти вся публика отправилась в соседний колхоз имени Абая посетить книжный магазин. Я уже упоминал, что в Средней Азии в то время можно было купить книги на русском языке, которых у нас днём с огнём не сыщешь. И не обманулись. Возвратились с рюкзаками, полными разнообразных книг. Мой братишка Юра купил трёхтомник Есенина  с обложкой на русском языке. Но стихи все были на казахском. Может быть, даже с талантливым переводом...
А интенданты наши были в ещё большем расстройстве: купили  две бутылки водки, чтобы отметить окончание похода. Не так уж много – по 80 граммов на брата. Но в одной из поллитрушек оказалась вода! Лёня Красов торжественно увеличил уровень реки, долив в неё целых пятьсот миллилитров воды... Река тоже приподнесла нам подарок. На протяжении многих километров пути на её берегах были заросли облепихи. Крупные, спелые ягоды на колючих ветках свисают почти до воды. У нас началась облепиховая лихорадка. Каждый заполнял сочными ягодами всевозможные ёмкости в своих рюкзаках. Тогда ещё не было в обиходе пластмассовых бутылок, усеявших теперь наше пространство, да и полиэтиленовые кульки были в редкость. Вот и заполняли ягодами котелки, фляги... На станции Уштобе, за железнодорожным мостом, наш маршрут закончился. Поезд на Алма-Ату будет только на следующий день к обеду. Перед последней нашей ночёвкой в палатках, посетили летний кинотеатр под открытым небом. Смотрели замечательный кинофильм «Торпедоносцы». Редко бывает так, что ты сам чувствуешь себя участником далёкой той войны. Со мною было именно так...
Почти все из нас сдали свои объёмные рюкзаки, пусть едут они малой скоростью в Донецк. А у нас начинался третий, заключительный этап или раздел нашего путешествия. Мои друзья в Бухаре были осведомлены о нашем походе по Коксу и по его окончанию пригласили нас к себе в гости. Всего каких-то две тысячи километров до Бухары. Отказавшихся не было. Через двое суток наземным транспортом, с ночёвкой, сидя в самаркандском вокзале, прибыли в древнюю Бухару, но больше чем полдня по пути следования посвятили Самарканду. Осмотрели развалины знаменитой обсерватории Улугбека, посетили известный всем ансамбль средневекового зодчества на площади Регистан, Мавзолей Гур-Эмир, побродили, по улицам и, конечно же, зашли на рынок.
В Бухару прибыли поздно вечером. Валерий Панин встретил нас на вокзале, и я снова, теперь уже с другой командой, сидел у них за столом. О том, чтобы всё было на столе, заранее позаботилась Галина Михайловна – Валерина жена. Валера уже не работал в медресе, но был там желанным человеком. Два дня десять дончан жили у гостеприимных Валеры и Галины. Пожалуй,  слово «жили» не подходит. Они нам посвятили каждую минуту нашего общения. Познакомили с туристским активом Бухары и водили по многочисленным историческим памятникам города. А их в Бухаре столько, что не хватило бы и месяца, чтобы побывать везде, осмотреть всё. Отдать должное Валере и его друзьям – за два дня они смогли показать и рассказать нам столько, что с обычной экскурсией не почерпнули бы мы и за неделю. А экскурсантов, в том числе иностранных, мы встречали на каждом шагу. А со мной приключился смешной случай. Мы не прошли мимо, не пропустили ни одного книжного магазина и в одном из них увидели группу иностранцев. По разговору – немцы. Стоят у книжного отдела, в котором нет продавца, и не могут выяснить, когда он будет. А с другого отдела продавец на русском объясняет, что её коллеги не будет, у неё сегодня выходной. И тут я, «знаток» немецкого языка, пришёл на помощь гостям:
– Отдел не работает, у продавца... – как сказать «выходной» не вспомню, но у нас-то он ассоциируется с воскресеньем и добавил – у неё фрайтаг.
Немцы понимают всё в буквальном смысле:
– Варум фрайтаг, гойте миттвох?! (Почему воскресенье, сегодня среда?!)
Пришлось на пальцах объяснять суть дела, а наша заинтересовавшаяся публика посмеялась над своим руководителем. Эпизодик, а поди ж ты, запомнился...
Запомнилась и встреча в медресе, которую организовал нам всё тот же Валера. Принимал нас сам имам – глава мусульман Советского Союза. Как Валера представлял ему нашу невзрачную публику, нам неизвестно.
И если такой высокопоставленный человек лично принимал никому не известных путешественников, то в этом я вижу только одну причину – высокий авторитет Панина Валерия Леонидовича у имама. Но и Валере ещё раз надо отдать должное: своим авторитетом он воспользовался только один-единственный раз, как раз в тот самый случай. Об этом мне сказала сама Галина Михайловна, когда мы встретились с нею на каком-то туристском семинаре в Киеве.
А нас провели во внутренний двор медресе, где будущие служители исламского культа играли в волейбол. Потом мы зашли, в общем-то, тесную для двенадцати человек (имам, Валера и мы) комнату. Имам пригласил нас за стол. На столе было угощение – арбузы и дыни. Разговор был длинный, в основном, говорили мы, а имам задавал вопросы, но так, что разговор вылился в беседу. Всё было, как положено в цивилизованном обществе.
На выходе из территории медресе железные, в решётку ворота. Внутри двора дежурные, а снаружи иностранцы, жаждущие своими глазами взглянуть на жизнь медресе.
 – Иностранцев, – сказал Валера, – на территорию медресе не пускают.
Какими глазами, полными удивления и зависти, смотрели зарубежные туристы на, в общем-то, невзрачную группу людей, одетых кто во что. Но у нас было другое, недоступное им: мы свои, советские...
Потом было прощание с друзьями и, теперь уже показавшаяся длинной, дорога в Ташкент. Те, кто оставил свои рюкзаки в камере хранения, распаковывали их и в фонтане полоскали все вещи. Облепиха в рюкзаках забродила, и целебный сок распространился внутри и даже каплями падал на пол... И это ещё не всё. Мы уже были готовы к отлёту, а посадку не объявляют. Выясняем причину: наш самолёт уже улетел. Не учли мы, что находимся в другом часовом поясе. У каждого на руках часы и все они показывают одинаковое время – московское! Наука каждому из нас обошлась в половину заранее купленного билета. Что интересно – днём в самолёте вся наша команда спала. Намаялись...

В комарином краю...
В процессе работы над книгой откровений путешественника возникают моменты, когда из-под пера выходит очередной рассказ, а начинать изложение следующего не хочется. И не потому, что чувствуется усталость от непривычного труда, и не потому, что в новом рассказе не припоминаются захватывающие моменты. Ловишь себя на мысли: а интересно ли будет читателю, даже если в его душе живёт путешественник, и захочется ли ему переворачивать страницы книги. Ведь в ней много однообразия, нет схваток с дикими животными или сражений на поле боя. И самая угнетающая мысль: а есть ли в настоящее, цифровое время читающие люди? Пару дней ходишь в раздумьях, бумага и ручка ждут на столе, список походов в хронологичном порядке перед глазами. И потом приходит мысль, что твоя работа – это дань неповторимому времени, дань уважения тем людям, что делили с тобой трудности походной жизни и лишь малая толика рекомендаций будущим путешественникам о том, как надо и как не надо. Не голые поучения, а рассказы. Пусть читатель сам выбирает и, по большому счёту – пусть учится на чужих ошибках. И даже если в рассказе нет места для интересных моментов, учитывая, что воспоминания носят автобиографический характер, превозмогая себя, берёшь ручку и пишешь. Ведь было такое, зачем его выбрасывать из песни…
В своё время я пообещал Эльвире Петровне Поремской, что постараюсь выполнить все требования для оформления звания «Мастер спорта СССР». В моём послужном списке не хватало одного руководства походом пятой категории сложности. Те же киевляне, а именно Ярмош Володя настоятельно рекомендовал мне маршрут по Северному Забайкалью на реках Левая Мама – Большая Чуя. Начинался он от северной части Байкала и заканчивался в посёлке Чуя на реке Лене. Подкупала кажущаяся простота заброски к началу сплава и знакомство с новым для меня районом путешествия. Все сведения от Ярмоша, бывшего на этом маршруте, я узнал от него по телефону. Картографический материал раздобыли сами. Первоначально планировали численность группы из восьми человек. Кроме меня, изъявили желание идти испытанные бойцы: Ищенко Валерий, Рабинов Пётр и Шейнин Виталий. Был и новичок Яропуло Владимир. К нам примкнули трое макеевчан, помню только их фамилии: Катыхин, Игнатов и Парфёнов. Для меня они были тоже новичками. И в самый последний момент по просьбе Валеры Ищенко, подключились аж пятеро алмаатинцев. Пришлось переделывать заявочные документы и отправить их в Киев на утверждение. Состав группы из тринадцати человек… Как-то оно будет: по факту три подгруппы – дончане, макеевчане и алмаатинцы. Я уже писал где-то, а если и нет, то скажу, что сборная команда крайне нежелательна в походах, особенно если кроме руководителя похода появляются другие, неформальные лидеры. Да и техническая подготовка новичков неизвестна. Справки о туристском опыте- не гарантия мастерства.
В Братске встретились с алмаатинцами, перезнакомились и по действующему отрезку БАМа доехали до Нижнеангарска, что на самом севере Байкала. Наняли грузовик и на нём проехали километров двадцать на северо-восток, в направлении истока Левой Мамы. А дальше на своих двоих по живописной долине небольшой речки, впадающей в Байкал, прошли до начала сплава. Одолели невысокий перевал, нашли место на Левой Маме, позволяющее (по уровню воды) начать сплав. Если и запомнилось что-то на первом пешеходном участке маршрута, то это красота окружающих гор, необыкновенная их раскраска. Если некоторые отдельные пики ничем не отличались от соседних, то другие были от подножья до вершины ярко белыми. Объяснений такого контраста у меня нет и сейчас, но загадочная картина произвела неизгладимые впечатления.
 
Причудливые скалы Северного Забайкалья.

Другая особенность в начале пути была очень неприятной. Комары… Невероятное множество. Я даже произвёл эксперимент: закрываю глаза и провожу рукой перед собою. Масса кровососов настолько плотная, что даже ладошкой чувствуется их скопление! Но и это ещё не всё – их размеры устрашающе большие. Хоботок настолько длинный, что прошивает три слоя летней одежды. Во всех походах по тайге я больше всех всегда  страдал от всевозможных кровососущих, а в этом путешествии они меня заели…
Пеший путь по тайге с грузом за плечами всегда уморителен, но в этот раз был особенно труден. На остановках для отдыха все падали с ног в том месте, где их застала команда  «привал!»,  и неподвижно лежали по полчаса до команды «подъём». Построили три катамарана и в путь, оставив трудности пешеходки позади. Наверное, стоит сказать о водной части путешествия, так как на это не потребуется много слов. И по Левой Маме, и по Большой Чуе, на которую мы вскоре перешли – ни одного препятствия! А нам этот маршрут выдавали как путешествие пятой категории сложности! Вот и верь рекомендациям. У каждого своё восприятие  сложности маршрута… А теперь отвлечёмся от ежедневных прогулок по реке, тем более, что кроме раздумий, они ничего не вызывают. Вопреки моим опасениям, групповщины в нашем несплочённом коллективе не было. Все вели себя достойно, каждый по-деловому выполнял свою роль. В целом, не перемывая косточки, могу сказать, что и макеевчане, и алмаатинцы показали себя с лучшей стороны. Я бы сравнил каждую подгруппу со взводом в единой роте, где всегда только один командир. Из алмаатинцев я бы выделил Кабанова Владимира и Габинета Сергея. Если сказать образно, у Владимира душа прочно слита с природой. Путешествие – его страсть. И не только наши организованные туристские мероприятия, а и самостоятельные, в одиночку выходы в горно-лесистую часть Заилийского Ала-Тау, да и в другие живописные места в восточных районах от Алма-Аты. Он с удовольствием делился своими обширными знаниями особенностей природы, знал и умел собирать, а главное – готовить съедобные грибы, владел много чем другим, объединяющим природу и человека. Ещё одна отличительная особенность Владимира Кабанова – он талантливый художник-пейзажист. Впоследствии я был гостем в его доме и получил наслаждение, любуясь его произведениями. А когда я готовил к изданию одну из ранних моих книг, то включил его пейзажный подарок в книгу как иллюстрацию. Жаль что в черно-белом варианте, но все равно смотрится!
Другой алмаатинец, Серёжа Габинет, имел интересное свойство. Все, что он предлагал по любому вопросу, казалось ему уникальным, достойным исполнения. Я не говорю о его «проектах» создания лучшего в мире автомобиля или о заоблачной мечте сплавиться в Гималаях по Гангу. Даже безрассудное предложение убить вёслами переплывающую с медвежонком медведицу, а детёныша забрать с собою, вызывало недоумение. И он было кинулся на своём катамаране осуществить задуманное. Пришлось ему популярно объяснить, что ожидало бы всю четвёрку его экипажа, если бы они дали повод медведице-матери проявить свой характер в экстремальных для неё условиях. Слова-то Серёжа послушал, но своё мнение оставил при себе.
Серёжа раньше жил в нашей Горловке, работал вместе с Валерой Ищенко в тресте «Донбассэнерго», их связывала взаимная привязанность. Через Серёжу с Валерой у меня установилась крепкая дружба с алмаатинской комиссией водного туризма, в частности с её председателем Дреевой Любовью Алексеевной. Но о нашем сотрудничестве будет речь в других рассказах.
Населённый пункт на всем маршруте один – Горно-Чуйский. За два дня до Горно-Чуйского, на правом берегу реки  мы встретили геологов. Их было пять человек. Они уже давно выполнили работы по своей программе геологоразведки, собрали и упаковали образцы полезных ископаемых, а вертолёт не может их забрать – погодные условия не позволяют. Со всем можно мириться, но вот сигарет нет! Я собрал всех своих курящих, сказал, чтобы оставили себе табачной отравы на два дня (в посёлке закупим новую), а остальное оставить геологам. Собралась приличная коллекция табачных изделий. Как были рады геологи! Точно, как маленькие дети… Они нам подарили кое-что из своей коллекции ископаемых. А сигарет им хватило до фактического завершения экспедиции. На отосланные мною наши совместные фото, начальник экспедиции, бурят по национальности, сообщил, что до возвращения в Иркутск проблем для курящих не было. Почти классикой стала  сигарета на троих или «…друг, оставь докурить…» Мы были довольны, что случай помог нам присоединиться к когорте настоящих мужчин…

 
Встреча с геологами. Река Большая Чуя.

Горно-Чуйский – необычный посёлок. В его окрестностях добывают слюду. Только там она тонкими пластами разделяла прочные гранитные глыбы. Этот прииск по добыче слюды действовал с незапамятных времён. А в наше время, кроме государственного предприятия, работали ещё и артели старателей. Непривычно как-то: «старатель» ассоциируется с золотом, а тут слюда… Мне не повезло, а мои ребята посетили в посёлке единственный в нашей стране музей слюды. Там даже в окнах не стекло, а слюда…
 
Катамаран с распашными вёслами. Река Лена.

В конечную точку маршрута, посёлок Чуя, что уже на Лене, пришли к вечеру. Разобрали катамараны и на следующий день устроили днёвку и заодно отметили день рождения Шейнина Виталия. Каково же было удивление, когда Виталий на праздничный «стол» поставил бутылку армянского коньяка!
 
В такую палатку комары не залетают…

Через два дня, поднявшись по притоку Лены Витиму (Угрюм-река) до городка Мама на теплоходе «Ракета», стали ждать самолёт до Иркутска. В кассе небольшого аэропорта установили круглосуточное дежурство, купили, вопреки заявлениям местных скептиков, билеты и улетели в Иркутск. А вот в Иркутске переволновались. Алмаатинцы улетели без проблем, а на московское направление уже неделю самолёты не летали. Ходили слухи, мол, перебои с топливом. И даже если бы завтра началась авианавигация, то в длинном списке записавшихся на полёт мы были последними…
За дело взялся лучший наш переговорщик Виталий Шейнин. Купил шикарный букет цветов и пришёл прямо в кабинет главного бухгалтера (женщины) аэропорта. Как шли переговоры – не важно, важен результат. Три дня стоявший в парке возле Иркутского аэропорта палаточный лагерь исчез, а его обитатели любовались просторами Сибири, поглядывая в иллюминаторы ТУ-134-го.
Посадка в Домодедово и переезд во Внуково. Стоим вдвоём с кем-то из наших у кассы, заросшие, в штормовках. Подходит молодая женщина, улыбается, как старым знакомым,  и утвердительно говорит:
– В тайге были! Я вас по запаху таёжного костра определила! Не перевелись, значит, у нас романтики!...

