Любовь моя, долгожданная

               

Люба проснулась от легкого прикосновения:
- Просыпаемся! Мерим температуру, ставим укольчик!
- Тамара Васильевна, на самом интересном месте разбудили, такой сон не досмотрела! – упрекнула Люба медсестру, откидывая одеяло. Сморщилась, от легкой боли, принимая укол.
- Хочешь обрадую? Сразу свой сон забудешь! – улыбнулась Тамара Васильевна, – вчера вечером приехало ваше институтское начальство, сегодня к нам в больницу пожалуют, проведать вас желают!
Так что, готовься, Любушка, домой поедешь, Иннокентий Петрович выписать тебя обещает.
- Какое начальство? -  поинтересовалась Люба.
- А я знаю? – уже на ходу ответила медсестра, - говорят, что главный сам прибыл.
«Главный? Кто это? Неужели он?» Воображение Любы тут же нарисовало нужный ей образ:
Высокий, кареглазый, брюнет, с небольшой горбинкой нос, упрямо сжатые красивые губы.
Неужели сам небожитель? Заведующий кафедрой немецкого языка Гранин Юрий Алексеевич.
       Люба Кайгородова, студентка пятого курса института иностранных языков, уже вторую неделю лежала в совхозной больнице. Студенты, с первого по пятый курс, приезжали в подшефный совхоз ежегодно, помогали собирать яблоки. Люба попала в больницу уже на четвертый день по прибытию: температура под сорок, ломота в теле, мучительно больно глотать. Неизвестно на сколько долго продлились бы ее мучения, если бы не санитарка тетя Паша: она на второй день, вечером, подошла к Любиной кровати:
- Вставай, красота, лечить тебя буду! Внучке моей помогло, и тебе поможет! Лекарство, оно когда еще подействует, а от этого уже сегодня спать будешь.
Из кармана тети Паши появилась мензурка со светлой жидкостью, маленькая баночка с чем-то желтым и чайная ложечка.
— Значит, так, - начала объяснять тетя Паша, — это столовая ложка спирту (у медсестры одолжила) вот мед (она зачерпнула мед маленькой ложечкой) - пьешь спирт и тут же закусываешь медом. Мед сразу не глотай, рассасывай его, как конфетку. Больно будет, не скрою, но запивать водой нельзя: пользы не будет! Не бойся, лучше один раз потерпеть, чем с температурой неделю маяться.
И Люба решилась: сказать, что было больно, значит, ничего не сказать! Огонь, разлившийся в гортани, жег минут двадцать! Затем, боль, как ни странно, начала отпускать, сглотнуть получалось легче, и Люба уснула. Температура стала падать, лечащий врач Иннокентий Петрович был изумлен, но уколы не отменил, чтобы не случился рецидив: ангина была серьезная!
Вчера Люба упросила медсестру позволить ей помыться в душе. Густые, чисто вымытые волосы девушки завивались от природы, длинные, каштановые локоны роскошной волной покрывали плечи, Люба свернула их в небрежный узел, закрепив заколкой. Оставалось дождаться «начальства».
      Начальство прибыло после обеда. Было слышно, как главврач водил их по палатам, докладывая, о состоянии здоровья заболевших студентов. Наконец, очередь дошла и до Любиной палаты, она присела на край кровати и приготовилась к встрече. Первым зашел Гранин, следом за ним лечащий врач:
- А тут у нас девушка с тяжелой формой ангины, - врач, заглянув в карточку, представил, -Кайгородова Любовь Николаевна.
-  Любовь, значит? Как чувствуете себя, Любовь? – обратился к ней Гранин, левый уголок губ поднялся в усмешке, глаза с интересом, скользнули по фигурке девушки.
Люба посмотрела на Гранина, собираясь ему ответить, синие глаза, цвета майских колокольчиков, смотрели на него с таким обожанием, что Гранин, смутившись, поспешил отвести взгляд. Люба, торопливо поднялась, тихо произнесла: «Спасибо, хорошо!» Девушка опустила голову, потревоженная заколка с треском расстегнулась и отскочила в сторону, упала к ногам Гранина. Он нагнулся, чтобы поднять ее. Волосы, вырвавшись на волю, рассыпались волной по плечам девушки, солнце заискрилось, украшая локоны, золотой вуалью. Гранин, передал Любе заколку и поспешил обернуться к врачу:
- Когда думаете выписать девушку? Может быть, после такой тяжелой болезни отправим студентку домой, долечиваться?
- Непременно! - откликнулся врач, - я сам хотел порекомендовать это. Девушке показано продолжить лечение амбулаторно. Сегодня же и подготовлю документы к выписке.
- Давайте, подождем с выпиской до завтра, - обратился Гранин к врачу, мы завершим здесь свои дела и заберем от вас Любовь. Институтский УАЗик идет до города почти полупустой, место найдется.
И уже, обращаясь к Любе:
- Завтра вечером, часиков, скажем, в десять, будьте готовы, и, поймав удивленный взгляд девушки, -пояснил, - раньше не управимся, дел много.
 