Трудный рассказ…
Приступая к следующей страничке моих увлечений, с горечью отдаю себе отчёт, что подвергаю и себя, и моих близких далеко не праздным воспоминаниям осени 1985-го года. Но не упомнить, вычеркнуть из памяти те тяжёлые для моей семьи дни, было бы несправедливо.
Мы собрались идти на Чаткал, по маршруту-пятёрке в Киргизии. Река Чаткал вливается в Чарвакское водохранилище на границе с Узбекистаном. Рядом с устьем реки находиться воспетый бардами посёлок Бричмулла и Чинганский горнолыжный комплекс. Накануне отъезда группы в нашей семье случилось непоправимое. В результате несчастного случая на работе погиб наш сын Серёжа. Что за этим последовало, не буду рассказывать. Если только о туристской линии, то я передал руководство своему заместителю Петру Рабинову. Петя, душевный человек, разделял моё горе и посоветовал мне, как умерить его, и прибыть на маршрут хотя бы к его окончанию. Это мало утешало, но жена Татьяна, видя моё удручённое состояние, через несколько дней посоветовала воспользоваться Петиным предложением. Верные мои товарищи – Таня Матросова и Виталий Шейнин, чтобы поддержать меня, решили ехать со мною вместе. Прошло много лет, боль моя не утихла, но как я был благодарен людям, разделившим моё горе!..
Как действовала группа под руководством Пети Рабинова, я знаю досконально, но описывать всё по рассказу, а не по увиденному не буду. Только штрихами отмечу факты и повторю свои замечания моему заместителю, а также приведу несколько моментов, которым я был свидетелем.
Группа дончан прилетела в Алма-Ату и остановились у Любы и Юры Дреевых, в их трёхкомнатной квартире, ставшей на многие годы местом сбора, отправной точкой для путешествий донецких групп по Средней Азии. Люба и Юра, а также их сын Дима – настоящая туристская семья. Люба – прирождённый лидер во всех сферах своего бытия, проявляла незаурядные организаторские способности. И на работе, и в общественной деятельности вокруг неё сплачивались люди. Авторитет её был беспрекословен. Даже в семейных отношениях.
Итак, Петя Рабинов, Людмила и Валера Червонецкие, Петин друг и сослуживец Славик Сергеев, их близкий товарищ Зернов и не менее близкий Пете Анатолий Лучкин, а также Валера Ищенко остановились у Дреевых. Привёл дончан к Дреевым и познакомил с хозяевами друг Валеры Ищенко Серёжа Габинет. Он тоже планировал быть участником похода, но какие-то обстоятельства помешали ему выйти к началу маршрута. Зато к группе присоединились, правда, неофициально, трое алмаатинцев: Серёжа Пичкин, Борис Назаров и Евгений (к сожалению, его фамилия у меня не сохранилась). До самого начала сплава на Чаткале группа доехала грузовиком. Дальнейшее описание действий группы я опускаю, но скажу, что все пороги они прошли без происшествий. Первая неожиданность подстерегала их в середине маршрута у посёлка Янгибазар. Заболел Зернов. Высокая температура – подозрение на пневмонию. Вдвоём с Рабиновым они добрались в Наманган. Там Зернова положили в больницу, а Петя возвратился к группе. На третий день у Зернова температура опустилась до нормы, а врачи той больницы, сказали, что можешь догонять своих друзей. Никакой справки, никакой выписки не дали. И пошёл Зернов, шатаясь на железнодорожный вокзал, чтобы добраться до Ташкента, нашёл момент, заскочил в пустой вагон, забрался на самую верхнюю полку (для багажа) и промучился там до утра. В кармане десять рублей… Утром его разбудила милиция. Никаких документов на руках у Зернова нет. Слёзно попросил милицейский наряд не трогать его, уплатил без квитанции штраф десять рублей… и зайцем доехал до Ташкента. Хорошие ему попались милиционеры, поверили его рассказу на слово…
А мы втроём с Матросовой и Шейниным по прибытию в Ташкент, доехали автобусом до посёлка Бричмулла и пошли вверх по Чаткалу навстречу группе. И на второй (или на третий) день встретили её поредевший состав. Кроме эвакуированного Зернова с маршрута ушли, насладившись порогами, те трое алмаатинцев. Мы, прибывшие из Донецка на третью, последнюю часть маршрута, восполнили их отсутствие.
Как ни радостно нас встретили, но после рассказа в деталях и событиях прошедших дней, я отвёл в сторону Рабинова и отругал его: не должен был он оставлять Зернова одного в таком состоянии среди чужих людей. Петя принял наставление и по прибытию в Ташкент сразу же пообещал ехать в Наманган за Зерновым. Нам же на маршруте досталось быть три дня. Первый день – днёвка с радиальной экскурсией в горы, а в последующие два дня сплав по, в общем-то, ещё порожистой реке. Хоть что-то хорошее перепало и нам…
В Ташкент из Бричмуллы мы приехали поздним вечером. На одной из автостанций большого города стали в очередь за чебуреками и долго ожидали, пока один кто-то из уважаемых лиц продавца-мужчины не наелся этих самых чебуреков, изредка освобождая свой рот для очень важного разговора. Десять человек в штормовках молча ожидали окончания необычного пиршества и показного презрения к нам – иногородним. На фоне такого хамства даже аппетит не давал о себе знать…
Кое-как поужинали и на последнем троллейбусе  уже в первом часу ночи отправились на Ташкентский железнодорожный вокзал. Привокзальная площадь огорожена высоким дощатым забором (за ним какая-то стройка), и рюкзачная публика цепочкой, вдоль этого забора, движется в поисках входа к зданию вокзала. Ночная тишина вокруг, как в глухой, безветренной таёжной дали. Я иду замыкающим в нашем шествии. И вдруг слышу: впереди тишину разрывают какие-то крики. Бегу вперёд, а там наша братия, таким образом выражает свой восторг, встретив совершенно случайно двух знакомых людей. И надо же, в двухмиллионном Ташкенте, поздно ночью, необъяснимо встретились нам Зернов и Габинет.
А между собою-то они встретились в зале ожидания в аэропорту. О перипетиях Зернова я уже рассказал, а Серёжа, авантюрист по натуре, без денег добрался из Алма-Аты в Ташкент (пятьсот километров – не расстояние) и по договорённости с кем-то ждал в аэропорту, что ему принесут какие-то деньги. Наверное, он не знал, что обещанного три года ждут…
Больше недели они жили (ночевали) в аэропорту. Сердобольные дежурные технички уже на третий день принесли что-то поесть, но так, чтобы нахлебники не разжирели. По истощённому виду обоих можно было заключить: им не дали умереть с голоду. Моральный дух им поддерживал портативный магнитофон – с ним Габинет двинулся навстречу приключениям.
Когда мы расположились в зале ожидания, надо было видеть, с каким зверским аппетитом ребята набросились на еду! Одна банка тушёнки, вторая…. Пришлось забрать у них все съестное и объяснить:
– После недельного голодания, ребята, нельзя сразу кушать много. Успокойтесь, страдания ваши закончились.
А мои продолжаются и по сей день…

Какое оно, золото…
Каким бы ни был человек скромным, пусть даже без заметных проявлений честолюбия, в его душе, может быть, на самом дне в очень небольшом количестве честолюбие живёт. Мысль, что ты не должен быть хуже других, возбуждает желание доказать это окружающим. Это стремление считается положительным явлением, и ему мы обязаны и, в том числе, открытиям, достижениям высот в науке, искусстве, в труде и в других сферах человеческой деятельности. А в спорте во весь голос звучит призыв: сильнее, выше, быстрее! Высокие достижения фиксируются, зовут людей покорять новые вершины и разными способами стимулируются. Чаще всего поощрения носят моральный характер.
Туризм, которым увлекались мы, носит в своём названии «спортивный». Как и в любом виде спорта, в нём существует классификация спортивного мастерства (разряды, звания) и проводятся соревнования для выявления победителей в этом специфичном виде спорта, где победителя определяют не сантиметры, не секунды и не килограммы, а преодоление естественных препятствий в пути, грамотное действие в экстремальных ситуациях и другие проявления мастерства. Существует группа авторитетных ценителей, она, как жюри песенных конкуров, и определяет победителей.
А почему бы и нам не сразиться, не доказать, что не лыком шиты?! Собрались мы, проверенные природой бойцы, выбрали трудный и увлекательный маршрут, включили в него участок первопрохождения, дающий плюсы в итоговом зачёте.  Только не сегодня, решили, мол, а завтра пошли. Подготовка к походу, пусть не интенсивная, но планомерная, длится минимум полгода. Приобретение картографического материала, изготовление надёжных, основных частей для постройки средств сплава, разработка графика движения с учётом отпусков всех участников будущего похода, да и накопления средств в рублях – всё требует усилий, времени, внимания и заботы.
Маршрут выбран. Он полностью проходит в Тувинской АССР и включает в себя несколько малых рек и Бий-Хем (Большой Енисей). Изюминкой и определяющей категорийность частью похода, включена речка Улуг-О – левый приток Бий-Хема. На ней много порогов высшей категории сложности. На пути нет ни одного населённого пункта, а это тоже плюс к зачёту. Другими словами: группа идёт в автономном режиме, без пополнения продуктами в пути. Расчёт только на себя, на свои силы.
Предваряя дальнейшее описание похода, я осознанно привёл вышеизложенные  рассуждения и аргументацию наших действий вот по какой причине. Сразу скажу – кроме меня, руководителя похода, готовившего заявочные документы, никто не знал, что мы участвуем в чемпионате Украины по спортивному туризму. Для всех участников поход был озвучен трудным, но рядовым. Хотя на последнем определении ударение не ставилось.
* * * * *
В обстановке, когда в аэропорту сдаёшь багаж в походных рюкзаках умопомрачительных размеров и веса, не чувствуется, что наступил долгожданный момент, знаменующий собою начало отпуска и начало путешествия. В голове ворох вопросов: всё ли снаряжение взяли? Документы не забыли? Причастных к нашему походу известили? И прочее, прочее, прочее… В то давнее время в небольших аэропортах всё было просто: предъявили билеты, несём все рюкзаки к огромным рычажным весам, кладём на них весь свой багаж. Весовщица взвешивает наш груз, добавляя и передвигая гирьки на градуированном рычаге. Мы окружаем её, интересуясь процессом взвешивания. У нас задача: отвлечь внимание весовщицы разговорами и показным желанием ей помочь. Один же из группы незаметно подставляет ногу под площадку весов, чтобы она не опустилась до отметки, после которой надо делать доплату за багаж. При этом всё делалось естественно и не привлекало внимание весовщицы.
– Какие приятные и участливые ребята! – наверное, думала она. А ребята мигом убирали с весов рюкзаки и сами грузили их на электрокару. Этот приём надувательства был досконально отработан и позволял группе сэкономить энную сумму за счёт Аэрофлота.
И только уже сидя в кресле взлетевшего самолёта к тебе приходит мысль, что все заботы позади и всё «земное» осталось там внизу. Невольно вспоминаются стихи:
Уходим, ребята, в поход.
С тобой, милый дом и работа,
В агентстве Аэрофлота
Оформим на месяц развод.

Нервозные сборы, друзей разговоры,
Их праздный интерес,
Остались под нами, умчались с огнями,
Возносит нас ТУ до небес…

А впереди ждёт неизвестность. Она может быть только в деталях, а всё основное: нитка маршрута, профиль пути, наличие и характер препятствий на пешеходной части, горные перевалы, переправы через реки вброд и, главное для нас, туристов-водников – сплав по горно-таёжной, довольно сложной и опасной реке –  всё известно. Ведь кто-то уже ходил по выбранному нами маршруту и составил подробный отчёт о своём походе, доступный всем желающим для ознакомления. В нашем же маршруте половина пути туристам не была известна, после его преодоления мы с полным правом  – первопроходцы. Почётное звание… Но это накладывало на нас дополнительные обязанности по многим аспектам, в частности, на обстоятельный письменный отчёт со множеством фотоснимков, подтверждающих наши действия на маршруте. Забегая вперёд, отмечу: мы с честью выдержали все испытания, выпавшие на нашу долю.
В тот раз в группе были только дончане. Четверо – Владимир Колесник, Николай Фурсов, Александр Вертлиб и я – специалисты по шахтной автоматике с разных предприятий. Наталья – наш завхоз и «кормилица», к технике отношения не имела, зато имела прямое отношение к Володе. Они были влюблёнными молодыми мужем и женой. Надо заметить: сейчас у этой, теперь уже укрупнённой семьи всё такие же тёплые взаимоотношения. И ещё одна особенность: все перечисленные лица были слушателями одной группы начальной туристской подготовки, все они воспитанники нашей донецкой школы туризма. Туристская специальность группы – сплав по горным рекам. Этот вид спортивного туризма сродни полёту на самолёте: и там, и здесь средство передвижения находится во власти стихии и управляется экипажем. И там, и здесь решение надо принимать мгновенно, ведь промедление просто опасно для жизни. Работа экипажей, в обоих случаях, должна быть согласованной и, как говорят в туризме, группа должна быть схоженой. Мы друг друга хорошо знали, и о каждом можно было сказать:
– С ним бы я пошёл в разведку!
Повторюсь, это были люди, об увлечении которых  с долей шутки говорилось: спортивный туризм не отдых, а образ жизни…
Был в нашей группе и новичок. Его туристский опыт был ниже нашего, но позволял ему (по требованию «правил…») принимать участие в сложных походах. По специальности Вадим Бережной – врач-хирург. А наличие в составе группы медика, особенно в автономных походах, очень желательно. Кроме его гуманной профессии, у него весёлый, неунывающий характер. Трудно определить, какие человеческие качества важнее в критических ситуациях автономного существования, пожалуй, и его профессия, и его характер дополняют друг друга. Когда после трудного перехода мы становились на отдых, думая только об одном: скорее бы забраться в спальник, Вадим выдавал:
 – Какое красивое место! Мы будем здесь жить, размножаться и умирать!
Настроение и самочувствие от подобных умозаключений резко поднималось. А поводов для его только лишь, географических шуток было предостаточно:  Саяны очень красивые горы.
В Кызыле, столице Тувы, сдали в камеру хранения большую упаковку с медицинскими препаратами и хирургическим инструментом – Вадим, наверное, не на шутку считал, что в походе он будет постоянно нас оперировать, вправлять кости и лечить от всевозможных заболеваний. По моей просьбе Вадим ограничился минимумом медсредств. В итоге вес его рюкзака уменьшился наполовину.
Там же, в Кызыле, нашли грузовую машину с покладистым водителем. За «свободно конвертируемую валюту» – спирт он согласился подвезти нас к началу пешеходной части нашего маршрута, а это всего около тридцати километров на северо-восток от Кызыла, к подножью хребта Академика Обручева. И бывает же так: мы садимся в машину, а к нам подходит группа туристов, тоже шесть человек, правда у них две девушки. Все из Киева. По масштабам Сибири мы с ними земляки. У них короткий поход: только речка Улуг-О, что дальше за хребтом Обручева. Эта речка – определяющий элемент нашего маршрута, только до неё нам топать и топать, а ещё и сплавиться по одной малой и одной большой реке.
В короткой беседе с киевлянами, пока мы ехали вместе с ними, мы узнали, что девушки у них – мастера спорта по академической гребле, а о сплаве по горным рекам не имели и понятия. Особенно нас удивил тот факт, что руководитель группы, когда-то ходивший в походы, только что демобилизовался со срочной службы в Военно-морском флоте. Другими словами, больше чем четырёхлетний перерыв  в туристской практике не позволял ему быть руководителем. Как такую группу на такой опасный маршрут выпустила киевская маршрутно-квалификационная комиссия – остаётся загадкой.
Мы вышли у подножия хребта, а киевляне уговорили водителя отвезти их по горной дороге к началу сплава. Туда почти сотня километров. А наш путь с тяжёлыми рюкзаками (постоянно подчёркиваю – у женщин не более 25 кг!) пролегал по берегам горной, катившейся нам навстречу речке Дерзиг. А потом по её притоку Сайлыг к перевалу на хребте Обручева. Постоянно приходилось перебираться вброд с берега на берег. Идти по одному берегу не давали отвесные скалы то слева, то справа по берегам. Держимся друг за друга за плечи и цепочкой, под острым углом к течению, бредём на другой берег. Благо, глубина небольшая, местами по пояс, и дно галечное, и вода прозрачная как слеза, но течение настолько быстрое, что одному не перейти – свалит.

 
Брод через речку Дерзиг.

Трое суток изнурительного пути к перевалу! Погода дождливая, ночью туман и довольно прохладно. Фотосъёмкой фиксируем наши «подвиги» для отчёта. Выглянуло солнце, достаю кинокамеру и… о ужас: нет источников питания. Отложили в Донецке на потом и забыли купить. Увы, значит «кина не будет». Так импортная кинокамера вместе с плёнками и, естественно, вместе с нами возвратилась домой. Выяснять, чья вина не стали: в группе внутренних раздражающих факторов не должно быть. Для эмоций хватает и внешних. Дай Бог, чтобы с положительным исходом!
Горные перевалы (их два) прошли легко: высота всего около двух с половиною тысяч метров. На спуске по северной стороне хребта нас застала холодная, с моросящим дождиком ночь. Разожгли костёр, давай греться, сушить одежду. Наши умельцы решили обогреть палатку горячими камнями, но не рассчитали и разогрели их так, что при попытке перенести камень на мокрой штормовке прожгли её насквозь. Почему пострадала именно моя штормовка, выяснять не стали. Переспали без внешнего обогрева.

 
В дождь на перевале хребта Обручёва.

Утром спустились в долину, а точнее, на более пологие склоны хребта, где начинается левый приток нашей первой сплавной речки, почему-то с русским названием – Шепелек,
и путь нам преградил прииск золотодобытчиков. Ни одного
человека вокруг. Несколько драг, бульдозер, горы отработанного каменистого грунта. Ребята кинулись к драгам искать промытое золото. Пришлось их резко остановить, прочитать короткую лекцию, что золото – это зло, и от него все беды. Кажется, усвоили…
Чуть ниже по течению была база золотодобытчиков. Вторая половина августа, а с весны мы были первыми людьми, которых они увидели. Приём нам оказали царский. Поселили на ночь в двух миниатюрных вагончиках, накормили настоящим борщом с лосятиной, а меня с доктором пригласили на дружеский ужин. Всего на прииске было шестнадцать человек. Вадим, как доктор, до ужина успел пообщаться со всеми, каждому из них нужна была консультация, а некоторым и медицинская помощь. Я же общался только с некоторыми таёжниками. Ну как не отметить единственную женщину – повара на прииске?! В своём деле она была просто талант! Звали её, как и нашу единственную, тоже Наташей, и она была нашей землячкой. Из мужчин выделялся начальник прииска, а также сотрудник КГБ – горбатый молчун с глазами, раздевающими тебя наголо. Я уже знал, что такие кадры были на всех государственных приисках. Кажется, об этом я уже упоминал. Начальник пообещал показать нам дневную добычу золота, но горбун запретил. Кто же там был начальником? Зато общение со штатным охотником, добывавшим мясо для прииска, было для нас очень полезным: окрестности он знал, как свои пять пальцев и обрисовал нам ближайший участок нашего пути. Коль зашла речь об охотничьем промысле, то надо отметить, что добытое мясо хранилось в металлических бидонах на дне студёной реки. Холодильников на прииске не было. Охотник по совместительству был и хозяином бани. Под открытым небом на каменных подставках стоял огромный круглый котёл, в диаметре больше обычной ванны. По деревянному жёлобу с речки в него подавали воду, а под ним разводили костёр. Вода в котле нагревалась вместе с ветками пихты, а мы, предварительно обмывшись тёплой водой с мылом, по очереди принимали пихтовую ванну. Ощущение непередаваемое!
Вечером мы вдвоём с Вадимом пришли на званый ужин со своим подарком. Но если быть точным, то с двумя подарками. Одним из них был сам Вадим. Как уже упоминалось, он успел показать свои знания и умение как доктор-профессионал. А нашу походную аптечку мы разделили с прииском по-братски. К слову, до конца похода ни у кого из нас поводов обращаться за помощью к доктору не возникало.
Итак, садимся за стол и ставим в его центр наш подарок – две баночки сгущённого молока. Хозяева делают удивлённые лица:
 – Зачем это вы? У нас такого молока навалом!
Отвечаю:
– Такого у вас нет.
Моему ответу не придали значения и принялись угощать нас брагой из всевозможных таёжных ягод. Вкусно, чувствуется хмель, но... не то. Достаю походный нож, делаю в молочной баночке два отверстия, прошу стаканы и чистой воды. После оживлённой беседы воцарилось полное молчание. Смотрят на меня, как на ненормального. Беру баночку и наливаю её содержимое в каждый стакан поровну. Начальник не выдержал, взял стакан, поднёс к носу:
– Спирт! Как это?!
Отделываюсь шуткой, такое, мол, в Донецке молоко... Потом уже рассказал, как обойти Аэрофлот при перевозке легковоспламеняющейся жидкости. Смех и разговоры возобновились с новой силой.
Утром нам подогнали вездеход и повезли за пределы прииска к месту, от которого мы начали сплав по никем не хоженой речке О-Хем... Фото на память, пожелание удачи...
На первом же участке сплава мы умудрились утопить всё мясо, которым щедро одарили нас на прииске. Эта потеря затронула всех, омрачила настроение. Пришлось пересмотреть состав экипажей на катамаранах. Вадим перешёл на четвёрку, а Саша ко мне на двойку. Теперь риск переворота значительно уменьшился. Троим опытным гребцам значительно легче исправить ошибку одного неопытного. В дальнейшем ни одного переворота у команды не было.
Речка О-Хем, по которой мы совершали первопрохождение, для сплава не годилась: сплошные, непроходимые завалы, а по берегам так плотно рос хвойный молодняк, что обносить завалы (заторы) не было никакой возможности. Два раза разбирали и собирали катамараны! По частям протискивались с ними через заросли. Не сплав, а мучения...
На третий день нашего изнуряющего сплава взору вдоль речки открывается приличных размеров деревня. В деревне ни звука. Но удивительно: на нашей карте-топооснове деревня не нанесена. Уже значительно позже, на старой карте я вычитал название деревни – Ойна.
Высаживаемся, заходим в один из домов. Везде разбросаны вещи. Как будто люди в одночасье куда-то убегали навсегда. Другой дом – школа. Три классных комнаты и учительская. Та же картина. На самодельных партах в беспорядке лежат пожелтевшие учебники и тетради. На печке съеденные молью меховые рукавицы. Кто-то положил их сушить, как мы потом узнали, двадцать пять лет назад, а точно - в декабре 1961-го года. Тогда всех жителей деревни Ойна, самолётами АН-2 снежной зимой вывезли ближе к цивилизации, предоставив им жильё и работу. Все жители деревни были староверами. Как всё это было просто... Сформировавшийся веками уклад жизни рухнул в одночасье... Мы, естественно, не могли дать оценку этому событию, но я бы не хотел очутиться на месте тех староверов...
Ещё два дня пути по О-Хему. А потом день сплава по полноводному Бий-Хему и начало пешего перехода на его другой приток – реку Улуг-О. Причалили уже в сумерках к левому берегу на крутом повороте Бий-Хема вправо. Благо, что у нас одна, самодельная просторная палатка из парашютного шёлка на шестерых человек – пять минут ставим и через полчаса спим. Даже ужин не готовили.
Утром разборка катамаранов, упаковка и все прочие походные действия. А после раннего обеда снова в пеший путь. Рюкзаки немного легче, но и силы не те, что в начале похода. Дошли по болотистому бездорожью до начала подъёма на перевал, к вечеру на него взобрались и там заночевали. Перевал по тувинской топонимике носит длинное название- Даш-Тыг-Арыкчаныг-Арт,  что в переводе на русский означает – перевал тысячи камней. Название очень удачное, и это подтвердили наши бока: выбрать более-менее комфортное положение для сна, пусть даже не на всей тысяче камней, было невозможно. По этой причине встали утром рано и не пожалели. Глазам открылась изумительная картина: ниже нас, метрах в двухстах, куда ни кинь взгляд, до самого горизонта всё залито плотным белым туманом. Редкие сопки пробиваются выше верхней кромки тумана и выглядят, как экзотичные островки в море... Взошло солнце, и через пару часов от чудного видения остались одни воспоминания. Ещё сутки мы потратили, чтобы дойти до начала сплава по Улуг-О.
Стали на ночёвку, чтобы строить катамараны и отдохнуть, в конце-то концов! Отсюда начинали свой путь киевляне, да и другие группы, оставившие после себя мусорные свидетельства своего «...здесь были…». Надо сказать, что Наташа перевела нас на режим жёсткой экономии в нашем питании. Покупные продукты заканчивались, и мы активно, не прекращая движение, собирали в тайге грибы. Калорийность продукта из них весьма низкая, но желудкам была работа. Мы уже собрались на следующее утро после днёвки становиться на воду, а рядом с нами расположилась большая группа туристов из Одессы. Опять земляки! Мало того, с руководителем – маленькой симпатичной девушкой мы были знакомы. На всяких туристских мероприятиях в Украине мы с нею встречались и общались неоднократно. Приятная встреча! Да и полезная. Завхоз их группы пообщался с нашей Наташей и надо отдать ему должное – поинтересовался о наших продуктовых запасах. Не многим, но он избавил нас от заботы искать в тайге съедобные грибы. На месте одесситов мы поступили бы точно так же...
Улуг-О, вытекающая из высокогорных болот, сначала спокойная, медленнотекущая река. Потом, принимая два, почти равнозначных ей притока слева, входит в скалистые, невысокие горы и сполна проявляет свой бешеный нрав. С редкими перерывами по течению расположены сплошные, сложные пороги. И так на всём протяжении, почти до слияния с тем же Бий-Хемом. Надо сказать, что от того резкого поворота вправо на север, где мы в первый раз покинули Бий-Хем и начали пешку на каменистый перевал, река описывает громадное полукольцо, а Улуг-О вливается в Бий-Хем, текущий уже строго на юг. Последнее описание предназначено для тех, кому сложно понять замудрённую линию нашего пути, а под руками нет подробной карты.
Пороги на Улуг-О, как и на всех, освоенных туристами реках, имеют названия, присвоенные первопроходцами. О первом пороге с милым названием Катерина расскажу позже. А за ним, после двух или трёх километров спокойного сплава начинается длинный, почти до самого устья реки, каскад порогов, носящих тюркское название: Демир-Сал– (Железный плот). Выделить отдельные пороги по номерам (так они обозначены) в этом каскаде мы и не пытались. Причину читатель поймёт и сам. А первопроходцы – группа из Средней Азии недосчиталась здесь четверых своих товарищей...
 Катерина  начинается с двух, стоящих рядом, скал. Как в греческой мифологии: Сцилла и Харибда. Проход только между нами, а течение как в гидродинамической трубе (если есть такое название) несёт судёнышко прямо на камень – «зуб» посреди струи. Надо уйти от зуба вправо, отгребая изо всех сил назад и удерживая катамаран под углом к потоку, чтобы течение прижимало корму катамарана к правой скале, а потом и нос резко вправо в бурный, но безопасный слив, вдоль правого берега. По времени проход порога занимал в два раза меньше, чем чтение этого абзаца.
Если не сделать так, как я описал, катастрофа неизбежна: мощный поток несёт на сплошное нагромождение острых камней, с грохотом прорывается поверх этого частокола. Оба экипажа прошли этот порог безупречно, с взаимной страховкой.
После порога, на правом берегу, разбросанная бумага, какие-то тряпки – заметны следы цивилизации. На отдельно стоящем дереве прибита лопатка лосиного рога и клочок бумаги. Я уже писал о своём отношении к подобным находкам и,  если бы не прибитая бумажка, не подошёл бы и к дереву. Прочитал записку на той бумаге и ощутил своё сердцебиение: на Катерине два дня назад погибла одна из наших попутчиц, киевлянка. Группа нашла её труп ниже по течению, и будет спускаться по реке или идти вдоль неё к людям. Другого выхода отсюда нет... Я подозвал Сашу, протянул записку.
 – Прочитал? Что будем делать?
Саша смотрит на меня растерянно, слова не вымолвит. Продолжаю:
– Остальным ни слова. Нельзя терять боевой дух. И давай попробуем догнать киевлян, помощь им точно нужна. Сам видел, какая это группа. Впереди ещё более сложный каскад порогов, печально известный Демир-Сал. Как бы они в новую беду не влипли.
Саша выразил опасение, что и у нас двоих вид не будет боевой. И ребята начнут спрашивать, а врать же не будешь!
– Саша, мы с тобою в группе самые опытные. Друг другу не раз обязаны жизнью. Собери всю свою волю в кулак, молчи. Только – есть, слушаюсь! Как в армии. Сразу после порогов я сам расскажу всё ребятам. А пока так: мы с тобою проходим участок без разведки и страховки, причаливаем, становимся подстраховать ребят. Они подходят, мы идём дальше. И так до конца порогов. Если не расслабляться, не терять время на разведку – к вечеру пороги пройдём.
Записку я убрал, подошёл к ребятам и обратился к ним:
– Ребята, ситуация складывается так, что сегодня к вечеру мы должны пройти Демир-Сал. Почему,  я расскажу потом. Это моя, как руководителя, просьба. Поверьте, так надо.
И чтобы у ребят догадки шли не по одному руслу, спросил у нашей заботливой кормилицы:
– Ната, у нас ещё осталось что-нибудь в баночках из- под молока?
– Ещё две банки.
У Наташи всё было на строгом учёте.
– Пригодятся, – выдавил я улыбку, – а теперь вперёд,
Буквально на следующем участке нелепый случай развеселили всех, кроме Наташи. Стоим с Сашей на страховке. Четвёрка проходит порог, а мы помогаем им причалиться. Подтягиваем их к ровненькому, почти одного уровня с водой, бережку, привязали причальные концы за камни, подходим к ребятам. Саша протягивает Наташе руки, Наташа встаёт и прыгает на бережок. Маленько не рассчитала и обеими ногами в воду, в сантиметрах от берега. И вдруг вся уходит под воду, даже схватить её никто не успел. Благо, спасжилет вытолкнул её на свет Божий. Пошутила речка. А берег-то от кромки шёл глубоко и вертикально вниз. Смеялись долго. Все, кроме Наташи.
Было ещё одно приключение, теперь уже у нас с Сашей. Кормовой причальный конец на нашей двойке выбросило волной за борт, и он намертво зацепился за камни на дне. Мы тоже не смогли даже ощутить, что не двигаемся вперёд, а, тем более понять: почему в узком скалистом проходе нас бросает от скалы к скале. За многие годы я знал только один случай, когда причальный конец «заякорил» судно. Второй случай был налицо. Перебираюсь на корму, нож всегда под рукой, перерезаю причальный конец. Катамаран, как резвый конь, рванул вперёд. Я не успел занять рабочее место и свалился в воду, но, всё-таки держался за катамаран. Выставил вперёд в воде ноги и ждал, когда попаду под водой на какой-нибудь камень. Чтобы использовать его, как трамплин. Иначе в тех условиях самому на катамаран не взобраться. А Сашу отвлекать от управления посудиной ни на секунду нельзя. Причалили только в средине следующего порога, уйдя в тень за прибрежный валун.
Откуда ни возьмись, к нам подбежали два парня со спасконцами в руках. Первое, что мы услышали:
– А остальные двое где?
Успокоили их, сказали, что наша посудина-двойка. А они проявляют интерес:
– Откуда вы?
– Донецк, Украина.
Они молча переглянулись, ответили, что они рижане, а с Украины тут два дня назад вынесло нашу землячку.
– Представьте, она была ещё жива, проползла от берега несколько метров и умерла. Случайно её обнаружили. Что с нею сделала река – рассказывать и то страшно...
Я попросил рижан не рассказывать нашей четвёрке эту историю, они понимающе согласились. У нас же  до конца похода всё обошлось без малейших происшествий.
Вливается Улуг-О в Бий-Хем ровной, спокойной рекой. Как и некоторые люди: бывает в молодости бузят, скандалят, а к старости становятся тихими и незаметными... Мы стали у самого устья. Приготовили «обедо-ужин», согрелись, обсушились у костра, сели со своими мисками и начали есть. Наташа смотрит на меня вопросительно:
– Баночку доставать, Леонид Викторович?
Пришлось рассказать им всю правду:
– Ребята, я восхищаюсь вами как старший по возрасту и как руководитель группы. Я рисковал вами, но был полностью уверен, что вы, воспитанники нашей донецкой школы туризма не подведёте. Тот путь, что мы прошли за световой день, другие проходят за неделю. Я нарушил правила, и буду отвечать за это сам. А теперь, давайте ещё раз нарушим правила, иначе не было бы смысла нарушать их в первый раз. До Кызыла отсюда около двухсот километров. Порогов и других препятствий на реке нет. Встречаются топляки (упавшие в реку деревья), но они не опасны. Я этот путь уже проходил, правда, днём и как пассажир на теплоходе. Правила запрещают ночной сплав, но мы должны помочь товарищам. Я надеялся, что мы встретимся с ними  тут, но они уже ушли. Надо их догонять. Внимательно смотрите по берегам, возможно, увидим их костёр.
Ну, кто мог возразить?! Отмечу скромно – все полагались на батю-командира и знали, что действуют по совести. А ещё и (наконец-то!) романтика: кому ещё выпадет светлой лунной ночью идти на всех парах по Енисею! Правда, ночь выдалась очень холодной, пару раз останавливались, жгли костёр из заранее заготовленных дров, бегали, чтобы согреться. И вперёд, вперёд...
 
Город Кызыл. Обелиск «Центр Азии».



К географическому знаку центра Азии в Кызыле мы причалили в восемь утра. Я до сих пор не могу объяснить, как могло случиться, но на берегу мы увидели одного- единственного человека и это был руководитель киевской группы. Если бы я мог представить, что когда-нибудь буду об этом писать, я бы непременно выяснил эту загадку. А так, учитывая внешний вид парня и общую ситуацию, никаких вопросов праздного характера я не задавал. Выяснили только, что киевлян подобрал быстроходный катер за два часа до нашего прибытия к устью. И когда мы бессонной ночью шли по Бий-Хему, ребятам из Киева выпала такая же бессонная ночь, но совсем по иной причине.
– Какая помощь нужна?- просил я, отмечая себе, как горе внешне изменило молодого человека.
– Если сможете, помогите деньгами. После всех услуг и формальностей мы на нуле.
Все сочувственно смотрели на него. Молча, каждый достал всю наличность, оставив себе только на проезд из аэропорта домой. Я отвлёк парня каким-то разговором, чтобы у него не было повода для смущения: пришёл, мол, просить денег. Прощаясь, он поблагодарил и, чуть ли не плача, пошёл к своим.
* * * * *
Мы сделали подробный и обстоятельный отчёт о нашем походе, не выпячивая, сообщили о вынужденных нарушениях «Правил...». Отсылая его на конкурс, я предполагал только два варианта: или нам не зачтут путешествие, или представят к награде. Орденов в спорте не принято давать, но я, как и Василий Тёркин «...был согласен на медаль...». И есть же Бог на свете! Нам присвоили звание чемпионов Украины по спортивному туризму за 1986-й год! Потом, на нашей встрече по этому поводу, вспоминая только о приятном и смешном, восторгаясь красотами саянской природы, я отметил особый цвет скал по берегам Улуг-О. При этом уловил вопросительные взгляды моих ребят.
– Как! Вы не помните эту чудную картину? Да какое было голубое небо, тёмно-зелёная тайга, а на её фоне тёмно- красные скалы... и неистовое бурление прозрачной, под цвет неба, воды на нашем пути?
Ответ был ошеломляющий:
– Воду помним, а остальное...
А и правда, что можно было запомнить в этой гонке, где на кону стояло так много...
Когда иногда я беру в руки мою золотую медаль чемпиона-победителя, первое, что вспоминаю – слёзы на глазах у того молодого парня, которому судьба преподнесла такой жестокий урок...

 
Чемпионы ликуют. Сидят: В. Колесник, Н. Колесник,
Л. Хирный. В. Бережной, стоят: Н. Фурсов, А. Вертлиб.

А что же о золоте, что упоминается в заглавии этого рассказа? Не увидели мы его на прииске у золотодобытчиков, да и наши чемпионские медали алюминиевые, правда, цвета золотого. Но для нас они высшей, самой высокой пробы...