          Вечером этого же дня Люба сходила в отряд: собрать вещи и повидаться со своей подругой Аней. Та, услышав, что Люба поедет домой в одной машине с Граниным, шутливо подмигнула подруге:
- Ты, там не теряйся, закадри небожителя!
- Ой, Анька, вечно ты со своими намеками! В машине, кроме него, еще люди будут. И, вообще, не говори глупости!
- Ладно, я пошутила, - засмеялась Аня, - этого ледышку закадришь, как же! Люб, оставь мне теплую куртку, мою кто-то занял, а вернуть забыл! А по вечерам без куртки холодно. Счастливая, домой едешь, а нам еще месяц небо в яблоках видеть!
Прощаясь, подруги обнялись, и Люба вернулась в больницу.
     Машина, как и обещал Гранин, подошла в половине десятого. На улице уже стемнело, Люба шла, ориентируясь на освещенный салон машины. Войдя, оробела. Все заднее сидение занимали мужчины: знакомыми Любе были только двое – Лев Адамович Янцен (близкий друг Гранина) и сам Гранин. Остальные: супружеская пара и молодой парень – видимо, пассажиры.  Мужчины, занимались приятным делом: попивали коньяк, закусывая яблоками. Единственная среди них женщина, занимающая переднее сиденье, прямо у кабинки водителя, сидела, прикрыв глаза, дремала.
Люба, смущаясь пролепетала:
- Добрый вечер!
- А, вот и Любовь пожаловала! – откликнулся Гранин, карие глаза приветливо блеснули, - проходи, Любовь, устраивайся. Можешь занимать любое место, какое тебе нравится.
Люба поблагодарила и выбрала кресло в середине салона. Рюкзак задвинула под сидение, села у окна. Машина, заработав, двинулась в ночь.
      Мужчины старались говорить в полголоса, но судя по взрывам смеха, сопровождающим беседу, им было весело. Усталость и мягкий ход машины помогли Любе расслабиться и уснуть.
Разбудил ее женский голос:
- Девушка, просыпайтесь! Больше до города остановок не будет. В туалет хотите? Мужчины пошли в кафе, а мы, давайте, сходим по своим нуждам. Меня Жанна зовут, а вас?
- Я Люба. Пятикурсница. Почему-то добавила она.
     Мужчины вернулись, весело переговариваясь. Люба заметила в руках Янцена плоскую фляжку, в таких мужчины носят спиртное, это она видела в фильмах. «Опять пить будут?» Она поежилась. Прохладно. Обняла себя руками и отвернувшись к окну, прикрыла глаза. К ее удивлению, все стали рассаживаться кто куда: парень занял место рядом с водителем, к Жанне подсел муж. Янцен стал устраиваться не заднем сидении, накрыв плечи курткой. Водитель приглушил свет в салоне.
Люба, не открывая глаз, кожей почувствовала ЕГО присутствие рядом с собой:
- О, а Любовь-то мы едва не заморозили! Непорядок! Подожди, девочка, я сейчас…
Гранин отошел, и до Любы донесся шепот Янцена:
-Юрыч, не хватило?
- Девочка замерзла. Любовь. Отогреть нужно.
- Нехорошо взрослому дяде ребенка спаивать, грешно…
- Кто бы говорил, - огрызнулся Гранин.
Он подошел и сел рядом, в руках стакан, до половины наполненный жидкостью янтарного цвета.
«Коньяк, - поняла Люба, - пить не буду, этого мне еще не хватило!»
Но уже в следующую минуту Гранин, придерживая рукой ее затылок и, не давая отвернуться,
поднес стакан к губам:
- Давай, Воробышек, пару глоточков, коньяк, как лекарство, сразу согреет! Один, за папу! Вот, умница! Второй, за маму! Вот, яблочко, заешь!
Она послушно выпила предложенный коньяк и откусила от яблока. Гранин допил остаток коньяка и, взяв ее руку с яблоком в свою ладонь, откусил от яблока тоже.
- Вставай, - скомандовал он Любе, снимая с себя спортивную куртку. И опять она, не спрашивая зачем, поднялась. Гранин накинул ей на плечи свою куртку, укутал и усадил с собою рядом. Его рука, скользнув за спиной Любы, легла на ее талию и плотно прижала. Если бы девушка сделала хоть малейшую попытку освободиться из его объятия, он бы убрал руку незамедлительно, извинившись. Но она, молча, положила свою кудрявую головку на его плечо и затихла. «Вот и славно, - усмехнулся про себя Гранин, - видимо, нам обоим приятно, и ей, и мне, а это сейчас главное!»
Машину тряхнуло, Гранин, машинально, прижал девушку крепче, оберегая. Непослушный локон, скользнул, щекоча его щеку. Он бережно отвел его. Пальцы прикоснулись к  нежной коже, погладили скулу, дотронулись до губ. Ему показалось, что губы девушки коснулись его пальцев, целуя:
- Воробышек, - Гранин сам не узнал свой охрипший голос, - мне показалось или это то, что я думаю?
Люба молчала, но он чувствовал, как под рукой напряглась ее спина: «После такого напряжения должно произойти что-то, чтобы разрядить обстановку, - подумал Гранин, - а это уже интригует». И оно произошло:
- Я люблю вас, Юрий Алексеевич, давно люблю, еще с первого курса, - Люба говорила тихо, почти шепотом, и Гранин, чтобы расслышать ее слова, сквозь гудение машины, вынужден был наклонить голову низко. Близко к ее губам. Первой его реакцией было засмеяться, превратить все в шутку, но поперхнувшись собственным словом, замолчал.
А она продолжала:
Когда я вас увидела в первый раз, то подумала, что это греческий бог, материализовался из параллельного мира. Так вы были красивы! Но вы не исчезли, не растворились, а спокойно спустились по лестнице, со второго этажа, тем самым подтвердив свою материальность.
«Теперь понятно, почему она позволила обнять себя! Гранин, тебе нужна эта головная боль!? Прав Левка, нужно заканчивать. Но так, чтобы не обидеть этого синеглазого Воробышка!»
- За что меня можно так преданно любить? Целых пять лет!
- Разве любят за что? Это уже обмен, а не любовь. Я вас люблю потому, что вы есть. Люблю глазами, когда вы читаете лекции, ушами, слушая ваш голос. А сегодня, вы мне позволили прикоснуться к вам губами…Дома рисую ваш портрет, по памяти, мечтаю о вас.
- Что же ты ждешь от меня, в своих мечтах, Воробышек?
- Мечтаю танцевать с вами вальс, знаете, тот, что в кинофильме «Маскарад», кажется Хачатуряна.
Вы редко улыбаетесь и у вас всегда грустные глаза, будто вы закрыли от мира свой внутренний свет, хотелось бы помочь вернуть вам его. А еще… Люба, смутившись умолкла.
- Что еще, Воробышек, не молчи раз начала, говори! Смогу – исполню!
-Поцеловать вас, - прошептала Люба.
- Тур вальса обещаю, если получится в будущем, что касается света, тут сложнее, много обстоятельств тому виной, что он погас, все не так просто. А поцеловать? Что мешает осуществить это сейчас?
Гранин, улыбаясь, склонился к губам девушки, ожидая обещанного поцелуя. Она, решившись, прижала свои губы к его губам нежно, трепетно.
«Ах, Воробышек, целоваться ты, не умеешь! Не научилась. Не с кем было? Пять лет меня ждешь, мечтая? Что же, придется тебе помочь!»
Первым его порывом было жадно смять ртом эти пухлые губы, так, чтобы заставить задохнуться, почувствовать глубину настоящего поцелуя! Но Гранин, вопреки порыву, целовал ее нежно, бережно. Ему казалось, что через поцелуй. он пьет ее чистоту, тепло, доверие и никак не может насытиться, утолить свою жажду. И, только, когда Люба сделала попытку разорвать затянувшийся поцелуй, опомнился:
- Прости, Воробышек, тормоза отказали! Этого не должно было случиться…
Поднялся, и ушел. Сел рядом с дремавшим Левой:
- Что явился старый греховодник? Собрал нектар с не целованных губок?
- С чего ты взял?
-Юрыч, слишком часто твоя голова кланялась! С чего бы?
-Заткнись, Лева, спи лучше!
- Хороша девочка, может, поделишься?
-Лева, не заткнешься – убью!
- Ого! Ну, так и скажи, что застолбил участок, кто против?
Гранин, закрыв глаза, ничего не ответил.
Он знал, что ни усталость, ни выпитый коньяк, уснуть ему не помогут. Что-то происходило с ним, прямо сейчас, в эти минуты: привычное ломалось и уходило, уступая место новому, незваному. Ему казалось, где-то в груди, глубоко спрятанная, пытается открыться дверь, чтобы выпустить тот самый свет, о котором говорила ему девочка, с синими, как колокольчики, глазами, а он этому противился и не желал ничего менять. Без нее, без этой боли, жилось лучше. Слишком долго он хоронил это в себе, чтобы позволить кому бы то ни было разрушить, возведенную им стену. Любит она! Да, что ты можешь знать о любви, Воробышек?! Летишь на огонь, бесстрашно, не зная, что огонь этот обжигает. Любовь сначала поднимает до небес, а потом низвергает в пропасть. Оно тебе надо, Воробышек?
Перед глазами возник образ другой девушки… Ветерок, легкая, искристая. Любил, боготворил, готов был на все. Стоило уехать в другой город на учебу, а тут капитан второго ранга нарисовался и ветерок улетел, наполнил другой парус, не его. Жить не хотелось, на крышу девятиэтажки полез. Левка отговорил: «Почему, - спросил, - предал один человек, а отвечать за него должен невиновный?» О матери напомнил, дураку. Одна меня растила. Тогда я себе дал клятву: в сердце больше никого не впускать! Захлопнулась потайная дверь. Напивался, спал со многими женщинами, но не привязывался к ним никак. Результатом такой встречи стал мой внезапный брак. Ее звали Надя, переспали с ней после одной из вечеринок, видимо пьян был настолько, что не вспомнил о предохранении. Через месяц Надя поставила меня перед фактом своей беременности, грозила поставить в известность, «кого следует». Спросил: «Что ты хочешь, чтобы я сделал?» «Женись, ребенку отец нужен!» Не мог допустить, чтобы мой ребенок без отца рос, по себе знаю каково это. Брак Надя получила, а мужа - нет. Может некрасиво это звучит, но пересилить себя и нормально жить с ней уже не смог. Дальше работа, карьера. Женщин хватало всегда. А тут вот, эта, синеглазая, со своей любовью, растревожила старую боль. Бросить бы все, к чертовой матери, всю субординацию и приличия, вернуться к этой чистой девочке, прижать к себе так, чтобы дышать стало нечем и не отрываясь целовать, целовать, целовать.