В горах и в пустыне
Вот только теперь начинаешь осознавать разницу свойства памяти, обусловленную твоей ролью в походе. Мне много раз приходилось быть руководителем путешествий, и они держаться в памяти более полно, порою всплывают даже какие-то мелочи, на которые мои попутчики даже не обращали внимание. Есть, конечно, проблемы вспомнить фамилии участников, если они были случайными лицами или примкнули к группе перед самым выходом на маршрут. А тем, с кем готовил путешествие и сейчас могу дать краткую характеристику, отметить особенности каждого. За объяснением такого свойства памяти ходить далеко не надо. Подготовка к походу, его проведение и та ответственность за всех, лежащая на руководителе, проложили, образно говоря, заметную борозду в памяти, наполненную конкретными воспоминаниями. Другое дело, если ты просто участник данного похода. Забот, кроме, как в дни дежурства, никаких. Как рядовой солдат в армии, только – «есть!» или «слушаюсь!». Фамилии, имена, место проживание попутчиков улетучились, и только выясняя с кем-то, а как оно было, что-то шевельнётся в памяти. Может быть и другими словами, но об этой, вдруг возникшей проблеме, я уже говорил.
Вот и сейчас, приступая к описанию интересного и сложного похода, смотрю на коллективное фото и двух человек из десяти не могу назвать. Надежда есть: кое с кем ещё можно пообщаться, возможно, у них не такая дырявая память, как у меня. А поход-то был неординарный, есть что вспомнить.
Руководил нами Филиппенко Александр. Ему в моих воспоминаниях посвящена не одна строчка. И не удивительно: он мой коллега по работе, и в дальнейшем – по общему увлечению. Во всех делах Саша проявлял активность, брал, когда требовалось, бразды правления в свои руки. На общественной туристской работе занимал ответственные должности председателя водной комиссии, а впоследствии возглавлял водную маршрутно - квалификационную комиссию (МКК). Мы начинали с ним походами по Кальмиусу и Южному Бугу, проводили свои туристские соревнования, участвовали во многих мероприятиях. А на всесоюзном слёте туристов-водников в Узбекистане я передавал ему эстафетную палочку. Мы тогда заняли третье место по Союзу. Наши походные судьбы с Александром шли параллельно, изредка пересекаясь в совместных путешествиях. Сашин характер отличается категоричностью, но в общении он всегда добр. В его речи, особенно где присутствует некоторый укор, можно заметить лёгкий юмор.
А участники? Рабинов Пётр, Ищенко Валерий, Червонецкий Валерий, Некраш Эдуард и Дреева Любовь – о них уже много сказано, а если что и добавить, то по ходу повествования, в эпизодах. Из Краматорска были с нами двое – Владимир Кармазин, лидер туристов-водников в своём городе, участник многих областных и республиканских соревнований (он пользовался особым расположением у Филиппенко), а второй, его одноклубник – Майоров Олег. Его я мало знал, он был, по-моему, больше горником, чем водником. Если совсем коротко о нём, то можно отметить – он боевой и толковый турист. К тому же, внимательный товарищ.
Из Донецка был ещё  Конопелько Евгений. Говорить мне о нём не хочется, разве, что спросить: зачем он пошёл в туризм, если любая опасность, пусть даже и теоретическая, у него вызывала неприкрытый страх...
    А в общем, состав подобрался боевой, да и маршрут был не из лёгких. К тому же Саша сделал заявку на участие в чемпионате Украины. На первом этапе маршрут включал в свой график горно-пешеходную часть от озера Иссык-Куль через перевал на хребте Кунгей-Алатау к речке, что в долине между названным и Заилийским-Алатау. Её название – Чилик. Дальше следовал сплав по бурному, а местами и тихому, Чилику до посёлка Алгабас. Дальше следовал пеший переход на речку Чарын, что течёт уже по пустынному ландшафту в глубоком ущелье. На мой взгляд, такой маршрут не отвечал логике путешествия – от и до. Но со спортивной стороны всё оправдано: на Чарыне есть два очень сложных порога – «Зубная щётка» и «Тау-теке» (горный козёл). И Чилик и Чарын впадают рядышком с восточной стороны в Копчагайское водохранилище.
Итак, самолётом до Алма-Аты, сбор у Дреевых. На время мы разлучаем семейную пару: Люба с нами, а Юра остаётся дома: у него работа. Мы же полным составом едем до столицы Киргизии Фрунзе, а потом до городка Рыбачье, что на берегу Иссык-Куля. Название озера в переводе на русский означает «Тёплое озеро». Действительно, благодаря тёплым подземным источникам температура в нём круглый год положительная, озеро никогда не замерзает. Наш путь от самой Алма-Аты продолжался наземным, автомобильным транспортом. Вышли на берег озера за селом Григорьевка и пошли на север в сторону хребта Кунгей-Алатау. Первая ночёвка была перед перевалом. «Перед» – это по прямой всего километров 10-15. А сам перевал имеет высоту 4300 метров. На нём вечный снег, а с него, на северном уклоне, обширный ледник. Для туристов-водников такие препятствия в новинку. Со следующего утра, пока собирались штурмовать перевал, любовались панорамой Иссык-Куля и горным, со снежными вершинами хребтом, на его южном и юго-восточном  побережье. Забава, конечно, но можно простить нас горожан, ведь мы кроме многоэтажек ничего поднимающегося в небо не видим, да и наши терриконы не в счёт.
Ещё не разобрали, не упаковали лагерь, а мимо нас на перевал едет небольшая группа людей на лошадях. Остановились, поговорили, и Филиппенко договорился с верховыми, что они отвезут наш груз на перевал. Логично – на такую высоту мы с грузом не добрались бы и за целый день.
Быстрая упаковка всего скарба во вьюки-рюкзаки, каждому всаднику по два вьюка. Не очень больших – лошадям ведь тоже трудно. Восемь человек на лошадях и одна свободная лошадь на поводке. Но на перевале всё надо сложить, закрыть палаткой, обложить камнями от сильного ветра. Ни о чём другом не думали, отдавая все пожитки незнакомым людям. Доверчивые славянские души... Саша кинул клич:
 – Кто поедет на свободной лошадке?
Полное молчание. Он-то знал, что я могу  ездить верхом, поэтому мне пришлось вспомнить молодость.
На перевале всё сгрузили, укрыли и придавили камнями. Я достал из одного тюка спирт, рассчитался, как договорились. Они тут же приложились к горлышку, запивая (закусывая!) снегом. И потом весь караван спустился до границы ледника. Я погладил «своего» коня, распрощался с верховыми и спустился ниже, где уже росла трава. Там выбрал подходящую ямку на мой рост и принялся оборудовать себе лежбище. Обложил это углубление камнями, нарвал и положил туда побольше травы-получилось что-то вроде ванны с мягким дном. Улёгся и долго любовался звёздами. Сказать, что я ночью спал, не могу. Так, полусон, полудрёма. В спальник залезу с головой, будто бы и тепло, но дышать нечем. Высуну лицо на воздух, надышусь и опять от холода в спальник. И так всю ночь. Наконец-то взошло солнце, пора вставать. Открываю глаза, а надо мною две любопытные морды размером с кулак. Резко поднимаюсь-что за наваждение?! От меня убегают два огромных барсука к своим норам. Такого со мною ещё не случалось. Ночевал, оказывается, в барсучьей колонии.
Успокоился и пошёл обратно на ледник, поднимаюсь к нашей поклаже. Вдруг вижу: на леднике валяется спасжилет. В сторонке ещё один. Тревожная мысль заставила волноваться. Потом увидел ещё что-то из нашего снаряжения и уже никаких сомнений – нас ограбили. Те самые киргизы на лошадях.
К перевалу одновременно с ребятами подошёл и я. Всё разбросано, рюкзаки выпотрошены. Мы начали считать потери. Спирт, тушёнка, колбаса, сухари... У Пети пропал армейский пояс и охотничий нож. Да и другие ребята кое-чего не досчитались. Облегчили местные нам подъём на перевал, да и спуск с перевала тоже…
 
На перевале. Вёсла вместо ледорубов. Реки Чилик – Чарын.

Уже в долине пришли на стационарную стоянку скотоводов. Вот они-то и подтвердили, что грабёж совершили жители посёлка Ананьево, расположенного тоже на берегу Иссык-Куля. Я начал возмущаться отношением киргизов к гостям, приводил пример душевного общения с таджиками. И тогда молодой парень, старший по положению среди пастухов, раскрыл свою ладонь и показал её мне.
– Посмотри, отец, видишь здесь пять пальцев?
Я в недоумении сказал, что вижу, а он продолжал:
– Пять пальцев, и все они разные. Вот и среди людей одинаковых не бывает – все разные. Вам попались нехорошие люди.
Он сказал нам, где они живут, и назвал фамилию старшего из них. А я, сорокавосьмилетний отец, усвоил истину, которую мне преподал восемнадцатилетний юноша: все люди разные...
Межгорная долина между хребтом Кунгей-Алатау, что в Киргизии и хребтом Заилийский  Алатау, который в Казахстане – воистину райское место. К реке между ними подступают заросли хвойно-лиственных пород деревьев. В ручьях, вливающихся в реку, водится настоящая форель. И ещё одна особенность долины: полно зайцев. Но не таких, как наши, а живущих в норах. Человека они не боятся и прячутся в норы, когда подойдёшь к ним совсем близко. И страдают из-за этого. Переписывая текст начисто, я опустил детали бессовестного, лучше сказать, зверского отношения человека к этим доверчивым и беззащитным грызунам...
Тёплый и влажный климат межгорья способствует росту грибов, а в прибрежных зарослях полно всевозможных видов ягод. Для хищных зверей тут тоже раздолье. Я несколько раз слышал предсмертный визг зайца, попавшегося в зубы лисы. И для пернатых долина Чилика обжитое место.
Туристы тоже освоили эту реку, в основном, представляющую спортивный интерес. По характеру и опасности препятствий она классифицируется пятой категорией сложности. Есть только один порог – водопад, который условно не проходим, но некоторые экстремалы считают за честь прыгнуть сверху на выступающие камни – авось повезёт.
В программу нашего похода был включён радиальный выход части группы на хребет Заилийский Алатау с целью разведки ближайшего эвакуационного выхода в район Алма-Аты. Его проведение давало дополнительный плюс в конкурсе походов заявленных на чемпионат Украины.
Но прежде я сообщу, что на третий день пути по Чилику мы догнали группу омичей, и там были мои знакомые! В частности, руководителем у них был Александр Прокопенко с которым я познакомился на учебном сборе на реке Зун-Мурин. Вечером мы были у них в гостях, пели под гитару (позволяют же себе некоторые брать гитару в сложный поход!) туристские песни. Ко всему прочему они угощали нас брагой из томатного сока. Ради приличия мы сделали по глотку...
Итак, поход на Заилийский Алатау для составления оптимального аварийного выхода к людям. Надо сказать, что в начале выхода были постройки лесничества и к нему вдоль левого берега реки, через предгорья была проложена сносная автомобильная дорога. Она соединялась с автотрассой в посёлке Алгабас – конечным пунктом первой части нашего водного маршрута. И самое главное – у лесничего была устойчивая радиосвязь с Алма-Атой.
Для полноты рассказа о начале сплава, скажу, что Любу Дрееву на одном из порогов, когда катамаран резко остановился после удара о торчащий камень, выбросило по инерции в воду. С кем не бывает! Люба сама вышла на берег, но Саша отругал её, усмотрев что-то неправильное в её действиях. Между нами появилось какое-то отчуждение. И мне, и Любе Саша иногда запрещал проходить очередной порог и постоянно менял составы команды катамаранов. Соблюдая не писаное правило, ни я, ни Люба не высказывали своё возмущение. И тем более от команды не обособлялись.
 
Люба Дреева вылетела с катамарана.

Саша прекрасно знал, кто может составить описание перехода через Заилийский Алатау, а напарником ко мне напросился Эдик Некраш. Мы всё учли: подходящая экипировка, запас питания, подробная карта, бинокль, компас и всё прочее было в рюкзаке. После завтрака налегке вышли в путь. Эдик- парень компанейский, весёлый и безотказный. Прошли домик лесничего. Рядом с ним загружалось дровами две машины. Ещё немного прошли по дороге, и Эдик взял наш рюкзак (один на двоих) и выразил желание идти не по распадку между двух отрогов хребта, а по одному из отрогов поверху. Объяснил так:
– Ты, Лёня, иди по низу, а я по верху отрога, он гладкий, травянистый, и оттуда лучше обзор. А встретимся вон там, у скалы на перевале. Идти будем на виду друг у друга.
Последние слова Эдика притупили мою осмотрительность. День ясный, солнечный. Видимость, как говорят, сто на сто, и я согласился.
Последний раз я видел Эдика, когда он был уже на вершине отрога, а к нему подъезжали те два грузовика с дровами. Они даже остановились, водители пообщались с моим попутчиком, а я пошёл дальше к перевалу. И надо же, мне послышалось блеяние барана в кустах. Я туда, а баран лежит, ноги перевязаны капроновым шнурком и перетёрты до кости. Видно, что давно лежит, худой очень. Я отнёс его к ручью, убрал с его ног шнурок. А он припал губами к воде и пил так долго, что раздувался у меня на глазах. Пришлось прервать его занятие, привязать его же шнурком к дереву. Только теперь уже за шею. Шнурок короткий, но позволял барану стоять и ложиться возле дерева. Постой немного, думаю, на обратном пути отведём тебя к лесничему.
На перевал я взошёл часам к трём пополудни. А где же мой «быстроногий олень» Эдик? Отрог, по которому он должен был идти передо мною, как на ладони. Эдика нигде не видно. Подождал немного и подозревая неладное, быстро направляюсь в лагерь. Уже начало темнеть. Ребята волнуются. Докладываю Саше ситуацию. Собираем команду и направляемся к месту, где мы разошлись с Некрашем. Переспали кое-как на траве и чуть свет начали поиски. К нам подключились подоспевшие омичи. Они уже знали о необъяснимом происшествии в нашей группе. В одном месте, километрах в пяти за отрогом, у ручейка, я заметил след, отпечаток Эдикиных вибрам. Как он забрался туда, ведь его движение в данном случае было перпендикулярным к пути на перевал?! Напряжение поднялось до предела. А тут ещё кто-то сказал, что у Эдика была язва желудка. Я-то знаю, что будет, если обыкновенная язва переходит в стадию пробивной. Пять часов- и человека нет, если не предпринять хирургического вмешательства. Лежит, может быть, на зелёной траве в зелёной штормовке. Как его можно обнаружить? Поздней ночью возвращаемся в лагерь. Весь день ушёл на поиски. Я себя чувствую виноватым во всём. Зачем я отпустил его, зачем поверил, что он не будет упускать меня из виду? Наверное, и для других я был виноват – никто со мной не общался.
А утром всё прояснилось: Эдик пришёл за тридцать километров в деревню Алгабас. Рассказал местным жителям о своём приключении, те по рации связались с лесничим, а уж тот сообщил нам радостную весть. К обеду третьего дня Некраш уже был в лагере. Своё путешествие объяснил просто: водители, у которых он спросил, где находится перевал, указали рукой совсем в другое направление. Потом, когда понял, что идёт не туда, не стал возвращаться, а решил выйти к людям, шагая вдоль ручейка. Вода всегда приведёт к людям. По пути к людям потерял всё: и рюкзак, и карты, и компас. Но самое интересное было то, если смотреть со стороны, он чувствовал себя героем. Ко мне же не подошёл ни разу. И такое его возвышение приветствовали все... кроме...
Того несчастного барана, что я оставил на пути, притащили в лагерь и омичи поступили с ним по своему усмотрению. А вечером было пиршество по случаю чудесного спасения заблудившегося. Весёлая, большая компания дончан и омичей шумно отмечали событие. Я же не в силах перебороть себя, не примкнул к ним, а занялся в сторонке стиркой какой-то одёжки. Моё отсутствие никто не заметил... кроме Любы Дреевой. Единственная среди нас женщина, громко, что даже слышал я, обратилась к веселящимся:
– Слушайте, вы... чему вы радуетесь, кого чествуете и на кого молча взвалили ответственность за безрассудную подлость этого человека?
Она указала на Некраша.
– А ты, подонок, сидишь здесь, и до тебя не доходит, что ты предатель? Ты предал Леонида, грош тебе цена!
Пусть поверит читатель, я передал сказанное Дреевой, укладываясь в литературные нормы языка. На самом деле сибирячка, со свойственной ей прямотой, употребляла очень понятные, но не свойственные женскому полу, слова.
Гробовая тишина. Дошло, что ли? Некраш схватился с места. Подбегает ко мне и на коленях, с натуральными слезами, просит у меня прощения...
Инцидент формально исчерпан, но осадок остался. Он и сейчас во мне. И когда я через много лет, с листом и пером вспоминал этот случай, прочитав его, моя жена спросила:
– А как же те – и назвала фамилии друзей-товарищей – им самим не дошло, как они-то себя вели?
Словами Любы  жене я ответить постеснялся...

* * * * *
Ситуация усложнялась ещё и тем, что Филиппенко дозвонился по рации лесничего до Алма-Атинской контрольно-спасательной службы и доложил о пропаже человека. Те, из-за метеоусловий не смогли вылететь на вертолёте к нам, а группу, пока что устно, сняли с маршрута. Надо было как-то уладить это дело. За день дошли до Алгабаса и мы вдвоём, с Любой, на попутках поехали в Алма-Ату. В контрольно-спасательной службе (КСС) Любу знали все, и она знала каждого. Я же только был представителем от группы. На следующий день в КСС всё было улажено, в Киев сообщение никто не отправлял, и нам разрешили продолжить маршрут. Но пока мы хлопотали в Алма-Ате, группа решила идти дальше по Чилику, по незаявленному участку маршрута. Ниже Алгабаса был красивый и со всеми другими эпитетами порог Сто тысяч долларов, а за ним изумительное длинное ущелье без порогов – Грация. Оно заканчивается прямо у дороги, ведущей из Алма-Аты в Алгабас. Наши должны были ждать нас в Алгабасе, а встретили мы их на дороге далеко от посёлка. На пороге, в названии которого крупная сумма американской валюты, наши горе-туристы перевернулись и утопили, к моему огорчению, мою прекрасную кинокамеру «Красногорск». Но даже никто не извинился...
На Чарын пешком идти не стали – доехали попуткой. Эта река, вытекая из горного массива, устремляется по глубокому, тысячелетиями прорытому ущелью по песчано-галечному грунту. Если издали смотреть на место, где она протекает, то взору, кроме ровной полупустыни, ничего не заметить. Деревья и кустарники растут только у воды, а само ущелье больше чем пятидесятиметровой глубины. Река промыла грунт до коренных пород кварцита и гранита. Вот там и находятся популярные у туристов два порога, которые я уже называл – Зубная щётка и Тау-Теке.
На Зубной щётке катамаран Филиппенко застрял между камнями и брёвнами, принесёнными с гор большой водой. Дополнительно причальный репшнур, на конце которого был альпинистский карабин, заякорился и был натянут, как струна. Но хуже всего: водой смыло с катамарана всю посуду и часть продуктов. Спасработы продолжались два часа. А нашему катамарану проходить порог Филиппенко не разрешил. Мотивы такого решения озвучены не были.
 
Порог Зубная щётка. Река Чарын.

А на Тау-Теке мы стояли два дня. Сначала разведка и выбор линии движения по порогу длинной более километра. В русле хаотично расположены большие камни. Проходы между ними есть, но, чтобы попасть в следующий слив, необходимо мастерство и приличный расход физической энергии гребцов. Ребята весь первый день ходили вдоль порога, то намечая, то отвергая линию прохода. Я заметил, что кое-кому под конец путешествия уже перехотелось испытывать судьбу. Парочка из таких имела обречённый вид. Смешно было, когда перед стартом первого катамарана, с его команды один подошёл ко мне и попросил дать ему на время к основному и дополнительный спасжилет. Раньше у лётчиков тоже было два парашюта... Снял свой, отдал. Надо же помочь товарищу, поднять его моральный дух.
А моя команда один раз прошла со мною путь разведки, наметили мы линию движения и, учитывая повышенный расход физических сил на таком длинном пороге, наметили место – водную тень за большим камнем в средине порога, чтобы там отдохнуть. То есть, пройти порог в два этапа, не выходя на берег.

 
Катамаран на пьедестале. Порог Тау -Теке
Как начинал сплав катамаран нашего руководителя, я не видел, потому, как собрался сделать пару эффектных снимков в конце порога. Но через некоторое время на большом камне, размером на поверхности где-то три на три метра, увидел четверых в спасжилетах. Как они туда взобрались, если вокруг бурлящий поток? И не только они, а их катамаран был рядом с ними на том же камне. Где-то не управились и выскочили на пологий камень, как на трамплин. Только и того, что не взлетели. Потом уже, опустивши катамаран в тень за камень, с четырёхметровой высоты прыгали, по очереди, на него. Кратковременный, но полёт всё же был. С берега помогли вытянуть покорёженный катамаран на сушу. Для одних поход закончился. Другие закончили его, не рискнув проходить Тау-Теке. Нам же предстояло сыграть заключительный аккорд. Но последовало новое указание, слава Богу, последнее. Вместо Любы на наш катамаран сядет Кармазин Володя, а для меня двойной удар: он же назначен капитаном. Не стал я возражать, рассказал Володе, как мы наметили идти, он не возражал. И получилось всё, как наметили.

 
Резко вправо за камень-пьедестал!

В конце порога стояла Люба с фотоаппаратом и, забыв, зачем у неё на шее висит камера, приветствовала нас, подняв вверх оба больших пальца и скандировала:
 – Мо-ло-д-цы! Мо-ло-д-цы! Так им и надо!
Смысл второй фразы я сразу и не понял...
 
Благополучный проход Тау -Теке. Река Чарын.

* * * * *
Как обычно, день погостили у Любы и благополучно прибыли домой. Через некоторое время Саша попросил меня сделать отчёт о походе. Мы же всё-таки заявились участвовать в чемпионате Украины. Взял я на себя такой грех. Отбросил своё личное «Я», писал только о том, что не противоречило «Правилам...». Успокаивали меня два момента: маршрут-то пройдёт без потерь, а ребята, как могли, так и действовали. И я написал, а трудяга Валера Ищенко напечатал и подготовил к отправке отчёт. В последний день приёма конкурсных отчётов в РМКК, наша активистка Елена Стребкова привезла его в Киев. У неё были там свои дела, и я вручил ей наш «манускрипт» за минуту до отхода поезда из Донецка.
Казалось, можно было ставить точку. Но один момент не давал покоя. Я написал письмо председателю поссовета Ананьево, в Киргизию. В нём я подробно описал случай, когда нас ограбили его земляки, указав фамилию инициатора преступления. Сделал это я лишь для того, чтобы зло если и не будет наказано, то хотя бы не повторилось. Каково было моё удивление, когда на мой адрес из Киргизии пришла объёмистая посылка и письмо от председателя сельсовета. Он провёл своё расследование, выявил виновных. Почти все вещи были возвращены нам в той посылке. Мало того, в селе было проведено общее собрание, где заклеймили воров. Теперь председатель просил меня приехать на суд, как потерпевшую сторону. Я же попросил не передавать дело в суд, так как моральное наказание злоумышленники уже понесли. Знаю я восточные обычаи... В последнем письме председатель поблагодарил меня и просил не думать плохого о киргизском народе. А я вспоминаю того парня, сказавшего мне, что все люди разные и смотрю на свою ладонь...
И последний штрих. Я помню место, невдалеке от нашей работы, теперь там спорткомплекс «Дружба», где встретились зимою, совершенно случайно с Александром Филиппенко. Как обычно, пожали друг другу руки, а он обнял меня и говорит:
– Здравствуй, здравствуй, мой серебряный!
Оказалось, в чемпионате Украины мы заняли второе место в 1987 году...
Хорошо, что я пишу эти строчки спустя тридцать три года. А если бы они были написаны тогда? Какие нам дали бы медали, читатель?..





По притокам Ангары
Как путешественник со стажем, взявшийся поделиться своими воспоминаниями о тех далёких днях, когда жизнь без походов, казалось, была немыслима, хочу обратить внимание будущих любителей пускаться в странствия на одну деталь, присущую любому движению. Любая дорога таит в себе опасность. И если я повторюсь, пусть даже другими словами, знайте: повторение – мать учения. А речь идёт об опасностях, подстерегающих путника. Ведь опасность не бывает незначительной, если она даже кажется таковой. «Статистика знает всё!» (Ильф и Петров). Люди гибнут или травмируются на автодорогах, при перелётах и даже в плавании на круизных морских лайнерах. В спортивных мероприятиях такие случаи бывают тоже. А в спортивном туризме, когда человек идёт на осознанный риск – тем более. Опасность можно свести до минимума, но избежать совсем нельзя. Неизмеримо меньшему риску, меньшей опасности подвержены опытные путешественники. Но опыт-то на базаре не купишь, а значит, его надо приобретать под руководством опытных наставников. Сидя у телевизора дома, не научишься оберегаться от схода лавин, от переохлаждений в горной речке или даже от укуса ядовитой змеи. Теорию выживания изучают за партой, а закреплять её, набираться опыта можно только на природе, и лучше всего в походе.
Вот в таком, по сути дела учебном путешествии мы, группа дончан и Люба Дреева из Алма-Аты набирались опыта в походе по таёжной реке Урик – притоку Большой Белой, отдающей свои воды Ангаре. Отправная точка для многих путешествий по Прибайкалью – посёлок Монды. Потом километров тридцать по горно-таёжной дороге проехали строго на север с геологами на их машине. А дальше, в том же направлении, ещё двадцать километров пешком через перевал. На безымянном притоке Урика были вечером на третий день пути от Иркутска. Пеший переход через невысокий перевал был сравнительно не трудным, но кого же не утомляет путь по горному бездорожью с пятидесятикилограммовыми рюкзаками за спиной?! Устали здорово.
 
 Отдых на перевале. На пути к реке Урик.

Вечером, после ужина, мы с Любой пошли знакомиться с готовящимися к выходу на воду ребятами из Междуреченска, что в Кемеровской области. Их было четверо, и катамаран у них уже был собран. Какое же было моё удивление, когда они встретили Любу, как очень знакомого человека! Пожалуй, частица «как» здесь неуместна. Они давно были знакомы с Любой по совместным походам. С этими добрыми ребятами мы параллельными группами прошли весь маршрут. Почти всегда ночёвка у нас с ними была в одном месте. При каждой встрече один из них, рыболов от Бога, одаривал нас, неумёх, свежим уловом. И мы в долгу не оставались: ужины часто у нас были совместными.
Другая группа, расположившаяся на берегу ниже по течению речушки, оказалась московской. Их было восемь, как потом мы увидели, человек. В составе московской группы были две семейные пары. После нескольких фраз обычного знакомства человек, с которым я общался, спросил:
– А вы откуда?
Я считаю себя порядочным мужчиной, решил первой представить ему свою попутчицу.
– Из Алма-Аты... – и указал на Любу.
Но он в темноте не заметил моего жеста и неожиданно прервал меня:
– По речи вы из Донбасса, какая же тут Алма-Ата?
И недоверчиво смотрит на меня. Пришлось довести свой ответ до конца и восхититься его знанием донбасского суржика.
К нам троим подошли и другие москвичи и, надо же! Среди них был мой хороший знакомый, начальник сбора по подготовке старших инструкторов по туризму на реке Зун-Мурин Леонид Николаевич Дубровский! Теперь пришла очередь удивляться неожиданной встрече в тайге и Любе. Мир тесен!
У москвичей была несколько иная, отличная от нашей, цель похода. Что им справки о походах, да и здешние красоты природы они видят не впервой! Они знали местоположение заброшенной в горах штольни, где добывали когда-то полудрагоценный камень нефрит. Там и сейчас можно найти приличные куски этого ярко-зелёного, прозрачного камня, а дома делать из него разные безделушки-украшения. Забегая вперёд, скажу, что мой приятель Леонид Дубровский помог мне  в этом походе одним бесценным советом. Но об этом я расскажу чуть позже.
А что же представляла из себя наша команда? Кроме меня и Любы, почти все выпускники нашей самой первой школы начальной туристской подготовки. Специалисты с номерного завода «Топаз» Максимов Виктор и Бузулёв Виталий, Владимир Колесник, Александр Вертлиб и Фурсов Николай- специалисты в области шахтной автоматики. С этими людьми я уже неоднократно бывал в походах и знал их личные и деловые качества вполне достаточно. Чани Александр- тоже наш донецкий турист, имел уже приличную коллекцию походов, но со мною в походах не был. И Славик Стрегло... Потомственный хирург и анестезиолог, душевный, общительный человек. Мы с ним сдружились, он страстно желал увидеть то, что мы видели в походах. Но я ему в своё время  поставил условие:
– Славик, в любом деле сначала идёт учёба. Тебе не надо объяснять эту истину. Давай сходим в походы выходного дня по нашим донбасским речкам, и весной съездим на Кавказ в учебный поход. Потом уже можно будет говорить о более серьёзных путешествиях.
Отдать должное, подготовительную, составленную для него программу он выполнил полностью. Был у него один недостаток – замедленная реакция. Но он водил легковой автомобиль, старенький  «Москвич», и меня особо не волновала его медлительность. На дороге скорость побольше, чем на воде. Но и у меня был личный интерес присовокупить его к туристской общности – свои медики, особенно в сложных, по ненаселённой местности походах, ой, как были желательны! А опыт туристский, утешал я себя, дело наживное.
 
По таким порогам плыть одно удовольствие. Река Урик.

Итак, мы идём по Урику на трёх катамаранах – четвёрка и две двойки. На одной из двоек три человека. Уже на второй день активного передвижения по воде рядом с нами стали москвичи. Рядом – значит, в пределах видимости. Но мы на пригорке, а они на самом берегу. Я же не скажу, что Люба накаркала, предупредив корифеев туризма, что вода в ущелье на горной реке, если в верховьях будет дождь, может подняться в считанные минуты. Но сверхопытные москвичи проигнорировали предостережение туристки из периферии.
 
Сложный порог. Река Урик.

Но вышло так, что Люба, как в воду глядела. Ночью поднялась резко вода, оба их катамаран уплыли без гребцов, а сонные гребцы ощутили беду, когда их палатки начала подмывать вода. Кто-то кинулся в надежде догнать катамараны, кто-то по колени в воде снимал палатки. Рано утром к нам, ещё сонным, вся в слезах, прибежала женщина-москвичка, рассказала о беде. Подъём по тревоге и бегом по правому берегу  на поиски ушедших мужей встревоженных женщин. Положение усугублялось ещё и тем, что ниже по течению был водопад. Вся река Урик узким, мощным потоком срывается отвесно с десятиметровой высоты. Над водопадом всегда стоит туман из вспененной воды. Мы нашли всех страдальцев и разбитые в щепки катамараны. Но мне до сих пор не понятно: как один из москвичей оказался на левом берегу реки? Потом ему кто-то помог воссоединиться с земляками. Туристских групп на реке было несколько.
 
 Водопад на реке Урик.


После водопада мы прошли ещё с десяток километров и на ровном месте, теперь уже с нам, приключилась беда. Река стремительно мчится, но без порогов. Мы с Любой идём замыкающими. И вдруг на левом резком повороте путь преграждает упавший поперёк речки длинный ствол лиственницы. Высота его над водой не более полуметра. Увидеть преграду издали нельзя, а остановиться, обнести её уже не успеваем. Кричу:
– Люба, за борт!
Можно было и не кричать. Люба свалилась камнем. Я, удерживая катамаран, сам уже в воде, пронёсся под бревном, вскочил снова на него, развернул против течения, а Любы не вижу. Не дай Бог зацепилась за что-то под водой, надо прыгать и выручать Любу. Но, слава Богу! Люба выныривает, я помогаю ей взобраться на катамаран, а впереди слева на берегу стоят наши товарищи. Как-то непонятно они себя ведут. Ходят по берегу вокруг катамарана поодиночке, как неприкаянные. В тревоге причаливаем и к ним. Лежит на левой гондоле Славик, ноги в стременах, на лице боль...
– Что случилось?! Почему лежишь?
Он вяло и тихо, как обречённый:
 – Ногу сломал.
Ребята дополнили. Славик долго не мог свалиться за борт под тем деревом и ноги не успел вынуть со стремян. А сам Славик уже, как хирург-анестезиолог, дополнил:
 – Похоже, сломана лодыжка.
А потом, когда мы с предосторожностями сняли с него обувь, он дотянулся руками до лодыжки на левой ноге и подтвердил свой диагноз. А мне впервые пригодился армейский опыт: под присмотром самого доктора-пациента я сделал ему обезболивающий укол.
Но в голове у меня мысли роем. Главная одна: как спасть Славика? До населёнки идти долго, да и выдержит ли Славик такой некомфортный путь? В первые минуты никакой спасительной и приемлемой мысли не приходило.
И есть же Бог на небе! В пешем порядке подходят к нам москвичи. Я рассказал Дубровскому о нашей беде, и он, знаток этой местности, посоветовал мне:
– Лёня, в восемнадцати километрах, на притоке, что впадает в Урик, ниже нас в полукилометре, есть рудник-штольня, где добывают какую-то засекреченную руду. Её запечатывают в железные бочки, а потом грузовиками отвозят в Монды. Туда от них проложена дорога. Главное, на руднике есть лошади. Их задействуют, как раньше было у вас, для транспортировки добычи по узкоколейке на поверхность. Надо идти в рудник, просить лошадей, а потом с рудника на грузовике доставить вашего травмированного в Монды. Другого варианта я не вижу.
Как я был благодарен моему наставнику Леониду Николаевичу! Вот тогда и появился план действий. Организовали переправу на правый берег Урика. Это было сложное мероприятие, ведь переправиться надо было прямо на противоположный берег, где к нему подходила ровная поляна. Выше и ниже её скалы. Не буду описывать, как мы наводили переправу, не тот момент, у меня и сейчас стучит сердце, но через час мы все были на правом берегу. Не теряя времени, я снял полтора метра коры с подходящей берёзы, а Люба по всем правилам сделала из неё шину, и мы наложили её Славику от паха до кончиков пальцев на ноге.
Мы же вдвоём с Витей Максимовым готовились идти на рудник. Дело к вечеру, дорога неизвестна, а ориентир только один – мощная речка-приток Урика справа. Вспоминая те тревожные часы и делясь мнением с участниками того похода, с чистой совестью могу сказать: на раздумья, а тем более на бездействие не было потрачено ни одной минуты.
И вот мы с Виктором в пути. Едва заметная тропинка (скорее всего звериная) идёт вдоль берега речки, упирается в скалу, и надо переправляться на другой берег. Сколько было переправ с берега на берег – не вспомнить. Одно придавало уверенности в нашем передвижении: мне повезло в выборе спутника! И не только в нашем марш-броске, а и раньше я видел в Максимове надёжного товарища. На мой взгляд, отрицательных качеств у него не было. Он и организатор и предприимчивый, думающий человек. В дополнение ко всему крепок физически. О таких людях говорят :«Душа общества...». Не знаю, как охарактеризовать, но он легко соглашался с мнением близких товарищей, а иногда надо было бы и отвергать их. Это моё мнение. Все люди - разные...
К двум часам ночи мы подошли  к небольшому посёлку у рудника. Мы не подошли, а чуть ли не проползли по крутому откосу правого берега речки и решили ночью людей не беспокоить, а подождать до утра. Во всяком случае, поселковые собаки своим яростным лаем вынудили нас не делать опрометчивых шагов. Нашли место между двух деревьев, положили между ними одно на другое два бревна (в тайге их найти не проблема), а выше этих брёвен нашими охотничьими ножами откопали место для маленькой моей палатки. Благо, на северном склоне гор образуется веками слой мягкого грунта, а южные склоны, как правило, каменистые. Поставили палаточку и кое-как прокоротали остаток ночи.
А рано утром были в кабинете директора рудника. Рассказали о случившемся и попросили, как шахтёры шахтёра, выручить нас.
– Ребята, у меня пятьдесят лошадей, но нет ни одной приученной к верховой езде. Но тут рядом живёт бурят, договоритесь с ним, у него две лошадки. Не обессудьте меня. А в Монды пострадавшего мы доставим незамедлительно. И попросил кого-то отвести нас к буряту.
Мы и просили бурята и взывали к его совести, и обещали любые деньги – ни в какую. Тогда дошло до меня предложить расчёт спиртом. Боже мой! Человек изменился на глазах! Быстро стал седлать лошадей, а куда ехать, мы ему рассказали.
Мы уже продирались обратно, когда увидели бурята с лошадкой впереди нас. С ним была его верная собака. Назад, к нашим, путь был легче. Во первых, светло. Во вторых, ободряло чувство выполненного долга. Правда один раз река чуть не унесла нас, но каким-то чудом мы выбрались на берег. Когда мы зашли в лагерь, Славик уже был на лошади. Но его левая травмированная нога не была в стремени, шина не позволяла согнуть её в колене. Когда я спросил его о самочувствии, он бодро доложил, что всё окей, а с лошадьми он умеет обращаться. В путь до Донецка без просьб и указаний вызвались сопровождать его Колесник Володя и Чани Александр – настоящие товарищи...
Через минуту наша тройка, бурят и его собака отправились на рудник. С их уходом наше волнение если и улеглось, то мало.
И чтобы не возвращаться к нашей эпопее, забегая опять-таки вперёд, уже со слов моих товарищей и жены Славика Стрегло – Тани, расскажу следующее. На руднике Славику показалось, что нога не болит, и он начал сомневаться в своём диагнозе. Но потом всё стало на свои места. И надо сказать, что ребятам в дороге везло, во всех смыслах этого слова. В тот же день, после прибытия на рудник, они доехали на рудовозе до посёлка Монды, а к ночи рейсовым автобусом добрались до Иркутска. На следующий день они уже были в Москве и после полуночи опять-таки  самолётом – в Донецке.
Когда я после возвращения домой поехал навестить жену Славика, извиниться перед нею, она сказала, что лодыжку Славику привинтили титановым шурупом и через неделю обещали выписать коллегу из травматологии. А извиняться, мол, не надо, в походе всё может быть. Она, как и Славик, тоже медик и сообщила, что её коллега, молодой замечательный хирург Лёвин, шёл по мосту через Кальмиус в свою больницу имени Калинина, наступил на арбузную корку, неудачно упал и сломал ногу. Операцию ему делали в нашей областной травматологии. Своего коллегу оперировали лучшие хирурги больницы. Но оторвался тромб, и Танин коллега умер на операционном столе. А я не погрешу, если повторюсь: дорога –  всегда опасность...