    Люба шла в институт, как на праздник, наконец - то она увидится со своим курсом, обнимет Аньку, сколько нужно ей рассказать! В руках Любы был большой пакет из грубой почтовой бумаги, перевязанной, как бандероль, шпагатом. В пакете куртка, ЕГО куртка. Нужно вернуть незаметно, чтобы никто не догадался, поэтому и оформлена под бандероль. Надпись печатными буквами: ГРАНИНУ ЮРИЮ АЛЕКСЕЕВИЧУ. Догадается, поймет. Поднялась на второй этаж, перед его кабинетом огляделась, приоткрыла дверь. Слава Богу, никого. Прошмыгнула в дверь, положила пакет на стол и выскочила никем не замеченная.
В аудитории обнялась с Анькой, отмахнулась от Валерки Лапшина, своего давнего вздыхателя.
- Ой, Любава, - жду не дождусь от тебя истории про путешествие с небожителем! Ну, как он?
(Небожителем девушки условно называли Юрия Алексеевича Гранина, чтобы никто не догадался, о ком идет речь).
- Да рассказывать, Ань, нечего, небожитель пил с Янценом коньяк, закусывал яблоками. Мне дал с собственного плеча куртку (свою я тебе оставила). Вот и все!
- Да ну тебя! – разочарованно произнесла Анька, - я-то думала!
Люба развела руками: чем богата. На все остальное теперь – табу, оно не принадлежит ей одной.
После лекций Люба задержалась, спускаясь со второго этажа, остановилась, укладывая курсовую в сумку. Чья-то рука преградила ей путь. ОН! Тихий голос:
- Могла бы передать бандероль адресату лично в руки!
- Думала ему это не понравится! 
Синие глаза и карие встретились, на мгновение, узнавая друг друга…
- Воробышек, откуда тебе знать, что ему понравилось бы? – Усмехнулся, пропуская.

     Через неделю на занятия, вместо Гранина, пришла Алиса Генриховна. Выяснилось, что Гранин отбыл в ГДР. По обмену опытом. На вопрос Аньки надолго ли, Алиса Генриховна неохотно ответила:
- До Нового года. Не переживайте, Белова, сессию будете сдавать Гранину, если вы об этом печетесь!
Лекции, библиотеки, семинары, зачеты, курсовые – обычные студенческие будни. Нужно готовиться к защите диплома, Новогодние праздники на носу. На скуку времени не оставалась, если бы губы не помнили его поцелуй, а тело не томилось бы без его объятий. Без этой памяти разлука далась бы Любе легче.
Самыми тяжелыми были ночи, когда она раз за разом прокручивала, мысленно, их совместную поездку, ее такое неожиданное (даже для нее самой) признание в любви. Кто знает, может быть ей придется пожалеть об этом? Слово – не воробей, что сделано, то сделано!

     Отвлекла, как всегда, Анька, массой своих сумасбродных идей:
- Люб, ты на Новый год какой костюм готовишь?
- Никакой! Я никуда не собираюсь!
- А, если небожитель там появится?
- С чего ему там появиться? Новый Год семейный праздник.
- Семейный тридцать первого, а тридцатого на бал-маскарад вся кафедра соберется, - возразила Анька, - А тут и мы пригодимся две красотки: я – черт, а ты- Солоха! Представляешь!
- Уже! – смеясь, ответила Люба, - для этих особого костюма не нужно.
-  Ты, кем бы хотела стать? Только честно! – не унималась Анька,
- Ну, кем-то сказочным: принцессой, феей, Золушкой, наконец!
- Так я и знала! У тебя из глаз доброта смотрит, какая из тебя Солоха?! Значит, решено: готовим принцессу к ее первому балу. Вот, как быть с туфелькой? Актовый зал на первом этаже, ступенек нет. Ладно, можно и без туфельки. С принцем беда, успеет ли к началу бала? А без принца и бал не начнется. Как ты думаешь, Люб, успеет?

     Люба вспомнила, что ее хозяйка, у которой она прожила все пять лет учебы, раньше работала костюмером в городском театре оперетты, кому, как ни ей, знать все тонкости дамского гардероба прежних времен? К ней она и обратилась за советом:
- Костюм, на Новый год? Что тебя интересует, Любочка?
- Хочу понравиться одному человеку, Маргарита Федоровна, честно призналась Люба.
- С твоими данными, Любочка, молодостью, можно и без костюма с ума свести! Ах да, Новый год же? - Маргарита Федоровна на мгновение задумалась, - не нужна нам принцесса, оденьтесь дамой, так, чтобы   придать блеск своей красоте!  Объект твоего внимания красив?
- Как бог Аполлон!
- Давай, подбирать тебе наряд, достойный твоего бога. Какого он возраста?
- Он старше меня, - Люба смутилась. – тридцать пять лет.
- Не смущайся, деточка! Мужчина должен быть старше – это закон природы. Значит, выбираем платье под цвет твоих глазок! Веер, перчатки, бальные туфельки и маску.
- Маргарита Федоровна, но у меня нет таких денег, чтобы все это приобрести!
- Любочка, ты забыла, кто я по профессии, и, что у меня остались знакомые в театре? Я завтра же прозондирую почву и дам тебе ответ.
- Спасибо вам, Маргарита Федоровна! – искренне поблагодарила Люба.
- Рада помочь, девочка, пусть у тебя все получится.

Спустя неделю Маргарита Федоровна сообщила:
- Ну, Любочка, дело слажено, возьмем платье с аксессуарами на прокат. Уплатить, позволь, мне, это тебе мой подарок к Новому году, как от матери.
Люба поблагодарила, на глаза навернулись слезы: мамы не стало два года назад, а боль до сей поры не утихла. Ей не хватало матери, без нее Люба острее чувствовала свое одиночество.