 
Катамаран В. Максимова в пороге. Река Урик.

А мы поредевшим составом, несколько угнетённые, уже на двух катамаранах продолжали свой путь. Погода испортилась, пошли нудные моросящие дожди. А мне лично испортили настроение туристы из Перми. На выходе в равнинную часть Урика есть сложный, но, в общем-то, проходимый, порог Нижние щёки.  Мы его не включали в заявку и обнесли свои суда по рядом идущей дороге. А пермяки – большой коллектив, где были женщины и дети, одним катамараном решили пройти Щёки. Нас они попросили стать на страховку и дать им на время спасконец. Ох и долго мы их ждали на пороге! Мокрая наша одежда, холод, дождь,  а стоять-то на страховке надо! Появились они на чём-то необъятном. На катамаране гондолы больше метра в диаметре и сам он длиной метров восемь. Мастерство их проявлялось в том, чтобы выскочить из застрявшего катамарана на камень, столкнуть своё средство сплава и так до следующего камня. Не проход, а перенос катамарана по камням.
Нам надо отчаливать, а наш спасконец они не несут. Пошёл я сам, узнал, что они больше порог проходить не будут.   Куда там проходить – у них веселье полным ходом. Напомнил им о спасконце. Принесли, отдали, как будто бы сделали одолжение. А, может, они и понятия не имели, что есть такое слово  «спасибо»? Оно ни разу не прозвучало, ни за человеческую поддержку, ни за помощь снаряжением. Ну как не вспомнить того парня из Киргизии, что открыл мне истину – все люди разные...
Не хорошо было бы закончить описание  последней части нашего похода по сибирской реке на такой ноте, но как контрастно к поведению двух или трёх пермяков выглядел следующий эпизод. Уже на равнинной части полноводного Урика появилась потребность пополнить запасы нашего провианта. К единственному поселению на нашем пути, куда с низовьев уже ходили пассажирские катера, подошли к вечеру. На деревянной мостообразной пристани десятка два человек ждут катер. В основном,  женщины. Проходим мимо пристани и причаливаем к берегу. Люба подходит к ожидающим катер и спрашивает у женщин:
– Скажите, пожалуйста, есть ли в посёлке продуктовый магазин и открыт ли он?
Одна из женщин сказала, что магазин-то есть, но он уже закрыт, и поинтересовалась, какие продукты нам нужны. Люба назвала свой скромный список, женщина понимающе кивнули и предложила:
– Посмотрите, вон мой дом, что с зелёным крыльцом, там открыто, зайдите туда и на столе возьмёте макароны и рыбные консервы, там же есть чай, сахар, а на полке посмотрите и возьмите всё, что вам нужно. Я бы пошла с вами, но боюсь, что катер, а он будет с минуты на минуту, уйдёт без меня.
Люба в растерянности  от такого предложения спрашивает:
– Спасибо, а куда положить деньги?
На что собеседница с улыбкой сказала:
– Никаких денег не нужно, вы не стесняйтесь, берите всё, что вам надо.
Что удивительного было для нас, так это то, что все местные приняли речь односельчанки как должное, как само собою разумеющееся. Вот он, настоящий сибирский характер! Вот оно, веками выработанное отношение к путнику, отношение без вопросов. Надо – бери!
Катер-теплоход постоял у пристани минут пять. Ожидавшие его зашли в салон, два или три человека вышли на берег.
Мы взяли у хозяйки, чтобы не обидеть её, самый минимум, и мучились, не зная, как её отблагодарить. Люба достала чистый листочек бумаги и крупными буквами написала: «Спасибо». Постояла, подумала и поставила в конце слова восклицательный знак.
А и правда – все люди разные...

Иные времена
Описание участия в дальнейших походах я, пожалуй, сведу в одну главу, не привязывая их к особым датам, да и особого значения для меня они не имели, а всё, что и было примечательным, так оно шло по накатанной дорожке, не требуя от меня заметных усилий. И на всё это есть несколько причин. Одна из них та, что я активно не готовился к походам, другими словами, был просто участником. На некоторые из них меня приглашали в качестве инструктора, и сколько позволяло время, я помогал своим менее опытным товарищам на начальном этапе похода или проходил с ними весь маршрут в своё удовольствие. Конечно, предварительные договорённости всегда были, и подготовка тоже была всегда, какой бы ни был поход.
И ещё одна особенность. Перестройка и надвигающийся кризис общественно-политического устройства. Падение экономики и материального состояния населения были налицо. Наиболее дальновидные стали искать новые ниши для воплощения своих потенциальных возможностей. Для многих на первый план стало предпринимательство, по сути, борьба за выживание. Тратить время и деньги на походы уже было не актуально. А профсоюзы, под опекой у которых был туризм, медленно сворачивали свою деятельность. Какая уж тут «школа коммунизма»! Всё логично: нет коммунизма, нет и школы. Всё это я видел своими глазами, тщетно испытывая надежду на лучшее. Показателен пример отношения верхушки власти к школе патриотического воспитания молодёжи, как эти верховоды часто называли спортивный туризм.
Донецкий областной турклуб находился в полуподвальном помещении с ограниченной площадью. Активистам было дано задание: найти в Ворошиловском районе Донецка подходящее по площади, пустующее помещение с тем, что бы мы на общественных началах произвели его ремонт и вселились в новое помещение. В моих руках было описание и адреса пяти объектов, отвечающих нашим чаяниям. Я записался как член КПСС на приём к первому секретарю обкома партии, предварительно изложив в заявлении суть дела.
Через две недели я стоял перед самым высшим начальником (на то время) в его кабинете. Не предложил начальник присесть, да и зачем садиться, если приём длился две минуты. Говорил только он:
 – Я ознакомился с вашей просьбой. А вы знаете, что в городе тридцать процентов школ находится в полуподвальных помещениях? А вы, коммунист, хотите забрать у наших детей возможность нормально учиться? Мы не можем удовлетворить просьбу развлекающихся на природе за счёт нашей юной смены!
Сделать отметку в пропуске, что  уже был на приёме (такой был порядок), я долго не мог – работникам обкома партии привезли продуктовые наборы, и наиболее ответственные члены общества были там. Впоследствии те объекты, что мы облюбовали, облагородили,  и в них теперь расположены торговые точки. Такая же участь постигла помещение и нашего областного турклуба. В других городах – то же самое. Печальный рассказ, дорогой мой читатель... Давайте лучше о путешествиях...
Звание «Мастер спорта СССР» надо было закрывать (выполнить) двумя руководствами походами пятой категории сложности. Ближайших кандидатов на это высокое спортивное звание среди моих товарищей было трое. Если Виктору Максимову надо было провести только одну «пятёрку», то Дреевой Любе и Петру Рабинову по две. Люба и Витя договорились, что в 1989 году проведут совместный поход по Витиму, известному благодаря писателю Вячеславу Шишкову как «Угрюм-река». Количества участников хватило на две группы, а идти они будут параллельно, что повышает безопасность похода и не снижает достоинства обоих руководителей. И, всё-таки, руководить людьми, которые не знают тебя, а ты их - нежелательно. Могут возникнуть разные ситуации, а в походной обстановке, их лучше преодолевать схоженой группой со знающими друг друга участниками. Я-то знал хорошо всех,  и они меня тоже. Люба же, кроме Максимова и Бузулёва,  никого из своей группы не знала. Вот и решили два капитана пригласить меня в их компанию третьим как связующее звено, а заодно, как инструктора, ведь в таёжных походах участники ещё не бывали. Да и у Виктора в таёжном активе был только Урик. Сюда же можно причислить и Бузулёва.
Дончане и я улетели все в один день, только они в Иркутск, а я в Алма-Ату, чтобы с Любой присоединится по дороге к группе. Вдвоём такой вариант заключал меньше риска не состыковаться в пути. Да и в такую даль, да ещё с пересадками женщина одна... С Максимовым договорились встретиться в Нижнеангарске на железнодорожном вокзале. Добраться до севера Байкала у нас с Любой проблем не было. Сначала самолётом Алма-Ата - Красноярск и по старому участку БАМа поездом до Нижнеангарска. Но ребята не стали нас там ждать и в билетной кассе оставили записку, что будут ждать нас на пересечении новой ветки БАМа и речки Куанда, начальной точке нашего маршрута. Это уже за Северо-Муйским и Южно-Муйским хребтами. Почему Виктор принял такое решение, а впоследствии ещё одно необъяснимое – я не знаю. Но догадываюсь. У него в группе был один человек, имевший на Виктора большое влияние и в то же время относившийся ко мне крайне недружелюбно. Скажу, что поводов для такого отношения я не давал. А Виктор, вообще-то, мягкий и доверчивый человек послушался его. И мы снова отправились за ними вдогонку. Поезд по новой ветке БАМа идёт медленно, особенно через Северо-Муйский хребет. Тогда ещё не был пробит тоннель через хребет, и только на этом месте мы ездили взад-вперёд, сначала поднимаясь, а потом опускаясь с хребта почти 12 часов. О БАМе теперь молчат, тоннель пытались пробить в пяти местах – и всё неудачно. А путешествие на поезде по этому участку БАМа заслуживает отдельного рассказа, включающего в себя необычные эпизоды, но, увы, у нас тема другая.
Когда мы прибыли на указанное в записке место, нас ждало новое разочарование. На месте лагеря дончан увидели забитый кол и на нём записка: «Уходим через перевал на речку Талая. Ждём ниже посёлка Муя». Что же за издевательство?! Подробной карты у нас нет. Попробовали идти по болотистой тайге, что в Муйско-Куандинской котловине. Полные рюкзаки за спиной, ноги проваливаются порою в болото почти по колено. И ещё одна особенность. Вдобавок к мошке и комарам масса оводов. Несколько видов. И все желают твоей крови... Но главное – в маршруте не заявлен такой переход. Для путешествия он нелогичен. Как оказалось потом, на речке Талой хорошо ловился хариус. Рыбки захотели ребята...  Мы отказались от первоначального порыва догнать «свою» команду и по Куанде (как и было заявлено!) дошли до Витима. Речка в котловане разлилась как море, от берега до берега, на взгляд, около полукилометра. Идём спокойно на вёслах. Слева вдали тот посёлок, что указан в записке – Муя. Проходим его, даже на обед не остановились. После длинного, спокойного участка, уже за посёлком Муя, резкий поворот вправо и увеличение скорости течения. Расслабились на речном просторе и не придали должного значения изменению обстановки. А река сузилась, вошла в скалы, и картинки береговых очертаний стали быстро менять друг друга. Взгляд вперёд и... ужас! Вся большущая река бьёт в отвесную скалу, образовывая громадный, закручивающийся навстречу потоку водяной вал.
Влево, к более пологому берегу уже не успеем; справа – внушительных размеров водяная воронка. Как в чашке чая, если его интенсивно, в одну сторону раскручивать чайной ложечкой. Очень похоже, только «чашка» у нас была в диаметре метров пятьдесят, а струи воды образуют сумасшедшее завихрение по часовой стрелке. Шум. Грохот – тоже впечатляют. Кричу Любе:
 – Вправо, вправо резко!
Представьте себе: человек дремлет, и вдруг его толкают с обрыва в воду. Такое, приблизительно, было наше состояние. Зацепились за быстроток водной воронки вёслами, а дальше, как на карусели. Крутимся по кругу, удерживаясь подальше от ревущего потока реки, а причалить к крошечному пятачку между скал не можем. Проносит мимо. А когда, всё ж таки, втиснулись между скал и вытащили катамаран из не отпускавшей нас воды, вспомнили поговорку: « К беде неопытность ведёт». Есть предложение: поговорку надо дополнить ещё одним словом – расхлябанность!
Порог, как мы потом узнали, называется Парамским. Ниже его в Витим впадает речка Парама. Для многих этот грозный порог стал отправной точкой в мир иной.
А мы, ещё возбуждённые, прошли вниз по Витиму километров тридцать до небольшого притока справа, речки Талая, где по моим расчётам должны были появиться наши...
Наконец-то приготовили горячий ужин, перекрыли приток-речушку длинным спасконцом, чтобы ожидаемые нами не проскочили мимо нас. Сидим возле костра, весело вспоминаем Парамский порог. Рядом, в ельнике, хрустнула ветка. Потом ещё раз. Хватаю топор, ищу фонарик. На противоположном берегу речушки в ельнике медведь. Агрессии не проявляет. И мы не активничаем. Добавляем дров в костёр и садимся в сторонке от огня. Пристально наблюдаем. Волнение, теперь уже вечернее, посетило нас. Страшновато, конечно... Медведь будто бы ушёл. Наш сон ушёл тоже. Палатку ставили напрасно...
Утром посмотрели медвежьи следы. Впечатляющие следы! А к вечеру пришли наши туристы-рыболовы. Рассказов о необычной, без наживки, рыбалке было много, но рыбы к ужину у них не было. Весь длинный путь до Бодайбо теперь уже шли вместе, только мы впереди, чтобы у попутчиков не возникло желание пойти куда-нибудь половить рыбку. В Бодайбо, по окончанию похода, наши пути снова разделились. Ребята улетели в Иркутск, а оттуда через Москву в Донецк. Мы же с Любой теплоходом отправились по Витиму до слияния с Леной, а потом против течения по Лене до Кыренска. Быстрая, на подводных крыльях «Ракета» эти 600 километров одолела за световой день. Ещё сутки- и мы в Красноярске. У Любы там жили родственники. Мы остановились у них и,  не теряя времени, поехали осматривать красноярский заповедник «Столбы». Это мероприятие и было основной целью посещения Красноярска. Причудам природы в заповеднике можно удивляться бесконечно! В тот же день, к вечеру,  Люба улетела в Алма-Ату, а я в Краснодар. С Краснодара поездом до Иловайска, а там уже и родной дом рядом...




* * * * *
На следующий, 90-й год никаких планов на путешествия не составлял. Но предложения, вернее, просьбы со стороны были. Неутомимая Любовь Алексеевна наметила со своими туристами поход по Коксу и меня, уже бывшего на этой речке,  пригласила себе в помощь. В свою очередь, я предложил поехать со мною моему другу Саше Вертлибу, с которым на выезде не был с 1987-го года. К нам примкнул мой хороший знакомый из Зугреса Александр Александрович Вощенко. В юные годы, ещё на заре спортивного туризма он ходил в походы по Сибири с Курченко Эдуардом Петровичем – первым председателем Донецкой федерации туризма, и теперь хотел тряхнуть стариной. В этот раз поход по речке, на которой я уже был, стал для меня подарком. Никаких волнений, одни наслаждения. Описывать прохождение порогов нет смысла. Моя задача была следить за безопасностью прохождения препятствий другими участниками.
Маршрут, в отличие от первого похода по реке, был укорочен. В горную часть реки, где была погранзона мы и не пытались подняться. Для «пятёрки» хватало и последних двух третей речки.

 
 С Любой Дреевой на двойке. Река Коксу.

Из Алма-Аты всю публику спецрейсом довезли до начала сплава и таким же образом на автобусе по окончанию похода увезли обратно. Я получил удовольствие от выходов на прогулки в невысокие, но всё же горы, протянувшиеся до самой пустыни.

 

Река Коксу.

 Сколько было интересного в непосредственной близости от маршрута! И растительный мир с массой разнообразных ягод, и удивительной красоты ели, словно собравшиеся на бал. Да и животный мир поражал необычностью и разнообразием. Волков и медведей мы не видели, но лисы и зайцы встречались. И пернатых, от похожих на синичку до хищных соколов-сапсанов тоже встречали. Там же впервые я увидел дикобраза. Он оставил нам на память несколько длинных иголок и убежал в свою нору. А себе я отметил, как мы обкрадываем себя, увлекаясь целью пройти нитку маршрута, не обращая внимания на окружающий мир. И успокаиваю себя: чтобы так не было, надо не посещать, а жить в этом мире. Пробегая по нему, некогда оглядываться по сторонам...

 
 С Александром Вертлибом на Коксу.

Речка Коксу за два моих сплава по ней оставила в моей памяти много ярких картинок и воспоминаний.

* * * * *
Что поделать, даты забываются, но события остаются в памяти. Теперь мне кажется, что я был в тот год больше в Казахстане, чем дома в Донбассе. А дом там был у меня в Алма-Ате, в дружной семье Дреевых Юры и Любы. В то же время, когда Люба водила нас по Коксу, Пётр Рабинов вёл свой первый пятёрочный поход по Чилику и по нашим с ним расчётам я мог встретиться с его группой где-то на половине маршрута. Мне очень хотелось снова попасть в это райское место, как окрестил его я, только уже без тех неприятных забот и треволнений, что навалились на меня в походе с Филиппенко Александром. У Дреевых Рабинов оставил своё ружьё и просил, чтобы Люба передала его со мною, а там уж Петя поохотиться вволю...
До Алгабаса я ехал на одном сидении автобуса с молодым казахом, студентом какого-то Алма-Атинского института. Всю дорогу он с покаянием рассказывал мне о своём участии в студенческих протестах против власти и о том, как протестантов переловили и вывезли автобусами в пустыню. Автобусы уехали назад пустыми, а вся лёгкая на подъём молодёжь пешочком возвращалась  к родным очагам. Двое суток пути в морозном декабре было достаточно, чтобы поставить крест на протестном движении, особенно когда побудительной причиной для протеста лежало банальное стадное чувство. Почему мне, приезжему, случайному человеку парень так доверчиво открывал свою душу? Думаю, что лишь потому, что я приезжий. А как надо излить свою наболевшую душу! Не вывешивать же своё кредо на заборе...
И пошёл я вдоль Чилика по дороге вверх, навстречу Петиной команде. Встретить то я их встретил, вернее я их увидел, а они меня нет. Только на последнем катамаране отреагировали на мои крики. И не удивительно: дорога, по которой я шёл, была намного выше речки и удалена от неё. Встретились, я собрал ружьё и торжественно вручаю его Петру. Он разливается от радости: наконец-то будет дичь! Но радость быстро закончилась:
– А патроны? Викторович, ты взял патроны?
– Петя, Люба дала мне только ружьё, а о патронах речи не было.
Тут вмешался в разговор Юра Дреев. Он был в походе вместе с Петей:
– Патроны под диваном в спальне, я их сам туда подсунул и Люба это видела.
Для окончания разговора не хватало Любы... Звери  и пернатые от дончан в этом походе не пострадали.
А я, уже как пассажир, уселся на чей-то катамаран и с чистой совестью рассматривал окружающий мир. К обеду того же дня группа подошла к заветной изюминке на Чилике, упоминаемой мною неоднократно – порогу Сто тысяч долларов. Петя не пригласил меня взяться за весло, а я и не настаивал. Порог прошли благополучно, а потом и длинную извилистую щель – каньон Грация. Вечером на дороге в Алма-Ату уже ловили попутку. А после полуночи вся публика была на площадке девятого этажа у двери Дреевых. Но дверь хозяйка нам не открывала. Соседи сказали, что Люба поехала встречать нас, да видно разминулась с нами. А у Юры ключей от квартиры не было. Но в его жилище был балкон, а на плоскую крышу девятиэтажки дверь была открыта. Верёвки есть, карабины есть, и опыт спускаться по скалам тоже есть. Через полчаса входную дверь изнутри открыл горловчанин Олег Майоров. Он даже обвязку с себя не снимал, вышел к нам.
– Милости просим, дорогие гости и хозяин тоже, заходите! Люба прибыла ко времени обеда, оно совпало с началом приёма пищи за сдвинутыми столами... В том походе с Петей Рабиновым были Валера Ищенко и Лёня Красов.
Да, патроны действительно лежали под диваном, но во всём виноват был, разумеется, Юра...

* * * * *
На следующий год я участвовал в двух походах. И в одном, и во втором меня пригласили как инструктора. Петя упросил меня поехать на Чонг-Кемин – речку, что течёт между теми же хребтами – Заилийским Алатау и Кунгей -Алатау. Речка Чилик течёт между ними на север-восток, а Чонг-Кемин на юго-запад. Всё было организовано чётко и просто. Группа прибыла к Дреевым, и на следующий день подъехал грузовик, а через три часа мы с заперевальной высоты любовались широкой долиной Чонг-Кемина. Спуск по травянистому откосу с грузом занял больше времени, чем вся поездка  из Алма-Аты. И ещё одна особенность крутого спуска с грузом за спиною. Оказалось, что при спуске напрягается уже другая группа мышц в ногах, чем та, привыкшая к нагрузкам при обычной ходьбе или к напряжению на подъёме. У меня возникла так называемая крепотура, и я её чувствовал ещё долго после этого короткого похода.
Что мне запомнилось на Чонг-Кемине, о чём  бы можно коротко рассказать? Когда мы спустились к речке, Рабинов достал из своего рюкзака пиво, по бутылке на брата. Это была его давнишняя мечта- таким образом отметить «лучшим в мире» донецким пивом начало похода. Каждый по-своему...
Рядом стояла ещё одна группа туристов-водников. Новые знакомые с нескрываемой гордостью сообщили, что они из Нижнего Новгорода. Я даже переспросил, не город ли это «...Горький, где ясные зорьки»? Они кивали головами, но прежнего названия города, в котором родились и долго жили, не произнесли. Переименования со сменой общественно-политической формации стали модными...
Не могу сказать, из чего строились катамараны, точнее, рамы катамаранов, но в верховьях Чонг-Кемина, в его долине я не видел ни одного дерева. Выше, на склонах хребта, сплошной лес, но туда далеко. Воды в верховьях речки мало, и препятствия там имеют, на мой взгляд, игрушечный характер. И, тем не менее, на первом же пороге на сборную Петину группу смотреть было жалко. Экипажи будто бы специально выбирали камни, чтобы на них заякориться. Даже были потери снаряжения. Слава Богу, все живы и целы. Потом уже просматривалась слаженность в работе экипажей. На первой  трети пути обнесли только один порог водопадного типа. В узкой струе слива катамаран просто  не поместился бы.
Дошли до намеченной на карте точки, где я должен был оставить своих попутчиков. Я не скажу, что играл заметную роль в проведении начального периода похода, а, скорее всего, был моральной поддержкой для Пети. А вот что было дальше со мной, расскажу подробнее, так как усматриваю в этом несколько поучительных для будущих путешественников  моментов. Таких случаев надо избегать, а я пустился в непродуманную авантюру, и всё потому, что обещал Любе вскоре возвратиться в Алма-Ату, помочь ей провести некоторые мероприятия. Обещание – это долг, а долги надо отдавать... И раньше, и теперь моё возвращение из того полупохода я считаю авантюрным по его исполнению. Что поделать, авантюризм сидит в каждом путешественнике, правда, у каждого в различной степени. Я знал крайне осторожных туристов, но были и такие, кому море по колено. Себя же я причисляю к золотой середине, во мне и то, и другое живут в согласии. Но ошибки допускать – это совсем другое дело.
Для перехода через Заилийский Алатау из Киргизии в Казахстан, я выбрал самый прямой путь: всего каких-то сорок километров от речки до автотрассы. Не учёл одно: самый прямой путь не является самым кратким. Не знал и не учёл,  есть ли на моём пути приемлемый переход через перевал. И о выходе на автотрассу представления тоже не имел. Уверенность в собственных силах и опыт путешествий затмили мою неуверенность, которая во мне и так редко присутствовала. Понятие  «авось», даже не фигурировало.
До перевала меня вызвались проводить трое из Петиной команды: испытанный в походах Анатолий Лучкин, Виктор Мархобутдинов, тоже активный турист, он же муж Тани Матросовой, и один парень из Макеевки – тихий, спокойный Солодухин Валера. Виктор прошёл с нами километров пять и возвратился в лагерь. А мы втроём к вечеру подошли к скалистому перевалу, поставили мою лёгкую капроновую палаточку и вдвоём с Лучкиным пошли разведать тропу на перевал. Вышли на перевал, но дальнейший путь на другой склон был немыслим: одна рядом с другой открылись каменистые, громадных размеров воронки, не меньше чем кальдеры кратеров вулкана. Южнее  в бинокль обнаружили подходящий спуск в сторону Казахстана и приемлемый подход к нему из киргизской стороны. Смотрим, на стоящую вдали нашу палаточку из белого парашютного шёлка, и вдруг видим невероятное: над палаткой вспышка огня, сопровождаемая даже нам слышным хлопком. Не зная, что и предположить, мчимся вниз без всяких предосторожностей, к палатке. Там же наш товарищ! Подбегаем, а товарищ ходит вокруг места, где была палатка, и ногами затаптывает её горящие клочки. Слава Богу!  Значит, живой!
А случилось вот что. Собираясь на перевал, мы знали, что перед ним заночуем. На ужин горячий чай – это уже традиция. Но дров-то там наверху нет. Я вспомнил прочитанный где-то совет: растопить пару стеариновых свечей в пустой консервной баночке, положить по кругу несколько фитилей- и «примус» готов. Можно заварить чай без костра. Попробовали на стоянке – превосходный результат! Когда мы с Анатолием ушли искать тропу на перевал, Солодухин Валера решил попить чайку. Холодно там, согреться не помешало бы. Подобрал два подходящих камня, между ними примостил нашу «печку», а сверху в кружке поставил воду. Фитили горят, а стеарин, известно, малость испаряется. О, если бы наш товарищ делал всё это на воздухе! Но он кипятил воду в палатке, да ещё и прикрыл вход, чтобы было ему теплее. Пары стеарина, смешавшись с воздухом до взрывоопасной пропорции, взорвались. То же происходит и в шахтах при взрыве метана. Всего около трёх процентов горючего газа и, не дай Бог, где-то искра. А у нас горят шесть фитилей...
Брови у Солодухина обгорели, некоторое время он ощущал лёгкое жжение на открытых участках тела. Ночью мёрзли в спальниках под открытым небом. Это происшествие я считаю своей второй ошибкой на этом переходе.
Утром, чуть поднялось солнышко, ребята провожали меня на перевал. Попрощались и даже прошли вниз со мною шагов десять – набрали в пригоршни снег. А у меня впереди зелёная бескрайность. Сначала зелень травы, потом кустарники и стеной, как по мерке, выстроился лес. Перед самым лесом – ручей. Не широкий, но вода мчит, как из водонапорной трубы. Место, вижу, обжитое: нашёл бревно, лежащее поперёк ручья на скальных берегах. Явно, что по нему ходили люди. И я пошёл. На самой средине зацепился за сучок и чуть не рухнул в воду с четырёхметровой высоты. А дальше был приятный путь, ну почти, как в сказочном лесу. Прошёл километра три и вышел на обширную поляну. О, тут уже запахло цивилизацией. Во-первых, по поляне есть едва заметная дорога от автомобильных шин. А во-вторых, на поляне пасётся стадо коров. Голов двадцать. Иду рядом, а из стада выбегает одна корова и прямо ко мне. Да это же бык! Знаю я эти штучки, в детстве имел дело с рогатыми. Ухожу, не прибавляя скорости с дороги, а у быка самые серьёзные намерения: голова вниз и пару раз ударил копытами по земле. Не убегу я от него! Но, на моё счастье, невдалеке большой, плоский валун. Мы подбежали к нему одновременно – бык с одной стороны, я с другой. На валун не взобраться ни ему, ни мне. Пытается всё-таки, достать меня, а я от него по кругу вокруг валуна. Сколько было таких кругов, я не считал. Но успел осмотреться: на краю поляны под крутой горой слышна речка, а вдоль неё большие кусты ивняка. Я выбрал момент и, как на стометровке, рванул туда. Рогатый охранник стада мчит за мной. Оглядываться было непозволительно, но дистанцию я пробежал первым и, не раздумывая, прыгаю с обрыва в речку. А он остановился на обрыве победно, как это я воспринял, заревел и спокойно пошёл к своим подопечным бурёнкам. Я выбрался на берег и через полчаса был на другой, ещё более обширной поляне. Картина повторилась: там было ещё одно стадо, и в нём был свой, большой чёрный хозяин. И норов у него был такой же, как и у знакомого уже мне «пастуха». Невдалеке от стада паслась пара лошадей. Уж близко они подошли к парнокопытным! Чёрный дьявол тут же отогнал лошадок на приличное расстояние. Но я-то был учёный! Спустился снова с обрывистого берега к речке и, кое-где пригибаясь, обошёлся без нового знакомства. А через несколько километров, уже в посёлке, где был известковый завод, другие четвероногие – крупные собаки, похожие на породу алабая, окружили меня кольцом. У меня в руках приличный посох, кручусь, как заведённый, держу палку-посох в вытянутой руке, чуть ли не доставая до звериных морд. Собаки лают, но так, с достоинством... Это представление было посредине улицы и длилось минут пятнадцать. И ни из одного дома, ни один человек не вышел мне на помощь...
Редко со мной бывает, но когда я дошёл до центра посёлка, да ещё в неимоверную жару, силы покинули меня. Но я добрёл до окраины и свалился прямо в траву на обочине дороги, думая только об одном – не уснуть бы, не прозевать какой-либо транспорт. Везучий ли я, но мне повезло и этот раз. Уже стемнело, когда я услышал шум мотора. Остановился УАЗик, и меня подобрали. Машина ведомственная – охрана лесного хозяйства.
Начали расспрашивать, кто я и откуда. Когда я рассказал пассажирам о своих перипетиях, старший из них сказал:
– Тебе, братец, повезло. От этих быков даже медведи страдают. А уже два человека, побывавшие на их рогах, отправились на тот свет. Хвали Аллаха, тебе повезло…
Оказывается, напрасно я сомневался, мне действительно повезло. И все ж таки я осознал и третью свою ошибку: в одиночку идти в неизвестность – слишком большой риск…
В аэропорту, что на въезде из Фрунзе в Алма-Ату, я переночевал, а рано утром, купив коробок шоколадных конфет, был у Дреевых. Меня уже ждали. И снова на речку. Но не на Катунь, куда я уже настроился, а на всё тот, же Чилик. Люба не могла иначе: алма-атинская телестудия по ее сценарию сняла телефильм «Преодоление». Фабула его заключалась в том, что в спортивном походе идут одни девушки. Что-то вроде известного в те годы кинофильма «В джазе только девушки». Не хватало одного кадра: проход катамарана со слабым полом с вёслами в руках по сложному, впечатляющему порогу. Уже и музыку подобрали, не хватает аккордного кадра.
– Лёня, едем с киношниками и девчатами на Чилик, на тот знаменитый, дорогостоящий порог. Его надо пройти и в тот же день возвратиться. Будешь у нас консультантом. А по приезду сразу отправляемся на Катунь, команда готова. Пройдем от верховий до Ини, и я тебя отпущу.
После всего, что было, надо бы отдохнуть недельку, а тут снова – одевай спасжилет. Но обещал же…
Дотошный читатель может спросить: откуда у автора было столько свободного времени? Отвечу: я к тому времени уже был на пенсии. Шахтёры, а у меня был ещё и стаж по работе с ионизирующим излучением, идут на пенсию в 50 лет. А из туризма в таком возрасте ещё не отпускают.
Рано утром все киногерои собрались рядом с домом, где жили Дреевы. Все милые, прелестные девчата. Я был удивлён: среди них была одна казашка. Даже парней – казахов на воде я не встречал, а тут девушка…
Два часа езды, собрали катамараны, начали разминку на спокойной, но быстрой воде. Люба даёт указание и команды с берега. Потом сама садится на катамаран. Я смотрю со стороны и прихожу к убеждению, что для бытовых сцен лучшую публику не сыщешь, но зачем подвергать риску такие милые существа?
Время тянется, съёмки не начинаются. Стоим уже у самого порога. Я и сейчас помню все его камни и крутые сливы, по которым надо проделать зигзагообразный путь. Подходит Люба:
– Лёня, пойдём только мы с тобою. Переодевайся, под каску повяжем косынку. Если бы ещё и нос твой, не девичий, закрыть, но ты постарайся не поворачиваться к камере в профиль. Девчата будут стоять на страховке…
–  Пустое. Разве что для кино…
На самом входе в порог, на мощном валу нас чуть было не перевернуло через корму. Удержались. Там был ещё один кадр с замиранием в движении, а,  может быть, и сердца. Левой гондолой, на которой был я, мы вскочили на обливной валун. Катамаран накренился так, что вот-вот перевернётся. Люба внизу в водяной яме, а я, как тот император, что сидит на коне возле Невы в Ленинграде. И встать мне нельзя, иначе переворот неизбежен. Кричу:
– Не боись! Хватайся за воду веслом!
А сам тоже, веслом упираясь в камень, столкнул катамаран в воду. Причалили, и сил больше нет. Снял каску, сбросил платочек-косынку. Как женщины ходят в них? Во время прохода даже на берег не было возможности смотреть, не то, что смотреть на камеру анфас.
Публика начала собираться в дорогу, разбирать катамараны, а я говорю Любе:
– Я тут уже третий раз и только сегодня выпала доля пройти этот порог. Но как же Сто тысяч долларов без Грации? Давай прокатимся, получим удовольствие, как на тройке почтовых. Порогов в каньоне нет. А пока они соберутся, мы же будем ждать их на дороге.

 В каньоне «Грация». Река Чилик.

Так и сделали. Ничем не примечательный каньон, а ощущение как будто  бы катишься на американских горках. До сих пор помню….