      Платье оказалось великолепным, и, что не маловажно, ей в пору! Тафта, глубокого синего цвета. Расклешенный подол, лиф, облегающий, мысок направленный вверх, подчеркивающий одновременно линию талии и груди. Декольте, смелее чем разрешено.
Люба, примеряя платье, обратила на это внимание. Маргарита Федоровна, возмущенно воскликнула:
- Из песни слов не выкинешь! Уберите эту часть платья и получите … банный халат! Это костюм, Любочка, ты в нем появишься всего на один вечер, но, какой для тебя! Ничего не бойся! Вот с бюстгальтером придётся проститься. Но не волнуйся: что надо удержит лиф!
Тафта при электрическом освещении играла разными оттенками, невозможно было угадать: как будет выглядеть платье в следующий миг. Рукав – фонарик, до локтя, ровно до того места, чтобы оставить возможность для кружевной перчатки. Кружево, причудливым узором, разбросанно по юбке.
- Любочка, почему ты не родилась в девятнадцатом веке? – восторженно произнесла Маргарита Федоровна, - ты создана для мужского поклонения и подобных нарядов! Такую шейку должно украшать колье! А уши – серьги. Но, у нас их нет в наличии, а дешевая бижутерия здесь не годится. Что ж, будем думать, как заполнить недостающее.

И этот день наступил:
      - Одеваться будем дома, - скомандовала Маргарита Федоровна. – там тебя никто не оденет, вызовем такси, чтобы ничего не помялось.
Люба кивнула, соглашаясь. Прическу ей сделала сама Маргарита Федоровна, к красиво уложенным локонам, она приколола несколько изящных белых розочек, искусно сделанных из шелка под веночек. Наряд дополняла фигурная дамская маска и веер. Бальные туфельки она наденет перед входом в зал.
- Прибыть желательно, за несколько минут до начала, чтобы к твоему наряду не успели привыкнуть.
- Думаете, меня не узнают?
- Не в этом дело: важен эффект появления.

       Как только Люба вошла в зал, кожей почувствовала, что ОН здесь и смотрит на нее с удивлением и восхищением. Группа преподавателей стояла на противоположной стороне зала. Гранина она выделила сразу: черный костюм, белоснежная сорочка, галстук-бабочка. Элегантный, стройный, недоступный! Он стоял в полуобороте к ней, разговаривал с Янценом, но Люба знала: смотрел он на нее! Любу окружили однокурсники: кто-то восхищался ею, кто-то, молча, завидовал. Анька, восхищенно шептала:
-Ну, ты Люб, даешь! Офелия! Смотри, твой Гамлет сейчас глаза сломает!
Новогодний вечер начался с поздравлений. Институтский ВИА исполнил несколько танцевальных мелодий. Однокурсники приглашали Любу, перебивая первенство друг у друга. «Гамлет» со скучающим видом, смотрел на происходящее. Программу вечера вел Лапшин, хохмач и балагур.
Неожиданно он попросил у присутствующих внимания:
- А сейчас, поступила заявка на вальс, от кого (Лапшин сделал паузу) не скажу… Но добавлю, что вальс объявляется – белым! Дамы, прошу вас, кавалеры ждут вашего внимания!
Люба догадалась, кто заказал вальс, но почему белый? Она знала, какая музыка сейчас зазвучит из магнитофона, который спешно настраивали на сцене. Люба собралась. Дождалась первых аккордов, сделала шаг в сторону танцпола и пошла навстречу ждущим ее глазам. Люба понимала, что сейчас десятки глаз провожают каждое ее движение. Когда до черты, разделяющей их, оставался шаг, он сделал его, Любе навстречу и прежде, чем она произнесла слова приглашения, протянул ей руку. Люба вложила в большую мужскую ладонь свою, затянутую в кружевную перчатку. Пока они входили в круг, Гранин тихо спросил:
- Ты, с вальсом как, дружишь?
Люба утвердительно кивнула. Три года в школьном танцевальном кружке оставили свой след.
Первые па он сделал медленно, будто примериваясь, рука, на Любиной талии, слегка подрагивала. Когда почувствовал, что его партнерша следует за ним, как нитка за иголкой, повинуясь каждому движению его руки – повел смелее. Музыка нарастала это - две потерянные души встретились, узнавая друг друга. Гранин скользил по паркету легко, увлекая свою партнершу за собой. Неожиданно, на мгновение, замер, словно наткнулся на невидимую преграду, сменил вектор движения, закружил в обратную сторону, повел против течения. Он уводил ее, минуя препятствие,
 желая защитить! Глаза в глаза, ее улыбка только ему, любимому, его - только ей, его Воробышку!
Отпускает, давая ей возможность сделать несколько па самостоятельно. Одной, без опоры. Только кончики пальцев рук, протянутых друг к другу, еще соединяют их, пока соединяют!
«Не отпускай!» - испугавшись, умоляют синие глаза, «Никогда не отпущу!» - обещают им карие. И снова он возвращает ее в свои объятия, как тогда, в их первую встречу, держит, как дорогую, хрустальную вазу, которой он не позволит быть разбитой! Музыка будто укачивает, обволакивает, и он, почти не двигаясь, дает ей время успокоиться, очнуться, вернуться из сказки!
      Раздавшиеся аплодисменты - награда им за танец душ, танец любви! На танцполе нет никого только они, которым нет дела ни до кого, кроме их двоих.
Гранин ведет Любу на место, рука в руке, пальцы сами переплетаются. Они не все успели сказать друг другу, но самое главное уже прозвучало.
Коллеги встречают Гранина комплиментами типа: «Старый конь борозды не портит! Знай наших!» И только Алиса Генриховна искренне удивляется:
- Юрий Алексеевич, таким счастливым я вас вижу впервые!
Друг детства Лева Янцен кивает головой: «Пойдем, поговорим?» Гранин соглашается и направляется к выходу.
В вестибюле Янцен резко поворачивается к Гранину:
-Ты здесь ради нее?
Гранин кивает утвердительно, мечтательная улыбка раздвигает губы.
- Ты, что творишь, Юрыч? -почти рычит Янцен.
- Подарил вальс красивой девочке, тем более что обещал… - Гранин пожимает плечами.
-Н-е-т, Юра, ты ей сейчас себя подарил, на тарелочке с золотым ободком! Осталось только встать на колено и протянуть колечко!
- В будущем я так и сделаю! Не сомневайся!
И снова, эта обезоруживающая гранинская улыбка.
- Юра, документы в министерстве, рассматривается твой выезд за границу. В них прописано наличие у тебя семьи. И нет места для любовницы.
- Она мне не любовница, Лева, и ты это прекрасно знаешь. А, вот, чего ты не знаешь, - Гранин усмехнулся, - скажу тебе, по секрету, это то, что я хочу эту девочку так, как не хотел ни одну из женщин, которыми обладал! Знаешь, сколько я ждал, пока она родится и вырастет? Долго, Лева, очень долго!
Янцен отшатнулся, заметив знакомую «чертинку», сверкнувшую в глазах друга. Неуправляемую, своевольную!
- Уже не секрет! Сегодня только слепой этого не понял. Теперь о ваших отношениях будут судачить кому только не лень! Будь осторожен, Юра, как друг, прошу тебя! Разве долго кому-то сделать всего один звонок, куда следует или черкнуть анонимку? И накроются все твои многолетние усилия медным тазом! Прости за банальность! Янцен сокрушенно вздохнул.
Гранин ничего не ответил, понимая, что друг прав:
- Лев Адамович, а тебе когда-нибудь объяснялась в любви девочка с глазами цвета майских колокольчиков?
Янцен вскинул руки, протестуя:
-Нет, Юра, и слава Богу, что нет!
— Вот, поэтому ты меня и не можешь понять, или не хочешь…Может, ты просто завидуешь?!
-Иди уже, Ромео, домой - Янцен, шутливо, толкнул друга в плечо, - пока не натворил чего круче, у тебя глаза еще пьяные…

    На лекциях Гранин старался не «сверлить» Любу глазами, памятуя, что сплетни не нужны ни одному из них. Один поцелуй украдкой и вальс не повод говорить о серьезных отношениях. Может и прав Лева, упрекая, что он «включил семнадцатилетнего пацана» и закусил удила! Тогда почему присутствие этой девочки заставляет его чувствовать себя не в своей тарелке, новичком, впервые вставшим за кафедру? Раздражает и мешает все: шепот, любое движение в аудитории, злят взгляды парней в сторону Любы. Постоянно возвращаясь мыслями к своему Воробышку, Гранин понимал, что с каждым днем все сильнее привязывается к этой девочке. Еще полгода назад он не знал о ее существовании, ее любви к нему. Что изменилось?  Стал терять контроль над своими эмоциями. За, вчерашний эпизод, ему до сих пор стыдно.
     Лекция закончилась и Гранин неспешно собирал бумаги в портфель. Люба, переговариваясь со своей подругой, собиралась покинуть аудиторию. Лапшин появился за спиной девушки неожиданно. Гранин видел своими глазами, как этот нахал повернул ЕГО Любу к себе, смачно поцеловал в губы.
И, смеясь, выскочил за дверь. Люба вытерла тыльной стороной ладони губы, пробормотала:
- Больной на всю голову! – виновато посмотрела в сторону Гранина.
И все!  Гнев захлестнул его:
- Кайгородова, после занятий жду вас в своем кабинете!
Напишете объяснительную!
-Лапша сволочь, - возмутилась Анька, - заварил кашу и сбежал, а тебе теперь отдувайся! Я, подруга, пойду с тобой! Отобьёмся! Спрашивается, что такого произошло? Сейчас все и везде целуются!
Люба знала, что произошло и молчала, никак не поддерживая возмущение подруги.
    
 Постучала в дверь кабинета, услышала холодное:
- Войдите!
Гранин стоял, обхватив себя руками, и смотрел в окно:
-Присаживайтесь, Кайгородова Любовь, (особо подчеркнул это слово) к столу, и пишите объяснительную. Расскажите мне непонятливому, почему всякому слюнявому юнцу позволено целовать вас в губы, причем, на глазах у всего курса? Листочек с ручкой на столе. Пишите!
- Что писать?
- Не знаете? Хорошо, я вам продиктую! Заведующему кафедрой немецкого языка, а дальше фамилия. Не забыли? Вот и хорошо! 
Люба, начала писать, уже не сдерживая слезы.
Подошел сзади, положил руки на плечи, крепко до боли, сжал пальцами, наклонившись к уху, прошептал:
- Когда же ты успела свить свое гнездышко в моей голове? Теперь еще и ревновать заставляешь?!
Люба вспыхнула, освободившись от его пальцев, выскочила из кабинета. На ходу бросила ждущей подруге:
- Пойдем!
- Кайгородова, вернитесь в кабинет, - Гранин стоял в дверях с листком в руке, - подписать объяснительную забыли!  Люба, нехотя, повиновалась.
- Чтобы в мой кабинет никто не ломился! Меня нет! – приказал напуганной Аньке, - сторожи!
Зашел в кабинет, ключ бесшумно повернулся в замке.
Обнял со спины, прижался к волосам губами:
- Прости, Воробышек! Совсем с тормозов сорвало! Мне не хватает тебя! Всю тебя хочу, всю тебя! Ты меня понимаешь?!
Люба кивнула:
- Я тебя уже пять лет хочу, всего, до капельки! Улыбку целовать твою хочу, глаза твои грустные!
- Что с нами происходит, Воробышек?
- Ты не забыл, как меня зовут?
- Любовь! – произнес с улыбкой, - знаковое имя!
- Наверно это и происходит!
 - Как же я люблю тебя, моя Любовь! А ты не заметила, что мы перешли на «ты»? Меня это радует!
Люба повернулась к Гранину, встала на цыпочки, чтобы дотянуться до его ждущих губ.

На столе лежала ее объяснительная, где скорым девичьим почерком было написано:
«Объяснительная. Я не виновата, что люблю тебя». Гранин, прочитав, улыбнулся, сложил листок вчетверо и убрал в нагрудный карман пиджака.
   
    Когда Люба вышла из кабинета, первый вопрос, который задала ей подруга, требовал честного ответа:
- Он целовал тебя?
 -Это я целовала его!
- Поэтому у тебя и синяк на губе? А, если он попросит большего?
- Попросит – дам. Я люблю его, Анька, больше жизни люблю!
- Господи, и где вас берут, декабристок таких, - вздохнула подруга.

    Международный женский день Люба считала праздником по обязательству: приказано в этот день любить женщин, дарить им подарки, улыбаться и готовить завтрак. Один день из трехсот шестидесяти пяти!  Она участвовала в этом действе в школе, в институте, но осадок искусственности всегда присутствовал. Впрочем, это было ее личное мнение, которое Люба никому не навязывала. Сегодня, она отказалась от вечеринки по случаю праздника Восьмого марта, которую организовали парни ее группы для девушек. Сказала, что едет домой, к отцу. Для нее сегодня была бы лучшим подарком встреча с Граниным, как тогда с глазу на глаз: увидеть, как он улыбается и знать, что эта улыбка предназначена только ей! Он не искал встречи с ней наедине, а она не навязывала себя, ждала, а ждать ей не привыкать.
    Люба уже взялась за дверную ручку, собираясь выйти на улицу, как услышала:
- Подождите, Люба, вы можете мне уделить несколько минут?
Люба оглянулась и увидела спешащего к ней Янцена. В руках Лев Адамович держал сверток, в котором угадывались, тщательно упакованные в тонкую бумагу, цветы.
- С праздником! – Янцен, улыбаясь, протянул Любе сверток, — это, как вы догадываетесь сами, не от меня! Вы позволите, немного проводить вас? Мне необходимо вам кое-что сказать.
Люба согласно кивнула. Янцен, начал разговор, когда они вышли из институтского двора на тротуар и смешались с прохожими:
- Простите меня, что должен сказать вам это именно сегодня, но, боюсь, что другой такой возможности у меня не будет. С Юрой, с Юрием Алексеевичем, - поправился он, - мы знакомы с детства, с коротких штанишек, так сказать. Я не считаю себя в праве, вмешиваться в его личную жизнь, но не могу и молчать, когда он ради временного увлечения может разрушить то, к чему шел много лет. - Янцен говорил неспешно, тщательно подбирая слова, - я вам скажу, Люба, суть вопроса, а, как поступить, решайте сами! Юрию выпадает редкая возможность работать за границей, в ГДР. Его предыдущая поездка была подготовкой к этому. Заключается контракт между нашим институтом и Берлинским университетом на два года. Гранин поедет с семьей, это прописано в контракте.
Я, знаю, Юра сейчас вбил себе в голову, что влюблен в вас. Может быть, это и соответствует действительности, не знаю. Люба, если вы любите Гранина, не дайте ему потерять такой шанс, который выпадает не каждому. Малейшая неосторожность, которая обнаружит ваши отношения, может все погубить! Я, думаю, вы умная девушка и все понимаете. – Янцен замолчал, ожидая ответа Любы:
- Я вас поняла, Лев Адамович. Я вам не могу обещать только одного: перестать его любить.
Янцен согласно кивнул головой:
- Любите, на здоровье, никто у вас этого не отнимает, - попрощался, собираясь уйти:
- Когда уезжает Юрий Алексеевич?
- Во второй половине июля, после защиты дипломных. – Уже на ходу ответил Янцен.
Люба развернула пакет, в нем оказались пять белоснежных роз, таких, какие были в ее прическе в тот памятный для них вечер. Люба улыбнулась: «Конспиратор!» Где-то в области сердца возникла щемящая боль. Цветы и то прямо передать не решился. После разговора с Янценым многое становилось на свои места.
Дома Маргарита Федоровна, увидев цветы, поинтересовалась:
— Это от того человека, которого ты хотела очаровать?
Люба молча кивнула.
- Какие чудесные розы! – восхищенно воскликнула Маргарита Федоровна, - следует ждать предложения?
Люба отрицательно качнула головой:
- Он не свободен, - честно призналась она.
- Бывает, - жалея ее, откликнулась хозяйка…