* * * * *
До Усть-Каменогорска из Алма-Аты ехали поездом. А дальше автотранспортом до посёлка Усть-Кокса. Это уже Россия, Алтайский край. Усть-Кокса на правом берегу Катуни, мы туда не ходили, а лагерь расположили ниже по течению на левом берегу. Не буду перечислять и характеризовать деловые качества участников, так как их, в общем-то, дилетантская подготовка к такому сложному походу меня никогда бы не устроила. Но отмечу, что кроме незнакомых мне участников в группе был сын Любы Дреевой – Дмитрий и знакомый мне по Северному Забайкалью Кучеров. Параллельно с нами шла группа из Орска на двух катамаранах. Руководителем у них была Ляля Сарвардинова, которую я тоже знал. До Аккемского прорыва – длинного и опасного участка реки, пересекающей в этом месте горный хребет, происшествий не было. Люба-то на Катуни была уже в четвёртый раз! И зачем я им был нужен? Для моральной поддержки, что  ли?
А на Аккемском прорыве могли закончится все мои путешествия в одночасье. Мы с Любой на двойке страхуем ребят. После первого незначительного порога (а их в прорыве около десяти) на Димином катамаране оборвались веревочки, с помощью которых изнутри к раме привязаны поплавки. Команда сидит на раме полностью в воде, но внешние привязки поплавков удерживают их, и они плывут по воле волн, как пассажиры на неуправляемом судне. Бросаем им спасконец с нашего катамарана. Дима ловит его, а мы пытаемся подтянуть их к берегу. Куда там! Их несёт на огромный обливной валун, у водников он называется «дом», в отличие от небольшого камня «зуба». За «домом» падение около трёх метров по высоте, а мы у них, по сути, на буксире. Кричу Диме:
 – Отпусти конец, после порога будем спасать вас!
Дима конец не отпускает, они проваливаются через валун, как в бездну. А мы за ними на верёвке… Наш катамаран переворачивается через нос и падает на их развалину да так ровненько, как будто резко закрываешь пополам раскрытую книгу. Люба очутилась в их компании, пополнила экипаж. Я же пролетел мимо, очутился в водовороте, но с веслом в руке. К слову сказать, при любых ситуациях я не расставался  с веслом никогда. И теперь с его помощью, уже вне судна, пытался пробиться к берегу, который представлял собою отвесную стену с полуметровой галечной полоской между стеной и водой. Меня пронесло ещё через два порога. Когда, уцепившись за что-то, выполз на галечник, то почувствовал, что силы полностью покинули меня. Пытаюсь встать на ноги и не могу. А весло моё отправилось в плавание без хозяина. Смешно, но в этой ситуации я пожалел о потере. Не о весле, а о традиции… Кое-как пробрался на более широкое место перед скалой и стал хвалить Бога, что он продлил мои дни. И это я, неверующий… Обойти скалу, а значит, на значительную высоту у меня не хватило бы сил, да и желания не было. Часа два приходил в себя и, увидев спокойно сплавляющуюся двойку, попросил громко их причалить:
– Перевезите меня только лишь за бом (скалу), а дальше я сам, по бережку.
Ребята, как профессионалы в нашем любительском деле, причалили без труда, спокойно провезли меня за скалы, и мы взаимно пожелали друг другу удачи. Рядовой случай, а поди ж ты – запомнился.
Иду в раздумьях: а что там с моими попутчиками? На берегах их не видно, а долго не появляются – значит, не смогли пристать, и подходящее место зачалиться только после слияния с Чуей. А попутчики, двое – Дима с парнем идут и весело обсуждают что-то своё. У меня появилось ощущение, что они расценивали моё отсутствие как добровольную прогулку для обозрения окрестностей. То же самое я заметил и у других, когда мы втроём возвратились в лагерь. Невольно ставлю себя на их место, как бы действовал я? И даю себе ответ: я, именно бы действовал, чтобы спасти выпавшего за борт товарища.
Потом был ещё один повод для расстройства. Мне возвратили через трое суток мой фотоаппарат, а из него льется вода. Но тут виноват я сам. Повод для расстройства был другим…
Обе группы и Любина, и Лялина разбили лагерь на правом берегу Катуни перед слиянием с Аргутом. Там прекрасное, живописное место, где можно разместить не одну стоянку, а целый туристский городок. И как раз в эти дни по Аргуту должна была идти донецкая группа под руководством Олега Оксамытного. Я волновался за них  по той причине, что они не имели достаточного опыта хождения по сложным сибирским рекам. А у самого устья Аргута есть очень коварный порог, точнее сказать, – место, где почти вся река течёт под нависшую над нею скалу, без всякого воздушного зазора. И только у левого берега есть бурный поток, прижимающий судно к нему. Команды уходят от прижима и, бывало, попадают под скалу… На невысокой, невзрачной вершине скалы вмурованы в гранит несколько табличек, с именами здесь погибших… Надо предупредить дончан об опасности.
С разрешения Любы, мы с одним парнем из её команды, на катамаране двойке, решили переправиться через бурный Аргут. А потом пойти, по существующей там тропе навстречу дончанам. В это время к нам подходят две алмаатинки и просятся идти с нами. Объясняю им:
– У нас рабочее мероприятие, хорошо, если мы возвратимся к вечеру.
Как не к ним обращаюсь.
– А мы погуляем на том берегу, а если что, на вашей двойке возвратимся в лагерь, потом вас перевезут.
Это – «прогулка» взбесило меня. С некрутой нецензурщиной я попросил их отойти. Трудно сказать, что их больше возмутило – отказ или форма отказа. Может быть, я и удержался бы от сквернословия, но к одной из них, всё время в походе проявлявшей свою сверхсовременность и восхвалявшей, в общем-то, не совсем гуманную теорию Ницше, у меня была стойкая антипатия.
Мы отчалили под упрёками обиженных девиц и с трудом, еле успели пересечь стремительный Аргут до слияния с Катунью. А что было бы, если бы девицы вздумали сами возвратиться в лагерь на нашем катамаране? А есть ли у алмаатинцев силы проводить спасательные работы на таких реках? Вопросы, вопросы…
Сейчас я дословно (кроме одного-единственного слова) излагаю тот инцидент и никогда не интересовался его оценкой другими лицами. Со своими убеждениями и характером  компромиссы считаю не допустимыми.
Мы далеко прошли вверх по Аргуту, но никого не встретили. Тогда в нескольких местах, на ветвях деревьев, раскинувшихся над водой, вывесили приметные записки с предупреждением об опасности. На обратном пути я переваривал утренний инцидент, но не каялся в нём.
А вот другой случай, бывший с нами на маршруте, добавлял мне дополнительную порцию негативных эмоций. Мы двумя группами вечером стали на ночёвку, дежурные готовят совместный ужин, а к нам причаливают на одноместных байдарках парень и девушка. Он москвич, она из Соединённых Штатов. Что ж, гостям мы рады. Завхозы расщедрились, даже по 50 граммов крепкого напитка выдали. Американка, лет двадцати девушка, отчаянная искательница приключений. Где она в свои двадцать лет только не была! И в Южноамериканских Кордильерах, и в Африке, и ещё во многих экзотических местах. А какие случаи и опасности она преодолела! Нам такое и не снилось! Американка молчала, изредка вставляя «ес». А говорил её напарник – москвич. Бог с ним, пусть восхваляет мужество своего кумира! Но после добавочной порции спиртного его понесло. Суть его речей сводилась к одному: там, на Западе, люди могут успешно проявлять свою индивидуальность, а в России… Он так сказал – в России, а не у нас. А в России, по его оценке, все – сущее быдло. Даже решил показать свои знания в области этимологии (наука о происхождении слов) сообщив, что наше слово «товарищи» происходит от бандитских выкриков грабителей Стеньки Разина на Волге при захвате мирных купеческих судов   – «товар ищи»! Я не выдержал, попросил его не поганить русский язык своими «открытиями» и ушёл из компании. Кто-то последовал моему примеру, кто-то остался, чтобы у американки не сложилось превратное мнение о русском гостеприимстве. О москвиче говорить не хочу. Не было бы дамы, разговор был бы другим…
Вот с таким комплектом впечатлений я, уже пассажир, высадился в Ине, где шестнадцать лет назад я стоял у греби плота. Сухо попрощался со всеми и вышел на Чуйский тракт. Вечерело. Шёл печально известный для Советского Союза август 1991 года…
Уже на второй попутке я сидел в кабине грузовика рядом с водителем. А в кузове, за деревянным ограждением стояли десятка два барашка. Товарооборот с Монголией действовал безупречно… Водитель пообещал, что часам к десяти завтрашнего утра он должен быть в Бийске, что меня просто обрадовало. Оттуда уже можно было улететь куда-нибудь ближе к дому. Всю дорогу он меня расспрашивал обо всём на свете: и о туризме, и о Донбассе, где он жил когда-то с мамой, и о работе в шахте. А я вдохновенно рассказывал и рассказывал… В пути случилась серьезная поломка: оторвался карданный вал от дифференциала. Болты, соединяющие фланцы частей силовой передачи, обрезало так, что они в резьбе были заподлицо. Как их, чем их эти обрубки выкрутить? Спрашиваю у поникшего водителя:
– Мощная плоская отвёртка есть?
– Конечно же, есть!
Продолжаю, как будто такие задачи решал всю жизнь:
– А ножовка, случайно, не найдётся?
Ножовки не оказалось. Тут и я призадумался.
– А может, есть ножовочное полотно?
Он словно берёг его для этого случая. Приносит новенькие, в масле несколько полотен.
Лежу под машиной, пропиливаю шлицы в каждом огрызке  (их четыре), прошу отвёртку. Выкручиваю все четыре огрызка болтов, вылажу из-под машины, отдаю ему ножовочное полотно, отвёртку и четыре цилиндрика с резьбой и самодельным шлицом. Он обалдел! И работа-то длилась меньше часа. Болты, подходящие у него, нашлись, соединили вдвоём кардан с дифференциалом. Едем дальше. На какой-то огороженной территории, овец «попросили» выйти с кузова на помост, дали им что-то поесть и попить. Уже была ночь, а утром все мы отдохнувшие за несколько часов, снова заняли свои места в машине. И не в 10, а в 11 часов подъехали к аэропорту в Бийске. Он расположен в двухстах метрах от Чуйского тракта. Я прервал свой очередной рассказ о чём-то и, собираясь выходить, ради приличия спросил у водителя, сколько я должен, с тайной надеждой услышать от него:
– Что вы, с вами было так интересно ехать, вы мне так помогли!
Но услышал несколько иное:
– Четыреста километров по 25 копеек за километр, итого – ровно сотня.
Прикидываю, молча: так это стоимость перелёта из Иркутска в Донецк! И говорю ему ошарашенный:
– Дать могу только семьдесят пять. Иначе я не улечу отсюда, дорогой мой земляк.
Он спокойно взял три четвертака, положил их себе в карман, а я молча вышел из кабины.
Всяких я людей встречал в своей жизни и добрых, и скупых. Нет, лучше сказать – жадных. Но встретить человека, у которого и понятия нет о благодарности, а всю его душу заполняла жадность – довелось впервые…
А вот дальнейший мой путь домой прошёл, как в сказке. Зал ожидания в аэропорту Бийска почти пустой. Отдельно у кассы небольшая очередь около десяти человек. На сегодня один рейс и только в Красноярск. Билетов нет. Занял на всякий случай последнее место в очереди, а за мною через несколько минут подошёл ещё один молодой человек. Тут же в зале аэропорта почтовое отделение. Я подошёл к окошку, взял бланк телеграммы и заполнил его: «Застрял в Бийске, буду не скоро, не волнуйтесь. Ваш Лёня». Уплатил и снова подошёл в конец очереди. Разговорился с тем молодым человеком. Впередистоящие, уже плотной кучкой прильнули к окошку кассира, каждый надеется на своё счастье. А к нам двоим, подходит совсем молодой человек в лётной форме и спрашивает у нас:
– На какой рейс эта очередь?
Ну, думаю, авиатор нашёл справочное бюро.
– Красноярск.
Он уже не громко, только нам двоим:
–Хотите улететь?
Мой предыдущий собеседник удивленно воскликнул:
– А как?!
Я рукой, поверьте, прикоснулся к его губам и кивком головы удовлетворил вопрос молодого авиатора. Он уже шёпотом сказал, чтобы мы не спеша вышли из зала и спокойно шли к ангару, где стоит единственный ЯК-40. Там нам предстояло стать за ангаром, не высовываться, а перед самым запуском двигателя он придёт за нами. И удалился. Для штурмующих кассу я изобразил безнадёжное отчаяние, махнул рукой и пошёл к выходу. За мною прошествовал и мой новый попутчик. Всё получилось, как по писанному. Молодой авиатор завёл нас по трапу в хвостовой части, единственному выходу из этого самолётика, в давно заполненный пассажирами салон. Трап подняли, и на нём молча тот же лётчик, а это был второй пилот, жестом пригласил присесть. Мой рюкзак стал дополнительным сидение для двух… пассажиров. Мотор взревел, и вот мы уже в воздухе. До сих пор не знаю, у ЯК-40 был один мотор или два. Выходных сопла было два, одно большое, а другое выше него совсем миниатюрное. До этого мне приходилось много летать пассажиром на разных типах самолётов, но такого полёта не было никогда. И не потому, что был невероятный случай лететь зайцем, и не потому, что в экипаже не было бортпроводницы и не у кого было попросить хотя бы глоток воды. Жажда, почему-то мучила обоих безбилетников. А ещё потому, что началась ужасная болтанка. Мы, сидящие даже не в конце салона, а в хвостовой части самолёта ощущали её действие больше, чем пассажиры в уютных креслах. Я-то спокоен, а у напарника просто написано на лице: «Куда я влез?!». Многим пассажирам стало плохо. Гигиенические пакеты были кстати…. А я заметил рядом с нами ящик с бутылками. Беру одну, читаю: «Байкал». Открываю железную пробку своим ножичком, даю её напарнику, а он, очевидно хорошо воспитанный, спрашивает:
– Как это? Это же не наше!
Я усмехнулся, показал пальцем, что всё это наше, достал и открыл ещё одну бутылку. Эту уже себе. Пустые бутылки поставил на прежнее место. На посадку в Красноярске заходили как-то боком, что уж и меня насторожило. А болтанка была даже у самой земли! Но сели вполне благополучно, зарулили на стоянку. Вышел молодой пилот, попросил нас освободить открывающийся вниз трап. Первый пилот и наш доброжелатель вышли из кабины и обратились к пассажирам:
– Что, дорогие, очень переживали? Страшно было? Снаружи сильный ветер, кроме ЯК-40 другие типы самолётов при таком ветре в воздух не пускают. При выходе держите шляпы и фуражки.
А проходя к трапу мимо нас, улыбнулся и ещё раз спросил:
– Страшно было?
Я-то знал, как ему самому достался этот полёт и сказал:
– Это вам, командир, должно было быть страшно, а мы полагались только на вас.
Он снова одобрительно улыбнулся и спустился по трапу, придерживая свою форменную фуражку.
Я не переживал ещё ураганов, но назвать ветром то, что было вокруг,  не назвал бы… Да, стоимость билетов мы отдали второму пилоту еще в Бийске, а при прощании не забыли поблагодарить этих, я считаю, сердечных людей в лётной форме…
Не теряя времени, из красноярского аэропорта «Северный», предназначенного для местных авиалиний, на такси еду в другой большой красноярский аэропорт (по-моему - «Толмачёво»). Возле касс не более пяти человек. Подхожу к окошку, спрашиваю у девушки, куда и когда можно улететь в Европу. Она улыбается:
– В Европу не летаем. В Москву на сегодня рейсов уже нет.
Наверное, моё нескрываемое огорчение расположило её ко мне.
– А куда ещё, в ту сторону, можно улететь?
– Да вот же недавно приглашали желающих улететь в Краснодар.
Не скрывая своей радости, прошу её проверить, не устарела ли информация. А в это время подходит ко мне девушка и спрашивает:
– А где этот Краснодар?
Я ей встречный вопрос:
– Вам-то куда надо?
Бывают же такие совпадения: ей надо в Славянск и не в тот, что на Кубани, а в наш, донецкий. Я ей ни слова, а у милой кассирши прошу не один, а два билета. У новой попутчицы прошу паспорт и деньги. И только потом, когда билеты уже были на руках, и мы мчались на посадку в уже заполненный самолет, я ей сказал, что летим в Краснодар, а там рукой подать до дома. Прошу её положиться на меня, называю своё имя, а она своё – Люся…
Чтобы не забыть, хочу высказать своё предположение, что кассиров, как и стюардесс в Аэрофлот подбирают приятных, душевных женщин. За годы странствий у меня сложилось такое впечатление. Спасибо вам, милые создания, за вашу доброту!
В Краснодаре с аэропорта на железнодорожный вокзал снова на такси. Без проблем взяли билеты на московский поезд, и уже сидя в вагоне, слышу привычное:
– С пятого пути третьей платформы отправляется поезд номер… Краснодар – Москва, просим пассажиров…
Я не дослушал и к проводнице:
– Мы в московском поезде?!
Получаю чёткий ответ:
– Нет, московский на соседней платформе, спешите, он уже отправляется…
Успели. Пожалуй, за всё время моего необычного путешествия я так сильно не разволновался ни разу. Почти полночи мы проговорили с Люсей. Я вышел в Иловайске, а она поехала до Красного Лимана, что рядом с её Славянском.
Приезжаю, бродяга, утром домой. На столе лежит записка: «Мы в Таганроге, приедем такого-то числа». Отлично, думаю, значит, сегодня. Привёл себя в порядок, позавтракал и прилёг отдохнуть. Вот-вот усну, но забыться не дал звонок. Вскакиваю с дивана, бегом к двери встречать своих родимых. Открываю дверь, а передо мною стоит незнакомая женщина:
– Вам телеграмма. Распишитесь о получении вот тут.
Опять волнение. Неужели что-то случилось?!
Читаю: «Застрял в Бийске, буду не скоро, не волнуйтесь, ваш Лёня».
Удивлению моему не было предела: сам получил собственную телеграмму! Должны же быть в жизни сладкие случаи – изюминки! А сам, невольно, занимаюсь подсчётом: от Бийска до дома прошло чуть больше суток, а от Ини, где я ступил на твердую землю  ещё сутки. Везло невероятно!
Позже я узнал у своих киевлян, что они  в те же дни, что и я, были на Катуни. Поход у них был необычный. С ними был самый молодой в истории ещё Советской Украины, премьер-министр Республики. На маршрут за ним прилетел вертолёт, но в Киев премьер-министра доставили только на четвёртые сутки. Наверное, у его окружения не было опытных путешественников…
А для меня в том 91-м году спортивный туризм закончился. И хотя в дальнейшем было несколько путешествий, но походами назвать их нельзя, к спорту они отношения не имели. А значит, и в этой книге им места нет… Но, есть одна просьба к уважаемым читателям. Не думайте, что изложение воспоминаний – досужее, спокойное занятие. Может быть, это только у меня, но мне пришлось снова пережить многие моменты моей скитальческой жизни.  И тревожные, и радостные. Последних было намного больше…

Промчались годы и в конец,
Когда он будет, Бог лишь знает,
О жизни каждый вспоминает –
Достойный ли её венец?

Жизнь – не те дни, что  пробежали,
А те, что в памяти всегда.
Какие б не были те дали,
Как не померкли бы года.

Перед глазами все те люди,
Которых, может быть, уж нет,
В домашних и походных буднях
Оставили свой яркий след.

И тем себя я утешаю,
Что был таким, как и они.
Как жаль, что сам я не узнаю:
А помнят ли они те дни?..