Во второй половине мая установились теплые, солнечные дни. Цвели плодовые деревья, радовали глаз своим свадебным нарядом вишни. Город ожил, украшенный обилием примул, тюльпанов, крокусов. В открытое окно в кабинете Гранина, заблудившись, влетела пчела, покружила и села на рукав Янцена, сидевшего напротив хозяина кабинета. Янцен, отставив чашку с кофе, согнал непрошенную гостью. Гранин, который сидел, думая о чем-то своем, неожиданно спросил:
- Лева, как обстоят дела на твоей даче?
- Стоит, старушка! На майские там были. Порядок навели, шашлык пожарили. Женщины (жена и мать) собираются заняться огородом в ближайшие выходные.
- Лева, мне на субботу и воскресение нужны ключи от твоей дачи. Дашь?
- Ю-р-а, опять за старое? А если…
- Я не собираюсь везти ее в гостиницу, чтобы не оскорбить и не светиться. Так дашь или нет?
- Бери. Тебе что баб мало? Обязательно со студенткой нужно шашни крутить?
- Не опошляй, Лева, тебе этого не понять! Я для себя уже уяснил: чтобы ни случилось с нами в этой жизни, я хочу рядом с собой видеть только ее!

    - Кайгородова, после занятий зайдите ко мне в кабинет. У меня для вас есть небольшая работа, поможете?
- Хорошо, Юрий Алексеевич! Конечно помогу!
Холодный, отстраненный взгляд, равнодушно скользнувший по ее лицу. От нее спокойный ответ. Как не помочь, если просит сам Гранин. Только в карих глазах - нетерпение, а в синих – радость.
- Люб, вас покараулить? – глаза подруги смеются, - он всем работу предлагает или только приближенным особам? Смотри, не увлекайся, небожитель уже давно Муж, а не мальчик!
- Да замолчишь ты, наконец? – иди без меня, я задержусь.

    - Юрий Алексеевич, можно войти?
- Входите, Кайгородова, - Гранин в кабинете был не один, — вот, просмотрите этот материал, возможно, что-то найдете для себя полезным.
Протянул несколько исписанных листков. Кивнул головой, прощаясь.
«Что это было?» — спросила себя Люба, выйдя за дверь кабинета. Она, с нетерпением, развернула двойной лист и сразу же увидела подколотую записку:
«В субботу в 12 часов, у входа в парк «Победы». Едем на природу, можно в сп. костюме. Жду.

«Ждет он! Мог бы и согласия спросить!» Ворчала, для виду, а губы уже растягивала счастливая улыбка: «Не забыл! Два дня вместе! Какое счастье!»

Гранин был одет, в серый, спортивный костюм - элегантный, подтянутый. Сейчас в нем ничего не напоминало небожителя. Сидел на скамейке под деревом и ждал ее. Увидел, расцвел улыбкой, приветствуя, указал на место рядом с собой. Обнял обеими руками, крепко прижал к себе:
- Воробышек! Я соскучился по тебе.
Их внимание привлек уличный фотограф, охранявший свой стенд:
- Прошу прощения, молодые люди, вы на редкость красивая пара! Можно, один снимок, для стенда? А для вас фото бесплатно. Люба, умоляюще, посмотрела на Гранина, тот, уступая ей, кивнул:
- Только ты, улыбнись для меня, пожалуйста! Я так люблю твою улыбку! Снимаемся здесь, на скамейке.
- Желание дамы – закон! – по-гусарски отчеканил Гранин, -  есть, улыбнуться!
 Он обнял Любу, прижав к себе, а она склонила свою голову ему на грудь. Фотограф навел резкость и щелкнул, снимая.
- Какой снимок будет! Редкий!
Гранин встал, подошел к фотографу и что-то прошептал тому на ухо. Лицо фотографа изменилось, он, прижав руки к груди, согласно закивал головой.
Гранин подхватил объемистую спортивную сумку. Подал руку Любе:
- В среду заберешь фото, одно вернешь мне в моих же записях, остальные в твоем распоряжении.
- Юр, а что ты сказал фотографу?
- Сказал, что я разведчик и через неделю уезжаю за рубеж и светиться мне на его стенде не стоит. Сфотографировался только, уступив своей невесте.
- Мальчишка! – засмеялась Люба.
- Ну, что, невеста, согласна ли ты провести эти выходные с не очень молодым женихом?
Гранин смотрел на Любу серьезно, и она понимала, что сейчас он предоставляет ей самой сделать выбор:
- Я люблю тебя, Гранин! И это первенство я отдаю тебе!
Он кивнул, принимая ее ответ, и махнул рукой, останавливая такси.
    
     Гранин лежал рядом со спящей Любой, вчера близость между ними произошла очень быстро, слишком долго он ждал ее, слишком сильно желал. И, хотя не насытился, не трогал, пусть поспит, отдохнёт. «Маленькая моя! Первый раз всегда трудно. А будет ли у них второй? Вчера он не успел сказать ей, что уезжает, вернее, не смог, выходит, что воспользовался. Чужая дача, чужая постель. Разве этого достойна моя самая дорогая женщина!? Почему со мной рядом столько лет та, к которой я абсолютно равнодушен, а эта – без которой не мыслю жизни, должна жить в тени? Что я сделал не так, за что мне приходится платить такую цену? Памятью матери клянусь, что сделаю для моей девочки все, что будет в моих силах! Быстрее бы прошли эти два года, только бы дождалась».
Люба, словно почувствовав его тревогу, открыла глаза. Встретив его любящий взгляд, смутилась, спрятала лицо в ладони, Гранин отвел их, улыбнувшись, ласково поцеловал:
- Все еще смущаешься меня? Воробышек мой!
- Просто не могу поверить, что ты рядом, мой самый родной и близкий! И, что это случилось, между нами.
- Не жалеешь?
- Что ты! Я сама выбрала тебя и на твоем месте никого уже никогда не будет. Я хочу, чтобы ты об этом всегда помнил!
- Если нам доведется расстаться ты тоже всегда помни, я всегда буду возвращаться к тебе!
- Мы прощаемся? – Люба заглянула в родные глаза, там плескалась боль.
-Да, малышка, так пришлось! Прости, что не сказал раньше, наверно, струсил.
 - Это ничего бы не изменило. Я знала о твоем отъезде.
- От кого? –  в глазах Гранина рождалось раздражение.
- От Янцена, сказал, когда цветы мне передавал.
- И больше ничего не поведал?
- Ничего.
- Хоть это утешает. Я ему шкуру спущу, говорун нашелся!
 Ладно, не будем спешить его убивать: он нам еще пригодится! Оставлю его за тобой следить, чтобы не натворила чего!
Не будем о грустном, - улыбнулся, раскрывая ей свои объятия, – иди ко мне, любимая!

    Фото действительно получилось удачным. Маргарита Федоровна, увидев, изумилась:
- Какие вы здесь счастливые, Любочка! И твой молодой человек, действительно красив, Творец не поскупился, создавая такое лицо, редкой красоты улыбка, такая обаятельная.   И, как мне видится, он влюблен в тебя, Любочка!
Собираясь в институт, Люба вложила одну фотографию в тот же листок, в котором Гранин передал ей записку, и положила в сумку.   В институте она поднялась на второй этаж, выбрав момент, когда в коридоре никого не было, постучала в его кабинет. На стук никто не ответил:
- Кайгородова, вы ко мне?
Люба быстро обернулась, на звук его голоса, улыбка медленно гасла на губах: рядом с Граниным шла высокая, холеная блондинка, светлые, слегка на выкате, глаза улыбались. Женщина, по-хозяйски, держалась за руку Гранина, никого не стесняясь. Гранин, обратившись к своей спутнице, кивнул в сторону кабинета:
- Входи, я на минуту.
- Так, что вы хотели, Кайгородова? – губы досадливо скривились: «Жена». Произнес тихо. Едва слышно.
- Хотела вернуть вам материал, Юрий Алексеевич! Спасибо, мне он, на самом деле, весьма помог, разобраться в непонятном вопросе!
Гранин, развернув листок, улыбнулся:
- Хорошо, что вернули, этот материал не хотелось бы потерять. Так он мне дорог!
Люба, не прощаясь, почти бегом, кинулась к лестнице. Слезы душили, не давя видеть дорогу. Она зашла в туалет, умыла лицо, прислонившись к холодной плитке, выдохнула. «А что ты хотела, дорогая Любовь? Построила для себя сказочный мир и живешь в нем! Только реальность оказалась иной, циничной и жесткой, твоему, нежному, миру в ней нет места. Разве тебе хочется играть в ней ту роль, какая отведена тебе по сценарию?!»  Соглашаться Любе с этим не хотелось.
На лекциях сидела спокойная, только в глазах – смятение сменялось болью, а безнадежность надеждой!
      Диплом Люба защитила на «отлично». На выпускной вечер идти не захотела: не здоровилось и не было настроения. Через неделю получит диплом и уедет в свой районный центр, продолжать жить, учиться жить самостоятельно, без НЕГО. Отец, после смерти матери, снова женился, перешел жить к новой жене. В их доме сейчас проживал старший Любин брат Никита, вернувшийся после очередного неудавшегося брака. Люба поселится в родительском доме, больше идти ей некуда.
С Граниным Люба в последнее время почти не виделась, он был занят, передачей дел своему преемнику и подготовкой к отъезду. В субботу он появился в доме, где проживала Люба, неожиданно, стоял, не отрывая от Любы глаз, забыв поздороваться.
- Любочка, я к Агнии Петровне на часок-другой забегу. Дела у меня к ней. - Маргарита Федоровна деликатно удалилась, оставив их одних.
Протянули руки навстречу одновременно, будто не было в их жизни ничего такого, что помешало бы им сейчас любить друг друга. И они любили: страстно, нежно, как в последний раз!
Прощаясь, Гранин достал из нагрудного кармана медальон: старинный, золотой в форме сердечка, на длинной причудливо витой цепочке:
- Мамин, - глухо произнес он, - завещала внучке передать, - сохрани, Любушка, наша дочь его носить будет! Вложил медальон ей в руку, а возражение закрыл поцелуем. - Я сказал, будет!
Расстаешься на минуту, а прощайся навсегда! Люба осознала трагичный смысл этой фразы, когда за Граниным закрылась дверь, а его место заняла пустота. На сколько долго?

      Любу охотно взяли на работу в ее родную школу учителем немецкого языка. А  на плановом медобследовании, которое проходили педагоги ежегодно, врач-гинеколог озадачила Любу вопросом:
- Заводить карточку по поводу беременности сейчас будете?
И, видя ее удивленный взгляд, пояснила:
- Вы беременны, Любовь Николаевна, срок пять недель. Тошнота еще не тревожит?
«Значит, оставил на прощание ей подарок! Ай да, Гранин, молодец, будто за этим и приходил!»
- Вы улыбаетесь, - продолжала врач, — значит будете рожать ребенка?
- Конечно, буду! А про себя подумала: «Медальон кому-то же передать нужно!»
Оставалось самое сложное: объяснить родным ее решение стать матерью и, по-видимому, одиночкой. В марте следующего года на ее руках будет посапывать ЕГО часть!
Брат принял ее сообщение без удивления, только спросил:
- Бросил? Или, как сейчас модно говорить, характерами не сошлись?
- Нет, Никита, он за границей сейчас, а оттуда весточки не пришлешь.
- Так он у тебя что, в разведке что ли?
- Ну, вроде того, только ты особо не звони, сам знаешь!
- А не расписаны чего?
- Не успели, время было мало. Он про ребенка ничего не знает.
- Дела! Вот попала ты, сеструха, в переплет! Ладно, не бойся, на первых порах я помогу, а там, может, и твой разведчик объявится!
С отцом, которому Никита объяснил всю ситуацию, было легче: у ребенка есть отец, а это уже полдела.

Через пять месяцев беременности гинеколог опять озадачила Любу:
- Сдается мне у вас будут близнецы, улавливается два сердцебиения. Впрочем, мои предположения могут быть не точными.
Восемнадцатого марта Люба родила двойняшек: девочку и мальчика. При регистрации детей, в графе отец, было записано: Гранин Юрий Алексеевич. Так на земле появились: Гранин Артем Юрьевич и Гранина Елизавета Юрьевна, будущая наследница золотого. кулона.


      Ректор института иностранных языков Гранин Юрий Алексеевич, обживал свой новый кабинет. В этой должности он три месяца, а до этого была работа в ГДР в Берлинском, затем в Лейпцигском университетах. Защита докторской, работа в Москве. Когда пригласили в родной город на должность ректора родного института – согласился. Устал от переездов смены городов, лиц и должностей: захотелось домой. Личная жизнь, как всегда, не устроена. Любимую потерял, по собственной глупости уже много лет назад. Три года как от него ушла жена, заявив, что устала жить рядом с айсбергом. Нашла генерала в отставке. Сын Денис, женился на немке и остался жить в Берлине.
При расставании с женой, когда Гранин предложил ей самой сообщить о причине их развода сыну, Надя рассмеялась ему в лицо:
- И ты до сих пор веришь, что Денис твой сын? Глупец! Даже я, мать, не знаю от кого он. Ты согласился исправить ситуацию вот, я и повесила на твою шею чужого ребенка!
- Но, может, - начал было Гранин.
- Не может, - оборвала его Надя, - когда я с тобой переспала, то уже знала о своей беременности! Он так и не узнал: была ли это правда, или Надя просто хотела отомстить ему, за холодное отношение к ней.
   С Любой ситуация была еще безнадежнее: Янцен, которому он поручил узнать о судьбе Любы, прислал ему горькую весть. Писал, что ездил в район, где жила Люба, взял адрес ее школы в РАйОНО. Сочинил легенду, что он, по поручению института, проверяет, как устроены выпускники. В школе узнал, что Люба в декретном отпуске, ждет ребенка. На вопрос есть ли муж? Ответили утвердительно. Больно! Жизнь опять нанесла свой удар в одно и то же место. Жестко. Он почувствовал, как болит в груди от бессилия что-либо изменить. "На твоем месте никогда и никого не будет".  Не прошло и года... А, что ты хотел, Гранин? Чтобы она ждала тебя, как Пенелопа Одиссея? Так Пенелопа была женой Одиссея. А кем была  Люба, которая отдала тебе себя всю, не потребовав ничего взамен? Ты даже не удосужился сам проверить правда ли это? Передоверил другу. А у друзей свои взгляды на твою ситуацию. Что им благо, для тебя может оказаться... Вот, то-то и оно! Теперь сидишь и занимаешься самоедством!" Внутренний голос бил безжалостно, и Гранин должен был признать его правоту.
     Гранин, как только вернулся на работу в институт, послал запрос в школу, где работала Люба: ответ пришел не утешительный. Кайгородова Любовь Николаевна ушла в трудовой отпуск с последующим увольнением. Уехала из района вместе с детьми.
 Обвинить Любу в предательстве он не посмел бы: сам глупец, профукал свое счастье, отдал собственными руками. Карьера, докторская степень для чего они, если их не с кем разделить? Остается только память. Он обещал ей вернуться. Фраза, что Люба уехала с детьми,(муж не упоминался) давала надежду: хотя бы по прошествии стольких лет вернуть ее. Он должен был признаться себе, что, в глубине души, до сих пор любит своего Воробышка! Ему казалось, что большую часть своей жизни он шел по пустыне, а мелькнувший впереди оазис может оказаться миражем...

   Гранин устало потер лицо, рука сама потянулась к столешнице, где на самом дне лежала старая зеленая папка, в ней он хранил дорогие ему вещи: фотографии матери, объяснительную Воробышка, фото, на котором они с Любой вместе. Глядя, на их счастливые лица, прошептал: "Ну, вот за что, Господи! Что я совершил в этой жизни такого? Чего ты хочешь от меня добиться, когда лишаешь самого дорогого? Ты либо убей меня окончательно, либо воскреси! Верни мне моего Воробышка, я готов принять ее с детьми, которых буду любить, как своих собственных!

Звонок телефона прервал его горькие мысли:
- Слушаю, Гранин.
- Добрый день, Юрий Алексеевич, Вас беспокоит Юдина Нина Александровна, историк.
- Слушаю Вас, Нина Александровна?
- Тут такое деликатное дело, я несколько минут назад, принимала экзамен у девушки, абитуриентки, так вот, ее зовут Гранина Елизавета Юрьевна. Простите, она не может быть вашей дочерью?
Сердце отозвалось болью. "Неужели Люба"... Нет, он не может тешить себя напрасной надеждой не проверив:
- Как мне встретиться с этой девушкой? Может, она мне доводится родственницей, - неуверенно отозвался Гранин.- Может, просто совпадение?!
- Я попросила ее задержаться, сейчас пошлю ее к Вам. Вы у себя?
- Да-да, пожалуйста, буду ждать! Спасибо, Нина Александровна, всего Вам доброго.
Что сейчас было? Долгожданное чудо, на которое он уже не смел надеяться?! Таких совпадений одно на десять тысяч случаев. Спокойно, Гранин! Что ж, встретим тезку, познакомимся.
- Алла Константиновна, сейчас должна прийти девушка, абитуриентка, проводите ее ко мне.
- Хорошо, Юрий Алексеевич!
Прошло полчаса, в двери приемной постучали, на приглашение секретаря войти, откликнулся спокойный девичий голос:
- Меня послали к ректору…
- Да, проходите, пожалуйста, Юрий Алексеевич вас ждет. – пригласила секретарь.
В кабинет вошла высокая стройная девушка, поздоровалась, кудрявые, каштановые волосы отливали золотом, ее синие, цвета майских колокольчиков глаза приветливо глянули на Гранина. «Воробышек!» - едва не слетело с его губ. Сердце дернулось из стороны в сторону, затрепетало, отбивая бешенный ритм. Гранин побледнел, схватился за край стола, пошатнувшись:
- Вам плохо? – девушка подбежала близко, к столу,- и остановилась удивленная. Гранин проследил за ее взглядом. Лиза, не отрываясь, смотрела на фотографию, которую он не успел спрятать.
- У мамы тоже есть такое фото: где она и папа. Только там вы моложе и счастливее. Значит, вы мой папа? - В синих глазах ожидание и надежда.- На двери вашего кабинета табличка: вы Гранин Юрий Алексеевич.
- Как зовут твою маму, Лиза? – не отвечая на вопрос, спросил Гранин, он все еще боялся поверить своим глазам, боялся ошибиться!
- Кайгородова Любовь Николаевна, она учитель немецкого языка. Говорят, я мамина копия, а Артем похож на папу. Он сейчас сдает экзамены в медицинский, хочет стать хирургом.
-Артем младше тебя?
- Как он может быть младше, если мы двойняшки? – улыбнулась Лиза, - он тоже Гранин Артем Юрьевич.
- А что вам мама говорила об отце? – продолжал зондировать почву Гранин.
- Говорила, что он уехал за границу еще до нашего рождения. Говорит, что он обещал обязательно вернуться. Она все время вас ждет!
Лиза увидела, как глаза ее отца (она уже не сомневалась в этом) наполняют слезы.
Она подошла и робко погладила отца по плечу:
- Пап, поехали к маме, она заждалась тебя!
Гранин вздрогнул: она назвала его папой!? Шагнул ей навстречу, прижал к себе голову дочери, нежно целуя кудрявую макушку:
- Поехали, родная моя!

   Гранин предупредил секретаря, что не будет на работе до завтра.
- Где вы живете, Лиза?
- Баба Рита умерла, а свой дом оставила маме, мы сюда только летом переехали, когда мы с Артемом школу закончили. Это мамина прежняя хозяйка. А нам учиться здесь, и мама рядом будет.
Гранин кивнул соглашаясь. Он назвал водителю знакомый адрес, машин тронулась, увозя его к новой жизни. "Вот, она ирония судьбы? где расстались, там и встретимся!"
  -Лиза, - не утерпел спросить Гранин, -Мама замуж выходила?
- Ни разу! - отозвалась Лиза, - ее за это в школе монашенкой прозвали.

Войдя во двор, Лиза окликнула мать:
- Мама, к нам гость, выйди, пожалуйста!
Гранин замер возле калитки, затаив дыхание, не решаясь пройти дальше.
Люба, услышав голос дочери, вышла на крыльцо, вглядываясь в лицо гостя, вдруг, протянула руки, навстречу  Гранину, пошатнулась, падая:
- Юра! Юрочка!
Гранин рванулся ей навстречу, едва успевая подхватить обмякшее тело:
- Воробышек! Мой Воробышек! Я здесь, я вернулся!
 
Подошедший Артем с удивлением спросил сестру:
- С кем это мама так обнимается?
-  Отец приехал.
- Из-за границы? – в голосе Артема скользнула усмешка.
- Сейчас закончат целоваться, сами расскажут, - ответила брату Лиза.